Время мушкетов Юрин Денис
К тому же все люди в той или иной мере эгоисты, они преследуют свои интересы или, на худой конец, интересы своей семьи, мало кто задумывается об общем благе, и уж тем более ставит его во главу собственной жизни. «Зачем маркизу понадобилось тратить годы на превращение колонии в независимое королевство, когда для достижения собственного благополучия и удовлетворения амбиций имелись куда более легкие и короткие пути?» – крутилась в голове священника назойливая, как муха, мысль, на которую он так и не смог найти ответа. Старенький губернатор, явно не ведавший, что творится вокруг, был милосердно оставлен на роль марионетки, в то время как вельможе ничего не стоило захватить власть над новыми землями официальным путем, с благословением и по приказу короля.
Непонятное пугает и настораживает. Отец Патриун еще раз взвесил все «за» и «против», провел исторические аналогии, использовав свой богатый жизненный опыт, приобретенный за время ношения сутаны, и в конце концов пришел к неутешительному выводу. Поступки маркиза не соответствовали мотивам, движущим людьми, а значит, вельможа был или сумасшедшим, или, что могло прозвучать странно, не являлся человеком. Для сумасшедшего Вуянэ был чересчур выдержан и мыслил слишком разумно, а его глаза навыкате хоть и не были образчиком красоты, но и не пугали собеседника нездоровым блеском. Кроме того, от подавляющего большинства, а точнее, почти от всех душевнобольных исходит специфический запах, который не перепутать совершенно ни с чем и не заглушить дорогими духами. От маркиза же не пахло ничем, от него даже не исходил пряный аромат мужских благовоний, без которых рыцари нынешней эпохи не высовывали носа со двора.
Как ни прискорбно это признать, маркиз Вуянэ не принадлежал к слабому и уязвимому роду людей, только таким образом можно было объяснить зрелость его молодого ума, особый склад мышления и пугающий альтруизм. К этому выводу преподобный отец Патриун пришел еще в самом начале беседы и тщетно силился понять, кто же сидит перед ним в расшатанном кресле. Во времена боевой молодости и в более зрелые, но такие же беспокойные годы бывший миссионер и искоренитель Зла перевидал множество вампиров, выверток, оборотней, сувил, дрягов и сохаток. Однако во всем этом разнообразии паразитирующих на людях существ невозможно было разобраться без освященных церковью приспособлений и сложных ритуалов, способных вывести на чистую воду любой вид богомерзкой нечисти. К тому же паразитирующие существа еще более эгоистичны, чем люди, и интересы общины для них ничто. В их головах просто не укладывается, что можно думать не только о собственном животе, но еще и о благе других.
Задача идентификации восседавшего перед ним, заложив ногу на ногу, и вполне логично рассуждавшего субъекта была неразрешима. Отец Патриун был неспособен вот так вот, в «походных» условиях, определить, кто же почтил его своим присутствием, зато разгадать эту тайну легко мог дракон, дремавший в человеческой оболочке. Конечно, нарушать правила Патриуну не хотелось, но его совесть немного успокаивали четыре существенных обстоятельства: перед ним был не человек, а он играл лишь с людьми; речь шла о благополучии многих; да и к тому же вырвавшееся на миг из плена человеческого тела существо не стало бы предпринимать активных действий, только определило бы природу оппонента, который, еще не факт, что стал бы в будущем врагом. Последний аргумент в пользу кратковременного послабления самому себе был неимоверно парадоксален и в то же время до безумия прост. Филанийский двор слишком странно и неэффективно боролся со зреющим в колонии заговором, послал агента, который разрушал планы мятежников изнутри, в то время как куда проще было бы направить в Марсолу полномочного ревизора, фактически палача, и два-три дополнительных полка солдат. Если полковник действительно существовал, то он преследовал свои цели, а не блюл интересы Короны, и вряд ли тоже был человеком. Две, а может, и больше неизвестные силы оспаривали право на власть над новыми землями, и прежде чем понять «зачем?», нужно было определить «кто?».
Пока маркиз и дальше заверял, что не желал и по-прежнему не желает служителям Церкви зла, отец Патриун потихоньку подвинулся к краю кровати, так, чтобы тусклый свет свечей падал на его руки и плечи, а само лицо оставалось в тени. Далеко не все твари были полноценными «детьми ночи» и могли видеть в темноте, на это и был сделан расчет. Если бы маркиз заметил, какие перемены происходят с лицом священника, то непременно выдал бы себя хотя бы непроизвольным жестом или мимолетным взглядом испуганных глаз. Это значительно облегчило бы Патриуну его труды, хотя, как оказалось, такая мера и была совершенно излишней.
Сокрытая тьмою морщинистая кожа лица вдруг распрямилась, стала упругой и гладкой, а затем обросла чешуйками. Глаза старика расширились, стали желтыми с вертикальными фиолетовыми зрачками. Взгляд дракона сфокусировался на объекте исследования, проник под его кожный покров, тщательно изучил структуру тела, мало чем отличающуюся от человеческой, но все же видоизмененную, а затем ушел в сторону и погас под покрывалом чешуйчатых век. Патриуну не потребовалось полностью превращаться в чешуйчатую бестию, он лишь на минуту приоткрыл дверцу запертой клетки, выглянул наружу, сделал свое дело и скрылся в узилище вновь.
Дракон сразу определил, кем на самом деле является его собеседник, и, надо сказать, весьма удивился полученной информации. Хоть он раньше и сталкивался с этой редкой породой нелюдей, но их интересы никогда не входили в противоречие друг с другом. Пару раз за последние пятьсот лет сородичи вельможи даже были соратниками дракона, игравшего тогда совсем иные роли. Перед ним сейчас сидел не хищник, жаждущий человеческой плоти и крови, но существо довольно опасное, не относящееся к разряду безобидных овечек да козочек.
Обратившись снова в немощного старца, Патриун подсел чуть ближе к собеседнику. Теперь скрывать лицо уже не было смысла, как, впрочем, и обострять отношения с тем, кто совершенно добровольно пришел поговорить и отчетливо заявлял о своих мирных намерениях.
Когда-то маркиз Вуянэ был обычным человеком, но затем, отойдя в мир иной, вновь воскрес и с тех пор жил вечным двадцатитрех – двадцатипятилетним юношей. Оставалось лишь гадать, сколько на самом деле длилась его молодость: десять лет, двадцать, а может, и не одно столетие? Как ни парадоксально, но случайно присвоенное прозвище «Живчик» подходило к нему наилучшим образом. При всем желании, ни Патриун, ни даже скрывавшийся в нем дракон не смог бы определить точный возраст сидевшего сейчас перед ним и добродушно улыбающегося аристократа, но мог сказать наверняка, какая именно смерть постигла юношу. Отравленный кинжал наемного убийцы лишь слегка полоснул по запястью левой руки, скрытому сейчас под толстой кожей перчатки. Рана сама по себе не была опасной, но смертельный яд виверийской болотной гадюки, которым было смочено лезвие, мгновенно распространился по телу и не только умертвил его, но и изуродовал перед смертью. Как раз этим объяснялись неимоверная слабость и неестественный оттенок волос маркиза, две большие залысины, частичное нарушение пигментации кожного покрова, что, впрочем, было незаметно под одеждой, а также вздутие губ и утолщение щек. Тело умершего в муках юноши вскоре вновь обрело жизнь, но не смогло избавиться от уродующих внешность последствий отравления. Так всегда бывает с морронами, иногда называемыми «вечными воинами», «павшими легионерами» или просто «рыцарями смерти». Шрам или иное увечье, приведшее к смерти, остается навеки и служит напоминанием хозяевам, кем почти бессмертные скитальцы являются на самом деле…
Во втором часу ночи отец Патриун стоял голым у открытого настежь окна и наслаждался ночной прохладой. Священник больше не берег стареющее тело, поскольку оно ему было уже без надобности. Ставки в игре за Марсолу и ее окрестности возросли настолько, что дракон уже не мог позволить себе развлекаться, притворяясь священником. Одна сторона назревавшего конфликта определилась, это были морроны во главе с маркизом Вуянэ. Охотник Аке, с которым священник вроде бы познакомился сам, наверняка тоже был морроном и умело втерся в доверие к старику, чтобы докладывать своему родовитому сообщнику обо всех действиях и просто замыслах священника.
Патриуну оставалось лишь определить, кто является противником бессмертных воинов человечества и за что идет борьба? При всем многообразии в мире «нелюдей» количество претендентов на эту роль было весьма ограничено: противоборствующая группировка морронов, имеющих свое видение по ряду ключевых моментов и поэтому пошедших против товарищей; один из кланов вампиров, поскольку в рядах кровососов была хоть какая-то организация, или… (Дракону было даже противно об этом подумать) остатки симбиотов из ослабевшего после смерти предводителя, но не распавшегося братства графа Лотара.
Несмотря на то, что продрогшее тело уже начинал бить озноб, а щеки пылали, как печи кузнеца, Патриун продолжал стоять у окна и припоминал все, что ему было известно о клане морронов, именуемом «Одиннадцатый Легион»:
Любой мир – это не просто хаотичное скопление гор, лесов, рек, озер и обитающих в них букашек различного вида, а хорошо продуманный механизм, в котором важна каждая деталь, каждая гаечка и шестеренка. Мир, в котором сейчас пребывал дракон, изначально работал неправильно, сложная машина мироздания то и дело давала сбои и останавливалась. Повинен в том был именно он, он привел в этот мир не только симбиотов, но и никчемных существ, окрещенных допустившим ошибку драконом выразительным собирательным именем: «паразиты». В результате две породы существ более высокого порядка, чем гномы, эльфы, орки и люди, начали враждовать между собой, делить сферы влияния. Симбиоты вроде бы победили, хотя до полного уничтожения вампиров, оборотней, сувил и прочих паразитирующих на других формах жизни дело так и не дошло. Мир же, в общем и целом, проиграл от этой борьбы, поскольку те, кто должен был двигать его вперед, способствовать развитию, погрязли в дрязгах, раздорах и были озабочены лишь поддержанием своего главенства и могущества.
Что делает крестьянин, когда ломается лопата? Он не идет к продавцу и не требует новую. Он засучивает рукава, берет в руки топор и делает другой черенок, который зачастую выходит даже лучше, чем купленный, поскольку деревенский мужик трудился не на неизвестного дядю, а для себя. Карета мироздания постепенно замедляла бег и вот-вот должна была совсем сломаться, но хитрое человечество переделало ее в волокушу и поехало дальше, в то время как эльфы и прочие существа остались стоять на обочине, где-то там, позади на дороге, и в конце концов стали историей.
Лишенное мудрого руководства человечество само создало себе лидеров и защитников; тех, кто толкал лишившуюся задних колес колымагу вперед и защищал везомый груз от налетов разбойников. Так возникли морроны, перенявшие на себя функции, изначально возложенные высшими силами на плечи забывших о своих главных задачах симбиотов. Разница между этими двумя видами существ была столь же огромной, как между изготовленной искусным мастером, но сломанной рессорой и поставленной ей на замену деревянной оглоблей. Однако карета хоть и медленно, но ехала вперед, а наспех выструганная башковитым кучером палка стала неотъемлемой частью обновленного механизма, в то время, как изящная, но ненадежная рессора с брачком осталась ржаветь на обочине.
Дракон предпочитал не вмешиваться в дела чужого мира, в гостях себя нагло не ведут! Именно по этой причине его и не интересовали морроны, с которыми, надо признаться, он довольно нечасто сталкивался. Его познания об оживших мертвецах были скудными, но достаточными для определения линии своего поведения. Что нужно гостю? Да всего лишь, чтобы хозяева его развлекали и не поубивали друг дружку, по крайней мере, в его присутствии.
О клане морронов, или братстве вечных воинов, известно немного и немногим. Как истинные вершители судеб человечества, они предпочитали держаться в тени и бегали от славы, как служители темных сил от церковного ладана. В истории «Одиннадцатого Легиона» много белых пятен и необъяснимых, противоречащих друг другу фактов. Никто, даже сам дракон, не знал, из какого древнего языка пришло слово: «моррон» и что оно изначально обозначало. От некоторых существ, например от старейших вампиров, дракон слышал, что слово «моррон» переводится как «легионер падших» или «рыцарь смерти», хотя и то и другое понятия не отражают истинной сущности воскрешенного. Дата появления первого моррона – загадка, которая, наверное, уже никогда не будет разгадана. А его сущность на удивление проста – он посох человечества: так же прокладывает путь и помогает защитить жизнь и имущество от разного рода недоброжелателей и лиходеев.
Человек – весьма ущербное существо с неполноценной, неустойчивой психикой. Люди не только разумные, но и коллективные создания, то есть неспособные долго прожить в изоляции от особей своего вида. Некоторые морроны, с которыми дракону все же доводилось вести доверительные беседы, считают, что у человечества даже имеется коллективный разум. Незадолго до возникновения реальной угрозы уничтожения человечества коллективный разум, то есть, согласно гипотезе морронов, некая нематериальная субстанция, объединяющая мысли всех людей, создает моррона, воскрешает одного из множества погибших. У коллективного разума достаточно сил, чтобы уберечь от разложения материальную оболочку и мысли одного умершего из десятка тысяч павших, а также наделить его энергией мыслей умерших. Таким образом, морроны верят, что они не просто воскресшие мертвецы, а носители энергии прошлых поколений. Именно этим они и объясняют, что в минуту опасности слышат зов коллективного разума.
Морроны смертны, хотя их тела в обычных условиях не подвержены старению и даже способны самостоятельно залечить легкие раны. Они чувствуют боль и страдают, как обычные живые существа, у них нет особых способностей (например, как у вампиров), единственное преимущество моррона – богатый жизненный опыт.
Даже дракону не удалось сразу понять, что же такое «зов коллективного разума»? Развитие чужого мира создавало новые реалии, а дракон был слишком стар, чтобы полностью понять и принять то, чего не мог ощутить собственной шкурой. Суть явления, походившего скорее на легенду или поверье, заключалась в следующем: моррон, к которому напрямую обращается коллективный разум, на время превращается в неуязвимого воина, способного мгновенно заживлять даже самые тяжелые раны. После выполнения миссии моррон по-прежнему уязвим, хотя шанс на воскрешение остается. Коллективный разум обращается к моррону, руководит им, использует его как инструмент и направляет в самую гущу событий. Если избранник-моррон погибает, то воскресает через несколько сотен лет и должен ликвидировать последствия своего поражения.
Дракон не знал, следовал ли маркиз Вуянэ пресловутому «зову» или действовал на собственное усмотрение. Оставалось также загадкой, могут ли несколько «легионеров» одновременно общаться с гласом коллективного разума и понимают ли они его одинаково, а не каждый по-своему. Еще раз прокрутив в голове все, что он знал о морронах, и наложив данную информацию на мозаику актуальных событий в колонии, дракон пришел к выводу, что с порядком наскучившей ему ролью преподобного отца Патриуна из Миерна придется покончить. Бессмертные воители человечества хоть действовали в интересах людей, но легко могли натворить непоправимых дел. Не секрет, что именно благими намерениями с чистыми помыслами и выстлана дорога в преисподнюю. Хоть дракон и не любил вмешиваться в чужие дела, но ему не хотелось, чтобы пусть далеко не совершенный мир полетел в тартарары. Никто не хочет находиться в доме, у которого обрушивается крыша…
Глава 10
Жребий брошен
Полковник Штелер был реалистом и никогда не считал себя красавцем, но сейчас на него из зеркала смотрел не человек, а прописной уродец, жалкая карикатура на величие былых дней. Лоснившийся овал лица осунулся и превратился в жуткую образину с отвисшей кожей, раскрасневшимся носом и огромными желто-коричневыми кругами под слезившимися глазами. Отвратительный портрет собственного убожества дополняла черно-седая щетина, проросшая из когда-то розовых щек. «Так проходит слава мира!» – вспомнилась коменданту между третьим и четвертыми бокалами вина бессмертная сентенция древних мужей, весьма подходившая к данному случаю. Дело, конечно же, было не в славе, а в здоровье, которое бесследно пропало всего-то за каких-то несколько дней. Полковнику было до слез жалко самого себя, слишком большую жертву он принес на неблагодарном поприще подготовки предстоящей кампании и сейчас горевал, что его усилий никто не видел, а следовательно, и старания никто не оценит.
В перерывах между поучениями майора, как нужно обучать солдат, он занимался фактически всеми вопросами снабжения сил гердосского гарнизона и колониальных войск вообще. Амуниция и провизия; заготовка древесины, расчистка дорог и подготовка плавсредств; разработка плана незаметного перемещения войск к границе и демонтаж орудий со стен городского укрепления, которые были приданы в усиление полевым батареям; беготня, суета, не желающие самостоятельно принимать даже незначительные решения офицеры и преследовавшие его повсюду посыльные с уже вызывающим бешенство «Ваш благородь…» – все это вместе взятое чуть не свело с ума разрывавшегося на части коменданта, но, к счастью, он пережил эти трудные дни, не потеряв рассудок, хотя и смертельно устал.
Во время непосильных трудов не знавший покоя ни днем ни ночью полковник смертельно устал и проскакал в седле расстояние, вкупе в три, а то и в четыре раза превышающее путь от Денборга до Гердоса. Терпя боль и стоически борясь с дремотой, Штелер тешил себя надеждой, что сможет завершить подготовку за несколько часов до начала последнего военного совета перед началом кампании, а после этого побалует свое заросшее слоем грязи тело купанием в бадье с горячей водой. Затем труженика ждали настоящая трапеза с тремя переменами блюд и долгий сон в нормальной кровати. Однако его насущной и вполне осуществимой мечте не суждено было стать явью. Невежа и грубиян майор жестоко растоптал ее грязными сапогами.
Последний приказ был отдан комендантом в десять утра; его исполнение проконтролировано в одиннадцать. Генерал-губернатор вместе со свитой и эскортом должен был появиться в крепости Гердоса лишь в полночь. У Штелера оставалось минимум десять часов на ублажение самого себя ванной, вкусной едой и крепким сном. Однако в полдень появился проклятый майор и настоятельно «порекомендовал»: объявить об учениях, а также передислоцировать весь гарнизон, за исключением интендантской роты, в тренировочный лагерь, находившийся всего в трех милях от филанийской границы. Даже самому несмышленому из солдат было понятно, какие им предстоят «учения» и что несколько маленьких точек на карте колонии, обозначавших якобы местонахождение лагеря, на самом деле являются исходными позициями предстоящего наступления.
Зачем майору понадобилось выводить из города солдат, хотя этой ночью будет лишь составлен общий план кампании, приняты решения по ключевым вопросам, а детальная проработка некоторых моментов еще отнимет два-три дня? Полковник не понимал хода мысли майора, но не мог ослушаться его «советов», настолько же жестких и однозначных, как настоящие приказы.
Сначала Гердос покинули линейные пехотные части (ведь вся кавалерия находилась в Денборге), затем через узкие ворота крепости потянулись артиллерия и подводы обоза. В общем и целом, с учетом дождливой погоды и неожиданности отданного приказа, вывод войск продлился около четырех часов, а затем предвкушавшего заслуженный отдых коменданта постигло новое разочарование. К майору нежданно-негаданно заявился странный посетитель, по виду похожий на лекаря или ученого мужа из университета. Маленький, щупленький, с козлиной бородкой тип пытался повсюду сунуть свой нос, пока его не сопроводили к Шриттвиннеру. К недовольству полковника, обе противные личности заперлись в его личных апартаментах, как раз там, где находилась приготовленная бадья, накрытый яствами стол и мягкая кровать.
Уединившись с горя в опустевшей комнате одного из старших офицеров, Штелер приказал не беспокоить его ни при каких обстоятельствах, даже в случае преждевременного начала боевых действий. Доведенный до состояния прострации и полного морального истощения полковник пил, чокаясь с зеркалом, жалел себя, упрекал злодейку-судьбу и тешил себя новой надеждой, что скоро предстоит война, а значит, его мучения, так или иначе, закончатся. Майор открыто возьмет на себя руководство войсками; тяжелые вопросы обеспечения лягут на плечи его подчиненных, поскольку на войне от сержантов да лейтенантов зависит куда больше, нежели от штабистов-полковников; а он наконец-то сможет выспаться и восстановить потерянный вес.
– Значит, в целом дела идут неплохо? – произнес мужчина с козлиной бородкой, отправляя в рот хорошо прожаренный кусок вырезки и запивая его вином из высокого кубка с вензелем полковника Штелера.
– В целом-то, да, – проворчал майор, поднявшись из-за стола и подойдя к окну.
Отблески пламени свечей резвились на его богатырской, мускулистой спине, не прикрытой сверху рубахой. То освещая, то погружая в тень контуры рельефных мышц и линии шрамов, они хаотично создавали причудливые картинки, порою похожие на фигурки людей или иные предметы.
Анри Шриттвиннер с минуту молчал, ожидая, что поглощавший с завидной скоростью еду собеседник отреагирует на его недвусмысленный намек на возникшие трудности и затребует разъяснений, однако с аппетитом пожиравший жареную вырезку и самозабвенно уничтожавший вино из личных запасов коменданта гость не поддался на провокацию.
– Зачем ты приехал?! – взял инициативу в свои руки Анри, резко повернувшись на каблуках и пронзив собеседника суровым взглядом из-под нахмуренных бровей. – Твое появление в Гердосе необычайно рискованно. Мы бы могли, как всегда, побеседовать по коммуникационной сфере.
– Выбрось ее, – внезапно прозвучало вместо ответа из уст гостя, похожего на ученого мужа всем, кроме завидного аппетита. – Времена, к сожалению, изменились, и теперь дистанционно общаться стало слишком опасно. Раньше имперские власти охотились на магов и безжалостно уничтожали все попадающиеся им в руки изобретения. Теперь же Великая Держава на грани распада: ее раздирают внутренние противоречия, да и конкуренции с другими королевствами господа с Востока уже не выдерживают.
– И что? – удивился Анри, не понимая, зачем его очень давнишний знакомый все это говорит.
– А то, мой друг, а то, – вместо того чтобы, как все нормальные люди, облизать перепачканные жиром пальцы, интеллигентного вида мужчина вытер их о салфетку. – Имперская разведка в корне изменила свои взгляды на науку и первая снабдила своих ценных агентов коммуникационными сферами. Ее примеру вскоре последуют, если уже не последовали, особые службы других королевств. В последние годы в эфире воцарился настоящий бардак. Неужто ты об этом не знаешь?
– Нет, представь, понятия не имею! – Анри звонко хлопнул ладонями по голой груди. – Общаюсь-то я лишь с неким козлобородом, а он, тихушник, сообщать об этом до сих пор не торопился!
– Не кипятись, – небрежно махнул рукой таинственный гость, – забывчив я стал на старости лет, забывчив и слишком рассеян… Но согласись, наши разговоры не для посторонних ушей, тем более что не все пошло должным образом, не во всем мы сработали чисто да гладко…
– Ну-ка, ну-ка, давай подробней! – признание собеседника вызвало у Анри живой интерес.
– Генерал-губернатор хоть и набедокурил в прошлом при герканском дворе, кстати, именно по этой причине был отослан в колонию, но кой-какие связи у неудачника-интригана все же остались. В тот же день, как ты приехал, он направил письмо одному из своих бывших друзей.
– Надеюсь, оно не дошло? – не на шутку забеспокоился Анри.
– Нет, отчего же? Дошло, – загадочно улыбнулся собеседник и затеребил куцую бородку, – но только немного откорректированное. У меня тоже есть знакомства в Мальфорне. Парочка приватных встреч с глазу на глаз, и на стол шефа герканской разведки письмишко легло в измененном варианте. Ответ тоже был немного подвержен цензуре, так что тебе не о чем пока беспокоиться, хотя и терять бдительности особо не стоит. Известие о начале войны должно дойти до Мальфорна, когда доблестные герканские войска победным маршем пройдутся по улочкам Марсолы. Сделанного не воротишь, а победителей не судят! Если король узнает сейчас, что якобы сам отправил тебя с «особыми полномочиями», считай, дело пропало. Все придворные лизоблюды носом землю примутся рыть, чтобы узнать, кто таков этот лже-майор и кто додумался послать его в колонию.
– А так, как будто расследования не будет? – усмехнулся Анри, ничуть не беспокоясь тем, что вскоре станет преступником номер один и в Геркании, и в Филании.
– Не будет, – кивнул щуплый мужчина, отодвинув пустую тарелку и берясь за вазу, полную винограда, – все, наоборот, станут утверждать, что именно благодаря им Геркания расширила свои владения. Ведь к тому времени в живых уже не останется свидетелей, способных подтвердить твое пребывание на правобережье Удмиры и твою причастность к произошедшему.
– Не бывает войн без жертв и геройских смертей, – многозначительно заявил майор. – Только вот выбрать не могу: кого жертвой назначить, а кого героем?
– А что тут выбирать? – флегматично пожал плечами гость. – Полковник все же офицер, вот и пускай падет смертью храбреца во время штурма какого-нибудь редута. Возьми это на себя, а я организую несчастный случай для сиятельного графа. Скажем, неожиданный прорыв вражеской конницы, налет диверсантов на штаб или еще какой вариант по ходу дела в голову постучится. Не волнуйся, завтра будет день, завтра будет видно!
– Хочешь остаться? Не кажется ли тебе?..
– Нет, не кажется, – возразил гость, догадываясь, о чем Анри поведет речь. – К тому же я могу подстраховать тебя в случае необходимости. Держаться буду на расстоянии, так что глаза господам офицерам не намозолю. Понадоблюсь, оставь для меня послание в гостинице «Вой вепря», она здесь, в Гердосе.
– На чье имя?
– Мартина Марвэ, – лукаво прищурился гость и поднялся с кресла, собираясь уходить. – Ты же знаешь мой принцип: «Нет ничего достоверней полуправды!», поэтому первое имя настоящее, а второе взял наугад. Ладно, пора мне, скоро уж совет твой начнется…
– Сядь! – Слова Анри прозвучали как приказ.
– А зачем это?! – удивленно повел бровями Мартин. – Я уже все сказал, что хотел.
– А я – нет, – майор силой впихнул соратника в кресло. – У меня проблемка возникла, вот теперь и думаю, когда войну начинать. Хотел через три дня, но, боюсь, придется за оружие взяться гораздо раньше…
– Сколько тебе раз говорить, о важных делах – вначале, не оставляй главного на потом! – зло сверкнул глазами Мартин, уже сам желавший остаться. – Ишь, эффект здесь устроить задумал! Живо выкладывай, в чем дело… лицедей-театрал!
– А дело-то как раз в НЕМ! – Анри выделил интонацией последнее слово и замер в ожидании реакции оппонента.
Мартин Марвэ, известный разведкам большинства королевств под различными именами, в том числе и под настоящим, Мартин Гентар, изменился в лице. Пару секунд он хранил молчание, а затем произнес медленно, растягивая слова:
– Дай, угадаю сам! Ты послал к Живчику ночных визитеров, но он воскрес слишком быстро?
– Нет, – вернувшийся за стол Анри покачал головой, – до этого, кажется, не дошло. Мои люди не вернулись в назначенный срок, значит, они провалили задание и погибли… в лучшем случае, погибли.
Как ни странно, но из груди Мартина вырвался вздох облегчения.
– А это были люди или?..
– Никаких «или», как и договаривались! Одни лишь люди, но проверенные и очень-очень хорошо подготовленные. В одиночку он справиться с ними не смог бы. Ты понимаешь, что это означает?!
– Не сгущай краски: возможно, многое, а возможно, и ничего… – Когда Мартин Гентар размышлял вслух, то часто говорил загадками. – С твоими «проверенными» могло что-то случиться еще до того, как эти парни встретили Живчика, который, кстати, вполне допускал возможность нападения и заблаговременно окружил себя хорошими телохранителями. У него сейчас много врагов, хотя бы те же филанийцы, так что если он жив, то сейчас пребывает в раздумье: кто же мог подослать к нему наемников. Список его врагов огромен, и мы хоть и на первом листе, но в самом конце. Хуже всего, если он взял кого-то живьем. Твои люди умеют держать язык за зубами?
– Да, – с полной уверенностью заявил Анри, но тут же уточнил: – Но если речь идет о Живчике…
– Понятно, тогда ты абсолютно прав! Нам стоит ускорить события, три дня – слишком большой срок, он может успеть разгадать наш план и предпринять ответные действия. Ты-то сам готов к войне?
– Я-то всегда готов, – усмехнулся Анри, а затем стер улыбку с лица и сурово добавил, глядя партнеру и другу в глаза: – Ты ж меня не одну сотню лет знаешь, так чего ж глупости городишь?!
Свидание с зеркалом затянулось до темноты: сначала полковник пил, а затем, неизвестно сколько времени, пребывал в пьяной дремоте, весьма напоминавшей обычное забытье, но без последующего похмельного синдрома. Очнулся он лишь, когда колокол на часовне пробил одиннадцать раз. Как ни странно, голова не болела, во рту не было неприятного ощущения, а руками не завладела даже легкая дрожь.
«Бывает же», – подумал Штелер, весьма обрадованный тем, что приступ слабохарактерности, вылившийся в поглощение четырех с половиной бутылок крепкого вина, не возымел отрицательных последствий.
Еще пару минут посидев в темноте, полковник зажег свечи и, лично подкатив к зеркалу небольшую бадью с холодной водой, решил привести себя в порядок: умыться, побриться и немного припудрить отеки под глазами. К полуночи в крепость должен был прибыть генерал-губернатор с парой-тройкой важных персон и несколькими дюжинами прихлебателей. Вполне объяснимо, что полковник не хотел показывать, до какого состояния опустился за эти непростые дни. Конечно, можно было не утруждаться самому, а кликнуть денщика да парочку солдат-брадобреев, но Штелер хотел избежать распространения слухов. Ни жестокие порки, ни непосильные хозяйственные работы не могли отучить скучавших солдат от дурацкой привычки обсуждать командиров, причем особый интерес у служивого люда вызывали истории о любовных похождениях офицеров и прочих мелких грешках вроде того, что комендант только что себе позволил. Подобно чуме или иной страшной болезни, сплетни распространялись по гарнизону, а затем расползались по городу и по всей колонии. Если бы полковник позвал на помощь прислугу, а не справился бы с туалетом сам, то через три дня новость об его тайном пристрастии к бутылке облетела бы казармы. Через неделю о ней узнал бы весь Гердос, а к концу второй недели она непременно достигла бы и ушей генерал-губернатора. Впрочем, с учетом того, что граф должен был всего через три четверти часа почтить своим присутствием крепость, тайное стало бы явным самое позднее к концу следующего дня.
Найдя в ящике капитана Фуро мыло и бритву, почему-то завернутые в трофейное женское белье, полковник намылил щеки и принялся наводить марафет. Но стоило лишь ему избавиться от порослей щетины на правой стороне лица, как раздался оглушительный стук. Кто-то ломился в дверь, причем барабанил по ней не кулаками, а каблуками тяжелых армейских сапог. Хоть голова и не отозвалась болью на чудовищно громкий звук, но полковник мгновенно пришел в ярость от такого нахальства. Утопив бритву в тазике с пенной водой, разъяренный Штелер подскочил к двери, рывком отодвинул заслонку, чуть не оторвав ее от доски, и с криком: «Получай, сволочь!» пнул в ответ дубовую дверь.
Мгновенно послышались звук удара, грохот падения тела на пол, а завершил «мелодию буйства» еле слышимый жалобный стон. К удивлению коменданта, пострадавшим оказался не солдат, посланный с поручением, а командир интендантской роты, решивший лично разбудить отдыхавшего полковника.
– Совсем сбрендил? – В голосе Штелера не слышалось злости, скорее сожаление о содеянном.
Вслед за своеобразным извинением комендант протянул руку и помог державшемуся за ушибленный затылок лейтенанту подняться.
– Что за спешка такая? Война началась, нападение дикарей или пожар в пороховом погребе?
– Виноват, – сконфуженно ответил молодой офицер, протягивая полковнику измятый пакет. – Еще два часа назад вам передать велено было. Я б не беспокоил, но до приезда Его Сиятельства всего ничего осталось…
Комендант взял пакет, вскрыл и бегло ознакомился с содержанием. Новый сюрприз судьбы был принят стоически, на наполовину выбритом, наполовину намыленном лице Штелера не дрогнул ни один мускул.
– Когда господин майор покинул крепость? – задал Штелер вопрос, комкая и разрывая на мелкие части записку.
– Да почти сразу, как со своим гостем распрощался, часа два назад, не ранее…
– Ступай, лейтенант, холодненькое к головушке приложи, – по-отечески посоветовал Штелер и снова заперся в комнате капитана.
На завершение туалета у коменданта осталось не более пяти минут, поэтому он принялся быстро добривать левую щеку и распрощался с мечтою скрыть пудрой следы усталости. До приезда генерал-губернатора он не успевал завершить водные процедуры. Единственное, что Штелер еще мечтал успеть, так это добежать до своих апартаментов и надеть чистый мундир.
Мужлан Шриттвиннер в очередной раз одарил его множеством новых хлопот. Неизвестно, о чем он беседовал с таинственным гостем за накрытым для коменданта столом, но, видимо, этот разговор многое значил. Майор поспешно отправился в расположение переведенных почти вплотную к южной границе войск и жестко поставил Штелера перед фактом, что военный совет пройдет не в крепости, не в его кабинете, а в тренировочном лагере, то есть в непосредственной близи от места начала боевых действий. Полковник давно не принимал участия в военных кампаниях, но армейские порядки знал хорошо. С точностью в девяносто девять и девять десятых процента можно было предположить, что сумасбродный майор решил начать войну немедленно, утром следующего дня, а если точнее, то буквально через несколько часов.
В делах особо важной значимости нет мелочей. Любая оплошность, любая промашка или небольшое отступление от намеченного могут привести к краху тщательно разработанного, выношенного бессонными ночами плана. Мартин Гентар, чей опыт противоборства с разведками, кланами, бандами и прочими облеченными властью и окрыленными безнаказанностью группировками насчитывал не одну сотню лет, чтил строгие правила конспирации, поэтому редко когда ходил в одной и той же одежде долее часа. Несмотря на то, что его шхуна только утром причалила в гавани Денборга и он тут же отправился на встречу с соратником в Гердос, план исчезновения после посещения крепости был продуман заговорщиком до мелочей. Прежде всего, он должен был свернуть в тихую подворотню и там переодеться в припрятанные обноски рабочего с шахт. Затем его путь пролегал в одну из гостиниц с дурной репутацией, где комнаты сдаются на час, а вместе с подушками и прочими постельными принадлежностями сомнительной чистоты в аренду сдаются и дамы. Усыпив красотку не первой свежести, заговорщик должен был переодеться в платье состоятельного горожанина, и только затем отправиться в «Вой вепря». Жить в престижной гостинице опытный конспиратор тоже счел опасным, поэтому, договорившись со служащими о приеме и последующей передаче ему почты, приезжий в очередной раз хотел изменить внешность и под видом убивающего путешествиями скуку дворянина надеялся снять комнату где-нибудь в тихом домике вблизи от крепости. Так Мартин планировал поступить, но происки врагов, неизвестно каким образом прознавших о его появлении в Гердосе, спутали все карты.
Он заметил слежку, как только вышел из ворот крепости и ступил на узенькие, опрятные улочки города. За ним шли двое дворян, естественно, делая вид, что беседуют о куда более важных вещах, нежели невысокий эскулап, несущий свой маленький, слегка выпирающий из-под короткой накидки животик в сторону бедняцких кварталов. Притворщики прекрасно справлялись со своими ролями, и это весьма насторожило Мартина. К тому же под длинными плащами бредущих следом господ могли скрываться доспехи и настоящее боевое оружие, не в пример тонюсеньким шпажонкам, болтавшимся, как соломенные тросточки, у них на боках.
Наверное, было б разумнее оторваться от преследователей: выйти на шумную площадь и затеряться в многоголовой толпе или затеять увлекательные гонки по городским задворкам. Однако в этом случае любознательный Мартин никогда бы не узнал, кто же отважился заняться неблагодарным делом ловли политического смутьяна, мага, да и колдуна, кем он вполне заслуженно слыл во многих королевствах.
Хоть список желавших ему смерти по разным причинам был и огромен, но о посещении герканской колонии не знал никто, даже верные, проверенные годами безупречной службы слуги, следовательно, молодые люди шли за ним по пятам по трем возможным причинам. Первая версия, банальный грабеж, была отвергнута сразу поскольку: ранний вечер и центр города – не самые лучшие время и место для нападения; лекарь, в которого он был переодет, – не самая удачная добыча, чтобы проявлять такую настойчивость; и, наконец, сами преследователи не очень походили на любителей заглядывать в чужой кошель, наоборот, на их лицах было написано презрение ко всему низменному, и в первую очередь к плебейскому грабежу. Второе предположение тоже мало походило на правду. По дороге в колонию его никто не мог узнать, поскольку за три дня он сменил более десятка личин, притворялся то странствующим монахом, то старым пропойцей-моряком, списанным с корабля. Третий вариант казался самым правдоподобным. Парочка следила за ним, поскольку он только что общался с Анри. Люди генерал-губернатора, не привыкшего к тому, что чужаки суют нос в дела, обложили его старого товарища, как зверя в норе, и отслеживали все его контакты с Анри.
Что ж, такая версия была Мартину по душе. Слуги генерал-губернатора не будут утруждать себя долгой слежкой, в которой, кстати, они вряд ли сильны. Стоит лишь магу зайти на менее людную улочку, как противники тут же попытаются затащить его в глухую подворотню, чтобы немного «побеседовать». У колониальных властей не так много времени, чтобы играть в сложные шпионские игры, да и не было должного опыта. Придя к такому выводу, Мартин решил упростить молодым людям задачу, тем более что и у него имелось желание их кое о чем расспросить. К чему тянуть время в ущерб дальнейшим планам, когда рандеву в тиши грязной подворотни все равно неизбежно?
Дойдя до перекрестка, Мартин завернул налево, а затем скрылся в дворике маленького, видимо, заброшенного дома. Ситуация складывалась как нельзя подходящим образом для плодотворного общения. Двор был с трех сторон огорожен высокой стальной решеткой, за которой виднелся пустырь, поросший травой в человеческий рост. Когда охотники поняли бы, что сами превратились в жертв, то вряд ли смогли бы спастись бегством. Конечно, было бы лучше перекрыть единственный путь к отступлению, встать между ними и выходом обратно на улицу, но, к сожалению, Мартин был один и не умел раздваиваться. Магу оставалось лишь рассчитывать на собственную быстроту, завидное умение влиять на умы людей и эффект неожиданности, что, говоря откровенно, в любой переделке давало весомые преимущества. Кроме того, в случае неудачи молодчикам просто удалось бы бежать, заговорщик не рисковал собственной жизнью и поэтому был спокоен, как объевшийся поросятами удав.
Бывает так, что даже самые умные и дальновидные люди становятся заложниками самоуверенности, допускают ошибку в цепочке сложных логических расчетов и не учитывают обстоятельств, которыми нельзя было пренебречь. Мартин не понял, где допустил просчет, но только парочка завернувших вслед за ним в подворотню дворян была на самом деле куда опасней, чем выглядела с первого взгляда, и совершенно не намеревалась с ним говорить.
Почти синхронно скинув плащи, молодые люди вынули из заплечных ножен мечи и стали молча обходить с двух сторон пожилого мужчину в одежде лекаря. В арсенале убийц (цель слежки уже стала ясной, как день) не было ни веревок, ни кляпа, ни стальных цепей, а значит, брать живым странствующего мага они не собирались. Короткие мечи, парадные шпаги и по паре длинных стилетов, искусно прикрепленных к подолам камзолов, говорили о многом, хотя бы о том, что убийцы специализировались на ближнем бое, не любили шума и пренебрегали оружием, которое ловкий враг при удачном стечении обстоятельств мог бы использовать против них, например, метательными ножами и прочими хитрыми штуковинами.
Враги не спешили, оценивающе взирали на почти прижавшуюся спиной к ограде жертву и наверняка гадали, какие сюрпризы скрывает зловредный колдун под широкой накидкой лекаря.
«Опытные мерзавцы или, что еще хуже, предупрежденные… В глаза совсем не смотрят, только на грудь пялятся», – с досадой подумал Мартин, который из-за этого не мог применить большую часть своих трюков, называемых несведущими дилетантами колдовскими чарами. Если хотя бы один из пары пышущих здоровьем и силой мужчин посмотрел ему в глаза, Мартин Гентар мог бы создать иллюзию и без труда перебить обоих, пока они гонялись бы за призрачным противником. Он мог бы их усыпить, заставить кровь закипеть в их жилах, внушить нужные мысли или заставить драться между собой, но наемники поедали глазами складки его накидки и не думали поднимать хищные взоры чуть выше.
– Чем обязан, господа? – как-то некстати произнес маг.
Попытка завязать разговор и немного ослабить бдительность противников не увенчалась успехом. Убийцы по-прежнему стояли молча, ожидая, что именно он нанесет первый удар.
«Ведут себя умно, явно предупреждены! Кто ж они такие? Кто их послал? Неужели Живчик осмелился? Но откуда он мог знать? Ладно, об этом позже! – с прискорбием констатировал Мартин. – Если б они ударили первыми, то преимущество было бы на моей стороне. Ну что ж! Если нападать не хотят, придется сыграть по их правилам».
Трое людей на пустом дворе стояли неподвижно, но вдруг пожилой человек резко присел, а из его рук вылетели две маленькие склянки. Убийца справа от жертвы увернулся и тут же набросился на старика, который, в свою очередь, ловко ушел от рубящего удара мечом и быстро оказался за спиной противника. Наемник ударил локтем, метясь Мартину в нос, но маг уклонился в сторону, а затем его тонкие пальцы вскользь коснулись кадыка врага. Мужчина вдруг стал задыхаться и, упав на колени, выронил меч. В течение ближайшей четверти часа он был уже не опасен, Мартин не раз использовал этот удар, точнее, касание, и знал, что может заняться вторым противником, не опасаясь получить удар в спину.
Убийца помладше немного замешкался. Виной тому была склянка, разбившаяся от соприкосновения с его широкой грудью. Брызги кислоты мгновенно проели ткань камзола, но не добрались до тела. Под одеждой убийцы скрывались легкие и гибкие пластинчатые доспехи, они прервали путь смертоносной жидкости. Хоть содержимое склянки и не причинило убийце существенного вреда, но несколько капель все же попало ему на подбородок. Вместо того чтобы сжать зубы, на время позабыть о мгновенно возникшем на коже ожоге и прийти на помощь товарищу, глупый юнец испугался и стал смачивать платок водой из фляги, чтобы стереть с лица остатки губительного раствора. Такое же самое легкое прикосновение пальцев к его кадыку решило исход скоротечной схватки.
– Предупрежденные, но плохо обученные, – подивился вслух Мартин, оглядывая поле сражения, на котором победа досталась ему столь легко. – Интересно, какой же болван послал их на убой?
– Я, – внезапно прозвучал за спиной изумленного мага какой-то неестественный голос.
В затылок Мартину уперлось что-то твердое и холодное, судя по всему – дуло пистолета.
Естественно, только что проделавший путь из Денборга в Гердос генерал-губернатор не был доволен решением Шриттвиннера перенести время и место военного совета. Обычно аристократы, да еще занимавшие высокие посты на королевской службе, не утруждались необходимостью скрывать свое недовольство возмутительными поступками нижестоящих, но, к удивлению Штелера, граф промолчал и не позволил членам своей свиты обсуждать поведение выскочки-майора. Пробыв в крепости Гердоса не долее десяти минут, кортеж из четырех карет и полуэскадрона первого денборгского полка направился к южной границе.
Генерал-губернатор не удостоил полковника чести ехать с ним в одной карете, чему, если быть искренним, Штелер несказанно порадовался. Ему и так надоела вязкая паутина намеков и двусмысленных речей, сводящие с ума пересуды и предположения, выстраиваемые на пустом месте. Вытянув подготовку кампании фактически на своих плечах, Штелер жаждал тишины и покоя. Он ждал того сладкого момента, когда свершится необратимое: батальоны солдат ринутся в бой, и начнется хоть какое-то реальное действие, а не эта изматывающая, изнурительная тянучка, на самом деле не стоящая даже ломаного гроша.
На невидимом фронте обучения солдат гердосского гарнизона, подготовки технических средств, заготовки амуниции и провизии полковник бился один, в то время как правитель колонии только и сделал, что перепоручил свои задачи ленивым, медлительным дармоедам-чиновникам, главных из которых сейчас и тащил на совет, поскольку сам не мог дать вразумительного ответа ни по одному из важных вопросов.
В первой карете небывало большого по меркам колонии кортежа ехали сам сиятельный граф, его противный секретарь – незаменимый специалист по сплетням, наветам и доносам, – а также казначей, не оставлявший надежды хотя бы в дороге убедить правителя, что война – очень накладное предприятие с непредсказуемыми потерями и сомнительными шансами на превосходящую расходы прибыль. Во втором экипаже важно восседали четверо мрачных полковников, командиры денборгских полков. В третьей карете дремали штатские чины, которых прихватили с собой так, на всякий случай: начальник порта; главный интендант колонии, на чьи плечи в случае победоносного шествия по чужим землям выпала бы ответственная задача перевезти в Денборг все награбленное добро; и специально приглашенный из Геркании картограф. Четвертая карета скорее выполняла функцию грузовой повозки, она была доверху забита всякими мелочами, делающими путешествие не столь некомфортным.
Вся эта кавалькада, напоминавшая более похоронную процессию, двигалась слишком медленно, поскольку кучера боялись в темноте проехаться по кочкам и растрясти внушительные телеса важных господ. Из-за этого генерал-губернатор со свитой прибыл в расположение войск лишь к двум часам ночи, то есть на полчаса позже установленного Шриттвиннером срока.
Как только Штелер выбрался из седла, а его ноги коснулись земли, на коменданта напала дремота. Он даже немного позавидовал низшим чинам, которым не нужно было сейчас тащиться в штабную палатку и до самого утра быть свидетелями незабываемого зрелища: словесной битвы мужлана-солдафона с лучшими представителями избалованной, изнеженной и незаслуженно амбициозной колониальной знати. Штелер даже посочувствовал выскочке-майору, которого в душе ненавидел. Его должна была стереть в порошок, уничтожить как военная, так и придворная кодла, если, конечно, сиятельный граф не соизволит вовремя произнести перед своей элитной сворой кулуарных героев-лизоблюдов магическое заклинание: «Фу!»
В штабной палатке было тесно, в ней едва помещался стол, на котором лежала собственноручно начерченная майором карта приграничных герканских земель и упрощенный схематический рисунок филанийской колонии, а еще – четырнадцать человек – участников судьбоносного совета. Зашедшему в палатку последним Штелеру нашлось место лишь у входа.
– Господа, война начнется в пять часов утра, то есть менее чем через три часа! – Майор Шриттвиннер, по личному распоряжению генерал-губернатора ведущий военный совет в полевых условиях, сразу взял быка за рога и поставил присутствующих перед фактом. – Все недовольства потом, сейчас же приступим к делу!
По рядам присутствующих мгновенно пронесся ропот, но стоило лишь графу щелкнуть пальцами, как он мгновенно затих.
– И еще, господа, совет военный, а у нас тут чересчур много штатских набежало… – Майор сделал паузу, давая понять, что присутствие некоторых персон крайне нежелательно, однако никто из чиновников не сдвинулся с места. – Выражусь яснее всех, кто не при эполетах, прошу на выход!
Собравшиеся зашумели, громче всех возмущался казначей, с пеной у рта утверждавший, что должное финансирование важнее всех стратегических и тактических маневров, вместе взятых. Генерал-губернатор на этот раз промолчал, наслаждаясь зрелищем того, как беснуется шайка его придворных, терзая в гневных выпадах майорскую плоть. Лишь когда щеки майора Шриттвиннера стали пунцовыми, а тяжелый кулак сжался и вот-вот должен был ударить по столу, сиятельный граф величественно, как настоящий король, приказал всем штатским удалиться.
После этого в штабной палатке стало куда спокойнее и намного легче дышать. Генерал-губернатор, пятеро полковников, включая Штелера, и трое майоров заняли места вокруг стола и стали с нетерпением ожидать, чем же их порадует полководец-самозванец.
– Господа, не буду таить, положение наше прескверное, – уверенно обратился к оставшимся офицерам Анри, несмотря на явный недоброжелательный настрой аудитории. – Как вам уже сообщил Его Сиятельство, наш король приказал в кратчайший срок начать боевые действия против соседствующей с нами филанийской колонии и поднять герканский флаг над Марсолой, Дергом и прочими населенными пунктами неприятеля. Приказ Его Величества – закон и обсуждению не подлежит, поэтому все ваши разумные аргументы, что мы не готовы к войне, прошу оставить при себе!
– Давайте без прелюдий, майор! Мы с вами не на балу и не средь судейских крючкотворцев. Говорите по существу! – произнес полковник Квингер, командир первого денборгского кавалерийского полка.
Штелер искренне позавидовал своему коллеге, тот был не в курсе «особых полномочий» майора, поэтому мог позволить себе разговаривать с порученцем короля, как с обычным, младшим по чину офицером. Хотя, с другой стороны, Шриттвиннер не любил, когда его не слушают, а что еще хуже перебивают и перечат, он мог как морально, так и физически раздавить полковника прямо на месте, несмотря на его седины, награды и эполеты.
– По существу? Извольте, полковник, – Анри проявил завидную выдержку и благосклонно отнесся к желанию присутствующих не тратить время на лишние разговоры. – Вообще-то начало кампании планировалось только через три дня, но в связи с тем, что до меня дошла информация о возможном раскрытии филанийской разведкой наших намерений, нужно выступать немедленно, чтобы противник не успел предпринять шаги по укреплению своих позиций.
– Позвольте узнать, господин майор, какая такая информация достигла ваших ушей и каким путем, конечно, если это не военная тайна? – произнес генерал-губернатор пренебрежительно и надменно.
– Никакой тайны нет, Ваше Сиятельство, – мгновенно парировал Анри, предвидевший этот вопрос и знавший, как быстро вернуть разговор в нужное русло. – На будущее я попросил бы вас больше заниматься практической реализацией моих «советов» лично и меньше перепоручать конкретные шаги вашему окружению. Я не знаю, кто из ваших слуг не умеет держать язык за зубами или вступил в сговор с врагом, но о подготовке к войне сейчас болтает каждый грузчик в порту Денборга. Поэтому я и сказал, что, ВОЗМОЖНО, наши планы стали уже известны неприятелю. Не знаю, как вы, Ваше Сиятельство, но я не хочу рисковать. Не мне объяснять вам, что невыполнение или ненадлежащее выполнение приказа короля по герканским законам приравнивается к измене.
После слова «измена» настрой слушателей резко изменился. Каждый участник совета, включая самого генерал-губернатора, превратился в слух и не решался более прерывать порученца венценосной особы.
– Итак, мы выступаем через несколько часов, и обсуждению этот пункт не подлежит! – В качестве наглядного доказательства непреклонности своей позиции Анри легонько стукнул кулаком по столу. – В нашем распоряжении не очень много сил. Два кавалерийских полка, расквартированных в Денборге, и четыре линейных пехотных полка, два из которых не полностью укомплектованы. Итого семьсот пятьдесят девять всадников, включая офицерский состав, и всего тысяча двести шестьдесят семь пехотинцев. Еще около трех с половиной сотен солдат выделено в егерские отряды и инженерную роту. Из артиллерии мы имеем три батареи двадцатичетырехдюймовых орудий и одну вспомогательную батарею, скомплектованную из орудий, снятых со стен гердосской крепости. С одной стороны, это много, наши силы почти в два раза превосходят численность войск противника, но, господа, прошу учесть следующие не благоприятствующие нам обстоятельства: во-первых, пограничные укрепления врага весьма удачно расположены и должным образом оборудованы. Форсировать озеро будет непросто, и без серьезных потерь нам не обойтись. Во-вторых, мы будем вести наступательные боевые действия на местности, которую совершенно не знаем, – майор указал на схематичный рисунок, где между пограничным рубежом и Марсолой простиралось огромное белое пятно. – В-третьих, местность на филанийских землях более лесистая, а у неприятеля имеется многочисленное подразделение, хорошо обученное для ведения войн именно в лесу.
– Уж не о пресловутом ли филанийском ополчении вы упомянуть-то изволили? – рассмеялся командир второго денборгского пехотного полка.
– Похвально, что вы информированы, полковник, но прошу вас, не допускайте ошибку, не сравнивайте дружины вольных охотников со стадом деревенских увальней в ржавых кольчугах и с тесаками за поясом, – парировал майор. – Они хорошо знают местность и, насколько я в курсе, прекрасно вооружены, метко стреляют, умеют расставлять ловушки и отменно организуют засады. Что же касается ближнего боя… – майор Шриттвиннер выдержал эффектную паузу. – Скажите, полковник, сколько человек из ваших солдат отважатся в одиночку, только с вилами наперевес, пойти на медведя?
Оппонент не ответил, ему не нашлось, что возразить, и Анри продолжил:
– Четвертое обстоятельство не в нашу пользу – непредсказуемая реакция дикарей. Поддержат ли урвасы филанийцев или нет, никто предсказать не может. Кроме того, мы не знаем, как поведут себя маковы, узнав, что наши войска ушли на чужие земли. На время войны нам придется снять все отряды с пограничных застав и перевести их в Гердос и Денборг. К тому же необходимо перед началом действий выделить из каждого пехотного полка по роте солдат и отправить их для пополнения гарнизонов, в которых сейчас лишь интендантские роты. Надеюсь, вы разделяете мою точку зрения, что дельце нам предстоит непростое?
Члены совета кивнули.
– Вот и отлично, тогда перейдем к плану кампании. Прошу слушать внимательно и не перебивать! Форсирование безымянного озера на южной границе пройдет здесь, – Анри, пренебрегая указкой, ткнул пальцем в карту и провел ровную, прямую линию от одного берега до другого. – Время начала операции пять часов утра; к семи штурм оборонительной линии противника должен быть уже завершен. Операция будет осуществлена лично под моим командованием силами частей гердосского гарнизона.
– А вы уверены, что управитесь за два часа? – На лице полковника Квингера, впрочем, как и у остальных членов совета, было заметно недоумение.
– Уверен, полковник, иначе бы не говорил, – губы майора угрожающе сжались.
Анри Шриттвиннера, настоящее имя которого было Анри Фламер, ужасно нервировало недоверие старших по званию офицеров. В душе он проклинал своего давнего компаньона и соратника, возведшего его лишь в чин майора, да еще не гвардейского. «Если учесть численные пропорции офицерского состава герканской армии, то полковников почти в четыре раза меньше, чем майоров, следовательно, ровно в четыре раза уменьшается вероятность того, что какая-нибудь нелепая случайность погубит наш план. Не артачься, дружок, стань майором!» – обосновал свою позицию Мартин Гентар, вручая Анри мундир с майорскими эполетами.
– Единственная причина, по которой я детально не расписываю эту часть плана, это то, что большинства присутствующих она абсолютно не касается!
– Позвольте, так что это за совет такой?! – возмутился полковник Айвер. – Это возмутительно, вы ставите нас перед фактом, а нашего мнения и не спрашиваете!
– Вы правы, мне оно нисколько не интересно, – жестко заявил Анри и приготовился опустить кулак или на крышку стола, или на голову смутьяна. – Хорошо, господа, назовем наше собрание не советом, а, к примеру… – Анри задумался, подбирая наиболее точную и наименее обидную для присутствующих формулировку, – … читкой приказа. Всем вам четверым, – полководец указал пальцем на каждого из командиров денборгских полков, – надлежит срочно вернуться в свои части, вывести их из Денборга и, совершив марш-бросок, прибыть к северному берегу озера не позднее семи часов утра. В половине восьмого вы приступаете к переправе, поэтому не забудьте прихватить инженерную роту с плотами, стоящую лагерем сейчас вот здесь, – палец Анри указал место на карте чуть южнее герканской колониальной столицы. – К десяти часам переправа должна быть завершена. Два с половиной часа – вполне реальный срок, ведь вашим солдатам не придется переправляться под огнем противника. Наша основная цель – Марсола, это единственное поселение филанийцев, которое можно назвать настоящим городом. Захватив его, мы фактически захватим колонию; овладеть остальными населенными пунктами не составит труда. Всё, господа офицеры, дальнейшие указания по маршруту и порядку передвижения получите на том берегу озера в десять утра. Что же касается вас, господин Квингер, – Анри специально не обратился к кавалерийскому полковнику по званию, – вашему полку придется с ходу, не дожидаясь инструкций, пойти на прорыв в сторону филанийской столицы. Избирайте открытые участки местности, сторонитесь леса и обходите укрепленные пункты противника, если такие попадутся на пути, и не забывайте регулярно отсылать вестовых. Ваша задача не только, не дав противнику опомниться и собраться с силами, дойти до Марсолы, но и произвести разведку местности. Встретите крупные силы, в бой не вступать, отходите, ваша кавалерия нам еще пригодится! Все, господа полководцы, по коням и в части, я жду вас в десять утра на южном берегу озера!
Высший командный состав колониальных войск удивленно таращился на пехотного майора. Затянувшееся молчание грозило смениться не ропотом, а бурей возмущения, но на помощь своему недипломатичному «советнику» пришел генерал-губернатор:
– Господа, по-моему, приказ предельно ясен, и вам следует немедленно приступить к его исполнению. Письменное подтверждение вы получите чуть позже у моего секретаря.
Командирам денборгских полков не оставалось ничего иного, как подняться с мест и покинуть штабную палатку.
– Ваше Сиятельство, – обратился Анри к генерал-губернатору, как только ворчащие полковники удалились, – мне кажется, вам лучше отправиться в Денборг и лично проконтролировать сборы. Необычайно важно, чтобы подкрепление оказалось на том берегу не позднее десяти часов утра. Если мои худшие предположения верны и филанийцы уже предприняли меры, то их основные части или на марше, или уже находятся невдалеке от пограничной линии. Вы же не хотите, чтобы после удачного штурма враг опрокинул бы доблестных солдат гердосского гарнизона в озеро!
– Я понял, майор, – произнес генерал-губернатор тоном, означавшим: «Я понял, майор, мое присутствие вам лишь мешает». – Надеюсь, вы взвесили все «за» и «против». Надеюсь, мне не придется жалеть, что я следую вашим «советам».
«Как будто у тя другой выход есть, петух с павлиньим хвостом!» – подумал Анри, когда сиятельный граф проследовал за столичными полковниками на выход. Штабная палатка опустела, за столом остались лишь полковник Штелер, старший артиллерийский офицер, майор Бомвер, и двое майоров, временные командиры недоукомплектованных полков гердосского гарнизона.
– Ну вот, господа, мы и остались одни… почти осиротели, – не скрывая усмешки, произнес Анри, когда снаружи донесся топот копыт, крики возниц и скрип рессор отъезжавших карет. – На нашу долю выпала самая трудная задача – форсировать озеро под шквальным огнем неприятеля и избежать больших потерь. Мне думается, следует поступить так…
Анри вместе с тремя остальными майорами склонился над картой, но им помешал приступить к совещанию сдавленный кашель полковника.
– Наверное, я здесь лишний, – прохрипел Штелер, всего минуту назад ощутивший первые симптомы простуды. – Я свое дело по снабжению уже сделал, а что касается командования, то вы взяли его на себя, так что позвольте откланяться.
– Вы обижаете меня, полковник, – изобразил на лице смущение Анри. – Неужели вы могли подумать, что я мог лишить вас заслуженной чести принять участие в штурме, который, несомненно, войдет в учебники военного дела. Присоединяйтесь, полковник, подойдите к столу! Как раз для вас у меня особое поручение, как раз вы-то и сыграете первую скрипку в нашем утреннем концерте.
– Добро пожаловать в Гердос, ваше Колдовское Могущество, или как вас, колдунов проклятых, принято величать?
Голос незнакомца, приставившего пистолет к голове Мартина, был неприятным. Фраза прозвучала не как вопрос или приветствие, а как набор несвязных слов, но грамматически правильно согласованных и расположенных в нужном порядке. У Мартина возникло неприятное ощущение, что к нему обратился не живой человек, а механический болван наподобие тех причудливых уродцев, которых иногда со скуки собирали его коллеги – опальные маги. Впрочем, это было лишь ощущение, такое же, как холод стали давившего на затылок пистолета. Разум же сразу представил магу ответ на вопрос, почему покусившийся на его жизнь злодей говорил именно так: сухо, отрывисто, неестественно. Он был иноземцем, прекрасно освоившим герканский язык и знавшим, что, сколько бы он ни упражнялся в фонетике чужой речи, все равно допускал бы мелкие ошибки, свойственные его родному языку. Говоря по-геркански, филанийцы мяукают, как мартовские кошки, и задирают концы интонационных фраз вверх; шеварийцы слегка пришепетывают и оглушают согласные на концах слов; альтруссцы, наоборот, до безобразия озвончают. У представителей каждого народа свои огрехи, а злоумышленник не хотел показывать, из каких он мест родом, поэтому и свел богатый набор звуковых и интонационных рисунков к сухому, схематичному минимуму.
– Во-первых, колдун – слово ругательное. Можешь называть меня магом, не обижусь, – невозмутимо ответил Мартин, медленно поднимая руки вверх, хоть об этом одолжении нападавший его и не просил.
– А что же во-вторых? Начал, так договаривай! – Человек с пистолетом иронизировал, хотя по формальным признакам, то есть по мелодии речи, этого было не понять.
– Во-вторых, навел дуло, так стреляй! Нечего просто так шею морозить, я остеохондроза боюсь. Если же говорить хочешь, то не лучше ли на родном для тебя языке? Поверь, откуда бы ты ни был, я на нем лучше смогу лепетать, чем ты по-геркански!
Хоть незнакомый лекарский термин и кольнул слух убийцы, но это нисколько не отразилось на понимании общего контекста сказанного.
– Что ж, давай поболтаем, колдун, – быстро и весело залепетал по-кольберийски третий наемник, – но только и у меня парочка условий имеется, понравится тебе это или нет.
Гентар не понял, что произошло. Медленно приходящие в себя напарники кольберийца только-только стали подниматься с колен, но вдруг над ухом мага что-то просвистело, и вначале один, затем и другой мужчины завалились на бок и больше не подавали признаков жизни. В отличие от парочки его подручных, кольбериец не чурался использовать метательные ножи.
– А вот, собственно, и оно, мое первое условие, – рассмеялся незнакомец, по-прежнему давивший дулом на затылок мага.
– Мне даже страшно подумать, в чем состоит второе…
– О-о-о, не бойся, сущий пустяк! Сделай два шага вперед, сбрось накидку и повернись, но только осторожно… не искушай!
Мартин и не собирался пока играть в игры с опасным противником: шансы на успех были малы, да и глупо затыкать рот врагу, жаждущему общения. Маг в точности выполнил указания убийцы и, медленно опустив руки, повернулся к нему лицом.
Глазам жертвы предстал ее будущий палач: ничуть не страшный, нисколько не уродливый, а обычный человек из толпы с совершенно неприметной внешностью, разве что губы кольберийца были слишком тонкие и чересчур бледные.
– Ну что, узнал свою смерть? – поинтересовался мужчина, на лице которого появилась ехидная ухмылка.
– Нет, раньше никогда не виделись, – покачал головой Мартин. – А вот за что дружков своих упокоил, понять не могу.
– Они не дружки, а ничтожества, бросовый материал. Полгода пришлось дурней терпеть, пока тебя дожидался, вот и озверел, – вновь рассмеялся нездоровым смешком незнакомец, метясь Мартину точно в лоб. – К тому ж не люблю оставлять свидетелей, хоть они по-кольберски ни в зуб ногой. А ты молодец, здорово по-нашенски болтаешь! Долго учился, жена кольберийка или богомерзкие чары?
– Женитьба и я – понятия несовместимые! У меня слишком избирательное и потребительское отношение к прекрасному полу, – гордо заявил маг, а затем перевел разговор на иную тему: – Ну, а кто ты таков будешь? Почему я твою рожу узнать должен?
– Да так, – пожал плечами незнакомец, – думал, слава меня опережает. Впрочем, чего ожидать от колдуна, потешающего народ козлиной брадою? На твоем месте я б убил мерзавца-брадобрея!
– Веселись, да меру знай, – в глазах Мартина промелькнул хищный блеск. – Пуля в дуле всего одна, а вдруг ее не хватит?
– Не беспокойся, чернокнижник, не промахнусь, – незнакомец вдруг стал серьезен, его лицо приняло официальное выражение, словно на приеме в королевском дворце, а изящный стан слегка изогнулся в поклоне. – Позвольте представиться, милостивый государь, – Анвис Борер, благословенный Единой Церковью и Небесами охотник за всякого рода нечестивой мразью…
Самое интересное, что Мартин действительно много раз слышал это имя, но не только не знал живую легенду охоты на ведьм, колдунов и прочих приспешников темных сил в лицо, но даже не предполагал, что его скромные деяния могли заинтересовать такую известную личность.
Как бы то ни было, а происходившее сейчас, на этом пустынном дворе, никак не было связано с затеянным им конфликтом между колониями двух королевств. Вот и нашелся ответ на сложный вопрос: за ним просто охотилась Единая Церковь. Мартин обрадовался и позволил себе улыбнуться, что, однако, было воспринято как вызов и спровоцировало приступ ярости у довольно галантного до этого момента противника.
– Лыбишься, колдун, усмехаешься?! Думаешь, я не в силах отправить тебя обратно в преисподнюю?! – брызгая слюной, сверкая глазами и тряся перед носом мага пистолетом, верещал Борер, оказавшийся на самом деле обычным фанатиком – несчастным, затравленным, привыкшим скрывать ущербность своего внутреннего «я» за лицемерной маской холодного безразличия и Веры. – Ты хоть догадываешься, как долго мне пришлось ждать этого прекрасного дня?!
Гентар молчал. К чему говорить, когда известный охотник за нечистью сам пел соловьем? Фанатиками, как и душевнобольными, движут не эмоции, не расчет, а навязчивые идеи, превращающиеся в смысл существования. Мартину было искренне жаль бесновавшегося перед ним Борера, поскольку борец за дело Добра и Света давно перестал различать, кто коварный враг, а кто невинная жертва. Он измерял жизнь не привычными вехами – детство, юность, создание семьи, воспитание детей, внуков, – а телами сожженных ведьм, заколотых осиновыми колами вампиров и застреленных серебряными пулями оборотней. Инструмент, предназначенный для копания в грязи, сам дурно пахнет да и выглядит не очень. Как Единая, так и Индорианская Церкви использовали благородные порывы таких людей, марали их души грязной работой, а затем безжалостно выбрасывали на помойку истории.
– Целых три года я следил за тобой, пока у тебя интерес имеется в герканской колонии. Пришлось к придурку-губернатору в слуги податься. Ты хоть представляешь, что это за мразь, какие он делишки проворачивает, как над людьми измывается?!
Вытянутая рука с пистолетом дрожала, чернота дула находилась на уровне глаз. Мартину казалось, что вот-вот палец нажмет на курок и мир перед его глазами померкнет. А Борер все кричал, все изливал свою душу, испытывая наслаждение от момента достижения заветной цели.
– Вот и пристрелил бы графа, скольким бы людям доброе дело сделал, – вставил реплику в чужой монолог Мартин, но возбужденный оратор не обратил на нее внимания.
– Целый год ждал, бегал на побегушках, уж думал – ошибся, но тут твой дружок появился! Вы же с ним не разлей вода: где он, там и ты, где ты, там и он!.. Все, спета твоя мерзкая песня, гадкий колдун, не будешь больше над честными людьми измываться! – Анвис Борер внезапно успокоился, а его рука перестала дрожать. – За мерзавцев этих не беспокойся, – охотник за нечистью кивнул в сторону остывающих тел его подручных. – Они слуги губернатора, подонки, такие же, как и он сам…
Гентар не стал разубеждать Борера, что не является исчадием ада или обыкновенным мерзавцем, использующим свои способности во вред людям. Подобная речь была бы бесполезной, да и прозвучала бы под дулом пистолета крайне неубедительно.
– У тебя всего один выстрел. Если уверен, что убьешь, нажимай на курок, но после – не обессудь…
Мартин хотел еще что-то сказать, но не успел. Тишину дворика разорвал выстрел, в воздухе заклубилось облако дыма, запахло порохом, а в голове мага, причисленного церковью к чернокнижникам, появилась дырка внушительного размера.
– Я всегда уверен! Прощай, колдун, – с печальной усмешкой исполненного долга изрек Анвис Борер и, даже не дождавшись, пока убитый враг упадет к его ногам, пошел прочь со двора.
В этом как раз и заключалась роковая ошибка охотника за детищами тьмы. Раскачивающийся мертвец не упал, а всего лишь нагнулся, достал из лежавшей на земле накидки склянку и метким броском направил сосуд с кислотой точно в затылок Анвиса. Раздался душераздирающий крик, началась агония разъедаемой плоти, но никто этого не услышал и не увидел, кроме ворон, мгновенно вспорхнувших с деревьев. Уже неживой легендарный охотник за нечистью не знал, что слышащего Зов моррона нельзя убить всего одним выстрелом, пусть даже в упор. Фанатики глухи к гласу рассудка и не понимают великодушных намеков врага.
Глава 11
Не будите спящего дракона!
Хотя монах-прислужник – невысокий духовный сан и на его плечах не лежит тяжелый груз ответственности за духовность паствы, но все равно у него множество дел и хлопот, начиная с помощи священнику в проведении религиозных обрядов и заканчивая поддержанием в храме чистоты и порядка. Согласно традициям Индорианской Церкви, утренний молебен должен был начаться ровно в шесть. Сомневаясь, что хоть кто-нибудь из верующих посетит церковь, и искренне надеясь, что преподобному отцу Патриуну хватит ума отменить службу, пока не уладятся дела с городской управой, не утихнут слухи о проклятии, а пребывавшая более года в запустении церковь не будет приведена в божеский вид, юный монах все-таки поднялся с постели в половине пятого утра. За полтора часа до начала священного действа ему нужно было успеть переделать несколько неотложных дел: подготовить зал, протереть со скамей да окон налетевшую пыль; помыть полы; разобраться в заваленной всяким барахлом кладовке; найти недостающий церковный инвентарь и приготовить завтрак из скудных запасов съестного, которых даже при жесткой экономии не хватило бы долее, чем на три дня.
Вооружившись ведром да тряпкой, юноша бойко спустился вниз, вбежал в зал и… обомлел, потеряв на какое-то время дар речи вместе с возможностью двигаться. Двери церкви были распахнуты настежь. На третьей по счету скамье от алтаря, широко расставив ноги и опершись локтями на колени, гордо восседал рослый дворянин и трапезничал.
Судя по дорогому дорожному костюму темно-коричневого цвета, мужчина был из благородного сословия, привык к походам и войнам, а также давно не ведал, что такое отсутствие средств. Высокие охотничьи сапоги плавно переходили в кожаные брюки. Верхнюю часть широкоплечего и наверняка мускулистого туловища прикрывала обтягивающая стан кожаная куртка с доходящим аж до подбородка глухим воротом. Все без исключения одеяние незнакомца было из кожи, очень гладкой, поблескивающей под лучами пробивавшегося внутрь церкви сквозь закрытые ставни солнца. Юный монах был несведущ в моде иных королевств, но мог точно сказать, что портной, пошивший такой странный наряд, не был ни жителем колонии, ни филанийцем. Кроме еще невиданного фасона платья поразил юношу и способ выделки шкуры неизвестного зверя, ставшего одеждой незнакомца. Поверхность кожи была идеально гладкой, не видно было даже швов, но в то же время она как будто состояла из отдельных квадратиков примерно одинаковой величины. Наверное, именно из-за этой особенности обработки материала монах не мог отделаться от ощущения, что храм посетил не человек, а принявший форму человеческого тела переросток-змей или ящерица, к тому же отбросившая хвост и отрастившая длинные черные как смоль волосы, ниспадающие на плечи и струящиеся блестящими ручейками по спине.
Лицо чужака удостоилось особого внимания буквально остолбеневшего Ну. Оно было божественно красиво, несмотря на раздувавшиеся, словно у жабы, щеки, постоянно находящуюся в движении нижнюю челюсть и кусочки зелени, прилипшие к губам и подбородку. Незнакомец ел быстро, хоть и тщательно пережевывая. Он запихивал съестное в рот, ничуть не заботясь о том, что некоторая часть снеди летит на пол и на его штаны чуть ниже широкого и тоже кожаного пояса.
Монах не моргая уставился на чужака и силился понять, кто же перед ним: воин, не доверявший эскулапам и поэтому всегда таскавший с собой обшарпанный ларь с пробирками да ретортами, или странствующий лекарь, использующий грозную абордажную саблю, сейчас покоившуюся на скамье, и два торчащих из-за пояса пистолета исключительно в качестве инструментов для приготовления зелий, мазей и смесей.
Появление в молельном зале юного монаха не лишило аппетита красавца-богохульника, скорее наоборот – возможность конкуренции раззадорила желудок, поскольку руки незнакомца заметно быстрее стали отправлять в рот редиску, лук и куски почти превратившегося в заплесневелые сухари хлеба. У Ну возникло подозрение, что запас убогой провизии мужчина не принес с собой, а бессовестным образом позаимствовал из церковной кладовой, дверь которой была открыта.
– Чего глазища сонные выпучил, малец? Подь сюды! – раздался мужской баритон, приятный, несмотря на то, что забитый едою рот незнакомца не смог правильно прочавкать больше половины звуков.
Пожиратель церковных запасов неожиданно выкинул вперед руку, не для того, чтобы поймать за полы рясы, а всего лишь жестом подозвать к себе юношу, что, однако, привело к совершенно противоположному результату. Монашек испугался, резко отскочил назад и стукнулся спиною о стену, с грохотом выронив из рук, к счастью, еще пустое ведро.
– Ты б поосторожней на стенку прыгал, так и подавиться с испугу можно, – проворчал незнакомец, вернувшись к поглощению пищи. – Что это у тебя, Ну, за манера такая – гостей акробатическими трюками встречать? Кстати, те еще упражняться да упражняться нужно, пока что погано совсем получается…
– Кто вы? Откуда имя мое знаете? – пролепетали побелевшие губы трясущегося со страху юноши, почти подростка.
– Меньше вопросов, мой друг, больше дела, – поучительно произнес мужчина, отправив в широко разинутый рот целый пучок жухлого укропа. – Чего замер, как будто сам Святой Индорий пред тобою явился, да еще нагишом? Беги за дружком-охотником, разговорчик важный к вам обоим имеется, а с каждым по отдельности речи задушевные вести – язык отвалится!
– Я позову преподобного отца Патриуна, вы ему можете изложить вашу просьбу, – пролепетал юнец, бочком по стеночке отступая к двери, ведущей в жилые помещения храма.
– Вот дурья башка! – выразил негодование мужчина, не сильно, лишь символически, ударив кулаком по скамье. – Говорят же тебе охотника позови! А к преподобному отцу не суйся, заболел он, пущай отлеживается!
Известие о недуге старенького священника, как ни странно, привело юношу в чувство. Он перестал обтирать рясой грязную стену, а заодно и прекратил испуганно трясти головою, что, надо признаться, со стороны казалось довольно забавным действом.
– Давай, давай, милый ты мой, неуклюжий да неповоротливый! Одна ножка здесь, другой уже в комнатушке Аке быть положено! – придав своему лицу строгое выражение, поторопил незнакомец монаха, а затем, чтобы окончательно успокоить и приободрить трусишку, более мягко добавил: – Я не чужак и не злодей, я внучатый племянник преподобного отца, кстати, зовут меня тоже Патриун. Поспеши наверх, милок! Времени мало, время не терпит!
Наконец-то монах очнулся и, кивнув, довольно шустро скрылся за дверью. Дракон полагал, что процесс пробуждения уставшего после ночного гулянья охотника займет, как минимум, четверть часа, и у него хватит времени, чтобы уничтожить все без остатка запасы съестного. Однако он ошибся, рослый охотник вместе с юнцом прибежали в зал уже через двенадцать минут, и последней полудюжине головок редиса все-таки удалось уцелеть.
Как и в прошлый раз, когда священника тряс за грудки озверевший чиновник, охотник появился в неглиже, а его кулаки угрожающе сжимались, поигрывая намозоленными костяшками. На воинственно нахмуренном лице Аке не было видно последствий ночного гулянья, скорее всего, он вообще не отлучался из церкви. Дракон лишний раз убедился, что был прав, предположив тесную, куда более прочную и продолжительную, чем узы охотничьего братства, связь между маркизом и ворчливым силачом. Аке явно выполнял приказ своего собрата по клану морронов, причем не только следил за священником, но и оберегал его жизнь от всевозможных неприятностей. Эффектное появление притворщика-охотника тоже косвенно свидетельствовало о правдивости речей маркиза. Пресловутый полковник действительно существовал, и морронам до сих пор плохо удавалось предсказывать его шаги, иначе бы Аке не пожирал незнакомца таким гневным взглядом, а сзади в его видавшие виды панталоны не был бы заткнут топор.
Предстать в новом обличье можно было по-разному, как, впрочем, имелось и множество способов объяснить внезапное исчезновение старика-священника. Воспользовавшись тем, что о жизни преподобного отца в колонии мало кто знал, дракон решил пойти по самому простому пути и даже не счел необходимым изменить звучное имя, к которому за столько лет уже привык. Выбранная наспех легенда была проста и безупречна. Конечно, при желании можно придраться ко всему, но дракон знал, как избежать опасных ситуаций и не позволить желаниям жертв обмана быть подкрепленными реальными возможностями. Буквально за пять минут общения хитрец умудрился не только успокоить взбудораженных его появлением обитателей церкви, но и расположить их к себе. История, кратко рассказанная им, быстро ознакомила парочку с его жизнью:
«… Его окрестили Патриуном в честь известного когда-то родственника-миссионера. Полное имя звучало немного комично – Патриун Бьерож, поэтому матросы и офицеры филанийского военного фрегата „Пояра“, на котором он служил лекарем третьего ранга, величали его за глаза не иначе, как: „Бей рожи!“, что, впрочем, нередко соответствовало истине. Два года назад ему надоело бороздить моря вместе с командой, не имеющей дурной привычки болеть обычными болезнями, но зато довольно часто попадавшей под пиратские ядра и сабли, и он ушел в отставку.
Жизнь в родном городе протекала довольно приятно, хотя и скучно, поэтому преуспевающий эскулап довольно часто хандрил. От серости размеренной провинциальной жизни ему не позволило окончательно зачахнуть странное письмо, пришедшее от знаменитого двоюродного деда. Преподобный отец Патриун, или, как его называл отец лекаря, Патриун старший и Великий, предложил ему место целителя при церковной больнице в Марсоле. (Фантазия дракона разыгралась, и он вкратце описал далеко идущие планы священника по созданию не только больницы для бедных, но и приюта для осиротевших детей.) Мало кто из умельцев лечить людей способен бросить хорошую практику и сломя голову отправиться неизвестно куда, да еще по зову дальнего родственника, которого даже ни разу в жизни не видел. Однако чувство долга, призывающее позаботиться о родном старике, унаследованный авантюризм и неприятие размеренно текущей жизни подтолкнули бывшего судового врача военного филанийского флота на весьма необдуманное приключение.
Первая встреча двоюродных деда и внука произошла уже в филанийском порту, перед самым отправлением шхуны, привезшей священника в Дерг. К несчастью, путешествовать вместе тезкам помешали бывшие сослуживцы лекаря. Их сильно пострадавший в шторме корабль ремонтировался в порту, а его команда шумной гурьбой кочевала по всем кабакам. Патриун-младший не мог обидеть морских вояк, тем более что со многими из них почти породнился. Он не нашел в себе сил отказать предложению опрокинуть с ними пару десятков стаканчиков, поэтому задержался и прибыл в колонию почти на целых два дня позже занедужившего старика…»
– Складно поешь, – проворчал Аке, выкладывая на скамью довольно большой топор, неизвестно каким чудом уместившийся в его нижнем белье, а затем сам сел напротив внука священника. – Да, вот только, чтобы понять, брешешь ты или правду говоришь, надоть мне со стариком покалякать. Я наверх щас схожу, а ты здеся пока побудь и смотри, не озорничай! Сбегешь или мальчонку обидишь, – квадратный подбородок охотника, обрамленный свалявшейся бородой, кивнул в сторону Ну, хоть и все еще испытывавшего неуверенность, но успевшего прийти в себя от потрясения неожиданной встречи.
– Ага, сходи, сходи, – поддакнул Патриун-младший, – но только обратно не возвращайся! Если порог его кельи переступишь, я тебя в ней и запру на месяц, а то и на два…
Читать бесплатно другие книги:
