Вживленный «Чип контроля» Соболев Сергей
– Для начала я возьму эти десять штук. – Он взял пачку баксов со стола и сунул ее во внутренний карман пиджака. – Ну а теперь я готов ехать с вами хоть на край света.
Валере пришлось подождать несколько минут, с тем чтобы Маша смогла сменить свой очаровательный прикид на более подходящий для предстоящей им поездки.
Теперь она была одета в светлые брючки, лазоревый топ и лиловый жакетик…
В руке у нее – дамская сумочка.
Она достала сотовый – в сумочке их, мобильников, кажется, было две штуки. Коротко прозвонила кому-то, бросив – «мы уже выезжаем». Затем энергичным жестом предложила Швецу выметаться из конспиративной квартиры.
Они вышли из подъезда. Маша уселась за руль «десятки», Валера – рядышком, в кресло пассажира. Едва они тронулись, как вслед за ними со двора выехал уже знакомый ему «опель».
– Не надо крутить головой, – подала реплику Данилова. – Ситуация под контролем.
– Мне это не очень нравится, – воспользовавшись дословно одной из фраз, брошенных ему по ходу инструктажа куратором, заметил Швец. – Я не хотел бы, чтобы моя приметная рыжая образина мелькала перед большим количеством ваших людей.
– Я не первый год замужем, Валерий, – сказала Данилова, выруливая на широкий проспект. – Поверь, я знаю, что делаю.
Швец думал, что они поедут в центр, возможно, в тот самый офис, который в воскресенье вечером посещала Данилова, но вскоре выяснилось, что он ошибся.
Они выехали на Кольцевую, какое-то время неслись в не слишком густом потоке транспорта, затем у Новогиреева свернули на Носовихинское шоссе. Проехали Реутово… Салтыковку…
В какой-то момент Валера интуитивно врубился, что что-то идет не так. Маша пару раз обеспокоенно глянула в зеркало заднего обзора; он обернулся и не обнаружил позади них ни знакомого «опеля», ни другой машины, кроме микроавтобуса, который вдруг стал стремительно сближаться с ними…
В этот момент, – не с кромки, а выйдя на дорожное полотно – им сделал отмашку жезлом инспектор ГИБДД (одет по форме, машина его служебная стоит на обочине, рядышком фигуры еще двое гаишников)…
Валере в какой-то миг показалось, что Данилова сейчас или попытается обогнуть гаишника по встречной полосе, либо вообще снесет его бампером своей «десятки».
Но нет… она все же благоразумно притормозила.
– Ты что, Швец, ох…л?! – прошипела Данилова, разом превратившись в гадюку, да еще и сквернословящую. – Если это твои дела… то ты ответишь!
Ее рука нырнула в сумочку. Швец решил, что там ствол и что она сейчас его элементарно хлопнет… Но секундой позже сообразил, что полезла она в сумочку за сотовым, причем наверняка понимала, что вряд ли успеет им воспользоваться… Он схватил ее за руку.
«Ну и ладненько… это, ясный хрен, наши люди», – подумал он про себя, хотя такой вариант развития событий они с куратором даже не обсуждали.
«Наши люди» в это время успели выскочить из нагнавшего их микроавтобуса – это был какой-то спецназ в масках – и… ринулись к «десятке».
– Не открывай дверцу, идиот! – успела крикнуть Данилова.
Но Швец все же открыл ее, левой рукой продолжая удерживать за кисть Данилову. И даже улыбнулся подскочившему с его стороны спецназовцу…
А уже в следующую секунду что-то ослепительно вспыхнуло у него в голове… И он стал куда-то стремительно падать, причем лицо его сохраняло все то же блаженно-придурковатое выражение.
Глава 22
И СКУЧНО, И ГРУСТНО,
И НЕКОМУ РУКУ ПОДАТЬ
После ЧП в столовке, когда Анохин на глазах у всех свернул шею Шлепе и когда его самого едва не пустили в расход, никаких видимых изменений в режиме содержания литерных зэков в особом лагпункте не произошло.
Можно было предположить, что его, Сергея, поволокут в оперчасть, где допросят по поводу произошедшего. Где с него, в установленном в УПК порядке снимут показания, чтобы завести по факту содеянного им уголовное дело… Ну и так далее. Каким бы Шлепа ни был по жизни гадом и отпетым рецидивистом, все же Вятлаг, а если смотреть шире, то ГУИН Минюста, со всей их документальной отчетностью должны были хоть как-то прореагировать на мокруху…
Но следующий день вопреки тревожным ожиданиям самого Анохина прошел в штатном режиме. Его даже не стали отделять от других зэков, а продолжали водить в столовку вместе с остальными. Место покойного Шлепы за столом пока пустовало. Остальные зэки, кроме Лехи-Дизеля, естественно, не только опасались косо на него глядеть, но даже, кажется, дышать переставали в его присутствии…
Особенно это было заметно во время прогулок, когда их «пятерку», с Шестого по Десятого включительно, поочередно, сняв наручники с каждого, запускали во внутренний дворик. Даже такие, как Гамадрил и Крюк, – оба «быки» по натуре, насколько здоровые, настолько же и глупые, – предпочитали держаться от него подальше и как будто даже уменьшались в своих габаритах…
Когда его содержали изолированно от прочих зэков, Анохин мог проделывать интенсивные разминки по ходу прогулок. Но сейчас, когда на прогулку выводили «пятерками», о подобных поблажках и речи быть не могло. Их строили в затылок, затем следовала команда: «По кр-ругу, ша-агом!» Через минуту-другую: «Быстрей!»… Потом: «Увеличить темп!» И, наконец: «Трусцой! Быстрее! Еще быстрее!! Бе-егом!!!»
Топая ногами по бетонированному дворику и к концу «прогулки» уже со всхлипами втягивая воздух в легкие, зэки носились по кругу… Во всем этом присутствовало что-то инфернальное, дьявольское, как будто все они, включая наблюдавшую за ними вооруженную охрану, постепенно втягивались в воронку чеченского танца «зикр»…
Прошла еще одна ночь. После завтрака зэкам дали час на то, чтобы переварить пищу. Затем вновь заставили бегать трусцой во внутреннем дворике, нарезая круг за кругом…
Наверное, во всем этом имелся какой-то потаенный смысл, но Анохин, не говоря уже о других зэках, мог пока лишь теряться в догадках относительно всего происходящего в этом «особом лагпункте».
После прогулки зэков развели по камерам.
Анохина тоже вернули в «двушку». К нему по-прежнему никого не подсаживали, предоставив его на время самому себе.
Минуты одиночества, складывавшиеся в часы, были особенно трудны для него, ибо никто и ничто здесь не могли отвлечь его от тяжких воспоминаний, тотчас же заполонивших всего его целиком.
Сергей Анохин не раз задумывался над тем, почему менты не покончили с ним тогда, вечером четвертого января, когда они выяснили для себя сразу две пренеприятные истины: что они «дали маху», задержав не тех людей, и что женщина, которую они ошибочно приняли за киллершу, к этому моменту уже была мертва (то есть была убита «по неосторожности» одним из них).
Ведь они с Ольгой находились в Москве проездом. Утром сошли с поезда на перрон Белорусского вокзала и вечером того же дня должны были отправиться дальше, в пункт их назначения, другим пассажирским поездом, уже с Рижского вокзала. В Первопрестольной у них не было ни родственников, ни даже друзей и знакомых… Сколько людей ежедневно посещает российскую столицу, самого разного рода-племени?! Около трех миллионов, если верить статистике! Кто-то, случается и такое, пропадает с концами. Если территориальный орган внутренних дел примет заявление от родственников или знакомых потерпевшего – а может ведь и не принять, – то будет заведено «розыскное дело», отработкой мероприятий по которому, по правде говоря, вряд ли кто-нибудь из сотрудников милиции станет себя утруждать (если только в ход не будет пущен «материальный интерес»). Что, пропали какие-то двое граждан? Сергей и Ольга Анохины, прописанные в самой западной российской губернии? Гм… А почему, собственно, господа заявители, вы полагаете, что они «пропали» именно в столице? Этот факт еще нужно установить… Да хоть и в столице! Москва, знаете ли, а-а-агромный мегаполис! Ищи теперь иголку в стоге сена.
Чтобы избежать ответственности за содеянное, Федотов и его подельники могли бы пойти на крайние меры: убить и Анохина, а затем, тишком вывезя трупы из отделения, где-нибудь оставить их в укромном местечке, да еще и на территории, подведомственной другому отделению милиции…
Но они не пошли на такой вариант. Может, опасались, что принцип круговой поруки может на этот раздать сбой… Как бы то ни было, но они решили действовать по другому сценарию, более сложному, но вместе с тем оставляющему поле для маневра.
Анохин очнулся в больничной палате – охраняемой сотрудниками милиции, как выяснилось позднее – только вечером пятого января, то есть спустя сутки после случившегося.
Кстати, его содержали не в Склифе, куда чаще всего везут пострадавших в подобных случаях, а в ведомственной больнице московского ГУВД. Врачи обнаружили у Анохина тяжелое сотрясение мозга – полученное в результате удара чем-то тяжелым по затылку. У него также оказались сломаны левая ключица и два ребра… Не говоря уже о многочисленных ссадинах и синяках. Он был до такой степени обдолбан то ли лекарственными препаратами, то ли наркотой, что поначалу, кажется, не смог даже назвать собственные имя, фамилию и постоянное место проживания.
Чуть только он пришел в себя, его тут же взяли в крутой оборот. Работали с ним двое: следователь межрайонной прокуратуры (вежливый, но какой-то скользкий и неприятный, он, начиная с первого допроса, вел себя как иезуит), а также старший оперуполномоченный ГУБНОН.
Версия у них была простая. Около восьми вечера все того же злополучного 4-го января какой-то аноним позвонил в дежурную часть и сообщил о разборке, которая имела место во дворе одного из поставленных на капремонт зданий в районе Марьиной Рощи. Подъехавший наряд милиции обнаружил двух пострадавших, кем-то основательно избитых. Мужчина с многочисленными следами побоев находился в бессознательном состоянии, но был жив. Чего нельзя сказать о найденной там же молодой женщине, у которой оказался проломленным череп.
Рядышком нашли и орудие преступления, а именно толстый металлический прут – отрезок арматуры длиной около восьмидесяти сантиметров со следами крови. Которые, как показала впоследствии экспертиза, полностью идентичны образцу крови, взятой на пробу у убитой Ольги Анохиной.
Опербригада, производя осмотр самих пострадавших, обнаружила при них восемь граммов героина, по четыре кулечка на каждого, и тридцать граммов опия-сырца, упакованного в спичечный коробок. Дальше – больше… В кармане куртки Анохина нашли два жетона из камеры хранения Рижского вокзала. В присутствии понятых были изъяты сданные на хранение чемодан и дорожная сумка. Ну а в сумке нашли еще четыре грамма героина и кусочек «черняшки» – опия-сырца весом примерно в двадцать граммов….
Нашелся также свидетель, который описал оперативникам внешние приметы двух нападавших: «молодые, лет по двадцать пять, кавказцы по обличью»… Позже, уже на суде, выплыл еще какой-то бомж, который ошивался на этой стройке и якобы видел, как четверо, среди которых была женщина, сначала о чем-то своем договаривались, а затем меж ними вдруг вспыхнула драка…
Неудивительно, что «потерпевший» мигом превратился в подследственного. У Анохина еще в палате откатали «пальчики», завели на него дело в межрайонной прокуратуре по статье 228-й, часть 4-я «Деяния… совершенные организованной группой… в отношении наркотических средств… в особо крупном размере… срок от семи до пятнадцати лет…». А уже спустя неделю выписали из больницы и доставили в Бутырку.
В ходе следствия Анохин столкнулся с таким беспределом, что порой отказывался верить собственным глазам и ушам. Его попросту никто не слушал, его показания никому были не интересны.
Ему оставили на выбор два варианта: либо как-то исхитриться и наложить на себя руки, чтобы не мучиться, либо смириться с долгим сроком в колонии строгого режима. Но Анохин собрал всю волю в кулак и каким-то чудом выстоял. Он видел, – о чем эти подонки даже не подозревали – еще один, третий вариант развития событий. Он запомнил поименно всех, кто оставил ядовито-черный след в его жизни. Теперь нужно сделать все возможное и даже невозможное, чтобы как можно скорее выбраться на свободу.
Анохин уже около полутора часов мерял шагами камеру – четыре шага в одну сторону, медленный поворот на сто восемьдесят, четыре в обратную…
Угнетало, что прекратились вдруг вызовы на обследование в медблок. Неужели оборвется та тонкая ниточка, которая столь неожиданно связала его с лепилой, с этим совершенно незнакомым ему прежде человеком? А вместе с этим пропадет, исчезнет и сама надежда на то, что ему когда-либо удастся вновь обрести свободу.
А значит, самому лично осуществить миссию возмездия, что, собственно, и является сейчас его главной целью…
Мягко, почти бесшумно провернулся ключ в замочной скважине. Чуть громче брякнул затворный механизм, разблокировавший дверь. Убедившись, что отпирают именно его камеру, Анохин встал со шконки и замер у противоположной от входа стены, повернувшись лицом к ней.
– Входи! – услышал он голос одного из местных надзирателей. – Смелее, давай! Не укусит… Эй, Десятый! Принимай компаньона! Но только гляди… чтоб у меня без глупостей!
Услышав звук запираемой двери, Анохин резко обернулся.
На пороге, буквально касаясь лопатками двери, застыл невзрачного вида мужичонка, одетый в точно такую же униформу, что красовалась и на самом Анохине.
Он был уже немолод, этот мужчина, на груди которого значился его литерный код – «В-5». И что самое странное… Да, Сергей определенно где-то видел его раньше…
Что-то уже с первого буквально взгляда на него подсказало Анохину, что новый сосед по своему статусу не принадлежит к уголовной масти – в его положении это большой плюс.
– Ну что вы, уважаемый, застыли у порога? – решив взять вежливый тон, на правах хозяина сказал Анохин. – Проходите, располагайтесь! Теперь это и ваш дом тоже.
– Мир этому дому, – глядя куда-то под ноги, негромко сказал новый сокамерник Анохина. – Меня Федором кличут, мил человек.
Анохина как обухом по голове стукнуло… Неужели?! Тот самый дед Федор, с которым он накоротке познакомился еще в общей камере Вятского СИЗО? И который цынканул ему на этапе, предупредив о кознях Клеща и его свиты?! Да, кажется, так и есть… Вот только раньше, седой, небритый, в своем диковинном волчьем малахае, он выглядел едва не на семьдесят. А теперь, стриженный наголо, с бритыми щеками, Федор был едва узнаваем и казался с виду еще вполне справным мужиком…
Анохин уже хотел было напомнить ему их давнее знакомство, но прикусил язык, вовремя вспомнив о том, что здесь все видно и все слышно.
– А меня Сергеем звать, – сказал он. – Да вы проходите, проходите… Присаживайтесь на нижнюю шконку! Вот что, Федор! Сейчас я мигом постели поменяю местами…
– Я, мил человек, и на верху могу, – посмотрев не столько на него, сколько сквозь него, сказал Федор. – Не стоит…
– Вот еще! – Анохин едва не силком усадил его на нижнюю шконку. – А знаешь… давай-ка ты приляг, Федор! Отдохни, расслабься… И вообще… не бери пока ничего в голову!
Дед и вправду лег, повернувшись лицом к стене. Узнал ли он Анохина? Пока трудно об этом судить… Похоже, что он маленько не в себе. То лежит тихонько, словно и не дышит, то что-то бормочет себе под нос… «Ох, ох, ох… грех-то какой… Что ж это я замыслил… нельзя, нельзя так-то! Слава т-те, О-осподи, Христе наш… Спасибо угодникам и ангелам небесным, что уберегли… Вот был бы грех-то!..»
Анохин бесшумно прохаживался по камере, с тревогой прислушиваясь к невнятному бормотанию. Это же тот самый «дед», про которого он говорил врачу!.. Ну и ну!
Пообщаться с Федором Анохин в этот день не смог: его нового сокамерника вскоре увели на «медицинские процедуры»…
Глава 23
ГДЕ СИЛОЙ ВЗЯТЬ НЕЛЬЗЯ,
ТАМ НАДОБНА УХВАТКА…
По поводу человека, который должен был заменить убитого уголовника Шлепу, в руководстве особого лагпункта вспыхнул нешуточный спор.
Когда из «девятки» доставили заключенного, отобранного из списочного состава Игорем Глебовым, воспротивился Кочкин – плотный, коренастый, крепко сколоченный мужчина лет тридцати семи, старший по режиму, правая рука самого Абросимова-младшего.
«Нахрена нам сдался этот дед? – высказался он прямо, без околичностей. – У нас здесь, Игорь Валентинович, не дом для престарелых…»
Хотя Глебов и сам сомневался, что ему удастся провести Федора через комиссию, он все же не замедлил с ответом:
– Да, верно, ему пятьдесят с гаком. Ну так и что из того?! Зато он вынослив, как лошадь.
В их спор вмешался Дмитрий Абросимов.
– Раздевайся, дед! – скомандовал он почти весело. – Сейчас мы посмотрим, на что ты еще годен.
Неожиданно даже для самого Глебова, Федор Уваров оказался оч-чень даже крепким еще мужичком: поджарый, костистый, крестьянским трудом закаленный. После того как Глебов дополнительно продиагностировал Уварова на своем терминале, Абросимов дал «добро».
– А что… Пусть дед остается, – сказал он. – Включайте его в команду! С его участием действие будет выглядеть даже более правдоподобно… – И не удержался, чтобы не отпустить шпильку в адрес Глебова. – Сначала, Игорь Валентинович, вы практиковались на младенцах, – сказал он, криво усмехаясь, – а теперь решили, вижу, за стариков взяться?..
Ближе к полуночи, после того как они прооперировали под местным наркозом «новенького» «В-5», ассистент Глебова ушел отдыхать. Игорь Валентинович задержался, сказав, что хочет привести в порядок медицинскую документацию.
Оставшись наконец наедине с самим собой, он заварил чашку зеленого чая, опустился в кресло… Задумался, смежив тяжелые, набрякшие от хронической бессонницы веки.
После общения с Абросимовым, – не только младшим, но и старшим – Глебов каждый раз ощущал сосущую пустоту в области диафрагмы. Вот и на этот раз Дмитрий походя ткнул его лицом в грязь, дал понять, что на деле он ничем не лучше их… Опять он вспомнил тот эпизод, когда Глебова пытались подписать на участие в экспериментах по обкатке самой миниатюрной, четвертой серии «изделий „ВЧК“». Кстати, название «изделию», имеющему теперь разные модификации, выбрали весьма выразительное, говорящее. Расшифровывается же оно весьма просто: «Вживляемый чип контроля»…
К разработке «ВЧК» Глебов не имел отношения, поскольку в этих сферах он мало что смыслит. С ним, правда, советовались по поводу композитных материалов. В плане симбиоза трансплантируемых изделий с различными человеческими органами, прежде всего мышечной тканью. Вот здесь, в данной сфере, находящейся на стыке передовых технологий и современной медицины, Игорь Глебов считается большим специалистом…
Глебов тогда попытался сбежать… Хотя ему в силу целого ряда обстоятельств теперь некуда было деваться, кроме как работать на Абросимовых. Причем максимально добросовестно… Но ему все равно не особенно доверяли: содержали в охраняемом балашихинском филиале фирмы, а когда случались выезды в столицу, то Игоря опекали как минимум двое сотрудников. На всякий случай Абросимов-старший даже распорядился окольцевать его браслетом и дал команду присвоить Глебову личный идентификационный номер…
Опыты по имплантации микрочипов четвертой серии предполагалось осуществлять в одном из окраинных московских роддомов. В пустующем корпусе больницы, взятом в субаренду фирмой, связанной со структурами Абросимова-старшего, и была в январе спешно оборудована спецлаборатория для проведения серии опытов над «неучтенными» новорожденными, которых свозили сюда с окрестным роддомов – речь о младенцах, от которых при рождении отказались их матери.
Хотя Глебов в то время плотно сидел на крючке, он не смог заставить себя участвовать в подобном циничном и бесчеловечном проекте. Он выждал удобный для бегства момент… Исхитрился открыть окно в туалетной комнате и выбрался через него наружу, а уже затем перемахнул через ограду «роддома» и попытался скрыться…
К несчастью Игоря Валентиновича, новый объект плотно опекало одно из подразделений службы безопасности фонда, оснащенное в том числе и мобильными поисковыми комплексами, которые в ту пору, как и многие другие абросимовские ноу-хау, проходили обкатку в условиях мегаполиса. Оказался на месте и сам Судзиловский, глава московского филиала СБ. У Глебова в ту ночь, когда он попытался совершить побег, было на выбор лишь два варианта: попытаться как-то вывести из строя браслет, причем в считанные минуты, пока его не засекли, или через дежурного по столичному управлению ФСБ потребовать помощи (хотя он не знал истинного положения дел, но все же догадывался, что у Абросимова должны быть недоброжелатели, тайные и явные враги)…
Вся эта история закончилась плачевно. Тогда погибли двое московских милиционеров. Ну а самого Глебова, от греха подальше, переправили из столицы в вятскую глухомань, где уже началось сооружение секретного полигона и особого лагпункта при «девятке» И где для Игоря Валентиновича и двух его коллег оборудовали новую «навороченную» спецлабораторию…
Опустошив в несколько глотков кружку с остывшим чаем, Глебов уселся за письменный стол. На каждого из литерных зэков здесь заведен медицинский формуляр. Данные из них, в несколько сокращенном виде, затем постепенно переводились на компьютерные диски, каковые изымал лично Дмитрий Абросимов. Когда очередной этап экспериментальной фазы проекта «Нимрод» подойдет к концу, формуляры будут изъяты и, вероятнее всего, уничтожены. Ну а вся отфильтрованная, важная, полезная для будущего информация будет храниться где-нибудь в укромном месте уже на электронных носителях…
Глебов достал из ящика стола несколько формуляров наугад, взял с подставки «Паркер», но писать пока ничего не стал… Вновь одолели тяжкие думы.
…В первые месяцы своей командировки в Германию Глебов был весьма осторожен. Он уже в ту пору мечтал вырваться из-под плотной опеки Фонда, в особенности Абросимова-старшего, который постепенно прибрал там всю власть. И как ученый, и как практикующий хирург Глебов целиком и полностью был удовлетворен теми условиями, – превосходными не только по российским, но и любым другим меркам, – каковые ему и некоторым другим специалистам сумели предоставить эти люди. По сути, ему ни в чем не было отказа. Тогда, в середине девяностых, Глебов был слеп и глух. Он занимался любимым делом, имел хорошую крепкую семью, был прилично обеспечен. Так, например, уже в двухтысячном году на счетах одного московского и двух зарубежных банков у него лежало около шестисот тысяч долларов…
До поры Игорь Валентинович даже не догадывался, что для него соорудили клетку. Тем более он не мог знать, как далеко заглядывали Абросимов и его люди еще в те годы, какие в действительности цели они перед собой ставили и на что они готовы были пойти ради осуществления своих далекоидущих планов.
Да, Глебова отпустили работать по контракту в Германию. Постажироваться, так сказать. Но семья, его близкие остались в России – в качестве заложников.
Пока Глебов раздумывал, пока он зондировал осторожно почву в ходе разговоров с немецким коллегой, руководителем клиники при мюнхенском научно-исследовательском центре, на него вышли представители одной из немецких спецслужб. А именно – Федерального ведомства по охране конституции. Очень скоро выяснилось, что Германия – равно как, надо полагать, и другие мощные страны, прежде всего США – в условиях секретности разрабатывает свой аналог российской исследовательской программы «Нимрод». Конечно, напрямую с Глебовым о таких вещах немцы не говорили. Но они друг друга и так прекрасно понимали. У Игоря Валентиновича, надо сказать, имелось что предложить немцам. Он готов был поделиться информацией. Но с одним условием: они должны вытащить его близких из абросимовских лап и, перевезя в Германию, укрыть в надежном безопасном месте…
Глебов сбросил бундесам какой-то мизер информации о третьей серии ВЧК и поделился кое-какими сведениями о тех медучреждениях и спецлабораториях, которые взял под свое крылышко абросимовский фонд. И уже одного этого, как он понял, хватило, чтобы его контрагенты в Германии подписались на все выставленные им условия.
Из двух зол, как известно, выбирают меньшее.
Сразу по прибытии в Москву Глебов написал заявление об уходе «по собственному» на имя главы филиала, которому он, в качестве завлабораторией, формально подчинялся. В тот же день у него состоялось объяснение с Абросимовым-старшим. Оба они, хотя и пришли к какому-то компромиссу, остались недовольны друг другом. Глебову пришлось подписаться на то, чтобы поучаствовать в испытаниях новой модификации «ВЧК». Хотя Николай Дмитрич обещался, что уже через полгода отпустит его восвояси, Игорь Валентинович этим его посулам совершенно не верил. В ответ Абросимов вынужден был пообещать, что он не будет препятствовать выезду родственников Глебова из России в любую из зарубежных стран на их собственный выбор.
Состоялась рокировка: Глебов, вернувшись из Германии, остался в России, а его близкие незадолго до наступления Нового года отбыли в Мюнхен, взяв с собой лишь личные вещи, документы и ценности.
Предполагалось, что Глебов, как и прежде, будет трудиться в балашихинском филиале и что немцы, как только представится возможность, выдернут Игоря Валентиновича из рук надсматривающих за ним здесь людей. Но получилось несколько иначе… В середине января Глебову показали заснятую в Германии пленку, на которой были запечатлены его жена и сын, гуляющие по улицам Байрейта. Мол, руки у нас длинные, мы и за бугром кого хошь достанем… И хотя Глебов знал, что его семью охраняют и что в Байрейте они задержатся не более трех месяцев, которые уйдут на адаптацию и курсы немецкого языка, после просмотра этой видеокассеты, которую передал ему с соответствующими комментариями и напутствиями Дмитрий Абросимов, у него не раз от страха и тревоги сжималось сердце в груди.
Глебов устало потер свинцовые веки пальцами.
Тяжело вздохнул.
Затем, вооружившись «паркером» и осьмушкой бумаги, принялся составлять маляву для морпеха Анохина, которому уже вскоре предстоит пройти через очень трудные испытания.
Глава 24
ВСЕ ХОРОШО, ПРЕКРАСНАЯ МАРКИЗА
Валера Швец понятия не имел, сколько времени он просуществовал в той яме, в том провале собственного сознания, куда его отправил ударом приклада в лоб спецназовец на Носовихинском шоссе.
Что-то подсказывало ему, что с того времени минуло уже несколько суток, возможно, даже целая неделя.
В какой-то момент он даже понимал, отдавал себе отчет в том, что находится под воздействием каких-то наркотиков либо психотропных препаратов… Но затем вновь забывал обо всем.
Существование его нынче состояло из череды видений, перемежавшихся провалами в сознании.
Из всей той бредятины, которая крутилась у него в голове, запомнились и отложились в памяти лишь обрывки каких-то сновидений. Так, например, он привиделся самому себе в какой-то больничной палате привязанным к операционному столу… Никакой боли он не чувствовал, но было – жутковато. Кажется, обошлось, и ничего жизненно важного ему не отрезали. Лицо одного из врачей показалось Валере знакомым. Ну да, так и есть… это же Игорь Глебов! Тот самый человек, которого разыскивает Маша Данилова. Кстати, его фото Швецу показывал куратор из спецотдела, так что ошибочки тут быть не могло…
«Здравствуйте, гражданин Игорь Глебов, – стараясь глядеть на него строго, как и положено блюстителю закона, сказал капитан милиции Швец. – Где это вы пропадали, уважаемый?! Я вот на вас вынужден розыскное дело завести! У меня есть к вам конкретный вопрос! Скажите, только прямо, где вы сейчас находитесь?! В Германии, в местечке Байрейт? В России, где вас кое-кто числит пропавшим без вести? Или вас уже нет в живых?»
Наверное, он лишь шевелил губами, силясь хоть что-то произнести, потому что Глебов – даже тот, что посетил его во сне, – оставил все вопросы без ответов.
Но это так, пустячок.
Швецу привиделось кое-что и по страшнее операционной палаты.
Ему вдруг приблазнилось, что он – маленький мальчик Петя, из которого потом вырос офицер КГБ, превратившийся со временем в пожилого мужчину Леонтьича, у которого явно не все дома. Вот! Однажды, воспользовавшись дыркой в высоком дощатом заборе, а также опустившимися на землю сумерками, он, то есть мальчик Петя, пробрался на территорию спецполигона. В принципе, он хотел всего лишь наведаться тишком во фруктовый сад – яблони на здешней почве плодоносят удивительно сочным белым наливом, – но заплутал и вышел совсем в другое место…
Он увидел, укрывшись в полосе кустарника, свежевырытый ров, на краю которого, вытянувшись в цепочку, стояли какие-то люди, одинаково сутулившиеся, с бессильно опущенными головами и связанными руками. У всех этих людей не было лиц, одни лишь затылки. Позади строя, за спинами этих сутулых безликих особей, прохаживались какие-то мужчины в военной форме, среди которых он – то есть мальчик Петя – узнал и своего отца. У кого-то из этой особенной группы людей были узнаваемые лица… Обличья же других были невыразительными, какими-то стертыми. Но все они, эти мужчины, без исключения вооружены кто «наганами», кто, как его «отец», пистолетами ТТ.
Он увидел, как отец подошел к крайнему цепочке безликих. Протянул руку к ближнему, словно хотел дотронуться до затылка. Что-то щелкнуло приглушенно, и крайний мужчина без лица, ступив шаг вперед, рухнул в канаву.
Остальные военные тут же принялись за работу: «щелк!», «щелк!», «щелк!».
Смотреть на все это было жутко, но мальчик Петя все равно смотрел… как завороженный, не смея оторвать глаз.
Вдруг какая-то сила выдернула его, мальчика, из кустарника, встряхнула, да так сильно, что у него клацнула челюсть…
– Что?! Подглядывать вздумал! – прозвучал над ухом чей-то знакомый до ужаса голос.
Над ним, над мальчиком Петей, злостно нарушившим существующие здесь, в Бутове, строгие правила и запреты, навис не кто иной, как сам Дмитрий Абросимов: светловолосый гигант, у которого даже брови белые; альбинос с черными глазами, в глубине которых, подобно адским угольям, переливаются, посверкивают багрово-красные огоньки.
Этот страшный человек, которого опасались даже его сослуживцы, ведал ликвидациями на полигоне. И этим, собственно, уже все сказано.
– Ты преступил наш закон! – сказал Абросимов и потащил малолетнего злоумышленника туда, откуда доносились все эти «щелк!», «щелк!». – Товарищи… вот еще один враг народа! Какие есть предложения?
– Исполнить! – успел первым высказаться отец. – В расход!
– Исполнить!.. Исполнить!.. – согласно закивали головами пахнущие порохом и кровью чекисты. – Шлепнуть негодяя, и весь разговор!
Швец почувствовал, как вся его жизнь перетекла в одну точку и сконцентрировалась где-то у основания черепа… Успел ощутить, как его мощным рывком бросило вперед… и тут же очнулся, придя в себя наконец после нескольких суток беспамятства.
В первые секунды у Валеры было такое ощущение, словно он только что очухался после крутого бодуна.
Поначалу он и повел себя соответственным образом, автоматически следуя – как и положено высшему примату – уже отшлифованным прежней жизнью рефлексам. То есть уселся в кровати и стал искать бутылку с водой или чайник, чтобы залить водой полыхавший в утробе пожар…
Ну и где это, спрашивается, он умудрился так нажраться?
Прошло еще несколько секунд, прежде чем он смог разлепить глаза и оглядеться окрест себя.
– Ну н-ни ф-фига себе! – пробормотал Валера. – И где это я?
Кровать, на которой он сидел, была ему незнакомой. Случается, конечно, что переберешь малость, а потом не можешь вспомнить имя своей сексуальной партнерши… Но Валера и комнату, в которой он сейчас находился, тоже не смог вспомнить.
Пребывая в сильнейшем недоумении, он ощупал голову: черепушка точно его, знакомая до боли… Вот только рожа сильно небритая.
Спал он, однако, раздетым. С кем именно спал? Да хрен его знает: кроме него, здесь никого, кажется, нет…
Кое-как, с попытки эдак четвертой, он все же смог встать с кровати. Почва тут же попыталась уйти из-под ног… Чтобы не потерять равновесия, он схватился за стул, на котором висела чья-то одежда… Почему это «чья-то»? Это ведь его брюки?! Ну да… А эта клетчатая рубашка? А вот рубаха, определенно, не из его гардероба…
Во рту стоял отвратный кисловато-металлический привкус. Сфокусировав взгляд, он обнаружил на прикроватной тумбочке графин с водой, стакан и круглую пластиковую крышечку, на которой лежали две капсулы. Одну капсулу он тут же отправил в рот, запив ее водой прямо из графина. Даже если это яд, подумал он, все равно хуже, чем сейчас, уже не будет…
Прошло всего несколько секунд, и ему стало значительно лучше. Во всяком случае, боль теперь пульсировала лишь где-то в височных долях, причем амплитуда этих болезненных пульсаций постепенно сокращалась.
Стены комнаты, в которой он находился, были обиты вагонкой, как в каком-нибудь загородном коттедже. Пахло хвоей, разогретым на солнце деревом и лекарством. Через приоткрытую фрамугу окна, игриво шевеля занавески, в комнату проникал снаружи легкий ветерок. Показалось, что он слышит доносящийся оттуда же птичий щебет; но нельзя исключить, что эти самые «птички» чирикают где-то в его собственном чердаке.
Валера кое-как напялил брюки, надев их прямо на голое тело. И тут же услышал подозрительное шебуршание, доносившееся в комнату через приоткрытую дверь.
– Эй! – пугаясь собственного голоса, позвал он. – Есть тут кто еще живой?
Швец выбрался в коридор, стены которого оказались тоже обитыми вагонкой. Здесь он обнаружил… Машу Данилову. И вот что любопытно: она, кажется, была в лом пьяна. Или капитально обдолбана… Какая-либо одежда на ней напрочь отсутствовала. Маша, чуть отставив аппетитную округлую попку и выгнув гибкий стан, держалась двумя руками за стенку; при этом ей с трудом удавалось сохранять равновесие. Молодая женщина явно пребывала в том состоянии «шторма и качки», из которого только что выбрался сам Валера благодаря спасительной пилюле, которую он проглотил, даже не задумываясь… «Все ясно, – подумал он, – это мы на пару с Даниловой так капитально набрались…»
Валера хотел взять Машу под локоток и сопроводить в комнату, но она отмахнулась, выдернув руку. Причем едва не свалилась при этом на пол.
– Отвали! – пробормотала Данилова. – Убери от меня свои лапы, козел…
Швец решил, что не стоит обижаться на пьяную бабу. Хуже всего было не то, что Маша ругается на него, а другое: он решительно не помнил, в честь чего они устроили крутую гулянку, с чего у них все началось, чем все завершилось… А также то, как далеко они зашли в своих отношениях с Машей Даниловой…
Судя по тому, что Валера проснулся в чужой двухспальной кровати, в каком-то загородном коттеджике, в компании с голой Даниловой и при этом нифига не помнит… Мда, погуляли они, видимо, неслабо.
– Хорошо мы, однако, повеселились, – не слишком уверенно сказал Швец, обращаясь к молодой женщине, которая по-прежнему подпирала стену коридора двумя руками. – Милая, ты была просто превосходна… Надеюсь, тебе тоже все… понравилось?
– Боже, какой идиот, – простонала Данилова. – Ну все, все… хватит пялить зенки на меня! Чего уставился?! Принеси-ка мне лучше какую-нибудь одежду! Халат или рубашку!
Швец подумал, глядя на нее, что девушка все еще малость не в себе. Одновременно он ощутил мощный зов плоти – вид голенькой Даниловой подействовал на него крайне возбуждающе. Но, как истинный джентльмен, он не решился воспользоваться столь удобным случаем, благородно рассудив, что интимные отношения не терпят суеты и лобового напора..
Он вернулся в комнату, чтобы выполнить просьбу Даниловой… И тут вдруг вспомнил о чудодейственных пилюлях, одна из которых несколькими минутами ранее помогла ему избавиться от жуткой головной боли.
– Вот, Маша… выпей-ка это лекарство! – сказал Валера, вернувшись в коридор с заветной капсулой и стаканом воды. – Не бойся, я его уже испытал на себе! Как видишь, живой пока.
Преодолев вялое сопротивление Даниловой, он все же заставил ее проглотить капсулу, дав запить неведомое снадобье глотком воды из стакана.
Только сейчас он заметил, что левое предплечье Даниловой замотано эластичным бинтом телесного цвета. И точно такая же повязка – это обстоятельство он только сейчас обнаружил – красовалась на его левом предплечье.
Валера осторожно коснулся пальцами повязки, пытаясь сообразить, что с ним стряслось и откуда вообще она взялась. Никакой боли в том месте он не чувствовал…
Он хотел спросить у Даниловой, что она знает или думает, но вдруг так и замер с открытым ртом…
Дело в том, что он обнаружил на собственном запястье металлический браслет. Причем, он не только не знал, откуда взялась на его руке эта штуковина, но и никогда прежде ее не видел… Любопытно, что точно такой же браслет он заметил и на правом запястье Маши Даниловой!
Пока Валера Швец, приоткрыв рот от удивления, напрягал свои мозги, чтобы решить эту умственную загадку, Данилова под воздействием капсулы антидота определенно пришла в себя.
Так и не дождавшись от Швеца услуги, о которой она его попросила, Маша сама отправилась на поиски одежды. Из комнаты она вернулась уже облаченной в клетчатую рубаху, которая достигала середины ее бедра. Валера не стал пенять ей за то, что она надела его рубашку. Во-первых, ему нравилось, когда женщина, да еще с такой обалденной фигуркой, как у Даниловой, разгуливает после утреннего секса – дневного, вечернего и т. д. – в мужской сорочке, наброшенной на голенькое тело (в его собственной жизни, правда, такое редко случалось). Во-вторых, он наконец вспомнил, что такой рубахи в его личном гардеробе точно никогда не было, а значит, это не его, а чья-то, чужая вещь… Возможно, даже самой Маши Даниловой.
Еще его мучил в эти секунды, как это часто бывает в подобных случаях, один немаловажный вопрос: с Даниловой у него… было? И если да, то почему он ни-че-го об этом не помнит?
Пока Валера размышлял над всеми этими сложными вопросами, Маша, проскользнув мимо него, успела скрыться за одной из дверей, за которой, кажется, находится ванная комната.
Валера деликатно постучался в эту дверь.
– Чего тебе? – приоткрыв дверь, хмуро спросила Маша. – Дай мне сначала душ принять!
– Маша, я видел у тебя повязку на руке… У меня точь в точь такая же. – Валера продемонстрировал предплечье. – Браслет на руке… Нич-чего не понимаю!.. А хочешь, я тебе спинку потру?!
– Ты и в правду такой идиот, Швец? – приподняв бровь, поинтересовалась Данилова. – Или только прикидываешься? Господи… и за что мне все это?
Произнеся эту горестную тираду, молодая женщина с треском захлопнула дверь ванной комнаты.
Пока Маша, успевшая уже продемонстрировать ему свой истинный – сварливый – характер, плескалась в душе, Валера немного осмотрелся.
Жилище, в которое его занесло непонятно каким ветром, представляло из себя нечто среднее между финским домиком и небольшим дачным коттеджем, каких немало возведено нынче в ближнем и дальнем Подмосковье. Коттедж этот, с почти плоской черепичной крышей зеленоватого окраса, имеет довольно скромные размеры и состоит из единственной комнаты площадью около восемнадцати квадратов. А еще туалета, который успел посетить Швец, ванной, в которой сейчас плещется женщина, упрямо косящая под Машу Данилову, и кухни с холодильником, компактной электроплитой и столь же компактным обеденным столом. Еще имелась небольшая летняя веранда с белым пластиковым столом и пластиковыми же креслами, в одно из каковых, обойдя дом по периметру, и плюхнулся Валера Швец.
Коттедж, кстати, находился на залитой солнцем полянке, а вокруг – густой хвойный лес. Но вот что странно. Не видать ни огорода с грядками, ни фруктовых деревьев, ни кустов крыжовника, черной и красной смородины, ни хозпостроек. Присутствие каких-то иных людей, кроме самого Валеры и укрывшейся в ванной комнате Даниловой, а также коров, коз, собак, кошек и иной домашней живности в близлежащем пространстве, очерченном обступившими полянку рослыми соснами и разлапистыми елями, не то что не наблюдалось, но даже и не угадывалось.
К домику, как выяснилось при беглом осмотре, из леса выбегает грунтовая дорога. Валера как раз и смотрел сейчас в ту сторону. Уже метрах в семидесяти от коттеджа она – грунтовка – загибалась вправо и терялась среди деревьев.
Короче говоря, хрен его знает, куда ведет эта дорога.
– Тайга вокруг, мать твою! – с тревогой в голосе произнес Швец. – Куда это, Валера, тебя занесло?
Его внимание вновь привлек браслет, который невесть откуда взялся на запястье правой руки. Эта вещица была сделана из какого-то металла или сплава светло-серого цвета и имела с видимой наружной стороны насечки в виде штрихов желтого цвета. Браслет литой, миллиметров шесть или семь толщиной; удивительно, но штуковина эта, чем бы она ни являлась на самом деле, не создавала ему никаких неудобств и совершенно не ощущалась как инородное тело.
Еще более удивительным ему показалось то, что вещица, напоминающая по форме браслет, не имеет никаких видимых глазу креплений или защелок, расстегнув которые ее можно было бы снять с руки.
Валера без усилий прокрутил браслет, потом попытался стащить его, сделав ладонь правой руки лодочкой и как бы вывинчивая кисть… Но ни фига не вышло. Тогда он сильно сжал пальцами браслет. Однако, какие бы усилия он ни прилагал, ему так и не удалось хоть в малейшей степени деформировать идеально ровную окружность: браслет был изготовлен из какого-то сверхпрочного металла или же сплава…
– Что, плотно сидит колечко? – услышал он голос Даниловой, которая только что выбралась из коттеджа на открытую летнюю террасу. – Я пробовала с мылом стащить… да ничего не вышло!
Данилова успела переодеться: на ней сейчас тот же прикид, что он видел ранее, когда они вдвоем, покинув конспиративную хату, отправились на свидание с ее шефом. А именно: светлые брючки, выгодно подчеркивающие крутизну бедер и длину ее ног, и лазоревый топ, плотно охватывающий упругую грудь и оставляющий открытым симпатичный, чуть тронутый загаром животик.
«Во всех ты, душенька, нарядах хороша, – глядя на нее, процитировал Швец про себя слышанные им когда-то поэтические строки. – Но лично мне ты более всего мила в костюме Евы…»
– Вот что, Маша… или как там тебя! – оторвав седалище от пластикового кресла, вслух сказал Швец. – Ты типа умная такая вся из себя, да?! Ты тут осмотрись вокруг как следует, а я… Пойду тоже душ приму!
На полочке в ванной комнате Валера обнаружил новую зубную щетку и упаковку одноразовых бритв. Почистил зубы, побрился… Хотел снять бинты, чтобы посмотреть, что у него с левым предплечьем – слегка саднило, не более. Ничего серьезного, кажется… ну и пусть все пока остается, как есть, включая бинты.
Приняв душ, он вытерся банным полотенцем, в ванной их оказалась целая стопка. Наведавшись ненадолго в комнату, он экипировался в брюки и клетчатую рубашку, которую ему любезно уступила Данилова, затем обулся в свои же мокасины.
Еще раз обследовав коттедж, убедился, что телефона здесь нет, а их мобильники кто-то выгреб… Перебравшись на кухню, он заглянул в холодильник, который оказался забит продуктами. Когда он смотрел на этот «фрозер» и на электроплиту, в его голове крутилась какая-то важная мысль… Но она ускользнула, едва он увидел упаковку пива.
Там же, на подоконнике, обнаружился целый блок сигарет и с полдюжины коробков спичек.
– Очень любезно с вашей стороны, – процедил сквозь зубы Швец. – Но в какие игры вы пытаетесь со мной здесь играть?!
Выйдя на террасу с двумя банками пива, – оно оказалось безалкогольным – Швец увидел Данилову, которая возвращалась по грунтовой дороге обратно к коттеджу.
– Охраны не видно, и вообще… ни одной живой души вокруг! – сообщила она, адресуясь не столько к Валере, столько к самой себе. – Вот это-то меня и беспокоит более всего.
Валера кивком пригласил ее присесть и даже придвинул для нее кресло, чтоб удобнее было сидеть, любуясь однообразным лесным пейзажем. Но вместо благодарности за столь галантное обхождение был удостоен презрительной усмешки.
Открыв обе банки, он смело продегустировал безалкогольное питье, наделенное вкусом и запахом пива. Данилова какое-то время смотрела на него – ожидая, очевидно, что он упадет замертво, отравленный цианидом.
Но когда этого не произошло, она тоже взяла банку и отпила из нее.
– Телефона здесь нет, я проверил, – сказал Швец. – Лично я не в курсе, как мы здесь оказались. Ни-че-го не помню… абсолютно ничего! А ты, Маша?
Он распечатал пачку сигарет. Предложил угоститься и она… не отказалась. Швец удивился. Он думал, что Данилова – некурящая. Теперь вот выяснилось, что ошибся. Что он вообще знает об этой молодой женщине? Какими еще привычками она обладает?
Сделав затяжку, Данилова тут же сморщила свой прелестный носик.
– Фу, какая гадость! А что, нет приличных дамских сигарет?
– Сейчас я сбегаю за ними в маркет, – бросил на нее ироничный взгляд Швец. – Тут до магазина рукой подать…
Данилова, облокотившись о край столика, уныло глядела куда-то в лесные дали.
– Знаешь, Швец, я тебе даже завидую. Ты чистый, незамутненный идиот. Ты совершенно не врубаешься, в какую хрень мы влипли! – Помолчав немного, она горестно вздохнула. – Да и я, признаться, пока мало что понимаю.
Валере хотелось успокаивающе погладить Данилову по еще чуть влажным после душа густым, каштанового окраса волосам, но он почему-то не решился этого сделать.
– Не боись, Маша… я ведь с тобой! – сказал он наигранно бодрым тоном. – Да и что, собственно, произошло? Мы живы, здоровы. Даже без наручников пока… если не обращать внимания на браслеты! Так что все у нас более-менее в норме!.. Ну-с, давай думать, где мы оказались и чем это для нас чревато.
Глава 25
БА! ЗНАКОМЫЕ ВСЕ ЛИЦА