Милость богов Яновская Ольга
– Господин наёмник, царь Боромир приглашает тебя на обед в благодарность за помощь. Собирайся, я провожу. Оружие можешь не брать.
Марк поднялся наверх, надел свою лучшую рубаху и штаны, встал перед большим, мутным зеркалом и оглядел себя. «Да, скромно», – подумал он. Рубаха была недостаточно белой, а штаны простыми и без всякой вышивки. Марк вдруг вспомнил, как его одевал барон Ратай, когда в замке собирались званые гости. Правильно говорят, что наёмник – дорогая игрушка и выглядеть эта игрушка должна красиво, по крайней мере для таких случаев.
Боромир видимо забыл о своем обещании приодеть, мир все-таки не меняется.
Марк спустился вниз. Посланец стоял возле выхода из корчмы и о чем-то беседовал с Русаком. Заметив Марка, улыбнулся как старому знакомому. Видимо, Русак уже что-то наговорил, и посланец решил вести себя более почтительно.
На улице их ждали крытые носилки.
В день нападения, вернувшись в корчму «Милость богов», Марк нашёл Корнея и Русака сидящими в совершенно пустом зале за закрытыми ставнями.
– Хозяин, ты жив! – радостно завопил Русак, после того как жена Корнея открыла входную дверь.
Марк устало поглядел на сидящих и, чуть подволакивая ногу, вошёл в зал.
– Жив, как видишь.
– А мы с Корнеем совсем извелись: тебя все нет и нет, и зачем только туда пошли. Лучше б сидели здесь – никаких чудовищ, никаких неприятностей.
– Зря ты так думаешь. – Марк сел рядом с хозяином корчмы и слугой.
– Принеси нам вина, милая, – подол голос Корней.
Марк начал рассказывать о том, что произошло на поле под священным дубом, хотя об этом его никто не спрашивал. Когда он замолчал, в зале повисла тишина.
– Так, значит, если бы мы туда не пошли, они бы прилетели сюда? – растерянно спросил Русак.
– Да, она приходила за мной. Помнишь, я тебе говорил, что путешествовать со мной небезопасно?
Русак виновато вскочил: наконец вспомнил, что он слуга Марка.
– Хозяин, ты ранен, позволь я осмотрю твои раны.
Наёмник скривился в усмешке.
– Где же ты их будешь смотреть? Здесь?
– Зачем здесь? – проговорил Корней. – Поднимемся наверх. Ранида, принеси нам теплой воды и побольше чистого тряпья.
На втором этаже их поджидал ларг, он по-прежнему сладко спал. Происходящие события то ли не интересовали его, то ли он уже все знал. Марка уложили на плетеную рогожу, и Русак продемонстрировал все, чему его успели научить. Он раздел наёмника и стал обмывать, осторожно переворачивая с бока на бок, как маленького ребенка.
Раны на теле были довольно болезненными. В двух местах пришлось штопать. Жену хозяина Русак так и не пустил: сказал, что справиться сам. Корней дал чистую рубаху, штаны и пожертвовал своими сапогами, благо он был с Марком одного роста.
Чистый, штопанный и смертельно уставший Марк лежал, накрытый теплым одеялом, молча рассматривая на потолке странную картину. Живописец постарался: если немного отвлечься от того, что ты – в комнате, а вокруг – город, то запросто можно было представить, что находишься в поле, а над головой – настоящее звездное небо. Непонятно было только одно: зачем художник поверх звезд нарисовал очертания мужчин и женщин, сказочных и реальных чудовищ. Фигуры казались прозрачными и нереальными.
За плотно закрытыми ставнями была глубокая ночь. Русак и Корней о чем-то беседовали при свете масляного светильника, что было большой редкостью в этих местах, но очень гармонировало с убранством комнаты.
– Хозяин, – позвал Русак, – ты не спишь?
– Нет, – ответил Марк.
– Нужна твоя помощь.
– Я на сегодня уже отпомогался, – сказал Марк, чуть повернув голову в сторону сидящих.
– Нет, хозяин, драться больше не придется, Корней хочет уйти в Межмирье.
«Об этом они шептались», – понял Марк.
– Мне не открыть двери, – продолжил Русак. – Пень заключил сделку с тобой... и время сейчас подходящее: город спит. После случившегося вряд ли даже к вечеру нос высунут: на улицах нет даже патрулей, одни рокты наверное шляются.
– Ты прав, – лениво произнёс Марк (шевелится по-прежнему не хотелось). – Куда нужно идти?
За Русака ответил Корней:
– Идти не надо. Дверь здесь. Она всегда была со мной.
Марк удивленно посмотрел на хозяина корчмы.
– Да, со мной. Твой слуга рассказал о том, что говорил Садер на болоте. Старый пень обманул, как всегда. Он превратил в дверь меня.
– Как это? Ты – дверь?
– Да, – печально ответил хозяин корчмы. – Я одновременно и дверь, которую не могу открыть, и юнец, который хочет вернуть сам себя. Я уйду в Межмирье и найду там свою настоящую жизнь. Пусть меня ждет горе оттого, что я увижу мертвыми близких, но это будет моя жизнь, а не мечта, в которую я хотел попасть и, к сожалению, попал.
Марк приподнялся на один локоть и внимательно слушал, все больше и больше запутываясь в словах Корнея.
– Давай начнем, – попросил тот.
– А что будет с тем, кто её откроет?
– Пень сказал, что дверь перейдет во владения нового хозяина.
– Я стану одновременно дверью и Марком? – спросил наёмник.
– Я не знаю, – растерянно ответил Корней.
– Нет, – заговорил ларг, – ты не станешь дверью. Это старое колдовство бога перевертышей. Оно только на время превращает смертного в дверь. Садер не пожалел мальчишку, не смилостивился над ним. Он просто спрятал свою дверь, спрятал то, что принадлежало ему. – Ларг нетерпеливо дернул хвостом. – Ты откроешь дверь, Корней уйдет, а дверь станет тем, чем была до этого.
– А это не опасно? – трусливо спросил Русак.
– Не знаю, – честно признался ларг. – Когда-то, давным-давно каждый бог получил в подарок от Властелина мира по двери, чтобы путешествовать по мирам. По желанию дверь принимает вид, угодный её хозяину. Боги властвовали и воевали. Дверей становилось все меньше и меньше. Эта – одна из последних. Садер спрятал её даже от себя.
– А давайте мы её не будем открывать, – предложил Русак. – Зачем нам лишние неприятности. Хозяин, а вдруг дверь превратиться в чудовище и всех нас слопает? – Целитель посмотрел на Корнея. – А что будет с твоей корчмой? На кого ты все оставишь?
Корней бухнулся на колени, слезы потекли по толстым щекам. Зрелый дядька заплакал, как подросток.
– Спасите. Откройте дверь. Выпустите меня. Мне больше ничего не надо! – Корней всхлипнул басом. – Я ношу в себе эту дверь уже много поколений. Я хотел умереть, но не смог. Даже рокты обходят меня стороной. Отпустите. Дайте мне уйти!
Корней на коленях подполз к лежащему Марку, схватил его руку и начал целовать.
– Только ты сможешь это сделать.
– Хорошо, хорошо, – быстро заговорил Марк, пытаясь вырвать обслюнявленную руку.
– Когда он уйдет, – вновь заговорил ларг, – о нём все забудут, а всё, чем он владел, достанется тому, на кого ушедший укажет. И заячья душонка может не бояться – двери не превращаются в чудовищ.
– Да, да, – пробасил Корней, – наёмник, хочешь это будет все твоё?
– Нет, у меня своя дорога, – отрезал Марк.
– Тогда твоим, Русак?
Тот затряс головой: мол, согласен. Его уже не пугали чудовища: возможность получить сразу и корчму, и красавицу Раниду затмила всё.
– Давайте начинать. Скоро рассвет, и неизвестно во что потом превратиться дверь. Может, здесь возникнет болото, а может – гора, – поторопил всех ларг.
– Хорошо, начнём, – сказал Марк поднимаясь со своего ложа. – Что нужно делать?
– Ничего, – сказал Корней. – Ты должен прикоснуться ко мне. Остальное от тебя не зависит.
Он поднялся с колен и вышел на середину просторной комнаты. Его освещал слабый свет масляной лампы. Русак трусливо забился в самый дальний угол комнаты и обнял большую пуховую подушку. Наверное, она показалась ему надежной защитой, если вдруг что-то случиться.
Корней скинул рубашку, на пол полетели сапоги и штаны. Обнаженный, в одной набедренной повязке, он стоял посреди комнаты и молчал.
– Дальше что? – не выдержал Русак.
Корней повернулся спиной к Марку.
– Видишь? Прикоснись.
На спине Корнея была большая черная родинка.
Марк подошел, протянул руку и спросил:
– Готов?
– Да.
Марк коснулся, но ничего не произошло. Мужчины в недоумении посмотрели друг на друга. Вдруг лицо Корнея исказилось от страшной боли, кожа на спине начала лопаться, обнажая мышцы. Кровь брызнула по комнате, дикий крик огласил комнату. Марк отскочил от хозяина корчмы. Корней упал на колени, корчась и превращаясь совсем уже в странное существо. Мышцы на спине начали пузыриться, как закипающая вода в котле, а кости – расти, протыкая плоть. Запах гниющего человеческого мяса заполнил комнату. Русака вырвало прямо на себя.
Голова Корнея отделилась от тела, как ненужная вещь, и покатилась по полу. Кости стали переплетаться, как лианы, образуя некое подобие арки. Сердце вывалилось и повисло на толстых венах, продолжая ритмично биться. Плоть стала оплывать, расползаясь кровавой лужей. Горячее марево поднялось и, собравшись в небольшое облачко, зависло над полом.
Вдруг из этого облака выпало голое тело подростка и шлепнулось в кровавое месиво. Арка из человеческих костей подернулась черным туманом, застыла тусклым черным зеркалом.
В комнате повисла тишина. Марк весь в крови сидел прямо на полу и смотрел на тело. Прошла вечность, прежде чем мальчишка поднял голову. Липкая кровь потянулась за ним. Русака опять вырвало.
Парнишка лет четырнадцати встал на ноги, сделал шаг к арке, потом ещё один, и вдруг прыгнул, черное зеркало разлетелось на множество мелких осколков. Отвратительная арка покачнулась и рухнула.
– Вот и все. Он ушёл к себе, – сказал ларг. – Теперь он в Межмирье, а может быть, уже у себя в селении.
Из головы того, что недавно было Корнеем с металлическим звоном вывалился глаз и подкатился к ногам Марка.
– Бери, не бойся, вот она – дверь, – опять заговорил ларг. – Теперь ты почти бог.
В углу завозился Русак, его опять рвало. Он попытался что-то сказать, но спазм не давал. Отдышавшись и собрав остатки сил, целитель выпалил:
– Вот она, милость богов.
Два стражника, затянутые в блестящие доспехи, как рыба в чешую, скрестили бердыши крест-накрест и выглядели угрожающе, но они были всего лишь украшением двери, ведущей в большой зал царского дворца.
Марк отличался от остальных гостей. Приближенные были в ярких нарядах, вроде петушиного. Женщины блистали драгоценностями, они сверкающими капельками усыпали подолы платьев, сверкали россыпями на шеях и руках, терялись в пышных волосах. Мужчины явно стремились превзойти их в великолепии, добавляя ко всем прочим украшениям оружие. За один кинжал в таких ножнах можно было прожить год безбедно.
Марк стоял в стороне от пёстрого общества, словно призрак, и откровенно скучал. Царь Боромир задерживался, и приближенные нервничали: как бы чего не случилось.
Наконец распахнулись обе створки двери, показался тонкий, как жердь, слуга и зычно провозгласил:
– Царь Боромир приглашает своих подданных!
Приближённые повеселели, шумной толпой потянулись в громадный зал, рассаживались на места, строго отведённые для каждого. Марк чуть замялся у входа, не зная куда сесть. Когда он состоял на службе, то всегда занимал место за спиной хозяина: не присоединяясь к трапезничающему люду, поглядывал по сторонам.
Свободных мест оставалось всё меньше. Марк нахмурился и сел на самое дальнее, недовольно глянул на соседа, отчего тот едва не шарахнулся.
Царь вошёл стремительно, широко шагая, сел во главе стола и улыбнулся присутствующим. Над его головой на стене висел отлитый из металла огромный сокол с расправленными крыльями. И казалось, что глаза сокола, сделанные из кроваво-красных рубинов, злобно сверкают, оглядывая гостей.
Боромир отыскал взглядом Марка, усмехнулся в усы.
– Эй, наёмник, иди сюда. Сегодня твое место рядом со мной.
Когда Марк сел по правую руку от царя, тот склонился к нему и шепнул:
– Мне хотелось досадить этим разряженным индюкам. Они стремятся сесть ближе к трону, дай им волю, так обсядут меня, как стервятники жертву.
– Но вы же не даёте такой воли, – усмехнулся Марк.
– Правильно мыслишь, наёмник, – хохотнул царь. – Угощайся.
Он обвёл рукой уставленный яствами стол, приглашая попробовать всё, до чего можно было дотянуться, а до чего не получалось, тут же подносили по легкому движению бровей. В животе Марка требовательно заурчало, запахи стояли одуряющие. Он подвинул к себе огромное блюдо с зажаренным поросёнком. Над золотистой подрумяненной корочкой поднимался дымок, наёмник вонзил нож в мягкое сочное мясо.
Бесшумно двигались слуги и подливали в кубки едва ли не в тот же миг, когда те пустели. Стучали ножи, звякала посуда, гости уничтожали еду с такой жадностью, словно завтра наступит голод, и они наедались впрок. Лица лоснились от жира, челюсти двигались мощно, перетирая нежные паштеты, мясо зажаренных до чудесного хруста птиц, молодых поросят и огромных быков, лежащих в глубоких блюдах. Рыбы было столько, что, казалось, море должно было опустеть.
Марк легко уничтожил поросёнка и обнаружил в нём огромную индюшку. Когда та была съедена, в ней оказался жирный заяц. Стерев жир с губ краем скатерти, наёмник с удвоенным азартом напал на зайца. И крякнул, найдя в нём маленькую, но дразняще пахнущую куропатку.
– Ну и повара у тебя, ваше величество! Как им удалось приготовить такое чудо?
Боромир усмехнулся, следя за гостем, бросил на тарелку обглоданную кость, вытер пальцы о скатерть, прежде чем ответить.
– Я всегда беру на службу только лучших. А ты пошёл бы ко мне?
Марк выпрямился, почуяв, что царь говорит об истинной причине приглашения.
– Не знаю. Зачем вашему величеству наёмник?
– Я бы хотел иметь такого воина, как ты, рядом с собой.
– Я не воин, ваше величество, я наёмник.
Царь, несмотря на всё услышанное от Василики, ему нравился. Хороший господин, рачительный хозяин. Воинов держит крепко, подданных не душит налогами, даже, как говорят, кое-какие вольности дал.
Распахнулась дверь, и вошёл слуга.
– Ваше величество! – провозгласил он зычным голосом. – К вам посол Свен.
Кланяясь, вошёл толстяк, широкое круглое лицо сияло, как начищенный медяк.
– Светлый царь! Простите моё опоздание. Слуги, будь они прокляты.
– Ладно, садись. Подайте кресло покрепче, а то расшибётся посол, а нам потом войной грозить будут.
– Шутник вы, ваше величество.
Толстяк уселся рядом с Марком, на миг в глубоко посаженных поросячьих глазках мелькнуло удивление, но спрашивать он ничего не решился. Если царь посадил странного чужака подле себя, значит, и ему следует быть вежливым.
– Я слышал о вашем горе, светлый царь. Как здоровье Пересвета? – участливо спросил посол.
– Прекрасно.
– Но говорят, он искалечен.
– Да. – Боромир выпил одним махом вино и только тогда сказал: – Ничего, шрамы украшают мужчин.
– А как здоровье царевны?
Боромир сморщился, недовольно пожевал губами, но ответил:
– Царевна не скоро встанет с постели. Страшные события отразились на её здоровье больше, чем на здоровье Пересвета.
Боромир встал.
– Я хочу произнести тост.
Гости почтительно замолчали, перестали даже чавкать, приготовившись внимать словам царя.
– Сегодня свадьба не состоялась. Но царевна и мой сын всё равно поженятся. Не сегодня, так позже. Давайте выпьем за их здоровье!
Гости встали с кубками и выпили до дна за здравие Василики и Пересвета.
Марка Боромир проводил до ворот замка. Не спеша, они шли по площади, по которой два дня назад шагали Василика и Пересвет.
– Так что, наёмник, ты примешь мое предложение?
Марк чуть помедлил, но всё-таки сказал:
– Я проклятый. Скоро меня будут судить жрицы. И потом, по правилам нашей школы, купить меня ваше величество сможет, подписав договор с Мастером.
– Ерунда, – отмахнулся царь. – Я видел каков ты в деле. Значит, поединок выдержишь. А на торгах я тебя выкуплю. Будешь служить мне честно? Не за страх, а за совесть?
Марк молчал. Что тут ответишь? Он посмотрел на царя и произнёс совсем не то, что ждал от него Боромир:
– Мне жаль, что царевна заболела, а ваш сын пострадал.
Глава 9
Осень подходила к концу, задули холодные ветра, по ночам лужи сковало легким молодым ледком, хрупким, как сухая веточка.
Русак, поглощенный хозяйством и неожиданно возникшей симпатией между ним и хозяйкой, заходил в комнату наёмника лишь поздно ночью, когда расходились последние гуляки, а постояльцы запирались в своих комнатах.
Марк всегда встречал его одним и тем же вопросом:
– Что слышно? Как царевна?
Сам он и носа не показывал на улицу. Побледнел, осунулся и стал мрачнее прежнего, как схоронившийся в сырой пещере аскет.
Поначалу Русак удивлялся и всякий раз отвечал:
– Кажется мне, что люди и думать забыли о царевне. И тебе пора забыть. У всех других хлопот полон рот.
В ответ Марк салютовал полным до краев кубком вина, расплескивая содержимое на себя, и выпивал то, что сохранилось на дне.
Но разве вино спасает от тоски и дурных мыслей? Только сильнее душит отчаянием, беря за горло хмельными и безжалостными пальцами, выдавливая пьяную слезу, и хочется жалеть себя любимого, размазывая по лицу слезы и сопли.
Русак не мешал наёмнику тихо пить, не вмешивался, зная, что назначенная жрицами встреча неумолимо приближается, и с каждым новым рассветом этот день все ближе и ближе.
Этой ночью Русак, собираясь в комнату Марка, поставил на поднос не только кувшин с лучшим вином, но и водрузил на ярко разрисованное блюдо разные миски. Он выбрал самое лучшее, что было в его солидном заведении. И жареное мясо, сочное и ароматное, только-только с пылу с жару, и нежные паштеты, которые готовила великая искусница Ранида, и сыры, ноздреватые, как тонкие блины. Кстати, блины были тоже, свернутые в трубочку и наполненные одни икрой, а другие тушеными грибами.
Оглядывая поднос, Русак любовно поправил огромный ломоть душистого хлеба и вздохнул.
– Ну вот, – пробормотал он. Неожиданно на лице отразился испуг, Русак бросился к сундуку и торопливо откинул крышку.
Изнутри, на крышке пузатого сундука, принадлежащего когда-то Корнею, было прикреплено хитрое устройство, отсчитывающее дни недели. Нужно было только не забывать каждое утро перекидывать фигурные кости по хитроумной проволочке. Кости постепенно накапливались в правой части, и означали прошедшие дни месяца, а в левой – оставшиеся дни. Кости черного цвета отмечали дни, по которым приходил сборщик налогов. А одну кость Русак сам выкрасил в алый цвет.
Взглянув на эту кость, Русак мысленно содрогнулся. Встанет холодное осеннее солнце, и ему придется передвинуть её влево. Значит, завтра.
Он вытащил из кармана маленький шелковый мешочек, развязал с великой осторожностью и заглянул. В мешочке была крупная желтая пыль. Русак осторожно высыпал её в вино, спрятал опустевший мешочек и только после этого поболтал в кувшине ложкой с длинной ручкой.
– Теперь все готово, – сказал Русак. Он подхватил поднос, крякнув от его веса, и направился в комнату Марка.
Эта ночь особенная, потому что последняя. Завтра в полдень наёмник должен явится в храм богини Мары, чтобы доказать свою невиновность. Но в последнее время Русак замечал, что предстоящее событие мало заботит наёмника. То ли вино повлияло на него, то ли он уже смирился с поражением, даже не попытавшись вырвать победу из цепких ручек жриц.
Русак распахнул дверь в комнату Марка, и едва тот открыл рот, чтобы произнести набившую оскомину фразу, целитель поспешил сказать:
– Я не знаю, что там с царевной, потому что не ходил к ней уже неделю. Мази и румяна не кончаются так скоро.
Русак ко всем прочим успехам стал придворным цирюльником: готовил для женщин румяна и губные помады, кремы и душистую воду. Благодаря этому частенько бывал во дворце. Как ни плохо он учился, наука пошла впрок, а теперь ещё и открыла для него все двери богатых домов столицы.
– Завтра у тебя будет долгий день, хозяин. – Русак по старой привычке продолжал так величать наёмника. – Так что поешь да ложись спать.
Но Марк презрительно посмотрел на благоухающую еду и потянулся к кувшину.
Густая рубиновая жидкость полилась в кубок, наполнила до краев, едва-едва не вытекая на стол. Марк небрежно взял кубок и сделал большой глоток.
Причмокнув, он глянул на самозваного слугу и усмехнулся.
– Что стоишь-то? Присоединяйся. Выпьем напоследок.
– Не могу. Меня Ранида ждет. Не хорошо такую женщину одну оставлять, а то задержусь так разок-другой, а там, глядишь, мое место кто-нибудь займет, – без улыбки сказал Русак.
Марк пьяно загоготал, плеснув добрую половину вина на пол.
– Как хочешь... Может, так лучше будет.
– Пойду я, а ты поел бы. Все лучше, чем одно вино глотать.
Как и говорил ларг в ту жуткую ночь, когда Марк открыл дверь и Корней ушел, о бывшем хозяине корчмы все забыли. Сейчас о нём помнила только Ранида, но и то, как о дальнем родственнике Русака, приезжавшем погостить и уехавшем обратно к себе на родину, в Соединенные Королевства. Остальные в городе были убеждены, что хозяином всегда был Русак. Вышибала уже на следующий день приветствовал бывшего слугу как хозяина, а кухарки и прислуга, кажется, вообще не заметили подмены.
Когда за Русаком захлопнулась дверь, Марк встрепенулся и рявкнул:
– Погоди! Вернись!
Он встал с постели и неверным шагом поспешил за корчмарем. Тот ждал его в коридоре, нетерпеливо потирая ладошки. «И откуда такая привычка взялась? – удивился Марк. – Раньше за ним не водилось этого хозяйского жеста».
– Возьми вот. – Марк протянул медальон, подаренный Василикой. – Вернешь царевне. Скажи, что не того она в суженные выбрала.
Русак осторожно принял украшение и повертел, разглядывая черную жемчужину.
– Ай, красота-то какая! Когда же тебе царевна эдакое чудо подарила?
– Долго рассказывать, – отмахнулся Марк. – Что-то голод проснулся, словно я неделю не ел.
– Что тут удивительного? Ты давно уже вином и голод, и жажду утоляешь, – то ли сварливо, то ли заботливо сказал Русак.
Марк направился обратно в комнату, но на пороге задержался.
– Верни ей обязательно. Прикарманишь – от самого Ящера к тебе вернусь.
Русак даже подпрыгнул от такого оскорбления.
– Как можно?!! Хозяин.
– Прости, – хмуро сказал Марк. – Спьяну несу невесть что.
И зашёл в комнату, боясь увидеть обиженные глаза Русака. Со всего маху хлопнул дверью, на голову посыпалась пыль, оседая на волосах, как старческая седина. Огонь свечи дрогнул от ворвавшегося в комнату сквозняка. По стенам, изгибаясь в углах, за Марком вплыла его тень. Наёмник покосился на неё, как на заклятого врага, и покачал головой.
– Все ходишь за мной, – проворчал он, обращаясь к тени. – Боишься, что сбегу?
Тень вздрогнула, потекла вниз по стене, темной лужицей собралась на полу, почти неотличимая от притаившегося мрака.
– Что тут сделаешь? – раздался голос ларга. – У каждого своя судьба.
Змей выполз на яркий свет, снова обретая привычный вид, каким Марк всегда видел ларга в пути.
– А ты зачем помогал мне? Мог ведь не вмешиваться. Ещё в Лимии позволил бы роктам убить меня. А мог бросить в темнице в замке барона Сигурда и позволить казнить. Почему ты всякий раз вмешивался?
– Твою судьбу должны решить жрицы и Ледяная Божиня. Помнишь? Ты выбрал меня сам.
Марк вспомнил, как купил кнут, нападение роктов, как жуткий змей проползал по темной улице.
Наёмник с жадностью набросился на мясо, словно ел последний раз в жизни, и чувствовал, как по телу растекается звериная сила и ярость. Хмель удивительно быстро выветрился из головы, как и не бывало. Марк усмехнулся, узнавая руку Русака: не иначе целитель подмешал в еду или вино что-то, помогающее восстанавливать силы.
Марк сказал Русаку, что идти нужно завтра в полдень, а на самом деле его ждали этой ночью. Он не хотел долгих проводов, сочувствующих взглядов и тяжелых вздохов. Не для него все эти сопливые прощания.
Когда поднос опустел, наёмник, отдуваясь, упал на кровать.
– Собирайся, если не хочешь опоздать, – наставительно сказал ларг.
Марк оглядел комнату.
– Что собирать-то? У меня только меч и есть.
Наёмник неторопливо встал, подхватил меч и почувствовал, как уходят беспокойство, страхи, тревожные мысли. Словно гора с плеч упала. Все это время он куда-то спешил, пытался кому-то что-то доказать, сражался и ходил по самому краешку, едва-едва не оступаясь, и все время носил в душе тяжеленный груз. Груз вины, отчаяния, обиды.
Теперь все вдруг исчезло. Больше спешить некуда. Все зависит от решения жриц – быть ему живым и выстоять в поединке или уйти прямой дорогой к Ящеру.
– Позволь дать совет. Не наступай на черные камни.
– Что? Черные камни? – Марк удивленно покосился на змея.
– Да. Там все увидишь. Иди, наёмник, я буду тебя ждать здесь.
– Как всегда, – привычно кивнул Марк и вышел из комнаты.
Утренний рассвет едва зажег багряным пламенем горизонт, а Василика уже была на ногах и одета в лучшие наряды. Служанки ревели в голос, помогая госпоже облачаться. Словно невеста, облачилась она в белоснежную рубаху. Подол и рукава сверкали от жемчуга и самоцветных камней. Сверху служанки надели тяжелый алый сарафан, струящийся вдоль тела, как кровавая река.
«Вот так и моя кровь скоро окрасит землю», – вдруг подумалось царевне. Она вздрогнула, отгоняя нелепые мысли. Нелепые от того, что ничем не могли помочь, а только ослабляли решимость.
Волосы заплетала няня, не допуская никого. Она единственная не плакала, на морщинистом, темном от лучей летнего солнца лице застыла маска боли, словно силы подтачивала нестерпимая мука.
Она заплела волосы царевны в две тяжелые косы и уложила в высокую прическу, словно корону.
Читать бесплатно другие книги:
