Гиллеспи и я Харрис Джейн

Она сделала паузу — еще бы! Страшно было думать, до чего она сможет договориться с помощью прокурора.

— Чем вы объясняете поведение мисс Бакстер? — настаивал Эйчисон.

— Иногда… ах, все было так запутанно! Казалось, она хотела поссорить нас с Генри, разрушить наш брак. Видите ли, она очень любила отчима и мечтала быть папиной дочкой. Я была у нее в гостях в Клеркенуэлле — ее комната напоминала храм, посвященный отчиму. Над кроватью висели только его дагерротипы и фотографии, ни одного снимка матери. Такое ощущение, что она ненавидела свою мать.

Макдональд взвился с протестом, но его опередил Кинберви.

— Мэм, нас сейчас не интересуют ваши ощущения. Прошу вас ограничиться фактами, близкими к делу. Шотландцы прекрасно умеют сами делать выводы, если необходимо. Прокурор, мы до сих пор не услышали ничего существенного.

Эйчисон принес извинения судье и велел свидетельнице придерживаться фактов. Эстер Уотсон продолжала:

— Мистер Далримпл, отец Гарриет — точнее отчим — никогда не писал ей и никогда не навещал; он был довольно сдержанным мужчиной. Думаю, Гарриет страдала от этого. И мне казалось, что, пытаясь рассорить нас с мужем, она мстила матери, или отчиму, или даже нам с Генри за то, что мы счастливы вместе. Хотя, наверное, это все не так уж и важно.

Она заискивающе улыбнулась судье.

Кинберви, слушавший ее невозмутимо и недоверчиво, поднял бровь, откашлялся и наклонился вперед.

— Прокурор, все это очень увлекательно, но… какая связь с делом?

— Разумеется, ваша честь. Благодарю, миссис Уотсон, у меня на данный момент все. Свидетель ваш, мой ученый друг.

Прингль снова удовлетворился работой Эйчисона, и к перекрестному допросу приступил Макдональд. Я знала, что мои адвокаты готовят для суда сюрприз, но они даже не намекнули мне, как собираются опровергать инсинуации Эстер Уотсон.

Несколько раздраженный, Макдональд встал. В руках он держал газету, которую развернул к свидетельнице.

— Миссис Уотсон, вы узнаете это издание?

При виде газеты Эстер опешила, затем явно смутилась.

— Д-да, узнаю.

— Это английская газета. Пожалуйста, прочтите суду ее название.

— «Ньюс оф зе уорлд».

— Что это за издание, миссис Уотсон?

— Я не понимаю…

— В этой газете в основном пишут о скандалах и сенсациях, верно?

— Ну… может быть.

— Вы когда-нибудь имели с ней дело?

— Я… я не понимаю, о чем вы…

— Позвольте уточнить. — Макдональд умолк и многозначительно наклонился к ней. — Вы когда-нибудь получали оплату от редактора этой газеты?

Весь зал замер, гадая, к чему клонит адвокат. Эстер замялась; на ее лице отразилась внутренняя борьба.

— Не забывайте, мэм, вы под присягой, — напомнил Макдональд. — Я утверждаю, что несколько недель тому назад вы получили оплату от редакции газеты.

Лицо Эстер вытянулось.

— Да, — шепнула она. — Получила.

Макдональд выпрямился, подняв газету выше, на всеобщее обозрение. Он был почти страшен в своем благородном гневе.

— Вы подписали контракт, обещая «Ньюс оф зе уорлд» эксклюзивный рассказ о своей дружбе с мисс Бакстер и о своем выступлении в Верховном суде. Эту пикантную историю опубликуют, чтобы потешить любопытство читателей этой… газеты, на следующей неделе. Верно это или нет?

— Верно.

— Я утверждаю, миссис Уотсон, что вы приукрасили свою историю и снабдили ее лживыми подробностями, чтобы она выглядела более скандальной.

— Нет! — Она покосилась на меня и покачала головой. — Может, мне и платили, но я говорила правду.

— Сколько вам заплатили, миссис Уотсон?

Эстер снова замялась.

— Сорок фунтов?

— Да, — шепнула Эстер, прикрыв глаза.

Зрители ахнули: большинству из них в жизни не доводилось видеть такую сумму.

— Сорок фунтов — попрошу занести в протокол, — сорок фунтов за грязную историю, губительную для репутации вашей бывшей подруги.

Адвокат обернулся к судье; даже если бы Макдональд сбросил мантию и станцевал на столе канкан, лорд Кинберви был бы потрясен меньше.

— Ваша честь, показания миссис Уотсон не просто сомнительны, они представляют собой вопиющий случай, когда свидетелю обещана награда за выступление в суде. Я требую целиком исключить ее речь из рассмотрения.

Кинберви почесал затылок под париком.

— Мэм, это правда? Вы продали свою историю газете?

Эстер смущенно потупилась.

— Да, ваша честь, — выдохнула она и добавила с глупой улыбкой: — Я думала, это не имеет значения.

— Еще как имеет — и не нужно хлопать ресницами. — Кинберви повернулся к присяжным. — Господа, прошу вас не принимать во внимание показания этой свидетельницы.

Затем он сурово отчитал Эстер за то, что она отняла время у Высшего уголовного суда. Я едва разбирала его слова, не веря своему счастью. Наконец-то все увидели, что моя бывшая подруга — отъявленная лгунья и к тому же ничтожество. С другой стороны, неизвестно, выполнят ли присяжные приказ судьи. Они подробно выслушали эту мерзкую историю, и кто знает, насколько она повлияет на их решение.

В перерыве ко мне заглянул задумчивый Каски. Они с Макдональдом только что обсуждали Эйчисона и его линию обвинения. Макдональд не сомневался, что прокурор намеренно придерживает про запас главную свидетельницу, Кристину Смит. Рассказ о том, как она по моей просьбе познакомила меня с сестрой и зятем, будет для обвинения громким финальным аккордом.

— Эйчисон умен, — произнес Каски. — Но это рискованная стратегия. Он оставил самые убийственные аргументы на последние часы. Хочет взмахнуть плащом и эффектно уйти со сцены, ведь сегодня последний шанс предъявить главные козыри: Кристину и этот банковский гроссбух, будь он неладен.

— Жаль, что не удалось найти счетов от строителей, — пробормотала я.

— Да, не удалось. Не сомневаюсь, Эйчисон преподнесет все так, будто вы обращались в Банк Шотландии на Сент-Винсент-плейс, чтобы снять деньги для нашего немецкого друга.

— Я не делала ничего подобного. Собственно, я вообще ни разу не была в Банке Шотландии.

Каски оторопел.

— Но, мисс Бакстер, ведь известно, что вы снимали деньги со счета. Ваше имя неоднократно указано в банковском реестре.

— Сомневаюсь, что оно указано в реестре Банка Шотландии, мистер Каски. Я пользуюсь услугами Национального банка Шотландии.

Каски задумался, затем щелкнул языком.

— Ну конечно! Глупая ошибка, но названия так похожи, и Банк Шотландии у всех на слуху.

— Да, но он находится в таком уродливом здании. Национальный банк чуть дальше, и у него очаровательный фасад, потому я его и выбрала.

— Гм-м. — Каски нахмурился, словно силился что-то вспомнить. Явно обеспокоенный разговором, он без единого слова убежал наверх.

После перерыва, заняв место на скамье подсудимых, я посмотрела вверх. Меня мучило дурное предчувствие, вдобавок я опасалась, что Энни присоединится к Мейбл на балконе: мало радости провести ближайшие несколько часов под ее взглядом. Однако Энни в зале не было.

Пока суд ожидал возвращения Кинберви, я заметила, что Каски придвинулся к столу с уликами и стал удивленно изучать банковскую книгу и другие бумаги. Захватив какой-то документ, он подскочил к Макдональду и что-то торопливо зашептал ему на ухо. Адвокат взял у Каски бумагу и, нахмурившись, принялся ее разглядывать. Однако у меня не осталось времени гадать, что они там обнаружили: пришел судья, и заседание возобновилось.

Первым делом после перерыва Эйчисон вызвал некоего Нила Эннита, банковского служащего. Мистер Эннит оказался прыщавым долговязым юнцом, и, признаюсь, мне стало не по себе, когда он принял присягу. Когда прокурор подошел к столу с уликами и взял банковскую учетную книгу, я внутренне сжалась. Однако в этот самый миг вмешался мой адвокат:

— Ваша честь, у меня протест.

Судья опешил.

— Вы уверены, мистер Макдональд?

— Да, ваша честь, я должен вам кое-что сообщить, а для этого необходим перерыв.

Кинберви вздохнул.

— А никак нельзя обойтись без перерыва? Господа присяжные только что заняли свои места.

— Прошу прощения, ваша честь, у меня протест касательно представления улики.

Не скрывая раздражения, Кинберви отпустил присяжных и свидетеля. Пока они покидали зал, все с нетерпением ждали, что же скажет мой адвокат. По просьбе Макдональда пристав вручил Кинберви бумагу — тот самый документ, который так взволновал Каски.

— Не соизволит ли ваша честь ознакомиться с уликой номер семнадцать? — начал Макдональд. — Ваша честь увидит, что это ордер, выданный в прошлом году, когда следователи с Крэнстон-стрит проверяли финансы мисс Бакстер. Как видите, документ выдан для обыска в Банке Шотландии, по адресу Глазго, Сент-Винсент-стрит, дом два.

— Да, да, — нетерпеливо кивнул Кинберви, просматривая ордер.

— Ваша честь, во-первых, правильный адрес — дом два по Сент-Винсент-плейс: в конце Джордж-сквер Сент-Винсент-стрит переходит в Сент-Винсент-плейс.

— Можно взглянуть на ордер? — вмешался Эйчисон.

Передавая ему бумагу, судья спросил:

— Мистер Макдональд, к чему вы клоните?

— Ваша честь, в действительности у мисс Бакстер нет счета в этом банке, равно как и в его филиалах. У нее счет в Национальном банке Шотландии — как вы знаете, ваша честь, это отдельное учреждение. Национальный банк находится дальше по улице, на самой Сент-Винсент-стрит, в небольшом здании. Вероятно, при заполнении ордера произошла вполне понятная ошибка: большинство горожан, если попросить их назвать банк на Сент-Винсент-стрит, вспомнят Банк Шотландии, хотя он находится на Сент-Винсент-плейс. Эта ошибка, хоть и понятна по-человечески, в данном случае непростительна. Ордер был выдан на обыск в другом банке.

— Ваша честь, — перебил Эйчисон. — Согласно выпискам из банковской книги, мисс Бакстер несколько раз снимала со счета крупные суммы. Это существенная деталь для обвинения.

— Безусловно. — Судья как будто не верил своим ушам. — Мистер Макдональд, а что полицейский, которого отправили изъять банковскую книгу? Неужели он не проверил правильность заполнения ордера?

— Получается, что нет, ваша честь. И точно установлено, что в Национальном банке был предъявлен именно этот ордер.

— Каким-то чудом констебль пошел в нужный банк, — сухо сказал Кинберви.

Макдональд кивнул.

— Полагаю, ваша честь, он исполнял устное распоряжение начальства. А сотрудники банка, видимо, испугавшись полиции, тоже не проверили ордер как следует.

Кинберви саркастически вскинул бровь.

— Люди часто по наивности верят, что в полицейских документах не бывает ошибок.

— Именно так, ваша честь, но в результате банковская книга была изъята незаконно и не может быть принята во внимание при рассмотрении этого дела.

Эйчисон напустил на себя скучающий вид.

— Ваша честь, едва ли ошибка столь существенна. Главное, что мы получили нужную банковскую книгу.

— Минутку, прокурор, мне нужно подумать. — Кинберви принялся молча изучать ордер.

Выходит, Каски не зря нервничал в перерыве. Перечитав документы, он понял, почему считал меня клиенткой Банка Шотландии: из-за ордера, с которым, как я позже узнала, Каски ознакомился лишь в то утро. Искушенный в хитросплетениях права, мой адвокат надеялся извлечь выгоду из мелкой неточности и добиться, чтобы выписки из банковских книг исключили из рассмотрения. Но согласится ли судья?

Наконец Кинберви поднял голову.

— Прокурор, банковская книга получена в Национальном банке, расположенном на Сент-Винсент-стрит, клиентом которого является мисс Бакстер?

— Да, ваша честь. Банк тот самый, книга та самая, и мистер Эннит, служащий банка, готов выступить свидетелем.

У меня заныло в желудке от досады. Тем временем Кинберви продолжал:

— Вы согласитесь со мной, прокурор, что ордер выдан на обыск не в Национальном банке Шотландии, а в Банке Шотландии?

— Да, ваша честь, но…

— Прокурор, в таких делах существуют правила, которые положено исполнять. — Судья кивнул Макдональду и повысил голос, обращаясь ко всем: — Данная улика была получена незаконным путем и, следовательно, не подлежит рассмотрению в суде и будет отозвана. Предполагаю, прокурор, что ваш свидетель собирался говорить только о банковской книге. В этом случае нет нужды вызывать его снова.

Я не сразу поверила, что мы победили.

Эйчисону оставалось только признать поражение. Коротко кивнув, он вернулся на место и молча уставился на бумаги на столе, рассеянно теребя завязки парика и двигая челюстями.

Это и правда была неожиданная удача и первая потеря прокурора: мы одержали решающую победу, без которой наши шансы на успех были крайне сомнительны. Впервые за два дня передо мной забрезжила слабая надежда.

Однако радовались мы недолго: Эйчисон собрался с силами и снова двинулся в атаку. Для начала он зачитал мое заявление. Едва ли оно представляло интерес для дела; я просто рассказала всю правду и, слушая Эйчисона, отметила про себя, что мой рассказ вполне честен и красноречив. Видимо, прокурор тоже так считал, поскольку, завершив чтение, поспешил вызвать Неда Гиллеспи. У меня захватило дух, как от удара в солнечное сплетение. Долгие недели я ждала этого часа. Конечно, до суда трудно было угадать, кого именно Эйчисон пожелает допросить. Свидетели не выбирают, с чьей стороны выступать — защиты или обвинения, и, хотя даже в последнем случае они не обязаны говорить о подсудимом плохо, мне было больно видеть имя Неда в списке свидетелей от «вражеского лагеря», рядом с Эстер Уотсон и ей подобными. Я попробовала выяснить у Каски, намерен ли прокурор вызывать Неда, однако тот ответил уклончиво: «Будь я прокурором, этот ваш Гиллеспи не попал бы во главу списка. Правда, и в конец я бы его не поставил».

Пока мы ждали Неда, на меня накатило ощущение нереальности происходящего. Казалось, все люди в зале находятся ко мне невыносимо близко, и в то же время я чувствовала себя оторванной от всех. Неожиданно на глаза попались несколько арахисовых скорлупок. Интересно, у кого — убийцы, истязателя — хватило хладнокровия щелкать орехи на скамье подсудимых? Неужели кто-то способен взирать на происходящее с праздным любопытством, как на цирковое представление, когда решается его судьба? У меня закружилась голова; лица зрителей на балконе поплыли перед глазами — жесткие и бесчувственные, похожие на деревянные маски. Это они кричали или мне послышалось? Гул голосов заглушил шаги Неда за дверью, но стоило ему войти в зал, как воцарилась полная тишина.

Если зажмуриться, я и сейчас вижу его, как живого. Моего дорогого друга было не узнать. Его лицо посерело, словно остывший пепел в камине, волосы почти полностью поседели. На лбу блестела испарина, хотя в здании парламента было довольно зябко. Нед шагал медленно, с усилием, не глядя по сторонам. Служащий подал ему Библию, и Нед принес присягу, морщась и уставившись в пол. Он представлял собой печальное зрелище и, возможно, был физически болен.

Эйчисон задал ему какой-то вопрос.

— Да, — ответил Нед. — В галерее Гровенор. На выставке была моя картина. Мы виделись мельком.

— А затем встретились снова, в Глазго, на Международной выставке в мае тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года.

— Да. Перед этим она познакомилась с моей женой и матерью.

— Где она проживала в то время?

— За углом от нашего дома, на Квинс-Кресент.

— На той самой Квинс-Кресент, где похитили вашу дочь?

— Да!

— А когда стало ясно, что мисс Бакстер собирается жить в Глазго?

— Не знаю. Думаю, поначалу она хотела погостить тут несколько месяцев, но со временем все реже и реже вспоминала о возвращении на юг.

— И вы с ней постепенно сблизились?

— Скорее не я, а женская часть семьи. Моя жена писала портрет Гарриет, и… э… она часто заходила к нам или в дом напротив, к моей матери и сестре. И, конечно, в то лето мы вместе посещали Выставку.

— Итак, если позволите повторить вопрос, вы с ней близко общались?

— Только как с подругой жены.

Неду пришлось проявить щепетильность. Разумеется, мы были близкими друзьями — как множество мужчин и женщин в наши дни, но в те времена афишировать подобную дружбу было нежелательно. Вдобавок после карикатуры Финдли в «Тисле» о нас и так ходили слухи.

— И вы иногда случайно сталкивались с мисс Бакстер в парке или на улице?

Нед на мгновение задумался.

— Да.

— Как часто?

— Весьма часто. Гарриет жила в двух шагах от нас. В том районе трудно пройтись по улице и не встретить знакомых.

— Ясно. Как по-вашему, можно ли объяснить столь частые встречи простым совпадением?

— Да. Как я уже сказал, мы жили рядом. Обычное дело между соседями.

Эйчисон с легким недоверием посмотрел на присяжных и заметил:

— И, наверное, когда вы случайно сталкивались с мисс Бакстер, вас никто не сопровождал?

Нед нахмурился.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Ничего. Я просто хотел узнать, сталкивались ли вы с мисс Бакстер, когда были один?

Нед стиснул зубы, как будто пытался не вспылить, и коротко сказал:

— Да.

Он отвечал довольно резко, но я понимала, что виной тому крайнее волнение и тревога.

— Как часто? Один раз? Два? Полдюжины? Пятьдесят раз?

— По-моему, раз десять.

— Десять? Это много, вы не находите, мистер Гиллеспи?

— Вы и дальше будете об этом расспрашивать? — вдруг выпалил Нед. — Или все-таки поговорим о чем-то, имеющем отношение к смерти моей дочери?

Ошеломленный, как и все присутствующие, судья кашлянул.

— Мистер Гиллеспи, мы понимаем, что вы очень расстроены, но, пожалуйста, будьте любезны отвечать на вопросы прокурора. В зале суда я слежу за порядком и не нуждаюсь в вашей помощи.

— Прошу прощения, ваша честь, — немного пристыженно сказал Нед.

Бедняга! Неудивительно, что у него сдавали нервы. Хотя, по-моему, он отлично осадил Эйчисона: противно было смотреть, как один за другим свидетели заискивают перед прокурором. Не будь я на скамье подсудимых, я бы зааплодировала Неду.

Кинберви махнул рукой прокурору.

— Прошу вас, продолжайте.

— Благодарю, ваша честь. Итак, мистер Гиллеспи, вы встретились с мисс Бакстер в Лондоне, а спустя несколько месяцев она поселилась в Глазго, в трех минутах ходьбы от вашего дома. Как по-вашему, это совпадение?

— Думаю, да. В жизни бывают совпадения.

— И мисс Бакстер вам никогда не докучала?

Нед поджал губы и снова нахмурился.

— Иногда. В какой-то момент жену начали утомлять ее посещения. Но Гарриет всегда была такой доброй и отзывчивой. Нам не хотелось ее грубо отталкивать. К тому же она незамужем, живет одна. Полагаю, ей было одиноко в Глазго, и мы старались, чтобы она чувствовала себя желанным гостем.

— Поведение вашей старшей дочери начало ухудшаться примерно тогда же, когда вы подружились с мисс Бакстер?

— Да, примерно в то же время, хотя Сибил всегда была беспокойной девочкой. Она пережила очень тяжелый период, но сейчас ведет себя гораздо приличнее.

— А когда началось улучшение?

— Пожалуй, несколько месяцев назад.

— Получается, вскоре после ареста мисс Бакстер, верно?

Нед смутился, и Эйчисон не стал ждать ответа.

— А как ладили Сибил и мисс Бакстер между собой?

Нед пожал плечами.

— Сибил — ребенок. Они неплохо ладили. Гарриет была к ней добра и приносила подарки.

— Ах да, многочисленные подарки мисс Гарриет Бакстер. А как вы сами относитесь к своей дочери Сибил, мистер Гиллеспи?

По лицу Неда скользнула тень. Он помолчал, а затем сказал надтреснутым голосом:

— Я живу ради нее.

Эйчисон склонил голову в знак сочувствия.

— Понимаю вас, мистер Гиллеспи, очень понимаю. — Прокурор умолк и отхлебнул воды из стакана. — Но, сэр, вам никогда не казалось, что ваша привязанность к дочерям и жене огорчала мисс Бакстер?

— Не вполне вас понимаю.

— Позвольте выразиться яснее — вам не приходило в голову, что мисс Бакстер ревнует вас к Сибил или к вашей жене — к любому, к кому вы испытываете нежные чувства?

Я обернулась к Макдональду, ожидая протеста, но, к моему разочарованию, адвокат бездействовал. Эйчисон продолжал задавать каверзные вопросы.

— Мистер Гиллеспи, верно ли, что тридцать первого декабря тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года вы отмечали Хогманай и мисс Бакстер была у вас в гостях?

— Да.

— В тот вечер подавали пунш, и все, кто его пил, заболели, так?

— Да. Я считаю, все дело было в испорченном вине.

— Вот как? Пожалуйста, расскажите, что вы обнаружили на следующий день в комнате Сибил, в кармане ее передника?

Нед кашлянул.

— Пустой пакетик из-под крысиного яда.

— И все решили, что в происшествии с пуншем виновата Сибил?

— Я — нет. Жена и мать думали иначе.

— В праздничную ночь мисс Бакстер могла войти в комнату Сибил?

— Да.

— Была ли у нее возможность подбросить пакет из-под яда в передник вашей дочери?

— Была, но Гарриет тут ни при чем. Ей самой нездоровилось в ту ночь. Если бы она знала, что пунш отравлен, то не пила бы его. Как я уже говорил, все дело в испорченном вине.

— А вы видели, как мисс Бакстер пила пунш, мистер Гиллеспи?

— Думаю, да. Я видел ее с бокалом.

— Она пила в вашем присутствии?

— Не помню.

— Вы видели, как ей стало плохо?

— Не совсем. Но она ужасно выглядела и жаловалась на боль в желудке.

— Ее осматривал доктор, как и всех, кто отравился?

— Нет. Она не хотела, чтобы вокруг нее суетились, — это в духе Гарриет.

Эйчисон поднял брови. Мне не было нужды оправдываться — Нед все сказал. Его упорное нежелание верить, что выходки Сибил — дело моих рук, говорило о многом. Понимая, что бессмысленно расспрашивать о яде, Эйчисон сменил тему.

— Вам не приходило в голову, мистер Гиллеспи, что Гарриет Бакстер желала зла некоторым вашим близким — и по неизвестной причине пыталась навредить Сибил или поссорить вас с женой?

Нед медлил с ответом.

— Гарриет… мисс Бакстер так добра и всегда была нам хорошим другом. У моей жены есть сомнения на этот счет. Но у меня в мыслях не было ничего подобного, пока…

— Пока что, мистер Гиллеспи?

Почему Макдональд молчит? Он спокойно сидел, словно приклеенный к стулу, но, видя его застывший взгляд, я заподозрила, что адвокат просто растерялся.

Обернувшись снова к свидетельской кафедре, я оцепенела: Нед впервые смотрел прямо на меня. Он застал меня врасплох, пока я сверлила глазами Макдональда, мысленно внушая ему вскочить на ноги и вмешаться. Нед продолжал смотреть — пристально, вопросительно, почти умоляюще. Секунды убегали прочь, но я потеряла счет времени. Как много порой можно прочесть в одном взгляде! Я застыла, словно завороженная, и отвела взгляд вовсе не потому, что чувствовала вину (зарубите себе это на носу, мистер П. Е. Дант — или как вас там — из «Скотсмена»).

В глазах Неда таилась бездна боли и страдания, и мне было невыносимо наблюдать дорогого друга столь несчастным, осознавая, какие муки ему довелось вынести. Мое сердце словно раскололось надвое. Я опустила голову и уставилась на пол, на гладкий зеленый линолеум под скамьей.

— Мистер Гиллеспи? — поторопил Эйчисон.

Нед откашлялся и через мгновение вновь заговорил.

— После ареста Гарриет, когда мы оправились от потрясения, я начал задумываться и перебирать в памяти прошлое. Я вспомнил, что наша горничная Джесси говорила о Гарриет какие-то гнусности, около года назад, когда ее уволили. Разумеется, тогда мы не поверили ни единому ее слову, потому что Джесси нас обокрала. Мы решили, что она пытается любой ценой обелить себя.

— А теперь?

— Теперь я не знаю, что думать. Я не знаю, что думать о чем угодно и о ком угодно, включая Гарриет Бакстер.