Адское Воинство Варгас Фред

XIV

После ужина Данглар вымыл посуду и растянулся на старом коричневом диване, поставив нас столик перед собой стакан белого вина, а дети в это время доделывали уроки. Пятеро детей, они подрастают, скоро они разлетятся кто куда, но сегодня вечером об этом лучше не думать. Самый младший был не родной сын Данглара, и его синие глаза постоянно заставляли майора задумываться о том, кто же отец этого мальчика. Он единственный пока еще оставался несмышленым ребенком, и Данглар не торопился выводить его из этого состояния. Вернувшись с работы, майор не смог скрыть свое подавленное настроение, и старший из близнецов стал допытываться, в чем дело. Данглар не выдержал и рассказал о сцене, которая произошла между ним и Адамбергом, и о том, как комиссар стремительно скатывается к посредственности. На лице мальчика, а затем и на лице его брата-близнеца отразилось сомнение, и эти две недоверчивые физиономии, схожие как две капли воды, все еще стояли перед глазами майора, бередили его растревоженную душу.

Он услышал, как одна из девочек-близняшек повторяет домашнее задание по Вольтеру, великому насмешнику, издевавшемуся над простаками, которых так легко ввести в заблуждение, заставить поверить в ложь. Он вдруг приподнялся, опершись на локоть. Неприятный эпизод в Конторе — это всего лишь инсценировка. Заблуждение, ложь. Он почувствовал, как его разум, снова оказавшись на верном пути, заработал на предельной скорости. Он встал и резким движением отодвинул полный стакан. Если он не ошибся, то Адамберг сейчас экстренно нуждается в нем.

Через двадцать минут Данглар, запыхавшись, вошел в Контору. Он не заметил ничего необычного, парни из ночной бригады дремали под струей свежего воздуха от вентиляторов, которые они оставили включенными. Он дошел до кабинета Адамберга, увидел распахнутые решетчатые двери и побежал через двор к воротам так быстро, как только мог. На темной улице два бригадира вели под руки Адамберга. Комиссара, по-видимому, сильно ударили по голове, он с трудом передвигался. Данглар подошел к ним.

— Поймайте мне этого гада, — приказал бригадирам Адамберг. — Он запрыгнул в какую-то тачку и смылся. Я пришлю вам подкрепление.

Данглар, не проронив ни слова, помог Адамбергу дойти до кабинета и по дороге запер обе решетчатые двери. Комиссар не захотел садиться, он медленно осел на пол, между двумя комплектами оленьих рогов, и прислонился головой к стене.

— Врача? — сухо спросил Данглар.

Адамберг покачал головой.

— Тогда воды. Раненым это необходимо.

Данглар объявил тревогу, вызвал подкрепление, велел прочесать территорию вокруг Конторы, оповестить дорожную полицию, вокзалы и аэропорты и вернулся со стаканом воды, пустым стаканом и бутылкой белого вина.

— Как ему удалось с вами справиться? — спросил он, подавая комиссару стакан воды и откупоривая бутылку.

— Он взял ствол Меркаде. Что я мог сделать? — ответил Адамберг. Он залпом выпил воду и протянул стакан к бутылке, которую принес Данглар.

— Вино в вашем случае пить не рекомендуется.

— В вашем тоже, Данглар.

— В общем, вы дали себя поиметь, как желторотый птенец?

— В общем, да.

Один из бригадиров, стоявших у ворот, постучал и сразу же вошел. И протянул комиссару «магнум», продев мизинец в дужку над спусковым крючком.

— Лежал в водосточном желобе, — пояснил он.

— А телефон? Не нашли?

— Нет, комиссар. Мясник — он задержался после закрытия, чтобы проверить счета, — говорит, что какая-то машина, припаркованная у его лавки, вдруг рванула с места и укатила. Перед этим в нее сел мужчина.

— Мо, — выдохнул Данглар.

— Да, — подтвердил бригадир. — По описанию — он.

— Мясник запомнил номер машины? — спросил Адамберг, не выказывая ни малейшей тревоги.

— Нет. Он не выходил из лавки. Что нам делать дальше?

— Писать рапорт. Будем писать рапорт. Это всегда правильный ответ на такой вопрос.

Когда дверь за бригадиром закрылась, Данглар налил комиссару полстакана вина.

— Вы в состоянии шока, — участливо сказал он, — поэтому больше я вам налить не могу.

Адамберг нащупал в кармане рубашки помятую сигарету, украденную у Кромса, и неторопливо закурил, стараясь избегать взгляда Данглара, — казалось, этот взгляд ввинчивался ему в голову, словно очень тонкое и длинное сверло. Какого черта тут делал Данглар в такое позднее время? Мо ударил комиссара по-настоящему, подбородок сильно болел и, наверно, покраснел. Вот и хорошо. Потрогав подбородок, он нащупал ссадину, на пальцах осталась кровь. Очень хорошо, все идет по плану. Если бы только не Данглар с его сверлом; этого и боялся комиссар. Он знал, что от Данглара нельзя долго скрывать правду.

— Расскажите, как это произошло, — попросил Данглар.

— Да тут и рассказывать нечего. Он вдруг прямо озверел, упер мне в затылок ствол, и я ничего не смог сделать. А потом он убежал по поперечной улице.

— Как ему удалось связаться с сообщником?

— По телефону Меркаде. Он при мне послал сообщение. Как нам быть с рапортом? Мы же не можем написать, что Меркаде спал на службе!

— И правда, что написать в рапорте? — с расстановкой, упирая на каждое слово, произнес Данглар.

— Мы сдвинем время. Напишем, что Мо находился в комнате для допросов до девяти вечера. Если выяснится, что полицейский задремал, задержавшись на работе, его не станут наказывать. Думаю, коллеги проявят солидарность.

— С кем? — спросил Данглар. — С Меркаде или с вами?

— Что я, по-вашему, должен был сделать, Данглар? Нарваться на пулю?

— Неужели все было настолько серьезно?

— Да, настолько. Мо просто взбесился.

— Ну конечно, — произнес Данглар и отпил глоток вина.

В слишком проницательном взгляде майора Адамберг прочел свое поражение.

— Давайте начистоту, — сказал он.

— Давайте, — согласился Данглар.

— Но теперь уже поздно. Вы пришли слишком поздно, представление окончено. Я боялся, что вы догадаетесь, когда еще оставалось время. А вы замешкались, — разочарованно добавил Адамберг.

— Верно. Вы три часа водили меня за нос.

— Ровно столько, сколько мне было нужно.

— Вы псих, Адамберг.

Адамберг прополоскал рот вином из своего стакана.

— Это мне не мешает, — сказал он и проглотил вино.

— Но вы потянете за собой на дно и меня.

— Нет. Вы же не обязаны были догадываться. У вас и сейчас еще есть возможность притвориться идиотом. Выбор за вами, майор. Выходите из игры или оставайтесь.

— Я останусь, если вы приведете мне хоть какой-нибудь довод в его защиту. Кроме его взгляда.

— Об этом не может быть и речи. Если вы остаетесь, то без всяких условий.

— А иначе?..

— А иначе жизнь показалась бы вам пресной.

Данглар подавил в себе желание взбунтоваться, только стиснул стакан. Впрочем, подумал он, сейчас его гнев не так силен, как в тот момент, когда ему показалось, что вечно витавший в облаках Адамберг бесславно рухнул на землю. Некоторое время он размышлял, вполне сознавая, что делает это для виду.

— Ладно, — сказал он наконец.

Чтобы объявить о капитуляции, он подобрал самое короткое слово из всех возможных.

— Помните кроссовки, которые нашли у Мо в шкафу? Помните шнурки от них?

— Помню. Это кроссовки его размера. Что дальше?

— Я говорю о шнурках, Данглар. Концы шнурков вымокли в бензине на длину в несколько сантиметров.

— Ну и что?

— Это подростковые кроссовки, с удлиненными шнурками.

— Знаю, у моих ребят такие.

— И как ваши ребята завязывают шнурки на таких кроссовках? Подумайте хорошенько, Данглар.

— Обхватывают ими щиколотку сзади, а потом завязывают спереди.

— Вот именно. Когда-то было модно ходить с развязанными шнурками, а теперь, наоборот, они очень длинные, и их обматывают вокруг ноги, а уж потом делают узел спереди. Так поступают все, кроме разве что какого-нибудь старика, который давно сошел с дистанции, а теперь влез в эти кроссовки, но не знает, как они крепятся к ногам.

— Черт возьми!

— Да. Старик, который давно сошел с дистанции, которому, предположим, лет пятьдесят или шестьдесят, — предположим, один из сыновей Клермон-Брассера — купил подростковые кроссовки. Затянул на них шнурки и просто завязал спереди, как делали в его время. Поэтому концы шнурков тащились по земле и вымокли в бензине. Помните, я велел Мо надеть кроссовки?

— Помню.

— Он завязал шнурки по-своему, обмотал вокруг ноги и стянул узлом спереди. Если бы Мо поджег машину, бензин, конечно, остался бы у него на подошвах. Но не на концах шнурков.

Данглар налил себе вина в только что опустевший стакан.

— Это и есть ваш довод?

— Да, и он дорогого стоит.

— Вы правы. Но ведь вы начали разыгрывать перед нами комедию раньше, чем он надел кроссовки. Вы все знали уже тогда.

— Мо не убийца. Я с самого начала не хотел, чтобы он угодил в мышеловку.

— Кого из сыновей Клермон-Брассера вы подозреваете?

— Кристиана. Он уже в двадцать лет был законченным хладнокровным негодяем.

— Вам будут чинить препятствия. Где бы ни скрывался Мо, его поймают. Это их единственный шанс. Кто приехал за ним на машине?

Адамберг допил вино из стакана и ничего не ответил.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — подытожил Данглар и тяжело поднялся с места.

— У нас уже живет один больной голубь, приютим и второго.

— Вы не сможете долго держать его у себя.

— Я и не планирую.

— Замечательно. И как мы будем вести себя дальше?

— Как обычно, — сказал Адамберг, выпутываясь из оленьих рогов. — Первым делом надо составить рапорт. У вас к этому особый талант, Данглар.

В эту минуту зазвонил его мобильник: определившийся номер был ему незнаком. Адамберг взглянул на циферблаты своих часов, которые в среднем показывали двадцать два ноль пять, и нахмурился. Данглар уже принялся сочинять лживый рапорт, с беспокойством думая о том, что из-за своей привычки поддерживать Адамберга в любой ситуации он вслед за комиссаром преступил границы дозволенного.

— Адамберг, — осторожно произнес комиссар.

— Это Луи-Никола Эмери, — глухим голосом сообщил капитан. — Я тебя разбудил?

— Нет. У меня только что сбежал подозреваемый.

— Отлично, — сказал невпопад Эмери.

— Лео умерла?

— Нет, она пока держится. А я вот нет. Адамберг, у меня забирают дела.

— Официально?

— Пока нет. Меня предупредил один коллега из Генеральной инспекции. Приказ будет подписан завтра. Стервятники, сукины дети!

— Мы ведь с вами это предвидели, Эмери. Вас отстраняют от должности или переводят в другой город?

— Временно отстраняют, в ожидании рапорта.

— Ну да, рапорта.

— Стервятники, сукины дети, — повторил капитан.

— А зачем звонишь?

— Лучше сдохнуть, чем видеть, как капитан из Лизьё возьмет расследование на себя. Даже святая Тереза[5] не задумываясь отдала бы его на растерзание Адскому Воинству.

— Секунду, Эмери.

Адамберг прикрыл трубку рукой и спросил у Данглара:

— Данглар, кто у нас капитан жандармерии в Лизьё?

— Доминик Барфон. Редкая сволочь.

— Что ты хочешь предпринять, Эмери? — спросил Адамберг, вернувшись к разговору.

— Хочу, чтобы этим делом занялся ты. Ведь оно, в конце концов, твое.

— Мое?

— Оно было твоим с самого начала, а по сути, даже еще раньше. С момента, когда ты вышел на Бонвальскую дорогу, не имея об этом деле ни малейшего представления.

— Я просто вышел подышать воздухом. И поесть ежевики.

— Рассказывай сказки кому-нибудь другому. Дело это твое, — не сдавался Эмери. — Если ты им займешься, я смогу втихаря помогать тебе и ты не станешь мне пакостить. А тот сукин сын из Лизьё меня в порошок сотрет.

— Ты из-за него хочешь, чтобы я занялся этим делом?

— Из-за него и еще потому, что дело это — твое, и ничье больше. Адское Воинство встало на твоем пути.

— Не впадай в истерику, Эмери.

— Но это правда. Он скачет в твою сторону.

— Кто «он»?

— Владыка Эллекен.

— Ты ни капельки не веришь во все это. Ты трясешься за свою шкуру.

— Да.

— Извини, Эмери, но ты ведь знаешь, что я не могу взяться за это расследование. Нужен хоть какой-нибудь предлог, а у меня его нет.

— Предлог не понадобится. Мы пустим в ход связи. С моей стороны поможет граф Ордебек. А ты найди кого-нибудь со своей.

— Зачем? Чтобы нарваться на неприятности с легавыми из Лизьё? Мне хватает своих неприятностей, Эмери.

— Но тебя не отстраняют.

— Что ты об этом знаешь? Я же тебе сказал: у меня сбежал подозреваемый. Из моего собственного кабинета, прихватив ствол одного из моих подчиненных.

— Это лишний повод к тому, чтобы добиться успеха в другом деле.

А ведь он прав, подумал Адамберг. Но кто же осмелится выступить против Владыки Адского Воинства?

— Твой сбежавший подозреваемый проходит по делу Клермон-Брассера? — спросил Эмери.

— Точно. Сам видишь, мой корабль дал течь, и надо срочно вычерпывать воду.

— Хочешь пообщаться с наследниками Клермон-Брассера?

— Еще как хочу. Но к ним не подберешься.

— Это ты не подберешься. А граф д’Ордебек — запросто. Знаешь, кому он продал свои сталеплавильные заводы? Антуану Клермону. В пятидесятые годы они вместе служили в Африке и порезвились там как следует. С графом мы друзья. Когда Лео поймала меня за штаны и вытащила из пруда, она еще была его женой.

— Забудь о Клермон-Брассерах. Мы нашли поджигателя.

— Это хорошо, но иногда хочется подчистить все вокруг, чтобы глубже понять суть дела. Просто так, из профессиональной гигиены, не ставя себе никаких конкретных целей.

Адамберг отнял от уха телефон и скрестил руки. При этом он задел пальцем комочек земли, который положил в карман рубашки, когда был в Ордебеке, то есть в полдень — менее двенадцати часов назад.

— Дай мне подумать, — сказал он.

— Но думай быстро.

— Я никогда не умел думать быстро, Эмери.

Медленно тоже, добавил про себя Данглар. Устроить побег Мо было просто безумием.

— Опять Ордебек, да? — спросил Данглар. — Вам мало, что прямо с утра на вас напустится все правительство в полном составе, вы хотите побороться еще и с Адским Воинством?

— Праправнук маршала Даву только что сложил оружие. Крепость можно взять без боя. Это произведет впечатление, не так ли?

— С каких пор для вас важно произвести впечатление?

Адамберг промолчал и начал прибираться у себя на столе.

— С тех пор, как я обещал Лео вернуться, — произнес он наконец.

— Она в коме, ей наплевать, она даже не помнит, кто вы.

— А я о ней помню.

В сущности, размышлял Адамберг, шагая домой пешком, Эмери, возможно, не так уж неправ, говоря, что это его расследование. Он сделал крюк, чтобы выйти на берег Сены, и выбросил в воду телефон Меркаде.

XV

В два часа ночи Данглар закончил рапорт. В половине седьмого утра Адамбергу позвонил генеральный секретарь начальника управления префектуры, затем сам начальник управления, потом секретарь министра и, наконец, в четверть десятого министр внутренних дел собственной персоной. В этот момент в кухню вошел Мо в слишком просторной футболке, которую ему одолжил Кромс: своим появлением он робко давал понять, что проголодался. Кромс с голубем, усевшимся у него на предплечье, встал, чтобы подогреть кофе. Ставни на окнах, выходивших в сад, были закрыты, а на балконную дверь с внутренней стороны Кромс приколол кнопками кусок ткани с аляповатым узором в цветочек — чтобы солнце не припекало, объяснил он Лусио. Мо было строго-настрого наказано не подходить к окнам на втором этаже. Адамберг сначала сделал молодым людям знак молчать, а затем, уже не таким властным жестом, попросил их выйти за дверь.

— Нет, господин министр, у него нет никаких шансов. Да, мы еще вчера вечером, в девять сорок, оповестили все жандармерии страны. Да, и все контрольно-пропускные пункты на границе. Не думаю, что это было бы целесообразно, господин министр, ведь лейтенант Меркаде ни в чем не виноват.

— Полетят головы, комиссар Адамберг, должны полететь, вы сами прекрасно это понимаете, не так ли? Клермон-Брассеры в ярости оттого, что ваши службы работают спустя рукава. И я разделяю их возмущение, комиссар. Оказывается, вы держите у себя в Конторе больного сотрудника? В элитном подразделении, которое призвано быть примером для всех?

— Больного, господин министр?

— Страдающего патологической сонливостью. Горе-полицейского, который позволил вытащить у себя пистолет. Заснуть на допросе задержанного — это, по-вашему, нормально? А я вам скажу, что это упущение, комиссар Адамберг, и притом колоссального масштаба.

— Вас неверно проинформировали, господин министр. Среди моих подчиненных лейтенант Меркаде — один из самых выносливых. Но накануне он спал всего два часа, вечером у него была сверхурочная работа, а температура в комнате для допросов достигала тридцати пяти градусов.

— Кто вместе с ним охранял задержанного?

— Бригадир Эсталер.

— Он хороший полицейский?

— Замечательный.

— Тогда почему он вышел из комнаты? В рапорте не приводится никаких объяснений по этому поводу.

— Он пошел за прохладительными напитками.

— Упущение, прискорбнейшее упущение! Полетят головы. Если вы хотели, чтобы задержанный Мохаммед Иссам Бенатман заговорил, последнее, что следовало делать, — это угощать его прохладительными напитками.

— Напитки предназначались для полицейских, господин министр.

— Надо было позвать кого-то из коллег. Упущение, непростительное упущение. Нельзя оставаться наедине с задержанным. Это относится и к вам, комиссар: вы привели его в свой кабинет, не вызвав никого из помощников. И вдобавок вы оказались не в состоянии обезоружить двадцатилетнего бандита. Громадное упущение.

— Вы совершенно правы, господин министр.

На пластиковую скатерть упало несколько капель кофе, и Адамберг, окунув в них палец, рассеянно выводил извилистые дорожки между кучками помета Эльбо. На мгновение он задумался о том, почему экскременты этой птицы так трудно отмыть. Это была химическая загадка, которую вряд ли смог бы разгадать даже Данглар: он был не силен в естественных науках.

— Кристиан Клермон-Брассер требует, чтобы вас немедленно уволили, вместе с вашими некомпетентными сотрудниками, и я почти что готов это сделать. Однако мы здесь пришли к выводу, что вы нам еще понадобитесь. Даю вам неделю, Адамберг, неделю, и ни днем больше.

Адамберг присоединился к своим подчиненным, собравшимся в большом конференц-зале, который, следуя научному определению Данглара, прозвали залом церковных соборов. Перед тем как уйти из дому, Адамберг потер ссадину на подбородке жесткой губкой для посуды, и на коже выступили красные полосы. «Здорово получилось!» — заметил Кромс, для пущей убедительности намазав рану красновато-коричневым меркурохромом.

Адамбергу было неприятно отправлять людей на бесполезные поиски Мо, который в это время преспокойно сидел на его собственной кухне, но ситуация не оставляла ему выбора. Он дал им задания, и каждый стал молча изучать свой путевой лист. Его взгляд скользнул по лицам девятнадцати полицейских; все были потрясены тем, что случилось, и только одна Ретанкур, похоже, втайне наслаждалась необычной ситуацией: это его несколько встревожило. А увидев, в каком отчаянии Меркаде, он снова ощутил покалывание в затылке от невидимого электрического шарика. Этот шарик прицепился к Адамбергу во время беседы с капитаном Эмери, и раньше или позже его следовало вернуть капитану.

— Неделю? — повторил бригадир Ламар. — Как прикажете это понимать? Если он засел где-то в лесной чаще, пройдут месяцы, прежде чем мы его найдем.

— Это касается только меня, — пояснил Адамберг, умолчав об угрозе, нависшей над Меркаде и Эсталером. — Если мне не удастся найти Мо, то вместо меня руководителем Конторы, по-видимому, назначат майора Данглара, и вы продолжите поиски.

— Не помню, чтобы я заснул в комнате для допросов, — еле слышно произнес несчастный Меркаде. — Знаю, вина лежит целиком на мне. Но я не помню, как это произошло. Если я стал засыпать, сам того не сознавая, мне больше нельзя служить в полиции.

— Мы все виноваты, Меркаде. Вы заснули, Эсталер вышел из комнаты для допросов, никому не пришло в голову обыскать Мо, а я остался с ним в кабинете один на один.

— Даже если мы за эту неделю найдем Мо, они все равно вас выгонят — в назидание другим, — сказал Ноэль.

— Очень может быть. Но у нас еще остается один запасной вариант. А если и он не сработает, у меня еще остается моя гора. В общем, все не так страшно. Сейчас главное вот что: днем к нам могут нагрянуть с инспекцией. Надо организовать видимость порядка на максимальном уровне. Вы, Меркаде, идите спать, чтобы полностью проснуться к их приходу. И не забудьте спрятать подушки. Вам, Вуазне, надо убрать со стола журналы по ихтиологии, а вам, Фруасси, изъять из шкафов продуктовые запасы. Вы, Данглар, сложите ваши акварели в ящик и очистите тайники в подвале, а вы, Ретанкур, перенесите кота и кошачьи миски в чью-нибудь машину. Что еще? Нельзя упускать из виду ни одной мелочи.

— А веревка? — спросил Морель.

— Какая веревка?

— Которой были спутаны лапы у голубя. Нам прислали ее из лаборатории, и она лежит на столе вместе с экспертным заключением, среди других образцов. Если они начнут задавать вопросы, разговор об этой птице будет совсем некстати.

— Веревку я заберу, — сказал Адамберг, глядя на Фруасси: ее лицо выражало глубокую тоску, как всякий раз, когда ей приходилось избавляться от продуктовых запасов в шкафу. — А знаете, в этой трудной ситуации я могу порадовать вас хорошей новостью. Дивизионный комиссар Брезийон — за нас. Хоть с этой стороны не надо ждать неприятностей.

— А почему он за нас? — спросил Мордан.

— Молодые Клермон-Брассеры подорвали бизнес его отца — импорт минеральной руды из Боливии. Это была наглая хищническая афера, которую он не простил им до сих пор. Он хочет только одного: чтобы, как он выразился, «эти собаки оказались на скамье подсудимых».

— При чем тут скамья подсудимых? — спросила Ретанкур. — В данном случае семья Клермон вне подозрений.

— Я просто хотел, чтобы вы поняли направление мыслей дивизионного комиссара.