Первые шаги по Тропе: Злой Котел Чадович Николай

— Он ловил рыбу и выпекал лепешки. А я ставить сети и сеять хлеб не умею.

— Как же ты собираешься воспитывать других, если сама ничего не умеешь делать? Вредоносцы, например, не могут обходиться без железного оружия. Кто их научит кузнечному ремеслу?

— Что-нибудь придумаю, — беспечно ответила она. — Помощников себе возьму.

— Откуда? Каких? Как ты заставишь их подчиняться тебе? Все это не так просто, как кажется.

— Но и не так сложно, как ты хочешь представить! В стране, где я жила прежде, многие за корку хлеба согласны делать самую опасную и грязную работу. Стоит только бросить клич, и все они окажутся здесь. Даже Ядовитая река не помешает.

— Боюсь, что это лишь благие намерения. Плод беспочвенных фантазий. Ты даже представить не можешь, какую непосильную ношу взвалила на себя. Твоим заботам поручена не семья и не близкий человек, а сразу два совершенно разных народа.

— На двоих сразу я не разорвусь, — отмахнулась Фера. — Пусть тенетники сами о себе позаботятся. Мне они в прошлый раз что-то не понравились.

— Кто же тебе это посоветовал? Неужели предшественник?

— Нет, своим умом дошла… А теперь послушай меня. Ты проник в чужой дом, ешь чужую пищу и еще смеешь оговаривать хозяйку! Тварь неблагодарная! Когда вредоносцы заявятся навестить меня, я велю, чтобы они вырвали твой гадкий язык. Если мой приют тебе не по нраву — проваливай прочь. Плакать не буду.

— Этот дом не твой, — молвил я веско. — Ты завладела им, сжив со света прежнего хозяина. Уверен, что старый Кудесник расстался с жизнью не без твоей помощи. А к той мерзости, которую ты называешь пищей, я даже не притронулся, можешь убедиться.

Наступившая за столом зловещая тишина могла вылиться во что угодно, вплоть до покушения на мою жизнь (Фера ни на секунду не расставалась с длинным кухонным ножом), однако вопреки ожиданиям все закончилось благополучно.

Фера вдруг расчувствовалась, пустила слезу и стала оправдываться. Получалось это у нее, надо признать, весьма правдоподобно и очень трогательно.

— Разве я нарочно напросилась сюда? Меня силой заставили! А теперь уже никуда не денешься. Вредоносцы поверили в меня. Отказываться поздно. Буду стараться изо всех сил, может, и справлюсь. Если хочешь, оставайся, будешь за главного.

— Я бы с удовольствием, да других забот по горло. Мне на одном месте сидеть никак нельзя.

— Побудь хоть немножко! — взмолилась она — Я извелась от одиночества.

— Немного побуду, так и быть, — сказал я, памятуя не только о яйце, требующем сейчас заботы и покоя, но и о нуждах собственной плоти. — Вот только чуток отдохну, а ты пока поищи стариковские сети.

За время моего отсутствия перемен в состоянии яйца не произошло — оно продолжало исходить сукровицей и пухнуть. Так называемое интересное положение затягивалось сверх всякой меры, и оставалось только уповать на известную поговорку, согласно которой быстро родятся лишь кошки да тараканы.

Затем, как и положено мужчине, я отправился на поиски пропитания. Сетей в доме оказалось предостаточно, и все отличного качества, хоть на кашалота их ставь, но я выбрал самый маленький бреденек.

Забрасывая его против течения прямо с берега, я за час добыл дюжину усатых жирных рыбин, чем-то похожих на наших налимов.

Потом я не поленился навестить ближайший лесок, где набрал орехов, ягод и дикого лука.

Обед я тоже приготовил самостоятельно, используя собственную фантазию и кое-какой кулинарный опыт, полученный недавно на тюремной кухне. Украшением стола должна была стать фаршированная рыба в кисло-сладком соусе и салат «Дары реки», где компанию рачкам составили местные устрицы, предварительно освобожденные от раковин, и свежепосоленная икра.

Фера вела себя, как примерная девочка, — все нахваливала, но ела умеренно и постоянно бросала на меня томные, многозначительные взгляды.

— Ты так много сделал для меня, — с чувством произнесла она. — Давай сегодня побудем вместе подольше. Только не подумай, что я хочу тебя задобрить… Просто я устала во всем полагаться на собственные силы. Так хочется опереться на чье-нибудь надежное плечо! Забудем прошлые обиды. Обещаю, что впредь во всем буду слушаться тебя.

— Недавно ты говорила совсем иначе.

— Иногда на меня находит. Ты уж прости. Сам знаешь, что одиночество даром не проходит. Когда на старика нападала тоска, он вдребезги упивался вином. Теперь я его понимаю.

— А не осталось ли после него немного вина? — оживился я.

— По-моему, еще должно что-то быть.

— Ну так неси! Рыба без вина отрава, как говорят французы.

— Кто говорит? — переспросила Фера.

— Одни очень хорошие люди, всем другим кушаньям предпочитающие лягушачьи лапки и вот таких тварей, — кончиком ножа я поддел одну из устриц.

Фера отсутствовала довольно долго — по ее словам, переливала вино из бочки в кувшин. Судя по цвету и запаху, лучшее время этого напитка уже миновало, но главное свое свойство — туманить сознание — он еще сохранил.

Лишь опустошив почти весь кувшин, я заметил, что Фера не пьет. Свое поведение, весьма странное, с моей точки зрения, она мотивировала тем, что после смерти старика предпочитает воздерживаться от вина.

— Да и тебе не стоит чересчур увлекаться, — добавила она. — По-моему, у нас были на сегодня совсем иные планы.

— И то верно, — отодвинув кувшин, согласился я. — Потянуло от избытка чувств… Лучше продолжим то, на чем мы остановились во время последнего свидания в Ясмене. Помнишь?

— А как же, — она встала из-за стола. — Но сначала тебе не помешает немного побыть на воздухе.

— Ты заменишь мне и воздух, и вино, и все на свете! — я попытался обнять Феру за талию.

— Нет, нет! — она легонько толкнула меня в спину. — Освежись.

Но на воздухе меня почему-то разобрало еще больше. Предметы, к которым я тянулся, предательски ускользали из моих рук, а земля старалась вывернуться из-под ног. Пришлось ухватиться за столбик, подпиравший навес над крыльцом.

Монотонно шумела река, и каждая ее волна отражала блик света. От развешанной для просушки сети пахло водорослями и рыбьей чешуей. Под крышей покосившейся халупы птицы вили гнезда. Для полноты счастья не хватало только разбитого корыта и золотой рыбки.

— Нравится мне здесь, — пробормотал я. — Так бы, кажется, и остался навечно.

— В чем же дело? — усмехнулась Фера, следовавшая за мной по пятам. — Оставайся.

— Навечно?

— Сколько протянешь?

— Ну если ты просишь…

— Даже настаиваю!

От сильного, а главное внезапного, толчка я не удержался на ногах и угодил прямиком в сеть. Не знаю почему, но мне это показалось весьма забавным.

— Опять! Проклятые сети преследуют меня повсюду. Куда ни сунусь — везде они. Прямо наваждение какое-то… Возможно, в другой жизни мне предстоит стать рыбой… Помоги встать, — я протянул ей руку.

Глядя на меня с нескрываемой насмешкой, Фера отрицательно покачала головой и взялась за старое деревянное весло, стоявшее подле стены.

— Эй, что ты делаешь? — тупо удивился я.

— Хочу тебе прическу поправить.

Удар Фера наносила не по-бабьи — неловко и с оглядкой, — а резко и точно, словно опытный палач…

Странные видения навешают иногда человека, сначала опившегося вином, в которое явно была подмешана какая-то дурь, а потом получившего по черепу.

В ореоле потустороннего сияния явилась не виновница моего нынешнего позора (бывшая прежде предметом плотских вожделений), как это следовало ожидать, а малознакомая дама, наружность которой невольно побуждала снять шапку или даже стать на колени.

Только по голосу, да и то не сразу я узнал Чуку, новую королеву вещунов, вместе с невинностью утратившую и свою былую субтильность.

— Поздравляю с рождением наследника, — произнесла она поистине царственным голосом. — Событие в общем-то заурядное, но этот случай особый. Существа, которых ты называешь принцессами, появляются на свет только в подземной обители, где и проходит их недолгий век. Однако из яйца, доставшегося тебе, суждено было выйти именно принцессе. Впервые это происходит вдали от законной королевы, а значит, и вне пределов ее сверхчувственного воздействия. Достигнув положенного возраста, юная принцесса не умрет, как это было определено природой, а сможет зачать от любого вещуна, которого ее чары превратят в самца. Таким образом, возникнет еще одна семья, не зависящая от той, которую я возглавляю. На первых порах от тебя потребуется некоторая, не слишком обременительная помощь.

Не люблю вступать в дискуссии со своими собственными кошмарными видениями, но здесь язык развязался сам собой.

— К несчастью, я сам сейчас нуждаюсь в помощи. Уснув вольным человеком, я вполне могу проснуться рабом. Мое нынешнее состояние определяется одним словом — неизвестность. Та самая горькая неизвестность, которая не обещает в будущем ничего хорошего.

Призрак королевы стал терять прежнюю отчетливость, постепенно превращаясь в светящееся пятно, а голос словно удалялся.

— Ты хочешь что-то сообщить мне, но эти попытки бесполезны. Я умею входить в чужой сон, но впустить кого-нибудь в свою явь не могу. Поэтому не трать понапрасну душевные силы, а лучше слушай, что тебе говорят. Если медальон, подаренный мною, еще цел, немедленно уничтожь его. Лучше всего, сожги на огне. Любая вещь, соприкасавшаяся со мной, опасна для принцессы, которой изначально уготовлена участь королевы. Отныне мы можем существовать только в мирах, никак не касающихся друг друга… Первым делом накорми ее и умой. Именно в такой последовательности — сначала накорми, а потом умой. Пусть ест все, что придется ей по вкусу, хоть сырое мясо. Принцесса родится немой, но вскоре самостоятельно овладеет речью. После этого можешь со спокойной совестью уходить. Она уже не пропадет. Только не смей какими-либо средствами выказывать ей свою любовь. Этим ты только навредишь вам обоим. Сам знаешь, как влюбчивы бывают принцессы…

Звонкий смех Чуки резко оборвался, и все опять кануло в беспросветную тьму болезненного забытья.

Окончательно очнувшись, я понял, что мои самые тяжкие предчувствия подтвердились. Руки и ноги, крепко-накрепко привязанные к громоздкой кровати, онемели. Голова раскалывалась, но не от похмелья, а от тупой боли под черепной костью. Волосы и даже ресницы слиплись от запекшейся крови.

Да, веселенький банкет у нас получился! Даже и не знаю, кто отличился больше, — коварная тварь, возомнившая о себе невесть что, или наивный простак, угодивший на ее удочку, то есть ваш покорный слуга. Скорее всего моя вина куда серьезнее, ибо недаром сказано: простота хуже воровства. Овладевшая мною досада, как и следовало ожидать, нашла выход в крепких выражениях, привлекших внимание Феры, немедленно заглянувшей в комнату.

— Протрезвел? — поинтересовалась она с холодностью, достойной председателя революционного трибунала. — Чего зверем смотришь? Мечтал попасть ко мне в постель, вот и радуйся!

На злобные поползновения врага лучше всего отвечать доброй шуткой, что я и сделал:

— Радуюсь, еще как радуюсь! Если ты связала меня ради любовной игры, так начнем скорее! Не дай мне умереть от страсти!

— Обещаю подумать над твоим предложением. Но попозже, когда закончим все неотложные дела, — она демонстративно прошлась оселком по лезвию ножа, которым еще совсем недавно я потрошил рыбу.

— Ты собираешься готовить ужин? — чтобы изобразить улыбку, мне пришлось сделать над собой усилие. — Из овощей или из мяса?

— Из тебя, — буркнула Фера.

— Послушай, зачем ты устроила весь этот балаган? — я рванулся, давая понять, что с шутками покончено.

— Коли устроила, значит, так нужно… Есть у меня одна дельная мысль. Кстати, ты сам ее мне и подал. Кому, как не тебе, обучать моих будущих подданных кузнечному ремеслу и прочим премудростям, недоступным хрупкой девушке. Заодно и по хозяйству будешь помогать. Повар из тебя, прямо скажем, недурственный. А где готовка, там и стирка. У меня с плеч сразу половина забот свалится.

— Ты не в своем уме! — вскричал я. — Даже дуре понятно, что держать меня вечно в путах невозможно! Как только я избавлюсь от них, тебе несдобровать!

— После того что с тобой сейчас случится, это вряд ли возможно, — Фера упорно продолжала точить нож. — А то, какую опасность ты представляешь, я знаю и без подсказок. Но даже свирепого быка заставляют смириться, вдев ему в нос железное кольцо. Найдется управа и на тебя. Для того чтобы в дальнейшем нам жить мирно, как бык с погонщиком, тебя придется слегка покалечить. Почему ты сразу побледнел?

— Ну ты и стерва! — вымолвил я. — Кровожадная стерва!

— Не надо бросаться словами, о которых потом можно пожалеть. Запомни, если один стоит, а другой лежит, прав будет стоящий. Это не касается только змей… А за свое мужское достоинство можешь не опасаться. Так и быть, оставайся при нем. Вполне возможно, что когда-нибудь оно заинтересует меня. Отрежу тебе только ступни ног, — Фера постучала тупой стороной ножа по своей лодыжке. — Согласись, орудовать молотом можно и стоя на коленях. То же самое касается и ловли рыбы. А на кухне ноги вообще лишние. Если ты попробуешь швыряться, плеваться или хотя бы ругаться, тебя будут наказывать. Сначала только для острастки, а потом и со всей жестокостью. Это лучший способ воспитать уважение к хозяину.

— В какой чертовой стране ты родилась, если спокойно говоришь о таких вещах? Уж не среди людоедов ли?

— Я родилась под забором и никогда не знала родителей, — Фера подошла поближе и стала у моих ног. — У нас выживает только один ребенок из десяти, зато этот счастливчик умеет постоять за себя. Я та, кому однажды повезло.

— А уж как мне повезло с тобой, даже не передать!

— Скоро тебе будет не до ехидства. Все твои чувства сольются в истошном крике… Пора начинать. Твои ноги выше колен перетянуты веревками, так что сильного кровотечения не будет.

— Почему ты не сделала свое черное дело, пока я пребывал в беспамятстве?

— Не успела. Сначала надо было подготовиться. Ножи в нашем доме не точились с тех самых пор, как умер старик.

— Скажи, что ты подмешала в вино?

— Зачем тебе знать, — она со знанием дела принялась обрабатывать место предполагаемой резекции каким-то едко пахнущим раствором.

— Сейчас скажу. Только не спеши! Искалечить меня ты всегда успеешь… Существа моей породы весьма чувствительны к телесной боли. Не дождавшись конца операции, я просто умру от шока, и все твои старания окажутся тщетными. Необходимо, чтобы на это время я вновь впал в глубокое забытье. Но при помощи одного только чистого вина такого результата не достичь. Нужно средство посильнее.

— Весло не подойдет? — усмехнулась она.

— Ни в коем случае!

Фера задумалась, выискивая в этом предложении какой-то скрытый подвох, но в конце концов мои доводы показались ей убедительными.

— Когда был жив старик, я специально подмешивала в его вино дурман, — призналась она. — Могу оказать подобную услугу и тебе.

— Сделай, умоляю тебя! Не жалей ни вина, ни дурмана!

Понятное дело, не вино мне было нужно сейчас, а хотя бы краткая отсрочка. Положение мое представлялось почти безвыходным, но сдаваться я не собирался, кроме всего прочего, памятуя и о формуле, которой рефери напутствует выходящих на ринг боксеров: «Защищай себя все время».

Едва крышка погреба стукнула, возвещая о том, что Фера спустилась к винным запасам, как я завопил во всю мочь:

— На помощь! Убивают! Спасите, ради всего святого!

Вся моя надежда была на то, что вещий сон сбылся, и существо, прежде пребывавшее в яйце, обрело свободу передвижения (свободу воли оно имело и раньше). Смешно сказать, но я взывал о помощи к новорожденному ребенку. А куда денешься, если это был мой единственный, пусть даже и весьма эфемерный шанс?

Подбор слов особого значения не имел, юная принцесса должна была понять их общий смысл, ведь сидя в яйце, она понимала меня вообще без слов.

— Спасите! — продолжал надрываться я. — Эта сумасшедшая хочет меня зарезать!

Вновь хлопнула крышка погреба (жаль, что не гроба), и до меня донеслись увещевания Феры:

— Не утруждай себя понапрасну. Во всей округе нет ни единой живой души. А то ведь я могу и передумать. Останешься без вина.

— Чтоб ты в этом вине захлебнулась! — в отчаянье воскликнул я.

Вдруг Фера, которую из моего положения нельзя было видеть, пронзительно вскрикнула, словно кошка, попавшая под тележное колесо, и выронила кувшин, о чем возвестило характерное «хрясь-плюх». Пропало, значит, мое винцо.

Некоторое время возле погреба происходила какая-то подозрительная возня, сопровождавшаяся всхлипыванием, постаныванием и тяжкими вздохами Феры. Можно было подумать, что с ней совокупляется тот самый могучий бык, которого она приводила мне как пример укрощенного буйства.

Потом стихли и эти маловразумительные звуки. Я весь напрягся, не ведая, чего ожидать — счастливого избавления от мук или нового витка злоключений.

В комнату бесшумно вошла тонюсенькая и совершенно голая девочка — уменьшенная раза в три копия Чуки, еще не набравшей королевской стати.

Тело новорожденной принцессы покрывала подсыхающая сукровица и еще какая-то мерзость, похожая не то на гной, не то на протухший желток. Глаза ее, в отличие от старших сестер, были затянуты мутной пленкой. Все это, взятое вместе, делало девочку похожей на сказочного вампира, чьей жути не умаляли ни худоба, ни маленький рост.

Неудивительно, что Фера так испугалась, столкнувшись вдруг с неизвестно откуда взявшейся гостьей, окровавленной и безглазой.

Немного постояв возле кровати и потрогав мои веревки, принцесса присела и принялась грызть их зубами. Не прошло и минуты, как я обрел полную свободу. Если когда-нибудь состоится чемпионат вселенной по перекусыванию корабельных канатов, первое место на нем обязательно займет сборная команда принцесс-вещуний.

Я взял новорожденную за руку и отвел на кухню, попутно отметив для себя отсутствие в доме Феры — как живой, так и мертвой.

От обеда осталось еще много чего, и принцесса, пренебрегая столовыми приборами, быстро очистила все блюда. Она даже попыталась было допить вино, но я не позволил. Аппетит у нее разыгрался прямо-таки зверский, что в общем-то было вполне объяснимо для существа, столько времени находившегося в строгой изоляции.

Подав ей на десерт сырую рыбу, отложенную про запас, я осмотрел место недавней стычки. Возле откинутой крышки погреба, кроме черепков кувшина, уже облепленных снулыми мухами, валялся также кусок яичной скорлупы, очень похожий на обломок фаянсового унитаза, и нож, которым совсем недавно стращала меня Фера.

Судя по всему, моя мучительница успела пустить свое оружие в ход, но оно спасовало перед щитом-скорлупкой. Фехтование перешло в рукопашную, где верх взяла юная гостья.

Поединок завершился вне дома, о чем свидетельствовали следы на песке, уходящие к реке. И если принцесса все время оставалась на ногах, то Фера в основном валялась или ползла. Тем самым ее теория о превосходстве стоящих над лежащими полностью подтвердилась.

Этот скорбный путь завершился в том самом месте, где прежде находилась моя лодка. Присмотревшись повнимательней, я различил на горизонте темную черточку, то появляющуюся, то исчезающую среди волн.

Прощай, моя дорогая! Впредь нам лучше с тобой не встречаться.

Что заставило принцессу отправить побежденную соперницу вниз по реке — некие собственные соображения или воспоминания о кончине старика, извлеченные из сознания Феры, — так и осталось для меня загадкой.

Но главное, что ноги мои остались целыми, а руки — чистыми.

— И куда в тебя столько лезет, — пробормотал я, наблюдая с берега, как принцесса ловит на отмели устриц и тут же поедает их, швыряя пустые раковины в мою сторону.

Она уже была отмыта от следов пребывания в яйце и кое-как приодета. Пелена сошла с ее глаз, а светлые волосики топорщились во все стороны.

Мы вместе ловили рыбу, собирали ягоды, бегали взапуски, и все молчком. Помятуя о предупреждении Чуки, я старался держаться с ней предельно строго. Никаких сантиментов, никаких ласк, никаких улыбочек, ничего такого, что порождает душевную приязнь и при расставании заставляет трепетать сердца.

Беспокоило меня лишь одно — проходя мимо очага, в котором я сжег королевский медальон, она всякий раз вздрагивала, словно пугалась неведомо чего. В конце концов мне даже пришлось построить новый очаг, а все, что осталось от прежнего, утопить и развеять по ветру.

Обыск, проведенный в доме, не дал никаких результатов. Избавившись от старика, Фера уничтожила все, что могло напоминать о нем, кроме разве что домашней утвари и орудий рыбной ловли.

Впрочем, если вдуматься, это были пустые хлопоты. Ну что, спрашивается, могли мне дать новые сведения о покойном хозяине дома? Задание тенетников, по сути, было выполнено — Поводырь, так мешавший им, а на самом деле не виноватый ни сном ни духом, исчез. Пора было с чистой совестью возвращаться в Ясмень и, пока не началась большая заваруха, требовать, чтобы меня в порядке ответной услуги переправили по воздуху куда-нибудь подальше от этих мест, желательно поближе к пределам Злого Котла.

Удерживала меня на месте только принцесса. Птице, чтобы получить самостоятельность, сначала нужно опериться, а принцессе — обрести дар речи. Каких только чудес не бывает на свете!

Однажды, отпустив свою воспитанницу погулять, я прикорнул на той самой кровати, которая едва не стала для меня прокрустовым ложем.

О принцессе особо беспокоиться не приходилось. Крупные хищники здесь не водились, а со змеями, осами и дикими котами она умела ладить уже сейчас. Пусть себе побегает на воле, цветочки пособирает. Забот на ее век еще хватит.

Проснулся я от тяжкого медлительного топота, который никак не мог принадлежать принцессе, передвигавшейся легко, словно эльф. Торопливо закрыв дверь на щеколду, я вооружился пикой, собственноручно изготовленной из кухонного ножа и палки.

Грузные, неуклюжие шаги замерли за дверью, и в следующий момент она содрогнулась от удара. Можно было ожидать, что сейчас начнется штурм, но тот, кто расхаживал по дому, двинулся дальше, тыкаясь не только во все двери подряд, но и в стены. Воистину слон в посудной лавке!

По-видимому, чужак был совершенно не знаком с внутренним устройством домов подобного типа. Дверь и запор, между прочим, изобрели намного позже, чем колесо и плуг.

Метнувшись к окну, я удостоверился, что нас посетила целая компания вредоносцев. В основном это были чревесы, но среди них затесался и прытник, слава богу, пеший. Проклятые скорохваты уже давно бы учуяли меня.

Понять, о чем говорят неизвестные гости, было невозможно, поскольку почти все они стояли ко мне спиной, наблюдая за прытником, рыскавшим вдоль берега. Этот гад уже успел отыскать брошенное мной без присмотра промысловое корыто и теперь внимательно изучал следы, покрывавшие песок.

Скоро к своим сотоварищам присоединился и чревес, осматривавший дом. Махнув рукой в мою сторону, он кратко доложил:

— Пусто.

Прытник, настроенный, как всегда, скептически, возразил:

— Не может быть! Полюбуйся, сколько здесь следов. И все свежие. Сейчас я сам проверю.

Дело осложнялось. Дом не нора, а я не барсук. Чтобы спастись, мне придется выйти наружу, а значит, вступить в схватку с превосходящими силами противника, к тому же вооруженного металками, в эффективности которых сомневаться не приходилось.

Прятаться в подвале бесполезно. Рачительные вредоносцы обязательно заглянут туда. Бежать в лес? Но от прытника вряд ли уйдешь, да и как я брошу на произвол судьбы принцессу, до сих пор не знавшуюся с другими разумными существами, кроме меня (Фера, конечно же, не в счет).

Все опять складывалось плохо. Не вызывало сомнения, что вредоносцы прибыли сюда, дабы навестить будущую воспитательницу своих наследников. Узнав, как мы обошлись с ней, они вряд ли обрадуются.

Внезапно в поле моего зрения появилась принцесса, приближавшаяся к дому по берегу. Обеими руками она прижимала к груди букет кувшинок, который был незамедлительно вручен прытнику, оказавшемуся прямо на ее пути. В самообладании малышке никак нельзя было отказать.

Не прошло и минуты, как все вредоносцы собрались вокруг нее. Уж и не знаю, что их так заинтересовало. Потом толпа, возглавляемая принцессой, направилась к дому.

Я заметался по комнате, словно зверь в клетке. Святая простота и доверчивость ребенка могли сейчас погубить меня.

Деваться было некуда! Окно называлось таковым лишь чисто условно, а на самом деле представляло собой узкую бойницу, сквозь которую даже рука проходила с трудом.

Компания с топотом и грохотом ввалилась в дом и устремилась прямиком на кухню. На сердце немного полегчало. Жратва всегда была для вредоносцев первостатейным делом. Пока они не набьют себе брюхо, ничем другим заниматься не станут. Значит, появилась небольшая передышка.

Только теперь я по-настоящему пожалел, что не могу улавливать речь вредоносцев ушами. О том, что творилось на кухне, приходилось судить по звукам, доносившимся оттуда, — звону посуды, хрусту костей, чавканью, сопению и даже характерному бульканью, знакомому каждому, кому приходилось разливать жидкость из бутылок и кувшинов в более мелкую тару (три «бульки» — почти пятьдесят грамм).

Неужели не по годам хитрая принцесса поит гостей вином? Но ведь раньше вредоносны ничего хмельного в рот не брали. Или это правило распространяется только на Дрыгву, где пить — значит рисковать, а здесь они чувствуют себя, словно на курорте.

Ну что же, это бы решило некоторые мои насущные проблемы. Вот только хватит ли вина на всю ораву?

Когда мне надоело сидеть взаперти и, прислушиваясь к шуму пиршества, глотать слюнки, я тихонечко приоткрыл дверь и приник к щели.

Картина, открывшаяся моему взору, была достойна кисти Босха: обжирающиеся монстры и прислуживающая им фея. Или иначе: свадьба Дюймовочки с кротом в присутствии всей родни жениха.

Вредоносцы уписывали еду за обе щеки, а вино хлестали, как насосы. Говорить внятно они не могли, но я все же разбирал некоторые слова:

— Вкусно.

— Налей еще.

— Подай сюда вон тот кусок.

Прытник ел и пил наравне со всеми, зато и свалился первым. Вино с дурманом — это вам не родниковая водичка и даже не кровь невинных жертв.

Вскоре за ним последовали и чревесы. Чавканье сменилось еще менее мелодичным храпом.

Принцесса на какое-то время пропала из виду, но спустя несколько мгновений появилась прямо перед моей дверью.

О чудо, она заговорила! И первые произнесенные ею слова касались непосредственно моей особы.

— Они ищут тебя. Уходи.

Поборов приступ несвоевременной сентиментальности, я вымолвил:

— А как же ты?

— За меня не беспокойся. Эти существа почти столь же примитивны, как лесные и речные твари. Я постараюсь сделать так, чтобы они приняли меня за ту злюку, которая жила здесь раньше.

— Ты не догадываешься, какая доля была предназначена этой… злюке?

— Догадываюсь. Думаю, что мне она по силам.

На том мы и расстались. Заявляю со всей ответственностью, — никогда прежде мне не доводилось встречать никого более сообразительного, чем принцессы-вещуны.

Уходил я налегке. Даже кремниевый нож не стал менять на железный. Зачем? Ясную голову и упрямый характер не заменят ни железо, ни золото. Кроме того, я могу попасть в такую страну, где ржавчина съедает металлы, словно весеннее солнце — лед.

Правда, небольшой топорик я прихватил, но только на время.

Между мной и Ясменем лежали Дрыгва и Вредоносный бор, куда соваться было в высшей степени рискованно, а обходные пути я себе даже не представлял. Оставалось последовать совету Рябого и вызвать на помощь тенетников-летунов.

Но для этого сначала требовалось найти высокий, одиноко стоящий холм и разжечь на его вершине четыре костра, расположенных квадратом (впрочем, при желании эту фигуру можно было назвать и крестом).

Холм я выбрал не первый попавшийся, а сплошь заросший кустарником, дающий при горении много дыма. Вот тут-то и пригодился топорик.

Я успел очистить от растительности чуть ли не половину холма, хорошенько наглотаться дыма и проклясть все на свете, включая инженера Маркони, не соизволившего осчастливить своим изобретением Злой Котел, когда в небе наконец-то появились три белые точки, направлявшиеся в мою сторону.

Тенетников я, по правде говоря, недолюбливал, но сейчас несказанно обрадовался им и забросил подальше уже ставший ненужным топорик.

Садиться сразу летуны не стали, видимо, опасаясь засады (ведь вредоносцы находились почти рядом), а сначала сделали над холмом несколько кругов. Точно следуя инструкции Рябого, я улегся в центре квадрата и раскинул руки.

В подтверждение того, что мой сигнал принят, тенетники задрыгали ногами (руки-то у них были заняты). Судя по тому, что все трое имели при себе груз, это были случайно пролетавшие мимо торговцы, а не специально посланная на мои поиски экспедиция. Вполне возможно, что про меня в Ясмене давно успели забыть. Мало ли лазутчиков кануло за это время в неизвестность.

Двое садиться так и не стали, продолжая барражировать в воздухе, а третий приземлился в сторонке, подальше от костров. Ну не любят тенетники огонь — и все тут!

Летун еще не успел собрать свой «пуховик» в охапку, как я уже подскочил к нему со словами:

— Срочно доставь меня в Ясмень. Я был с особым заданием во владениях вредоносцев.

Говорил я, известное дело, на общем для вредоносцев и тенетников языке, который, как недавно выяснилось, вообще пришел к ним со стороны.

Летун не стал задавать лишних вопросов (мой изможденный вид и так свидетельствовал о многом), а без всякого сожаления сбросил со спины свой драгоценный груз и помог мне занять его место.

Со взлетом пришлось повозиться — ветер был не тот, — но в конце концов земля все же отпустила нас.

Скоро облысевший холм, от которого все еще тянулись вверх четыре струйки дыма, на высоте сотни метров сливавшиеся в едкий шлейф, исчез вдали, и мы пересекли реку, вытекавшую из Дрыгвы. Я попытался рассмотреть дом, где в одиночестве пребывала юная принцесса, но все вокруг заволокла облачная дымка, вскоре превратившаяся в сплошную пелену…

Даже не знаю, как мы летели, — напрямик или в обход владений вредоносцев. Тенетники все время держались за тучами, и рассмотреть что-либо внизу было просто невозможно.

Убаюкала меня легкая качка, всегда сопровождавшая полет, а разбудил рев ветра, возвещавший о том, что ненасытный Светоч продолжает пожирать облака, посылаемые ему в жертвенный дар окрестными морями и землями.

Да только это был уже совершенно другой Светоч! Мне, как человеку со стороны, столько времени отсутствовавшему здесь, сие виделось особенно ясно.

Теперь он висел так низко над землей, что к нему устремлялись сразу два смерча. Сверху — белый смерч облаков, а снизу — серый смерч пыли. Мне никогда не приходилось воочию видеть атомный взрыв, но теперь я имел полное представление об этом бедственном явлении.

Теперь стало понятным происхождение огромных котловин, покрывших все вокруг. Эти оспины на лике Ясменя оставил Светоч, периодически спускавшийся с небес.

Сейчас мы летели, отбрасывая тень не на степь, а на облака. Да и степь неузнаваемо изменилась. Привычный ярко-зеленый колер пожух, выцвел, поблек, а сама трава, иссушенная зноем, полегла.

Хватило бы одной искры, чтобы возник грандиозный пожар. Знать, недаром тенетники так чураются огня. Возможно, какой-то печальный опыт у них уже имеется. Или причиной того заветы все того же Поводыря?

Прежде чем встретиться с Рябым, я прошел через руки целой череды тенетников, также причастных к малопочтенному делу шпионажа.

Каждый подозревал во мне агента вредоносцев, а заодно пытался выведать нечто интересное только лично ему. Правда ли, что чревесы позволяют прытникам питаться их кровью? Какова хотя бы примерная численность обоих племен? Как чревесы переносят жару, а прытники яркий свет? Создают ли они запасы пищи? Не собираются ли использовать против тенетников каких-либо животных, например гигантских быков, по слухам обитающих на дальних рубежах их владений?

Однако я твердо стоял на своем — говорить буду лишь с тем, от кого получил задание. Некоторые тенетники были бы и рады мне помочь, но тут сразу возникали новые трудности. Я ведь не знал ни названия поселка, когда-то приютившего меня, ни настоящего имени Рябого. С этим делом мы определенно дали маху (а может, мое возвращение и вообще не планировалось).

Проблема сдвинулась с мертвой точки лишь после того, как я припомнил случай с крюконосом. Видимо, в Ясмене подобные происшествия случались не очень часто и их нетрудно было связать с какой-то определенной географической точкой.

В конце концов волокита закончилась, и меня доставили куда следует.

Поселок, кстати говоря, называвшийся Бученем, мало изменился, только добавились две или три новые башни. Правда, теперь здесь было жарко, как в пустыне Сахаре, а тени от жилищ уходили далеко в увядшую степь.

Нашу встречу с Рябым нельзя было назвать чересчур радушной — особой приязни к нему я никогда не испытывал (в отличие, скажем, от того же Храпа Непогоды), а тенетники вообще старались не давать волю чувствам.

— Говорят, что ты опять слышишь? — спросил Рябой так, словно мы расстались только вчера.

Хотя бы приличия ради поинтересовался моим здоровьем. Сухарь сухарем! Ничего, скоро вредоносцы вас всех развеселят.

— Слышу, — столь же сдержанно ответил я.

— Глухота сама прошла или кто-то помог?

— Само даже похмелье не проходит. Конечно же помогли. Доброхотов нынче хватает. От удара оглох, от удара и слышать стал. — О приключениях в королевской обители я распространяться не собирался. — А ты, наверное, уже и не ждал меня?

— Откровенно говоря, не ждал. Ведь сразу появились слухи о том, что вы совершили вынужденную посадку и угодили в лапы вредоносцев.

— Угодил ваш сестробрат, который при посадке повредил себе ноги и хребет. А я, как видишь, ушел.

— Сестробрат был взят в плен живым?

— Нет, он сражался до самого конца, прикрывая мой отход, и был растерзан скорохватами. Слыхал про таких?

— Не только слыхал, но и видеть приходилось. Что было потом?

— Много чего… А по поводу интересующих тебя вопросов могу сказать следующее. Вредоносцы без устали куют оружие. Поход, как я полагаю, может начаться в самое ближайшее время. Но не раньше, чем они получат какой-то давно ожидаемый сигнал. В своей победе вредоносцы даже не сомневаются. Чревесы вооружены ножами и приспособлениями, метающими железные снаряды. Эта штука будет посильнее ваших колючек. С прытниками мне общаться почти не пришлось, так что сказать о них что-либо определенное не могу. Заслуживает внимания лишь то, что нас они подожгли в воздухе при помощи птиц, к хвостам которых был привязан горящий трут.