Тень одиночества Беллас Светлана

– Это ее – то, торговку, правда, уже с высшим образованием. Выучил на свою голову, дурак! Изумленно добавляя: – И что мужики находят в дурах?

Ирина на него посмотрела с болью, зло, с кривой ужимкой, сказала:

– А ты что в дуре нашел?!

Евгений покраснел, как рак. Он стоял, не поднимая головы. Ирина на него посмотрела с холодком, тихо попросила:

– Если тебе не нужна литература, пожалуйста, уйди!

Евгению ничего не оставалось, как сделать шаг к выходу, вдруг остановившись, он с восхищением сказал:

– Ты самая лучшая, Ириш! Самая– самая! Прости меня! Пока! Махнув рукой, стал удаляться. Ирина в след сказала:

– Прощай!

…Вечером после работы, сидя в своей комнате на диване, Ирина гнала прочь мысли об Алехине, теперь для нее его нет. Внутри что-то свербело, подсасывало, чья-то воля натягивала, подвязывая оборванную нить между ними, а она усилием своей воли похожим на ненависть, ее обрывала. Говорят, что ненависть – это месть труса испытавшего страх…

Вот! Трусихой она никогда не была, но страх периодически испытывала в отношениях и с ним, Евгением, как и с другими тоже. Но, а мстить ему?! Это не в ее характере. Так, что! Нет ничего абсолютного в мире, тем более в цитатах.

Она подошла к компьютеру, включила, села на кресло, вошла в интернет, заглянула на сайт «ОДИНОЧЕСТВА НЕТ». Писем не было. «Всеми забыта!» – подумала она, мельком посмотрев на закладку с фото Генриха, прикусив губу, с укором в его адрес, сказала: – И ты предатель! Тоже наверно дурочка подвернулась?! Резко выключив компьютер, встав с кресла, ватными ногами пошла к дивану. Упав на него плашмя, Ирина разрыдалась.

На следующий день ей на работу позвонила Вика, спросила, что и как? Почувствовав в голосе холод, чтобы разрядить обстановку, как бы, между прочим, сказала:

– А ты знаешь, Олька Климанова уже другого нашла, по телефону похвасталась, что с милым другом в Берлине тусуется, что добилась в своей жизни – всего. Она, мол, собственница, а Евгений был ни то, ни се, все вздыхал по ночам, после родов к ней не прикасался. Прямо так о нем и сказала – приворот на нем, что кто-то его присушил! Был мужик и выдохся… Ну и она, недолго думая – развод и девичью фамилию!..

И без раздумий, прямой наводкой махнула к себе в Питер. Малышка пока живет со свекровью, у нее педагогическое образование, дом в пригороде Москвы, сад, огород, гуси, утки. Короче! Ольга говорит, что ей там, у бабушки будет лучше! А ей надо жизнь устраивать.

Отрапортовав по телефону, Вика, как бы поставила точку над «I». «Везет, же дурам!» – сказала она, словно сожалея, что не дура.

Ирина, стоя у стеллажа, ища книгу, молча подметила:

– Везет! Потом ссылаясь на занятость, стала прощаться. Вике, как по голосу она поняла, это не понравилась. Было слышно, как та кричала:

– Ну, ты не пропадай! Мы с Гошей любим тебя! Держись, мать! На что она, Ирина, тихо шепнула:

– И я вас люблю! И на этом отключила телефон.

Ей, конечно, согрели душу слова Вики, но все – равно хотелось плакать. Только не здесь и не сейчас. Она находилась на работе, кругом посетители, что и так с любопытством смотрели на нее со стороны.

Ирина, перехватив любопытный взгляд, мило улыбнулась. Одаряя милую женщину, искоса смотрящую в ее сторону, настоящей голивудской улыбкой. После чего подошла к ней с книгой в руке, отдав ее той женщине, вышла из читального зала. Стоя за дверьми терзаясь в муках, вдруг уронила слезу. Поймав пытливый взгляд со стороны идущего посетителя, вытерев слезу рукой, побежала вдаль по коридору. Через секунду исчезла из поля зрения, оставив опешившего мужчину в недоумении.

… Вечера для Ирины стали невмоготу, ей так было тоскливо и одиноко. Казалось, что она, жизнь свою прожила с ускорением и что теперь ей ничего не остается, как стареть, коротать дни по – инерции в серости, безликости. А ей так хотелось красок в жизни: ярких, теплых тонов. В конце – концов, женского счастья и как максимум – любви.

Она сидела у компьютера в ожидание чуда, что вот – вот, ей он, Генрих напишет письмо, но письма не было. Зайдя на его страничку, она заметила, что он все, же бывает на сайте «Одиночества нет». Последний визит был полчаса назад. В сердце защемило, он где-то рядом, быть – может, тоже в одиночестве ждет от нее письма. Но гордость не позволяла пересилить себя и первой написать ему.

…В тот день, когда он не приехал, а обещал, Ирина перестала верить кому-либо. И первое, что она сделала, сломала камеру и удалила программу СКАЙП. Но ее до не приличия влечет к компу, как к лобному месту…

Вдруг, решившись, она стала печатать письмо…

– Привет. Как твои дела? Почему не звонишь, не пишешь?

И тут, же сделала отмену. Ругая себя в сердцах за малодушие, встала пошла к дивану. Свернувшись на нем клубочком, постаралась уснуть, но сон не шел. Ей так не хватало общения с ним… Она не понимала, чем он, Генрих, смог тогда тронуть ее.

Вероятно, ей не с кем было просто – так по душам поговорить, как говорят в народе, отвести душу. И впрямь – интернет: виртуальная исповедальня, а главное при таком общение все взаимозаменяемо. Ты словно общаешься ни с кем и в тоже время с одушевленным предметом, ты его не боишься, да и он тебя тоже. Все на равных. Это лучше, чем общаться с самим с собой. В этом все и прелесть, остаешься во здравии, избегаешь раздвоения личности.

Тебе свойственно задать вопрос и получить ответ, потому, что он последует обязательно, так как нет страха: задать – ответить.

Возможно, они не всегда искренне, но это дает время тебе самому обдумать и принять или не принять, уже право выбора. Это честная игра, так как – разрешенная тобой и оппонентом, при всем, каждый старается быть собранным – блеснуть, как остроумием, так и умом, чтобы, как можно усилить впечатление, ради элементарного человеческого общения.

А всегда хочется высказаться, выслушать, этим и цепляют виртуальные игры, и ты становишься ненасытным, тебе кажется, что общение прервалось на полуслове и есть необходимость поставить точку в многоточии.

…Генриху тоже не спалось, он думал о ней. Он, завернувшись в одеяло, оперевшись о спинку дивана, сидел перед монитором компьютера. Ее, Иринины, глаза на фото притягивали, в них был – ум, грусть, печаль.

А это говорило, что эта женщина – мудрая, сильная, но в тоже время и слабая. Он стал набирать письмо…

– Привет! Как дела? Ответь!..

Тут, же посмотрев на письмо, не решаясь его отправить, удалил.

Выключил комп, накрывшись с головой одеялом, лег, намереваясь уснуть, но сна не было.

В памяти всплывают минуты счастья, а оно наступает, когда в жизни нет тени одиночества.

Его, Генриха, окрыляло в те дни, когда он стремглав летел с работы домой…

…Он с нетерпением сидит на заднем сидение такси. Вдали показываются «Черемушки». Такси въезжает во двор. Льет дождь. От проезжающей машины брызги летят в разные стороны. Идущие навстречу двое, парень и девушка, резко вскакивают на бордюр, уступая дорогу. В след крутят у виска, вдогонку кричат: – Бешеный!

Но, кажется, их замечание не воспринимается близко к сердцу водителем, тот делает своё дело профессионально, четко и быстро. Главное – доставка клиента по адресу.

Машина такси останавливается около второго подъезда, одной из пятиэтажки.

Настежь открывается дверца авто, Генрих хлопает по плечу водителя, сует спешно деньги, молча, не сказав не слова, выходит из машины, бежит под ливнем в подъезд.

Водитель выгнувшись, выглядывает из такси, дождь обдает его струйками, он прикрывает голову, безотрывно любопытным глазом провожает того вплоть до подъезда, вздыхает, закрывает дверцу. Машина срывается с места, брызги летят в разные стороны. Она тут, же исчезает вдали.

Генрих не замечает, как он очутился на своей площадке, вот он уже и у себя в прихожей…

Она – маленькая, тесная.

Вешалка во встроенном в нишу шкафу, дверь в зал, дверь в кухню. Не развернуться.

Он топчется на месте, бьет ногой, закрывая дверь. На ходу, не включая света, снимает пальто, вешает в шкаф, бежит в зал, с размахом открывает дверь, исчезает в нем.

Генрих резкими шагами направляется к письменному столу, садится на винтовое кресло, включает компьютер, трет в ожидании «чуда» руки, с горящими глазами, смотрит на монитор, работает мышкой, ищет сайт. На мониторе вспыхивает название сайта «ОДИНОЧЕСТВА НЕТ».

Спешно вводит логин и пароль. На лице написано нетерпение, ожидающий взгляд, что озаряет едва уловимая заинтересованность, «а вдруг?» Поворотом в сторону вертясь на кресле, скидывает с себя туфли, вновь оборачивается, смотрит пристально на монитор.

Вдруг, вспоминает что-то, бьет себя по лбу, стучит по столу. Вслух шепчет: – Ну давай, давай, открывайся, уже! Смотрит на монитор, разводит руками, с легкой иронией говорит: – Но вот, пока не сделали нам знаки внимания… Он откидывается на спинку кресла, руки за голову, сам с собой, констатируя: – Значит не суждено мне быть счастливчиком… – У-П-С! Проехали сегодня. Сказал Генрих, с реальностью глядя на ситуацию. Почесывая затылок, все, же, старается ответить самому себе: «Почему?!» Со смешком, размышляя: – Ну не нравлюсь, где-то, что-то не хватает во мне…

Генрих наклоняется над клавиатурой, торопливо набирает текст. Его отвлекает раздирающий телефонный звонок.

Он шарит по карманам, находит, смотрит на монитор «ЛЮСЯ» – бывшая жена.

ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД…

Он спросонья включает телефон, слушает…

Люся кричит:

– Моду взял отключать телефон до 11 вечера. Хотя бы ночное время оставил, как приемный час для бывших родственников. Раздраженно: – Я, что не заслужила? Где тебя носит? Тут, же с сарказмом констатируя: – Все не как не нагуляешься? Зло добавив: – Остепенись, сороковник – скоро! Она начинает громко истерически смеяться: – Герой нашего времени!!!

Генрих приходит в негодование, она не только разбудила, но еще и бесплатно оскорбляет, кричит:

– Мадам, Вам не с кем ночь провести? Скучаете по моим ласкам?

Люся с надрывом в голосе, срывается на крик:

– Твое какое дело, ты мне – кто? Чувствуется, как она исходит слюной, громко, непристойно для уха, кричит: – Ах, ты алкаш! Писун недоделанный!

Вовремя я тебя тогда бросила! А, то бы и сейчас ревела из-за тебя, неудачника, «лузер» хренов! Был бы при мне, так бы рот не открывал, Генрюша!!!

Генрих, не сдерживается, бросает ей в трубку с сарказмом:

– Если тебе не с кем перепихнуться, так и скажи, я мигом тебе мальчика на дом приглашу и оплачу, только бы, ты, моя душа, не ныла в одиночестве.

Он выдавливает из себя подобие смеха на напряг со стороны бывшей и не любимой женщины.

Та явно взмыленная переходит на фальцет:

– Да, чтоб ты, гад!!! Я тебя больше знать не хочу!..

…Слышны гудки…

Генрих говорит в трубку, смеясь:

– МЕНЯ НЕТ НА ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ!

– Гад! Бабник! Лузер!.. Кричит взбешенная Люська.

– Дура! Шизофреничка! Кричит Генрих и выключает мобильник, кладет на стол, довольный сам собой, ухмыляется своей находчивости, вот-так, в очередной раз заткнуть ей, экс – жене, рот, растягивается на кресле, встает, идет в хорошем расположении духа на выход. По ходу, качая головой, шепчет: – Ее не переделать! Ни днем, так ночью достанет. «Крепкий орешек!» Зубы сломаешь. Машет рукой: – Да, Бог с ней! Пусть живет, как жила. Родственница! Тетя Люся!

Он тихими шагами идет на кухню, открывает дверь, исчезает за ней.

Стандартная кухня с балконом. Стенка, угловой диван, стол, холодильник.

Генрих залезает в холодильник.

Посчитав глазами пустые полки, находит начатую бутылку виски.

Берет в руку, идет с ней на балкон. Стоя в дверях, смотрит в темень, курит сигарету за сигаретой и пьет, чтобы отвлечься, забыться, уйти от действительности. От лап одиночества. Опять – вновь, оно догнало, кажется, что даже здесь в Питере от него не спрятаться.

До сих пор, не сознавая реальности, он делает пару глотков виски и идет по балкону с бутылкой в руке, входит через другую дверь в комнату.

Войдя в зал, подходит к дивану, садится, задумывается, ставит комп на стул, на пол бутылку с виски, искривлено сидя, смотрит «входящие».

Письмо от Бориса. Тот с радостью сообщает, что в Берлине все у него тип-топ. Не отдых, а сказка! И что, капризная Мадам Помпадур передает ему огромный привет.

Где-то, как-то, Генрих ему завидует. ОТДЫХ?! Даже в Питере, его, отдыха – покоя нет, вездесущая собственница Люська достала и здесь, чтобы в очередной раз вылить ему на голову «помои».

Она по старой привычке это делает, чтобы ей было легче уснуть. «Извращенка!» А главное, самое дешевое лекарство от бессонницы и ей оно точно не во вред, так как не берет в голову услышанное и не задумывается над сказанным.

Он смотрит на фото в закладках. Молодая, симпатичная женщина. Его Ирина Лебедева.

Генрих, разволновавшись, берет с пола бутылку виски, встает, отходит от дивана, забывает выключить компьютер. С жаждой их допивает, отходит шаг, два в сторону, вновь возвращается, падает, словно «тюфяк» на диван.

Просыпается от солнечного луча, жмурится. Открывает глаза. Перед ними все плывет, рябит. Он привстает на локтях, удивленный, оттого что монитор горит. На страничке сияет улыбкой – лицо Ирины.

Тут, же встает, садится, наклоняется перед ним, в упор всматривается, тыча пальцем в фото, говорит: – Ты мечта! А мечта не досягаема никем! Это факт! А кто говорит, что мечта сбывается? Тот дурак!

Генрих в джинсах и майке, стоит, курит у открытой балконной двери, машинально отстраняет шторку от колец дыма в сторону, разгоняя его вокруг в направлении улицы.

На подоконнике лежит пачка сигарет, зажигалка, пепельница, полная окурков.

Звонит мобильник, лежащий на подоконнике.

Он бросает окурок за балкон, идет к столу, берет мобильный телефон, слушает.

Это звонит Мадам Помпадур, слышно как она щебечет:

– Алло! Генрих я не разбудила? Вы не забыли про кастинг?

Генрих, теребя пальцами шевелюру, стараясь, что-то припомнить, вежливо отвечает:

– Да я не забыл. Непременно буду у нее, как и договорились. Спасибо за заботу! С той стороны связи, весело смеются. Он, тоже скривив губы, старается выжить подобие улыбки. Галантно прощаясь, сказал: – Целую ручки! И озадаченно, с ленцой, направился в ванную…

…Наверное, необходимо пережить трагедии в жизни, чтобы почувствовать себя счастливым, просто вдыхая воздух, радуясь всему, что привносит с рассветом белый день, не ожидая чуда, так как чудо, уже то, что ты живешь, а многим в этом не повезло, некоторые – родные и близкие сошли с пути…

…Годовщина памяти отца Ирины. За накрытым столом сидят трое – мать, Ирина и гость, молодой парень, которому нелегко признаваться в очередной раз, что невольно стал причиной смерти их близкого человека. Он в тот злополучный день был за рулем туристического автобуса. Парень рассказывает:

– Встречное движение. Едет автобус, навстречу легковая машина, за ней фура, которая хочет обогнать, я, конечно, же, сидящий за рулем автобуса резко сворачиваю, легковая делает непредсказуемый маневр, уходя со встречной полосы в сторону, подрезая фуру. Ослепляющая вспышка. Слышно, как сотрясает фуру и мой автобус, лязг колотого стекла в фуре. Новая вспышка взрыва – зарево и копоть. И бац!!! Фура подскакивает на кочке. Длинный, сильный сигнал. Ослепляющая вспышка. Слышно, как сотрясает фуру и автобус, лязг колотого стекла. Фуру откидывает в бок… Вспышка взрыва – зарево и копоть.

Дослушав его, мать горько рыдает, парень в растерянности. Ирина с болью в голосе, показывая на закуску, стоящий перед ним стакан с водкой, предлагает:

– Помяните отца! Он был хороший человек.

Молодой человек пьет, вслух говорит:

– Земля ему пухом, если бы не он, так я бы, и все кто были в автобусе. Он встает, откланивается, уходит. Мать с дочерью, за столом обнявшись, рыдают.

На следующий день они идут на кладбище.

Мать и дочь возлагают цветы на гробнице, на обелиске портрет, волевого, жизнелюбивого мужчины, об этом говорят счастливые глаза и легкая улыбка губ, казалось, он смотрит на них, не понимая: зачем они здесь?

Возложив цветы, они на шаг отходят, с болью смотрят на портрет, взявшись за руки, вздыхают.

Мать с заботой поправляет на гробнице цветы, кладет конфеты, сыпет пшено, тут, же в слезах ложится на гробничку, обхватив руками, сквозь плачь, говорит:

– Да, на кого, ж ты мил – родной, меня с Иришкой оставил?! Без мужика в доме: некому ни гвоздя прибить, ни приласкать. Она, стуча кулаками, кричит: – Встань, родненький! Встань! Нам еще нашу девку надо замуж выдать, внуков нянчить…

Она, как ватная обессиленная сползает с гробницы.

Шорох шагов со стороны аллеи, она встает, распрямляется, смотрит, узнает идущего в их направлении смотрителя кладбища.

Он подходит, косится, то на одну, ту другую. Видит цветы, участливо говорит:

– Мир праху его. Ты, Мать держись! Не убивайся!

Внимательно смотрит на Ирину, говорит:

– Вон и девка у тебя красавица! Замуж выйдет и детишек, внуков, стало – быть, нарожает.

Кивает дочери, спрашивает:

– Нарожаешь?!

Ирина кивает головой, вытирая слезы, говорит:

– И замуж выйду и детей рожу! Обещаю!

Смотрит на портрет отца, тихо шепчет:

– Обещаю, папка! Будут внуки!

Мать всхлипывая, достает из сумки водку, несколько конфет, отдает смотрителю, просит:

– Помяните! Ирина незаметно для глаз матери сует тому в руку 500 руб. Мужчина охотно берет и то и другое, кивком головы прощается, удаляется.

Мать мягко улыбается уголками губ, сияя глазами, говорит:

– И здесь надо уживаться, пусть скучновато, но все, же люди…

На этом она с испугом оглядывается, плачет. Ирина берет ее под руку, они уходят.

Но пройдя метров 10, мать оглядывается на памятник.

Она вздыхает, вытирает платком слезы, в уголках губ мелькает выстраданная улыбка, смотрит вдаль, шепчет:

– Прощай, родненький!..

Они смотрят на памятник, друг на друга, идут вперед вглубь по аллее.

Ирина силится не оглядываться: ПРОШЛОГО НЕТ! Она спешит на встречу с судьбой.

Она твердо знает, что жизнь продолжается, и она есть, даже после всех смертей. Теперь ей чужд – страх, таково ее решение. Жить ради жизни! И быть просто – счастливой!

Мать и дочь исчезают из вида с аллеи.