Дом Солнц Рейнольдс Аластер
Три корабля авангарда летели на расстоянии прицельного выстрела друг от друга. Я приготовился к очередному часу ожидания, когда мы получили сигнал. Посланный на циклической частоте, не по стандартным протоколам Горечавок, он, несомненно, пришел с «Серебряных крыльев зари».
— Это просто оклик, — сказал Чистец, имаго которого стояло ко мне ближе других. Он смотрел на мой дисплеер, где рядом с моделью системы отобразилась расшифровка. — Содержания как такового нет, если мы не упускаем нечто почти неуловимое.
Имаго Горчицы покачнулось — корабль вздрогнул от неожиданного ускорения. Словно матрос на накренившейся палубе, Горчица схватился за перила так, что мышцы взбугрились от натуги.
— Ответить все равно нужно. Окликают обычно для того, чтобы установить связь.
— Может, это ловушка, — предположила Пижма.
— Терять нам нечего, — покачал головой Горчица. — Тому, кто управляет «Серебряными крыльями», уже известно, что мы летим следом. Почему не выяснить, что он или она хочет нам сообщить?
Чистец закусил нижнюю губу:
— Зачем пользоваться незнакомым протоколом, а не передатчиком «Серебряных крыльев»?
— А если у них нет выбора? — спросил я. — У Портулак в грузовом отсеке много кораблей. Если она пробралась на один из них, может сигналить нам даже против воли роботов.
— В таком случае, ответив, мы покажем роботам, что она еще жива, — проговорил Щавель.
— Они и так знают, — заметил я. — Если Портулак не нашла корабль с однонаправленным передатчиком, Каскад и Каденция перехватили исходящий сигнал. Горчица прав: ответив, мы не потеряем ничего. А если сигнал от Портулак, она поймет, что ее не бросили.
— Я против, — с задержкой выразил свое мнение Калган. — Если роботы желают поговорить, то должны сбавить скорость и ждать указаний. Переговоры мы ведем не на их условиях, а на наших. Если Портулак в заложниках, ей не поможет сообщение о том, что мы преследуем «Серебряные крылья».
Я гадал, с полной ли готовностью Калган вызывался в погоню или втайне надеялся, что кризис минует прежде, чем ему придется блеснуть отвагой.
— Портулак там одна. Я хочу показать, что мы ее не забыли.
Калган молчал. Мои слова должны были долететь до него не быстрее чем за тридцать пять секунд, а еще через столько же — прийти ответное сообщение.
— Отзовись на сигнал, — велел Чистец.
— Ты серьезно?
— Подробно о наших планах не распространяйся. Пусть роботы поймут, что мы здесь и обратно на Невму не собираемся.
Я кивнул, откашлялся и велел «Лентяю» подготовить сообщение вроде тех, что мы обычно посылаем новорожденным цивилизациям, — без «воды», которой разбавляем свои послания, дабы усложнить подслушивание и имперсонацию. Потом я заговорил:
— Это Лихнис с «Лентяя». Мы в трех минутах от вас и приближаемся. Портулак, я получил твой сигнал. Надеюсь, ты разберешься в моем ответе. Не сомневаюсь, что ты меня слушаешь и что жива, не сомневаюсь. В этом я уверен как ни в чем другом, — солгал я исключительно для блага возлюбленной, пусть знает, что я никогда не откажусь от погони, и продолжал: — Еще я не сомневаюсь, что инициировала сигнал ты, а не Каскад или Каденция. Если бы роботы хотели поговорить, они воспользовались бы протоколом Горечавок. Надеюсь, ты сумеешь ответить, но, если не сумеешь или если мы успеем обменяться лишь парой сообщений, скажу все, что тебе следует знать. Вы покинули Невму четыре часа назад, с тех пор выжимаете тысячу «же» и при таком раскладе крайних звезд Кольца Единорога достигните через сто тридцать тысяч световых лет. В настоящий момент «Крылья» набрали сорок восемь сотых скорости света и ускоряются. Вас догоняют девять кораблей. Мы вылетели с Невмы при первой же возможности, мчимся во весь опор и обратно не собираемся. Мы не оставим преследование, пока не догоним вас. Если можешь, пожалуйста, ответь. Мне так хочется услышать твой голос! Я люблю тебя, шаттерлинг, — добавил я, чувствуя, как сжимается горло.
От страха и опустошенности я едва держался на ногах и почти не надеялся на ответ. Если Портулак и жива, нет гарантий, что она может отправить сигнал сложнее оклика. «Крылья» опережали нас на три минуты, значит ждать следовало минут шесть.
Каждая секунда превратилась в мучительную вечность. Когда подошло время, было по-прежнему тихо. Секунды ползли дальше, и вот уже целая минута добавилась к шести истекшим.
Потом — чудо из чудес! — Портулак ответила искаженным, скрипучим голосом. «Лентяй» усилил его, хорошо помня, как говорит Портулак, но получилось глухо, словно из-за толстого стекла.
— Лихнис, я жива-здорова. Я с Геспером. Он тоже жив и на нашей стороне. Мы в грузовом отсеке, забились в белый ковчег. Каскад и Каденция… Они обманули нас. Они не собирались помогать Гесперу, надеялись, что он погибнет, а когда этого не случилось, собирались убить. — Портулак перевела дыхание. — Я должна столько тебе рассказать! Мы расстались всего полдня назад, а я узнала много-много нового, большей частью плохого. Выяснила, что такое Дом Солнц, но сейчас распространяться не стану. Каскад и Каденция могут подслушивать, а Геспер не уверен, что они уже добились всего, чего хотели. Их планов мы до сих пор не знаем. Если не желание помочь Гесперу, то что их заставило так торопиться в Машинное пространство? Любую ценную информацию можно легко переслать. Помню, они объясняли: мол, этот способ не самый надежный, но теперь мне известно о них достаточно, чтобы считать подобную причину ложью. — Портулак опять передохнула. — Говорила бы с тобой без остановки, но у нас с Геспером дела. Как закончим, я сразу с тобой свяжусь. Люблю тебя, шаттерлинг! Спасибо, что пустился в погоню.
Сигнал исчез. Сразу возникло ощущение, что на меня обрушилась Большая Пустота Волопаса.
Чуть позднее наши имаго собрались вокруг голограммы «Серебряных крыльев зари», созданной на основе данных космотек. Разумеется, голограмма могла получиться неидентичной оригиналу, но ничего лучше у нас не было. Пока вопиющих несоответствий я не видел.
— Белый ковчег в этой части корабля, за параметрическим двигателем. — Я ткнул пальцем в хвост голограммы. — Точнее не скажу — грузовой отсек семь километров длиной, а ковчег может приткнуться где угодно. Даже если бы я знал точнее, нереально пробить двигатель или другой ключевой узел корабля, не повредив отсека.
— Если корабли поравняются с «Крыльями», то смогут стрелять в носовую часть, — сказал Паслен. — Тогда двигатель подобьют, а другим частям корабля серьезного урона не нанесут.
— Рискованно, — пробормотал Горчица.
— Но менее рискованно, чем удары в хвостовую часть, — заметил Чистец, лицо которого выражало мрачную решимость, словно его отлили из металла и оставили охлаждаться. — Мы не откроем огонь, пока находимся сзади, даже если это на руку роботам. Первые три корабля параллельными курсами приблизятся к «Серебряным крыльям» с флангов. Подойдут на расстояние прицельного выстрела и попробуют вывести из строя двигатель.
— А мы будем молиться всем богам, чтобы в тот же миг отключилось подавление инерции, не то Портулак на себе прочувствует тысячу «же» несбалансированной компенсации, — подсказал я.
— Опасность осознаем мы все, включая Портулак.
— Если погрузится в стазис, шансов уцелеть при атаке у нее будет куда больше, — проговорила Пижма.
— Если предупредить ее об этом сейчас, роботы мгновенно разгадают наши планы, — сказал Щавель.
— Небось уже сообразили, что мы не с букетами к ним летим, — съязвил Горчица.
— Тем не менее, пока не откроем огонь, роботы не будут уверены в наших намерениях, — возразил Чистец. — Может, они считают, что мы хотим начать переговоры или штурмовать корабль. Соглашусь со Щавелем: про латентность Портулак нельзя говорить до самой последней минуты.
— А если она не успеет погрузиться?
— Она на ковчеге в грузовом отсеке своего корабля. Резкого ускорения это не погасит, но хоть отчасти защитит. Прости, Лихнис, но третьего не дано: либо атакуем, либо бездействуем. Во втором случае с Портулак можно попрощаться уже сейчас.
Глава 28
Пока я рылась в памяти, Геспер расхаживал взад-вперед по белому мостику ковчега. Ни разу не видела, чтобы робот так суетился. Мне хотелось лишь поговорить о Первых Роботах, выяснить все, что ему известно, и понять, какую роль сыграли Горечавки в крахе их цивилизации. С Лихнисом я любила побеседовать по душам — при этом казалось, что внутри на месте темного вакуума загорается огонек, а откровения Геспера просто вытеснили из моей головы все остальные мысли.
— Не знаю, с кем я разговариваю, с Геспером или с Вальмиком… Откуда тебе известно о вымирании? Были бы люди-машины в курсе, разве они не рассказали бы нам сотни тысячелетий назад?
— Люди-машины не знают той цивилизации. Появившись на галактической сцене, они считали, что исторические факты, которые изложили им люди, достоверны. Из этого не следует, что роботы исключали ошибки и неточности. Просто не было оснований полагать, что история переписывалась в таком объеме и так методично. С момента рождения моей цивилизации мы считали себя первыми носителями искусственного интеллекта. Скоро станет общеизвестно, что это не так.
— Ты до сих пор не рассказал, как выяснил правду.
— В молодости я встречался с роботами.
— Прежде я говорила с Геспером, а теперь с Вальмиком?
— Нет, сразу с обоими — под одной маской сразу два лица. Прости, если сбиваю тебя с толку, но для меня совершенно естественно переходить от одной личности к другой. Во мне словно две реки слились в одну полноводную. — Геспер зашагал не так быстро. — Более пяти миллионов лет назад, намного позже Золотого Часа, но задолго до моего появления на Невме, меня разыскали мыслящие машины. Я был им в новинку — большой, медлительный, диковинный, а они были в новинку мне. Я тотчас понял: передо мной человеческая технология, одержимая, порабощенная своим острым умом. Я и прежде видел умные машины, но сообразительности и хитрости, как при настоящем интеллекте, не встречал. Сомнений не было: это роботы нового вида. Гремучая смесь сложного и беспорядочного сделала их мышление сознательным и свободным.
— Что с ними стало?
— Роботы хотели наладить связь с человеческой метацивилизацией. Я тогда был человеком, поэтому меня просили стать посредником и помочь на дипломатическом поприще. Я призывал к осторожности. Десятки империй на моих глазах появлялись и исчезали, расцветали и увядали, как лилии на пруду, и так снова и снова. Иные были дружелюбны и благожелательны, иные воспринимали в штыки любое внешнее воздействие — на длительности существования это совершенно не сказывалось. Добродушные протянули не дольше злобных. Впрочем, существовал образец стабильности, не стесненный рамками планетарной жизни.
— Линии, — подсказала я с благоговейным ужасом.
— Роботов больше интересовали Линии, а не микроскопические цивилизации-однодневки — разве не логично? Наладив отношения с Союзом — к тому времени он уже существовал, — они при посредничестве Линий могли бы обратиться к цивилизациям, которые окажутся достаточно стабильными и прогрессивными. Шаг за шагом, роботы сблизились бы с человечеством. От тесного контакта выиграли бы обе стороны. Невозмутимые, равнодушные к политическим распрям людей, машины могли стать третейскими судьями, снять напряжение бесконечных перемен и принести мир в галактику. Люди в свою очередь открыли бы доступ к наследию своей древней цивилизации — к науке и культуре, которые притягивали роботов как магнит. Вопреки неуемному любопытству что-то в машинном складе ума глушило творческое начало. Единственным новаторством с их стороны стало появление на свет. После этого они только и делали, что задавали вопросы. Для ответов нужна интуиция, а ее не было.
— Не похоже на людей-машин.
— Не похоже. У роботов второй волны, которые появились миллионы лет спустя, есть нечто, у первой волны отсутствовавшее. Хотя, возможно, те, первые, просто не успели изобрести для себя творческое начало. Поработали бы над своим интеллектом и, вероятно, нашли бы недостающий ингредиент.
— Но им не хватило времени.
— Сперва роботов приняли с распростертыми объятиями. Их появление сочли сюрпризом, неожиданным поворотом истории. Люди уже не надеялись, что в галактике есть другие разумные существа. Роботы стали и благословением и проклятием. С одной стороны, у людей были бесконечные возможности освоения Вселенной, безграничные источники сырья, с другой — приходилось мириться с гробовой тишиной. Да, человечество раздробилось на миллионы видов и подвидов, порой непохожих друг на друга. Но человеческая сущность под чешуей, шерстью или броней почти не изменилась. Увы, гробовую тишину Вселенной мартышечьей болтовней не разбавишь. Зато теперь появилась компания. Согласен, изначально роботы — продукт человеческого труда, только во многих отношениях они кардинально отличались от своих создателей. Их интеллект работал по совершенно иным принципам. Различиям вопреки, первое время роботов привечали. Немногочисленные, они жили компактно, в безопасном отдалении от древних цивилизаций, захватнических настроений не демонстрировали. У человечества, выросшего единственным ребенком в огромном, кишащем демонами доме, вдруг появился товарищ для игр. Какое-то время отношения впрямь были товарищескими. А потом испортились.
Нахлынули воспоминания о давних-предавних событиях, словно зазвонили колокола, молчавшие миллионы лет. Вспомнился дом со множеством комнат и приятель, иногда прилетавший в гости.
— Что случилось?
— То, что нередко случается в таких ситуациях. Смутная тревога, непонятное беспокойство — с этими роботами что-то не то и не так — переросли в настоящую паранойю. Разумеется, заразились ею не все — были и такие, кто ни в чем машины не подозревал. Только их никто не слушал. Верхушка Союза — первые лица самых влиятельных Линий задумались, как разобраться с роботами.
— О геноциде…
— Людей интересовало не порабощение, не непосредственный контроль, а возможность контролировать и нейтрализовать угрозу, которую роботы могут представлять в будущем. С огромным тщанием люди разработали план. Множество роботов-посланников были пойманы и расчленены. Их гибель представили как несчастные случаи, унесшие и человеческие жизни. Собранную информацию Союз обрабатывал несколько веков — люди хотели понять, как функционирует машинный интеллект. Не получилось ровным счетом ничего. Однако крупицу пользы этот провал принес. В механическом интеллекте нашелся изъян, несовершенство, не затронутое бесчисленными эволюционными изменениями. Немного хитрости — и со временем этот изъян мог принести людям пользу. Сообщество придумало способ внедрить структуру данных, что-то вроде нейронной бомбы, в разум каждого представителя машинной цивилизации. Бомба будет переходить от робота к роботу, а они ничего не заподозрят. Со временем заразится вся цивилизация. Но самое прекрасное то, что потом ничего не случится. Пока роботы нужны, они не пострадают и останутся в тесном контакте с людьми. Возможно, бомба и не понадобится — на это наверняка уповал Союз Линий, хотя действовал крайне осторожно и предусмотрительно. Зато в день, когда роботы станут опасны для гегемонии человека во Вселенной, нейронные бомбы можно будет активировать. Достаточно одного-единственного сигнала в центр машинной цивилизации. Как только роботы начнут обрабатывать новые данные, делиться ими, запустятся их внутренние часовые механизмы. Взорвутся бомбы не мгновенно. Если массовый мор начнется сразу после получения сигнала, роботы могут ввести карантин или обнаружить источник своих бед. Предусмотренная задержка Союз не пугала: Линии строили долгосрочные планы со дня появления шаттерлингов.
Я поняла, что слушаю с тупым фатализмом, — способность удивляться и негодовать давно исчерпалась.
— Так что произошло? Роботы ополчились на нас?
— Нет! — тихонько засмеялся Геспер. — Воинственностью они не отличались. На деле им следовало опасаться биологических существ больше, чем биологическим существам — их. Не хочу утверждать, что мир и любовь царили бы вечно. Рано или поздно возникло бы напряжение. Только роботы человеческую метацивилизацию и пальцем не тронули…
— Что стряслось? — поторопила я.
— Нейронная бомба сработала. Либо роботы изменились, либо люди неверно поняли принцип действия их интеллекта. В общем, бомба активировалась без вмешательства извне. Началось массовое вымирание. Поначалу роботы не понимали, в чем дело, и даже обратились за помощью к Союзу Линий. Тогда люди поняли, во что вылилось их коварство. Испуганные, глубоко потрясенные, они не признались, что спровоцировали массовую гибель, и превратились в пассивных наблюдателей. Им было вполне по силам принять контрмеры, отправить сигнал, который передался бы от робота к роботу и своевременно нейтрализовал тот, первый. Но при таком раскладе Союз Линий мог себя выдать. Поэтому люди распространили информацию, что роботов поразил некий вирус, оставленный Предтечами.
— Геспер, откуда ты все это знаешь?
— Я поддерживал контакт с роботами до самого конца. Даже заподозрив, что с ними сотворили, они не отвернулись от меня. Из века в век моя связь с человечеством слабела, и они решили, что мне можно доверять.
Потрясенная до глубины души, я покачала головой:
— Так ты знал. Все это время ты знал правду.
— Портулак, я на себе испытал те события и бесчисленное множество других. Ты считаешь, что прожила шесть миллионов лет, но по сути не имеешь ни малейшего понятия, каково это. Бремя воспоминаний как океан жидкого водорода, сжимающийся в металл. Каждое новое событие, с которым я сталкиваюсь, делает его еще тяжелее. В самых темных и глубоких тайниках своей памяти я сохранил сведения о том, что стало с Первыми Роботами, но словно замуровал их в скалу, хотя и мог извлечь в любую минуту. Пару раз я вытаскивал их на свет, но уже сомневался, достоверны ли они. Геспер положил конец моим сомнениям. Увидев его, первого в своем роде, напичканного лживыми данными о Вигильности из ваших космотек, я вспомнил и что уже встречал таких, как он, и что с ними стало. — Геспер развел руками. — И вот я здесь, рассказываю об этом тебе.
— Все роботы умерли?
— Они один за другим гибли на протяжении тысячелетий. Поначалу Союз не мучила вина за содеянное. Линии утешались тем, что хотели не истребить роботов, а лишь получить контроль над ними, возможность приструнить, если понадобится. В умышленном геноциде их обвинить нельзя. Грань очень зыбкая, но за нее отчаянно цеплялись. Увы, для восстановления душевного спокойствия этого не хватило. Пришлось стереть из истории Союза сам факт. Никто из вас его не помнит, потому что вы предпочли не помнить, соответственно отредактировали исторические документы и собственные воспоминания.
— Мы бы так не сделали. Переписывать историю слишком ответственно и сложно. Другие цивилизации…
Я пыталась возразить не потому, что не верила Гесперу. Я просто хотела понять.
— В этом зверстве участвовала не одна Линия. Союз принял необходимые координационные меры. Последующие сборы, Тысячи Ночей, использовались для уничтожения и изменения ключевых воспоминаний. Этим занимались вы сами, а не абстрактные, неподвластные вам силы. Параллельно подделывались общие исторические документы Союза. Каждую Линию обязали принять новую версию истории. Отказавшихся исключали. Лишенные поддержки и информационной подпитки Союза, они постепенно угасли.
— Не верю, что в геноциде участвовали только Линии. Другие цивилизации непременно заметили бы присутствие роботов в космосе.
— Они заметили. Только их самих смололи жернова перерождения. Ну и без помощи Линий не обошлось.
— В каком смысле?
— Союз гордится своими добрыми делами — поддержкой и защитой молодых цивилизаций. По праву гордится. Но при этом Линии участвовали в их порабощении и уничтожении. Неужели ты веришь, что за шесть миллионов лет такого не случалось?
Тошнота, опустошенность — меня словно выпотрошили.
— Ты не можешь все это знать. Одно дело — контактировать с древними цивилизациями, встретить Геспера…
Он хотел отвернуться, очевидно раздосадованный тем, что я не принимаю его слова за чистую монету, но застыл вполоборота ко мне:
— Портулак, ты сомневаешься, что засада связана с геноцидом, о котором я говорил? Пять миллионов лет спустя ваши преступления наконец разоблачаются. Старт дала Вигильность. Не раскопай кураторы артефактов машинной цивилизации, ничего не случилось бы. Но именно вам, Горечавкам, с вашей сорочьей страстью к новому, интересному, блестящему, выпало привлечь внимание к реликвиям. Если бы ваш шаттерлинг привез на очередной сбор исчерпывающие доказательства существования древней машинной цивилизации, со временем восстановилась бы вся картина. Думаешь, представители машинного народа отмахнулись бы от прошлого и простили бы вам давние ошибки? Нет, они почувствовали бы родство с древней культурой и гадали бы, не устроите ли вы геноцид им, если подвернется благоприятная возможность. Союз был бы дискредитирован, и это далеко не все. Неминуемо развязалась бы макровойна людей и роботов. Открытие следовало утаить. Уничтожение Линии Горечавки, тысячи бессмертных душ, показалось весьма сходной ценой. Хранители секрета без колебаний уничтожили бы миллион, миллиард. Они целую цивилизацию истребили бы.
— Старт дала Вигильность. Что же хранители секрета не уничтожили Вигильность, не доводя до всего этого?
Наивность моего вопроса искренне позабавила Геспера.
— Тебя послушать, дело яйца выеденного не стоит! Вигильность не уничтожишь. Это же огромный рой Дайсона, практически невосприимчивый к внешней агрессии. Вигильность существует более пяти миллионов лет и, по всей вероятности, переживет все цивилизации галактики. К счастью, кураторы не осознали важность своей находки. Они слишком зациклены на себе и на Андромеде, чтобы растрачиваться по мелочам.
— Ты нас ненавидишь? — спросила я после долгой паузы.
— Ну что ты, вы же столько для меня сделали! Я чувствую не ненависть к вам, а скорее жалость, как к участникам страшного преступления.
— Я себя преступницей не чувствую.
— В нем участвовал каждый из вас. Некоторые возражали против того плана, но не достаточно активно. Некоторые, наоборот, считали, что бомбу следовало активировать, когда она более-менее распространится среди роботов. Твоя позиция мне неизвестна. Это целиком на твоей совести.
— Стертые воспоминания… Есть шанс их восстановить?
— Человеческий мозг при всей своей простоте полон загадок. Его нельзя воспринимать как шкаф с ящиками, содержимое которых можно менять, как захочется.
— Знаю, — тихо отозвалась я. — Геспер, мне очень жаль, что мы так поступили. Нет, «жаль» мягко сказано. Только детей не наказывают за преступления их родителей.
— Вы детьми не были.
— После того как отформатировали себе память, мы практически стали детьми. Разве можно наказывать нас за то, что мы едва помним?
— Удивишься, если скажу, что согласен?
— Уже не знаю, что думать. Хочу поступить правильно, найти выход из тупика. Если для этого нужно сдаться машинному народу — пусть рассудят, виноваты мы или нет, — возможно, так и стоит сделать.
— В нынешней ситуации я бы не слишком полагался на машинный народ.
— А как насчет Каскада и Каденции?
— Я до сих пор не знаю, зачем их послали.
Мы с Геспером составили план действий и белыми коридорами двинулись к люку ковчега. С помощью приборов наблюдения уже было выяснено, что, после того как кончился воздух, большие устройства в отсек не проникали.
— Почему Каскад и Каденция еще не здесь? Странно, что они не караулят тебя.
— Рано или поздно они появятся. Сейчас, наверное, им важнее оторваться от погони. С этого момента не пускай на борт никого, кроме меня. Используй пароль, о котором мы условились.
— Дремлик и лебеда, — произнесла я, словно уже могла забыть.
Геспер кивнул:
— Помни, для Каскада и Каденции элементарно скопировать мою внешность и речь. Но они считают меня только Геспером, а не Геспером и Вальмиком. Если я назову пароль, но все равно буду тебе подозрителен, ищи во мне Вальмика. Это твой последний вариант защиты. Если не услышишь речь Вальмика, значит я не Геспер.
— Что мне тогда делать? Разве трудно им открыть люк и ворваться в ковчег?
— Здесь ничего посоветовать не могу, — отозвался золотой робот. — У тебя есть синтезатор.
— Хочешь сказать, что мне лучше совершить самоубийство?
— Если Каскад и Каденция хотят убить тебя, то как минимум один шанс уже упустили.
«К чему это он?» — подумала я, а вслух сказала:
— Они очень старались воспользоваться им, когда опорожняли отсек.
— Но ты уцелела. Подозреваю, что они хотели не убить тебя, а заблокировать в одном месте. Портулак, по-моему, им что-то от тебя нужно, какие-то сведения. Иначе почему ты до сих пор жива?
Я содрогнулась при мысли о допросе прекрасными роботами, белым и серебряным. На какие пытки они пойдут, чтобы добиться своего?
— Я ничего не знаю, — пролепетала я.
— Очень может быть, но важно лишь то, что думают Каскад и Каденция. — Геспер открыл дверь в переходный шлюз, готовясь выбраться в глубокий вакуум грузового отсека.
— Как ты будешь со мной разговаривать? В вакууме же ни звука не издашь.
— В шлюзе есть простой радиоретранслятор. При необходимости я с тобой свяжусь. До тех пор буду молчать — не хочу, чтобы Каскад с Каденцией меня выследили.
— Долго тебя не будет?
— Час или два, в зависимости от обстоятельств. Точнее не скажу.
— Идти лучше мне. Благодаря скафандру и знанию отсека…
— Быстрее меня ты все равно не управишься. Когда нужно, я ношусь как ветер.
Я погладила мускулы под броней его руки:
— Береги себя, Геспер.
— Обязательно, — отозвался он и через секунду добавил: — Портулак, мне стало легче. Я думал, ты возненавидишь меня за то, что пришлось рассказать.
— За расстрелом посланников меня прежде не замечали. Ты поступил правильно.
— А ты очень правильно реагируешь. Будем надеяться, другие Горечавки последуют твоему примеру.
Геспер исчез за дверью шлюза. Через стеклянную перегородку я наблюдала, как он мимикрирует: золотая кожа стала пепельной. Не думала, что роботы так легко меняются, хотя насчет Геспера удивляться уже не следовало. Пепельная фигура превратилась в размытый штрих — робот пулей вылетел из шлюза. Потом закрылся внешний люк, и на белом ковчеге я осталась наедине со своими переживаниями.
Лишь тогда меня осенило: я единственное биологическое существо на борту «Серебряных крыльев зари».
Часть седьмая
Вот уже шесть лет Реликта держали в самой глубокой из наших подземных темниц, но в условиях, совершенно непохожих на тюремные. Ему выделили две комнаты: одну — для сна, другую — для еды и занятий. Ему позволяли греться у огня и выбирать книги для чтения, приносили свечи, бумагу, перья и чернила. Его кормили и поили не хуже, чем высших чинов нашей армии. Порой ему даже куртизанок доставляли. А вот колдовать не разрешали. Лишь во время еды с него снимали тяжелую маску, которая заглушала голос так, что не поколдуешь. Стражники связывали ему руки за спиной, кормили с ложечки и вливали вино в рот. Как и было велено, они относились к Реликту с пиететом. Один стражник постоянно караулил чуть поодаль, готовый к любым провокациям со стороны арестанта, и имел при себе нож, чтобы при необходимости перерезать Реликту горло.
Я сама спустилась в темницу, ибо перемещать Реликта без крайней нужды казалось чересчур рискованным. Меня он встретил в путах и в маске. Его привязали к черному стулу, стул привинтили к полу. За спиной Реликта стоял стражник, приставив нож к его горлу. Маска из кожи и металла оставляла открытыми лишь глаза в круглых глазницах — глаза молодого человека, почти мальчишки.
— Реликт, у меня возникли сложности. Я всегда относилась к тебе с добротой. Настоящим узником ты никогда не был, хотя, едва открылась истинная сущность твоего дара, мне советовали отрубить тебе руки, отрезать язык и выжечь глаза: мол, так безопаснее. По доброте душевной я ничего подобного не сделала. Пришлось посадить тебя в темницу, но я постаралась облегчить бремя заключения. Колдовать не позволила, зато предоставила тебе привилегии, другим заключенным недоступные. С учетом имеющихся вариантов ты вряд ли станешь утверждать, что с тобой обошлись несправедливо.
Реликт кивнул, только я не поняла, что это значит. Да, с ним обошлись несправедливо, или да, он со мной согласен?
— Как я уже говорила, возникли сложности. Тебе наверняка известно, что Калидрий, твой бывший учитель, попал в плен к графу Мордексу. Очень огорчает, хотя и не удивляет то, что он перешел на сторону врага. С помощью магии создал он армию Призрачных Солдат, которая растет день ото дня, в то время как наши силы тают.
Реликт снова кивнул и посмотрел на стол: там были бумага и чернила — он явно хотел что-то написать. Ему освободили одну руку, а нож еще плотнее прижали к горлу, чуть ниже маски.
«Расскажите про солдат», — написал Реликт.
— Они в доспехах, но без плоти. Они скачут на конях, не то дохлых, не то полудохлых, но способных двигаться поразительно быстро и бесшумно.
«Вам удалось поймать хоть одного?»
— Только искореженные доспехи. Такое ощущение, что дух или призрак, живущий в броне, улетает, когда ей наносят серьезные повреждения. По словам очевидцев, из брешей валит красный дым.
«Принесите мне доспехи, но целыми».
— Не знаю, возможно ли такое.
«Добудьте их любой ценой. Это очень важно».
— Реликт, ты поможешь нам?
Из-под маски раздался скрежет. Похоже, Реликт смеялся.
Той ночью с постели меня подняли лазутчики в зеленом. Вот насколько мы ослабили контроль — шпионы графа Мордекса беспрепятственно проникли в Облачный Дворец и разыскали мои покои.
Из дворца лазутчики поволокли меня в белую комнату и там допросили с пристрастием. Они кололи меня иглами, ослепляли светящимися штуковинами. Они звали меня Абигейл, уверяли, что я заблудилась в зеленом лабиринте какого-то Палатиала, но они спасли меня в самый последний момент.
К счастью, я ускользнула от лазутчиков и бродила ярко освещенными коридорами, пока некий фокус или магический трюк не вернул меня в Облачный Дворец.
Облегчение мое не передать словами. Я закрыла все окна и приказала удвоить охрану. Наутро Добентон так неохотно говорил об инциденте, что я начала сомневаться, не пригрезился ли он мне. Так или иначе, проблем хватало и без него. Призрачная Армия стремительно разрасталась, ее безмолвные батальоны вторгались в Королевство, а стремительные бледные кони пахли мертвечиной. Демоны, сущие демоны, только подчинялись они живому командиру. Мы теряли одного солдата, а Калидрий создавал графу Мордексу двух новых. Я проклинала день, когда, воспользовавшись иглой кровной связи, обратила отчаявшегося Калидрия против себя.
Я не забыла о просьбе Реликта. Вопреки увещеваниям Цирлия и Добентона все силы были брошены на то, чтобы поймать Призрачного Солдата, не повредив его доспехов. Безумие, но, увы, необходимое. Королевство теряло села и целые города, ведь солдаты теперь выполняли другое задание. Понимая, кто лишил их защиты, а значит, крова и имущества, родных и близких, люди проклинали меня. Только я была непреклонна.
В один прекрасный день мы сделали это. Призрачный Солдат упал с коня в стог сена, и доспехи не пострадали. Мои люди загнали его в тупик. Он отбивался, но решимость его заметно таяла по мере того, как удалялся командир в кожаной тунике. В итоге Солдат сдался, мои люди затолкали его в мешок и на телеге привезли в Облачный Дворец. Там его привязали к деревянной раме и спустили в темницу к Реликту.
Реликт изучал Солдата очень долго и тщательно. Тем временем Призрачная Армия продолжала свои набеги, регулярно нарушая границы Королевства. Зеленые лазутчики снова забирали меня из спальни, но я переборола их злые чары, вернулась в свои покои и еще пуще усилила охрану дворца. Добентону я ничего не говорила — странные фразы и воспоминания уже заставили его усомниться в моем душевном здравии. Кроме того, я начала подозревать, что зеленые лазутчики — мои слуги, а белая комната затеряна в Облачном Дворце. Иначе как объяснить, что они так легко забирают меня из покоев, а я так легко возвращаюсь? Да и где гарантия, что здесь не замешан Добентон?
Реликт изучал Призрачного Солдата двенадцать дней, потом послал за мной. В окружении охраны я спустилась по винтовой лестнице в темницу.
Призрачный Солдат так и был привязан к раме, но, когда я вошла, повернул скрытую шлемом голову. Реликту развязали руки, но маску не сняли. Его белый рабочий халат испачкался. Крупные кудри падали на глазницы маски. Реликт что-то пробормотал и протянул обе руки стражнику.
— Свяжите его, — велела я. — Он хочет нормально поговорить.
— Миледи, это рискованно, — предупредил Цирлий.
— Я приказываю.
Молодое лицо Реликта дышало непомерными амбициями и жаждой власти. К нему тут же подошел стражник и прижал нож к кадыку.
— Ну что, успехи есть? — осведомилась я.
— Да, миледи.
— Рассказывай.
— Колдовал Калидрий — его почерк я узнаю везде. Под доспехами скрыта так называемая ложная душа. Мы с ним часто обсуждали, какие заклинания нужны, чтобы создать ложную душу и запустить в наш мир. Такая магия опасна и очень трудна, для большинства просто недостижима. Даже для Калидрия создание ложной души — долгое, мучительное испытание. Однажды он показывал мне, как это делается, — продемонстрировал свой дар. Калидрий поместил ложную душу в песочные часы, и мы наблюдали, как она двигает песок. Потом он поклялся никогда больше этим не заниматься и взял с меня слово, что и я не стану пробовать. Ложная душа как ожившая магия: стоит вызвать — и она существует отдельно от чародея. По сути она опаснее заклинания, которое накладывается с конкретной целью, а потом теряет силу.
— Сейчас Калидрий создает ложные души партиями. Такое возможно?
— Призрачная Армия отвечает на ваш вопрос, миледи. Могу только предположить, что Калидрий силой своего дара нашел способ создавать десятки, сотни ложных душ. Помню, он говорил об устройстве из рычагов и переговорных трубок, способном в разы увеличивать силу заклинаний. — Реликт посмотрел на Солдата, разглядывавшего нас через острый металлический клюв забрала. Я слышала, что глазницы у него стеклянные. При тщательном изучении доспехов выяснилось, что они собраны и загерметизированы весьма необычным способом, дабы удержать красный дым внутри. — Можно снять Солдата с рамы? — спросил Реликт. — Вы наверняка заинтересуетесь. Не бойтесь, он сейчас смирный.
— Смирный? — изумленно переспросила я, не ожидая услышать такое о солдате армии, которая безжалостно уничтожает моих людей.
— Да, я ручаюсь.
Я кивнула стражникам, и на Реликта снова надели маску. Нож по-прежнему упирался ему в горло, а вот с рук путы сняли, чтобы он развязал Солдата. Стражники хотели снова заблокировать Реликту руки, но тот постучал по маске и что-то пробормотал.
— Оставьте его так, — велела я. — Реликту нужно жестикулировать, а не говорить. Призрачный Солдат не выполняет устные приказы.
Реликт жестом велел Солдату отойти от рамы. Металлические сапоги застучали по полу — Солдат сделал несколько робких шагов. Реликт поднял руки — Солдат тоже поднял. По команде Реликта он, как на ходулях, подошел к столу и взял перо. Солдат выполнил еще несколько простых команд, вернулся к раме и позволил снова себя привязать.
Потом стражники связали руки самому Реликту и сняли с него маску.
— Смирный, — согласно кивнула я.
— Он сделает все, что ни попросишь. Сейчас он считает хозяином меня и, если я отправлю его биться с другими Призрачными Солдатами, безропотно подчинится.
— Нам это не поможет, хотя правоту твою доказывает. Почему им так легко управлять?
— Миледи, покладистость свойственна ложным душам. Это даже Калидрию не изменить. Изначально они невинные создания, которые выполнят любой приказ, отданный достаточно строго и властно. Считайте их послушными детьми. Они прекрасные воины, но в душе у них нет ни зла, ни ненависти. Зло — это те, кто их создал и отправил жечь деревни.
— Получается, ничего полезного ты не выяснил, — раздосадованно подытожила я и собралась уходить. — Этого Солдата доставили тебе ценой многих жизней, ценой спаленных дотла деревень. Ты любопытство свое потешил, вместо того чтобы найти изъян, в буквальном смысле брешь в их броне.
— Я нашел, — проговорил Реликт, словно подумав об этом лишь сейчас. — Теперь, если прикажете, я могу убить тысячи таких солдат.
— Каким образом?
— Призрачные Солдаты — копии одной души или небольшого числа душ. По-другому Калидрию их столько не создать. Я уже упоминал, что силу заклинания можно увеличить в разы.
— Да, но…
— Представьте устройство, которое копирует жесты — движения кистей, пальцев. Калидрий либо создал манекен, повторяющий его движения и слова, либо привязал блоки и веревки к себе, а голос его разносится по переговорным трубкам. Результат не изменится — одно заклинание даст двойной результат. Или тройной, если устройство сложнее. Или десятерной. Фактически ограничений нет, особенно если заклинание накладывает могущественный чародей.
— Ясно, Калидрий создал тысячи ложных душ одним заклинанием. Но я не понимаю как…
— Души одинаковые, порождены тем же адским пламенем. Это значит, они… — Реликт поморщился, не представляя, как объяснить несмышленой мне тайны своего искусства. — Миледи, Калидрия вы вызвали иглой кровной связи.
— Это моя главная ошибка.
— Зато поможет мне объяснить. В то мгновение ваша боль стала его болью, ваша кровь — его кровью. Вас объединило заклинание. То же самое относится к ложным душам. Все они — неразрывно связанные братья, потому что созданы в один и тот же миг одними и теми же чарами. В этом сила ложных душ, ставших несметным войском графа Мордекса, в этом же слабость, ибо их можно одолеть одним контрзаклинанием.
— Которое тебе известно?
— Которое я, вне сомнений, выведу, если дадите немного времени. С каждым днем магия Калидрия мне все понятнее. Скоро я разберусь в ней настолько, чтобы составить контрзаклинание.
Я глянула на существо в броне, памятуя, как Реликт сравнивал его с послушным ребенком. На меня смотрело пустое забрало, за стеклянными глазницами роился красный дым. Со стороны Призрачного Солдата я чувствовала любопытство, слабое, как у зверя или невольника, и ни капли злобы. Остаться с ним наедине мне вряд ли захотелось бы, но я верила утверждению Реликта, что на коварство и ненависть ложные души не способны.
— А потом? Что случится потом?
— Этот Солдат погибнет вместе с другими, созданными тем же заклинанием. Погибнет один полк или вся армия. В любом случае потеря будет ощутимая.
— Тогда обязательно попытайся, — сказала я. — Чем скорее, тем лучше. В твоих руках безопасность человеческого рода.
Глава 29
— Они поворачивают, — проговорил Чистец, когда отпали последние сомнения.
Первые намеки на то, что «Серебряные крылья зари» меняют траекторию полета, появились двадцать минут назад. Поначалу мы не придали этому особого значения — решили, что роботы корректируют курс, заметив погоню. Пользы в маневре мы не видели, но, совершенно не представляя тактику людей-машин, предложили, что «Крылья» вернутся к первоначальному курсу, получив хоть микроскопическое преимущество перед преследователями.
Только «Крылья» и не думали этого делать. За двадцать минут корабль Портулак изменил траекторию движения градусов на десять и останавливаться явно не собирался.
Машинное пространство, или звезды-изгнанники, которые мы называем Кольцом Единорога, дугой изгибается вокруг основного диска Млечного Пути. Если корабль движется параллельно плоскости диска, он попадет в Машинное пространство, пусть даже на это уйдут не десятки тысячелетий, а добрая сотня. А вот корабль, отклонившийся от параллельного курса, в Кольцо Единорога вообще не попадет. «Серебряные крылья» не возвращались к изначальному курсу, значит летели не в Машинное пространство — с каждой минутой это становилось все очевиднее.
Изменение курса продолжалось еще час, потом «Крылья» снова вернулись к прямой траектории. Маневр подсократил наше отставание, но поворачивать предстояло и нам, чтобы продолжить погоню, так что роботы быстро вернули бы потерянное.
— Чего ради они тянули? — недоумевал Чистец. — Курс-то небось еще на Невме определили. Зачем время терять?
— Наверное, погоня заставила их изменить планы.
— Не обязательно, — возразил я. — Думаю, роботы сразу решили, куда полетят. Просто они хотели изобразить, что возвращаются в Машинное пространство, поэтому вначале и избрали этот курс. За пределами видимости, то есть в паре световых лет от Невмы, они изменили бы траекторию. Каскад и Каденция не ожидали, что мы так живо отреагируем. Мы бросились в погоню, и они поняли: тайком развернуться не получится, вот и повернули сейчас, пока не достигли околосветовой скорости. Такой маневр непрост и на шести десятых скорости света, а на девяти десятых и выше еще сложнее.
— Если они не возвращаются в Машинное пространство… — начал Щавель.
— Курс «Серебряных крыльев» уже спрогнозирован, — объявил Горчица, глядя на парящий индикатор. — Разумеется, роботы могут его подкорректировать. Но мы, опираясь на известные факты, способны экстраполировать на тысячу световых лет и в итоге получим погрешность максимум в тысячу астрономических единиц.
Читать бесплатно другие книги:
