Скажи что-нибудь хорошее Огородникова Татьяна

– Да мне все равно. – Циклоп понял, что спасовать перед лобовой атакой – проявить слабость перед пацанами. – Он успел только замахнуться ногой и сразу после этого издал протяжный вой от удара пятой точкой о каменный пол. Дальше – дело техники. Несколькими болевыми приемами Матвей уговорил Циклопа прилюдно извиниться и пообещать, что его, Мотю, оставят в покое. Пацанская братва дружно и согласно замычала и закивала в ответ на просьбу Циклопа. Мотя приобрел статус независимого и одновременно консультанта Циклопа.

Тот, оказывается, тоже кое-что знал про Мотю.

– Знаю, почему ты такой борзый, – сообщил Циклоп после перемирия.

– Почему? – Матвейка искренне удивился.

– Да ты же потомственный. Считай, в законе. Дед у тебя сидит чуть не по мокрому? Предупреждать надо!

32. Георгий

– Эй, плакса! – тихонько позвал Пашка, проводя пальцем по засохшим соляным бороздкам. Его лицо было так близко от Валиного, что он чувствовал тепло ее дыхания. От Валюши исходил нежный, немного травяной, какой-то детский запах, Пашке хотелось вдохнуть и носить его с собой. Он еще несколько раз нежно провел пальцем по Валюшиным щекам. Она улыбнулась и, не открывая глаз, схватила его руку и прижала ее к щеке. Не отпуская руку и не поднимая ресниц, она радостно прошептала:

– Проснулся? Ну наконец-то!

Пашка, не помня себя от радости, замер в ожидании. Он не знал, что делать, точнее, не знал, что делать с Валюшей в данной ситуации. Рука так и застыла на Валиной щеке, накрытая сверху ее маленькой теплой ладошкой. Шило аккуратно погладил свободной рукой Валину макушку.

– А что, – спросил он, стараясь говорить как можно тише, – я долго спал? Такое чувство, что меня накормили ядовитыми грибами… Как это я так отъехал невзначай…

– Глупый ты, глупый! – Валя зажурчала своим неповторимым смехом. – Тебе говорят, а ты будто ничего не слышишь или не хочешь слышать. Поэтому и попался!

– Как это «попался»? – Пашка занервничал, он не любил, когда его подставляли. То есть конкретно не любил. Он даже освободил руки и встал. – Кто это меня поймал?

Валентина опустила босые ноги на пол и зябко поежилась. Потом зевнула, прикрыв ладошкой рот, и сладко потянулась. «Вот нервы мне мотает, прямо тянет из меня жилы». Пашка испытал острое чувство желания и сжал кулаки до боли, чтобы избавиться от него. Он принял независимую позу – прислонился к стене и скрестил руки на груди. «Ладно, если ты такая умная, теперь сама ищи подход, попробуй». Шило чувствовал, что женщина потеплела, оттаяла и, судя по всему, была готова принимать ухаживания.

Валя оставалась спокойной и безмятежной:

– Никто тебя не ловил. Ты сам попался. Кто тебя просил поднимать больную на ноги, тем более хватать ее и носить по комнате? Она – как хрустальная ваза. Каждое движение, даже мысли должны быть распределены правильно. Тебе же говорили: не знаешь, что делать, – зови Георгия или меня! А ты решил ее сразу отправить на пробежку? Вот Георгий и не выгнал тебя, потому ты тоже попал под раздачу. Когда он увидел, что ты наделал, размышлять о тебе времени не было. Ты здоровый, молодой, все равно воспрянешь. А она… Ее ты чуть не погубил. Это при том, что уже все пошло на поправку. Пойми, здесь не просто каждый шаг важен, каждый взмах ресниц и каждый вздох – огромная работа. Ведь это все делает почти умерший человек. Таким больным даже радость – невероятная, страшная нагрузка, которая может закончиться печально. Почему, ты думаешь, он заставляет их столько спать? Чтобы они не реагировали ни на что. Когда начинается улучшение, их в жизнь вернуть – отдельная сложнейшая система, по малюсенькой капле. И не дай бог что-нибудь пойдет не так. Потому Георгий и не спит, сидит под своим портретом и думает, чувствует за них. Ты не понимаешь! Он живет, как они, будто вселяется внутрь. Поэтому он знает, к кому и когда нужно прийти.

Шило слушал Валин рассказ как сказку. Но почему-то в эту сказку он верил. Точнее, у него не было шанса не поверить. Он сам все видел, и то, что говорила Валюша, было очень похоже на правду.

– Но почему со мной такое случилось? – спросил он.

– Да потому что ты там был, когда доктор избавлял ее от негативного стресса. Конечно, и тебе досталось, ты ведь ей не чужой? – Валя немного напряглась и как-то слишком пристально уставилась Пашке в глаза.

Шило и не думал реагировать. Он задумался, переваривая сказанное, и произнес как под гипнозом:

– Не чужой. Совсем не чужой.

– Ну ладно. – Валюша резко вскочила на ноги и засобиралась. – Дело сделано, пациент пришел в себя, пора и честь знать.

Пашке очень не хотелось, чтобы Валя уходила, тем более на такой ноте.

– Постой, – одернул он Валюшин порыв, – не спеши. Ты плохо знаешь Женю. У нее у самой столько силы – она мертвого с ног поднимет. Знаешь какая она…

– Какая? – почти со злостью спросила Валентина.

– Она… – Шило подыскивал слово. – Она… Живая! Вот какая. От нее всего можно ожидать, может, она даже вашего Георгия сильней, просто заболела. Вот и он с ней видишь как мучается, видно, сладить тяжело – она очень сильная! – повторил Пашка.

– Ну и прекрасно! – ответила Валюша на пламенную Пашкину речь. – Даст Бог, она еще себя проявит. Только ты больше не испытывай судьбу. Доведи дело до конца, а потом, когда выздоровеет, носи ее на руках и бегайте вдвоем по полянам… Или улицам… – Валентина пожала плечами и направилась к двери, сердито поджав губы.

– Да! – с энтузиазмом воскликнул Пашка. – Все вместе пробежимся! И Кирюху с собой возьмем!

В этот момент в дверь кто-то стукнул два раза, а затем, не ожидая приглашения, влетел. Это был взъерошенный и взволнованный Кирюшка.

– Мама, Павел! Вас срочно Георгий зовет! – Кирюха как-то беззащитно уткнулся в Валин живот и разрыдался.

– Что-то случилось? – упавшим голосом спросил Шило. Он не хотел слышать ответа на этот вопрос. Он не хотел знать этого, даже если оно произошло. Он не был готов. Он все равно не был готов. Несмотря на то что несколько лет жил в полной боевой готовности, Пашка почувствовал, как у него онемели ноги, отнялся язык и перехватило дыхание.

– Я не знаю, – верещал Кирюха. – Он сказал «прямо сейчас». Идите.

– Где он? – спросила Валентина. Она, в отличие от Павла, наоборот, собралась и выглядела очень деловитой и спокойной.

– У Евгении в комнате.

Пашка сполз по стене на корточки. Валя подошла к нему и стиснула рукой плечо. Шило почему-то именно сейчас обратил внимание на ее малюсенькие изящные ступни с крохотными пальчиками и аккуратными розовыми ноготочками. Осознание того, о чем он думает в такой момент, показалось ему диким и от этого несоответствия смешным. Он криво усмехнулся и подумал, что в Валюшином присутствии не может выглядеть слабаком. Даже при таких обстоятельствах. Огромным усилием воли Шило заставил себя подняться.

– Пойдем, – сказал он, взяв Валю за руку. Дорога в несколько метров показалась ему длиннее, чем та, по которой они ехали к кудеснику, трясясь в повозке с одной лошадиной силой у руля. Перед дверью в комнату Евгении Пашка сильно сжал Валюшину руку и попросил:

– Подожди. Пожалуйста, подожди секунду.

Она все поняла.

– Хорошо, конечно. Вздохни глубоко десять раз и маленькими порциями выдохни. Сначала голова закружится, но потом станет легче. – Валюша погладила его предплечье. – Ты сильный. Ты справишься.

Пашка немного успокоился.

– Открывай! – осипшим голосом приказал он.

Валентина открыла дверь и пропустила его вперед. Шило с трудом сфокусировал взгляд, резко войдя в освещенное солнцем помещение из темноты. Он сразу же увидел Георгия, который, согнувшись, сидел у кровати Евгении с закрытыми глазами. Евгения была завалена ворохом из одеял и простыней так, что ее совершенно не было видно. Пашка, негодуя на слабость Георгия, собрал волю в кулак, подошел к постели и начал расправлять одеяло, чтобы хотя бы аккуратно накрыть Женю. Он нашел край простыни, затем одеяла и осторожно потянул их на себя. Ворох податливо расправился и распрямился в сине-белое полотно. На кровати никого не было.

– Где она? – почти шепотом спросил Пашка у Георгия.

– Сбежала, – ответил тот и снова замер в своих мыслях.

Если бы я знал, что это последние минуты, когда я вижу тебя, я бы сказал: Я люблю тебя и не предполагал, глупец, что ты это и так знаешь. (Габриэль Гарсиа Маркес)

33. Матвей

Для Моти осведомленность тюремной братвы стала неожиданным сюрпризом. Казалось, в колонии даже у стен были уши. Откуда Циклоп мог знать про деда, если даже сам Матвей не догадывался, где тот сидит и по какой статье… Тем не менее Матвей со свойственной ему сметливостью быстро воспользовался ситуацией, чтобы обернуть ее в свою пользу.

– Не твое дело, Циклоп. Мой дед – это мой дед. Расскажи лучше про своего.

– Ну ладно, ладно, не кипятись, – поторопился успокоить нового кореша Циклоп, – я же так просто спросил. Давай устраивайся. Прописку прошел.

Началась однообразная арестантская жизнь. Мотин статус не вызывал особого интереса у соседей, независимых не трогали. Их приглашали только на серьезные разборки в качестве советников, и то Матвей предпочитал молчать. Он хотел одного: выйти из колонии не бывшим зеком, а опытным образованным взрослым человеком, который на базе полученных знаний сможет осуществить свою мечту. Это неправда, что в замкнутом тюремном пространстве можно сойти с ума от скуки. Например, Циклоп научил Матвея играть в шахматы и нарды, да так, что тот со временем вынужден был поддаваться учителю, чтобы не обидеть его. Из библиотеки можно было взять любую литературу и учебники, если есть на то желание. Мало того, в колонии проходили регулярные школьные занятия. А это уже дело хозяйское: хочешь – учись, не хочешь – не учись.

Матвейка очень хотел учиться, он быстро схватывал и был ненасытен к знаниям. Коллеги по цеху подозрительно косились на него, подозревая в подхалимстве, но реальных шансов придраться не имели. Матвей внимательно слушал и выполнял все задания, но систематически отказывался отвечать у доски и сдавать на проверку домашнюю работу. Таким образом он компенсировал блестящее выполнение контрольных работ и классных заданий, получая почти одинаковое количество пятерок и двоек. Он пользовался древним философским знанием, не подозревая о том: мудрость нужна еще и для того, чтобы вовремя скрыть свой ум. Своей серьезной заслугой Матвейка считал приобщение колонистов к чтению. Начиналось все очень просто: Мотя в ответ на вопросы товарищей использовал цитаты из классики. Иной раз они настолько органично вписывались в ситуацию, что Циклоп, не выдерживая, спрашивал:

– Откуда ты знаешь?

– Достоевский сказал, – почти каждый раз отвечал Матвей, меняя имена классиков.

Как-то раз пацаны заговорили о ксивах.

– Когда я выйду на волю, – доверительно сообщил пацаненок Костя по кличке «Маленький», – я сделаю свой бизнес.

– Какой еще бизнес? – усмехнулся Циклоп.

– Я буду подделывать документы, – гордо сообщил Маленький.

– На кой хер? – снова поинтересовался вождь.

– Циклоп, ты че, не знаешь, сколько стоит поддельная ксива?

– Не-а, – честно ответил Циклоп.

– Ну ты гонишь! – Удивление Маленького было неподдельным. – Ксива мента стоит примерно, как сто пачек сигарет, паспорт на другое имя – восемь ящиков водяры, удостоверение инвалида – самое дорогое, потому что льготы, бесплатный проезд, лечение и все такое… Знаешь каких денег можно нажить!

Циклоп откровенно заржал.

– Маленький, я не уверен, что ты сможешь нажить. Ты выжрешь водяру, закуришь ее сигаретами, а пока будешь валяться в похмелье, твои клиенты найдут другого поддельщика. Я сам знаю нескольких.

Маленький сердито забурчал:

– Может, и знаешь, но так, как я смогу сделать документ, больше не сделает никто! У меня, между прочим, Айвазовский в дальнем родстве. А у него талант от природы! Мне, может, передался по наследству. Только он не смог его правильно использовать, а я смогу!!!

– А кто это Авазонский? – заинтересовался Циклоп.

– Самый известный художник в мире! – с чувством собственного достоинства и как бы по секрету сообщил Маленький. – Он море рисовал – как живое! А я нарисую любое удостоверение – будет как живое!

– Докажи! – потребовал Циклоп. – Или будем считать тебя пустобрехом!

– Давай докажу. Что сделать?

– Да хотя бы паспорт. Вот для него, например. Он же у нас вроде как независимый! – Циклоп кивнул в сторону Матвея.

– Идет! – согласился раззадоренный Костян. – Только имя и данные будут стоять, какие я захочу. А фотка – его.

– Сколько времени? – деловито спросил Циклоп.

– Неделя, если завтра доставите мне все по списку, – ответил Маленький.

– Не сомневайся. Доставим. А если ксива будет фуфловая? – сверкая глазами, добавил Циклоп.

– Два месяца отдаю обед, – предложил Костян.

– Идет, Маленький. Я вообще думаю, что тебе обед – как мертвому припарка. – Пацаны дружно загоготали. – Кстати, как мы проверим, что ксива натуральная?

– Сейчас – никак. А потом на свободе он сам проверит. Ему вроде за примерное поведение отвальную готовят…

Маленький не подвел. Ровно через неделю он показал паспорт, с печатями, водяными знаками и номером, адресом прописки, местом выдачи и необходимым количеством страниц, на одной из которых был приклеен портрет Матвея. К этой же странице была скрепкой прикреплена Мотина фотка 3 на 4, как положено для паспорта. Маленький объяснил, что портрет он нарисовал для смеха, чтобы они убедились в его художественных способностях.

– А фотку? – спросил Матвейка. – Где фотку взял?

– Достал… – неопределенно пожав плечами, ответил Маленький.

Циклоп передал ксиву по кругу, чтобы ребята выразили свое мнение по качеству изделия. Возгласы восхищения и одобрения, цоканье языком подтверждали мастерство потомка Айвазовского. Кроме того, избавляли его от необходимости расставаться с обедом.

– Ну, бери, владей! – Циклоп протянул Матвею документ.

Матвей взял паспорт, пролистал его по страницам и произнес:

– Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза: читайте, завидуйте! Я – гражданин Советского Союза!

– Ты что, одурел? – с сомнением спросил Циклоп.

– Да это же Маяковский! – ответил Мотя, улыбаясь, – это стихи про паспорт.

– Да ладно, ты гонишь! Разве могут быть стихи про паспорт?

– Могут! – ответил Матвей. – Еще как могут!

С этого дня в компании ни одного вечера не проходило без литературного часа. Матвею было не сложно рассказывать пацанам, как жили великие писатели и поэты, и читать их произведения, комментируя, почему именно этот роман или стихотворение были написаны в данный период жизни. При этом в обычном укладе колонистов особо ничего не изменилось. Они так же сквернословили, устраивали драки, ругались с надзирателями, доставали контрабанду и рассказывали басни о девушках, которые ждут их «на воле».

Независимый Матвей стал для заключенных подростков еще и неприкасаемым. Кажется, он был им нужен.

Мотя не считал дни до освобождения, колония превратилась в его настоящую, естественную жизнь. Планы на будущее были построены очень давно, и Матвей просто ждал, когда этот этап жизни закончится. Поэтому он не сразу отреагировал, когда в комнату явился дежурный надзиратель и произнес слова:

– Заключенный Орлов, с вещами на выход.

По реакции пацанов было ясно, что происходит что-то особенное. Они как-то подтянулись, посерьезнели и даже взгрустнули. Как обычно, все знали чуть больше, чем казалось. Слухи в тюрьме разносятся молниеносно.

– Я же говорил! – заявил Маленький, разводя руки в стороны.

– Ну, давай, Независимый! – попрощался Циклоп. – Не забывай нас на воле. Да может, еще встретимся…

Они пожали друг другу руки. Потом попрощались с каждым по очереди. Мотя пребывал в растерянности. Он не ожидал, что долгий срок заключения пройдет так быстро. Два года бонуса стали приятной, но все же неожиданностью.

Через пару часов Матвейка отвесил низкий поклон тюремному забору и остался один на один со своей свободой. Он не очень понимал, что делать. По факту ему было шестнадцать, по мнению окружающих он выглядел на все двадцать, а в паспорте, полученном от Маленького, стояло двадцать два. Сам Мотя чувствовал себя столетним мудрецом, которому в принципе жизнь надоела своей предсказуемостью.

Буквально через семь минут его точка зрения подверглась серьезной обструкции.

– Автомобиль подан, Биг Босс! – сообщил пучеглазый парень, выбросив дымящуюся сигарету на траву. Он неожиданно подрулил на красной «семерке» и резко затормозил прямо перед Матвеем, пустив клубы пыли из-под колес. – Я рад твоему возвращению на волю.

34. Георгий

– Как «сбежала»? – Шило опешил. С одной стороны, он пришел в состояние буйного восторга от того, что Евгения жива. С другой – каковы ее шансы выжить в таком состоянии, находясь без присмотра в диком лесу? На сколько хватит запаса сил у человека, который только что преодолел барьер, отделяющий жизнь от смерти?..

– Так и сбежала. Как это делают все нормальные беглецы, – ответил Георгий.

– Слушай, может, она… того… Умом повредилась? – вдруг осенило Пашку.

– Да ничем она не повредилась, просто гордыня ей покоя не дает, – загадочно ответил Георгий.

– А что же ты сидишь, доктор несчастный? – возмутился Пашка. – Почему не побежал ее искать? Давай собирайся. Пойдем скорее! – умолял Пашка.

– Я должен тебе рассказать кое-что, – с усилием сказал Георгий. – За нее не волнуйся, я хоть и перестарался последний раз, но, видать, это на пользу пошло. Еще и тебя зацепил – видишь, сколько прыти появилось. – Он собирался продолжить, но Пашка не дал ему говорить:

– Потом расскажешь. Ты лучше знаешь, где ее искать. Пойдем, пойдем скорее. Скоро стемнеет, тогда вообще шансов не будет.

– Хорошо. Пойдем. Вряд ли она ушла далеко. Вопрос только, захочет ли она вернуться…

– Сейчас не время загадки твои разгадывать, или пойдем вместе, или говори, куда она могла направиться.

Георгий задумался.

– Знаешь что, Шило. Иди-ка ты сам. Валюшу с собой возьми – она эти места не хуже меня знает. Дорога в лесу одна, по ней и пошла Евгения. Вопрос только, как далеко она ушла и не свалилась ли по дороге. Идите.

Кирюха заявил, что пойдет с ними на поиски:

– Я вам пригожусь. Мало ли что…

Троица запаслась сухарями, Кирюшка прихватил с собой плед, фонарь и флягу с молоком. Валюша возглавила шествие. Они молча вышагивали по тропинке, иногда останавливаясь, выискивая следы недавнего пребывания Евгении. Несколько раз Пашке казалось, что он слышит шорохи и шаги. Он замирал, прислушиваясь, а потом кричал зычным голосом:

– Женя, Жень! Отзовись! Это я! Пашка!

Тщетно. Никаких следов, ни одного намека, что Евгения находится где-то рядом.

Пашка начал молиться про себя, обещая, что не совершит в жизни ни одного плохого поступка, перестанет ругаться матом, не поднимет руку, чтобы ударить человека, или даже убить комара, только бы нашлась Евгения. Они плутали по лесу уже больше двух часов, обошли по кругу озеро, надеясь, что Женя могла прилечь отдохнуть где-то неподалеку. Валюша нашла свежие следы на спуске в воду и предположила, что Евгения могла освежиться и продолжить только ей известный путь. Валя сказала, что лесная тропинка тянется километров десять сквозь чащу и выходит на проселочную дорогу, по которой иногда ездят машины. Главное, чтобы Женя не добралась до дороги. Тогда у них вообще не будет шанса ее отыскать.

– Она может, – удрученно констатировал Пашка. – У нее такая сила воли! Если что-то решила – пойдет до конца. Упертая страшно. – В его словах прозвучала гордость.

– Павел! – вдруг остановилась Валюша и пытливо посмотрела ему в глаза. – Ты ее любишь?

Пашка задумался.

– Она – все, что у меня есть. Я ее боготворю.

– Значит, она твоя любимая женщина? – Валюша прикрыла глаза, ее охватывал приступ гнева.

– Можно сказать и так, – подтвердил Пашка. Он понимал, к чему клонит Валентина, но ему нравилось, что она ревнует, поэтому Шило не спешил раскрывать карты.

– Тогда зачем ты… – У Валюши задрожал подбородок, Пашка испугался, что она разрыдается, тем более Кирюха бродит где-то рядом. Он обхватил Валюшу за плечи и прижал к себе.

– Зачем, зачем, – передразнил он. – Евгения – моя самая любимая женщина, она мне мама. А ты – моя будущая жена! Вот зачем! Поняла теперь?

Валюша все равно разрыдалась, теперь, видно, от счастья. Она улыбалась сквозь слезы и совсем не хотела отстраняться от Пашкиной груди, хотя рубашка его была уже мокрой от слез.

– Ну хватит, глупая. Хватит. Вон Кирюха бежит.

Валюша, зачерпнув воды, умыла лицо и быстро вытерлась рукавом. Кирюха подозрительно посмотрел на парочку и сообщил:

– Надо идти к дороге. Я грибника встретил. Он сказал, что видел очень худую маленькую женщину. Еще подумал, что она делает одна в лесу. Но решил, что тоже по грибы пошла, и не стал спрашивать, тем более она будто пряталась за кустами.

– Когда он ее видел?

– Да не так давно, может, часа полтора назад.

– Пойдем скорее, за полтора часа она далеко не могла уйти, – сказала Валюша.

Они снова вышли на еле заметную тропинку.

– Расскажи мне про нее, – попросила Валентина, – почему ты ее называешь Евгения, а не мама?

– Долгая история, – ответил Пашка.

– Ну пожалуйста, – настаивала Валюша, – у нас есть время.

– Хорошо, только не знаю, с чего начать. – Пашка задумался.

– Она вышла замуж очень молодой, ей только исполнилось восемнадцать лет. Женя была самой хрупкой, самой красивой и самой отчаянной девчонкой в школе. По ней сходили с ума все мальчишки, а на первом курсе института в нее влюбился без памяти преподаватель искусствоведения, он же ректор художественного института. Ему было тридцать пять, с ним заигрывали студентки, но он, судя по всему, был настоящим мужиком, со стержнем. Он выбрал Женю и ухаживал за ней очень красиво, благородно, как настоящий рыцарь. Когда он сделал ей предложение, они еще даже ни разу не целовались.

– И она что, согласилась? – удивилась Валюша.

– Что здесь такого? – ответил Пашка и продолжил рассказ.

Оказывается, Евгения мечтала вырваться из-под родительской опеки, родители буквально душили ее, единственного ребенка, своей любовью, и не давали шагу ступить. Надо отдать им должное – Женя получила отличное образование, занималась балетом, живописью, говорила по-английски и по-французски, много читала и вместе с тем была веселой, отчаянной, смелой и свободолюбивой. И еще она была очень красивой и миниатюрной. Когда она сетовала на свой маленький рост, ее папа смеялся: «Маленькая собака – до старости щенок! Еще спасибо скажешь, что не вымахала, как все эти дылды. В этом твой особенный шарм. Ты у нас самая красивая!»

Любовь взрослого интересного мужчины, по которому сохли все девушки на курсе, льстила Жениному самолюбию. Евгения поняла, что у нее появился шанс стать самостоятельной и независимой, никого при этом не обидев и не потеряв. Ей не стоило большого труда убедить себя в том, что она безумно любит Льва Игоревича, который просил называть его «просто Лева». Сначала Женя осмелилась только на Льва, но со временем перешла на Левушку. Так через два месяца после предложения студентка второго курса художественного института стала женой ректора. Образованный народ погалдел пару недель и успокоился. А Женя со свойственной ей обязательностью старалась быть хорошей женой и любить своего избранника изо всех сил. Они поселились в родовом поместье, которое досталось Левушке в наследство от деда. Левушка очень гордился своим генеалогическим древом и много знал о родне. Закрытый поселок, в котором они жили, был особенным. Там не было ни одного человека, который так или иначе не соприкасался бы с искусством. Поэты, художники, режиссеры, музыканты, писатели – они берегли свой оазис от вторжения иноверцев. Достаточно было одного взгляда, чтобы вычеркнуть члена сообщества из благородных рядов, персона нон-грата никогда более не могла появиться на общих собраниях, праздниках и коллективных мероприятиях. А если и появлялась, то чувствовала себя крайне неуютно – будто ее вовсе не существует. Зато когда человек был принят обществом, его сразу вовлекали во все радости и заботы, он чувствовал себя полноправным членом огромной семьи, местом жительства которой был живописный поселок с одноименным названием. Так бы, наверное, продолжалось всю жизнь, но через полгода после свадьбы один из домов в «Живописном» купил загадочный человек, о котором члены сообщества разговаривали только шепотом и называли его «ОН». После первой же случайной встречи Женя без памяти влюбилась в нового соседа, она честно боролась и противостояла своим чувствам, но, к несчастью, чувства оказались взаимными. Еще через полгода Женя переехала в дом к новоявленному жильцу, забрав от Левушки только свой портрет, который тот писал с самоотдачей и любовью почти весь этот счастливый год своей жизни. Левушка очень страдал, но врожденная интеллигентность не смогла победить огненный запал любовной страсти. Он отпустил Женю, попросив ее вернуться в любой момент, как только она поймет, что жестоко ошиблась. Евгения не смотрела так далеко вперед, она была счастлива и любима. Более того, она забеременела. Растущий живот и общее недомогание от осознания своей тяжести и непривлекательности сделали Евгению задумчивой и неповоротливой. Она стала мало двигаться, разговаривать и ждала только одного: скорее бы родить ребенка и заняться собой. Ее нынешний избранник не слишком переживал, появляясь дома все реже и реже. Как-то раз он откровенно заявил:

– Надоели мне твои грустные глаза! Ты думаешь, ты – единственная баба на белом свете, которая может родить мне ребенка? Да таких сотни! Может, параллельно с тобой еще парочка ходит в таком же состоянии!

У Жени было всего два варианта: покончить с собой или уехать. Она думала недолго. В тот же вечер собрала небольшую сумку с необходимыми вещами и переехала к родителям. Человек по имени «ОН» был вычеркнут из ее жизни навсегда. Он тоже долго не горевал. Уже через неделю в ЕГО доме поселилась шустрая, маленькая и очень красивая девушка, которой было совершенно наплевать на прежних обитателей. А у Жени родился сын по имени Пашка. Ему она отдала всю себя вместе с любовью, жизнью, радостями и горестями. Она много разговаривала с сыном, рассказывала были и небылицы, подставляя в рассказы и сказки свое имя. Когда героиня истории была строгой, она звалась Евгения. Добрых женщин всегда звали Женя.

Когда Пашка закончил рассказ, Валюша задала единственный вопрос:

– И что, с тех пор она его не видела?

– Я же говорю, ты плохо ее знаешь. У нас вообще запрещено говорить об этом. Только один раз она мне рассказала и попросила больше не возвращаться.

– А ты?

– Что я? Я его проклял.

– Кого?

– Вот этого своего так называемого отца. Биологического. А другого и не было. Она не смогла больше полюбить.

– Или все еще любит… – тихо сказала Валюша.

35. Матвей

– Босс, вот это да! – Матвей не мог поверить своим глазам. Перед ним стоял Пучеглазый Андрюха. Впрочем, он стал совсем другим, высоким, стройным, прилично одетым, подтянутым и респектабельным, что ли. И, кстати, не таким пучеглазым. – Как ты узнал, что я здесь?

– Язык до Киева доведет, – отшутился Андрюха. – И вообще, я знаю про тебя все, чего уж сложного узнать, когда тебя выпустят? Мир такой маленький. А когда он сужается до тюремных размеров, становится вообще микроскопическим.

– Я смотрю, ты стал философом… – поддел Матвей приятеля.

– С тобой станешь… – согласился тот. – Лучше вспомни, как за всех сдался и никого не подставил. Нормальные люди такого не забывают.

– Ну да, наверно. Расскажи, как пацаны, где они, что делают и… Куда мы едем?

– Уж точно не в ментуру! Не лишай товарищей удовольствия сделать сюрприз и не спрашивай ни о чем. Поверь, тебе все понравится. Расслабься и кайфуй, дорогой.

– Мне не трудно, – хохотнув, ответил Матвей. – Я привык подчиняться.

По пыльной проселочной дороге Андрюха доехал до бетонки, потом до автотрассы и, ни капли не сомневаясь, взял курс на (…), где уверенно припарковал машину возле железнодорожного вокзала.

– Посиди пять минут, – попросил он и затерялся в толпе пассажиров, сопровождающих, работников и просто тунеядцев. Мотя совершенно расслабился, он привык к ожиданию, тем более Андрюха стал для него человеком, которому он доверял больше всех на свете. Через пятнадцать минут Босс появился с большим нарядным пакетом и, закинув его к Моте на колени, приказал:

– Переодевайся! В таком наряде ты далеко не уедешь.

На Матвее был надет очень недорогой спортивный костюм с вытянутыми коленками и видавшие виды кроссовки, которыми он пользовался в колонии для занятий спортом. В пакете оказался полный джентльменский набор на все случаи жизни. Новый костюм Nike, удобные кроссовки нужного размера, носки трех видов, джинсы, две футболки и даже нарядный двубортный пиджак с брюками и белоснежной рубашкой. Кроме того, на дне пакета сияли черные лакированные ботинки с узкими мысами, до которых не то что дотронуться – даже смотреть на них было страшно. Матвей немного растерялся:

– Что надевать?

– Пока спортивный. Все остальное бери с собой, скоро переоденешься.

Мотя не раздумывая нарядился в удобные мягкие штаны, футболку и новые кроссовки.

– Пошли, – скомандовал Андрюха. Матвей решил ничему не удивляться и покорно вышел вслед за Боссом. – Пакет возьми с собой, а рванину дай сюда! – Он отнял у Матвея сверток со старой одеждой и выбросил его в ближайшую помойку.

Молча товарищи дошагали до нарядного крыльца с вывеской «Бани 24». На двери болтались засушенные березовые веники, кисти рябины, поклеванные воронами, лапти и банная шапка.

– Странно, что презервативов не повесили, – пошутил Андрюха, который, видимо не понаслышке, знал, зачем еще люди ходят в баню.

Впрочем, возле названия «Бани 24» пристроилась небольшая табличка с номером телефона, владелец которого оказывал «дополнительные услуги». Мотя удивлялся и молчал. Он все-таки никогда не был маленьким, но и таким взрослым, каким его был готов принять этот мир, тоже себя не чувствовал. Единственный вопрос, который он осмелился задать Боссу, чтобы не подмочить собственную репутацию, звучал так:

– А почему двадцать четыре?

– Круглосуточно, – коротко ответил Андрюха. – Фирменная сеть во всех точках страны. Только у каждой точки разный владелец, который думает, что он самый умный.

– Понятно, – подумав про себя «ничего не понятно», сказал Мотя.

С баней Андрюха угадал. Матвейка испытал невероятное блаженство, когда мойщик натирал его, распаренного и размякшего, солями, медом, потом стегал вениками, поддавая жару, снова натирал, снова стегал. Потом появился фиолетовый от татуировок массажист, который сразу почему-то спросил у Моти:

– Давно?

А Мотя сразу понял и ответил:

– Сегодня.

Массажист, сурово промяв Матвея, односложно сказал:

– Денег не надо, не возьму.

И было понятно, что не возьмет. Первая рюмка водки вскружила голову, как пропеллер, Матвей чувствовал себя абсолютно счастливым и довольным. Трапезу накрывали аппетитные бабенки, которые думали, что чулки со стрелками и фартуки – самый сексуальный в мире наряд. Матвей был в корне не согласен. Он даже пытался спорить с ними по этому поводу, но в какой-то момент признал повод ничтожным и заснул прямо на диване для отдыха посетителей. Он не понял, сколько спал, когда по привычке открыл глаза с восходом солнца. Более того, даже не понял, где находится, и сначала решил, что сисястая девка в чулках со стрелками, развалившаяся рядом с ним, – плод сновидения. Увидев аккуратно сложенный белый фартук, он с трудом вспомнил вчерашний вечер и понял, что прописка в новом мире состоялась. Мотя брезгливо осмотрел свои новые труселя и обрадовался, поняв, что не унизил девушку в чулках до животной похоти. В соседней комнате отдыхал Андрюха с двумя аналогичными красотками в обнимку. Судя по всему, ему не удалось избежать унижения. В самом широком смысле этого слова. Повсюду были разбросаны трусы, фартуки, использованные презервативы и пустые бокалы.

– Вот она – свобода! – Матвей был настроен философски.

Он вернулся к своей барышне, разбудил ее и, закрыв глаза, ощутил то, ради чего, собственно, Андрюха и пригласил этих милых дам в гости. Дама была настроена на серьезный лад, поэтому Мотя позволил ей сделать с собой все, чего она захочет. Она трудилась часа полтора, выбиваясь из сил, пока Матвей не сказал:

– Хватит, милая. Спасибо. Ты меня прописала.

– Чево? – удивленно спросила девка, оторвавшись от дела.

– Ничево, – передразнил Мотя. – Проваливай. Спасибо.

– Так бы и сказал. – Она деловито встала, ни капли не смущаясь своей наготы, и, тряся ягодицами, отправилась в душевую.

После ее ухода он снова вырубился и проспал до обеда.

– Биг Босс, Биг Босс, – услышал Мотя сквозь сон женские голоса. Он приоткрыл глаза и увидел почти такую же картину, что вчера, только девушки на сей раз были темноволосые. В руках две из них держали поднос с тортом, на котором горели именинные свечи.

– Happy birthday to you… – затянули девицы вразнобой. Мотя наслаждался, ему было наплевать, что сегодня вовсе не его день рождения, что ему вовсе не двадцать один, как стояло на торте, что девки поют совсем не в лад… Ему было просто радостно и хорошо. В конце концов, он заслужил небольшой отдых перед тем, как ворваться в новую, большую жизнь. Матвей пока что не догадывался, какой она будет, его новая жизнь. Но начало ему нравилось.

– Задувай свечи, Биг Босс, – велел Андрюха. Мотя привстал с кровати и послушно задул горящий торт.

– Где моя барышня? – поинтересовался Матвейка у Андрюхи.

– Что, понравилась?

– Не знаю. Сравнить не с чем.

– Да ладно! – искренне удивился Андрюха. – Впрочем, понятно, – быстро проанализировав Мотину жизнь, решил он. – Вот теперь будет с чем сравнить! Выбирай любую!

– Что, прям так? Как-то не по-людски, – засомневался Мотя.

– Нашел людей! – презрительно скривился Босс. – Они так работают. А без этого они, наоборот, отдыхают. Понял?

– Вроде понял, – неуверенно ответил Матвейка и сразу вспомнил Зойку. – Все понял, – твердо сказал он. – Вот эту попробую. – Он показал пальцем на самую подвижную и веселую девушку с красивыми длинными волосами и точеной фигурой.

– Ммм… Знаешь толк! – одобрил Андрюха. – Давай действуй. – Он направился к выходу, уводя за собой остальных профессионалок. – Кстати, может, возьмешь еще парочку? Пусть работают, мне двух достаточно.

– Нет уж, дорогой Босс! У меня ликбез, поэтому мне пока и одной достаточно. Надо будет – позову.

Мотя быстро понял, как в принципе нужно обращаться с бабами и сколько они стоят. Впрочем, он так и думал с детства. Мама Зойка научила на собственном примере.