Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг Павлищева Наталья
– Я знаю, потому и организовал там. Не совершать же настоящее нападение на вас. Хотя, можно бы, чтобы похитить мою госпожу…
– Вы сумасшедший, немедленно слезайте! – зашипела на Аласкара девушка, но сквозь нарочито сердитые нотки в ее голосе Латифа услышала то, что и ожидала услышать – влюбленность и восторг.
Но их болтовня становилась опасной, потому кормилица повернулась, слегка закряхтев, на своем месте. Айше перепугалась:
– Кормилица может проснуться! Слезайте!
Аласкар тихонько рассмеялся, было слышно, как он осторожно скользит вниз, почти прошептав на прощанье:
– Сладких снов… до завтра…
Айше долго не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок, млея от восторга и ужаса. Не спала и Латифа, пытаясь понять, как же ей поступить. Выдавать свою любимицу она вовсе не собиралась, дать понять, что все слышала, значило оттолкнуть девушку от себя, но и просто молчать тоже нельзя. Где же виделись эти двое, что им было о чем вспоминать и обладателю красивого голоса нашлось за что извиняться? Как бы это узнать?
Кормилица так ничего и не придумала, но на следующий день нечаянно выдала свою любимицу султанше.
Айше ходила словно во сне, стараясь сдержать улыбку и витая мыслями в облаках. Это было так непохоже на обычно язвительную и живую девушку, что Роксолана забеспокоилась:
– Что это с ней, не выспалась?
– Влюбилась, – махнула рукой Латифа и тут же прикусила язык, но было поздно.
– В кого? Говори толком!
Когда госпожа задает вопросы таким тоном, лучше отвечать добром, потому что ответишь все равно, только последствия будут плачевны. Пришлось сознаваться.
– Аласкар… Я надеялась, что он вернется. Ну-ка, повтори еще раз, что слышала?
Султанша обещала не выдавать кормилицу и попросила сделать вид, что ничего не произошло. Это далось Латифе с трудом, если бы ни полусонное состояние самой Айше, скрыть свою осведомленность кормилица не сумела бы.
В тот вечер Айше и вовсе не могла заснуть, но не крутилась, лежала тихо, как мышка в норке, прислушиваясь.
Луна уже совершила часть своего еженощного пути, когда мужская фигура легко и бесшумно скользнула через забор в сад. Оставалось только удивляться способности Аласкара преодолевать любые преграды, ведь сад вокруг дома, где жила семья султана, прекрасно охранялся. Но даже собаки не подали голоса, словно шпион был лучшим другом сторожевых псов.
Аласкар уже взялся за ствол дерева, чтобы легко вскарабкаться по нему до ветки и по ней к заветному окну на втором этаже, как вдруг услышал тихий голос из окна первого этажа:
– Господин Аласкар, не спешите. Зайдите сначала в наши покои…
Голос султанши был спокоен и едва слышен, только такое чуткое, тренированное ухо могло уловить ее почти шепот. Ему бы удрать, но куст рядом с деревом (недаром Аласкару показалось, что сад словно стал гуще, чем вчера) вдруг превратился в двух рослых дильсизов, безмолвно взиравших на романтика-неудачника.
– Идите, идите, я хочу с вами поговорить. Вы обещали мне помощь в случае необходимости.
Ближний дильсиз кивнул в сторону и Аласкар отправился, куда показали. Чего уж тут, приходилось признавать, что охрана султанши куда лучше охраны многих дворцов, даже он не уловил присутствия рядом стольких человек. Вот тебе и шпион…
Роксолана приняла почти приветливо, пригласила пройти. Видел бы кто – султанша ночью принимает в своих покоях мужчину! Ее спокойствие насторожило Аласкара, по всем правилам султанша должны была приказать его если не казнить, то заковать в цепи, а не звать к себе.
– Что привело вас под наши окна, господин Аласкар?
Вот змея! Ведь ждала же! – мысленно возмутился Аласкар и подумал, что из-за его наглости может пострадать Айше. Нет, нельзя, чтобы какая-то вина была возложена на зеленоглазую!
Он принялся с горячностью убеждать султаншу, один-единственный виноват в том, что оказался в саду и у дерева.
Бровь Роксоланы чуть приподнялась:
– Второй раз? Разве вчера вы не достаточно убедительно извинились перед моей внучкой? И к чему рассказывать ей о готовившемся нападении, хотели щегольнуть своим благородством?
Аласкар сокрушенно опустил голову:
– Невольно вырвалось, госпожа… Ваша внучка ни в чем не виновата…
Он упорно защищал Айше от любых подозрений, хотя уже понял, что султанша все знает. Неужели сама девушка проболталась? Обидно…
Тут в дверь постучали.
– Войди!
– Госпожа, пришла Айше Хюмашах. Вы ее вызывали.
– Пусть войдет.
О, только не это – смотреть в зеленые глаза после случившегося настоящий позор!
– Бабушка, вы меня звали? – вошедшая быстрым шагом Айше мгновенно оценила ситуацию.
Роксолана сделала знак, чтобы дверь закрыли.
– Бабушка, он ни в чем не виноват. Это я попросила прийти и…
Султанша ждала продолжения, всеми силами стараясь сдержать улыбку.
– …и рассказать о готовившемся покушении на вас! Знаете, это очень важно. Господин Аласкар многое может поведать…
– Айше, все, что мог, он уже поведал.
– Нет-нет, госпожа просто пытается меня защитить! Я сам перелез через стену и …
Роксолана все же не выдержала и улыбнулась.
– Вы так защищаете друг друга, даже завидно. Не стоит, я все слышала вчера. Если нужно поговорить, то это можно сделать сейчас. Извиняйтесь, господин Аласкар, ведь вы ради этого сами перелезли через стену?
Аласкар что-то смущенно забормотал. В это время дверь снова открылась и почти вбежала Михримах:
– Матушка, что случилось?! Я спала, но…
– Поговорите пока, – кивнула Роксолана Аласкару и Айше, – но, надеюсь, господин Аласкар, вы будете учтивей, чем на дереве? Пойдем, Михримах, я тебе все объясню.
Она увела дочь во вторую комнату. Та не выдержала:
– Матушка, кто такой этот Аласкар?!
– Это человек, в которого влюблена твоя дочь.
– Что?!
– Тише, не каждый день Айше объясняются в любви.
– Он объясняется ей в любви? Матушка, что вы такое говорите?! – Михримах все не могла поверить своим ушам. Казалось, спит и не может проснуться.
– Михримах, перестань кричать, – зашептала ей Роксолана. – Что страшного в том, что красивый мужчина объяснится в любви нашей Айше? Ну, может, не скажет прямо, мол, я вас люблю, на это духа не хватит, но они понимают друг дружку и вообще без слов. Не мешай.
– Но что подумают окружающие? – Михримах уже почти стонала.
– Вот если он влез к ней в окно или беседовал в саду под кустом роз, подумали бы плохо, а у меня в покоях и в твоем присутствии… пусть немного потешат душу.
– Кто он такой, этот Аласкар? Откуда вы его знаете?
Не объяснять же про засаду и прочее, Роксолана пожала плечами:
– На дереве висел.
– Где?
Нет, определенно сегодня все сошли с ума, и султанша первая. Посреди ночи она устраивает почти свидание своей внучки с каким-то проходимцем, к тому объясняя, что сняла того с дерева.
Михримах не подозревала, что все так и есть. Роксолана кивнула:
– На дереве, что у нас под окном. Вчера он висел на ветке и извинялся перед Айше за какое-то непочтение. Думаю, дело не в непочтительности относительно принцессы, а в том, что он влюблен. И она тоже.
– Но, матушка…
– Прекрати, Михримах. Ты что, никогда не бывала влюблена?
– А вы бывали? – зачем-то поинтересовалась дочь.
– Конечно.
– В… кого?
Михримах ожидала рассказа о тайном воздыхателе, тайком, как и вот этот Аласкар пробиравшемся в сад гарема, но получила короткий ответ:
– В вашего отца.
– В Повелителя?
Помимо воли Михримах в ее голосе прозвучали нотки разочарования. Тайной страсти не нашлось.
– В Повелителя нельзя влюбиться? Еще как была.
– Но это просто – вы были его наложницей…
– Никем я не была. Глупой девчонкой-рабыней, которой, если бы ни случай, ни з что не попасть в объятья султана. А влюбилась по уши с первого взгляда. И это куда менее надежно, чем вот здесь, – Роксолана кивнула на беседовавших Айше и Аласкара.
Вернее, в обычном смысле беседой это назвать трудно. Оба больше молчали, просто их сердца бились в унисон, а в таком случае слова совсем не нужны.
Роксолана вздохнула:
– Ну, вот и поговорили. Вам пора, господин Аласкар. Не появляйтесь больше в нашем саду, это опасно и для нас, и для вас. Но когда-нибудь я вас позову. Боюсь, что скоро.
Аласкар хотел спросить, как султанша его найдет, но вспомнил кусты жасмина, вдруг ставшие дильсизами, и промолчал.
Роксолана тоже хотела добавить, что надеется на то, что Аласкар не будет болтать о произошедшем нигде, но тоже промолчала. Слова действительно не всегда нужны и полезны, в том, что не будет болтать, можно не сомневаться, достаточно увидеть, как он смотрит на Айше.
– Или я ничего не смыслю в жизни… – пробурчала себе под нос Роксолана.
Я справлюсь, я со всем справлюсь…
Получив известие о том, что тело умершего шехзаде Джихангира везут в Стамбул, султанша с семьей тоже вернулась в столицу. Покушение, так «старательно» подготовленное у озера Чамлыдере Аласкаром, не состоялось. Бывает…
Всего за день до их возвращения при переправе через Босфор был убит гонец, везший письмо султанше от бывшей уже кадины Махидевран – матери казненного Мустафы с просьбой помочь сохранить жизнь семилетнему внуку, Махидевран обещала увезти его из империи куда-нибудь далеко, чтобы мальчик даже забыл, кто он. Посланник попал на глаза бывшему кизляру-аге Ибрагиму, которому поручено уничтожить сына Мустафы. Евнух выполнил поручение, сначала уничтожив того, кто вез султанше крик о по мощи.
– Все равно бы не успел, – хмыкнул евнух, слушая доклад о том, что гонца утопили.
Через несколько дней Махидевран написала Роксолане новое письмо, проклиная все потомство до пятого колена за нежелание помочь.
«Я молила тебя сохранить жизнь моему внуку, но ты пренебрегла этой просьбой…
Можешь радоваться – твой сын станет султаном, а мой покинул эту землю. Твои подложные письма помогли обмануть Повелителя, он не поверил своему сыну, зато поверил зятю – твоему наушнику. Упивайся своей властью и своей победой, пока можешь. Это будет недолго. Да падет на тебя гнев Аллаха!
Ты погубила моего сына и не захотела спасти внука. Я проклинаю твое потомство до пятого колена!».
Роксолана была в ужасе, у всех народов самое страшное – проклятье матери. Но в чем ее вина?! Она не получала от Махидевран никакой просьбы…
Ответила резко: «Я не виновата в гибели твоего сына, он вырыл себе могилу сам. Ничего не слышала о твоей просьбе спасти внука.
Ты проклинаешь мое потомство, но она у меня хотя бы есть, а у тебя нет и такого!».
Власть… борьба за нее… нигде от них не спрячешься. Можно пожить в Биледжике, посмеяться над висящим, как груша на ветке Аласкаром, полюбоваться, как рдеет лицо и блестят глаза влюбленной внучки, рассказывать внуку о славе его предков, но все равно придется возвращаться в Стамбул, во дворец и снова слышать за спиной шепот ненавистников:
– Проклятая ведьма…
Она уже просто перестала задумываться о том, чем провинилась перед теми, для кого строила на свои средства имареты и целые комплексы, кому жертвовала немалые средства, ненавидят, ну и пусть. У Роксоланы была своя семья – Сулейман, Михримах с Айше, теперь вот маленький Мурад, нужно и остальных внуков собрать под свое крыло, чтобы выросли настоящими правителями.
Теперь наследник ее сын, неважно какой, теперь можно быть уверенной, что закон Фатиха не будет применен, а значит, ей не придется, как Махидевран, оплакивать своих внуков. А, значит, их нужно воспитать достойными правителями, например, санджаков…
Великий Тимур доверял воспитание внуков старшим женам, у него было много и внуков, и жен. У Сулеймана жена одна (и не нужно других!), внуков тоже хватает, но воспитывать их одной бабушке. Роксолана подумала, что даже хорошо, что тело младшего брата, умершего в далеком Алеппо, в Стамбул доставит шехзаде Баязид. У нее будет время поговорить с сыном для начала о внуках. Пусть привезет своих мальчиков бабушке…
От Повелителя пришли несколько писем, но в них не было стихов о любви, как раньше, зато была боль.
Роксолана ожидала уловить эту боль, все же казнить старшего сына, достойного наследника не так просто даже очень рассерженному отцу, даже за предательство. Сын есть сын, к тому же следом за Мустафой они потеряли Джихангира, которого Сулейман, несмотря на калечность шехзаде, очень любил.
Роксолана помнила боль, которая звучала в каждом слове, читалась в каждом взгляде Сулеймана после казни Ибрагима. Султан очень тяжело пережил учиненную расправу над другом, в стихах появились строчки о дружбе, о верности и преданности. Роксолана отметила, что строчек о предательстве не было. Сулейман переживал за то, что не смог остановить друга, когда между ними встала власть.
Теперь власть встала между отцом и старшим сыном, вернее, стояла давно, просто пришло время определиться, кто будет жить дальше…
Но в письмах Сулеймана звучала иная боль. То ли не желал показывать Роксолане свои страдания из-за казни Мустафы, то ли и впрямь больше мучился иным, но она видела, что султана беспокоит отсутствие настоящего наследника.
Мустафа был, безусловно, достоин зваться следующим султаном, но он переступил ту самую черту, которую будущий правитель переступать не может. Достоин был и Мехмед, даже, пожалуй, больше, его прочил отец одиннадцатым султаном османской империи. Но Мехмеда в Манисе отравили или заразили оспой. Теперь остались Селим и Баязид, но Сулейман вовсе не уверен и что оба готовы, и что у них достанет терпения дождаться своей очереди.
Вот эти сомнения не давали покоя Сулейману. Он ужа далеко не молод, болен, скоро на покой, причем покой вечный. Наследником назвал селима, это чтобы не дразнить армию, но не уверен, что любитель выпить и погулять справится с огромнейшей империей. А еще меньше уверен в том, что братья не начнут войну за трон, когда придет время.
Это страшно – сознавать, что твои сыновья способный просто разрушить все то, что предки и ты сам так долго и кропотливо собирал, создавал, развивал. К чему тогда были годы походов и трудов дома, если все потеряют уже сыновья?
Вот эта боль не давала покоя Сулейману сильней боли в ноге. У султана, как и у его прадеда Мехмеда Фатиха, сильно болела нога, говорили, что это из-за старой раны, мол, в молодости повредил на охоте. Была рана, но болела не она. Греки называли эту болезнь подагра – капкан для ног. Но еще сильней болело сердце…
Потому не было в его письмах любовных строчек, все больше наставления и советы.
Потому, когда Роксолана написала, прося разрешения собрать внуков во дворце и воспитывать самой, султан даже обрадовался. Внуки малы и из них пока еще можно что-то вылепить. Хуррем толкова, она прекрасно понимает, какие качества нужно воспитать у будущего наследника престола, к тому же учтет ошибки, допущенные с сыновьями. Они и впрямь ошиблись, деля внимание Мехмеду и его противостоянию с Мустафой, а надо было по-настоящему, строго учить всех.
В письме султан изъявил согласие и снова давал советы, как организовать обучение внуков и кого из наставников им определить.
Роксолана радовалась: вот и она пригодилась в Стамбуле даже в отсутствие султана. Теперь перед ней стояла задача огромной важности – подготовить тех, кто сядет на престол Османской империи в будущем. И Роксолана точно знала, что одного она не допустит – чтобы внуки противостояли друг дружке и уничтожали соперников в борьбе за власть.
Знать бы ей, чем это обернется… Позже султаны действительно не уничтожали своих братьев и племянников, несчастных, которым не досталась власть, просто сажали… в Клетку. Это были несколько комнат во дворце с зарешеченными окнами, всегда закрытыми дверьми, где соперники правящего султана жили годами и даже десятилетиями без права не только выходить за пределы, но и общаться с кем-то, кроме своей охраны, обычно немой.
Когда правящий султан умирал и на трон восходил кто-то из Клетки, зрелище, как и результат, оказывались плачевными. Никто не способен нормально развиваться взаперти, особенно если попал в Клетку совсем юным.
Но во времена Роксоланы продолжал действовать закон Фатиха, и ей еще предстояло убедить Баязида привезти своих сыновей в Стамбул, чтобы отдать на воспитание бабушке. Если честно, то она не ожидала отказа, вот привезет Баязид тело брата, обо всем и договорятся…
Тело Джихангира действительно вез в Стамбул средний сын Роксоланы шехзаде Баязид.
Все так нежданно перевернулось с ног на голову… Как же изменчива жизнь! Месяц назад безусловным наследником Повелителя все считали шехзаде Мустафу и только его, особенно после внезапной и очень подозрительной смерти от болезни, которой не было, старшего сына Роксоланы и брата Селима и Баязида шехзаде Мехмеда. Только Мехмед мог соперничать с Мустафой, только он серьезно готовился к возможному будущему правлению, трое младших о власти и не помышляли, прекрасно понимали, что их жизнь будет коротка – только пока жив султан, а потому каждый по-своему старались сделать ее приятной.
Старший из оставшихся сыновей Роксоланы Селим правил в Манисе, где обычно набирался ума-разума наследник, но это ничего не значило, все понимали, что Селиму Мустафа и поддерживающие его янычары трон не отдадут. Потому Селим, как мог, развлекался пока жив – он был не прочь выпить и с удовольствием посещал гарем.
Баязид тоже любил жизнь во всех ее проявлениях, но был более беспокойным, ему не сиделось на месте, бесконечные выезды на охоту (по пути посещал гаремы, которые завел в разных городах) отвлекали шехзаде от серьезных дел, но Баязиду на трон рассчитывать не приходилось вовсе, потому этого принца дела занимали еще меньше, чем его брата.
Младший брат – шехзаде Джихангир – и вовсе рассчитывать на престол не мог, даже если бы был старшим. С его позвоночником что-то произошло в младенческом возрасте, горба не было, но и выпрямиться полностью Джихангир не мог. Обвиняли во всем, конечно, его мать – султаншу Хуррем, хотя виноваты были повивальные бабки, видно, неловко пеленавшие ребенка и искривившие ему спинку.
Джихангир, больше похожий на старичка с чистыми детскими глазами, меньше всего мог надеяться стать султаном, но он и не стремился к власти. Младший шехзаде любил книги и размышления…
Любил… больше не любит…
После смерти Мехмеда сомнений в том, что Мустафа станет следующим султаном, не было уже ни у кого, именно тогда Селим и Баязид уверовали, что их жизнь коротка, а потому должна стать особенно приятной. Селим десять лет правил в Манисе, Баязид, хотя и был бейлербеем Карамана, меньше всего времени проводил в своей провинции.
Повзрослевшего Джихангира отец отправил в далекий Трапезунд, на свою родину.
Рядом в Амасье правил Мустафа. Шехзаде десять лет назад оказался сослан в Амасью из Манисы, когда отправил санджакбеям письма с вопросами, как править ему, Мустафе, который вот-вот взойдет на престол. Султану Сулейману было всего сорок пять, и он вовсе не собирался ни умирать, ни уступать трон старшему сыну. Письма шехзаде выглядели предательством или покушением на власть, это могло закончиться казнью наследника, но султан предпочел не расправляться со старшим сыном, а просто сослал его в Амасью.
Тогда в Манисе вместо Мустафы сел старший сын Хуррем Мехмед. Но когда он через два года вдруг умер от эпидемии, которой в городе просто не было, никаких репрессий не последовало, однако и Мустафа прощен не был. Так и остался в далекой Амасье. В Манисе сел Селим…
И вот теперь Мустафа казнен. В руки султана попали его указы, которые наследник подписывал «Султан Мустафа» и печать ставил такую же. Сулейман применил закон Фатиха: «Любой, кто покусится на мою законную власть, будет казнен, даже если это окажется мой брат». Вместо брата покушался старший сын и тем самым подписал себе смертный приговор.
Но в последние месяцы перед походом, находясь еще в Амасье, Мустафа, который раньше просто не замечал младших сводных братьев, словно дети Хуррем и вовсе не существовали, вдруг стал привечать самого младшего и слабого – Джихангира. Он пригласил брата к себе в Амасью и там…
Баязид не знал в чем дело, но ходили слухи, что самый старший шехзаде попросту накачивал самого младшего опиумом, якобы облегчая ему страдания. Может и облегчал, Баязид как-то пробовал такое средство, понравилось, но лишь пока действует, а потом становится совсем плохо. Баязид сумел не попасть в зависимость ни от дурмана, как Джихангир, ни от вина, как Селим, он желал прожить все положенные ему судьбой дни в полном сознании, а не пребывать в тумане грез.
Узнав о внезапно вспыхнувшей приязни старшего принца к младшему, султан в нее не поверил и поспешил убрать Джихангира подальше, отправив того в Алеппо.
Но почти сразу произошла трагедия – Мустафа за предательство и настоящее покушение на власть падишаха был отцом казнен, а через две недели умер и Джихангир. Говорили – от тоски по старшему брату, но близкие понимали, что из-за дурмана.
Янычары в вину своего любимца не поверили, обвинили во всем Рустема-пашу, зятя Сулеймана и Хуррем. Султану пришлось снять того с поста Великого визиря, соответственно и с поста сераскера (главы) похода. Рустем-паша отбыл в Стамбул.
Баязид не знал и не мог знать, что султан отправил зятя в столицу не только из-за упорных слухов, но и для того, чтобы защитил оставшихся в Стамбуле Роксолану, Михримах и детей Михримах и Рустема. Потому бывший Великий визирь тоже спешил в столицу, оставлять без защиты султаншу и ее дочь с детьми было и впрямь опасно.
Как же Баязиду не хотелось приносить матери такую весть! Хотя Джихангир вовсе не был любимым сыном, для матери все равно горе…
Баязид тянул и тянул время, его маленький караван с телом младшего брата, уложенным в большую колоду и залитым медом для сохранности, двигался шагом. Конечно, Роксолане уже принесли известие о смерти еще одного сына, немного погодя она привыкнет к этой мысли, тогда появиться перед султаншей будет легче.
Не считая Абдуллы, который умер от оспы совсем маленьким, Роксолана потеряла самого старшего и сильного сына, и самого младшего и слабого. Двое оставшихся, если честно, в султаны годились не очень. Но не годились по мнению царедворцев, никто не знал, что Баязид вовсе не такой беспечный, каким старается казаться. Только самые доверенные лица, в число которых не входила даже мать, знали, что он совсем не такой, каким старается казаться.
Он очень любил мать, даже больше отца, понимая, что и она предпочитает его. Однако, была в его любви некоторая ущербность – не простил сын матери предпочтение, с детства отдаваемое Мехмеду. Еще мальчишкой видел, что Мехмед любимец, а дети такого не прощают…
А отцу не мог простить, что назвал наследником Селима. Сразу назвал, в тот же день, когда казнил Мустафу, а ведь мог бы не называть… Оставались бы они с Селимом на равных, но теперь брат выше и чувствует себя в безопасности. Безопасность себе и своим сыновьям Баязиду предстояло добывать самому, и это не могло способствовать братской любви младшего шехзаде к старшему. Да и к отцу тоже.
Оставалась только мать…
Роксолана в который уже раз встречала первый призыв муэдзина к молитве, стоя у окна без сна. В ответ на крики с минарета или вспугнутые чем-то другим в саду разорались вороны. Скорее всего, две стаи делили территорию, одна внизу каркала на ветвях, вторая – в небе, видно, ругались между собой. Стало почему-то смешно.
Но крики услышал садовник или кто-то из слуг, послышалось шиканье, и в птиц на деревьях полетели камни. Те возмутились сильней прежнего, однако дерево покинули.
Султанша осталась стоять у окна. Но думала не об умершем младшем сыне, а о внуках.
Сын Селима Мурад, рожденный Нурбану, не слишком усерден в учебе, об этом султанше уже говорили, но Роксолана считала, что это просто влияние родителей. Селим и сам не слишком любил учиться, но он был третьим сыном Повелителя, и перед Селимом двое достойнейших принцев – Мустафа и Мехмед. Тогда никто не ожидал, что Селим может стать наследником.
А Мурад? До недавнего времени и он не мог мечтать о таком, теперь все изменилось, теперь Мурад наследник третьей очереди после отца и дяди. Никто не знает своей и чужой судеб, но жизнь не раз показывала, что нужно быть готовыми ко всему. Роксолана ругала себя за то, что не заботилась об этом, когда Селим был мальчишкой, нельзя повторить ошибку с Мурадом.
Нурбану не до сына, в лучшем случае постарается найти ему красивых девушек для гарема, венецианка вообще не понимает, зачем Роксолана старается что-то узнать. Наложница умна? Да. Хитра? Безусловно. Но она никогда не станет помощницей Селима в правлении, да и в воспитании сына тоже.
Сама Роксолана предпочла бы видеть на троне Баязида и учить его сыновей, но сам Баязид попросту скрывает своих детей, видно, опасаясь, чтобы их не уничтожили. Оставалось воспитывать Мурада или хотя бы присмотреть за его образованием.
В Биледжике у нее с внуком получился разговор, который должен бы вести отец или дед, но мужчинам некогда, пришлось наставлять возможного будущего султана бабушке.
Султанша даже в поездку взяла Мураду учителя, к тому же в Биледжике сводила его на могилу тестя первого из Османов шейха Эдебали. Там и начался разговор, который позже продолжился дома.
Мурад мальчик красивый, но своенравный и даже строптивый. Однако перед бабушкой старался сдерживаться.
– Госпожа, шейх учил султана Османа владеть мечом?
– Не думаю, наверное, Осман и без шейха умел это. Но шейх Эдебали научил Османа, как основать государство и отдал за него свою дочь.
Дочь шейха меньше всего интересовала мальчишку, он взмахнул детским деревянным мечом, снося головки последних осенних цветов:
– Я тоже умею.
– Что ты умеешь?
– Завоевывать!
– Завоевать не все, завоеванное удержать нужно.
Конечно, не с мальчишкой такие разговоры вести, а с самим Селимом, но сын далеко, надо хоть внуку исподволь внушать, что дед не зря законы чтит и подданных практически уравнял меж собой.
– Мечом держать…
Тогда разговор завершить не удалось, Роксолана решила вернуться к нему дома. Пришла на занятия принца, села в стороне, слушала, потом не выдержала:
– Муслим-эфенди, я хочу, чтобы принц знал не только о завоеваниях великих, в том числе и своих предков, но и о том, как им удавалось или почему не удавалось удерживать территории и народы в подчинении. Сколько великих завоевателей растеряли все, что было завоевано. Объясняйте принцу. Что нужно, чтобы завоевать, но говорите и о том, что нужно, чтобы удержать завоеванное.
Муслим-эфенди, обучавший Мурада, склонил голову:
– Как прикажете, султанша.
Роксолана почти разозлилась, разве дело в ее приказе?! Она видела, что Муслим-эфенди вовсе не одобряет ее вмешательство в дело обучения принца, но решила не отступать.
– Мурад, как можно удержать завоеванные народы?
– Мечом! – бодро выкрикнул Мурад.
Роксолана подумала, что он еще слишком мал, чтобы понять то, о чем она говорит, но сейчас хотелось преподнести урок учителю даже больше, чем урок ученику.
– Мечом завоевывают. А удержать чем?
Мальчик мгновение подумал и уже менее уверенно ответил:
– Цепью, как львов и тигров в дедушкином зверинце.
– Цепь на всю империю не выкуешь, силенок не хватит. К тому же львов и тигров самих кормить нужно, а если людей посадить на цепь, кто будет кормить победителя?
Мурад чуть растерялся, но растерянность не в его характере, боднул воздух, насупился:
– А я плеть возьму!
– Можно и плеть, только тысячи твоих подручных с десятками плетей в руках целый народ не удержат. Когда-нибудь он распрямит плечи, и твои плети могут обернуться против тебя.
Стоявшая рядом Нурбану не выдержала:
– Чтобы править и справляться с народом, у султана есть помощники, которые ему все подскажут…
Роксолана лишь скосила глаза в ее сторону:
– Валиде, например…
Наложница намек прекрасно поняла, но отрицать не стала, чуть присела в поклоне:
– … и визири…
Да уж, эта и не отказывается… Роксолана смотрела на маленького Мурада и думала о том, что ему самому никогда не править империей, не потому что очередь не дойдет – мать не даст.
А еще подумала, что если звездочет, однажды предсказавший ей жизнь короче, чем у султана, ошибся, то им с Нурбану предстоит тяжелая борьба за Селима. Нурбану рвется к власти как никто другой, но к власти бестолковой, той, которая позволяет, как вон сказал Мурад, взять плеть в руки, а дела перепоручить визирям.
Это худший из видов правления. Роксолана вовсе не ради этого упразднила гарем, ей хотелось стать Повелителю настоящей помощницей, взять на себя некоторые обязанности, чтобы облегчить его каждодневный труд. Например, часть дипломатической переписки…
Нурбану, если станет валиде, угробит все, чего добивалась свекровь.
Если станет, мстительно подумала Роксолана. Еще неизвестно, кто из шехзаде станет следующим султаном.
А еще она подумала, что Мурада нужно забрать у родителей и воспитывать во дворце, иначе толку из мальчика не будет. На троне Османской империи, столь высоко поднятом предками Мурада, не должен сидеть слабый и послушный даже матери правитель.
Пусть Нурбану возвращается в Манису к Селиму с дочерьми, сын останется у султана. Но для начала следовало сменить учителя, который не учит, а подпевает будущей султанше, какой Нурбану себя считает.
– Муслим-эфенди, думаю, вам одному трудно справляться с принцем, я подберу вам помощника.
Хотела добавить, что истории и уму-разуму Мурада будут учить другие, но, не желая обижать старика, прикусила язык. Добавила другое:
– К тому же ему пора серьезно заниматься верховой ездой и умением владеть оружием и луком. Боюсь, чтобы вернувшись из похода, Повелитель и шехзаде Селим не укорили нас в упущенном времени.
Мурад взвизгнул от радости, Нурбану поджала губы. Наложница умна и прекрасно поняла, против кого именно направлен этот выпад.
Но Роксолана была права, оставлять в таком виде образование и обучение воинской науке принца Мурада нельзя, ему восьмой год, пора учиться серьезно. Обрезания еще не было, мешала занятость и болезнь Повелителя, но разве без него некому подумать о Мураде?
Мальчику не уделялось должного внимания, потому что его отец шехзаде Селим не ждал от будущего ничего хорошего, теперь все иначе, теперь Селим наследный принц, а его сын в свою очередь наследный внук.
Муслима-эфенди снедали два противоречивых чувства: облегчения оттого, что с него снимали часть тяжелой нагрузки и ответственности, и обида, что отодвигали в сторону. Он уже немолод и, конечно, не сможет носить с принцем по лесам и полям верхом, и стрелять из лука не может, но что если и урокам истории станет обучат кто-то другой?
Султанша подлила масла в костер обиды эфенди:
– Нужно проверить, что знает, и чего не знает принц, чтобы понять, как его обучать дальше, – она сделала знак Нурбану следовать за собой и уже в коридоре продолжила (ни к чему Мураду слышать разговоры взрослых), – у великого завоевателя Тимура внуков воспитывали не матери, а бабушки. Причем он отдавал царевичей не родным бабушкам, а другим своим старшим женам. Тимур считал, что родная бабушка, как и родная мать, вырастят из мальчика избалованного и никчемного неженку, а неродные будут стараться, чтобы показать свое умение воспитывать настоящих принцев.
Нурбану настороженно смотрела в спину свекрови, что султанша хочет этим сказать?
В Биледжике покои не так уж велики, от комнаты, где Муслим-эфенди учил принца, до покоев Роксоланы несколько шагов, здесь даже яшмак редко откалывали, кроме разве самой султанши, которой по возрасту уже нечего скрывать от взглядов мужчин. Но и чужих мужчин не допускали…
Султанша и ее невестка уже вошли в комнату самой Роксоланы, она сделала вид, что не замечает неловкость Нурбану, вынужденной согласно правилам остановиться у двери в ожидании разрешения пройти дальше. И хотя проходить особенно некуда, это не дворец, даже два шага, которые Нурбану могла сделать вперед, но вынуждена не делать, много значили, они показывали положение наложницы.
Роксолана усмехнулась:
– Я родная бабушка, но, поверь, буду воспитывать внука так, словно с кем-то соревнуюсь. – Говорила намеренно тихо, чтобы у Нурбану была необходимость прислушиваться. Роксолана давно научилась этому приему, усвоила, что одновременно вслушиваться и размышлять человеку трудно, что-то упустит обязательно. – К тому же, думаю, Мураду скучно будет учиться одному, нужно вызвать в Стамбул и других принцев. – Она прекрасно помнила, что у Нурбану, кроме Мурада, только дочери, да и у других наложниц Селима пока тоже. Как это получается, не знал никто, но Роксолана подозревала, что Нурбану применяет какую-то хитрость. – У шехзаде Селима больше нет сыновей, зато есть у шехзаде Баязида. Они такого же возраста, нужно учить всех принцев вместе. К тому же это будет развивать у них здоровый дух соперничества.
Нурбану была в ужасе, если свекровь заберет Мурада, и всех принцев действительно будут учить вместе, то ни о какой любви к матери не будет речи. Для отца, Селима, – Мурад угроза, потому что любой наследник – угроза правящему султану (Нурбану уже считала Селима правителем, потому что всем известно, насколько болен султан Сулейман), а для матери, Нурбану, – единственная надежда.
Читать бесплатно другие книги:
