100 великих аристократов Лубченков Юрий

Последующие представители рода Мнишеков были политическими и военными деятелями, дипломатами и учеными. В 1783 году Мнишеки получили графский титул в Австрии. К середине XIX века род начал угасать. Его последние представители выехали во Францию, продав родовое имение.

Самой знаменитой женщиной рода Мнишков была Марина, дочь Ежи Мнишека.

Четвертая дочь пана Ежи Марина выросла в родительском доме среди роскоши и пышности Самбора. С детства ей часто рассказывали о знаменитости ее рода, о тех великих услугах, которых Мнишеки на протяжении веков оказывали германским императорам. Рассказы не прошли даром – характером она была горда и честолюбива, и ради этих качеств могла все принести в жертву. В родительском доме она научилась читать и писать, усвоила главнейшие основы католицизма. С этим запасом знаний и ощущений Марина Мнишек вполне была готова вступить в большую жизнь.

В это время появляется Григорий Отрепьев, будущий Лжедмитрий, впоследствии муж Марины. В середине 1602 года он появляется в Брагине, во дворе князя Адама Вишневецкого, где на следующий год открыто объявляет себя претендентом на московское царство. Когда еще через год Сигизмунд III призвал самозванца ко двору, то с ним в Краков поехал и князь Константин Вишневецкий. Но перед Краковом он вместе с Отрепьевым заехал в Самбор. Здесь последовали многочисленные совещания, итогом которых стало решение о том, что отныне Ежи Мнишек будет главным советником и покровителем самозванца. Решение это, пожалуй, в первую очередь было продиктовано тем, что Отрепьев сразу же по знакомству влюбился в Марину и просил у отца ее руки.

Осторожный Мнишек в ответ на просьбу Отрепьева отдать ему дочь в жены хотя в дальнейшем и строил все свои планы исходя из этого, пока не сказал ни «да» ни «нет». Решение было отложено, но сама Марина дала свое согласие. Ее решение было продиктовано как собственным выбором, так и советами отца. Отец и дочь поняли друг друга и решили ставить отныне на одну лошадь.

Ежи везет Отрепьева в Краков, где последний заручился благосклонностью короля, ряда вельмож, папского нунция и иезуитов.

В мае они вернулись в Самбор, где Отрепьев письменно обязуется жениться на Марине и подарить ей из царской казны много «серебра столового и лучших драгоценностей», а ее отцу – 1 миллион польских злотых на уплату долгов и на путевые издержки невесты.

В сентябре 1604 года Лжедмитрий и Юрий (так в дальнейшем будет именоваться Ежи Мнишек) пошли в поход на Москву.

По воцарению в Москве Лжедмитрий не забывал Мнишеков. В начале ноября 1605 года Отрепьев присылает в Краков торжественное посольство за разрешением жениться на Марине и просит короля Сигизмунда дать согласие ей и ее отцу выехать в Москву. И 22 ноября в Кракове состоялось заочное бракосочетание Марины и Лжедмитрия. Подарки, присланные из Москвы, невесте, тестю и королю Сигизмунду единодушно вызывали удивление своей роскошью. В марте 1606 года Марина Мнишек в сопровождении огромной свиты выехала в Москву. Ее везде приветствовали как московскую царицу, а въезд в столицу в окружении множества родственников, друзей и придворных был обставлен очень торжественно.

18 мая 1606 года были совершены коронация и вторичное бракосочетание Марины и Лжедмитрия. Оба этих обряда были совершены по православному канону (хотя Марина не имела никакого разрешения на это от папы, но честолюбие оказалось сильнее привязанности к католической церкви).

Но уже 27 мая 1606 года в Москве вспыхнул открытый бунт против Лжедмитрия. О бунте молодых предупредил Басманов и предложил им спасаться. Разъяренная толпа была уже во дворце, и бежать царице не удалось. Она спряталась в комнате, служившей спальней для женщин ее свиты. Казановская – гофмейстерина Марины Мнишек – сказала ворвавшимся в покои людям, что царицы нет, так как она еще утром отбыла к отцу. Из покоев толпу прогнали подоспевшие бояре, а для охраны царицы поставили стражу, которая вскоре стала охранять ее уже как пленницу. Правда, содержали ее под стражей достаточно пристойно.

После воцарения Шуйского ее вернули отцу. Она держалась бодро, не пала духом и говорила своему окружению, начинающему было ее утешать: «Избавьте меня от ваших безвременных утешений и слез малодушных. Признанная однажды за царицу сего государства, никогда не перестану быть ей».

26 августа Марина с отцом по царскому повелению были отправлены на жительство в Ярославль, куда за ними последовало 375 поляков, включая всех придворных дам и фрейлин Марины. Здесь им было суждено прожить около двух лет. Шуйский – как и сама Марина, и ее отец – помнил, что она – венчанная московская царица. Поэтому с ними было велено обращаться «помягче».

Обстановка позволяла им не только жить более-менее сносно, но и плести интриги против Шуйского, главной задачей которых было убедить всех, что Лжедмитрий жив и что он пока скрывается, выжидая подходящего момента до вступления в борьбу со своими недругами.

Вскоре Лжедмитрий «объявился» в Самборе, о чем отец радостно сообщает Марине, «позабыв» ей сказать поначалу, что речь уже идет не о ее муже. Марина тем более охотно поверила, что ее нареченный жив, потому что слухов о его чудесном спасении ходило немало. Понемногу Юрий начинает открывать глаза дочери на действительное положение дел. Марина прекрасно понимала, чем ей лично грозит раскрытие обмана. Понимала, что ей придется делить не только трон, но и ложе с ловким авантюристом.

Заключенный на четыре года мир Шуйского с поляками позволил Юрию и Марине вернуться на родину. Но вместо Польши они оказались (по собственному желанию) в лагере Лжедмитрия II, прозванного в дальнейшем Тушинским вором.

Этот Лжедмитрий II, жизнь которого будет тесно связана с жизнью Марины, был фигурой весьма колоритной, человеком «грубых и дурных нравов». Но он, без сомнения, был также весьма талантливым человеком, имевшим немалые шансы на престол (недаром к нему переметнулся и Филарет, отец будущего царя Михаила Романова, и именно в Тушино его возведут в патриархи), и именно поэтому Мнишеки решили поставить на него.

Марина ждала встречи. Сначала Юрий съездил к Тушинскому вору и приехал оттуда довольный – он «опознал» зятя, а тот пообещал ему щедрые награды, когда утвердится на троне. Затем последовал приезд «супруга» к Марине. Та была шокирована – перед ней был человек «обличьем слуга, волосом черен, нос покляп, ус не мал, брови велики нависли», а из его слов, весьма откровенных, из всей манеры поведения чувствовалось, что по натуре он жесток, коварен, развратен.

В первые же дни Марина тайно обвенчалась с Самозванцем в Тушино, хотя как супруга она была нужна ему в последнюю очередь, в первую же – как живое и вернейшее подтверждение его законных притязаний на престол. Супруги обо всем договорились, и далее последовала хорошо разыгранная пьеса торжественного въезда Марины в тушинский лагерь. В честь царицы гремели орудия, Марина же «лицедействовала столь искусно, что зрители умилялись ее нежностью к супругу: радостные слезы, объятия, слова, внушенные, казалось, истинным чувством – все было употреблено для обмана». «Политическое приданое» Лжедмитрий начал получать с Марины очень скоро – число беглецов из Москвы резко возросло, причем здесь теперь стали появляться и представители лучших московских фамилий, и крупные чиновники Шуйского. Но тушинский лагерь, да и сам Лжедмитрий II, находились практически полностью в руках поляков.

Начальник крупного отряда поляков Ян Петр Сапега действовал исключительно по своему разумению. Командующий польскими отрядами в Тушино князь Ружинский считался с самозванцем еще меньше.

Жизнь в Тушино для Марины была трудна. Первые месяцы она, как и сам Лжедмитрий, жила в палатках, и только с наступлением холодов царю с царицей и воеводе построили «квартиры». Так дочь воеводы, выросшая в роскоши, царица, пожившая в Кремле, была вынуждена ютиться в нескольких комнатах избы. Правда, с припасами было все в порядке. Местности, признавшие Лжедмитрия, обеспечивали его войско провизией.

17 января 1609 года Юрий Мнишек уезжает в Польшу. Он ехал на сейм агитировать и ратовать за нового зятя, собирать ему людей и средства, формировать выгодное ему общественное мнение. Дочь осталась одна – Мнишек уехал почти вместе со всеми теми, кто жил с ним в Ярославле, кого Шуйский освобождал по мирному договору, то есть Марина потеряла почти всех своих старых знакомых в лагере, лишившись и поддержки.

Самозванец это почувствовал, и вскоре почти полностью лишил ее внимания и как государыню, а вместе со вниманием и средств к приличному существованию.

В Польше Юрию Мнишеку не удалось уговорить сейм поддержать Лжедмитрия II, а в апреле 1609 года Сигизмунд сам собрался идти на Русь – брать себе Смоленск. Когда же он уже стоял под Смоленском, дядя Марины Стадницкий, уполномоченный королем, письменно предложил ей отказаться от притязаний на русский престол, за что ей давали землю Саноцкую с доходами от Самборской экономии. Данное предложение обидело московскую царицу, и Марина ответила отказом.

А в декабре в Тушино прибыли королевские послы с поручением отвлечь тушинских поляков от Лжедмитрия и взять их на королевскую военную службу. Войско выбрало депутацию для разговоров с послами, которая в первой же беседе с посланцами Сигизмунда потребовала, чтобы король «довольствовался лишь Северской землей и Смоленском, а им помог посадить Дмитрия на царство». Послы выразили несогласие, на что депутаты выдвинули новое требование: «Пусть король заплатит 20 миллионов, которые мы заработали, и удовлетворит царицу, тогда мы будем желать подчинить это государство Речи Посполитой». Разговор шел лишь об удовлетворении прав Марины – законность ее претензий для всех была несомненна. Точно так же, как никто в Тушино не сомневался в том, что Самозванец – обманщик, но он слишком много им пообещал, чтобы это можно было просто так забыть.

Но тут последовал побег Лжедмитрия II из тушинского лагеря: донские казаки, прикрыв его телом, на телеге вывезли в Калугу. После его бегства послы обратились к «московской партии» тушинцев, во главе которой стоял Филарет. В результате было принято общее решение о том, что на русском троне желательно видеть лишь «потомство» Сигизмунда, с Шуйским же и Лжедмитрием дел иметь не следует. Марина все видела, но была бессильна. Она поняла, что отныне ее единственным шансом в борьбе за престол стал Лжедмитрий. Она, правда, попыталась после бегства супруга переломить ход событий: с распущенными волосами, в слезах она ходила из ставки в ставку по лагерю, заклиная воинов быть верными ее мужу и жалуясь на поляков. В результате около 3 тысяч человек во главе с князьями Трубецким и Засекиным уехали в Калугу. Марина поняла, что пока она сделала все, что могла.

В январе 1610 года Марина пишет послание королю Сигизмунду, в котором поручает себя королю, испрашивает себе милость, но не отрекается от своих прав на престол. Она обещает послать к Сигизмунду послов в официальное развитие своего письма, но послы так и не были посланы – ситуация вновь изменилась. Король так и не смог договориться с тушинскими поляками, и многие из них начали сожалеть о Лжедмитрии, который из Калуги слал им ласковые послания. Лагерь колебался: то ли поддержать короля, то ли Марину как законную царицу. То ли идти за ней, то ли выдать ее Сигизмунду или Москве. Дабы не подвергаться опасности быть выданной, Марина сговаривается с Лжедмитрием на побег к нему в Калугу. В ночь с 23 на 24 февраля она в сопровождении десятка казаков и слуг бежала из Тушина. По ошибке она попала на дмитровскую дорогу вместо калужской, где ее захватили разъезды Яна Сапеги, который под давлением отрядов Скопина-Шуйского отступил от Троицко-Сергиевой лавры к Дмитрову.

Сапега с почетом встретил царицу и посоветовал ей ввиду критического положения, как ее лично, так и его, уехать в Польшу, но Марина отказалась: «Мне ли, царице всероссийской, в таком презренном виде явиться к родным моим! Я готова разделить с царем все, что Бог ни пошлет ему». В сопровождении, выделенном Сапегой, ей удалось уйти в Калугу.

В Калуге жители радостно приветствовали царицу, явившейся их взору юным воином в шлеме и с волосами до плеч. Началась калужская жизнь, более спокойная, чем тушинская, ибо здесь не было чопорных польских вождей, не было воинских сборов, инициаторами которых выступали польские роты. Здесь задавались пиры, было довольство. Лишь поведение супруга осложняло жизнь Марины, но и в этой ситуации она старалась извлечь для себя положительное, ибо на его фоне стремилась выглядеть как можно лучше.

В июне 1610 года под Клушиным гетман Жолкевский, посланный Сигизмундом на Москву, разбил московское войско под командованием брата царя, князя Дмитрия Шуйского. Узнав об этом, Лжедмитрий выступил на Москву. Вместе с Мариной. Во главе «калужан» они вошли в село Коломенское, где встали лагерем. Здесь они узнали о пострижении царя Василия Шуйского и о присяге москвичей 17 августа 1610 года польскому королевичу Владиславу. К Лжедмитрию и Марине прибыли послы Жолкевского с предложением отступиться от Московского престола, за что им были обещаны разные милости. Отказав послам, Лжедмитрий и Марина ушли в Калугу. С ними ушел и атаман Заруцкий. Это было существенным приобретением, ибо атаман был фигурой известной и сильной.

А в то время первый боярин Боярской думы князь Мстиславский, извещая Россию о присяге Владиславу, убеждал всех окружной грамотой от 30 августа: «Марину Мнишкову, которая была за убитым расстригой, Гришкой Отрепьевым, и с нынешним вором по московскому государству ходит, государыней московской не называти и смуты никоторне вперед в Московском государстве не делати и отвести ее в Польшу».

Лжедмитрий от огорчения предался разгулу и пьянству, а 11 декабря 1610 года погиб на охоте. Марине пришлось почти окончательно проститься с мечтой о московском троне. Правда, она надеялась, что появившийся вскоре сын, нареченный Иваном, даст ей возможность все-таки остаться царицей. Но ее связь с Заруцким была всем известна, и московские бояре, бывшие при Лжедмитрии II, не захотели служить ни вдове, ни ее сыну, а взяли Марину под стражу и обо всем известили Москву. Марина пишет паническое письмо Сапеге, стоявшему под Калугой: «Освободите, ради Бога, освободите! Мне дают жить только две недели. Вы славны; будьте еще славнее, спасая несчастную. Милость Божия будет вам вечной наградой». Но Сапега от города отошел.

Марину же перевели из Калуги в Коломну, где она содержалась почти по-царски, ибо Ляпунов, лидер первого ополчения, частично признал права ее сына. Тем временем усиливался ее верный сторонник Заруцкий. Вместе с Ляпуновым он возглавил первое ополчение, а потом единолично возглавил все войско. Но в Ярославле и Нижнем Новгороде Пожарский и Минин уже собирали второе ополчение. Заруцкому в нем места не было.

Атаман уходит в Коломну, и «взяв там царицу, отправился с ней в Михайлов», откуда «он в течение лета и зимы дрался с Москвой». Эти полгода убедили его, что на Москве ему правителем не быть, как не быть в ней Марининому сыну царем. Москва начала стягивать против Заруцкого свои силы и в конце сентября 1613 года дала ему генеральное двухдневное сражение, в котором победителей не было. Но все же Заруцкий с Мариной ушел в Астрахань. Здесь Заруцкий вел себя крайне неразумно. Он грабил и убивал без меры, а все грамоты писал от имени «государя царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руссии, и от государыни царицы и великой княгини Марины Юрьевны всея Руссии, и от государя царевича и великого князя Ивана Дмитриевича всея Руссии». Бунт не заставил себя ждать. Атаман, опасаясь московского войска, решил бежать. Сначала было решено спасаться в глубине страны, потом передумали и решили бежать морем. Но когда опять проходили мимо Астрахани, то их отряд был разбит и лишь Заруцкому и Марине с сыном, да горсти казаков удалось скрыться. Они ушли на реку Урал, где их настигли правительственные войска. И тогда казаки выдали своего атамана, его жену и ее сына. Всех троих привезли в Москву, и даже Марину везли скованной.

Этим же летом в Москве Заруцкого посадили на кол, трехлетнего сына Марины повесили, а ее саму сослали в Коломну, где она умерла то ли в самом конце этого же 1614 года, то ли в самом начале следующего.

ОЛИВЕР КРОМВЕЛЬ

(1599—1658)

Английский военный и политический деятель, лорд-протектор Англии (с 1653).

Род Кромвеля не имеет никакого отношения к тем лордам Кромвель, которые в XIV–XV веках стали английскими пэрами. Он принадлежал к роду, ведущему начало от дворянской фамилии Уильямсов, которая укрепилась в качестве представителей местной элиты в графстве Гентингдоне со времен Реформации. Уильямсы состояли в родстве со знаменитым министром короля Генриха VIII Томасом Кромвелем. Он был графом Эссекским и вошел в историю с прозванием «молот монахов» за то, что вел беспощадную борьбу со святыми отцами церкви, безжалостно распродавая церковные земли. Племянник Томаса Кромвеля, сэр Ричард Уильямс, при всесильном дяде сумел обогатиться, захватив несколько хороших имений. Он также предпочел изменить родовую фамилию на фамилию дяди – Кромвель. В качестве агента дяди он проводил монастырскую диссолюцию в графстве Гентингдоне и, чтобы себя не обидеть, захватил три аббатства, два приорства и владения женского монастыря в Хинчинбруке. Все это позволило ему стать мужем дочери лорд-мэра Лондона.

Опала и казнь Томаса Кромвеля Ричарда не коснулись, ему пришлось лишь расстаться с должностью агента и провести жизнь в имениях, которые, кстати сказать, приносили великолепный доход – 2500 фунтов стерлингов в год. Ричард Кромвель занялся хозяйством, устраивал пиры и охоты, то есть стал вести жизнь сельского дворянина.

После смерти Ричарда все его состояние досталось сыну Генри, который, ведя роскошную жизнь, получил прозвание «Золотого рыцаря». Сэр Генри был веселым, добродушным и гостеприимным человеком, а устраиваемые им игры славились на сто миль в округе. На руинах монастыря в Хинчинбруке он построил прекрасный дворец. Генри Кромвель имел двоих сыновей, старший из которых, Оливер, стал наследником состояния отца. За короткое время он пустил по ветру фамильное наследство, и ему даже пришлось продать и Хинчинбрук.

Младший сын сэра Генри, Роберт, получил по закону лишь малую долю от наследства отца, приносящее ему доход лишь в 300 фунтов стерлингов в год, что было совсем немного. В графстве сэр Роберт занимал солидное положение, находясь в разное время на должностях мирового судьи и бейлифа города Гентингдона. Он был женат на Елизавете Стюарт, которая с гордостью говорила о своем родстве с шотландским королевским домом. После 10 лет счастливого брака 25 апреля 1599 года у них родился сын Оливер.

Через много лет о своем происхождении Оливер Кромвель сказал, обращаясь с речью к парламенту: «По рождению я был джентльменом, и если моя семья не пользовалась особенной известностью, то не оставалась и в темной неизвестности».

Начальное образование Оливер Кромвель получил в местной приходской школе, а затем поступил в Кембриджский университет, по окончании которого он некоторое время занимался адвокатурой в Лондоне. Женившись, он поселился на родине в Гентингдоне.

Его жизнь не предвещала никакой, а тем более высокой, политической карьеры. Только на тридцатом году жизни он был избран от своего округа депутатом в парламент. Первые его шаги на политическом поприще ограничились участием в проведении известной «петиции о правах». После роспуска парламента Кромвель уехал в имение.

Когда в 1640 году король Карл I, нуждаясь в деньгах, был вынужден снова созвать парламент, Кромвель явился в него уже представителем от города Кембриджа. Однако и в этом парламенте, который просуществовал всего три недели, Кромвель ничем себя не проявил и только в качестве депутата следующего, так называемого Долгого, парламента сразу выдвинулся на одно из первых мест.

В это время назревала серьезная борьба парламента с Карлом I, который стремился к неограниченной власти. Воспитанный в духе сурового и строгого пуританизма, искренне и глубоко религиозный, Кромвель открыто встал на сторону парламента и вступил в борьбу с королем. В ответ на враждебные акты Долгого парламента Карл I уехал из Лондона и поднял в Шотландии знамя гражданской войны.

Вначале королевские войска опирались на западные и центральные графства Англии, а сторонники парламента – на Лондон. В эти дни Кромвель предложил парламенту образовать, со своей стороны, собственную армию для «защиты истинной религии, свободы, закона и мира». Это предложение было принято, и сам Кромвель деятельно участвовал в создании парламентской армии.

Под руководством голландского офицера Кромвель быстро выучился военному делу и, навербовав в своем графстве около тысячи человек, сформировал из них кавалерийский полк, впоследствии послуживший ядром парламентской армии.

Кромвель лично водил своих драгун в бой с целью закалить их для будущих сражений. Эта боевая подготовка не замедлила сказаться в первом же серьезном сражении при Энджигиле в 1642 году. Здесь «драгуны» Кромвеля, сплоченные суровой дисциплиной, хорошо обученные и преданные своему вождю, заслужили общее удивление своей храбростью в отражении атаки роялистской кавалерии под командованием принца Руперта.

Истощение ресурсов уже в начале войны должно было привести к открытию мирных переговоров, если бы не грубая политическая ошибка Карла I, заключившего перемирие с ирландскими повстанцами. Это перемирие, преследовавшее целью подчинить католическую Ирландию протестантской Англии, привело лишь к усилению Шотландии, вступившей в борьбу против короля. Ободренные тем, что шотландская армия выступила против роялистов на севере, сторонники парламента снова сосредоточили свои силы для наступления на главную укрепленную базу роялистов – Оксфорд и окружающие его города. Это наступление не принесло парламенту никаких ощутимых результатов и закончилось лишь захватом нескольких удаленных от Оксфорда крепостей.

Карлу I даже удалось срочно направить Руперта на помощь северным роялистам, действующим против шотландских войск. Однако вскоре произошло сражение при Марстон-Муре (2 июля 1644 года), где Кромвель во главе своего 26-тысячного драгунского отряда решил исход сражения блестящей победой над роялистами. Поражение при Марстон-Муре сразу же нейтрализовало благоприятно сложившуюся для Карла I обстановку, однако руководители парламента не воспользовались плодами этой победы. Среди них возникли разногласия, а в самом парламенте образовалась партия, настаивавшая на примирении с королем и на прекращении войны.

Многие парламентские генералы, стоявшие во главе отдельных армий, лишь номинально объединенных под властью лорда Эссекса, сознательно бездействовали, давая Карлу I возможность привести в порядок свои расстроенные войска.

Считая невозможным идти на какие-либо уступки королю, Кромвель с удвоенной энергией вступил в борьбу со своими противниками в парламенте. Настаивая на необходимости вести войну до конца, Кромвель не остановился перед прямым обвинением Манчестера и других генералов в преступной медлительности и в измене парламентскому делу. Указывая на всю опасность той организации парламентской армии, при которой каждый отряд, собранный на средства отдельных генералов, мог действовать почти независимо от других отрядов, Кромвель предложил создать единую парламентскую армию, общее командование которой было бы фактически сосредоточено в руках одного лица. Содержаться подобная армия должна была исключительно на средства государственного казначейства.

После долгой и трудной борьбы в парламенте Кромвелю удалось провести эту реформу. Кроме того, он добился принятия достаточно важного постановления, согласно которому члены обеих палат были лишены права занимать высшие военные должности. Это заставило всех членов парламента, противников Кромвеля, командовавших армиями, подать в отставку.

Главнокомандующим армии был назначен генерал Ферфакс, пригласивший к себе в помощники Кромвеля. Таким образом, новый закон не коснулся Кромвеля, и он, будучи членом палаты, остался фактическим руководителем армии.

Противники Кромвеля уже начали против него процесс, обвиняя его в двойной игре, однако новая блестящая победа при Нэзби 14 июня 1645 года, одержанная парламентской армией, заставила их замолчать.

В этом большом сражении парламентская армия проявила необыкновенную энергию и стойкость. Стремительными конными атаками и быстрыми переменами фронта кавалерии, общее командование которой было поручено Кромвелю, армия роялистов была смята, приведена в полное расстройство и обращена в бегство.

Однако война не только не прекратилась, но и затянулась еще на целый год. Карл I в конце 1647 года заключил тайный договор с шотландцами, которые обязались восстановить его неограниченную власть под условием, что пресвитерианство будет объявлено государственной религией, а индепендентство уничтожено. В конце апреля 1648 года стало известно, что шотландцы формируют армию для вторжения в Англию и оказания помощи роялистам. В этих условиях Ферфакс подготовился для похода на север с целью предупреждения шотландского наступления, а Кромвель был направлен для подавления мятежа Пемброка. Выступления роялистов в Кенте и Восточной Англии вынудили Ферфакса задержаться в этих районах, в то время как наступление шотландцев на севере продолжало развиваться.

Лишь после разгрома Пемброка (11 июля 1648 года) Кромвель смог выступить на север. Но вместо того чтобы двинуться прямо на шотландцев, он осуществил глубокий обход через Ноттингем и Донкастер, пополняя по пути свои запасы. Затем он пошел в северо-западном направлении на соединение со своим помощником Ламбертом, действующим против шотландцев.

Силы шотландской армии располагались на линии от Уигана до Престона и насчитывали 20 тысяч человек. Ее левый фланг прикрывал корпус под командованием Лагдейля (3, 5 тысячи человек).

Силы Кромвеля были значительно меньше, чем силы шотландцев, – всего 8, 5 тысячи человек, включая кавалерию Ламберта и Йоркширскую милицию. Зайдя в хвост шотландской колонне в районе Престона, Кромвель смог нарушить ее походный порядок, заставив ее развернуться в обратную сторону, чтобы отразить наносимые ей удары. Таким образом, Кромвелю удалось разгромить корпус Лагдейля. Затем, ведя неотступное преследование, Кромвель смял шотландскую колонну и заставил ее отходить через Уиган на Юттокситер, где, скованная милицией центральных графств, она 25 августа 1648 года капитулировала. Англия была очищена от шотландцев.

Потеряв все свои военные средства, Карл I заперся в Карлсбургском замке и вступил в переговоры с Ирландией и Голландией.

Между тем сторонникам короля в парламенте удалось добиться того, что вся нижняя палата отказалась от борьбы с королем, и таким образом против Кромвеля, стоявшего во главе всей народной армии, оказались не только король, но и обе палаты парламента.

По распоряжению Кромвеля отряд его армии захватил короля в Карлсбургском замке и заключил вначале в замок Гурст, а затем в Виндзор.

Во время пребывания Кромвеля в Шотландии полковник Прайд окружил парламент войсками и арестовал всех противников Кромвеля. Имея в своем распоряжении все военные силы страны, Кромвель твердо решил вести войну до конца. Однако почти целый год он колебался в вопросе о том, предавать ли короля суду.

Лишь 26 января 1649 года верховный суд, учрежденный по предложению Кромвеля, приговорил короля к смертной казни, по исполнении которой страна была объявлена республикой. Палата лордов была уничтожена, законодательная власть предоставлена одной нижней палате, а исполнительная власть вручена государственному совету, избираемому парламентом на год.

Предоставив управление страной палате и совету, Кромвель принял вновь командование над армией и отправился в Ирландию и Шотландию для усмирения вспыхнувших там мятежей. Подавление восстания в Ирландии продолжалось почти девять месяцев и было достигнуто ценою неслыханных жестокостей. Вторжение же Кромвеля в Шотландию явилось самостоятельной войной, главной целью которой был срыв замыслов сына покойного Карла I, пытавшегося вернуть себе престол с помощью шотландцев под командованием Александра Лесли.

Обнаружив, что шотландская армия занимает выгодные позиции и преграждает ему путь к Эдинбургу, Кромвель ограничился лишь прощупыванием сил противника. Находясь почти у цели и испытывая недостаток в снабжении, Кромвель все же удержался от искушения нанести лобовой удар в неблагоприятной для него местности. Подавляя внутреннее стремление к бою, Кромвель воздерживался от активных действий до тех пор, пока не выманил противника на открытую местность, благодаря чему появилась возможность нанести удар по его обнажившемуся флангу. С этой целью он отошел сначала к Массельборо, а затем к Донбару, где пополнил свои запасы.

Через неделю Кромвель двинулся в обратном направлении. В Массельборо он раздал своим войскам трехдневный запас продовольствия и начал глубокий обход через Эдинбургские высоты, выходя в тыл противника. Когда Лесли удалось перехватить Кромвеля в районе Корстофин-Хилл (21 августа 1650 года), Кромвель, несмотря на большое удаление от своей базы, предпринял еще одну попытку обойти противника. Однако Лесли снова преградил Кромвелю путь в районе Гогара, и Кромвель опять не стал принимать бой.

Оставив больных на месте, Кромвель отступил к Массельборо, а оттуда к Донбару, увлекая за собой Лесли. Несмотря на то что многие офицеры убеждали Кромвеля погрузить войска на суда, он решил остаться в Донбаре, выжидая, что Лесли сделает какой-нибудь неправильный шаг, который позволит изменить обстановку в пользу войск Кромвеля.

Однако Лесли в течение ночи с 1 на 2 сентября 1650 года обошел Донбар и занял высоту Дун и ряд других высот, с которых просматривалась дорога, идущая к Берику. Кроме того, он направил отряд для захвата прохода в Кокбернспат (11 километров южнее высоты Дун). На следующее утро Кромвель понял, что он отрезан от Англии. Положение его осложнялось нехваткой продовольствия и эпидемиями в войсках.

Заняв окрестные высоты, Лесли ожидал момента, когда англичане попытаются прорваться по дороге к Берику, чтобы внезапно атаковать их. Однако в дело вмешались священники пресвитерианской церкви, которые стали требовать от Лесли активных действий. Их требования стали еще более настойчивыми, когда они обнаружили признаки того, что англичане могут попытаться эвакуироваться морем. Положение еще более осложнилось 2 сентября: началась сильная буря, и шотландские войска едва держались на голом гребне высоты Дун. Утром эти войска спустились с высоты и заняли позицию вблизи дороги на Берик, где они могли укрыться от дождя. Фронт их прикрывал ручей Брок, протекавший через ущелье к морю. Кромвель понял, что сложившаяся обстановка предоставляет благоприятную возможность и преимущества для внезапного нападения.

Левый фланг шотландцев был зажат между высотой и отвесным берегом ручья, и войска на этом фланге не могли оказать помощь своим войскам на правом фланге, если бы по ним был нанесен удар. Вечером на военном совете Ламберт предложил немедленно нанести удар по правому флангу шотландских войск, смять его и одновременно сосредоточить огонь артиллерии по левому флагу. В этом он убедил военный совет.

В течение ночи под проливным дождем и при сильном ветре английские войска заняли позиции вдоль северного берега ручья. После установки орудий против левого фланга шотландцев Ламберт возвратился на свой левый фланг, чтобы возглавить кавалерийскую атаку в районе побережья. Благодаря внезапности действий кавалерия и пехота, располагавшиеся в центре, смогли без труда форсировать ручей. Хотя дальнейшее продвижение англичан было временно приостановлено, введенный в бой английский резерв на упиравшемся в море фланге дал возможность Кромвелю оттеснить шотландцев влево и зажать в угол между высотой и ручьем, из которого шотландские войска могли вырваться только бегством. Таким образом, Кромвель разгромил врага, имевшего двойное численное превосходство.

Победа при Донбаре обеспечила Кромвелю господство в южной Шотландии. На севере и северо-западе Шотландии Кромвелю противостояли только роялистские элементы. Воспользовавшись передышкой из-за тяжелой болезни Кромвеля, Лесли формировал и готовил новую армию к северу от реки Форт.

Когда в конце июня 1651 года армия Кромвеля была достаточно подготовлена, чтобы возобновить боевые действия, задачи ее усложнились. Хотя на этот раз численное превосходство впервые было на стороне Кромвеля, перед ним был хитрый противник; к тому же он действовал в лесисто-болотистой местности, которая обеспечивала слабой стороне возможность блокирования подступов к Сторлингу. Если бы Кромвель не смог сломить сопротивление противника в короткое время, ему бы пришлось провести в Шотландии еще одну суровую зиму. А это неизбежно привело бы к потерям в войсках и к увеличению затруднений в Англии. Выбить шотландцев с занимаемых позиций было бы недостаточно, так как частичный успех привел бы к рассредоточению войск противника в горной местности, где они продолжали бы оставаться.

Кромвель мастерски решил стоявшую перед ним задачу Во-первых, он создал угрозу Лесли с фронта, предприняв штурм Калландер-Хауса вблизи Фолкерка. Во-вторых, он постепенно переправил всю армию через залив Ферт-оф-Форт и двинулся к Перту, обойдя тем самым с фланга оборонительный рубеж Лесли на подступах к Стерлингу и захватив ключ к его базам снабжения. Однако этим маневром он одновременно открыл им путь в Англию. Он вышел в тыл противника, которому теперь угрожали голод и дезертирство, и оставил ему лишь одну горловину для выхода.

Шотландцы должны были или умереть от голода, или разбежаться, или двинуться с оставшимися силами в Англию В конце июля они двинулись на юг в Англию вдоль западного побережья. Кромвель предвидел это и потому заранее подготовился к их встрече, взяв под наблюдение всех остающихся на свободе роялистов и захватив тайные склады с оружием. Для преследования шотландцев Кромвель направил кавалерию Ламберта, в то время как Гаррисон пошел окольным путем от Ньюкасла к Уоррингтону, а Флитвуд с милицией, набранной в центральных графствах Англии, двинулся на север. Обойдя шотландцев с фланга, Ламберт 13 августа соединился с Гаррисоном. После этого они стали с боями отходить, сдерживая противника.

Тем временем Кромвель в условиях августовской жары совершал ежедневно 32-километровые марши. Двигаясь сначала на юг вдоль восточного побережья, он затем повернул на юго-запад. Таким образом, на попавшего в ловушку противника одновременно с четырех сторон наступали войска Кромвеля.

3 сентября в сражении при Вустере Кромвель одержал блестящую победу над войсками Лесли, после которой шотландцы признали себя побежденными.

Около трех лет Кромвель, оставаясь главнокомандующим, не принимал прямого участия во внутреннем управлении. Между тем в парламенте и государственном совете шли внутренние раздоры. Против Кромвеля и его армии назревала сильная оппозиция. Она требовала роспуска войск и с этой целью стала задерживать им жалованье.

Тогда весной 1652 года, после бесплодных попыток к примирению с депутатами, Кромвель явился со своими солдатами в палату и объявил, что вынужден «волею Божиею распустить парламент на пользу народа». Вслед за тем по предложению Кромвеля армия сама выбрала 139 депутатов из убежденных пуритан. Но и эта палата просуществовала недолго, и через несколько месяцев все эти депутаты, не желая быть послушным орудием в руках армии, сами сложили свои полномочия.

После этого представители армии выработали новую конституцию, и 16 декабря 1653 года генерал Ламберт «от имени армии и трех наций» предложил Кромвелю принять звание пожизненного лорда-протектора Республики английской, шотландской и ирландской. Кромвель торжественно принес присягу и подписал особый конституционный акт, где в 42 пунктах были изложены правила управления государством. Опираясь на армию, он очень скоро сумел сосредоточить в своих руках всю полноту власти и стал управлять страной почти неограниченно.

Прежде ему приходилось вести борьбу против короля и роялистов, теперь же к числу его врагов присоединились и те республиканцы, которые видели в нем узурпатора и изменника. Твердо веря в то, что он призван осуществить волю Промысла, Кромвель употребил всю энергию на восстановление внутреннего порядка в государстве. Менее чем в два года он сумел внести в страну полное успокоение. Ввиду заметного оживления торговли и промышленности увеличился приток денег в государственную казну, а это, в свою очередь, позволило Кромвелю увеличить и довести до высшей степени совершенства английский флот.

Кромвель пользовался огромным влиянием по всей Европе как умный и тонкий дипломат. При нем Англия покрыла себя славой в войне с Испанией, завладела частью Вест-Индских островов, приобрела крепость Дюнкирхен на фламандском берегу и заключила чрезвычайно выгодный для английской торговли договор с Голландией.

Несколько лет Кромвель управлял государством единолично, но когда из-за войны с Испанией средства государственного казначейства иссякли, он был вынужден вновь созвать парламент. Почти одновременно последовало разоблачение заговора на жизнь лорда-протектора.

Когда в день открытия парламента в 1656 году депутаты узнали о заговоре, палата постановила восстановить верхнюю палату и королевскую власть в лице Кромвеля. После долгих переговоров Кромвель, зная, что армия не хочет восстановления монархии, отклонил предложение принять корону. Тогда парламент настоял на преобразовании протектората в конституционную монархию, но без короля, с вверением лорду-протектору королевских прерогатив и права назначения себе преемника.

Кромвель поселился в королевских покоях и скончался 3 сентября 1658 года, в годовщину своих побед при Донбаре и Вустере.

После возвращения в Англию Стюарта труп Кромвеля был извлечен из гробницы и посмертно обезглавлен.

АНРИ ДЕ ЛА ТУР Д'ОВЕРНЬ, ВИКОНТ ДЕ ТЮРЕНН

(1611—1675)

Маршал Франции.

Тюренн родился в Седане и был вторым сыном герцога Бульонского и дочери принца Вильгельма I Оранского, Елизаветы. А следовательно, по линии матери он принадлежал к династии Оранских-Нассау, имя которой дало средневековое княжество Оранж в Провансе. Династия играла важную роль в истории Нидерландов и в настоящее время является правящей династией этой страны. Графы Оранские с XII века были вассалами Священной Римской империи с титулом имперских князей. Дед Тюренна получил этот титул после смерти своего дяди Рене в 1544 году.

Отец Тюренна был другом и сподвижником Генриха Наваррского (будущего Генриха IV) и в его армии всегда занимал пост главного лейтенанта – первого помощника командующего. Участвуя во всех войнах, которые вел Генрих, он прекрасно изучил практику военного дела, а со вступлением Генриха на престол он исполнял целый ряд ответственных поручений в Англии, Голландии и Нидерландах. После смерти Генриха герцог Бульонский не пожелал остаться правительственным чиновником и удалился в свои наследственные владения в Седане, отошел от политической борьбы и всецело ушел в личную жизнь.

Здесь же, в Седане, в небольшой крепости под надзором отца и прошло детство Анри Тюренна. Он и его старший брат получили соответствующее своему кругу воспитание, и как вся аристократическая молодежь того времени они предпочитали военную службу. В образование детей входили основы философии, древней и новой истории, знакомство с правилами поведения в высшем свете. Из военных навыков они приобретали умение владеть оружием, управлять лошадью, знакомились с основами фортификации и изучали историю войн прежних лет. Отец много рассказывал детям о войнах, в которых ему приходилось участвовать, и с детства Тюренн стремился к военной службе, с упоением читая описание жизни и походов Александра Македонского и Цезаря, часто цитируя по памяти целые куски этих произведений.

Отец говорил мальчику, что из него не выйдет хорошего воина по причине слабости здоровья, что сын вряд ли сможет выдержать тяготы военной службы. Уже с детства Анри проявлял твердость характера и уделял большое внимание физической подготовке и закаливанию организма. В возрасте 14 лет он решил, что достаточно освоил теорию и пора познакомиться на практике с военной службой.

Боевая служба Тюренна началась в 1625 году рядовым в войске принца Морица Оранского. Служба в вооруженных силах Нидерландской республики способствовала сформированию Тюренна как опытного и знающего солдата. Его военные знания были очень обширны. В 1627 году Тюренн был произведен в капитаны и стал командовать ротой.

В продолжение службы в Нидерландской армии Тюренн проявил отвагу и выносливость, отличившись при осаде крепостей Клюмдерта, Виллендштадта и Буа-де-Дюка. Главнокомандующий нидерландскими войсками принц Генрих Нассауский считал, что «Тюренн имеет в себе все задатки сделаться великим полководцем».

В 1630 году Тюренн возвратился во Францию. Зимой он был представлен Людовику XIII и кардиналу Ришелье. Несмотря на свою молодость, Тюренн уже имел репутацию опытного офицера, прошедшего боевую школу в лучшей армии того времени, и потому он сразу смог получить чин полковника, с которым в 1634 году прибыл на поля сражений Тридцатилетней войны.

В первый период своей службы (1634—1643) Тюренн занимал невысокие посты во французской армии, но сумел показать себя опытным, знающим командиром, стоящим по своему уровню выше многих старших начальников. Его деятельность началась рядом блестящих осад (Ламот, Цаберн, Ландресси, Брейзах, Турин). Правильно нацеливая удар, отвергая кордонную систему, Тюренн сосредотачивал силы на решающем пункте крепости.

В осадных работах Тюренн использовал знания и опыт, полученные в Нидерландах. В случае надобности он строил плотины (ландрасси). Его действия носили смелый, предприимчивый характер. Он широко применял факторы быстроты и внезапности (маневр, приведший к разгрому испанского генерала Галласа во Франш-Конте в 1636 году, внезапную атаку имперской армии под Брейзахом в 1638 году). Почти всегда Тюренн вел свои войска в бой лично. Он получил два ранения, но при первой же возможности возвращался в строй.

Самостоятельное командование Тюренн начал с реорганизации вверенной ему Рейнской армии. В этой небольшой по численности армии он ввел строевое обучение, правильное снабжение и новый боевой порядок.

Характер деятельности Тюренна во второй период войны (1644—1648) стал значительно шире и глубже. С самого начала кампании Тюренн брал в свои руки инициативу на поле боя и только один раз за четыре года (при Мергентгейме в 1645 году) Мерси, пользуясь превосходством своих сил, удалось вырвать ее у него. Обход с целью выхода во фланг и тыл противника применялся под Фрейбургом в 1644-м и при Аллергейме в 1645 году после прорыва неприятельской позиции, что в конечном итоге приводило к сдаче главных сил баварцев.

В 1646 году после многочисленных затруднений со стороны Мазарини Тюренну удалось перенести войну в центр Баварии, где он разгромил главные силы противника при Цусмарсхаузене и создал угрозу Мюнхену, заставив курфюрста Баварского, главного союзника императора, просить мира. Второй, совместный со шведами, поход в 1648 году кончился глубоким проникновением Тюренна в Австрию, где он путем угрозы Вене принудил императора заключить Вестфальский мир, чем и закончил Тридцатилетнюю войну (1618—1648).

В войне против Фронды в 1648—1659 годах Тюренн, несмотря на то что следовал принципам стратегии того времени, почти всегда разрешал стоящие перед ним стратегические задачи оригинальными приемами, поражавшими противника неожиданностью.

В бою за Сент-Антуанское предместье Тюренн исправлял ошибки своих подчиненных офицеров, которые неумело бросали кавалерию в узкие улицы и переулки, где она не могла действовать. Вместо этого Тюренн предложил сочетание действий артиллерии и пехоты в городских условиях, когда первая продольным огнем расчищала путь для второй. При снятии осады Арраса 25 августа 1654 года Тюренн использовал для наступления ночной бой, с трудностями которого он блестяще справился, что привело к главному – внезапности удара. Сочетая внезапность с быстротой и нанося удар сосредоточенными силами, Тюренн одержал победу над вдвое превосходящей его по численности армии, опиравшейся на укрепленный лагерь.

В сражении под Дюнкерком 14 июня 1658 года в полной мере проявился его накопленный годами опыт. Это и перенос обороны в поле, где есть возможность в открытом бою разгромить противника, и умелый расчет на отлив, и, главное, умелое использование Тюренном резерва, исключающегося в эпоху линейной тактики. Вначале он подавил успех Конде на правом фланге, войска которого сковываются до тех пор, пока обошедшие с фланга французские войска не окружат Конде.

Личное мужество, умение поднять моральное состояние солдат, подорванное поражением, Тюренн проявил, прежде всего, в момент отступления из-под Валансьенна в 1656 году. Он сумел спасти французскую армию от плена, а Францию от разгрома.

Тюренн вынес на своих плечах всю войну с испанской Фрондой. Изгнав врага из пределов Франции и перенеся войну на территорию противника, французский полководец вынудил его к миру. После заключения Пиренейского мира 1659 года приехавший в Париж испанский король встретил Тюренна словами: «Вот человек, который доставил мне не одну бессонную ночь».

В Нидерландской войне 1672—1678 годов стратегический талант Тюренна получил свое блестящее применение. Уже в кампании 1672 года он выступил с единым планом войны, имеющим целью уничтожение армии противника и занятие его территории без отвлечения на осаду крепостей. И только ограниченность Людовика XIV и его военного министра не позволили Анри Тюренну полностью реализовать этот план и довершить победу занятием вражеской столицы.

В 1674 году Тюренн с ограниченными силами вел активную оборону – нанося короткие удары Бурнонвилю, он все время держал свою армию сосредоточенно, не выпуская инициативы из рук. Тюренн фактически отказался от главной особенности линейной тактики – равномерного распределения сил по фронту. Все свои силы он делил на ударную и сковывающие группы. В сражении при Зинцгейме 16 июня 1674 года Тюренн, искусно используя местность, направил удар пехотой на оба фланга имперских войск, сковав их своим центром. В результате Тюренн добился полного окружения армии Капрары.

Однако положение самой Франции в это время было критическим. Союзники Людовика XIV один за другим покидали его, и все больше государств примыкало к вражеской коалиции. Тюренн был вынужден отступить за Рейн, предварительно опустошив пфальцграфство, а курфюрст Бранденбургский продвигался с целью соединиться с имперской армией под командованием Бурнонвиля.

При Эрцгейме Тюренну удалось остановить Бурнонвиля, и 4 октября 1674 года он нанес главный удар по левому флангу союзников, понимая, что именно здесь сосредоточено ядро сопротивления противника. Он смог разбить Бурнонвиля до соединения с ним курфюрста Бранденбургского. И все же Тюренн был вынужден отойти к Дудвейлеру. Союзники же, войдя в Эльзас, обосновались на зимних квартирах в населенных пунктах, расположенных между Страсбургом и Бельфором.

Тюренн решил начать кампанию в середине зимы 1675 года, чтобы достигнуть внезапности. Для ввода противника в заблуждение Тюренн подготовил крепости центральной части Эльзаса к обороне. Затем он тайно отвел целую полевую армию в Лотарингию. После этого под прикрытием Вогезских гор Тюренн совершил форсированный марш на юг, набирая по пути столько рекрутов из местного населения, сколько было возможно. На заключительном этапе марша, чтобы скрыть от шпионов противника свой замысел, Тюренн разделил свои силы на мелкие отряды. После ускоренного марша по холмистой местности в сильную метель Тюренн вновь собрал свои войска вблизи Бельфора и, не задерживаясь, вторгся в Эльзас не с севера, как предполагалось ранее, а с юга.

Бурнонвиль с имевшимися у него под рукой войсками пытался задержать Тюренна под Мюлузом (29 декабря 1674 года), но был отброшен. Тюренн развернул мощное наступление вдоль долины между Рейном и Вогезами, отбрасывая разбитые отряды имперской армии на север и изолируя каждую часть, пытавшуюся оказать сопротивление. В Кольмаре, на полпути к Страсбургу, курфюрст Бранденбургский соорудил дамбу и оборонял ее при помощи войск, по численности равных войскам Тюренна. Но все преимущества были на стороне Тюренна. В сражении при Тюркгейме (5 января 1675 года) Тюренн сам повел главные силы в обход, используя неподвижность армии союзников, построенной в две линии на крепких оборонительных позициях. Тюренн не столько стремился к уничтожению противостоящей армии, сколько думал о подрыве ее морального духа. План его увенчался успехом, и скоро в Эльзасе не осталось ни одного вражеского солдата.

После этого французские войска возвратились на зимние квартиры в Страсбург, пополняя свои запасы непосредственно из районов на немецком берегу Рейна и даже из районов в бассейне реки Наккар. Курфюрст Бранденбургский с остатками своих войск отступил к Бранденбургу (60 километров юго-западнее Берлина).

Весной главным противником Тюренна выступил имперский полководец Монтекукколи – лучший мастер маневра. Говоря о кампании 1675 года, Наполеон впоследствии писал: «Тюренн показал в этом походе свое несравненное превосходство над Монтекукколи: первое – он подчинял его своей инициативе; второе – он воспрепятствовал ему войти в Страсбург; третье – он перехватил Страсбургский мост; четвертое – он отрезал на Ренхене неприятельскую армию». И теперь Тюренн мог заставить своего главного противника принять бой в невыгодных для того условиях. Сражение должно было начаться 27 июля 1675 года у деревни Нижний Засбах. Уверенность Тюренна в грядущей победе показывают слова, сказанные им своим офицерам: «Наконец я поймал его».

Случайный выстрел оборвал жизнь Тюренна, вырвав из его рук верную победу. Сам Монтекукколи сказал о своем бывшем противнике: «Сошел со сцены мира человек, делающий честь человечеству». Людовик XIV отдал праху Тюренна поистине королевские почести, словно предчувствуя, какие неудачи обрушатся на его государство после гибели первого маршала Франции.

В историю войн XVII столетия Тюренн вошел как первый полководец не только Франции, но и всей Европы. В то время как до Тюренна полководцы маневрировали, опираясь на крепости, которые одновременно являлись защищенными складами для снабжения полевых армий, Тюренн совершенно отказался от системы операционных баз и в сочетании внезапности с подвижностью видел не только ключ к победе, но и обеспечение своей собственной безопасности.

Тюренн был достаточно осторожен в руководстве большими войсковыми частями, но с малым числом войск, к которым он испытывал доверие, он мог лично предпринять то, что многим казалось невозможным. Клаузевиц видел в Тюренне полководца, вооруженного не тяжелым рыцарским мечом, а тонкой придворной шпагой, поскольку бой у него не являлся главным средством ведения войны; он отдавал предпочтение маневру. Но маневр Тюренна был всегда проникнут уверенностью и решительностью, а тонкая придворная шпага была остро отточена и умела наносить смертельные удары.

Одной из характерных черт Тюренна была забота о солдате. В 1673 году он раздал все имеющиеся у него деньги и имущество, спасая свою армию от голода, который начался в ней по вине военного министерства.

Тюренн оставил мемуары, написанные лишь до 1659 года, в которых просто и спокойно рассказал о своих походах, нисколько не стремясь приукрасить свою деятельность или скрыть свои ошибки. Он смело мог сказать о своем поражении «я разбит», но победу делил со всей армией – «мы победили».

ДАРА ШУКОХ (ШУКУХ)

(1615—1659)

Принц, индийский мыслитель, ученый.

В 1526 году Захиреддин Бабур вторгся в Индию. С собой он вел вооруженную мушкетами и пушками большую армию, которая в двух сражениях разгромила войско Ибрахима Лоди – последнего из делийских султанов. Захватив территорию части долины Ганга, Бабур провозгласил себя правителем, положив начало новой империи – империи Моголов.

Основатель новой династии правителей Бабур происходил из рода Тимуридов. От отца он унаследовал престол Ферганы, когда ему исполнилось 12 лет. Бабур хотел объединить под своей властью всю Среднюю Азию, для чего вел многолетнюю борьбу с другими князьями. В 1504 году он был изгнан Шейбани-ханом, пришедшим в Среднюю Азию из Сибири во главе узбеков-кочевников. Но в том же году Бабур сумел завоевать Кабул и, обосновавшись на новом месте, начал совершать набеги на Индию. В историю Бабур вошел не только как полководец и основатель новой династии, но и как просвещенный правитель и поэт, автор знаменитого «Бабур-наме». Правил он в Индии недолго. В 1530 году на престоле его сменил сын, Хумаюн. Новому правителю пришлось вести войну с братьями за наследство отца, войну, которая сильно ослабила его власть. Этим не замедлил воспользоваться правитель Фарид Шер-хан. Он завоевал власть в Дели и принял титул шаха. Хумаюну же пришлось искать убежище в Иране.

Шесть лет правил Шер-шах и за годы своего правления успел немало сделать для укрепления центральной власти. В то же время Хумаюн накапливал силы в Иране и ждал удобного момента. Неожиданная смерть Шер-шаха и начавшаяся борьба за престол его наследников предоставила возможность Хумаюну вернуть трон в Дели в 1555 году.

Всего год правил Хумаюн. Он погиб в результате несчастного случая, и престол достался его 13-летнему сыну Акбару. Правление падишаха Акбара было «золотым веком» империи Моголов. В это время к империи были присоединены большие территории, проведены реформы, заложившие прочные основы управления страной. С помощью династических браков Акбар укрепил связи с раджпутскими княжествами, а конница раджпутов стала основой его армии. Акбар реформировал систему сбора налогов, что позволило существенно обогатить казну империи. Стремясь достичь согласия в религиозной сфере, Акбар выдвигал индусов на важные государственные посты и к концу жизни пытался создать нечто вроде синтетической религии, призванной ликвидировать религиозные разногласия в империи.

Сын Акбара, Джахангир, стал продолжателем политики отца. В его завоевательных походах важную роль играл Шах Джахан – прекрасный полководец и наследник престола империи Моголов. Когда же он сам стал правителем, то сумел полностью подчинить Ахмаднагар, а Биджапур и Голконд сделать вассалами Моголов. При нем территория значительно увеличилась, и империя достигла такой славы, что европейцы стали именовать династию не просто Моголы, а Великие Моголы. Многолюдные города, пышные дворцы, процветающая внутренняя и внешняя торговля – все вызывало восхищение. Европейские коммерсанты приобретали здесь ситцы, шелка, муслины, пряности, высококачественную сталь и драгоценные камни, платя за товары серебром и золотом. Мощь и богатство Великих Моголов казались незыблемыми, но это было и началом конца великой империи. В годы правления Шаха Джахана особенно обострились этнические и религиозные противоречия внутри страны, занимавшей территорию большей части Индии и Афганистана.

У Шаха Джахана было четверо сыновей – Дара Шукох, Шах Шуджа, Аурангзеб и Мурад Бахш. В отличие от Европы в средневековой Индии отсутствовало право первородства, и правитель сам принимал решение, кто из сыновей наиболее достоин стать наследником престола. Если же он умирал, так и не назначив преемника, то нередко кровавая война между братьями решала судьбу престола. Шах Джахан любил всех своих детей, но наследником он решил сделать своего старшего сына – Дару Шукоха.

Родился Дара в 1615 году. Матерью его была любимая жена Шаха Джахана Арзуманд Бану. После ее смерти супруг повелел воздвигнуть над ее могилой мавзолей – знаменитый Тадж-Махал, ставший всемирно известным шедевром индийской мусульманской архитектуры. Свое имя Дара Шукох получил в честь царя персов Дария, и в переводе оно означало «Блистательный, подобно Дарию».

По традиции, сыновья правителя с детства принимали участие в военных походах и получали в управление провинции, приобретая военный и административный опыт. Дара всего один раз участвовал в военной экспедиции, а провинциями управлял из Дели, так как его отец хотел, чтобы сын-наследник находился при нем, стараясь дать ему достойное воспитание и образование.

В отличие от братьев Дара никогда не стремился к власти, был противником заговоров и мятежей. С детских лет он хотел учиться и всю недолгую жизнь тянулся к знаниям. Он усердно изучал то, что подобало знать принцу, но этого для него было мало. Кроме арабского и персидского языков Дара изучил древнееврейский, хинди и санскрит. Принца всегда окружали мусульманские и индусские ученые, мыслители, поэты, с которыми он проводил долгое время в беседах. Дара с увлечением изучал религиозно-философские произведения, занимался переводами древних текстов на современные ему языки. Он перевел на персидский язык древнеиндийские трактаты Упанишады – один из важнейших памятников по истории индийской культуры и религии.

Основным вопросом, с которым приходилось сталкиваться любому правителю династии Моголов, был вопрос религии. Все правители принадлежали к мусульманскому меньшинству, исповедовавшему ислам, хотя большинство населения империи были индусами и придерживались индуизма. Такое положение нередко приводило к конфликтам. Еще правитель Акбар пытался решить миром религиозный вопрос в империи, объявив равноправие религий, но до конца сделать это ему так и не удалось. В XVII веке в империи выделился ряд «просвещенных философов», которые, изучив и сравнив догматы ислама и индуизма, нашли много общего в этих религиях. Они проповедовали равенство вероисповедания, стремились к изучению культур народов, населявших страну, выступали против любого проявления религиозного фанатизма и дискриминации. Дара Шукох был из их числа, продолжая тем самым дело своего великого предка Акбара, называвшего такую политику «Мир для всех». Но среди родственников Дары далеко не все поощряли подобные взгляды. Совсем иных позиций придерживался родной брат Дары – Аурангзеб. Он желал установить в империи господство ислама и привести всех иноверцев-индусов к покорности. Сам он с детства изучал лишь то, что предписывалось правоверному мусульманину – Коран, хадисы, трактаты по исламскому праву. Любое искусство отрицалось им как несовместимый атрибут с духом ислама. Вера Аурангзеба доходила до фанатизма, и в отличие от старшего брата он стремился к власти, считая, что лишь он способен правильно управлять империей. Проведя большую часть жизни в походах и карательных экспедициях, Аурангзеб приобрел хороший военный опыт, а от рождения был наделен способностями изощренного и жестокого политика. Понимая, что на пути к престолу стоят отец и братья, Аурангзеб готовит почву для захвата власти и ждет удобного случая.

Дара живет во дворце отца и не подозревает о том, что готовит ему злая судьба. Он популярен в народе, любим отцом, имеет двоих сыновей от первой жены Надир Бегам, старший из которых – Сулейман Шукох уже прославился как отважный воин. С каждым годом позиции наследника все более крепнут, а отец, Шах Джахан, даже повелел поставить рядом со своим троном другой, золотой, на котором восседал Дара во время торжественных дворцовых приемов. Был, правда, один случай, когда падишах и наследник не сошлись во взглядах. Дара Шукох полюбил красивую и талантливую танцовщицу по имени Ранадил и решил взять ее в жены. Падишах воспротивился этому, так как Ранадил была безродной. Запрет отца так опечалил наследника, что он, подчинившись отцовской воле, серьезно заболел. Шах Джахан не мог этого вынести и уступил. Ранадил стала законной супругой Дары. Согласившись на этот неравный брак, падишах не изменил своего решения о передаче престола – наследником по-прежнему оставался Дара.

Шли годы Шах Джахан старел, здоровье его ухудшалось, он все чаще болел. Дара был заботливым сыном, все время оставался с отцом, ухаживая за ним и поддерживая его. Думая, что последний час близок, Шах Джахан повелел созвать главных эмиров империи и официально передать власть Даре Шукоху. Но тот все отказывался и медлил.

Аурангзеб понимал, что наступил удачный момент для осуществления коварного плана захвата власти. Воля отца для него не была законом, медлить было нельзя – власть могла ускользнуть в любую минуту. В 1657 году Аурангзеб распускает слух, что Шах Джахан умер, а Дара скрыл это и самовольно захватил власть в империи. Узнав об этом, два других брата – Мурад Бахш и Шах Шуджа – сразу же объявили себя правителями империи. Между братьями началась война за престол. Хитрый Аурангзеб не стал объявлять себя правителем, наоборот, он говорил, что власть его не интересует.

Это дало ему возможность объединить свои войска с войсками Мурада Бахша и в трех сражениях полностью разгромить Дару, который был начисто лишен как военного опыта, так и полководческих способностей. Даже несмотря на личную отвагу, войну Дара проиграл и был вынужден бежать. Итак, один из соперников был устранен – пора избавиться и от другого. Аурангзеб приглашает на пир своего брата Мурад Бахша. Пир закончился арестом бывшего союзника и заключением его в государственную тюрьму для высокопоставленных узников – Гвалиорскую крепость.

Шах Джахан в это время находился в крепости Агры, куда и пришел с войском Аурангзеб. Бедный отец все еще надеялся, что произошло недоразумение, и прислал к Аурангзебу своего доверенного с письмом, в котором говорил о том, что он жив и здоров, и просил сына покинуть Агру. Аурангзеб согласился, но стал настаивать на личной встрече с отцом. Введя свои войска в крепость, он приказал арестовать отца и старшую сестру, стоявшую на стороне отца и Дары. Еще долгих восемь лет Шах Джахан находился в заключении по приказу собственного сына. Скончавшись в 1666 году, он был похоронен рядом в любимой женой в Тадж-Махале.

Но что стало с наследником? Несчастья не оставляли Дару. Он скитался по территории империи с семьей и небольшим отрядом оставшейся верной ему охраны. Нигде Дара не мог найти приюта, а от предложения шаха Ирана об убежище пришлось отказаться из-за тяжелой болезни первой жены Надир Бегам, которая не вынесла бы путь в далекие земли. Дара скитался по Гуджарату и пустыням Синда, местные феодалы не решались дать ему убежище, боясь навлечь на себя гнев Аурангзеба. Тогда Дара Шукох вспомнил о Малике Джианде, имевшем небольшое владение Дадар в афганских землях. Малик был обязан Даре жизнью – за участие в мятеже он был приговорен к смертной казни, но помилован по просьбе принца.

Малик очень радушно встретил бывшего наследника престола Великих Моголов. Дара устал скитаться и хотел отдохнуть в безопасном месте. По дороге в Дадар умерла Надир Бегам, и Дара тяжело переживал утрату. Надеясь, что здесь он обретет покой, Дара позволил себе расслабиться. Воинов он отправил в Лахор, где хотел захоронить умершую супругу. В Дадаре с ним остались лишь вторая жена Ранадил, две дочери и младший сын Сипихр Шукох.

Малик Джианд отплатил Даре за доброту… предательством. Воспользовавшись, что принц не имеет достаточной охраны, он захватил его и всех, кто был с ним, а затем передал пленников Аурангзебу. Сохранились сведения, что Дара сказал Малику: «Мы жертвы злого рока и ненависти Аурангзеба, и помни: если я заслужил смерть, так только за то, что спас твою жизнь». Один из слуг принца пытался убить Малика, но ему это не удалось сделать.

Аурангзеб торжествовал. Но он понимал, что, пока Дара жив, он не будет чувствовать себя в безопасности. Но просто тайно убить старшего брата он не хотел. Для начала он провез Дару и его младшего сына на старом облезлом слоне по улицам Дели, чтобы насладиться зрелищем унижения своего брата-врага и показать всем, кто настоящий правитель империи. Затем он созвал приближенных и предоставил им решать судьбу бывшего наследника престола, прекрасно понимая, что те решат так, как того хочет он – Аурангзеб. А он желал Даре смерти. Решение о казни Дары «во имя государства и религии» было принято единогласно, и даже родная сестра принца, Раушанар, подписала брату смертный приговор. Палачи были отправлены сразу же, как только приговор был утвержден. Следовало торопиться, так как в столице нарастало восстание черни. И хотя оно и было подавлено достаточно быстро, но успело расправиться с предателем – Малик Джианд был найден мертвым.

Дара принял смерть с достоинством, попросив лишь немного времени для последней молитвы. После совершения казни голова Дары была отправлена Аурангзебу, который даже заплакал и приказал похоронить тело брата в гробнице правителя Хумаюна. Вряд ли слезы Аурангзеба были искренними. Детей Дары Шукоха по приказу нового правителя отправили в Гвалиорскую крепость, а последний из братьев – Шах Шуджа – потерпел поражение в войне с Аурангзебом, бежал в Бирму, где и погиб.

РОБЕРТ БОЙЛЬ

(1627—1691)

Английский ученый.

В начале XVI века на смену средневековой алхимии приходит ятрохимия, то есть врачебная химия. Одним из ее основоположников был врач и естествоиспытатель фон Гогенгейм, известный в литературе под именем Парацельса. Его теория строилась на том, что все процессы, происходящие в живом организме, по сути, являются химической реакцией, а поэтому следует направить изыскания в разработку таких препаратов, которые могли бы правильно влиять на организм, контролировать и излечивать различные болезни. Но ятрохимики недалеко ушли от своих предшественников. Они по-прежнему основывались либо на элементах древних четырех стихий – огне, воздухе, воде и земле, либо на алхимических «сере» и «ртути», к которым была добавлена еще и «соль», воспринимая их в условном, философском значении, как символы определенных свойств металлов.

В 1661 году увидел свет трактат по химии под названием «Химик-скептик», в котором содержалась обоснованная критика учения о трех началах (сере, ртути, соли) и четырех стихиях. Трактат был издан анонимно, но имя автора вскоре стало широко известно. Труд этот принадлежал перу Роберта Бойля, одного из самых выдающихся ученых XVII столетия.

Роберт Бойль принадлежал к старинному аристократическому роду. Предки его занимали видное место в ряду привилегированной знати, а его отец, Ричард Бойль, носил титул графа Коркского и был близок ко двору Елизаветы Английской. Он был не только знатен, но и довольно богат. Семья графа была большой, а Роберт был четырнадцатым ребенком. Родился он в семейном поместье, в родовом замке Лисмор в Ирландии. Отец дал своему седьмому сыну возможность получить прекрасное образование. Начав обучение дома, Роберт продолжил его в привилегированном Итонском колледже. Он изучал естествознание и медицину, овладел несколькими языками, в том числе и древними, основательно ознакомился с вопросами религии. В дальнейшем в мировоззрении Роберта Бойля всегда были заметны религиозные тенденции, и ученый всю жизнь стремился примирить свои философские, естественнонаучные и религиозные взгляды.

Принадлежность к аристократическому роду не мешала Роберту в детстве водить компанию с детьми из простонародья и иметь среди них приятелей. Он даже пытался подражать одному из них, копируя его заикание. Это настолько вошло у него в привычку, что впоследствии ему пришлось лечиться от приобретенного в детстве «недуга», но, как он сам писал в автобиографии, лечение это было «столь же усердно, сколь и безуспешно».

Когда ему исполнилось 12 лет, отец отправил его вместе со старшим братом в Женеву, где Роберт смог продолжить образование. Затем он совершил путешествие по Европе, посетив кроме Швейцарии Францию и Италию. Во Флоренции он изучал работы и инструменты Галилея, а «Диалог о двух системах мира» Роберт Бойль читал в оригинале. Это было его первое приобщение к новым научным теориям.

В 1643 году умирает отец Роберта, и он возвращается в Ирландию. В то время в Англии шла гражданская война, которая слегка затронула и семейство Бойлей. При жизни отец, граф Коркский, принадлежал к роялистам, а на политические взгляды Роберта большое влияние оказала сестра, сделав его сторонником парламента.

Но Роберт Бойль был далек от политики и практически не участвовал в ней. Ему ближе были занятия наукой и философией. Получив значительное состояние, он обосновывается в своем поместье Стальбридже, где с увлечением отдается изучению вопросов философии и религии. Не была забыта и химия. Он читает много работ на латыни и французском языке и сам проводит некоторые химические опыты.

Современниками Бойля были англичане Томас Гоббс и Джон Локк, француз Рене Декарт, голландский мыслитель Бенедикт Спиноза. Огромное влияние на его мировоззрение оказал Фрэнсис Бэкон – родоначальник экспериментальной науки, соотечественник Бойля. В дальнейшем в работах Бойля встречается немало ссылок на мысли Бэкона о роли естествознания и организации научной работы. И, в первую очередь, о признании опыта как критерия истины. Развивая эту мысль, Бойль был твердо убежден, что справедливы лишь те теоретические представления, которые подтверждены наблюдениями и опытами. Он считал также, что наука должна приносить пользу производству, что совпадало со взглядами и интересами нарождавшейся английской буржуазии.

Живя в своем поместье, Бойль написал несколько эссе, посвященных вопросам морали. Считают, что прочтение одного из них побудило Джонатана Свифта написать свое знаменитое «Путешествие Гулливера».

В 1656 году Роберт Бойль переезжает в Оксфорд. Здесь он входит в круг ученых, проповедовавших и поддерживавших новые идеи в науке. Занимать такую позицию было не только не принято, но и опасно, поэтому ученым приходилось скрывать свою деятельность, особенно от реакционных служителей церкви. Для обсуждения новых идей, открытий и научных наблюдений группа ученых, и в их числе Роберт Бойль, собиралась в доме одного врача. Сложившийся таким образом кружок стал именоваться «невидимой коллегией». Спустя несколько лет члены «невидимой коллегии» собрались в Лондоне. И 28 ноября 1660 года они составили памятную записку об учреждении коллегии для развития физико-математических экспериментальных наук. Заявив о себе открыто, они стали собираться на еженедельные заседания для обсуждения научных вопросов. Заседания проходили в Лондоне и Оксфорде, и Бойль постоянно курсировал между этими двумя городами, принимая в работе коллегии самое активное участие. Вскоре научное сообщество получило столь широкую известность, что король Карл II указом от 15 июля 1662 года дал ему название Королевского общества и утвердил ряд привилегий, которые еще более расширил другим указом от 14 апреля 1663 года.

Работая в Оксфорде, где Бойль построил новую лабораторию, он пригласил для совместной работы в качестве помощника Роберта Гука. Бойль и Гук составили превосходный рабочий «дуэт», о чем сам Бойль не раз говорил как о необыкновенной удаче. Они работали над усовершенствованием конструкции воздушного насоса, изобретенного Отто Герике, что помогло Бойлю провести ряд физико-химических экспериментов, касающихся упругости воздуха. В них ученый сумел продемонстрировать целую серию физических закономерностей, описав их в книге, вышедшей в 1660 году. Этот труд был воспринят неодинаково ученым миром. Эксперименты Бойля подвергались критике. Для доказательства своей правоты Роберт Бойль провел дополнительные опыты. Физик-любитель Ричард Таунли повторил опыты Бойля и прислал ему их результаты. В отличие от Бойля, Таунли рассматривал опыты с газом в ином плане. Получив результаты Таунли, Бойль отозвался о них в высшей степени одобрительно: «Я не замедлю признать, что я не свел опыты, которые я проделал с измерением расширения воздуха, к какой-либо гипотезе. В то время как искусный джентльмен мистер Таунли попытался вывести то, что недоставало у меня. Мой помощник сказал мне, что проводил наблюдения с той же самой целью год назад, и они показали довольно хорошее согласие с теорией мистера Таунли», – писал Роберт Бойль. Во втором издании книги, в 1662 году, Бойль развивает свою (и Таунли) теорию и выводит закон, гласящий, что «упругость воздуха находится в обратном отношении к объему». Через 15 лет этот физический закон был переоткрыт французом Эдмом Мариоттом, совершенно независимо от Бойля. Поэтому он и носит название закона Бойля-Мариотта.

Годом раньше, в 1661 году, вышла самая знаменитая книга Бойля «Химик-скептик». В ней он доказывает, что химия должна стать самостоятельной наукой, а не заниматься попытками превращения неблагородных металлов в золото и поисками способов приготовления лекарств. В этой книге Бойль дал первое научное определение понятию элемента. Четкой идеи о том, что представляет собой элемент, у Бойля не было. Он представлял себе его в виде неких первочастиц, которые, соединяясь, образовывали корпускулу. (По сути, это понятие не было у Бойля конкретизировано, и через 100 лет Лавуазье на основе новых достижений науки развил понятие элемента, вложив в него конкретное содержание.) Книга «Химик-скептик» пользовалась громадным успехом, первый ее тираж был мгновенно распродан. Очень скоро появились и ее переводы на другие языки, в том числе и на латынь. Но, несмотря на огромную популярность, далеко не всеми учеными взгляды Бойля были восприняты, а учение о «четырех стихиях» и «трех началах» присутствовало в химии до конца XVIII века.

Оставаясь вне политики, не имея семьи, Бойль тратил все свои средства на науку. Некоторое время он исполнял обязанности президента Королевского общества и был одним из директоров Ост-Индской кампании.

В 1665 году Бойль получил степень почетного доктора физики Оксфордского университета. В 1680 году он был избран президентом Королевского общества, но от должности отказался.

Роберт Бойль полностью посвятил себя науке, отдавая все время экспериментам, которые всегда регистрировал – даже неудачные, считая, что плохой результат, это тоже результат. В своих исследованиях он широко применял качественные и количественные методы. В начале 70-х годов он провел ряд опытов по обжиганию металлов в запаянных сосудах. Регистрируя привес после обжига, он сделал ошибочный вывод, что «корпускулы огня проникают сквозь стекло и поглощаются металлом», что и дает разницу в весе. В 1680 году независимо от других химиков Бойль получил фосфор, исследовав который он указал цвет, запах, плотность химического элемента, а также его способность светиться и отношение к растворителям. В 1684—1685 годах Бойль провел ряд экспериментов для выявления состава минеральных вод. В опытах он использовал отвар чернильных орешков для открытия железа, аммиак для открытия меди, растительные краски для установления кислой или щелочной реакции, отмечал вкус вод и их плотность.

Другая сторона деятельности Роберта Бойля – религиозная. В юности, поддаваясь разным искушениям, он даже думал о самоубийстве, от которого его удержали страх и мысль о том, что душа грешника попадет в ад. «Демон воспользовался моей меланхолией, наполнил душу ужасом и внушил сомнения в основных истинах религии», – писал позже Бойль. Чтобы рассеять сомнения, Бойль занялся чтением Библии, и, желая прочесть ее в подлиннике, он взялся за изучение еврейского и греческого языков. В дальнейшем Бойль стал ревностным христианином и замечательным религиозным писателем. Даже в научных трудах Бойль стремился доказать величие и мудрость Творца. Теория корпускуляризма имела весьма характерную для Бойля особенность – он считал корпускулы мельчайшими «инструментами», «орудиями», благодаря которым видимый нами мир представляет собой нечто вроде «гигантских часов», приводимых в движение Богом.

Как человек глубоко религиозный, Бойль стремился сделать многое для распространения христианства. На собственные средства он перевел Библию на ирландский и турецкий языки, завещал проводить религиозные ежегодные чтения, оставив на это капитал.

Последние годы Роберт Бойль прожил в Лондоне, где и скончался 31 декабря 1691 года.

ФРАНСУАЗА АТЕНАИС ДЕ МОНТЕСПАН

(1641—1707)

Маркиза, фаворитка короля Людовика XIV.

Франсуаза Атенаис, в девичестве де Тоннэ-Шарант, урожденная герцогиня де Мортемар из рода Рошешуаров, маркиза де Монтеспан. Здесь, в отличие от других фавориток Людовика XIV, налицо высшая знать королевства, а не рядовое, по сути, провинциальное дворянство.

В семье Мортемар Франсуаза была не единственным ребенком. Ее брат – Людовик Виктор де Рошешуар, герцог Вивонь, был флигель-адъютантом короля. Старшая сестра – Габриэль, маркиза де Тианж, выйдя замуж за Клавдия де Дама, стала придворной дамой, а младшая сестра – Магдалина – была аббатисою женского монастыря Фонтерво.

Когда Франсуаза впервые прибыла ко двору, ей было 22 года и она уже была замужем. В 1663 году девица Тоннэ-Шарант была выдана замуж самим королем Людовиком за камергера двора герцога Орлеанского Генриха Людовика де Пардайян де Гондрен, маркиза де Монтеспан и была пожалована в статс-дамы. Ее внешний облик отвечал тогдашним идеалам красоты – она была полной, светловолосой, с голубыми глазами.

Прибыв ко двору, молодая жена сразу же обратила на себя внимание короля. Поначалу маркиза делала вид, что пристальное внимание короля ей досаждает. Скоро она ответила королю взаимностью, а маркиз все продолжал устраивать королю сцены ревности, жаловаться на него придворным, вламываться в кабинет к Людовику, дабы застать его со своей Франсуазой. Но двор уже жил по законам новой морали и, естественно, был на стороне обожаемого монарха. Неуступчивого маркиза все по-дружески уговаривали образумиться. Советов маркиз не слушал – он даже хотел не отказываться от детей Людовика и Монтеспан, которые по закону принадлежали ему, и увезти их с собой в Гнеинь. (Первенец королевской крови Луи-Огюст, будущий герцог Мэнский, родится в 1670 году. Всего детей будет четверо: Луи-Огюст, которого король отдаст в мужья принцессе Конде, граф Тулузский и две дочери – одна выйдет замуж за принца Конде, вторая – за герцога Шартрского, будущего герцога Орлеанского. Таким образом, дети маркизы породнятся с самой высшей знатью. Кроме того, Людовик легитимирует всех четверых с правами принцев крови, а потом специальным эдиктом признает их право на престол.)

Наконец Людовику это надоело, и он засадил маркиза в Бастилию. Правда, ненадолго. Вскоре маркиза выпустили из Бастилии и выслали в свои поместья. Здесь он объявил о кончине жены и устроил ей похороны – пустой гроб опустили в землю и на надгробном камне высекли имя маркизы.

При наличии подобных отношений среди супругов их развод был весьма затруднителен, хотя король на этом и настаивал (именно потому, что Монтеспан была замужем, она так и осталась маркизой, а не стала, например, герцогиней как Луиза де Лавальер). Но свобода неверной супруге была предоставлена – генеральный прокурор Парижского парламента принял решение о прекращении брачного союза супругов де Монтеспан.

При дворе Франсуаза Монтеспан заслужила прозвище «султанши», которое произносилось шепотом, потому что ее боялись. Она была злопамятна, остроумна, любила славу и не прощала насмешек над собой, сама любя высмеивать всех. Она была человеком крайностей, признавая только любовь или только ненависть.

Король ей во всем потакал, женщины усваивали изящество ее тона, разговора, манер, носивших некий отпечаток необыкновенной привлекательности. В дальнейшем этот период, начавшийся, когда при дворе господствовала маркиза, войдет в историю с названием галантного века. На земле создавался рай, естественно, не для всех, а для избранного общества, для которого единственно возможным стилем жизни стала повышенная общительность, балы, вечеринки и увеселения – словом, большой бесконечный праздник.

Жизнь проходила в сплошном потоке удовольствий и развлечений. Все подчинялось любви, а сама маркиза де Монтеспан была ее олицетворением, ее идеалом и ее главной жрицей. Целое десятилетие Франсуаза будет царствовать в сердце короля. Целое десятилетие двор будет жить под властью деспотичной, капризной женщины, тщеславной и самовлюбленной. В ее присутствии даже герцогини не имели право сидеть на стульях, а лишь на табуретах. Ее покои в Версале были в два раза больше, чем покои королевы Франции. Де Монтеспан имела собственный двор, который посещали министры, послы, генералы. Ее желания были законом для короля, а уж тем более для всех остальных.

Франсуаза любила играть в карты, и играла азартно. Ее проигрыш всегда оплачивал король, а выигрыш она оставляла себе. За годы своего фавора она потратила из казны столько денег, что ее современник позволил сказать об этом так: «Эта метресса стоила Франции втрое больше, чем все ученые Европы». Только расходы на ее поместье составляли 405 тысяч ливров.

И при всем том Франсуаза отличалась большой набожностью – помня о своем грехе, она часто покидала Людовика, дабы погрузиться в молитвы и уединение, считая, что подобные отлучки с королевского ложа могут примирить ее с Богом.

Такова одна из ее ипостасей – официальная, но была и другая, о которой не только в столице, но и по всей Франции ходили слухи. Речь идет о ее связях с сектой дьяволопоклонников. Говорили, будто она вступила в тайные сношения с колдунами, пользовалась их «чарами», совершала мрачные обряды поклонения, в ходе которых использовалась кровь невинных младенцев, что она заказывала зелья, дабы приворожить короля и удержать его любовь.

А король был действительно как опоенный. Вряд ли какой другой монарх выносил столько от своей любовницы. Она доставляла ему множество хлопот. Ее притязательность, гордость, себялюбие, жажда почета, капризы, непомерная требовательность, ее злоязычие и раздражительность, которые она все чаще срывала на самом Людовике, – воистину короля можно только пожалеть.

Ее могущество определяло судьбы людей, формировало этикет и моду. Ее гнева боялись самые высокопоставленные вельможи королевства, ибо она могла даровать титулы, звания, состояния, а дерзких и непокорных изгнать и разорить. Даже члены королевской семьи опасались ее гнева.

Любовь короля к маркизе Монтеспан была преданной, хотя иногда Людовик позволял себе увлечься другой. Маркиза испытывала ревность и ужасно злилась, но новая связь короля быстро заканчивалась, и он снова был с Франсуазой. Это опьяняло ее, внушало уверенность в своем всемогуществе и вседозволенности, которые будут всегда. Она не могла и предположить, что своими руками разрушит свое счастье и что сама познакомит Людовика со своей преемницей. Ей окажется госпожа Скаррон – воспитательница ее старших детей от короля. Франсуаза знала Скаррон давно, когда еще находилась при муже-маркизе. Ей запомнились почтительное обращение, угодливость, ум и любезность Скаррон, и когда родились ее первые дети, то маркиза вспомнила о ней. Скаррон был куплен дом в Париже, даны деньги, и она занялась воспитанием королевских детей. Позднее дети были привезены во дворец к Монтеспан, признаны королем и утвердились при дворе. Вместе с ними здесь утвердилась и их воспитательница. Король не жаловал Скаррон вниманием, а небольшие подарки он дарил воспитательнице лишь в угоду маркизе.

Когда Ментенонская земля поступила в продажу, Монтеспан добилась от короля согласия на приобретение ее для госпожи Скаррон. Став владелицей этой земли, госпожа Скаррон приняла фамилию Ментенон, с которой она и вошла в историю в качестве последней фаворитки Людовика.

Капризы и раздражительность де Монтеспан, ее вздорный нрав и несдержанность приносили королю страдания. Он все еще любил Франсуазу и именно от нее узнал, что де Ментенон часто упрекает ее за капризы и сочувствует королю. Да и со стороны до него тоже дошли сведения о ее стараниях укротить его возлюбленную. Король оценил это и стал уделять бывшей воспитательнице больше внимания. Он много беседовал с ней, стал делиться своими горестями и недовольством и даже советоваться. Ментенон ловко воспользовалась этим доверием и мало-помалу оттеснила г-жу де Монтеспан, которая слишком поздно это заметила. Достигнув особого положения, Ментенон, в свою очередь, стала жаловаться королю на все, что ей приходится терпеть от маркизы, и скоро ей удалось окончательно занять место Монтеспан и навсегда укрепить его за собой.

Когда в 1678 году Франсуаза уехала на воды на курорт Бурбон-л'Аршамбо на несколько месяцев, Ментенон стала официальной фавориткой монарха. Вернувшаяся с вод Франсуаза была поставлена перед свершившимся фактом. Некоторое время они «существовали» втроем. Монтеспан никак не хотела признать, что ее место в сердце короля заняла женщина менее красивая, чем она, и старше ее возрастом. А король, устав от шума и энергии Франсуазы, уже в возрасте, хотел тишины и покоя. Ментенон ему это дала. Как и представление о размеренной, нормальной жизни без излишеств и всевозможных выкрутасов.

Монтеспан начала стремительно уходить в тень. Ее падение стало лишь вопросом времени. И тут ей был нанесен еще один – последний, завершающий удар. Она оказалась замешанной в «деле о ядах»! Расследование этого дела началось в 1677 году. Естественно, пока Монтеспан была в силе, никто не смел выдвигать против нее никаких обвинений. Хотя после ареста нескольких «колдуний» вскрылось, что она – вкупе с племянницами Мазарини, графиней Суассон, герцогиней Буйон, маршалом Люксембургом, многими придворными, крупными чиновниками – входила в сообщество убийц-отравителей. Во главе этого «кружка любителей фармакологии» стояла знаменитая отравительница Вуазен (ее сожгли 22 февраля 1680 года, еще 35 человек разделили ее судьбу). И вот теперь дочь Вуазен – Маргарита – обвиняла Монтеспан в том, что она хотела отравить короля. Обвинения были выдвинуты весьма своевременно.

Ментенон формальным образом выживала ее из дворца, в котором она появлялась, но король уже не желал и боялся с ней встречаться. Со временем боязнь прошла, но желания общения уже не возникало. Хотя Людовик и встречался с Франсуазой почти ежедневно, но старался сделать эти визиты как можно короче. В конце концов архиепископ Боссюэ, который и ранее добивался от короля периодического прекращения его связи с Франсуазой, на этот раз окончательно уговорил короля удалить Монтеспан от двора.

Шел 1691 год. Королевский приказ, который все боялись передать маркизе, взялся донести до нее ее сын – герцог Мэнский. Он давно был на стороне Ментенон и теперь доказывал свою крайнюю лояльность. За это вдова Скаррон «усыновила его в своем сердце» и, поскольку своих детей у нее не было, относилась к нему как к сыну, всегда ему протежируя. С этого дня мать и сын будут питать друг к другу ненависть до самой смерти маркизы, которая ничуть не огорчит ее сына.

В свое время Монтеспан построила в Париже дом для сообщества Дев Св. Иосифа, которое она учредила для образования молодых девушек и обучения их различным рукоделиям. Теперь она поселилась здесь и спустя некоторое время предалась Богу. В 1707 году она поехала в очередной раз на воды, поехала с уверенностью в скорой смерти. Поэтому она раздала все свои деньги на пенсии и милостыни, дабы зависевшие от нее не пострадали бы в результате ее кончины.

В ночь на 27 мая она почувствовала себя плохо. Перед самой смертью она поблагодарила Бога, что умирает далеко от детей ее греха. Тело ее перевезли в Пуатье и опустили в фамильный склеп.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОЛИЦЫН

(1643—1714)

Князь, русский государственный деятель.

Княжеский род Голицыных ведет свою родословную от потомков великого литовского князя Гедимина. Ранняя история этой древнейшей российской династии нашла отражение в родовом гербе Голицыных. Он представляет собой красный щит, рассеченный по горизонтали на две половины. В верхней его части находится герб Великого княжества Литовского – всадник на белом коне с поднятой вверх саблей, что символизирует связи рода Голицыных с Литовским княжеством. Нижняя часть герба разделена надвое по вертикали и в ее правой части на серебряном поле находится герб города Новгорода, указывающий на службу Голицыных в этом городе, а слева, в голубом поле, расположился равноконечный серебряный крест, в середине которого помещен российский государственный герб. Правнук Гедимина князь Патрикей Наримунтович в 1408 году выехал в Россию на службу к великим московским князьям. Он и положил начало ряду многих новых княжеских фамилий, таких как Патрикеевы, Хованские, Булгаковы и другие. В том же году он взял в жены родственницу великого московского князя Василия I, и, следовательно, по женской линии можно установить родство этих фамилий, в том числе и Голицыных, с династией Рюриковичей, причем с домом московских князей. О происхождении жены Патрикея Наримунтовича существует несколько версий. По одной, она приходилась дочерью Василию I, а по другой, была его сестрой. Современные исследователи склоняются к мнению, что Анна (так звали его жену), родившаяся в 1387 году, была все-таки сестрой Василия I, а путаница произошла из-за того, что у великого московского князя была также и дочь, носившая то же имя. Она, что является установленным фактом, стала женой византийского царевича. Следовательно, по женской линии Голицыны – потомки Дмитрия Ивановича Донского.

Родоначальником собственно Голицыных считается праправнук Патрикея князь Михаил Иванович Булгаков-Голица – сын боярина Ивана Васильевича Булгака-Патрикеева. Родился он в конце XV века и, по преданию, получил прозвание «Голица» от привычки носить на одной руке перчатку – «голицу». В 1510 году Михаил Иванович получил боярский чин и нес военную службу у великого князя Василия Ивановича. Он участвовал в походе против крымцев в 1512 году, а в следующем году охранял границы от литовцев, командуя Большим полком на берегах реки Угры. В 1514 году в битве с поляками под Оршей он попал в плен. Его заковали в цепи и отправили в Вильно. В польском плену Булгаков-Голица провел 38 лет, причем до 1526 года оковы с него не снимали. Царь Иван Васильевич Грозный предложил Сигизмунду-Августу в 1549 году выкуп за воеводу в размере 1 тысячи рублей, но получил отказ. Из плена на родину Михаил Иванович смог вернуться только в 1551 году и с большим почетом был принят царем. В дальнейшем он принял постриг с именем Ионы в Троице-Сергиевой лавре, где и скончался в 1558 году.

Его единственный сын Юрий Михайлович был первым, кто стал писаться с фамилией Голицын. В 1537 году он получил боярский чин. В период правления Ивана IV был послом царя к венгерскому королю Фердинанду, а затем в 1546 году стал новгородским воеводой. На ратном поприще Юрий Михайлович отличился при взятии Казани. Скончался он в Пскове в 1561 году.

Самым знаменитым ближайшим потомком Юрия Голицына был его внук Василий Васильевич Голицын, прозванный «столпом» или «великим» – один из виднейших деятелей Смутного времени. Став боярином в 1602 году, смоленский воевода Василий Васильевич Голицын в декабре 1604 года был отправлен против Лжедмитрия I первым воеводой Передового полка. Вскоре Голицын с частью войска перешел на сторону Самозванца, который назначил его главным воеводой в походе к городу Туле. Василий Васильевич был недолго на службе у Лжедмитрия – уже в 1606 году он становится одним из организаторов заговора, в результате которого Самозванец был свергнут. Кандидатура Голицына рассматривалась в качестве претендента на российский престол, тем самым он был конкурентом Василия Ивановича Шуйского, избранного на царство. Будучи очень властолюбивым человеком, Голицын не мог оставаться подданным своего соперника. К 1610 году у Голицына было уже много сторонников, а как только умер Скопин-Шуйский, являвшийся самым реальным претендентом на царство, Василий Васильевич был снова объявлен кандидатом на престол. Но стать царем ему так и не удалось. В числе немногих бояр он был избран для заключения договора с гетманом Жолкевским об избрании царем польского королевича Владислава. Ему пришлось и подписать сей договор, хотя сам он мечтал о престоле. Гетман настоял, чтобы Голицын был отправлен в качестве посла к королю Сигизмунду под город Смоленск. Здесь Василий Васильевич вместе с митрополитом Филаретом стойко защищал русские интересы, заслужив славу верного патриота. Уже в конце марта послы были заключены под стражу, а затем отправлены в глубь Польши. В 1618 году был заключен Деулинский мир, открывший Голицыну путь на родину, но он умер по дороге в город Гродно в 1619 году.

Страницы: «« 23456789 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Этот мир расколот надвое....
Она родилась две тысячи лет назад, но до сих пор является одной из самых знаменитых женщин в мире....
Футбол – одна из самых популярных спортивных игр в мире. Потому неудивительно, что история его интер...
Татьяна – неунывающая продавщица с Черкизовского рынка – даже в самых страшных снах не могла предпол...
Когда парниковый эффект превратит Россию в цепь островов, снова столкнутся великие антагонисты – сил...
Может ли танцовщица стриптиза быть девственницей и мечтать о великой любви? И как вообще остаться не...