Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг Павлищева Наталья

Конечно, бесился Великий визирь и визири Дивана, но были минуты, когда Кара-Ахмед-паша даже радовался, что султанша сняла с него часть обязанностей. Не отбирала бы печать, остальное переживаемо.

Но постепенно стало казаться, что правит султанша, а он, Великий визирь нужен только для того, чтобы кивать ей в знак согласия.

Масло в огонь подливала Фатьма Султан, выяснившая, что меха присланные польским королем, прошли мимо нее только потому, что супруг поленился принять посла, а султанша приняла! Буря получилась знатной… Кара-Ахмед-паша стал сознавать, что постепенно собственными руками отдает власть в руки султанши. С этим надо было что-то делать…

Кара-Ахмед-паша был привычно недоволен. А чему радоваться, если быть Великим визирем оказалось не столько выгодно и почетно, сколько хлопотно и опасно.

Повелитель уже давно не выходит из своей спальни, Кара-Ахмед-паша подозревал, что за него все решает эта ведьма, но ничего поделать не мог, даже когда потребовал, чтобы под фирманом была поставлена тугра Повелителя. Это вдвойне сложно, во-первых, тугру нарисовать просто трудно.

Наследники трона заранее придумывают себе тугру и упорно тренируются, делая тысячи изображений, пока не получится так, как надо, это все в тайне, чтобы никто не мог увидеть заранее.

Во-вторых, тугру султана имеет право изображать только он сам, любая попытка повторить карается смертной казнью. Об этом знают все, и еще ни разу не слышали, чтобы кто-то рискнул это сделать.

Желая вывести ненавистную султаншу на чистую воду, Кара-Ахмед-паша спровоцировал требование тугры под очередным фирманом. Конечно, он не настолько глуп, чтобы требовать самому, но в Диване нашелся послушный паша, озвучивший нужные слова, остальные поддержали.

Кара-Ахмед-паша осторожно, исподволь готовил такое требование. Он осторожно заводил разговоры наедине сначала с теми, кто точно ненавидел султаншу и ее зятя Рустема-пашу, отстраненного Повелителем от должности Великого визиря, потом с теми, кто колебался… Когда таких набралось больше половины Дивана, осмелился поговорить уже в кругу единомышленников, но снова крайне осторожно, мол, не вынуждает ли лекарь-иудей Повелителя находиться в состоянии полусна?

– Но как это проверить, если в спальню к Повелителю никого не пускают, а если это и случается, то султан ничего не говорит, только смотрит…

– Если Повелителя поят дурманящими средствами, чтобы он оставался беспомощным, это государственное преступление! Это измена!

Кара-Ахмеда-паше очень понравился такой вывод, он закивал:

– Да, да…

– Но как проверить?

– Я знаю, – вскинул глаза хитрый царедворец, словно только что придумал, – нужно потребовать от султанши, чтобы под очередным фирманом стояла тугра Повелителя.

– Верно, верно, – поддержали визиря паши. – Пусть Повелитель поставит свою тугру, мы точно будем знать, что это его воля, а не проклятого иудея…

Имя султанши из осторожности не упоминалось.

Тогда и возникло это требование: подтвердить фирман тугрой.

Роксолана ужаснулась:

– Зачем?! Вы не доверяете воле Повелителя?

Но она могла сколько угодно демонстрировать свой гнев, Великий визирь и его сторонники нашли способ доказать обман и фактический захват власти султаншей, и упускать такую возможность не собирались.

– Воля Тени Аллаха на Земле священна, но Диван, как и вся империя желают удостовериться, что это его воля, а не воля его врагов, сул танша.

– Кого вы называете врагами?!

– Султанша, – Кара-Ахмед-паша низко склонил голову, пожалуй, ниже, чем требовалось, это далось тяжело из-за его полноты, но паша был готов помучиться, чтобы потом увидеть гибель ненавистной женщины, – просьба Дивана законна, каждый фирман должен содержать тугру султана. Хотя бы один раз можно подписать, чтобы сомнений больше не оставалось. Уже который фирман имеет лишь государственную печать, я не хочу, чтобы меня обвинили в преступном использовании своей власти…

Его глаза вдруг жестко сверкнули, но голос оставался вкрадчивым:

– Или Повелитель, да продлит Аллах его дни, не в состоянии подписать?

Роксолана мгновенно поняла угрозу: любая попытка оттянуть подписание фирмана тугрой будет означать признание бессилия султана. А это если не смерть, то отстранение от власти. Кому нужен султан, который даже собственную тугру поставить не в состоянии?

Выздоровление Сулеймана слишком затянулось, Роксолана прекрасно понимала это и сама, начиная большую игру с Диваном, она не ожидала, что все будет так долго и тяжело. Но признание бессилия Повелителя означало не просто его отстранение от трона, а гибель. Для империи это не проблема, у султана двое взрослых сыновей, назначен наследник – шехзаде Селим… Но для самого Сулеймана и для Роксоланы катастрофа.

Да и для Селима с Баязидом тоже. Баязид не смирится с внезапным первенством брата, начнется, непременно начнется война между братьями. А в ней легко погубить обоих. Не зря же Кара-Ахмед-паша вызвал в столицу и своего единственного сына Бурхана. Конечно, Бурхан племянник султана, но что мешает Кара-Ахмеду, уничтожив шехзаде, посадить на трон этого червяка и остаться самому при власти?

Нельзя сказать, что эти мысли возникли в голове Роксоланы вдруг, она уже не раз задумывалась, что рано или поздно Диван потребует доказательств дееспособности Повелителя, а также о том, что будет, если Сулейман не сможет быстро восстановиться.

Она демонстративно вздохнула:

– Какой фирман должен подписать Повелитель, чтобы его паши перестали в нем сомневаться. Не думаю, что тень Аллаха на Земле будет доволен таким недоверием пашей, но… – женщина развела руками. – Я передам султану ваше требование. Не вините меня, если … – едва не сказала, мол, Диван будет распущен, но вовремя сообразила, что наживать смертельных врагов еще и вот таким заявлением сейчас не время, смягчила слова, – … это произойдет не через час. Повелитель отдыхает, но сегодня подпишет фирман. Давайте, – Роксолана протянула руку.

– Что? – обомлел Кара-Ахмед-паша, не готовый к такому повороту событий.

– Фирман, который вы требуете подписать. Я же сказала, что передам ваши, Кара-Ахмед-паша, требования Повелителю. Надеюсь, он сегодня найдет время поставить тугру на фирмане, и завтра я вам верну бумагу с подписью. Давайте. Любой фирман, который готов на утверждение, давайте.

Кара-Ахмед-паша ужаснулся вот этому уточнению: «ваши, Кара-Ахмед-паша, требования».

– Это не мои требования, султанша, это вообще не требования, а просьба Дивана, чтобы успокоить волнения в народе, слишком давно не видевшем своего Повелителя.

– Давайте фирман, – снова вздохнула Роксолана. – Повелитель не игрушка, чтобы его выставлять на всеобщее обозрение.

Фирман взяла и даже удалилась красиво – гордо держа головку, но что дальше?

Чтобы нарисовать тугру, нужны месяцы тренировок, даже если Михримах снова найдет своего ловкача, умеющего подделывать письма, то подделать тугру тот не сможет, к тому же это смертельно опасно. Можно не сомневаться, что Кара-Ахмед-паша установит строжайшее наблюдение за дворцом и ее покоями, даже мышь не проскочит.

Вернувшись в покои султана и войдя в его спальню, Роксолана бессильно привалилась спиной к закрытой двери. Что делать?! Оттянуть катастрофу можно на день, но чем дольше она будет затягивать, тем сильнее станут подозрения и тем больше поводов для активных действий даст в руки Кара-Ахмед-паше и его сторонникам.

До конца дня двигалась, словно сонная, в голове лихорадочно билась одна мысль: что делать?!

Сквозь вязь решеток пробивались последние лучи заходящего солнца, создавая на полу причудливый узор. Эта привычная картина на сей раз выглядела какой-то особенной, словно в ней был намек, подсказка. Как в детской игре: по этой линии пойдешь – никуда не попадешь, по это линии пойдешь – и вовсе пропадешь… Найти единственную линию, которая приведет к победе, очень трудно, в игре Роксолана обычно хитрила, когда они с подругами рисовали витиеватые пересечения линий, чтобы изобразить те самые три пути, взглядом отслеживала путь в обратную сторону от заветной цели, и потому всегда знала, какую дорожку избрать.

А что если и сейчас так:

Завтра она должна отдать Кара-Ахмед-паше фирман с тугрой султана внизу. Не сделать этого нельзя, значит, тугра должна быть изображена. Но нарисовать ее Сулейман, лежащий пластом, просто не в состоянии. Роксолана внимательно посмотрела на султана, словно надеясь увидеть какие-то значимые изменения, нет, ничего не изменилось. Ровное дыхание, иногда взгляд из-под ресниц, но руки безвольны…

Женщина в отчаянье присела рядом, погладила руку:

– Сулейман, если бы ты мог поставить свою тугру… Они бы надолго замолчали, и у нас было время вылечить тебя.

Показалось, или пальцы Повелителя чуть дрогнули?!

Нет, не показалось! Захотелось кричать, но этого нельзя. Роксолана буквально взмолилась:

– Сулейман, открой глаза, мне так нужна твоя помощь!

Он чуть приоткрыл веки.

– Ты меня слышишь? Слышишь ведь?! Дай знать, хоть как-то дай мне знать, что слышишь.

Веки приподнялись и снова опустились.

– Слышишь… Кара-Ахмед требует, чтобы я завтра предоставила им фирман с твоей тугрой. Но как я могу это сделать?! Если бы ты смог подписать…

Веки султана снова дрогнули.

– Ты прав, я не смогу… Сулейман, я многое сделала от твоего имени, возможно, не все так, как сделал бы ты сам. Когда встанешь, можешь приказать меня казнить. Но только встань, любимый.

Роксолана поднялась и в волнении принялась мерить спальню шагами, стискивая руки. Сама не заметив как, начала рассказывать султану обо всем, что сделала за это время, как принимала от его имени послов, как отменяла распоряжения Великого визиря и сама распоряжалась…

– Но разве я не права, разве не права?! Подумай, к чему нам союз против Сефевидов, если ты только что заключил с ними мир в Амасье? Стоило только кивнуть в знак согласия, и шах Тахмасп непременно узнал бы об этом и напал снова.

Она не заметила, что из-под опущенных ресниц взгляд султана неотступно следит за ней, а его губы едва уловимо дрогнули.

– И еще эти генуэзцы… где они были, когда нам была нужна помощь? Сидели и выжидали. А теперь хотят особых условий торговли. И венецианцы хотят. Но вы же дали такие права французским судам, к чему заново переделывать, верно?

Роксолана могла сколько угодно искать поддержки у своего султана, необходимости ставить тугру на фирмане это не отменяло.

Высказав все свои сомнения и подробно разъяснив султану, почему вела такую политику, признав недочеты и подчеркнув успехи, она наконец выдохлась и устало опустилась на край султанского ложа. В голосе почти горе:

– И вот теперь это все рухнет, если я завтра не покажу фирман с тугрой. Меня обвинят в том, что узурпировала власть, а вас признают неспособным управлять империей…

Немного посидела, снова вздохнула:

– Наверное, я погубила нас с вами. Может, лучше сразу признаться, что вы больны? Пусть бы на престол взошел Селим? Но я не ради власти, нет, я так надеялась, что вы осилите болезнь, встанете на ноги, сможете снова сесть на свой трон!

И вдруг выпрямилась:

– Но я не допущу, чтобы наши враги одержали победу. Не допущу! Знаете, что я сделаю? – Она понизила голос до шепота. – Я сама нарисую эту тугру! Все равно вы меня предадите казни, когда встанете, семь бед – один ответ.

Роксолана решительно поднялась и шагнула к столику с писчими принадлежностями. Она испытывала состояние восторга и ужаса одновременно, но понимала, что выбора просто нет.

Но решиться это одно, а сделать другое. Уже через час Роксолана просто стонала:

– Повелитель, ну почему вы придумали себе столь тяжелую в исполнении тугру?!

Рисунок не давался, его мелкие детали внизу не желали помещаться в пределах крупных завитков, какая-нибудь крошечная черточка ускользала.

Чтобы уверенно начертать султанскую тугру, требовался не один вечер, а много-много часов тренировок.

Для удобства Роксолана перебралась на ковер, сидя на полу, склонилась над низеньким столиком. Она рисовала и рисовала, от усталости уже стали слипаться глаза, и когда небо на востоке порозовело, обессиленная султанша опустила голову на сложенные руки. Тугра так и не удалась.

Проспала недолго, потому что, когда вдруг вскинулась, сознавая, что потеряла время, первые лучи солнца только заглянули сквозь вязь окна. Светильники догорали, два даже начали немного чадить, шея от неудобного положения затекла и с трудом поворачивалась, на щеке остался след от рукава, а перед глазами на столике… Некоторое время Роксолана таращила глаза на листок. Внизу под фирманом стояла отменно выполненная тугра султана!

– О Аллах! – прижала руки к губам женщина. – Неужели я и в полусонном состоянии рисовала?! Надо же, получилось даже лучше… совсем как у самого Повелителя…

Оглядевшись вокруг, поняла, что пол забросан листками с попытками повторить тугру. Это нужно срочно уничтожить, потому что, попав на глаза врагам, эти листы могли привести к гибели. Роксолана принялась сжигать бумаги, потом позвала Айше:

– Нужно заменить масло в светильниках и убрать пепел из жаровни. Проследи, чтобы бумага хорошо прогорела, и не осталось даже маленького клочка.

– Да, госпожа.

Пока Айше убирала следы ее ночных стараний, Роксолана присела на ложе султана, зашептала:

– Я справилась. Простите меня, но я нарисовала вашу тугру, Повелитель.

Сулейман приоткрыл глаза, смотрел на жену долгим, пристальным взглядом. Что хотел сказать, неизвестно, она поняла все по-своему:

– Я знаю, что преступница и нет мне прощения, но у меня не было другого выбора. Вы казните меня, когда встанете, но встаньте хотя бы для этого, умоляю вас.

Бывали минуты, когда Роксолана обращалась к Сулейману на «ты» и по имени, но сейчас она воспринимала его как Повелителя, а себя, как его рабыню.

Его пальцы снова дрогнули, слегка сжимая ее руку.

Когда в спальню вошел Иосиф Хамон, султанша встретила его радостным блеском в усталых глазах и счастливым сообщением:

– У Повелителя шевелятся пальцы, а еще он выражает согласие, прикрывая глаза. Он сумеет побороть болезнь!

– Хвала Аллаху. Повелитель, да продлит Аллах его дни, со всем справится, султанша. Но у вас усталый вид. Сидели у постели?

– Да… да…

– Отдохните.

Она с удовольствием ушла к себе, но сначала отправила евнуха Джафера с посланием к Великому Визирю:

– Отнеси это, но передай только лично в руки. Если не удастся, умри, но не отдай никому другому.

Несчастный евнух слушал султаншу, вытаращив глаза, свиток принял так, словно в нем гадюка, двумя пальцами, держал, отстранив от себя.

Роксолана рассмеялась:

– Чего ты боишься? Это просто фирман, подписанный нашим Повелителем, потому он никуда не должен деться.

– Повелитель даже подписывает фирманы?! – ахнул евнух.

В другое время Роксолана бы возмутилась такой бесцеремонностью и глупостью, но на сей раз была этому даже рада. Пусть все слышат…

Почти презрительно дернула плечиком:

– А почему ты сомневаешься? Конечно, Повелителю нелегко рисовать свою тугру, но он все равно сделал это, чтобы у пашей Дивана не возникало сомнений. Иди, отдай фирман Великому визирю.

Отвернувшись от евнуха, она пробормотала себе под нос:

– Хотела бы я видеть его рожу…

Действительно, очень хотела, но боялась выдать себя.

И все же Роксолана поняла главное: есть люди, которых нельзя иметь врагами. С Фатьмой или Шах Хурбан она смогла справиться, могла принимать послов, могла решать дела в купцами, многое могла от имени Повелителя, но рано или поздно Кара-Ахмед-паша добьется своего, вечно подделывать тугру не станешь, поймут, что обманывала.

Если врага нельзя уничтожить или победить, его следует подкупить.

Если лекаря можно подкупить домиком с садом на берегу и хорошей пенсией, то чем можно подкупить Кара-Ахмед-пашу? Только обещанием сохранить пост Великого визиря. Подкупить, испугать – что угодно, лишь бы пока не мешал. Расправиться с ним можно позже.

Роксолана снова и снова мерила шагами свою комнату, щелкая костяшками пальцев – эту привычку у нее терпеть не могла старая Зейнаб, говорила, что женщину с такой привычкой обычно все ненавидят. Роксолане плевать на всех, любил бы султан.

Сулейман уже достаточно окреп, чтобы даже сидеть, но он так плохо разговаривает, что никого к султану пускать нельзя. Если поймут, что Повелитель не может говорить и его правая рука и нога обездвижены, в Османской империи появится новый Повелитель.

Казалось бы, что переживать Роксолане, ведь наследник престола ее сын? Но она уже натворила столько дел, что в случае свержения Сулеймана даже в пользу Селима несдобровать. Сын не простит матери предпочтения Баязида.

Роксолана старательно гнала от себя эти мысли. Сейчас нужно думать о другом.

Лже-Мустафа не последний, найдутся еще… Она понимала, что Кара-Ахмед-паша сделает все, чтобы Сулеймана лишили власти, это смертельно опасно и для самого Сулеймана, и для Михримах, все знают, что дочь помогала матери, и тем более, для нее самой.

Кара-Ахмед-паша готов идти до конца, он скорей поможет Селиму, чтобы свергнуть Сулеймана. А потом просто отравит Селима, убьет Баязида и посадит на трон своего сына, ведь это будет старший из рода Османов. Или может стравить братьев между собой ради гибели одного из них, чтобы убить второго.

Было от чего заламывать руки и метаться по комнате. Не успела выбраться из одной опасности, как грозит вторая еще большая. Хуже всего, что Великий визирь использует ее сыновей в борьбе за престол для своего сына! И Селиму этого не объяснишь, он больше не верит матери.

Сейчас нужно если не ликвидировать, то хотя бы вывести из игры Кара-Ахмед-пашу. Это не Махидевран, у которой было не так много возможностей. Кара-Ахмед-паша смертельный враг, и он это понимает. Победить визиря пока нельзя и убить тоже.

Соблазнить? Смешно, он стар и девушками не интересуется, она уже немолода.

Нет, соблазнить можно, но только властью. Какую власть можно предложить человеку, который рвется к высшей власти в империи? Посадив на трон своего никчемного сына, он будет править. Этого допустить нельзя, но как?!

Больше прибегать к помощи шейхульислама Абуссууда Роксолана не могла, он не помощник. Решать только самой.

Роксолана замерла, оглушенная новой мыслью.

Ну что ж, если другого выхода нет…

– Разие, позови Джафера и пусть мне помогут одеться.

Она разговаривала резко, строго, словно и забыла, что сама была служанкой, склонявшей голову перед каждым членом султанской семьи, перед всеми, кто выше по положению в гареме. И дело не в том, что времена преклонения головы прошли, просто не до таких мелочей. Роксолана едва ли замечала, кланяются ли ей, это неважно, заботы другие.

Евнух возник, как всегда, мгновенно и из ниоткуда.

– Госпожа?..

– Отправь… нет, сходи сам к Великому визирю и скажи, что я хочу с ним поговорить наедине, чтобы без лишних ушей. Пусть придет… он знает куда.

Пока помогали переодеться, Роксолана убеждала себя, что другого выхода у нее просто нет. Убедить не удалось, но несмотря на сомнения и чувство вины, султанша все же отправилась в дальний кешк, где любила сиживать. Такой же был в саду Старого дворца, как только переехала в Топкапы, распорядилась построить и здесь. У султана больше не было наложниц, а у нее соперниц, а потому никто не покушался на владения султанши, хотя охрана вокруг кешка стояла стеной. Но это дильсизы, они не проболтаются, потому что немые, и не предадут, потому что не знают, что это возможно.

Сидела в кешке, поджидая Кара-Ахмед-пашу, и думала о том, что легко променяла бы эту невыносимо тяжелую, хотя и роскошную, жизнь на спокойную вдали от суеты у престола, если бы знать, что не тронут и, главное, если бы вместе с Сулейманом. Но понимала, что это невозможно, султан, оставивший трон, больше не живет. У власти должен оставаться только один, остальные, кто может претендовать на власть, должны быть уничтожены.

Когда-то она всем сердцем осуждала закон Фатиха, а сейчас? Было страшно сознавать, но в глубине души уже понимала султана-Завоевателя. Власть неделима ни пополам, ни натрое, никак.

Стало страшно… Душа погибла…

– Что же ты сделала со мной, жизнь? За что ты меня так?! Разве я желала власти, когда смешливой девчонкой попала в объятья султана? Разве желала чьей-то смерти? Хотела только любить и быть любимой, рожать детей и видеть их счастливыми.

Да, она мечтала стать самой любимой, единственной, чтобы убедить султана отменить проклятый закон Фатиха, а что получилось? Сейчас готова сама его применить? Ради власти? Нет, просто уже поняла, что открытая борьба за нее развалит все то, что собиралось, создавалось, завоевывалось веками.

Хороша ли, плоха ли Османская империя, но она есть, существует, живет почти спокойно. И если только начнется передел, погибнут люди, много людей. Совсем не только те, кто стоит за спинами ее собственных сыновей, погибнут ни в чем неповинные жители городов и селений, по которым прокатится вал войны за передел империи.

Ради чьей-то власти гибнет больше тех, кто не имеет к ней никакого отношения. Может, Мехмед Фатих не так уж и неправ, сказав, что легче потерять принца, чем провинцию?

Фатих сам уничтожил даже своего трехмесячного брата, чтобы не иметь соперников, зато создал империю. Теперь Роксолане предстояло сделать выбор между сыновьями, чтобы эту империю постараться сохранить.

– Только бы все не зря…

Из задумчивости султаншу вывели шаги по дорожке. Она подумала о том, что это может быть просто убийца, но пугаться уже некогда.

Нет, к кешку приближался Кара-Ахмед-паша со своими сопровождающими янычарами.

– Приветствую вас, госпожа. Вы хотели поговорить?

– Да, визирь, но наедине. Здесь нет острых ножей и я безоружна, пусть ваши люди постоят в стороне.

Мгновение визирь колебался, но под насмешливым взглядом Роксоланы вынужден был согласиться. Ее губы чуть тронула усмешка:

– Негоже сильному мужчине бояться слабую женщину.

– Вы никогда не были слабой, султанша, – возразил, устраиваясь на подушках Кара-Ахмед-паша.

– Тем более.

Что тем более, не сказала. Убедилась, что его охранники отошли подальше и перевела взгляд на самого пашу. И вдруг внутри взыграло озорство. Не к месту, не нужно бы, даже опасно, но отказать себе в удовольствии побесить Кара-Ахмед-пашу не смогла, не удержалась.

Роксолана просто сидела и смотрела на собеседника, приторно улыбаясь. Несколько мгновений он смотрел в ответ, потом на лице отразилось легкое недоумение… потом волнение… потом откровенное беспокойство… Оглянулся вокруг, словно ища опасность или ожидая поддержку. Но вокруг кешка было пусто.

– Вам не холодно, паша?

– А? Что? – Дернулся почти испуганно, засопел, поняв, что сглупил, мотнул головой. – Нет, не холодно. Вы хотели поговорить со мной, султанша?

– Знаете, я люблю это место. Босфор видно, спокойно, хотя иногда дует холодный ветер…

Еще мгновение и паша просто поднялся бы, решив, что его дурачат, но Роксолана уловила эту готовность, вмиг стала серьезной, взглядом пригвоздила к месту:

– Да, хотела.

Добавить бы, что стоило увидеть его рожу, желание пропало. Нельзя…

– Мы с вами враги, так?

У Кара-Ахмеда просто отвисла челюсть. Роксолана дала ему время осознать сказанное, медленно кивая, словно ища у паши поддержки сказанному. Тот также наклонил голову, соглашаясь с султаншей и не сводя с нее глаз.

– Так… но иногда двум врагам договориться легче, чем двум закадычным друзьям, так? – продолжила султанша.

Снова последовали два медленных кивка.

Наверное, со стороны это выглядело даже комично, она кивала, кивал и он, но все медленно-медленно.

– Та-ак… Давайте, договоримся.

На мгновение в глазах паши проснулось что-то, сверкнула злорадная радость – султанша пришла просить пощады?! Но эта радость тотчас потухла, потому что ее взгляд ни о какой пощаде не молил. Он был острым, как клинок, и как клинок жестким.

– Не скрою, я вовсе не желала бы с вами договариваться, скорее, хотела уничтожить вас. Как и вы меня. Но обоим придется смириться с существованием друг друга.

Кара-Ахмед-паша уже начал приходить в себя, он уселся вольно, пусть султанша говорит что угодно и делает вид, что снисходит, обращаясь к нему, уже то, что она вообще начала этот разговор, значило, что готова на уступки.

Роксолана поняла, что пора прекратить игру, не то можно заиграться.

Она снова уставилась в лицо визиря гипнотизирующим взглядом, от которого Кара-Ахмед оторваться не мог.

– Я знаю, что вы мечтаете о троне для своего сына. – Роксолана сделала останавливающий жест рукой, хотя визирь ничего не возразил, он потерял дар речи, казалось, эта ведьма подслушала его тайные мысли. – Это невозможно. Сегодня Повелитель подписал фирман, согласно которому определен порядок наследования, если он решит отойти от дел. Имени вашего сына в этом списке нет. Сначала шехзаде Селим и шехзаде Баязид…

Она снова замолчала, не отрывая взгляда от его лица, но на сей раз в глаза не смотрела, уставилась в переносицу. Кара-Ахмед занервничал, потом не выдержал:

– Что хочет госпожа?

Роксолана усмехнулась:

– Сначала договорим о вас, уважаемый Великий визирь. У вас взрослый сын, даже если бы каким-то чудом он стал султаном, вы-то ему зачем? Сейчас он племянник султана, а вы кто? Только Великий визирь. Пока Великий визирь. Как вы думаете, почему Повелитель все еще не снял вас с должности?

Роксолана прекратила гипнотизировать Кара-Ахмеда, с которого уже пять потов сошло, она встала и прошлась по кешку, задумчиво разглядывая свои ладони. Визирь заворожено следил за ней. Откуда ему знать, что Роксолана нарочно надела позвякивающие дрожащие браслеты, чтобы привлечь внимание к рукам?

Позволив ему немного прийти в себя, вдруг резко повернулась и оказалась снова лицом к лицу с Кара-Ахмедом.

– Пока, слышите, лишь пока я ничего не рассказывала ему о том, как вы мне мешаете.

Это «вы» и «мне» прозвучало с особым ударением.

– Но, госпожа…

– Тсс! – палец коснулся губ визиря, а потом уткнулся ему в лоб. – Мешаете. Но султан об этом не узнает… Вы хотите остаться Великим визирем?..

Она резко отшатнулась от Кара-Ахмеда и стоило тому почти завопить: «Да, госпожа!», тут же добавила:

– …у султана Баязида?

Теперь Роксолана сидела напротив визиря и сосредоточенно раскладывала складки своего платья, словно ничего такого и не говорила. Кара-Ахмед с трудом переводил дыхание. Ведьма, она точно ведьма!

– Я тоже думала, что хотите…

Глаза над яшмаком смотрели насмешливо.

Султанша поднялась и уже у выхода из кешка обернулась к багровому от переживаний визирю:

– Помогите моему сыну и я помогу вам… остаться Великим визирем.

Она ушла, оставив какой-то чувственный аромат, а Кара-Ахмет еще долго не мог двинуться с места. Что это было? Женщина, которую он ненавидел и пытался презирать, только что запросто поставила его себе на службу. Самое ужасное – ему вовсе не хотелось сопротивляться. Вчерашний враг не стал другом, это невозможно, он по-прежнему желал гибели той, что только что владела его вниманием и волей, но еще сильней желал снова испытать на себе ее чары.

А Роксолана шагала по дорожке сада, будучи не менее измученной. Ей тяжело далось это противостояние, зря визирь думал, что у султанши получилось все так просто. Роксолана вовсе не собиралась говорить то, что сказала. Поняв, что бороться одновременно с визирем и тысячей других врагов вокруг и не позволить им уничтожить Сулеймана, она решила привлечь визиря на свою сторону.

Для этого нужно было пожертвовать одним из сыновей, обещав место визиря при другом. Если бы Роксолана сказала, что Кара-Ахмед будет Великим визирем при Селиме, тот не поверил. Всем известно, что старший из оставшихся шехзаде не слишком прислушивается к мнению матери, а еще, что она сама предпочитает Баязида.

Значит, от имени Баязида и нужно предлагать, мол, помогите Баязиду стать султаном, и он сделает вас при себе Великим визирем. То, что этого не сделал бы Селим, тоже знали все, потому что этот шехзаде терпеть не мог отцовского Великого визиря и не упускал возможности это продемонстрировать.

Роксолана перешагнула через себя и решила открыто предложить Кара-Ахмеду обещание поста Великого визиря в обмен на поддержку Баязида. Это давало призрачный шанс, что визирь хотя бы на время прекратит войну против нее самой.

Но Кара-Ахмед оказался на удивление внушаемым, он смотрел султанше в глаза, как кролик смотрит в немигающие глаза змеи. Ей не пришлось ничего обещать, просто спросила, хочет ли Кара-Ахмед быть Великим визирем при султане Баязиде. Попросила помочь сыну, но какому не сказала же! И в чем помочь тоже.

Теперь оставалось ждать, что последует.

Михримах, узнав, что мать ушла куда-то, ничего не сказав, выпытывала у евнуха Джафера:

– Как ты мог не узнать, куда отправилась султанша?! Она ходит одна?

Тот оправдывался, как мог:

– Госпожа, Хуррем Султан не выходила из дворца, она в Топкапы. Какая опасность может ей грозить здесь?

– Здесь?! Да в змеином логове и то безопасней, чем во дворце! Кто пошел с султаншей?

Роксолана подошла незаметно, рассмеялась:

– Михримах, оставь его в покое, он не виноват. А по поводу клубка змей ты права.

– Матушка, где вы были?

– В саду в кешке.

– Как же я не подумала вас там поискать?

– Не стоило.

– А… а что вы там делали?

– Пойдем, расскажу. – Убедившись, что их не подслушивают, Роксолана рассмеялась. – Пробовала подружиться с Кара-Ахмедом-пашой.

– С кем? – обомлела дочь.

– Ты не ослышалась, с Великим визирем.

– Зачем? – опасливо прошептала Михримах.

– Даже врагов лучше иметь в своих сторонниках.