Первые шаги по Тропе: Злой Котел Чадович Николай

— Сказано в самую точку, — согласился я. — С твоим бы умом мирами править, а не таскаться по темным норам.

— Власть достается не самым мудрым, победа не самым храбрым, а уважение не самым добродетельным. Всем этим распоряжается случай, — молвила она, почти дословно повторяя горькую сентенцию царя Соломона. — Каждая из нас мечтала стать королевой, но счастливый жребий выпал только одной, далеко не самой достойной…

И тут я, наконец, понял, почему королевы и принцессы вещунов обходятся без мужей. Бог с ней, с биологией, это, наверное, не самое главное. Просто ни один здравомыслящий мужик, пусть даже вылупившийся из яйца, не станет жить с такими умницами-разумницами. Это вилы, как любил выражаться один мой давний приятель, оставшийся на Земле.

Принцесса канула в глухую тьму, и я остался один-одинешенек — да не где-нибудь в лесу или в поле, а в чреве загадочного гриба, невесть как оказавшегося в Злом Котле.

Вокруг что-то стрекотало, шуршало и попискивало. Незрячие (и незримые) твари, спешившие куда-то по своим неотложным делам, преспокойно пробегали по мне, не делая никакого различия между человеческим телом и стенами норы.

Некоторые даже нагло лезли мне в уши и в нос (рот я предусмотрительно держал на замке). Ничего удивительного — они ощущали себя здесь полноправными хозяевами, вольными обходиться с незваным гостем, к тому же полудохлым, как заблагорассудится.

Как поступили бы люди, упади вдруг с небес уродливая тварь, задыхающаяся в чужой для себя атмосфере?

Скорее всего, добили бы ради собственного спокойствия, а потом стали бы растаскивать ее лапки, усики и щетинки. Кто на музейные экспонаты, кто на научные препараты, а кто и просто на сувениры.

Вполне возможно, что скоро растащат и меня. Превратив предварительно в экскременты.

От жары мое сердце стучало, словно стахановская кирка, дающая сотую норму за смену, а в голову залетали такие глюки, каких, и сидя на игле, не всегда дождешься.

Общее мое состояние было таково, что впору позавидовать разнесчастному кочегару из популярной песни «Раскинулось море широко». Тот бедолага хоть на палубу мог выйти, послав по матушке черствого вахтенного и жестокосердного механика. А куда мне деваться? До люка моей кочегарки дальше, чем от Красного моря до Одессы.

Чтобы хоть как-то уберечься от полного душевного распада, я даже промычал несколько песенных строчек, особенно растрогавших меня (в основном про то, что напрасно старушка ждет сына домой), и всех назойливых тварей словно ветром сдуло. Что ни говори, а искусство великая сила.

Воду, оставленную мне принцессой, я собирался беречь до самого конца, точно Кощей Бессмертный — секрет своего долголетия. Но этот конец, похоже, был уже недалече. Тогда я дал себе зарок сделать всего пару глотков, но, не удержавшись, ополовинил флягу. Как и предостерегала принцесса, жажда после этого только усилилась.

Самые горькие мысли лезли мне в голову (при разжижении мозгов, вызываемом жарой, такое случается).

А что, если принцесса заблудилась в норах слепней и сама сейчас нуждается в помощи? Или это просто коварная ловушка, в которую я попал по воле новой королевы вещунов?

Кому охота оставлять в живых свидетеля собственных преступлений? Тем более соучастника. Дураки прячут концы в воду, а умники — в гриб. Здесь спустя час и воспоминаний обо мне не останется. Короче, дело — труба. А вернее, могила…

Внезапно во мраке, уже казавшемся мне загробным, раздалось многоголосое приближающееся бульканье, причем у принцессы это получалось мелодично и звонко, а у ее спутников утробно и глухо.

Яркого света слепни терпеть не могли, зато поболтать были горазды.

Не прошло и пяти минут, как вся компания, от которой прямо-таки адским жаром пахнуло, остановилась возле меня. Грубое бульканье слепней сразу прекратилось (только принцесса еще продолжала что-то доказывать), и я всем телом ощутил прикосновение множества усиков.

Несмотря на весь драматизм ситуации, у меня вырвался нервный смешок:

— Ой, щекотно!

— Молчи! — цыкнула принцесса. — С тобой знакомятся.

— Наше вам с кисточкой! — я попытался обменяться рукопожатием со всеми усиками сразу, но те мгновенно отдернулись.

— Стесняются, — сочувственно произнес я. — В глуши выросли.

— Не стесняются, а уклоняются, — возразила принцесса. — Для них эти усики дороже всего… Давай я сейчас суну тебе палец в глаз!

— Сколько угодно. Какая мне здесь польза от них…

По-видимому, знакомство со мной удовлетворило слепней, порукой чему стало дружное «буль-буль-буль», своей сочностью и силой напоминавшее извержение кишечных газов у лошади, наевшейся гнилого гороха. Принцесса пояснила:

— Слепни согласны выполнить просьбу королевы, но требуют за это какую-нибудь мзду.

— Что за мир! — возмутился я. — У вас без мзды и шага не ступишь. Это не Злой Котел, а прямо какой-то Алчный Кошель.

— Таковы здешние обычаи, и не нам их менять, — холодно пояснила принцесса. — Сначала ты из себя труса строил, а сейчас прикидываешься скупердяем. Мне стыдно за тебя.

— А мне за себя — нет, — буркнул я. — Что бы их устроило? Только учти, я беден, как и всякий бродяга.

— Слепни предпочитают то, что отсутствует в их владениях. Например, металлы. Особенно устойчивые против ржавчины. Или ароматические смолы.

— Ничего такого у меня с собой нет… Пусть они возьмут мою котомку и сами выберут что-нибудь подходящее.

— Разумное решение, — это была первая похвала, которой я дождался от юной принцессы. — Но оставь при себе те вещи, с которыми не желаешь расстаться.

Я отложил в сторону только яйцо, а принцесса добавила к нему еще и флакон с истомой. Слепни бессонницей не страдали, но вполне могли позариться на запах.

Не знаю, что там еще имелось у слепней, кроме вездесущих усов — руки, лапы, щупальца или ласты, — но с котомкой они провозились довольно долго. Свое имущество я получил сыроватым и горячим, словно после прожаривания в вошебойке, но почти ничего не потерявшим в весе.

— Надеюсь, все формальности улажены? — осведомился я.

— Да, — сказала принцесса. — Можешь пить истому.

— Меня предупреждали, что в больших дозах она опасна.

— Опасен сухой концентрат. А от нескольких глотков раствора с тобой ничего не станется. — Малолетка, надо отдать ей должное, спуску мне не давала.

— Ну тогда прощай. Как говорится, спасибо за все.

Заранее морщась, я отхлебнул из флакона, но истома на вкус оказалась куда менее противной, чем это можно было предположить. Что-то среднее между одеколоном и ацетоном.

— Пей еще, — приказала принцесса, должно быть, не сводившая с меня глаз. — Нельзя, чтобы ты проснулся посредине пути. Не всякий это выдержит.

Спорить с ней я даже и не пытался. Уж лучше смерть от сонного зелья, чем адские муки в душных недрах гриба.

— Столько хватит? — осведомился я, во второй раз приложившись к флакону.

— Наверное, хватит. В крайнем случае, немножко поспишь после прибытия… Удачи тебе. И береги малыша.

— Какого малыша? — не понял я. — Яйцо?

— Яйцо само за себя постоит. Но малыш, который однажды вылупится из него, требует заботы и защиты. Первое время вам лучше всего пересидеть в каком-нибудь безопасном месте.

— Боюсь, что я не смогу последовать твоему совету, — мое сознание снова помутилось, но это были уже не веселенькие, как бесенята, глюки, а первые признаки действия истомы. — Едва добравшись до места назначения, я с головой окунусь в опасности.

— А стоит ли так рисковать из-за пустяков? Существо, которое выйдет из яйца, важнее всех подвигов, которые ты собираешься совершить. Подумай на досуге над моими словами.

— Как-нибудь без сопливых разберемся, — я уже начал терять контроль над собой.

— Э, да ты уже почти созрел для подземного путешествия… Запомни, я вешаю тебе на шею медальон, в котором заключена прядь волос нашей королевы. Сам знаешь, как трудно вести дела с одинцами-вещунами. Веры им нет. И предадут, и обманут, и еще насмеются. Но любой из них, учуяв запах королевы, будет верно служить тебе, даже помимо собственной воли.

— Подарок действительно бесценный, — я похлопал себя по груди, стараясь нащупать этот самый медальон. — Даже и не знаю, как благодарить.

— Не беспокойся, такая возможность тебе еще представится… Но, если говорить откровенно, ты неплохо поживился за счет нашего народа. Покойный вещун, ставший всеобщим отцом будущих поколений, уступил тебе свое яйцо. Прежняя королева подарила флакон истомы, предназначавшийся для ее убийства. Новая королева преподнесла частичку своей плоти. Неплохая добыча.

— Не забудь про себя, — я дурашливо хохотнул. — За тобой остается поцелуйчик.

— Это будет уже слишком. На сон грядущий такие потрясения нежелательны.

Она вдруг забулькала, словно лопнувшая водопроводная труба, и, повинуясь этому приказу, меня подхватило нечто горячее, могучее и стремительное.

Впрочем, за мгновение до этого я уже провалился в глубокое беспамятство.

Сознание вернулось ко мне в полутемной пещере, один конец которой был завален свежевывороченной землей (не иначе как слепни постарались), а другой выходил в густые заросли тростника, заслонявшие собой небо.

Тот факт, что я остался жив, сомнению не подлежал, зато похваляться отменным телесным здоровьем было преждевременно — у меня болело все, что только способно болеть, кроме разве зубов. Они ведь костяные, их жар не ломит.

На всех открытых участках тела кожа имела такой вид, словно собиралась вот-вот вздуться волдырями или вообще отвалиться. Шевелюра, слава богу, уцелела, зато пострадали брови и ресницы. Дороговато мне обошлось это путешествие!

Кстати, а чем я заплатил за плацкартный билет, согласно которому прибыл сюда? Что из моего имущества пришлось по вкусу слепням? Уж не алмаз ли?

Однако почти все содержимое котомки, включая драгоценности, оказалось на месте. Отсутствовало только платье Феры. И чем только оно могло понравиться чудовищным порождениям супергриба? По крайней мере на фетишистов, коллекционирующих предметы дамского туалета, слепни не походили. Вопреки легендам, огнедышащие драконы одинаково равнодушны и к прекрасным дамам, и к их одеяниям.

С превеликим трудом я выбрался наружу — не человек, а недоваренный рак, в последний момент улизнувший из кастрюли с кипятком, — и, не раздеваясь, плюхнулся в воду, наравне с тростником составлявшую тут основную часть пейзажа.

Восторг и упоение, которые я ощущал, нельзя передать словами. Зарубите себе на носу — настоящее счастье не имеет ничего общего ни с казенными тезисами философов, ни с выспренним бредом поэтов, ни с туманными обещаниями церковников, ни с восторгами экзальтированных девиц.

Счастье — это когда после раскаленного ада ты ныряешь в прохладную чистую воду и вбираешь ее не только спекшимся ртом, но и всеми клетками своего измученного тела.

Надо со всей ответственностью признать, что китообразные, в свое время покинувшие сушу, сильно выиграли в сравнении с другими млекопитающими. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить двух дальних родичей — свинью и дельфина. Про сообразительность, доброжелательность и грациозность последних я даже и не говорю. Но вы слыхали когда-нибудь о свинье, по собственной инициативе спасшей гибнущего человека? А за дельфинами такие подвиги числятся.

Вода, она везде вода — что в Баренцевом море, что в Сарагассовом (несущественную разницу в температуре можно вынести за скобки). Она и накормит, и убаюкает, и раны залечит, и порезвиться позволит. Это вам не суша, где пропитание приходится добывать в поте лица своего, а разным казням египетским вроде мора, глада, потопа, засухи, саранчи, оледенения и землетрясения — несть числа.

Стабильность — вот главное достоинство водной стихии. Здесь почти не сказываются всякие неприятные явления, сопутствующие смене времен года. Здесь отсутствует тяжкий гнет гравитации. Здесь пища сама идет в рот, успевай только его открывать. Если из космоса не прилетит достаточно весомый астероид и в жизнь океана не вмешается человек-разрушитель, киты и дельфины будут процветать еще миллионы лет.

Правда, считается, что стабильность не способствует прогрессу. Дескать, зачем куда-то стремиться, если все необходимое уже и так есть. Такое мнение, безусловно, имеет свой резон.

Ну а если посмотреть с другой стороны? Что хорошего в безудержном и безоглядном прогрессе? Белка в колесе — вот его символ. Постоянно убыстряющийся бег на месте, когда уже невозможно понять, кто кого на самом деле подгоняет и чем все это в конце концов закончится.

А закончится все неминуемым крахом. Или колесо развалится, или белка надорвется. Во всяком случае, шума будет много. Эхо на полюсах отзовется.

Тогда уж лучше назад — к дельфинам, в воду…

Ныряя в очередной раз, я заметил (а в такой прозрачной воде закрывать глаза было грех), что прямо перед моим носом поблескивает какая-то металлическая вещица, тесемки от которой тянутся к шее.

Только тогда я вспомнил про медальон, доставшийся мне из рук принцессы. Видно, хорошо меня растрясло в дороге, если такие дырки в памяти появились.

Дабы не уподобиться гражданину, рассеянному с улицы Бассейной (крепко же запали в меня эти стишки!), я стал восстанавливать события последнего времени — странствия в лабиринте, рассказы юной принцессы о тайнах гриба, свои собственные страхи, вызванные душным мраком, появление слепней, торг с ними…

Казалось, что все это случилось давным-давно, в какой-то другой жизни.

Задумавшись, я наткнулся на полузатопленное бревно и попытался оттолкнуть его прочь (маневрировать мне мешали стебли тростника, торчавшие из воды, словно пики утонувшей при переправе армии). Однако бревно внезапно ожило, и само хорошенько толкнуло меня, да вдобавок еще и лязгнуло челюстями, выражая свое неудовольствие. Зло блеснули два желтых, широко посаженных глаза.

К берегу я мчался с прытью девственницы, на честь которой покусился похотливый морской бог Посейдон, совокуплявшийся, как известно, со всеми подряд, включая хвостатых нереид, злобных эриний, горгону Медузу и саму матушку-землю.

Это досадное происшествие хотя и помешало полному восстановлению моей памяти, зато напомнило о том, что пренебрегать безопасностью нельзя даже в благодатной водной стихии.

Беспредельщиков и там предостаточно.

Озеро, в котором мне довелось бултыхаться, наверное, входило во владения вредоносцев-чревесов. Новая королева вещунов достаточно хорошо разбиралась в географии Злого Котла, чтобы заслать меня туда, куда следует.

Но на берегу долго не просидишь. Пора и за дела браться. Вопрос в том, как вести себя теперь. Кем прикидываться? Все изменилось, и, слава богу, что во мне нельзя признать сейчас лазутчика, заброшенного тенетниками во Вредоносный бор.

Главная задача остается прежней — разобраться с пресловутым Поводырем (если только это не мифическая личность). Но сначала его нужно как минимум найти. В чужой стране, среди враждебного народа. Задача сродни теореме Ферма. Разница лишь в том, что за неудачу придется расплачиваться не научным авторитетом, а собственной головой.

Что сказала по этому поводу покойная королева? Возьми пример с воды, так кажется. Вода всегда ищет другую воду. Ручей бежит к реке, а река сливается с морем… Ее слова можно понимать по-разному.

Во-первых, как совет уподобится Поводырю обликом либо поступком (а уж лучше тем и другим). Почуяв во мне родственную душу или, наоборот, конкурента, он сам даст о себе знать. И уж тогда мы обязательно сольемся — если не в дружеских объятиях, так в беспощадной схватке.

Во-вторых, по примеру воды следует выбрать путь наименьшего сопротивления, быть вкрадчивым и незаметным, просачиваться в любую щель, препятствия брать не напором, а тихой сапой. В общем-то подобная тактика для меня не новость.

В-третьих, следует уяснить, что все сказанное королевой лишь старческие бредни, в которых бесполезно искать какой-то скрытый смысл.

Короче, куда ни кинь, всюду клин!

Ладно, оставим бесплодные умствования. Как говорил один маленький корсиканец, впоследствии ставший великим французом, главное — ввязаться в схватку, а там будет видно.

На сей раз я изменил своему золотому правилу и двинулся не туда, куда глаза глядят (куда им еще глядеть, если не на удобную дорогу), а в сторону болот, которые обозначало туманно-комариное марево, висевшее на горизонте.

Вредоносцы, в отличие от тенетников, не огораживали свои владения.

И дело тут было вовсе не в иждивенческих настроениях, свойственных всем временным жильцам. Трясина защищала их от чужого вторжения гораздо надежнее, чем заградительные сети и сигнальная паутина. Лично мне, дабы выйти на перешеек, хребтом пролегавший между двумя ядовито-зелеными топями, пришлось сделать изрядный крюк.

Конечно, я не ожидал встретить здесь пограничную стражу или придирчивых мытарей — вредоносцы, понятное дело, такими пустяками не занимаются. И тем не менее на границе болотного края меня подстерегал сюрприз, правда несколько иного свойства.

Тучи кусачей мошкары, еще минуты назад никак не дававшей о себе знать, со всех сторон набросились на меня. Сначала я отнесся к их поползновениям довольно легкомысленно, но уже спустя сто шагов оказался перед дилеммой — или опрометью мчаться назад или превратиться в обескровленный труп.

Такой поворот событий меня не устраивал. Все мы умрем когда-нибудь, но этот наиважнейший в жизни эпизод хотелось бы обставить героическими декорациями. Как это пишется в некрологах: погиб на боевом посту, сгорел на работе, отдал всего себя людям. В крайнем случае, почил с миром.

А кому охота, чтобы на его могильном камне потом начертали: «Заеден мошкарой»? Это даже хуже, чем утопиться в нужнике.

Мои попытки отбиться от зловредных тварей посредством размахивания рук успеха не принесли. Для этого нужно быть не человеком, а пропеллером. Мое сопротивление только раззадорило насекомых.

Когда уповать на самого себя совершенно бессмысленно, приходится хвататься за соломинку. Для меня такой соломинкой было яйцо — единственное существо в округе, способное оказать хоть какую-нибудь помощь.

Побуждаемый скорее отчаянием, чем надеждой, я извлек его из котомки, но это ничуть не остудило энтузиазма голодной мошкары. Сложившаяся ситуация выглядела, наверное, столь безысходно, что яйцо вывернулось из моих пальцев, плюхнулось обратно в котомку и заерзало там, громко звякая о флакон с истомой.

С чего бы это? Зачем столько шума? Прежде яйцо всегда действовало тишком. Неужели этим звоном оно пытается вразумить меня, подать сигнал к действиям?

Убивая и калеча тысячи насекомых, повинных только в пристрастии к теплокровным существам (столь же естественном, как тяга пчел к нектару или котов к сметане), я обильно смазал свое лицо и руки сонным зельем. Хотелось надеяться, что мне самому это не повредит. Некоторое время ровным счетом ничего не происходило, и меня продолжали есть поедом, словно торт с марципанами. Однако вскоре активность мошкары резко пошла на убыль, а потом и вовсе прекратилась.

Я был покрыт толстым слоем спящих, а потому совершенно безвредных насекомых (недаром говорят: тихий, пока спит зубами к стенке). Если от моего неосторожного движения ком мошкары отваливался, на освободившееся место устремлялись свежие силы, которых ожидала аналогичная участь.

Итак, я мог считать себя спасенным от позорной и мучительной смерти, но долго пребывать в таком виде было просто невозможно. Когда-нибудь мошкара проснется и все начнется сначала. Тут уж никакой истомы не хватит.

Ну а если у этих тварей появится вдруг наркотическое пристрастие к сонному зелью, мне останется одно — передвигаться в воде наподобие бегемота, высунув наружу только глаза и нос. Не уверен, что это у меня получится. Короче, беда не миновала. Беда всего лишь дала мне небольшую отсрочку.

Бытует мнение, что лучший способ избавиться от проблемы — ничего для этого не предпринимать. Жизнь сама все расставит по своим местам. Во всяком случае, хуже не будет.

Пренеприятнейшая ситуация, в которой я оказался, разрешилась в полном соответствии с этой довольно спорной идеей, достойной, скорее, фаталистов, чем кузнецов собственной судьбы.

Углубившись во владения вредоносцев на расстояние, делавшее возвращение назад весьма проблематичным, я убедился, что эскорт мошкары, сопровождавший меня до самой последней минуты, исчез. Огромную летающую рать, способную повергнуть в трепет и куда более стойких существ, чем я, словно ураганом сдуло (обычный ветер тут никак не помог бы).

Создавалось впечатление, что территория, контролируемая крылатыми кровососами, осталась позади (если у вредоносцев такие злые пограничники, то каковыми окажутся их полицейские?).

Чтобы проверить это предположение, я стряхнул со своего уха горсть осоловевшей мошкары и смело дунул на нее. Насекомые слабо барахтались, сучили ножками, пробовали расправить крылышки, а те, кому это удалось, стремительно улетали прочь. Я для них как будто бы уже и не существовал.

Самое интересное, что воздействие мошкары отразилось на моей подпорченной шкуре самым благотворным образом — все лишнее отшелушилось, пузыри лопнули, а обнажившаяся под ними свежая кожица быстро подсыхала. Улучшилось также и настроение. Как говорится, не бывает худа без добра.

Так началась моя недолгая, но богатая событиями жизнь в болотном краю, мною самим названном Дрыгвой.

Если потрешься какое-то время среди уркаганов, то, даже оставшись незапятнанным, невольно позаимствуешь их ухватки и лексику. Общение с ясновидящими и прорицателями, к числу которых, безусловно, можно причислить и вещунов, имеет то же самое свойство. Ты не только проникаешься образом мыслей этих загадочных существ, но и перенимаешь у них кое-какие навыки сверхчувственного восприятия.

В этом смысле я не был исключением, и, хотя читать чужие мысли так и не научился, зато недобрый взгляд, брошенный исподтишка, всегда улавливал.

Короче говоря, у меня создалось впечатление, что все последнее время я нахожусь под перекрестным обстрелом именно таких взглядов.

Впрочем, вполне возможно, что это были всего лишь плоды моего разгоряченного воображения. У страха, как известно, глаза велики, а сие гаденькое чувство сопровождало меня с того самого момента, как я ступил на зыбкую почву Дрыгвы. Очень уж дурная слава ходила о здешних обитателях. Случись какой-либо конфликт — и мне не помогут ни подземные, ни небесные покровители.

Двигался я без дороги, напрямик: то по колено в воде, то прыгая с кочки на кочку, то продираясь сквозь тростниковые заросли, — однако особых трудностей при этом нигде не испытывал.

Иногда мне даже начинало казаться, что вокруг расстилается не настоящее болото, а какая-то разновидность английского парка, где утрированная неухоженность ландшафта есть всего лишь искусная имитация дикой природы.

Очень уж чистой казалась вода в озерцах и канавах, очень уж мягкой была трава, очень уж изысканно выглядели пышные цветы в сочетании с суровым можжевельником. А это странное соседство тростника и плодовых деревьев, отягощенных обильным урожаем? А этот ласковый душистый ветерок?

В конце концов, если бывают хищники с обворожительной внешностью, то почему не могут существовать гиблые места, привлекательные во всех отношениях?

Встряска, полученная во время схватки с мошкарой, поумерила мой аппетит, но вид спелых фруктов, склонившихся прямо к воде, был столь соблазнителен, что я безотчетно потянулся к ним.

Однако меня опередили, причем самым бесцеремонным образом. Из подернутого ряской омута вынырнуло некое существо, дородным телом и короткими лапками напоминавшее тюленя, а вислоухой, курносой мордой — собаку. Ловко сорвав облюбованный мною плод, оно в два укуса сожрало его и в поисках добавки повело глазами по сторонам.

Сразу создалось впечатление, что мясные блюда, к категории которых с известной натяжкой можно было отнести и меня, привлекают болотное чудовище куда больше, чем вегетарианская закуска. Ситуация накалялась.

Теперь я отчетливо видел, что морда этой твари схожа с собачьей лишь на первый взгляд. На ней отсутствовало свойственное всем домашним псам выражение преданности, просительности и немого укора. Наоборот, это была типичная харя сказочного черта — одновременно злобная и лукавая. Вот только рожек не хватало.

Боже, куда я влез? Зачем впутался в чужие склоки? Если чудовище, алчно взирающее на меня, и есть тот самый хваленый вредоносец, то как я смогу понимать его речь?

Меня учили читать слова по губам, но где же эти губы? Разве черная пасть, из которой торчат кривые кабаньи клыки, способна издавать членораздельные звуки?

Я уже стал прикидывать, как бы это с достоинством удалиться или, на худой конец, даже задать стрекача, но подобные планы пресек другой вредоносец, вынырнувший у меня за спиной.

Ловушка захлопнулась. Оставалось только окончательно разделаться с угодившей в нее добычей. Содрать шкуру, выпотрошить и так далее. А я, олух царя небесного, даже подходящей дубиной не обзавелся.

Не зная, с какой стороны ожидать нападения, я переводил взгляд с одного вредоносца на другого. Ясно было лишь одно — они попытаются утащить меня в столь любезную их сердцу водную стихию (тактика русалок и крокодилов), и единственный шанс уцелеть — это продержаться на суше как можно дольше.

Уж тут-то я покажу вредоносцам кузькину мать! Голыми руками отметелю! Начищу хрюкало и обломаю клыки! (Это я, сами понимаете, так заводил себя.)

Вредоносец, преграждавший мне путь к отступлению, вдруг беззвучно зашлепал ртом, и, к своему великому удивлению, я убедился, что понимаю смысл сказанных им слов.

— Что это еще за чудо такое? — вопрос, вне всякого сомнения, был обращен к напарнику, являвшемуся заводилой.

— Впервые вижу, — ответил тот.

— А почему он головой по сторонам крутит?

— Наверное, хочет нас напугать.

— Давай-ка лучше мы его сами напугаем.

— Давай.

Оба вредоносца разом выпрыгнули вверх и, колотя лапами по воде, устроили такой тарарам, что всех слабонервных обязательно хватила бы кондрашка. Фонтаны брызг обдали меня с ног до головы.

Однако я уже был морально готов к этой психической атаке и спешно принял ответные меры, причем самые радикальные. Первый вредоносец получил увесистой корягой по голове, а второму, оказавшемуся совсем рядом, я плеснул в глаза истомой. Это, конечно, не серная кислота, но поморгать придется.

Речь вредоносцев была не доступна для моего слуха, но эти правила не распространялись на крики ужаса и боли — низкое трубное рявканье, похожее на паровозные гудки. Вода закипела от мечущихся тел.

Спустя пару минут вокруг установилась тишина и спокойствие — то ли побитые вредоносцы затаились на две омута, то ли с позором улизнули прочь. Наверное, сейчас я казался им не менее страшным, чем они мне.

Поскольку поле боя осталось за мной, я и повел себя, как подобает победителю, — предался грабежу и пиру. К сожалению, вожделенный фрукт, обладателем которого я наконец-то стал, оказался совершенно несъедобным.

Верно говорят, что плоды победы горьки.

Теперь, когда первое, пусть и не совсем удачное знакомство с вредоносцами состоялось, я имел полное представление об их внешности и повадках.

Основное впечатление было таково: не так страшен черт, как его малюют. Бить вредоносцев можно. Но в дальнейшем желательно воздерживаться от подобных эксцессов. Я ведь прибыл сюда не кулаками махать, а дела делать.

Однако гулять с высокоподнятой головой мне пришлось недолго. Миновав сравнительно сухое пространство, сплошь усыпанное ягодами, чей вкус распробовать просто времени не хватало, я очутился на обширном моховом лугу, почва которого ходила ходуном при каждом шаге, а следы быстро заполнялись ржавой жижей.

Едва у меня мелькнула мысль, что в этих топях я совершенно беззащитен, словно рыцарь-крестоносец на хрупком льду Чудского озера, как со всех сторон появились вредоносцы, настроенные весьма решительно.

В отличие от своих соплеменников, пренебрегавших даже купальными костюмами, эти четверо были облачены в кольчужные передники и такие же тюбетейки, придававшие их бесовским рожам карикатурный вид. Ни дать ни взять — свиньи в ученых ермолках.

Вооружение вредоносцев состояло из кривых ножей и длинных ложек, присущих скорее кашеварам, чем воинам.

Без всяких предупредительных окриков один из них взмахнул своей ложкой, и железный шарик (что он именно железный, а не, скажем, навозный, я узнал чуть позже) просвистел возле моего левого виска. Спустя несколько секунд второе ядрышко смахнуло пыль с правого уха.

Не дожидаясь прямого попадания в лоб (а в меткости вредоносцев сомневаться не приходилось), я поспешил принять позу доброжелательной покорности — присел на корточки и раскинул в стороны пустые руки.

(Поза недоброжелательной покорности выглядела несколько иначе — руки в стороны, но ты продолжаешь стоять во весь рост.)

Двое вредоносцев с ложками наготове остались на страже, а двое других, выставив вперед ножи, приблизились ко мне. По зыбкой трясине, в которой увяз бы даже лось, они передвигались, словно по вощеному паркету.

Все, подумал я, когда сзади на меня замахнулись саженной метательной ложкой. Вот и пришел твой конец, Артем Борисович!

Но оказалось, что меня всего лишь собираются связать. Ложка, наподобие коромысла, легла вдоль плеч, а к ней бечевой прикрутили руки. Получилось что-то вроде ходячего распятия.

Но если крестный путь Спасителя пролегал по улицам сравнительно культурного города Иерусалима, где хватало не только праздных зевак, но и сочувствующих, то меня гнали через глухие болота, в которых цивилизацией даже и не пахло.

А потому и зрителей, призванных засвидетельствовать мои муки, оказалось немного. Да и контингент подобрался еще тот! Жабы, змеи да летучие мыши — сплошь сатанинское отродье. Такие евангелие не напишут.

В пути стража относилась ко мне хуже, чем к скотине. Скотину хотя бы кормят, а я за все время даже маковой росинки во рту не держал. Зато подзатыльников и пинков получил немало. Хорошо еще, что конечности у них были короткие — для настоящего удара размаха не хватало.

Но больше всего мне досаждала проклятая ложка, с которой я не расставался ни во сне, ни наяву. Поборники прав человека все время твердят о свободе слова, свободе передвижений и свободе совести, а о свободе почесаться никто почему-то даже и не заикается. Эх, походили бы они хоть немного в моем положении, сразу бы по-другому запели. Заодно бы возник вопрос о свободе снимать собственные штаны.

На стоянках вредоносцы старались не вылезать из воды, что, учитывая их комплекцию, было вполне объяснимо. Таскать такие телеса по суше еще утомительней, чем ходить в бурлаках.

Просто ума не приложу, как они собираются покорять сухой и жаркий Ясмень. С таким же успехом эскимосы смогли бы завоевать Сахару. Да тенетники их просто перестреляют сверху. Собралась щука мышей ловить! Или вся надежда возлагается на пронырливых и шустрых лесных собратьев?

Когда от голода и усталости я уже собрался испустить дух, наш вояж (а лучше сказать, этап) закончился. Меня втолкнули в грязный загон, со всех сторон огороженный высоким частоколом.

Содержалась здесь самая разнообразная публика, по которой можно было изучать этнический состав Злого Котла. Имелся даже один некраш, все время пытавшийся дотянуться до верха изгороди. Отсутствовали одни лишь тенетники, которых, по слухам, в плен не брали.

Вредоносцы предпочитали держаться с внешней стороны ограждения, а внутри загона творилось то, что всегда творится в подобных заведениях, — произвол сильных над слабыми и насилие всякого рода. Издевательства рабов над себе подобными не шли ни в какое сравнение с издевательствами хозяев.

Стражники сняли с меня окаянную ложку, но я еще не один час продолжал ходить с растопыренными руками, а когда те сами собой упали вдоль тела, долго не мог пошевелить даже пальцем. На мое счастье, пили здесь из лужи, а ели с земли, так что какое-то время можно было обходиться без рук. Свинья ведь без них обходится и очень неплохо себя чувствует.

Руки (а точнее сказать, кулаки) понадобились мне позднее, когда мерзкие типы, верховодившие в загоне, попытались приструнить меня. Полагаю, что о своем безрассудстве они будут сожалеть еще очень долго.

А ведь я, прошу заметить, первым никого не трогал. Сами, стервецы, напросились.

Когда я сдружился с могучим, хотя и недалеким некрашем, никто больше не смел мне даже слово поперек сказать. В загоне установился относительный порядок. Пищу стали делить на равные доли (гиганту-некрашу и ослабевшим полагалось по две порции), а вся черная работа делалась сообща.

Хозяева Дрыгвы вспомнили обо мне нескоро. Допрос, конечно же, вел наемник-вещун, разряженный, как павлин. У, коллаборационист проклятый!

Окинув меня небрежным взором, этот хлюст сразу же угадал, на каком именно языке я предпочитаю общаться. В подобной прозорливости вещунам никак не откажешь. Что есть, то есть!

Первый его вопрос был незамысловат:

— Кто такой будешь?

Вспомнив свой любимый кинофильм «Кин-дза-дза», я скромно представился:

— Четлане мы.

— Впервые слышу, — лицо вещуна приняло такое выражение, словно он узрел какое-то редкое насекомое. — А где твоя родина?

— За горами, за лесами, за далекими морями, — охотно объяснил я.

— Понятно, бродяга, — констатировал вещун. — И вполне еще работоспособный. Да к тому же наглый. Делать тебе здесь больше нечего. Отныне и до конца жизни будешь добывать болотную руду.

— Только об этом и мечтал! — я одарил его лучезарной улыбкой.

— Что в мешке? — он ткнул ногой мою котомку.

— Личные вещи.

— Покажи!

Делиться своим кровно нажитым имуществом с алчным чиновником я не собирался. Тем более еще неизвестно, как вещун отреагирует на яйцо. Скорее всего посчитает меня грабителем и убийцей. Поэтому для отвода глаз я затеял канитель, то распуская, то вновь затягивая узел (вещуны, как известно, в узлах ни бельмеса не смыслят). Но долго так продолжаться не могло. Вещун уже проявлял признаки нетерпения. Еще, кажется, чуть-чуть и вырвет котомку из моих рук. Совершенно случайно на выручку мне пришел некраш, которого неистребимая тяга к свободе вновь бросила на штурм забора. С криком: «Смотри, смотри! Сейчас сбежит!» — я ткнул пальцем в ту сторону.

Вещун машинально оглянулся, а я тем временем проворно сунул алмаз за пазуху и выпустил на волю яйцо, мгновенно зарывшееся в кучу кухонных отбросов.

— Отсюда не убежишь, — молвил вещун, возвращаясь к прерванному занятию. — Развязал? Высыпай все на сухое место.

Перебрав мое немудреное барахлишко, он заинтересовался только флаконом с истомой.

— Что это?

— Снадобье на все случаи жизни, — пояснил я. — Вволю глотнешь — умрешь. А едва пригубишь — крепко уснешь.

— Понятно, отрава, — с прежней безапелляционностью заявил вещун. — Таким, как ты, иметь ее при себе не полагается… А что это там у тебя на шее болтается?

— Подарочек от одной знакомой, — шутка получилась недобрая, со зловещей ухмылкой.

Если бы у вещуна хватило сейчас ума и проницательности, чтобы отвязаться от меня, я не стал бы раскрывать тайну медальона, лично ему не сулившую ничего хорошего. Кому охота по собственной воле лезть в кабалу?

Однако, почуяв наживу, вещун уже пер напролом.

— Ну-ка подай эту штуку сюда! — грозно потребовал он. — В болотах она тебе не понадобится. Зато получишь лишнюю порцию жратвы.

Этими словами вещун сам подписал себе приговор. Отныне из него можно было веревки вить.

— Лишняя порция жратвы никогда не помешает, — произнес я вкрадчиво. — А вот лишний кусок наживы может поперек горла застрять… Ты, любезный, сначала взгляни на эту безделушку. Заодно и понюхай. Потом и поговорим, кому она пригодится больше, мне или тебе.

Раскрыв медальон, я сунул его вещуну прямо под нос. Видели бы вы только, какая перемена случилась ним! Гордый орел мгновенно превратился в побитую собаку. Не подхвати я его вовремя под руку, и вещун, наверное, рухнул бы передо мной (или перед королевским локоном) на колени.

— Уж извини, — я легонько встряхнул его, чтобы привести в чувство. — Сам напросился. Тебя предупреждали.

— Откуда это у тебя? — прошептал вещун, зачарованно глядя на медальон.

— Ваша королева подарила. Только не прежняя, которая уже скончалась, а новая.

— И за что тебе такая честь?

— Про это всем подряд знать не положено… Подержи, если хочешь, — я великодушно протянул ему медальон.