Ранчо Стил Даниэла

Глава 3

Таня вылетела в Нью-Йорк самолетом компании звукозаписи и, желая побыть одна, не захватила с собой секретаршу. Программа ограничивалась участием в одном телешоу и встречей с литературным агентом. Для этого Джин ей не была нужна. Кроме того, хотелось спокойно поразмыслить о Тони. Проведя уик-энд в Палм-Спрингсе, он, как положено, вернулся в воскресенье вечером домой. Они поужинали вместе с детьми и весь вечер старались избегать разговоров о последних событиях. Промолчал Тони и тогда, когда журнал «Пипл» подхватил тему с иском. Он знал, что уже сказал достаточно. Во вторник они разъехались: его путь лежал, как всегда, в контору, ее – в аэропорт.

Самолет дожидался ее одну. Это было все равно, что самостоятельно распоряжаться рейсовым лайнером. В салоне уже сидел один из боссов компании. Он наверняка знал, кто она такая, но ограничился холодным приветствием. Она делала записи, звонила по телефону, работала с нотами. На полпути к Нью-Йорку ей позвонил адвокат: бывший телохранитель соглашался отказаться от иска за миллион долларов.

– Передайте ему, что мы увидимся в суде, – храбро заявила Таня.

– По-моему, это не самое разумное решение, – возразил Беннет Пирсон.

– Не собираюсь оплачивать услуги шантажистов! Все равно он ничего не сумеет доказать. Какие у него улики? Одни выдумки!

– В суде это будет выглядеть, как его слово против вашего. Вы – звезда. По его утверждениям, вы его домогались, нанесли ему травму тем, что уволили, испортили ему жизнь за то, что он отказался заниматься с вами сексом...

– Хватит, Беннет! Зачем повторять всю эту грязь? Я знаю содержание иска.

– У него могут найтись сочувствующие. В наши времена присяжные ведут себя непредсказуемо. Советую вам как следует поразмыслить. Вдруг они оценят его страдания в целых десять миллионов? Как вам это понравится?

– Тогда у меня зачешутся руки его прикончить.

– Вот и пораскиньте мозгами. По-моему, проще откупиться. Миллион – миленькая круглая сумма.

– А вам известно, каких трудов мне стоило заработать эту миленькую сумму? Такие деньги никто не платит просто так.

– На будущий год вам предстоит большое турне. Отнимите от будущего заработка миллион и махните на него рукой. Считайте, что у вас в доме произошел пожар, а вы не успели застраховаться.

– Это какое-то безумие! Настоящий грабеж, разве что невооруженный.

– Совершенно верно. Утешайтесь тем, что так уже бывало. И с вами, и с кучей других людей.

– Платить ни за что ни про что? Меня от этого тошнит!

– Все равно подумайте. У вас и без судебного разбирательства хватает хлопот. Меньше всего вам нужно давать показания, которые растиражируют журнальчики. Ведь все разбирательство – от начала до конца – станет достоянием прессы!

– Хорошо, я подумаю.

– Позвоните мне из Нью-Йорка.

Боже, какая же гадость! Неудивительно, что Тони спешит катапультироваться. Ей тоже иногда хочется махнуть на все рукой, но, увы, на это не приходится даже надеяться: все эти уродства пристали к ней, как бородавки.

Она долетела до Нью-Йорка всего за пять часов и перед приземлением позвонила Мэри Стюарт – договориться о встрече через полчаса. Мэри Стюарт с нетерпением ее ждала. Через полчаса она перезвонила ей уже из машины. Подруга спустилась в вестибюль своего дома в джинсах и легкой блузке. Женщины обнялись. В полутьме машины Таня старалась к можно лучше разглядеть Мэри Стюарт. Та за истекший год похудела и посерьезнела: этот год дался ей нелегко. Таня знала, что, отправив Алису в Париж, Мэри Стюарт еще больше страдает от одиночества. Впрочем, дочери требовалось побыть немного подальше от родных. Зная это, Мэри Стюарт не жаловалась.

– Боже, ты все такая же! – восхищенно воскликнула Мэри Стюарт. Возраст совершенно не сказывался на Таниной красоте. Время, как видно, над ней не властно. – Как это у тебя получается?

– Профессиональная тайна, дорогая! – Подруга загадочно засмеялась, Мэри Стюарт тоже. Возможно, дело в пластической операции, но у Тани к тому же чудесная кожа, прекрасные волосы, фантастическая фигура. От всего ее облика всегда веяло неувядающей молодостью. Мэри Стюарт тоже неплохо выглядела, но ее моложавость не шла ни в какое сравнение с Таниной. Впрочем, сохранять внешность не является для Мэри Стюарт профессиональной необходимостью. – Ты тоже превосходно выглядишь, детка, невзирая ни на что, – смело проговорила Таня. Трудно поверить, что за плечами у подруги остался самый тяжкий период ее жизни и, видимо, жизни Билла, хотя он никогда бы в этом не признался.

– Сдается мне, ты заключила договор с самим дьяволом. – Мэри Стюарт удрученно покачала головой. – Как это, немилосердно по отношению к нам, простым смертным! Сколько тебе лет теперь? Тридцать один? Двадцать пять? Девятнадцать? Меня, чего доброго, примут за твою мамашу!

– Перестань! Это ты выглядишь на десять лет моложе. И не говори, что это для тебя новость.

– Хотелось бы мне, чтобы ты оказалась права... – Увы, Мэри Стюарт знала, какой отпечаток оставил на ней прошедший год. Достаточно посмотреть в зеркало...

По давней привычке они заехали в закусочную «Мелонс» и еще какое-то время продолжали рассыпаться в комплиментах друг другу. Потом Таня сообщила, что зимой уезжает в концертное турне.

– Как к этому относится Тони? – Мэри Стюарт рассматривала подругу, поедая гамбургер.

Беседа ненадолго застопорилась. Взгляд Тани, устремленный на Мэри Стюарт, стоил пера писателя или кисти художника.

– Он еще не знает. В последнее время я его редко вижу. У нас... В общем, у меня, кажется, возникла проблема. – (Мэри Стюарт озабоченно нахмурилась.) – Он уехал на несколько дней в Патм-Спрингс. И вообще считает, что летом нам лучше пожить врозь. Он поедет в Европу, а я – в Вайоминг с детьми.

– У него что, религиозное паломничество или ты не все рассказываешь?

– Нет. – Таня отложила недоеденный гамбургер и скорбно взглянула на подругу. – Это он не все рассказывает, но скоро плотина прорвется. Пока колеблется. Ему кажется, что он еще не принял окончательного решения. Но я-то знаю, что оно принято.

– Почему ты так считаешь? – Как ни жалела ее Мэри Стюарт, слова подруги не вызвали у нее удивления. Образ жизни Тани в силу ее профессии приводил к многочисленным жертвам, и подруги это хорошо понимали. Правда, это не излечивало Таню от разочарования и уныния.

– Сердце не обманешь. Я не так молода и наивна, какой стараются меня сделать врачи. – (У Мэри Стюарт это замечание вызвало улыбку.) – Я научилась заранее чувствовать неприятности, Он уже ушел от меня, хотя сам для очистки совести еще сомневается. Он больше не может выносить это давление: суды, сплетни, всяческие нападки – всю эту грязь, стыд, унижение. Мне не в чем его винить.

– Ты ничего не забыла? Неужели в твоей жизни нет ничего хорошего? – мягко спросила Мэри Стюарт.

– Есть, наверное, но как-то меркнет в общей суете. Ты, например, о хорошем не помнишь, я тоже, потому и говорю, что он не виноват. Мне приятно то, чем я занимаюсь, только когда я пою, записываюсь, на концерте, когда я выкладываюсь на все сто. Мне даже не нужны аплодисменты, в такие моменты для меня важнее всего музыка. Но этим наслаждаюсь я, а не он. Ему достается только мусор, а мне еще и слава. Странно ли, что ему это осточертело? Скажем, на этой неделе в газетке появилось интервью одного подонка, который недолго работал у нас в прошлом году. Он утверждает, что я к нему неровно дышала, а когда он отказался со мной переспать, я его вышибла. Ну, сама понимаешь: такая невинная домашняя заготовка. Материал дали на первой полосе. Тони почувствовал себя опозоренным. Кажется, это стало для него последней каплей, переполнившей чашу.

– А ты? Как к этому относишься ты сама? – Мэри Стюарт всерьез встревожилась. Они много лет переживали друг за друга, пускай даже редко разговаривали, еще реже встречались, жили в разных городах. Их согревала уверенность, что они друг другу небезразличны. – Из твоих слов следует, что он от всего этого устал и решил тебя бросить.

– Сам он еще этого не сказал, но его намерение именно таково. Сейчас он запросил всего лишь отгул, чтобы проветриться в Европе. Мне придется ехать с его детьми на ранчо в Вайоминг. Что ж, меня это устраивает. Я обожаю его детей.

– Это мне известно. Но вот их отец не очень-то способен на настоящую преданность и рыцарство...

– Ладно, давай лучше о новостях, – внезапно оборвала ее Таня и стиснула ей руки. – Что хорошего у тебя? Как поживает Билл? Переживает так же сильно, как ты? – По лицу Мэри Стюарт было видно, как она исстрадалась.

– Наверное... – Мэри Стюарт пожала плечами. – Мы мало об этом говорим. Что тут скажешь? Случившегося не изменить. – Как и того, что они успели друг другу наговорить по этому поводу...

Следующий Танин вопрос был рискованным, но ее весь год мучили подозрения, что корень проблемы – именно в этом.

– Он винит в происшедшем тебя? – Таня произнесла эти слова шепотом, но даже в переполненной закусочной они показались Мэри Стюарт оглушительными.

– Вероятно. – Она тяжело вздохнула. – Наверное, мы с ним обвиняем друг друга за то, что оказались слепыми и не видели, что назревает. Но он считает ответственной прежде всего меня: как это я не уследила? Я должна была предвидеть катастрофу и успеть ее отвести. Билл наделяет меня волшебными способностями предвидения, когда ему удобно. Я ни в коем случае не слагаю и с себя вину. Но разве это что-то меняет? Было бы иллюзией воображать, будто нам под силу повернуть стрелку часов вспять и не дать разразиться трагедии, если мы сможем ткнуть пальцем в виноватого. Так не бывает. Все кончено. – В ее глазах появились слезы, она резко отвернулась.

Таня уже жалела, что затронула эту тему.

– Прости. Напрасно я об этом заговорила. – Что толку извиняться? Она обругала себя за глупость.

Мэри Стюарт утерла слезы и уже утешала саму Таню:

– Ничего, Тан, не обращай внимания. Боль все равно не дает о себе забывать. Это как отрубленная рука. Иногда совершенно невозможно выносить, иногда с ней можно жить, но боль не прекращается ни на минуту.

– Так не может продолжаться вечно, – проговорила Таня, сочувствуя ей всей душой. Мэри Стюарт постигло неизбывное горе, но она ничем не могла ей помочь.

– Очень даже может, – обреченно ответила Мэри Стюарт. – Люди сплошь и рядом мирятся с болью – от артрита, ревматизма, несварения желудка, даже рака. Тут что-то похожее: отмирание сердца, утрата всякой надежды, потеря всего, что было для тебя важным. Это жестокий вызов, брошенный душе.

Ее терзала невыносимая боль, но она переносила это так мужественно, что Таня сама мучилась, глядя на нее.

– Почему бы тебе не поехать в Вайоминг со мной и детьми? – предложила она неожиданно для самой себя. Ничего другого ей не пришло в этот момент в голову.

Мэри Стюарт встретила предложение грустной улыбкой.

– Я лечу в Европу к Алисе. А то бы с радостью согласилась. Обожаю верховую езду! – Она нахмурилась, смущенная воспоминаниями, но довольная, что они оставили эту тему. – В отличие от тебя.

– Верно! – Таня усмехнулась. – Ненавижу ездить верхом! Но место там, кажется, сказочное, вот я и решила, что детям это пойдет на пользу. – Она замялась, но быстро пришла в себя. – Думала, что Тони тоже туда захочется, но ошиблась. Детям сейчас двенадцать, четырнадцать и семнадцать лет, и они без ума от коней. Ничего лучше для них нельзя и придумать.

– Не сомневаюсь. Ты тоже превратишься во всадницу? – спросила Мэри Стюарт.

– Если найдутся симпатичные всадники, – ответила Таня с техасским акцентом. Обе засмеялись. – По-моему, я была единственной девушкой на весь Техас, ненавидевшей лошадей.

Впрочем, Мэри Стюарт помнила, что Таня хорошо ездит верхом, но не любит.

– Вдруг Тони еще передумает и поедет с тобой?

– Сомневаюсь, – тихо ответила Таня. – Судя по всему, он уже все решил. Может быть, поездка в Европу пойдет ему на пользу. – Сама Таня не считала, что это к чему-то приведет. Мэри Стюарт склонялась к тому же мнению, хотя и держала его при себе. Все указывало на то, что Тане уже не восстановить с мужем прежних отношений.

Они еще поболтали – об Алисе, следующей Тан иной кинокартине, ее концертном турне, намеченном на зиму. Мэри Стюарт представляла, каких усилий это потребует, и восхищалась Таниной отвагой. Потом речь зашла о телевизионной передаче, стоявшей в программе следующего утра. Таня была приглашена в самое популярное в стране дневное ток-шоу.

– Я все равно должна была прилететь в Нью-Йорк для переговоров с литературным агентом, потому и согласилась с этим предложением. Очень надеюсь, что речь не зайдет о последнем судебном иске. Мой агент уже предупредил их, что я отказываюсь обсуждать этот вопрос. – Она вспомнила о своем намерении пригласить Мэри Стюарт на один нью-йоркский раут. – У моей знакомой состоялась на прошлой неделе премьера. Говорят, удачная, во всяком случае, отзывы самые благоприятные. Постановка будет идти все лето, а если ей будет сопутствовать успех, то и зиму. Если хочешь, я раздобуду тебе билетик. Завтра вечером она устраивает прием. Я согласилась прийти. Если пожелаешь, с радостью возьму и тебя с собой. А Биллу это понравилось бы? Приглашение распространяется и на него. Правда, не знаю, любит ли он такие мероприятия и не слишком ли занят? – Да и разговаривают ли сейчас Мэри Стюарт и Билл?

– Ты – прелесть! – Мэри Стюарт улыбнулась Тане.

Та всегда вносила в ее жизнь разнообразие и радость. И двумя десятилетиями раньше Таня не давала подругам киснуть, вечно вовлекая их в свои безумные замыслы, веселила вопреки даже самому мрачному настроению, Однако Билла даже ей не растормошить. Они уже много месяцев не появлялись на людях, не считая случаев, когда этого требовал бизнес. К тому же он работал допоздна, готовясь к лондонскому процессу. Через две недели Билл улетит на все лето. Правда, Мэри Стюарт надеялась, путешествуя с Алисой по Европе, навестить его в Лондоне и провести вместе хотя бы один уик-энд. Он уже предупредил их, что будет слишком занят и не сможет уделить им много времени. После этого Мэри Стюарт возвратится в Штаты. Он пообещал уведомлять ее о ходе процесса. Если вдруг у него появится возможность, то жена наведается к нему снова. В сущности, это мало отличалось от того, что слышала Таня от своего Тони. По всей видимости, обе вот-вот должны лишиться мужей и не в силах этого предотвратить.

– Не уверена, что Билл сможет к нам присоединиться. Он работает и вечерами, так как готовится к важному судебному разбирательству в Лондоне. Но я все равно его спрошу.

– Может, тебе лучше прийти без него? Моя знакомая – милая особа. – Таня смутилась: можно подумать, речь идет о неизвестной актрисе. – Пожалуй, скажу тебе, что это Фелиция Дейвенпорт, не то ты, чего доброго, при виде нее хлопнешься в обморок. Я знакома с ней много лет. Увидишь, она тебе понравится.

– Вот это связи! – Мэри Стюарт не удержалась от смеха. Ее звали на прием к одной из великих звезд Голливуда, начавшей теперь карьеру на Бродвее. Не далее как в воскресенье Мэри Стюарт прочла об этом в «Нью-Йорк таймс». – Молодец, что предупредила! Ты права: я могла бы умереть от гордости. С тобой не соскучишься.

Выходя из закусочной, они весело смеялись. Таня пообещала, что следующим утром сообщит Мэри Стюарт подробности предстоящего приема. Фелиция ждала гостей в особняке в районе Шестидесятых улиц.

Таня завезла Мэри Стюарт домой. Та дала слово, что утром будет любоваться ею по телевизору, и на прощание крепко обняла подругу.

– Спасибо, Таня. Была счастлива с тобой увидеться! – Повидавшись с подругой, она с новой силой ощутила свое одиночество.

С Биллом они вот уже целый год почти не разговаривали, и она чувствовала себя цветком, который долго не поливали. Встреча с Таней равносильна ливню, который снова напитал ее жизненными соками.

Она вошла в вестибюль с улыбкой на устах, пружинистой походкой и радостно кивнула привратнику.

– Добрый вечер, миссис Уолкер! – Тот по привычке приподнял фуражку.

Лифтер сообщил ей, что Билл вернулся домой несколькими минутами раньше. Войдя, она застала его в кабинете: он собирал со стола какие-то бумаги. Находясь в приподнятом расположении духа, она улыбнулась мужу. Он был поражен ее веселостью, словно давно забыл, что значит веселиться, встречаться с друзьями и даже просто разговаривать.

– Где ты была? – спросил он недоуменно, увидев, как жена преобразилась. Он терялся в догадках, где она могла побывать в такой час, да еще в джинсах.

– Приехала Таня Томас. Мы вместе поужинали. Как здорово было снова ее увидеть! – Мэри Стюарт чувствовала себя очень глупо. Она улыбалась мужу, словно забыла о скорби, довлевшей над ними целый год, о молчании, стеной разделявшем их. Отметила, что слишком громко говорит, слишком оживлена. – Прости, что так поздно вернулась. Я оставила тебе записку... – Она поперхнулась, съежившись от его укоризненного взгляда. Его глаза были ледяными, лицо ничего не выражало. Точеные черты, прежде такие любимые, теперь как бы застыли, как и он сам. Он так от нее отдалился, что она перестала его видеть, не говоря о том, чтобы понимать.

– Не вижу никакой записки. – Это была констатация, а не обвинение.

Глядя на него, она порой сожалела, что он настолько красив. Биллу сорок четыре года, в нем больше шести футов роста, он атлетически сложен и строен. К этому надо добавить пронзительные голубые глаза, которые превратились за последний год в льдинки.

– Прости, Билл, – пробормотала она. Ей казалось, она всю жизнь только и делает, что извиняется перед ним за что-то, в чем никто не имел права ее упрекать. А сейчас она знала, что он никогда ее не простит. – Я оставила записку в кухне.

– Я поел на работе.

– Как дела? – спросила она. Он собрал в портфель бумаги.

– Спасибо, прекрасно. – Можно подумать, что перед ним секретарь или совершенно чужой человек. – Мы почти готовы. Получится очень любопытный процесс. – С этими словами он погасил в кабинете свет, словно намереваясь ее выставить, и понес портфель в спальню. Год назад он ни за что бы так не поступил. Впрочем, это мелочь, на которую не стоит обращать внимания. – Кажется, мы улетим в Лондон раньше, чем собирались. – Теперь он не советовался с ней, как раньше, о своих планах, словно необходимость в этом отпала раз и навсегда.

Она хотела спросить, когда именно, но не посмела.

Раз он улетает раньше, то она, возможно, поступит так же, хотя ее поездка еще не до конца продумана. У нее с дочерью были забронированы номера в отелях Парижа, Сен-Жан-Кап-Ферра, Сан-Ремо, Флоренции и Рима; в Лондоне они собирались остановиться в «Кларидже», как и Билл. Путешествие обещало быть интересным. После нескольких месяцев разлуки с дочерью Мэри Стюарт с замиранием сердца предвкушала встречу. В апреле Алисе исполнилось двадцать лет. Ее день рождения отмечали за неделю до дня рождения Тодда. Оба эти дня значили для Мэри Стюарт очень много. Билл поставил портфель и собрался уединиться в ванной. Мэри Стюарт вспомнила о приглашении Тани и передала его Биллу.

– Кажется, это будет, премилый вечер. Прием устраивает Фелиция Дейвенпорт. Как оказалось, они с Таней друзья.

У него было такое выражение лица, что она почувствовала себя подростком, испрашивающим у отца разрешения побывать на вечеринке у старшеклассников. Он пришел в ужас от этого предложения.

– Возможно, тебе бы там понравилось, – обмолвилась она. – О новой пьесе Дейвенпорт хорошие отзывы, Таня ее тоже хвалит.

– Не сомневаюсь, но завтра вечером мне придется задержаться на работе. Пойми, Мэри Стюарт, мы готовим грандиозный процесс. Я думал, ты давно поняла. – Это даже не отказ, а упрек.

Ее разозлил его тон.

– Я поняла. Но согласись, приглашение интересное. По-моему, нам следовало бы его принять. – Ей очень хотелось к людям. Она устала сидеть дома и горевать. Увидев Таню, вспомнила, как велик мир, – та, несмотря на ворох проблем – с Тони, исками, сплетнями, – не сидела дома и не скулила в уголке. Благодаря ей Мэри Стюарт взглянула на все другими глазами.

– Об этом не может быть речи – для меня, – твердо заявил он. – Иди одна, если тебе так хочется. – Он закрыл дверь ванной изнутри. Выходя, он увидел на лице жены решительное выражение.

– Хорошо, – согласилась она, упрямо посмотрев на мужа, словно ждала возражений.

– Ты о чем? – Она совершенно сбила его с толку. Если бы он не знал ее так хорошо, то подумал бы, что она выпила лишнего. Ее поведение показалось ему очень странным. Он не обратил внимания ни на ее спокойствие, ни на то, как она похорошела.

– Я пойду на прием, – твердо проговорила Мэри Стюарт.

– Прекрасно! А я не могу. Надеюсь, ты меня понимаешь? Тебе будет интересно повращаться среди таких людей. У Тани много забавных знакомых, чему, впрочем, не приходится удивляться.

Казалось, он сразу забыл об этом разговоре и взял с собой в постель стопку журналов, чтобы просмотреть статьи на темы юриспруденции и бизнеса, среди которых были и материалы о его клиентах. Мэри Стюарт заперлась в ванной и вышла оттуда в белой ночной рубашке. Что бы на ней ни оказалось – хоть кольчуга, хоть власяница, – муж не обратит на это ровно никакого внимания. Пока он читал, она тихо лежала рядом, вспоминая разговор с Таней и думая о себе и Тони.

Права ли Таня? Действительно муж собрался от нее уйти или он еще способен передумать? Мэри Стюарт казалось верхом несправедливости его нежелание поддерживать Таню, но та как будто уже смирилась с его малодушием и ничего другого от него не ждет. Может быть, Тане следовало проявить характер и поднажать на мужа, заставить его дать задний ход?

До чего же просто рассуждать о чужой жизни и решать за других, как им надо поступить! Зато в ее собственной никак не удавалось навести порядок. Вот уже целый год она не может достучаться до Билла. Муж стал недосягаем, отгородился ледяной стеной, день ото дня становившейся все толще. Ей казалось, они уже много месяцев не общаются друг с другом. Мэри Стюарт совершенно не представляла себе, как сложится их будущее, и не заводила с ним разговор на эту тему, боясь, что Билл не так ее поймет. Сегодня он уже принял ее за умалишенную, а она всего лишь вернулась домой в приподнятом настроении, с улыбкой на лице. Он смотрел на нее, как на инопланетянку. Не приходилось сомневаться, что их супружеские отношения, любая близость между ними остались в далеком прошлом.

Мэри Стюарт до конца осознала, как все плохо, только после приезда дочери домой на Рождество. Алиса пришла в ужас и сразу же стала собираться обратно в Париж. Однако Мэри Стюарт не имела ни малейшего понятия, как положить этому кошмару конец.

Закончив чтение, Билл выключил свет, не сказав жене ни единого словечка. Она лежала на боку, закрыв глаза, притворяясь спящей. Станет ли он когда-нибудь прежним, захочет ли обнять её снова? И. вообще: появится ли в ее жизни еще мужчина, который прикоснется к ней, признается в любви? Или все это в прошлом?

В сорок четыре года ее жизнь, казалось, окончательна разбита.

Глава 4

Следующим утром Мэри Стюарт устроилась перед телевизором. Очень скоро она пришла в такую ярость, что ей захотелось разбить экран. Задав Тане всего один вопрос – о детстве в маленьком техасском городке, интервьюер сразу же перешел к свежим сплетням о ее романе с инструктором, а потом подло намекнул на иск сотрудника, пострадавшего от домогательств поп-звезды. К удивлению Мэри Стюарт, Таня и бровью не повела, лишь отделалась снисходительной улыбкой, отмахнувшись от обвинений, как от шантажа и очередных вымыслов желтой прессы.

Но спокойствие далось певице не просто. После окончания съемки она и рукой не могла шевельнуть от напряжения, и все тело покрылось холодной испариной; голова раскалывалась от нестерпимой боли.

– Хватит с меня телевидения, – пожаловалась она сопровождавшей ее даме.

Встреча с издательским агентом, предлагавшим ей написать книгу о себе, также разочаровала. От нее ждали только сенсаций и отмахивались даже от намека на серьезный тон будущего произведения. Устав от всего этого, она позвонила Джин и узнала, что о ней снова трубят все газеты Лос-Анджелеса: раскопали, что ее муж проводит уик-энд в Палм-Спрингсе с молоденькой актрисой, имя которой не называли.

– Уж не с проституткой ли? – поинтересовалась она у Джин.

Та рассмеялась и вместо ответа прочла ей о развитии истории с иском. Слушая, Таня с трудом сдерживала слезы. Уволенный телохранитель заявлял, что Таня неоднократно пыталась его соблазнить, разгуливая по дому нагишом, когда они оставались одни. В другое время она бы просто посмеялась, но навалившиеся неприятности лишили ее сил.

– Хотелось бы мне вспомнить, когда я в последний раз оставалась в этом доме одна! – огрызнулась она.

О том, как на это прореагирует Тони, не хотелось даже думать. На предложение Джин зачитать сообщения, касающиеся его самого, она ответила отказом. Повесив трубку, она сама сходила за газетой и, изучив материал, беспомощно развела руками. На фотографиях фигурировал Тони, пытающийся скрыться от фотографов, и смутно знакомая Тане актриса максимум лет двадцати. Было совершенно невозможно понять: фотографии – подлинные или компьютерная подтасовка с целью выпачкать обоих? В наши дни можно усомниться в подлинности любой фотографии, однако эта мысль не успокаивала. Немного поколебавшись, Таня позвонила мужу в офис, поймав его перед самым уходом.

– Кажется, мое имя снова озарено светом рампы? – посетовала она, найдя силы для шутки даже в самой отвратительной из всех возможных ситуаций.

– Вот именно! Твой приятель Лео немало про тебя знает. Ты читала? – Он был настолько вне себя, что даже не старался этого скрыть.

– Я услышала об этом от Джин. Полнейшая ересь! Надеюсь, тебе не надо объяснять?

– Я уже ни в чем не могу быть уверен.

– То, что они написали про меня, ничуть не хуже откровения насчет тебя и девки, которую ты якобы таскал с собой в Палм-Спрингс. В газетке даже есть твоя фотография. – Ей хотелось его подразнить. – Ведь это тоже липа. Чего тут переживать?

Последовала долгая пауза, после которой он медленно проговорил:

– Это правда. Я как раз собирался все тебе рассказать, но не успел: ты уехала.

У нее было такое впечатление, будто ее огрели тяжелой дубиной. Он изменяет ей, и это становится известно презренным фоторепортерам, да еще смеет в этом сознаваться! Настала ее очередь выдержать продолжительную паузу. Что тут скажешь?

– Вот это да! Ну и какой же, по-твоему, должна быть моя реакция?

– Ты вправе рвать и метать, Таня. Я не стану тебя обвинять. Кто-то навел журналистов на след. Не могу себе представить, как они нашли отель. Я надеялся, что это не попадет в газеты.

– Ты староват, милый, для такой наивности. Столько лет проторчать в Голливуде и не знать, как работает его кухня! Ну и кто, по-твоему, вызвал фотографов? Она сама! Это же для нее шикарная реклама: ведь встречается с мужем самой Тани Томас! Нет, Тони, девица попросту не имела права упустить такой шанс.

Конечно, она говорит гадости, но даже гадость может быть правдой. Прозрение пришло к нему слишком поздно. Он долго, нестерпимо долго молчал.

– Теперь вы тоже знаменитость, мистер Голдмэн. Нравится?

– Собственно, мне нечего тебе сказать, Тан.

– Это точно. Мог бы на худой конец действовать с оглядкой или присмотреть бабенку, которая не выдала бы тебя и меня со всеми потрохами.

– Не хочу играть с тобой в игрушки, Таня, – проговорил он смущенно и одновременно сердито. – Завтра же переезжаю.

Он снова надолго умолк. Она же молча кивала, борясь со слезами.

– Так я и думала, – хрипло отозвалась Таня.

– Не могу больше так жить! Кто это вытерпит – служить постоянной мишенью для чертовых журналистов?

– Я тоже не в восторге, – грустно молвила она. – Разница только в том, что у тебя есть выбор, а у меня – нет.

– Сочувствую. – Его тон был неискренним, в нем вдруг появились злобные нотки.

Что ж, поймали со спущенными штанами – чему тут радоваться? Тони не устраивает роль второй скрипки, ему не нравится, когда его продают и выставляют на посмешище. Словом, ждет не дождется, когда наконец уйдет из ее дома и из ее жизни, выскользнет из лучей рампы, в которых оказался, женившись на ней. Сначала ему нравилась известность, но потом лучи стали чересчур жгучими, а это, как выяснилось, невозможно долго выносить.

– Прости, Тан... Не хотел говорить все это по телефону. Я собирался побеседовать а тобой завтра, дома. – Она кивнула, заливаясь слезами. – Ты меня слушаешь?

– Слушаю.

Ей казалось, что она вот-вот распадется на кусочки. Удар слишком жесток, перспектива одиночества невыносима. Таня столько всего перенесла, ее нещадно эксплуатировали, подвергали такому бесчеловечному обращению! Менеджер, за которого она сдуру выскочила замуж, обчистил ее до нитки... А Тони не выдержал и трех лет, сломался и стал таскаться в Палм-Бич развлекаться со статистками! Неужели он воображал, что газеты закроют на это глаза? Надо же оказаться настолько беспечным болваном!

– Мне очень жаль!.. – пролепетал он, но она уже ничего от него и не ждала.

– Знаю. Ничего, вот вернусь, тогда и поговорим. – Ей не терпелось от него отделаться: слишком больно он ранил ее. Вдруг она кое-что припомнила: – А как же Вайоминг?

– Возьми с собой детей. Им это пойдет на пользу, – сказал он с облегчением. Ему не терпелось поскорее сорваться с крючка, хотелось быстрее отплыть в Европу, прихватив с собой ту самую статисточку.

– Спасибо. Да, Тони... Мне тоже жаль. – Чтобы не разразиться рыданиями, она поспешила повесить трубку.

Когда телефон зазвонил снова, Таня еще пребывала в слезах и не хотела отвечать, уверенная, что это опять Тони – заботливый муж, беспокоящийся о настроении обманутой жены. Но она ошиблась: звонила Мэри Стюарт.

Подруга сразу поняла, что Таня чем-то сильно расстроена. Всхлипывая, та объяснила, что ее только что бросил Тони. Она поведала об обеих статейках и об измене Тони в Палм-Спрингсе. Рассказ был путаным, и понять что-либо было очень трудно, но Мэри Стюарт разобралась и настояла на встрече. До приема оставалось еще много времени, если они вообще на него пойдут. Тане теперь хотелось одного – домой, но самолет должны прислать за ней только на следующее утро.

– Немедленно приезжай! Выпьешь чашечку чаю или стакан воды, умоешься. Перестань! Смотри, не приедешь – нагряну сама. – У Тани на душе скребли кошки, но ее тронула настойчивость подруги.

– Со мной все в порядке.

Поверить в это было трудно: через секунду она разрыдалась пуще прежнего.

– Хорош порядок! Ах ты, лгунья! – И тут Мэри Стюарт прибегла к самой страшной и действенной угрозе: – Если не приедешь, я обзвоню все газеты.

Таня прыснула.

– Ну надо же! – Смех ее звучал сквозь слезы. – Целый год тебя не видела, а стоило повстречаться, пожалуйста, через два дня – развод.

– Вот и хорошо, что я рядом: кто же еще тебя утешит? Поторопись, пока я не начала звонить в «Энквайер», «Глоб», «Стар» и вообще повсюду. Может, мне самой за тобой приехать? – мягко спросила она.

Таня высморкалась.

– Не надо, сама доберусь. Буду через пять минут.

Через пять минут она предстала пред очи Мэри Стюарт всклокоченная, с красным носом и зареванными глазами. Но даже это не могло затмить ее красоту, о чем подруга поспешила ее уведомить, обнимая и успокаивая, как обиженное дитя. У Мэри Стюарт богатая практика на этот счет: она была хорошей матерью Тодду и Алисе и за двадцать два года поднаторела в утешении. Но Тодда она утешала недостаточно, иначе все сложилось бы по-другому...

– До сих пор не верю... Все рухнуло за какие-то несколько минут! – твердила Таня, продолжая оплакивать свое замужество. И не имело сейчас никакого значения, что обе знали: в действительности разрыв назревал давно. Тони не первый день выражал недовольство, негодовал по поводу ее образа жизни, просто до поры до времени помалкивал. Оглядываясь назад, она была вынуждена признать, что улавливала тревожные симптомы, но закрывала на них глаза.

Несмотря на жаркий день, Мэри Стюарт вскипятила чай. Таня присела с горячей чашкой в безупречно белой кухне.

– Чем ты тут занимаешься? – спросила она, озираясь. – Заказываешь по телефону готовые блюда?

– Нет, готовлю сама, – коротко ответила Мэри Стюарт, улыбаясь подруге. Та выглядела раздавленной, но уют благотворно сказывался и на ней. – Просто мне нравятся чистота и порядок.

– Нет, – возразила Таня, – твой идеал – полное совершенство, и не отрицай. Но полное совершенство не всегда возможно, иногда все идет кувырком, и мы не властны что-либо изменить. Тебе необходимо это признать. У меня впечатление, что ты терзаешься из-за случившегося. – Так оно и было, и сейчас Тане больше всего на свете хотелось избавить подругу от мучения, которое явно читается в ее взгляде.

– Разве ты на моем месте не обвиняла бы себя? – тихо промолвила Мэри Стюарт. – Что еще мне остается? Билл тоже меня винит... Он даже смотреть в мою сторону не может. Живем как чужие люди. Даже не враги больше. Сначала были ими, а теперь никто друг другу.

– Он будет на приеме? – поинтересовалась Таня, жалея обоих. В последнее время жизнь обходилась с ними жестоко.

Мэри Стюарт отрицательно покачала головой:

– Он сказал, что будет работать допоздна.

– Прячется от людей.

Подобно большинству смертных, Таня была мудрой провидицей в отношении других и беспомощной в отношении себя, не в силах найти себе подходящего мужа. Таков уж ее удел.

– Знаю, – ответила Мэри Стюарт, направляясь с подругой в гостиную. – Он прячется, а я не нахожу. Ищу повсюду – и все без толку. Здесь живет мужчина, с виду – Билл, только я знаю: это не он – и понятия не имею, куда подевайся настоящий.

– Главное – не прекращать поиски, – с пылом проговорила Таня, удивив Мэри Стюарт своей убежденностью, и добавила: – Пока еще не все кончено.

Каким-то образом Таня чувствовала, что брак подруги стоит того, чтобы за него побороться. Недаром они с Биллом прожили вместе двадцать два года. Шутка ли! Но, с другой стороны, люди расстаются, прожив вместе и еще дольше. Если Мэри Стюарт так и не найдет его, то надо рвать – нечего продолжать за него цепляться. Просто Таня не советовала ей так быстро сдаваться, поддавшись горю. А Билл, конечно, несправедлив, обвиняя жену в разразившейся трагедии.

– К тебе это тоже относится? – спросила Мэри Стюарт. По дороге в гостиную, они миновали одну запертую дверь за другой – Таня заподозрила, что это спальни. – Насчет конца?

– Думаю, мой случай особый, – ответила Таня со вздохом. – Вероятно, брак с Тони с самого начала был ошибкой, и его вообще не стоило затевать. Наверное, конец наступил раньше, просто я отказывалась смотреть правде в глаза, не понимала, каким несчастьем обернется для него вся эта грязь. Что ж, если он сходит от всего этого с ума, я ничего не могу поделать. – Она не переставала его любить, но со свойственной ей проницательностью признавала свое поражение. С самого начала их отношения строились на слишком зыбкой почве, что она давно понимала, но не желала признавать.

Подруги устроились в гостиной и долго беседовали. Через некоторое время Таня встала и отправилась принять ванну. В холле была небольшая туалетная комната для гостей. Таня направилась туда, зажгла свет – и ахнула.

Она поняла, что ошиблась дверью и забрела в комнату Тодда, увешанную призами, картинками и памятными вещицами. Все здесь оставалось на своих местах, словно он вот-вот вернется из Принстона.

– Я больше сюда не захожу, – прошептала Мэри Стюарт.

Таня вздрогнула и оглянулась: она не слышала, как Мэри Стюарт подошла сзади. Взгляд подруги был таким затравленным, что Таня инстинктивно заключила ее в объятия. Напрасно комнату оставили нетронутой – она превратилась в святилище Тодда. Одна мысль о близости этого храма должна была стать для матери невыносимой. На письменном столе стояла чудесная фотография парня с двумя школьными друзьями. Как похож улыбающийся Тодд на мать! Таня не могла удержаться от слез.

– Мэри Стюарт... – пробормотала она, видя, что глаза подруги тоже наполняются слезами. – Прости меня! Я открыла не ту дверь, я не хотела...

Мать парня улыбнулась ей сквозь слезы и сделала шаг назад. Стоя рядом с Таней, она не спускала взгляда с фотографии на столе.

– Он был такой хороший, Танни... Чудесный мальчик! Всегда поступал правильно, всегда блистал. Все хотели ему подражать, все его любили... – Слезы медленно катились по ее щекам. Тане казалось, что юноша с фотографии сейчас заговорит или появится в своей комнате. Увы, обе знали, что этого не произойдет.

– Да. Отлично его помню. Он был так похож на тебя, – тихо проговорила Таня.

– Все еще не верю, что это произошло.

Мэри Стюарт присела на кровать. Она не появлялась здесь с самого Рождества. В Сочельник пришла сюда, упала на кровать сына, обняла подушку и прорыдала несколько часов. А позже не посмела признаться Биллу, что была в комнате Тодда, – муж считал, ее лучше запереть. Когда она спросила, как поступить с вещами Тодда, Билл разрешил ей действовать по собственному усмотрению. У нее же не хватило духу что-либо отсюда вынести.

– Может, тебе лучше убрать его вещи? – грустно предложила Таня. Она догадывалась, как тяжело это будет, но полагала, что в конце концов принесет пользу. Возможно, правильнее было бы вообще продать эту квартиру. Но посоветовать такое она не осмелилась.

– У меня не поднялась рука, – ответила Мэри Стюарт. – Не могу. – От мысли о сыне, жившем здесь, слезы потекли по ее щекам ручьями. – Я так по нему горюю... все мы горюем. Билл помалкивает, но я-то знаю, что и ему больно...

Она знала, как известие сразило Алису. Однажды она видела, как та заглянула в комнату брата. Мать догадывалась, почему дочь хочет остаться в Париже. Никто не стал бы ее за это винить. Дома у нее разрывалось от горя сердце, и искать утешения было не у кого. Ни мать, ни отец не оправились от удара.

– Ты не виновата, – твердо произнесла Таня, обнимая подругу и глядя ей в глаза. У Мэри Стюарт мелькнула мысль, что она забрела сюда не по ошибке. – Пойми, не виновата! Когда он принял решение, ты уже не могла его остановить.

– Как же я проглядела, что с ним творилось? Я так его любила и оказалась настолько слепа! – Мэри Стюарт знала, что никогда не простит себе случившегося.

– Мальчик вырос и имел право на секреты. Он не хотел, чтобы ты знала, иначе сказал бы. Ты не могла знать всего, даже того, что творится в душе собственного ребенка. Поверь! – Сама Таня не могла и представить себе, как Билл мучил жену весь истекший год, не позволяя ей расстаться с чувством вины. Наоборот, он убеждал ее в этом чувстве – своими поступками, молчанием...

– Я обречена на чувство вины, – грустно молвила Мэри Стюарт, но Таня не выпустила ее из объятий, полная решимости извлечь подругу из бездны горя. В этом и состоит дружба. Иначе Мэри Стюарт долго не выдержит.

– Ты не имела тогда для него никакого значения, – тихо произнесла она жестокие, ранящие слова. – Как бы ты его ни любила, для него оказалось важнее другое. У него была собственная жизнь, свои друзья, мечты, разочарования, беды. Как бы ты ни хотела, ты бы не смогла заставить его делать то, чего ему не хочется, и не делать того, что хочется. Другое дело – если бы он сам к тебе прибежал, умолял его остановить... Но он никогда бы так не поступил: он был слишком погружен в себя – совсем как ты сейчас. – Таня говорила серьезно, как никогда, понимая, что подруге нужны именно эти слова.

– Я бы ни за что так не поступила, – возразила Мэри Стюарт, прикованная взглядом к фотографии сына, – казалось, мать спрашивает его, почему это случилось. Впрочем, все давно знали ответ. Все до смешного просто.

Девушка, которую он любил четыре года, погибла в автокатастрофе на обледенелом шоссе в Нью-Джерси, и Тодд четыре месяца пребывал в непрекращающейся депрессии. Никто не догадывался о силе его страданий, его отчаяния после гибели любимой. На Пасху он вроде бы повеселел, и все решили, что Тодд начал приходить в себя. Но никто не догадывался, что он тогда, вернувшись в Принстон, принял страшное решение. Как близки в те дни были мать и сын! Они долго гуляли в парке, беседовали на философские темы, смеялись, он даже затрагивал, пусть в общих чертах, свое будущее и признался, что теперь верит в вечное счастье. И в первую же ночь после возвращения из дома его получил – покончил с собой за две недели до двадцатилетия в своей комнате в Принстоне.

Его нашел парень, живший по соседству; пришел о чем-то попросить и обнаружил Тодда в постели спящим. У парня сразу же возникли подозрения – он его осмотрел, попытался сделать искусственное дыхание, потом вызвал пожарных и полицию. Как выяснилось, Тодд пролежал к этому времени мертвым несколько часов.

Юноша оставил каждому в семье по записке: наконец-то он спокоен и счастлив. Конечно, это трусость с его стороны, он сожалел, что причинил им боль, но жизнь без Натали невозможна – он проверял, – и просил простить его и найти утешение в мысли, что отныне они с Натали навечно пребудут вместе на небесах. Родители считали, что сын еще молод для женитьбы, но он все равно собирался сделать это летом, после выпуска. Теперь они в некотором смысле обвенчались...

И сразу же после случившегося и еще долго потом Билл обвинял в трагедии жену. Он твердил, что это Мэри Стюарт вбила сыну в голову разные глупости и романтические иллюзии, позволила ему слишком сильно увлечься Натали и на целых четыре года потерять рассудок. Если бы мать не сделала его настолько религиозным, он не заразился бы абсурдной верой в Бога и загробную жизнь. По убеждению Билла, Мэри Стюарт подготовила трагедию, а посему самоубийство Тодда лежит всецело на ее совести. Подобные обвинения она бы еще стерпела, но сама не могла пережить ужас утраты единственного сына – первенца, света в окошке, подарившего ей столько радости, внушавшего матери такую гордость...

Слушая Мэри Стюарт, Таня воображала, как хватает Билла за плечи, и что есть силы трясет. Никогда еще она не слышала до такой степени безумных обвинений мужа в адрес матери его детей – ясно, что он пытается облегчить собственную боль, заставляя мучиться Мэри Стюарт. Последствия для самой Мэри Стюарт тоже нетрудно угадать: душа ее уже мертва – при смерти может оказаться и плоть.

– Бедный мальчик! – Мэри Стюарт беззвучно рыдала, сидя с подругой в комнате сына. – Он был настолько влюблен, что, узнав об аварии, едва не умер. – В конце концов, это и случилось. Авария убила не только его, но и всю семью. От Мэри Стюарт, Билла, их брака не осталось почти ничего. Все умерло вместе с Тоддом. Во всяком случае, самое главное – сердца, души, мечты...

Слишком несправедливо обошлась с ними судьба, отняв сына, которого они так любили.

– Ты хотя бы разозлилась на него? – спросила Таня.