Мысли и изречения древних с указанием источника Душенко Константин
Даже из видений безумцев или пьяных можно путем толкования извлечь много такого, что будет выглядеть как относящееся к будущему. Если человек целый день бросает в цель копье, он когда-нибудь да попадет.
«О дивинации», II, 59, 121 (175, с.287–288)
Мы обычно не верим лжецу, даже когда он говорит правду. Но (...) если какой-то один сон оправдался, то вместо того, чтобы отказать в вере одному, поскольку множество других не оправдались, поступают наоборот: считают нужным верить в бесчисленное множество, ссылаясь на то, что один оправдался.
«О дивинации», II, 71, 147 (175, с.297)
Только ученые люди да еще греки привыкли рассуждать без подготовки на заданную тему.
«О дружбе», 4, 16 (165, с.407–408)
Дружба может соединять лишь достойных людей.
«О дружбе», 4, 18 (165, с.408)
Не стремление к пользе порождает дружбу, а дружба приносит пользу с собой.
«О дружбе», 14, 51 (165, с.419)
Неужели найдется человек, который согласится жить в богатстве и проводить дни во всяческом довольстве, но притом и самому никого не любить, и ответной любви не знать? Так ведь живут одни тираны – не ведая ни доверия, ни любви (...). Можно ли полюбить того, кого сам боишься или подозреваешь, что он боится тебя?
«О дружбе», 15, 52 (165, с.419)
Фортуна не только сама слепа, но и ослепляет каждого, кого заключит в объятья.
«О дружбе», 15, 54 (165, с.420)
Как часто идем мы ради друга на то, на что ради самих себя никогда не пошли бы!
«О дружбе», 16, 57 (165, с.420)
* Требовать в дружбе равенства услуг и чувств (...) – значит подчинить дружбу самому черствому и жалкому расчету: расход должен равняться приходу. Подлинная дружба (...) богаче и щедрее, она не подсчитывает постоянно, не отдано ли больше, чем получено.
«О дружбе», 16, 58 (165, с.421)
Самое постыдное требование: во сколько каждый сам себя ценит, во столько же пусть ценят его и друзья. Разве редко бывает, что человек и духом слаб, и надежд на успех в жизни у него немного, но не следует ведь отсюда, что друг должен относиться к нему так же, как он относится к себе сам; скорее напротив – дело друга напрячь все силы и добиться, чтобы он воспрял душой, пробудить в нем надежду, заставить его думать о себе лучше.
«О дружбе», 16, 59 (165, с.421)
Подлинная дружба встречается реже всего среди вечно занятых государственными делами и борьбой за почести, и где тот человек, который откажется от высокой должности в пользу друга?
«О дружбе», 17, 64 (165, с.422)
Дружбе неведомо пресыщение, столь свойственное другим чувствам, она как выдержанное вино – чем старше, тем слаще.
«О дружбе», 19, 67 (165, с.424)
Самое трудное в дружбе – быть вровень с тем, кто ниже тебя.
«О дружбе», 19, 69 (165, с.424)
Тот, кому она (услуга) оказана, должен о ней помнить, а оказавший – не напоминать о ней.
«О дружбе», 20, 71 (165, с.425)
Есть (...) такие, дружить с которыми (...) тягостно из-за постоянства их опасения, будто их презирают; но случается это (...) лишь с теми, кто в глубине души уверен, что их и следует презирать.
«О дружбе», 20, 72 (165, с.425)
Давать же каждому можно лишь в меру сил – и собственных, и того, кому стремишься помочь. (...) Если ты и в силах оказать другому любую услугу, взвесь прежде, по плечу ли она ему.
«О дружбе», 20, 73 (165, с.425)
Все прекрасное редко.
«О дружбе», 21, 79 (165, с.427)
Существует (...) множество людей, одержимых странным – чтобы не сказать бесстыдным – желанием иметь другом такого человека, каким сами стать не в силах, и получать от него все, чего ему дать не могут.
«О дружбе», 21, 82 (165, с.427)
Надо судить человека, прежде чем полюбил его, ибо, полюбив, уже не судят.
«О дружбе», 22, 85 (165, с.428)
Справедливы слова, которые любил повторять, кажется, тарентинец Архит (...): «Если бы кто, взойдя один на небо, охватил взором изобилие вселенной и красоту тел небесных, то созерцание это не принесло бы ему никакой радости; и оно же исполнило бы его восторгом, если бы было кому рассказать обо всем увиденном». Природа не выносит одиночества.
«О дружбе», 23, 88 (165, с.429)
Мы, если нас побуждает быть честными мужами не стремление к доблести, а та или иная польза и выгода, хитры, а не честны.
«О законах», I, 14, 41 (166, с.164)
Самая большая несправедливость – желать платы за справедливость.
«О законах», I, 18, 49 (166, с.167)
...Человек обозрит небо, землю, моря и всю природу, (...) воспримет, можно сказать, существование самого божества, правящего и царящего над всем этим, а себя самого признает не жителем какого-то ограниченного места, окруженного городскими стенами, а гражданином всего мира, как бы единого града.
«О законах», I, 23, 61 (166, с.171–172)
У всех (...) две родины: одна по рождению, другая по гражданству. (...) Никогда не откажу я первой в названии родины, даже если вторая будет более обширной, а первая будет только входить как часть в ее состав.
«О законах», II, 2, 5 (166, с.174)
Магистрат (выборная власть) – это закон говорящий, а закон – это безмолвный магистрат.
«О законах», III, 1, 2 (166, с.203)
Высшим законом для них (консулов) да будет благо народа.
«О законах», III, 3, 8 (166, с.206)
Только тот оратор велик, который кажется великим народу. (...) Что одобряет толпа, то приходится одобрять и знатокам.
«О знаменитых ораторах» («Брут, или О знаменитых ораторах»), 50, 186; 50, 188 (174, с.293)
Я (...) уверен, что, хотя и существует великолепно написанная Софоклом «Электра», я (как римлянин) должен читать «Электру», плохо переведенную Атилием.
«О пределах добра и зла», I, 2, 5 (167, с.43)
От самой глубокой древности едва ли найдутся три пары истинных друзей.
«О пределах добра и зла», I, 20, 66 (167, с.69)
Славна гибель полководца. Философы же обычно умирают в своей постели. Однако важно, как умирают.
«О пределах добра и зла», II, 30, 97 (167, с.117)
Причиной и началом философии должно быть незнание.
«О природе богов», I, 1, 1 (175, с.60)
По большей части, желающим научиться авторитет учителя приносит даже вред, потому что они перестают сами рассуждать (...). Я не одобряю того, что известно о пифагорейцах, которые, когда что-то утверждают при обсуждении и при этом у них спросишь: «Почему так?» – обычно отвечают: «Сам сказал!» «Сам» – это значит – Пифагор.
«О природе богов», I, 4, 1 (175, с.63)
Со смертью людей не погибают (...) их мнения; им, может быть, только недостает того сияния, которое исходило от их авторов.
«О природе богов», I, 5, 11 (175, с.63)
Ко всему истинному присоединено нечто ложное, и притом (...) подобное истинному.
«О природе богов», I, 5, 12 (175, с.64)
Почему создатели мира внезапно проснулись, после того как проспали бесчисленные века? Ведь, если не было никакого мира, века-то были? (...) Потому что и в сознании не вмещается, что было какое-то время, когда никакого времени не было.
«О природе богов», I, 9, 21 (175, с.67)
Вы обычно говорите, бог все это (мироздание) устроил ради людей. Ради мудрецов? В таком случае он затратил столь много усилий для весьма малого числа людей. Или для глупцов? (...) Чего же он этим достиг, если все глупцы, без сомнения, несчастнейшие люди больше всего оттого, что они глупы (...)?
«О природе богов», I, 9, 23 (175, с.67)
Не так легко приходят в голову доводы в защиту истинного, как в опровержение ложного.
«О природе богов», I, 21, 57 (175, с.78)
Я не знаю никого другого, кто бы больше боялся того, чего, как он (Эпикур) утверждает, вовсе не следует бояться: я имею в виду смерти и богов. Он провозглашает, что страх перед ними владеет умами всех людей, между тем как среднего человека это вовсе так сильно не волнует. Сколько тысяч людей разбойничают, хотя за это полагается смертная казнь. Другие грабят все храмы, какие только могут; не очень-то страшит одних страх перед смертью, а других – перед богами.
«О природе богов», I, 31, 86 (175, с.87–88)
Не боги имеют человеческий облик, а люди – божественный. (Мнение стоиков.)
«О природе богов», I, 32, 90 (175, с.89)
Добродетель деятельна.
«О природе богов», I, 40, 110 (175, с.96)
Провидение правит миром. (Мнение стоиков.)
«О природе богов», II, 29, 73 (175, с.124)
(Об эпикурейском учении о сотворении мира из случайного движения атомов:) Почему бы (...) не поверить также, что если изготовить (...) в огромном количестве все двадцать одну букву (латинского алфавита), а затем бросить эти буквы на землю, то из них сразу получатся «Анналы» Энния, так что их можно будет тут же и прочитать.
«О природе богов», II, 37, 93 (175, с.131)
Наши руки как бы создают в природе вторую природу.
«О природе богов», II, 60, 152 (175, с.152)
Боги пекутся о великом, но малым пренебрегают.
«О природе богов», II, 66, 167 (175, с.156)
Доказательствами только ослабляется очевидность.
«О природе богов», III, 4, 9 (175, с.159)
Часто даже не полезно знать, что произойдет в будущем: ведь это несчастье – сокрушаться о том, чему нельзя помочь, и не иметь последнего и, однако, всеобщего утешения – надежды.
«О природе богов», III, 6, 14 (175, с.161)
С помощью разума совершаются как добрые дела, так и злые. Причем добрые дела совершаются немногими и редко, а злодеяния – и часто, и многими. (...) Если бы боги хотели причинить вред людям, то лучшего способа, чем подарить им разум, они бы не смогли найти.
«О природе богов», III, 27, 69; 28, 71 (175, с.180, 181)
Боги, если и рассматривают человеческие дела, то, судя по их приговорам, не видят между добродетелью и злодейством никакой разницы.
«О природе богов», III, 33, 82 (175, с.185)
Счастье следует просить у бога, мудрость – приобретать самому.
«О природе богов», III, 36, 88 (175, с.187)
О поразительное правосудие богов! Разве потерпело бы любое государство такого законодателя, который бы внес такой закон, чтобы за преступление, совершенное отцом или дедом, был осужден сын или внук?
«О природе богов», III, 38, 90 (175, с.188–189)
Достигнуть ее (старости) желают все, а достигнув, ее же винят.
«О старости» («Катон Старший, или О старости»), 2, 4 (165, с.374)
Трудно поверить, чтобы она (природа), правильно распределив прочие части нашей жизни, могла, подобно неискусному поэту, пренебречь последним действием.
«О старости», 2, 5 (165, с.374)
Ни разу я не слыхал, чтобы кто-либо от старости позабыл, где закопал клад.
«О старости», 7, 21 (165, с.379)
Никто (...) не стар настолько, чтобы не рассчитывать прожить еще год.
«О старости», 7, 24 (165, с.380)
Даже и теперь я не более завидую силе молодых (...), чем прежде завидовал силе быка или слона. Что у тебя есть, тем и подобает пользоваться, и что бы ты ни делал, делай в меру своих сил.
«О старости», 9, 27 (165, с.381)
Тело от излишних упражнений устает – ум же от упражнения укрепляется.
«О старости», 11, 36 (165, с.384)
Отсутствием того, чего не желаешь, не тяготишься.
«О старости», 14, 47 (164а, с.19)
Как Турпион Амбивий (известный актер) больше удовольствия приносит зрителям, сидящим в первых рядах, но получают удовольствие и сидящие в последнем, так молодость, глядя на наслаждения вблизи, пожалуй, больше радуется им; но ими услаждается в достаточной мере и старость, глядящая на них издали.
«О старости», 14, 48 (165, с.388)
(В старости) душа, словно отбыв свой срок на службе у похоти, честолюбия, соперничества, вражды, всяческих страстей, может побыть наедине с собой и, как говорится, жить ради себя!
«О старости», 14, 49 (165, с.388)
Венец старости – всеобщее уважение и влияние. (...) Те, кто блистательно удостоился этих наград, мне кажется, до конца доиграли драму жизни и в последнем действии не осрамились, как бывает с неискушенными актерами.
«О старости», 17, 60; 18, 64 (165, с.393, 394)
Не всякое вино и не всякий нрав портится с возрастом.
«О старости», 18, 65 (165, с.394)
Все, что имеет конец, уже недолговечно. Конец наступает – и оказывается, что прошлое уже утекло. (...) Какой век отпущен каждому, тем он и должен быть доволен. Ведь актер может иметь успех и не играя от начала до конца драмы, достаточно ему понравиться в тех выходах, какие у него есть; так же и мудрым нет надобности доходить до последнего «Рукоплещите!».
«О старости», 19, 69–70 (165, с.395–396)
Молодые умирают, как мощное пламя, на которое обрушились с силой воды, а старики – как догоревший костер, который тухнет и сам.
«О старости», 19, 71 (165, с.396)
Предел старости не положен, не существует, и жизнь стариков оправдана, покуда они могут нести бремя долга и презирать смерть. Поэтому старость даже мужественнее и сильнее молодости. Потому-то, когда тиран Писистрат спросил Солона, что дает ему силы столь храбро сопротивляться, – Солон, говорят, ответил: «Старость».
«О старости», 20, 72 (165, с.396)
Если бы кто-нибудь из богов подарил мне возможность возвратиться из моего возраста в детский и плакать в колыбели, то, конечно, я отказался бы и, конечно, не пожелал бы, чтобы меня, как бы пробежавшего все ристалище, отвели бы вспять от конечной черты к начальной.
«О старости», 23, 83 (165, с.400)
Если я (...) заблуждаюсь, веря в бессмертие души человеческой, то заблуждаюсь охотно и не хочу, чтобы у меня отнимали мое заблуждение, услаждающее меня, пока я живу; если же я по смерти ничего не буду чувствовать, как думают некие ничтожные философы, то мне нечего бояться насмешек умерших философов. Если нам не суждено стать бессмертными, то для человека все-таки лучше угаснуть в свой срок; ведь природа устанавливает меру для жизни, как и для всего остального, старость же – последняя сцена в драме жизни.
«О старости», 32, 85 (165, с.400–401)
Войны надо начинать с целью (...) жить в мире.
«Об обязанностях», I, 11, 35 (168, с.67)
Войну с кимврами мы вели как войну (...) из-за того, кто из противников будет существовать, а не из-за того, кто из них будет повелевать.
«Об обязанностях», I, 12, 38 (168, с.68)
Надо стараться воздавать каждому по его заслугам; это – основа справедливости.
«Об обязанностях», I, 14, 42 (168, с.69)
Пусть каждый знает свои возможности и будет проницательным судьей своим хорошим и дурным качествам, дабы не показалось, что актеры проницательней нас. Ведь они выбирают себе не наилучшие, но наиболее подходящие им трагедии. (...) Итак, актер поймет это на сцене, но этого не поймет мудрый человек в жизни?
«Об обязанностях», I, 31, 114 (168, с.87)
Что делать не позорно, (...) называть непристойно. (О «зазорных» частях тела.)
«Об обязанностях», I, 35, 126 (168, с.91)
Люди приносят людям и величайшую пользу, и величайший вред.
«Об обязанностях», II, 5, 17 (168, с.103)
Те, кто захочет, чтобы их боялись, сами неминуемо будут бояться именно тех, кто будет бояться их.
«Об обязанностях», II, 7, 24 (168, с.106)
Дело судьи – при разборе дел всегда следовать правде; дело защитника – иногда защищать правдоподобное, даже если это не вся правда.
«Об обязанностях», II, 14, 51 (168, с.113)
Всякий раз как люди, раздавая, начинают нуждаться в средствах, они оказываются вынужденными забирать себе чужое имущество.
«Об обязанностях», II, 15, 54 (168, с.114)
Государство больше, чем на чем бы то ни было, держится на кредите.
«Об обязанностях», II, 24, 84 (168, с.123)
В делах государственных (...) ничто жестокое не бывает полезным.
«Об обязанностях», III, 11, 46 (168, с.135)
Позорное не полезно никогда.
«Об обязанностях», III, 12, 49 (168, с.136)
Только тот человек вправе зваться свободным, который хоть изредка бывает без дел.
«Об ораторе», II, 6, 24 (174, с.134)
История – свидетельница времени, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины.
«Об ораторе», II, 9, 36 (174, с.137)
Никто не может быть хорошим поэтом (...) без душевного горения и как бы некоего вдохновенного безумия.
«Об ораторе», II, 46, 194 (174, с.168)
Однажды мне случилось познакомиться с некоторыми греческими книгами под заглавием «О смешном». (...) Однако те, кто пытался подвести под это остроумие какие-то научные основы, сами оказались настолько неостроумны, что впору было смеяться над их тупостью. Вот почему мне и кажется, что остроумию никоим образом нельзя научиться.
«Об ораторе», II, 54, 217 (174, с.173–174)
Смех исключительно или почти исключительно вызывается тем, что обозначает или указывает что-нибудь непристойное без непристойности.
«Об ораторе», II, 58, 236 (174, с.178)
Легче всего подвергается насмешке то, что не заслуживает ни сильной ненависти, ни особенного сострадания.
«Об ораторе», II, 59, 238 (174, с.178)
Чрезмерное наслаждение граничит с отвращением.
«Об ораторе», III, 25 (174, с.224)
Наибольшая польза обыкновенно несет в себе и наибольшее величие, и даже наибольшую красоту.
«Об ораторе», III, 45, 178 (174, с.241)
Самое длительное сочетание слов (в ораторской речи) – это то, какое может быть произнесено на одном дыхании.
«Об ораторе», III, 47, 182 (174, с.242)
Пусть (каждый) (...) идет по тому пути, по какому может, ибо если стремиться стать первым, то не позорно быть и вторым, и третьим.
«Оратор», 1, 4 (174, с.331)
Проза (...) труднее поэзии, ибо там есть известный твердо определенный (ритмический) закон, которому необходимо следовать, в речи же ничего не установлено наперед.
«Оратор», 58, 198 (174, с.374)
Сначала в уме намечается мысль, тотчас затем сбегаются слова, и ум с несравненной быстротой рассылает их на свои места, чтобы каждое откликалось со своего поста. Этот намеченный строй в разных случаях замыкается по-разному, но все слова – и начальные, и срединные – всегда должны равняться на концовку.
«Оратор», 59, 200 (174, с.374)
(О речи, не учитывающей требования ритма:) Уму этого достаточно, а слуху недостаточно.
«Оратор», 63, 215 (174, с.377)
Если ты возьмешь хорошо слаженное построение тщательного оратора и нарушишь его перестановкой слов – развалится вся фраза. (...) Малейшее перемещение слов, хотя бы слова оставались те же, превращает все в ничто, когда заменяет складность беспорядком.
«Оратор», 70, 233 (174, с.382)
Молнии блистали бы слабее, не будь они напряжены ритмом.
«Оратор», 70, 234 (174, с.383)
Изгнание страшно для тех, кто как бы огородил для себя место, где должно жить, но не для тех, кто считает весь мир единым градом.
«Парадоксы стоиков», II (167, с.460)
Если актер хотя бы чуть-чуть нарушит ритм в своих движениях или произнесет стих, ошибившись в краткости или долготе хотя бы одного слога, он будет освистан или ошикан, а в жизни, которая требует больше меры, чем любое движение, которая должна быть слаженнее любого стиха, ты полагаешь возможным допустить ошибку хотя бы в едином слоге?
«Парадоксы стоиков», III, 2 (167, с.463)
Хотя твое изложение (...) показалось мне несколько взъерошенным и непричесанным, но его украшает именно пренебрежение к украшениям, подобно тому как женщины кажутся хорошо пахнущими именно оттого, что они ничем не пахнут.
Письма к Аттику, II, 1, 1 (169, с.78)
Теперь ничто не пользуется таким признанием у народа, как ненависть к народным вождям.
Письма к Аттику, II, 20, 4 (169, с.130)
После того как Тираннион привел мои книги в порядок, мне кажется, что мое жилище получило разум.
Письма к Аттику, IV, 8, 2 (169, с.237)
Вершина всех зол – это победа в гражданской войне.
Письма к Аттику, IХ, 6, 3 (170, с.394)
Лучше погибнуть в отечестве, нежели повергнуть отечество, спасая его.
Письма к Аттику, IХ, 9, 2 (170, с.264)
Читать бесплатно другие книги:
