Мы – силы Еловенко Вадим
– Мы пытались к вам пройти… прорваться. Потеряли полтора десятка человек и отступили. Везде в городе снайпера. А вокруг вас, непонятно откуда, огромное число боевиков. Словно они весь город опустошили, только чтобы вам выбраться не дать.
Антон там в разрушенном артиллерийским огнем квартале, наверное, оглядывался и, видя бесперспективность, с тоской сказал:
– То есть никак?
Ханин сглотнул, но ком, вставший в горле, не прошел.
– Хех, – усмехнулся Антон. – Ну, чего уж теперь. Только ты знаешь… я, пожалуй, никому говорить не буду, что помощь не придет. Правильно?
Ханин молчал.
– Правильно, – сам себе ответил Рухлов. Он замолчал, но, скоро преодолевая что-то в себе, сказал: – Знаешь, Ханин. Ты больше не связывайся с нами. Гранат у нас… патронов… немерено… Хрен знает, сколько мы еще продержимся. Но ты больше с нами на связь не выходи. Хорошо? Пожалуйста. Так будет лучше. А вы уходите. С нами покончат… за вас возьмутся. Я тебе правду говорю. Найди там Алину, если выберешься. Помоги ей выжить в этом дурдоме. Пока, Ханин. Ты хороший человек, я тебя уже узнал. Но так вот сложились обстоятельства. Отбой.
Ханин услышал, как что-то захрипело на канале, а потом связь исчезла и повисла полная тишина, это автоматически отсекли шум помех.
Спустя минут пять безуспешных вызовов Рухлова в помещение штаба обороны вошел уставший командир отряда ополченцев.
– Вернулись. На обратном пути никого не потеряли.
– Это хорошо. Готовьтесь к отходу.
– В смысле?
– В прямом. Предупредите людей, что вы через час выходите.
– А вы?
Ханин усмехнулся:
– Ну, куда я с вами с такой ногой-то? Я еле хожу. Я ночью уйду. Чтобы не бегать, не прыгать и вас не обременять.
Командир ополченцев только головой покачал на такое.
Через час собранные между корпусов вооруженные бойцы прощались с командиром, остающимся на фабрике. Его, конечно, уговаривали. Конечно, нашлись и те, кто хотел остаться с ним, но он позволил остаться только Михаилу. Чтобы совсем с тоски не закиснуть. Да и помощник ему понадобится, решил он. Нет, не подумайте, что он захотел остаться в городе и героически погибнуть. Он тоже хотел выбраться, но не обременять уходящих бойцов своей немощностью.
Прощание было недолгим. Ханин просто ушел в корпус администрации фабрики и из подъезда слышал, как, шумно топая, бойцы повалили прочь с территории. Через минут пять в подъезд корпуса вошел Михаил и, столкнувшись со стоящим на лестнице Ханиным, сказал:
– Все. Ушли.
Опираясь на трость, Ханин повернулся и начал подниматься наверх. Михаил сначала хотел помочь, но потом, отстраненный Ханиным, просто шел рядом. Они поднялись в штабную комнату, и бывший старший лейтенант, так постаревший по виду, тяжело сел на стул рядом с рацией. Взял микрофон и, переключив в нужный режим, заговорил:
– Всем, кто меня слышит. Говорит Ханин. Мы сделали то, зачем оставались. Колонна ушла, и она в безопасности. Мы сделали все, что могли. Сейчас все, кто может, уходите из города. Ждите темноту и уходите. Всем вам огромное спасибо, что позволили спастись детям и женщинам со стариками. Вас всех будут помнить. Это… это, наверное, подвиг. А теперь уходите. И не рискуйте лишний раз. Теперь уже будет обидно, наверное, погибнуть… когда все сделано. Постарайтесь выжить. Отбой.
Не прошло и минуты, как в ответ стали приходить слова выживших в различных частях города:
– Ну и отлично… Мы уходим.
– Да уж. Пора.
– С сумерками уйдем. Где-нибудь встречаемся?
– А неплохо мы их. Не, мы реально круты.
– Крутые только яйца бывают…
– Не крутые, а вкрутую.
– Слушайте, неужели все кончилось?
– Ага, держи карман шире. Нам с пожарки в жисть выбраться не дадут. Обложили суки. Хотя не стреляют. Ночью попробуем уйти.
– Сочувствуем. А вы им спойте. Хором… может, не выдержат и свалят?
– Скорее подпевать будут…
Ханин, не разделяя странно-нервно-веселого настроения ополченцев, просто выключил рацию и откинулся на стуле. Михаил, поглядев на его слишком спокойное лицо, спросил:
– Может, чайку? В третьем корпусе, непонятно почему, еще электричество есть. Я вскипячу. Барбулятор за две минуты сделаю.
Ханин посмотрел на Михаила и просто кивнул.
– Увидишь кого чужого на территории – прячься. И даже не рискуй, – сказал он вслед.
Оставшись один, Ханин закрыл глаза и, думая об Антоне и об Алине, как он ей скажет, если свидятся, только крепче сжимал зубы. За окном опять загромыхали взрывы. Опять по тому же кварталу. Неужели они еще держатся? Неужели их так и не смогли одолеть, что опять перед ночью, так сказать, решили задолбить минометами. М-да… Антон решил дорого достаться товарищам оккупантам.
– Господи, помоги ему, чем можешь… – сказал вслух Ханин.
Он слушал взрывы в городе, но совершенно не хотел открывать глаза и видеть зарево пожаров по нему. Он уже привык к такой канонаде и устал так за эти дни, что не стоит осуждать его за беспокойный сон, что он с радостью принял.
Около часу ночи в полной темноте его разбудил голос и рука Михаила на плече.
– Господин старший лейтенант. Пора. Вы чаю попейте, и пойдем. Я вот принес.
Поглядев в подсвеченные бордовым стекла, Ханин спросил:
– Никого не было? Никто не шарился по фабрике?
– Нет вроде… – неуверенно сказал Михаил. – Полчаса назад еще один обстрел был… тех, кто там с Антоном.
– Неужели держатся?
– Вроде как. С улицы точно слышно стрельбу в том районе. Попейте чаю.
Глаза Ханина, привыкшие к темноте, увидели, во что налит чай, и он усмехнулся. Не имея чашек, Михаил просто поотрезал верхи у пластиковых бутылок.
– А не расплавится? – с сомнением посмотрел Ханин на «кружку» перед ним.
– Не-а, я так пил уже.
– А сахар откуда?
– Сахара нет. Только заварка и то та, которую я с собой таскаю как НЗ.
– Понятно, – сказал Ханин и наклонился к «кружке». Придерживая ее руками, он отпил один глоток, второй… в горле и в теле потеплело, и даже чувство голода перестало так резать желудок. Поднявшись и без трости дойдя до окна, он сказал:
– Темно-то как.
– Это тут… – ответил Михаил. – На улице светлее значительно. Дождь кончился. Небо светлое. Звезды. Да и пожары…
– Значит, пойдем…
– Да, господин старший лейтенант.
– Ты почему меня так называешь-то. Зови как все, по фамилии.
– Нет, я уж лучше так, как привык, – сказал Михаил и, закинув на плечи вещмешок, в ожидании посмотрел на Ханина. Тот не заставил себя долго ждать. Поставил пустой пластиковый «стаканчик» на карту города и, подобрав трость, направился к выходу.
8
Алина сказала детям, чтобы не шумели, и поспешила наружу за водителем. Будто само собой разумеющееся, Денис подобрал автомат и, повторив всем, чтобы молчали, вышел следом за Алиной.
– Ничего страшного, – сказал водитель Алине, указывая на колесо. – Сейчас заменим – дальше поедем.
Денис, проскочив между идущими мимо грузовиками колонны, спустился в кювет и, не особо прячась за оголенными кустами, облегчил мочевой пузырь. Поправил деловито штаны и автомат на плече, поднялся обратно на дорогу. Снова проскочил между идущими автомашинами и спрятался от дождя в салоне автобуса. Следом за ним вошла Алина и спросила детей, кто хочет в туалет. Пришлось Денису снова выходить и вести мальчиков через небольшое поле в лесок, чтобы они не так стеснялись. Сам он их стеснительности не понимал уже, но Алина сказала, и он вел. Она же повела девочек на другую сторону дороги, колонна, уже никого не ожидая, прошла дальше, и только крытый грузовик охранения стоял на обочине, ожидая, когда автобус тронется в путь. Даже когда дети вернулись мокрые от дождя, но довольные (после стольких часов езды им удалось побегать и размяться), водитель все так же возился с колесом. Алина быстро утихомирила детей и заставила всех рассесться по своим местам.
Присев у переднего колеса автобуса, мальчик подумал, что они уже далеко отъехали от города и что скоро будет та самая большая вода, через которую еще никто не придумал как перебраться. Он вообще последнее время мало говорил и больше произносил слова у себя в голове. Вот и сейчас, чувствуя спиной удары капель, он рассуждал о тех, кто плелся под дождем пешком. Он жалел их, но, став мудрее за последнее время, ни за что не поменялся бы с ними местами ни из какой жалости. В этом он упрекал себя, но ему не было стыдно. Тогда он представлял стариков, идущих пешком, которых поддерживают женщины, чьи дети едут в колонне. И все равно у него не проснулось того жгучего стыда, который, бывало, охватывал его в детстве, если он видел, как мама несла тяжелые авоськи, а он, бездельник, дома в это время чем-то занимался. Даже испуг Дениса по поводу потери им стыда был каким-то тусклым. Неправильным. Формальным. Мальчику пришлось признать, что он очень сильно изменился не только внешне. Но и внутренне. Он был готов стрелять и драться за эту мелюзгу в салоне автобуса. Он чувствовал себя чуть ли не их старшим братом после наставлений Алины. Он был готов умереть за саму Алину. Но те, кто не входил в круг его «близких», которых он сам признал, стали ему не просто безразличны… они словно перестали существовать для него.
Вопрос, который возник в голове и стал настойчиво требовать решения, выглядел приблизительно так: ЭТО надолго, навсегда или временное помутнение?
От самокопания его отвлек странный шум, что сквозь дождь сначала был незаметен, потом хоть и был слышим, но его никак и ни с чем нельзя было сравнить. А уж когда встревоженный Денис отошел от автобуса, пытаясь высмотреть в пелене дождя что-то, что может издавать такие звуки, они превратились во вполне узнаваемый шум винтов вертолета.
Дальше он не рассуждал. Скинул с плеча автомат, снял его с предохранителя. Патрон и так уже находился где надо… поднял оружие к плечу. Из машины охранения его заметили и удивленно стали выглядывать из-под тента. Дальше и у бойцов сопровождения сработал обычный инстинкт самосохранения. Они повыскакивали из кузова в дождь и врассыпную разбежались по насыпям дороги.
Не обращая ни на кого внимания, Денис стоял с автоматом, прижатым к плечу, и целился в только ему понятное место над лесом. Его замершие пальцы, сжимающие цевье и лежащие на курке, казалось, стали белыми от холода и напряжения. На лице мальчика не отображалось ничего. Он просто стоял и ждал.
Он нисколько не изменился в лице, когда над близким лесом заметил идущий на него большой корпус вертолета, он просто плавно нажал на курок. Один выстрел. Еще один. Еще один. Он стрелял так, как учили его ребята из роты Ханина. Выстрелил, прицелился, выстрелил. Не тратя лишние патроны на крутость шумного и бесполезного огня. Не стараясь запугать противника, чтобы он голов не показывал… сейчас была одна цель и один стрелок. И потому выстрел, прицел, выстрел. Вот звонко зашумели очереди автоматов сопровождения. Вот раздались крики командира, чтобы кто-нибудь выстрелил из гранатомета. Не попасть так, напугать пилота. А вертолет все надвигался на две машины, замершие на обочине. Одна из подвесок вертолета окуталась дымом, и все у Дениса внутри сжалось до боли. Сердце буквально сбилось с ритма, когда разум осознал, что вертолет пустил ракету. Но мальчик не двинулся с места, он все так же прицельно стрелял по лупоглазой кабине вертолета. Ракета пролетела всего в трех метрах над головой Дениса, чуть оглушив его. В следующий миг она взорвалась метров за пятьдесят сзади него, не причинив ни мальчику, ни автобусу никакого вреда. А Денис продолжал стрелять, уже не обращая внимания, почему он стреляет так, а не иначе. Почему должно слиться перекрестье. Почему надо сдерживать дыхание. Почему надо плавно давить на курок. Он стал словно автомат, что имел только одну задачу – качественно класть пулю за пулей, разбивая плексиглас кабины. Вертолет так никуда и не свернул. Он пролетел над дорогой с машинами и вломился в тот лес, в который еще недавно Денис водил мальчиков по их нужде. Сломав несколько сосен, вертолет взорвался и опал пылающим шаром в подлесок. Денис опустил автомат, но так и не отводил жесткого взгляда от места, где, казалось, сам ад вырвался из земли, поджигая мокрые сосны и кустарник.
От созерцания подбитого вертолета его оторвали только радостные крики чуть ли не ему в ухо и чьи-то жесткие, даже болезненные объятия. Потом он увидел перед собой счастливое, но со слезами лицо Алины, что попеременно оборачивалась то на пламя, то на него, Дениса, и только тогда он пришел в себя. Командир взвода охранения разжал объятия и опустил мальчика на землю. Теперь уже Алина обняла его и сказала, чтобы все слышали:
– Наверное, Антон просто знал, что тебя надо с нами отправить.
Начальник сопровождения сказал, тоже радуясь:
– Да, пацан, если бы не ты, этот… бы нас с двух залпов тут бы и похоронил.
Денис механически поставил автомат на предохранитель и, закинув его на плечо, хлопая часто ресницами, словно собирался заплакать, посмотрел в мокрое лицо Алины.
– Нам надо ехать… – тихо сказал он. – Нам надо очень быстро ехать.
И путь, длиною в жизнь, мы проходили за мгновенье.
Часть десятая
1
На удивление яркое и солнечное утро встретило всех, кто выжил в вечерней и ночной мясорубке. Антону и другим дали выспаться до одиннадцати утра. Их не трогали, не будили, старались рядом не ходить. И они спали. Двенадцать человек, что ранеными и изувеченными вытащили из-под завалов окончательно обрушенных домов.
У Антона была перебита рука, и арматурой ему прошило ногу, повредив артерию. Он должен был умереть от потери крови, но его вытащили, перетянули ногу, плотно перебинтовали руку, вкололи обезболивающее и после отправили на койку, где он окончательно провалился в беспамятство. Остальным тоже оказали скорую помощь. И их под охраной так же оставили в палатке дожидаться своей участи.
Но все хорошее заканчивается, и в одиннадцать часов их разбудили толчками и окриками. Антон еле разлепил опухшие глаза, но о том, чтобы подняться, не могло быть и речи. Ему помогли двое боевиков. Они вынесли его из палатки и усадили на осколок бетонной плиты. Скоро палатка опустела, и все измученные ополченцы сидели на строительном мусоре, наслаждаясь странно ярким солнцем. Было холодно. Но свет, льющийся с неба, как-то странно компенсировал сырость и промозглость земли. Думая о том, что Алина уже должна быть далеко, Антон с усмешкой вспоминал молчание Ханина и его признание, что он не придет на помощь. Нет, Антон не злился. Это было правильно. Он никогда не понимал тех, кто ради горстки народа рисковал дивизиями. Морально оправдано, да… но логикой нет. Антон, как и многие в то время, стал рассуждать, уже только опираясь на рациональность. И, следуя этой логике, он понял, что их не оставят в живых. Их наскоро зашпаклевали и дали выспаться, только чтобы устроить показательную казнь. Хотели бы оставить в живых, дали бы настоящих хирургов, что их зашили бы по-человечески. А так… просто, чтобы концы не отдали раньше времени. Антон единственное о чем жалел, что не сможет стоять, когда его будут расстреливать. Перетянутая нога не гнулась и вообще не чувствовалась. Опираясь на нее, он даже боли-то не чувствовал. Но и стоять не мог. Сразу валился обратно на осколок бетонного блока.
Разговаривать им не давали. При попытке обратиться к мальчику, что с перевязанной головой сидел недалеко от него, Антон получил увесистый удар в затылок рукой. Клацнула челюсть, и он только улыбнулся этому идиотизму. Судя по остальным, только он и сосед с перевязанной головой, странно аутично уставившийся в одну точку, серьезно были ранены. Остальные кто с пулевым навылет, кто с ушибами, кто просто легкоконтуженные. Многие сидели, закрыв глаза и подставив лица солнцу. Это походило за странную молчаливую молитву каких-то сектантов. Они словно смотрели на солнце своими закрытыми глазами. Антон не мог позволить себе такой роскоши, как последние мгновения провести зажмурившись. Он оглядывался, рассматривая руины, всматривался в лица боевиков, изучал палатки, разбитые посреди развалин. Он заметил серо-белого голубя, что разгуливал по мусору и что-то выискивал среди него. Еще он заметил вдалеке разбитой артиллерией улицы, как коптящий экскаватор копает ров…
Вдруг все вокруг изменилось. Боевики напряглись, выпрямляясь. Раненые открыли глаза. Голубь вспорхнул и улетел. Шум экскаватора показался громче.
Не торопясь, к ним приближались три человека, среди которых Антон узнал неуловимого Кондрата. При виде этой уголовной рожи Антон не смог сдержать усмешки. Да и Кондрат был чересчур рад увиденному Рухлову.
– Это вот Рухлов. Кореш Ханина, – сказал он своим двоим спутникам весело. Те внимательно посмотрели на Антона, но ничего не сказали. Оглядев других раненых, Кондрат заявил: – Это шушера. Никого из них не знаю.
Один из молодых ребят, что рядом с Кондратом казались даже моложе, чем были на самом деле, сказал жестко:
– Хорошо. Иди. Мы сами тут разберемся.
Кондрат, не споря, ушел, и, когда он скрылся, эти двое перед Антоном представились:
– Ринат. Я командую этой толпой.
– Роман. Я командир отдельной роты снайперов.
Попросив охрану отойти на десяток шагов, Роман обратился к Антону:
– Я бывший ученик Ханина. Его курсант. Мне надо его найти. Мы обыскали весь город, но не нашли его. Ни среди живых, ни среди мертвых. Если мы его найдем, ему гарантирована жизнь. Гарантирована не нами, а Улемом. Нашим хм… командующим. Помогите нам его найти.
– Ага, – усмехнулся Антон. – И если я вам помогу, то вы, конечно, отпустите и нас заодно.
Роман скривился как от зубной боли и сказал:
– Нет. Я не буду вам врать. Вы вполне достойны знать, что с вами будет…
– В том рву закопаете? – перебил Антон, кивая на делающий свое дело экскаватор.
– Нет. Это для других. Далеко до окраины, чтобы в ваших рвах хоронить… – сказал Роман, оглянувшись. – Вас… здесь кто выжил… вывезут за город и расстреляют.
– Ну да? – смеясь, сказал Антон. – Зачем же столько возни-то? Не проще тут и в ров?
Казалось, что тот, кто назвался Романом, еле терпит, чтобы не сказать что-то, чего говорить не имел права. Он набрал в грудь воздуха и сказал терпеливо:
– Можете считать нас кем угодно. Но мы уважаем силу и волю. И вы доказали, что обладаете и тем и другим. И наше решение отдать вам по смерти салют одобрил даже Улем. Помогите нам найти Ханина, чтобы его нечаянно при зачистке не застрелили.
– А его вы аж к самому этому… вашему Улему отвезете? И там расстреляете?
Вмешался Ринат:
– Роман, ты тратишь время. Причем мое. Все понятно с ними.
Роман кивнул и отошел на шаг от Антона:
– Прощайте, Рухлов. Я много о вас слышал хорошего. Вы были достойным и противником, и человеком.
Антона прорвало:
– Прощай, Рома. Я тоже о тебе слышал. Правда, те, кто о тебе слышали из твоей роты, зеленели и их тошнило. Они так и продолжают считать тебя уродом.
Роман вздохнул и только сказал:
– Зря…
Они ушли, а Антон, подняв глаза к небу, сказал, тихо улыбаясь:
– Конечно, зря. Но должен же был я тебе хоть что-то сказать. – Ему казалось, что этот Рома еще слышит его: – В этой жизни все зря. И слова, и дела. Наверное.
Скоро по чуть расчищенной дороге к ним подкатил грузовик с тентом, и им, можно сказать, аккуратно помогли забраться внутрь. Следом поднялись автоматчики. Грузовик тронулся и неторопливо пополз прочь из города.
Через довольно долгое время они выбрались из разбитого города и, отъехав по дороге с километр, остановились. Один из автоматчиков достал свою флягу и, открутив крышку, протянул ее Антону. Рухлов приложился к ней и, сделав большой глоток, передал ее своему раненному в руку соседу. Только спустя мгновение он понял, что это был коньяк. Сам удивляясь себе, он попросил сигарету у охранника. Ему дали. Ему и трем другим, кто попросил. Поднесли огня. И все это происходило в полной тишине. Грузовик стоял. Через откинутый полог виднелись залитые водой поля, сверкающие на солнце. Было холодно, но это никому не мешало ни думать, ни вспоминать.
Через пять минут, когда окурки вылетели за борт, автоматчики помогли всем спуститься. Причем Антона принимал и поддерживал командир расстрельной команды.
– Ну, – весело спросил Антон, – где нам построиться, чтобы вам было сподручнее?
Командир расстрельной команды молча покачал отрицательно головой и сказал:
– Нигде, – с этими словами он поднял пистолет и выстрелил в лоб Антона.
Его тело, которое больше не поддерживал автоматчик, осело на дорогу.
– Попрощаться хоть дайте, – взмолился пожилой мужчина.
Командир опять покачал головой и пустил и ему пулю в лицо.
Завершили дело автоматчики.
2
Алина была практически счастлива, когда их автобус и машина сопровождения нагнали колонну, ползущую по скрытой в воде дороге на восток. Скорость была меньше пешеходной. Путь можно было определить только теоретически. По редким устоявшим указательным знакам. Хорошо, что впереди начинался подъем и дорога выныривала из этакого новообразованного озера. Им надо было заправиться. Влить последнюю канистру. Но делать это по колено в воде ни у кого особого желания не было. Алина почувствовала, как облегченно вздохнул водитель, когда они стали подниматься и выкатили на сухое место, встав у обочины. Вся колонна остановилась, чтобы заняться своими делами. Кто-то кормил детей собранным в городе провиантом. Кто-то, экономя воду, умывался. Многие просто ходили, ощущая под ногами твердую землю. И все облегченно улыбались. Пока они шли к большой воде, их еще могли догнать, но теперь, пройдя ее вброд, они были вне досягаемости для бандитов. Слышались разговоры взрослых о том, что неплохо бы сделать очень большой привал, а не час, как планировалось. Но, обойдя всех, командир колонны сказал, что кто куда, а он и охранение поведет желающих дальше. Остальные могут оставаться здесь. Понятно, что никто не пожелал отбиваться от стада.
Но они никуда не двинулись. Через час к ним со стороны Большой земли подъехали два бэтээра и три грузовика с автоматчиками. Охранение было разоружено и согнано в плотную группу в голове колонны. Потом занялись другими взрослыми и детьми. У Дениса без лишних слов отобрали его автомат да и вообще весь арсенал. У водителей отбирали пистолеты, что им раздал еще в городе командир колонны. Потом новоявленные бойцы объяснили, что теперь дети в безопасности и находятся под защитой федеральной власти. Что сейчас колонну проводят в специальный лагерь, где всех ждет горячая еда и полноценный отдых. Несмотря на усталость от долгой дороги, никто даже не улыбнулся такому заявлению. Дети, так просто не понимая, смотрели, почему тех, кто их охранял в дороге, унизительно уложили на траву лицом вниз и пинают тех, кто лег как-то не так.
В общем, колонна двинулась только через два с половиной часа. Проезжая мимо, дети, приникшие к стеклам, смотрели, как поодиночке со связанными сзади руками мужчин, спасших им жизни, запихивают в грузовики и укладывают там на пол. Некоторые дети от расстройства плакали. А находящиеся в салоне автоматчики пытались им объяснить, что теперь все будет хорошо и что скоро они почувствуют себя как дома. Алина и тем более Денис крепко сомневались в этих словах. И с большой тоской смотрели в свое будущее.
Уже через час, проезжая мимо забора с колючей проволокой поверху и наблюдая за часовыми на вышках, Денис попросил тихо:
– Алина, пожалуйста… не давай им меня… – Он умолк не в силах выдавить из себя слова.
Девушка посмотрела на него, такого напуганного. Разве это он не дрожа стрелял по вертолету? Разве это он мог, не моргнув глазом, отправить бандитов на тот свет? Теперь это был простой мальчик, который прижимался к ней и просил только одного. Не расставаться с единственным оставшимся близким человеком. Слезы потекли по лицу Дениса, когда автобус въезжал в открывшиеся ворота. Глядя на него, на детей, что бледными лицами смотрели на колючую проволоку, охранников и серые тени людей, что призраками застыли за внутренними заборами, Алина невольно тоже заплакала.
Она не могла остановить слезы, даже когда автобус остановился и их стали выводить на площадку перед зданием с государственным флагом.
4
Ханин, подкидывая веточки в костер на полу, смотрел на уснувшего Мишку и думал, что если есть на свете благодарные люди, то это, наверное, такие же не от мира сего, как этот курсант. Остальные добрые дела забывают. А такие вот даже протянутый им пятак… даже за него будут благодарны искренне, как за рубль. Ведь что, в сущности, сделал Ханин для него? Да ничего. Просто когда его все чмырили, он подобрал его и сделал своим помощником. И вот теперь, когда все ушли, именно Михаил помог Ханину выбраться из разрушенного города. Ханину пришлось признаться самому себе, что хрен бы он вышел сам. Три или четыре раза Михаилу пришлось буквально на спине нести своего командира, чтобы преодолеть рвы с водой, чтобы перелезть через колючку, где негнущаяся нога Ханина не оставляла никаких шансов пройти. Ханин с благодарностью смотрел на своего бойца и думал, что у него никогда больше не будет такого преданного… друга. Ханин пообещал себе, что, если они выберутся из всего этого, он обязательно займется судьбой пацана и поможет ему всем, чем вообще в состоянии. Подкинув еще дров в огонь, Ханин лег на свой плащ и попытался уснуть, прислушиваясь к звукам в доме и потрескиванию дерева в пламени. Там на первом этаже этого полуразрушенного с выбитыми стеклами дома основалась странная семья, что, не сказав ни слова, просто указала Ханину и Михаилу наверх, мол, там они могут остановиться. Заподозрив в этих людях людоедов, Ханин сначала не хотел спать и постоянно держал руку на пистолете. Но когда хозяин принес им охапку толстых веток и разложил костер возле разбитого окна, а хозяйка, недовольно посматривая, принесла им три банки рыбных консервов с ножом и вилками, он успокоился и заставил Михаила поесть первым. Тот, съев содержимое одной банки и чуть утолив голод, напился воды из фляги и буквально только прилег, как сразу уснул, утомленный бессонной ночью и переходом. Ханина после еды тоже морил сон, но он еще какое-то время держался, стараясь представить, насколько далеко они ушли от города. По его прикидкам получалось, что не больше десяти километров. Копейки, по сути. Им надо пройти еще столько же, чтобы соединиться с ушедшими раньше ополченцами. А потом… А потом им надо будет идти на юг или на север. Лучше на юг. Искать укрытие от этой странной и мерзкой зимы без снега.
Мысли, об Антоне, постоянно прерывающие мысли о грядущем прогоняли сон. Ханин искренне оплакивал друга, жалея, что сам не оказался на месте Антона. Сейчас бы, может, Антон прорывался к своей Алине… А так… А так все получилось как всегда. Точнее, как должно было получиться в эпоху великих неудачников. Да, думал Ханин, мы неудачники, потому что родились в это время и не успели умереть до этих событий. Стоит ли сразу себе пустить пулю в лоб? Или подождать, и это все пройдет как наваждение? Все вернется на свои места… он снова будет учить роты курсантов, как воевать и выживать… мгновение – и он даже представил себе утреннее построение на поднятие флага. Как он докладывает своему командиру о построении роты. Как вечером приходит домой, переодевается и едет в клуб, чтобы славно отдохнуть с подругами и алкоголем. Было ли это? Будет ли нечто, похожее хоть на такой порядок вещей…
Ханин проваливался в сон.
Ему приснился Антон. Тот усмехался и спрашивал у Ханина, верит ли тот в Бога. Ханин злился на дурацкие вопросы и отвечал, что да, верит. И тогда Антон сказал:
– Я тоже уже верю… Но я больше не молюсь.
– Почему? – удивился Ханин больше вообще такому разговору, чем словам Антона.
– А смысла нету, – усмехнулся Рухлов и засмеялся. – Все равно все будет так, как должно быть. И Бог не мальчик на побегушках, чтобы из-за прихоти каждого корректировать свои планы.
– Не понимаю… – честно признался Ханин. – Ты вообще о чем?
– А… – махнул рукой Антон, мол, что с Ханина взять. – Потом поймешь. Ладно, как говорится, сорри, мне пора.
– Куда? – изумился Ханин.
– Ну ты даешь… – улыбнулся Антон. – К Алине, конечно…
Ханин проснулся плачущим. Он увидел ошеломленный взгляд Михаила и тыльной стороной ладони протер глаза и залитые слезами щеки.
– Что случилось? – испуганно спросил Михаил. – Вы кричали во сне кому-то остановиться.
Ханин поднял руку, чтобы Михаил помолчал, а потом сказал:
– Извини, приснилась чушь какая-то. Спи. Завтра нам надо добраться до наших.
Михаил снова положил голову на руку и закрыл глаза.
Скоро и Ханин уснул, в этот раз без сновидений.
5
Роман мчался на мотоцикле строго на север. Он уже определил для себя, что будет дальше. Добравшись до воды, он найдет, на чем пересечь водные просторы и добраться куда ему надо. Он должен был побывать в своем родном городе, прежде чем двинется дальше. Он сам определил этот Хадж для себя. Он должен все преодолеть, но побывать там, где он вырос. Просто чтобы вспомнить, кем он был. Кем он рос. Что он чувствовал тогда. Чтобы просто ВСПОМНИТЬ СЕБЯ. Потому что кем он стал… это не он. Роман отвергал самого себя, моля Бога, чтобы он дал ему шанс измениться. Вернуться на тот… оборванный потопом и последующими злоключениями КРУГ. Круг, где он уже не будет ничьим талисманом.
Улем ему все рассказал. Со смешками так. Словно само собой разумеющееся. Да и Ринат посмеялся, рядом стоя. Все правильно, все так и должно было быть. И то, что Роман с отделением снайперов шел к бумажной фабрике, где потом нашли остатки штаба обороны, это тоже было неспроста. И то, что Роман не продвинулся дальше, а был остановлен, это тоже знак. Что именно там надо было искать. А не долбить дурней, что засели в одном из кварталов города и отвлекали на себя всех кого могли.
Улем прилетел на своем вертолете сразу после того, как Ринат доложил о взятии города. Пока Ринат, Роман и Улем обсуждали произошедшее, вертолет рыскал в поисках ушедших. Но нашел он не только пешую колонну беженцев, но и не менее батальона непонятно откуда взявшихся морпехов, которые эту колонну остановили. После обсуждения, как это нехорошо, что на их земле уже появились федералы, и что надо бы передохнуть и, собрав два батальона, выбить их на фиг, они засели за чай и там-то Роману и рассказали полушутя-полусерьезно о том, кто он для Улема. Роман честно признавался сам себе, что не понял и половины из пространных речей Улема, но он понял главное, что он даже не «кто», а «что» для их с Ринатом хозяина. И тогда он, продолжая глупо улыбаться, принял давно созревшее, единственно верное для себя решение.
Поздно ночью он одолжил у одного из бойцов разведки мотоцикл покататься и, заскочив к себе в палатку за вещами, просто уехал, ни с кем не попрощавшись.
Бензина в баке и в принайтованной, как положено у разведчиков, сзади к багажнику канистре должно было хватить Роману на весь путь. Главное, чтобы хватило такого рассеянного последнее время внимания. Уставший после всего этого безумия в городе, Роман боялся только одного, а именно что он просто уснет или не среагирует вовремя на препятствие на пути. Один раз такое чуть было не случилось, когда ему пришлось резко тормозить и по размокшей глине обочины объезжать поваленный столб. Дальше он старался ехать медленнее и не рискуя понапрасну.
Только когда уже совсем стемнело и снова полил жуткий дождь, Роман остановился у одиноко стоящего у трассы деревянного дома. Размяв уставшую спину и руки, он вынул один из пистолетов и пошел к входу.
Двери со сломанными замками легко отворились, и Роман оказался в захламленной не одним, видать, обыском прихожей. Перешагивая через поваленную одежду и мебель, он прошел в комнату и обнаружил, что если не гнушаться запахом гнили, идущей непонятно откуда, то место вполне подходит для ночлега.
Выйдя наружу, он, упираясь в руль руками, закатил мотоцикл по крыльцу в прихожую и, закрыв дверь, упер в нее платяной шкаф. Неуверенный в безопасности входа, с помощью диодного фонарика Роман отыскал в доме гвозди и молоток и заколотил вход намертво. Зачем он это делал, Роман понимал слабо. Захотел бы кто попасть в дом, так и через окна бы вломился. Закончив с дверью, Роман перекусил запасенной кашей в пластиковой коробке, что он на вечер якобы набрал себе на кухне. Облизав ложку и спрятав ее вместе с контейнером в вещмешке, он еще раз обошел дом и решил улечься спать на распоротом диване в самой большой комнате дома. Набросав на него несколько курток-пуховиков и притащив себе укрыться огромное одеяло из, кажется, детской комнаты, он лег и почувствовал, что большего для сиюминутного счастья ему и не надо. Уснул он практически сразу, только подумав, что его уже день как ищут. Интересно, что решит Улем, вообще, да и Ринат тоже? Сразу ли они поймут, что он свалил и больше в их игры не играет? Или начнут усиленно искать, думая, что он поехал покататься и попал в аварию? Скорее второе. Он ничем не выдал своего окончательного решения порвать с Улемом и его Новым миром. Больше того, Роман даже улыбался, слушая, что он приносит удачу. Так что сразу не должны заподозрить. Это потом, спустя несколько дней… когда они обыщут все окрестности, Улем придет к верному выводу. А пока у Романа еще есть время выбраться.
Как уснул он практически сразу, так и проснулся Роман мгновенно. Еще не успели окончательно упасть осколки разбитого окна, как он открыл глаза, и рука нашла рукоять пистолета. Он не вскочил и не бросился в поисках лучшего места и укрытия. Наверное, что-то в наших генах осталось от зверья. В секунды опасности и страха мы цепенеем, как кролик перед налетающим на него автомобилем.
Однако нельзя сказать, что Роман сильно перепугался. Он, наверное, чего-то подобного ожидал, раз заколачивал двери. Он просто пытался первые секунды определить это. Еще сон, пусть и странный, или уже реальность? И хоть от окна его закрывал стоящий рядом с диваном стол, Роман непроизвольно вжимался в ворох одежды, что он набросал под себя.
Невидимый Роману ночной «гость» громко сказал кому-то:
– Ну посвети сюда… Я ща заберусь.
По голосу это был подросток. И Роман несколько пришел в себя. Даже если сопляк вооружен, ему не справиться с ним, пока Роман в удобном положении, укрытый и готовый к внезапному нападению. Шум в оконном проеме был единственным, что слышал Роман. Звук ливня, топтание под окнами, чьи-то окрики вдали. Много окриков и громких разговоров… Роман приходил к выводу, что мимо дома, в котором он нашел приют, движется довольно много народу. И это понимание охладило его пыл. Стрелять нельзя. Услышат те… невидимые другие и порвут его, как тузик грелку. Ведь, судя по звукам, патронов у него точно на всех не хватит. Поставив пистолет на предохранитель, Роман оставил его под подушкой и сам стал медленно скользить по дивану к его краю. Уперевшись рукой в пол и перенеся на нее вес, он осторожно перелег на палас, все так же оставаясь укрытый свисающим до пола одеялом. Затаив дыхание, Роман стал ждать продолжения событий.
Вот он в почти полном мраке различил ноги подростка, что спустился с подоконника на пол. Видел, как подросток неуверенно переминается и наконец, повернувшись к окну, говорит:
– Залезай. Вроде тут никого.
Очередное кряхтение и шум в окне, и уже двое стоят недалеко от глаз Романа.
– Блин, страшно чего-то, – сказал голос только забравшегося.
– Ерунда. Пошли посмотрим, может, что-нибудь найдем из еды.
Роман усмехнулся наивности этих двоих. Ну ладно, что дом рядом с дорогой и что его наверняка обыскивали. Но еще на что-то надеяться, увидев развал в квартире и явные следы мародеров, было глупо, на его взгляд.
Раздалось жужжание, и комнату осветил желтоватый огонек фонарика с ручной динамо-машиной. Луч скользнул по кровати, по свисающему одеялу и унесся к стенам и мебели.
– Да тут искать-то нечего, – высказался тот, кому не нравилось это приключение. – Смотри, тут уже не раз побывали. Полезли обратно.
– Да погоди ты, – сказал первый. – Давай хоть по дому пройдемся.
– А если тут мертвяки? – спросил второй. – Чуешь, как пахнет.
– Да это сгнило что-то. Я тебе точно говорю. Я-то знаю, как трупаки пахнут. Я у нас в доме лично нашел одного. Когда заселялись еще.
Второй, помолчав, сказал:
– Ну тебя в баню. Не пойду я туда.
С этими словами он снова забрался на подоконник и спрыгнул наружу. Роман услышал тяжеловатый удар о землю и подумал, что парень наверняка себе пятки отбил, хотя высота-то ерундовая.
К удивлению Романа, первый не стал кричать: «Трус, маменькин сынок» и другие обидные слова, а тоже забрался на подоконник и последний раз с надеждой спросил:
– Ну, может, посмотрим?
– Вот тебе хочется, ты и смотри, – ответил второй еле слышно с улицы.
Первый подросток тоже спрыгнул наружу, и Роман облегченно выдохнул. Убивать детей ему очень не хотелось. А ведь могло так статься, что, обнаружь они его, ему бы пришлось это сделать. Кто знает.
Пролежав на полу еще несколько минут, Роман поднялся и подкрался к окну. Выглянув наружу, он только удивленно покачал головой. Мимо него по дороге под проливным дождем в неярком свете редких фонариков двигалась колонна людей. Спокойно так двигалась, уверенно. Точнее, устало, но уверенно и не сбиваясь с ритма. Почему-то Роман решил для себя, что это те, кто бежал из города. Или часть их, отошедшая от основной группы, чтобы увеличить шансы на выживание. Они шли по той же дороге, что ехал Роман. Значит, он их просто обогнал. Скорее всего, услышав шум неспешно приближающегося мотоцикла, все эти люди просто спрятались. А может, они и не шли днями, двигаясь исключительно по ночам.
В любом случае они были, по мнению Романа, опасны для него. В его камуфляже и с его оружием… в общем, нетрудно будет заподозрить в нем одного из тех, кто брал штурмом их городок, вынуждая его покинуть. И даже если он сможет невинными глазами и испуганной речью убедить их, что он не боевик и вообще камуфляж где-то нашел, а оружие, сами понимаете… то даже тогда ему не хотелось бы тратить время и силы на убеждения. Ему бы просто, тихо и без ненужных встреч добраться в свой город.
Через полчаса колонна уже прошла мимо домика на обочине, в котором прятался Роман, и даже звуки ее окончательно растворились в шуме ливня. Роман, забрав одеяло, унес его в детскую, а дверь в комнату с разбитым окном задвинул комодом из прихожей. Усмехаясь сам себе, Роман снова лег спать, проверив еще раз перед сном оружие. Интересно, а сможет ли он жить-то теперь без него? Научится ли чувствовать себя в безопасности без этих игрушек? Или теперь он будет всегда себя неуютно чувствовать без возможности в любой момент себя защитить? Только тогда, усыпая в заброшенном доме у неизвестной дороги, идущей на север, Роман осознал, что те изменения, которые в нем произошли, гораздо серьезнее и гораздо глубже. И он уже сомневался, поможет ли ему возврат в родной город. И память того… другого Романа.
6
Ринат после разговора с Улемом, а точнее, после разноса, тем устроенного, чувствовал себя малость на взводе. Опасаясь, что он сейчас просто сорвется на ничем не повинных бойцах, он пошел к себе в палатку и только там дал волю чувствам. Пнув от души столик с рацией, от чего та опрокинулась, а карты, листки запасов и книги разлетелись по всей палатке, он проорал не своим голосом:
– Да пошли вы все!
Лучше, а точнее подробнее, свои чувства он выразить не мог. За пологом палатки стояли дневальные, и, как это водится, слухи мгновенно разнесутся по отряду. Сев на раскладушку, Ринат обхватил голову руками да так и просидел, пока в палатку, как обычно без стука, не зашел его наставник.
– Ну чего? Трахают? За Ромку? – догадался он и с усмешкой сел на табурет напротив Рината.
– Не только. Еще и за этих морпехов. Сразу остановить не могли на открытой местности, так теперь и подавно нельзя с ними соприкасаться. Они практически в городе уже на развалинах. Нам надо сниматься срочным порядком и отходить. Улем не хочет связываться с регулярными силами, пока не будет уверен, что за раз весь этот батальон не накроет. Он прав. Это не ополченцы. Порвут, как тузик грелку, в городском бою. Опыт у них наверняка уже есть. Так что я уже дал приказ свернуть госпиталь и другие службы и начинать отход. Штаб через час будет выходить. Тебе с ними.
– А ты?
– А я остаюсь с ротой дальше искать этого недоумка. Или его тушку, если этот неудачник успел сдохнуть.
– Угу. А если на морпехов нарветесь?
– Судьба, значит, – огрызнулся Ринат и поднял рацию с пола. Положил ее на кровать и стал собирать бумаги с книгами.
Хмыкнув, наставник сказал:
– В общем, так… как только уйдут все. Возьми десяток преданных бойцов. А лучше пятерку. Уйдите с ними подальше в лес и решите… где, как и когда вы нашли тело этого раздолбая. После этого, пока нету федералов, устройте ему почетную могилку, уложив в нее любой труп… этого добра у нас навалом. Потом собираешь всех и следом за нами на место сбора.
Ринат смотрел на наставника и не понимал, это дружеский совет или подстава перед Улемом.
– А если он объявится?
– Ну, во-первых, он не объявится. Это я тебе как специалист по дезертирству говорю. А во-вторых, вы нашли изуродованное тело рядом с разбитым мотоциклом. В камуфляже… и вот те крест, похож был… и уж если появится Рома с того света, то какие с тебя взятки? Ты так хотел найти друга, что увидел его черты даже в незнакомом погибшем человеке. Да и твои пятеро именно для того и нужны, чтобы сказать, что похож трупик на нашего Рому. Ясно?
– Улем не поверит.
– Значит, пусть идет и проверяет сам, – усмехнулся наставник.
Ринат помолчал и спросил: