Без Надежды Седов Б.

– Теперь мне все ясно, – обреченно пробормотал я.

И при этом совершенно необреченно подумал, что еще можно выправить положение. Те четыреста тысяч по какой-то непонятной причине пока еще в этой квартире, и, если сумею сейчас нейтрализовать Арцыбашева и Наталью, я могу попытаться вернуть эти деньги братве. Объясню, как все на самом деле произошло, и мне поверят, что взял общак по незнанке, спишут с меня смертный грех крысятничества. Я опять обрету прежних товарищей. Переделаю рожу. Заживу новой жизнью. У меня все еще будет о'кей!

«И кого атаковать первым? Вадима? Наташу? Кто из двоих может доставить мне больше проблем? Пожалуй, что Арцыбашев. – Я смерил взглядом расстояние сперва до него. Потом до Натальи. – До него, к тому же, и ближе. Все, решено: начну с Арцыбашева!»

Я весь подобрался перед броском…

– Денис, если ты сейчас решил с нами подраться, то не советую. – Вадим смерил меня спокойным взглядом. Развалился расслабленно в кресле и даже слегка улыбнулся. – Я и не шелохнусь, и не вмешаюсь, предоставлю Наташе бить тебя, сколько захочет. Впрочем, не думаю, что она тебя будет калечить. Насколько я знаю, ты ей очень нравишься.

– Дерьмо!

И как я мог подумать про генерал-майора Конторы, что он не просчитает того, что в какой-то момент у меня сдадут нервы и я попытаюсь обратить деловой разговор в банальную драку! Да, конечно же все просчитал этот хитрый мерзавец! Все учел, как учитывал и раньше!

– Наташа одна из лучших, – небрежно бросил он мне. – Потому я и чувствую себя сейчас так уверенно, хотя понимаю, что в любой момент ты можешь броситься на меня. Потому же я со спокойной душой даже не убрал из квартиры те деньги. Ты к ним попросту не пробьешься. Так же, как не пробьешься ко мне. Уже через секунду ты будешь валяться посреди этой комнаты и дышать в ковер. Это во-первых. А теперь, во-вторых. Если даже, предположим, ты сможешь нейтрализовать нас и добраться до рюкзака, то из квартиры ты с ним не уйдешь. Уже в подъезде тебя остановят. И, наконец, в-третьих, Денис. Я отлично изучил тебя за последнее время. И мне отлично известно, что ты почти никогда не действуешь по наитию. Прежде чем что-нибудь сделать, ты сначала подумаешь. И никогда не будешь сжигать у себя за спиной мосты. А именно такими мостами мы с Натальей для тебя сейчас и являемся. И нет ничего другого, Денис. Даже если предположить невозможное – что сумеешь сейчас забрать четыреста тысяч, выйти с ними из этой квартиры, найти кого-нибудь из братвы и обойти при этом милицию, вернуть в общак эти деньги… – так вот, даже при этом раскладе, ты все равно погибнешь. Тебе не поверят. И вот почему… Наташа, принеси ноутбук, – посмотрел на Наталью Вадим. – Я сейчас докажу, что пути в воровской мир тебе напрочь отрезаны, Знахарь… бывший Знахарь, – с удовольствием поправился Арцыбашев, и мне очень захотелось его быстренько придушить, пока эта хваленая Наташа вышла из комнаты за ноутбуком. Вот только права была эта чекистская сволочь: я почти никогда не действовал по наитию. А поэтому он сейчас мог себя чувствовать в полнейшей безопасности.

Минут десять он возился с компьютером, поставив его себе на колени. Потом не поленился подняться из кресла и передал ноутбук мне. В этот момент на жидкокристаллическом дисплее начиналось интересное кино:

Горница Наташиной дачи под Вырицей. Стол, заставленный неприхотливой закуской. На самом почетном месте – початая бутылка «Столичной». А за столом – мы с Вадимом. Он – в анфас; а я – в профиль.

Все ясно: в тот вечер, когда мы с ним познакомились, за занавеской, отделяющей от горницы кухню, была установлена скрытая камера, тщательно фиксировавшая то, как я хлещу с комитетчиком водку. Но кроме камеры был установлен еще и микрофон. Хороший микрофон, потому что все, о чем мы беседовали с генерал-майором ФСБ Арцыбашевым, зафиксировано очень четко – так, словно разговор записывался не в обычной избе, а в студии звукозаписи.

Впрочем, так оно, скорее всего, и было. Все это озвучивалось, а точнее фальсифицировалось, в студии где-нибудь на Захарьевской или на Литейном проспекте. Потому что ничего из того, что я сейчас слышал, оторопело смотря этот видеофильм, на самом деле никогда не говорилось.

Я никогда не разбалтывал Арцыбашеву никаких воровских тайн!

Я никогда в разговорах с ним вообще не касался той стороны своей жизни, которая соприкасается с блатным миром!

Я, даже подвыпивший, никогда не посмел бы и вскользь упомянуть о том, что просто знать уже было опасно для жизни! Не говоря о том, чтобы взять вдруг и выложить это человеку непосвященному!

Но сейчас из двух маленьких встроенных динамиков раздавался мой голос!!!

«Или не мой? Ведь никому не дано услышать свой голос вживую – таким, каким он воспринимается окружающими, – вспомнилось мне. – Если хочешь увидеть себя со стороны, достаточно посмотреться в зеркало. Если хочешь услышать себя – тут уж хрен! Для этого „зеркал“ еще не придумали. Конечно, можно записаться на звуковой носитель, потом прокрутить эту запись, но тогда твой голос будет искажен электроникой и динамиками, какими бы совершенными они ни были. А в тот момент, когда что-нибудь говоришь, сам себя ты всегда слышишь тоже в искаженном виде, через подкорку головного мозга – как бы изнутри, в отличие от окружающих. Кстати, я не представляю даже, как звучит мой голос, записанный на какой-нибудь магнитофон. Ни разу в жизни нигде не писался. Ни разу не слышал себя, даже отфильтрованного электроникой. Так что, сравнивать не с чем. И все же…»

– Мой голос смодулирован, – неуверенно сказал я. Наполовину утвердительно, наполовину вопросительно.

– Да. – Арцыбашев, решив, что я увидел и услышал достаточно, забрал у меня ноутбук и вернулся в свое кресло. – Притом, он смодулирован настолько тщательно, что фальсификацию не определит ни один эксперт-акустик. Так же, как ни один графолог не заметит подделки в обязательстве о сотрудничестве, которое ты написал еще в сентябре.

Естественно, никаких обязательств я не писал, но в том, что оно, действительно, существует, ничуть не сомневался.

– Там тебе даже присвоена агентурная кличка, – продолжал издеваться надо мной Арцыбашев. – Показать тебе эту бумажку?

– Не надо. Я вам верю.

– И веришь теперь, что мое удостоверение не липа? – оживился Вадим. – И отдаешь себе отчет в том, что дорога обратно к блатным теперь для тебя заказана?

Я был бы просто упертым болваном, если бы не отдавал себе в этом отчета. Возврата к братве теперь не было. Я был измазан компроматом по самые уши; я запутался в силках, расставленных Арцыбашевым настолько, что не мог ни шелохнуться, ни вякнуть. По сравнению с моим нынешним соперником приснопамятный кум был не более чем первоклассником школы для детей с отклонениями в умственном развитии. И приходилось признать, что в сегодняшнем поединке мне ничего не светит. И выбирать: либо подохнуть; либо принимать условия победителя, надеясь выторговать для себя хотя бы какие-нибудь маленькие послабления.

Подыхать мне не хотелось. Оставалось второе…

– Одного не понимаю, – пробормотал я, стараясь хоть ненадолго отвлечься от нелегкого выбора, – зачем вам понадобилось подсовывать мне прокурора? В этом что, тоже был какой-нибудь смысл? Скажем, чтобы, охотясь за ним, я не маялся от безделья, пока вы готовите для меня банк?

Арцыбашев расхохотался.

А вот я, например, ничего смешного в этом не видел. Ну горел я желанием отправить на тот свет негодяя Муху, и что из того? Не повод же для веселья.

– Смысл… Хм… – Вадим посмотрел на меня, покачал головой. – Если очень захотеть, то скрытый смысл можно найти везде, даже в твоем прокуроре. Скажем, а почему бы его, действительно, не отдать? Одним продажным мерзавцем в стране будет меньше – тоже неплохо. Это с одной стороны. А с другой – прикончил бы ты этого Муху, сбросил бы с души камень, что так и не расквитался с засадившим тебя негодяем – глядишь, и охотнее согласился бы на то, что собираюсь сейчас тебе предложить. Плюс? Плюс. При всем при том, что минусов никаких здесь я не наблюдаю. Ну а если по честному, – то, что в мои планы вмешалась охота за прокурором, для меня оказалось большой неожиданностью. Очередным сюрпризом Светланы, которая совершенно случайно наткнулась на Муху, как ни странно, сумела его узнать, и, естественно, не смогла не доложить об этом тебе. А в результате все, задуманное мною, повисло на волоске. Пока ты вел наблюдение за прокурорским подъездом – еще куда ни шло, но когда ты перенес акцию в банке – тут уж мне пришлось подергаться. Но хорошо, что все хорошо кончается, – задумчиво пробормотал Арцыбашев, а я про себя добавил: «Для кого как». – Так что, Денис, решил для себя: ты со мной?

– Или ты мертв? – продолжил я.

– Если ты решил поставить вопрос так, ребром, то откровенно тебе и отвечу: ты прав, выбор у тебя именно такой. Либо со мной, либо мертв. Что выбираешь?

Я выбрал первое. Но сначала потребовал от Арцыбашева, чтобы он рассказал, что мне предстоит. И удивился, когда из его рассказа понял, что ничего уж такого кошмарного. В конце следующей весны, как только тайга станет проходимой, я с одним несложным заданием должен был отправиться туда к своим старым знакомым – спасовцам. К старцу Савелию. К бабе-яге Максимиле. К Настасье…

Эх, Настя-Настена, которую я потерял. Которая умерла, прикрыв меня своей грудью от пули. Может быть, хоть доведется побывать у тебя на могилке? Да, точно. Все решено. Я пойду на то, что мне предложил сейчас Арцыбашев, в первую очередь затем, чтобы посидеть возле твоей могилки, Настюша!

– Ты согласен? – уперся в меня взглядом генерал-майор ФСБ.

– Да, – уверенно сделал я выбор. – Вот только, Вадим, за тобой остался должок.

– Какой? – удивленно спросил Арцыбашев. Никаких долгов он за собой замечать не привык. Так же, как не привык слышать кое-какие вопросы, которые я ему задаю. А ведь я не забыл, что он так и не ответил мне, когда я спросил у него о Конфетке.

– Ты не сказал, где сейчас Света. Что с ней? Ты знаешь?

Вадим замялся.

– Ты знаешь?!!

– Да, Денис, – потупил взор он. – Если это принесет тебе хоть какое-то облегчение, то знай: прокурор Муха погиб вместе с ней. В автомобильной аварии. Мне очень жаль.

Сейчас я ему верил. Ему действительно было жаль, хоть Светка и была таким нерадивым агентом, которым управлять очень непросто, а приказывать – невозможно. Можно только просить. И любить.

Эх, Светка… Светка-Конфетка… Но почему же все вокруг меня гибнут?!! Почему я тащу за собой такой длинный шлейф из смертей?!!

Светка-Конфетка…

Но жизнь продолжается. Надо очищать память от прошлого и думать о будущем.

Хотя бы, о том, что если доживу до июня, то и правда схожу на могилку к Настасье.

Высокая секретарша с короткой стрижкой и огромными голубыми глазами была ничуть не хуже той яркой блондинки, которую Арцыбашеву довелось лицезреть в этой приемной в июле. Молодая, стройная, длинноногая. Со смазливой мордашкой. С величественной осанкой, как у гимнастки. С горделивой походкой, поставленной, будто у манекенщицы.

– «Присядьте, пожалуйста. Вы будете приняты через десять минут. Владимир Сергеевич сейчас, к сожалению, занят, – прозвенела секретарша ангельским голоском и устроилась у себя за столом, закинув ногу на ногу так, что короткая юбочка задралась чуть ли не до пояса.

«Интересно, а эту он трахает? – невольно подумал Арцыбашев и решил: – Конечно. Разве бывает без этого?» – И, чтобы отвлечься от дурацких мыслей, потянулся к журнальному столику, на котором были живописно разбросаны несколько ярких журналов, соблазнительно поблескивавших глянцевыми обложками.

Ровно через десять минут – секунда в секунду, как и обещала красавица-секретарша – дверь кабинета открылась, и из него деловитой походкой стремительно вышел седой подполковник в серой ментовской форме. А следом за ним вальяжно выплыл и сам хозяин.

Арцыбашев, состроив на физиономии радостную улыбку, поднялся из кресла и широко распахнул объятия навстречу Рудновскому.

– Здорово, Володя.

– Привет-привет, дорогой. Извини, что заставил чуть подождать, – приветливо проворковал Владимир Сергеевич Рудновский и слегка царапнул отросшей за день щетиной щеку своего гостя. – Проходи, располагайся. Марина, – повернулся он к секретарше. – Меня нет. Ни для кого. Ни для министра. Ни для президента. Через… – Рудновский взглянул на часы. – Через пятнадцать минут можешь отправляться домой. А пока приготовь нам, пожалуйста, кофе.

…В отличие от прошлой встречи не было ни армянского коньяка, ни водки «Красная Армия». Не было воспоминаний о веселой и беззаботной жизни в училище. Не было печальных вздохов по безвременно ушедшему из жизни Толе Картаеву.

И, казалось, иссякли у Владимира Сергеевича запасы той жгучей злобы на Разина, которой он буквально пылал три месяца назад. Жажда мести со временем перегорела в душе генерала с осознанием полной бессмысленности дальнейшей охоты на Костоправа. А если к этому еще и присовокупить те, до крайности неприятные, минуты, что пришлось пережить в заоблачном кабинете министра!

В течение двух последних недель Рудновского на ковер вызывали три раза. И все три раза по вопросу затеянной с его подачи и проводимой под личным его руководством крупномасштабной чистки среди воровских авторитетов Северо-Западного региона России. Операция под кодовым названием «Сестрорецк» ни только не принесла хоть каких-либо положительных результатов, но и внесла дисбаланс в устойчивое равновесие, установившееся в последние годы в криминальном Петербурге, спровоцировала очередную волну передела сфер влияния между бандитскими группировками. Более-менее удовлетворительная статистика преступности в городе оказалась совершенно испорченной буквально одним мановением чиновничьей руки из Москвы. Питер теперь уже не в угоду предвыборному пиару, а в действительности стремительно становился криминальной столицей России.

– А меня все, кому только не лень, ставят раком, – пожаловался Рудновский, задумчиво крутя в толстых пальцах маленькую фарфоровую чашечку с кофе. И подвел итог: – Вылечу, чувствую, из этого кабинета еще до Нового Года. И не столько это обидно, сколько то, что так и не достал этого Костоправа. Жив ли, подох ли, даже не представляю. Не говоря уж о том, где он сейчас, если жив, может скрываться. – Генерал МВД оторвал взгляд от чашечки с кофе и с легким укором посмотрел на своего гостя. – Вадим, а ведь ты обещал мне помочь в этом.

– И что же, ты хочешь сказать, не помог? Я отыскал для вас нору под Вырицей, где отсиживался Разин, – бесстрастно сказал Арцыбашев, – и не моя вина в том, что вы провели захват настолько бездарно, что от вас успела бы скрыться и столетняя бабка. Что уж тут говорить о Костоправе? Я так понимаю, этот свой «Сестрорецк» вы свернули?

– Да. Оттуда распорядились, – Рудновский указал пальцем на потолок, – а я отдал команду. И теперь буду дожидаться отставки.

– Что же… – Арцыбашев посмотрел на часы и поднялся из кресла. – Чем я могу тебе в этом помочь, даже не знаю. Вроде, ничем. Разве что дать избитый совет: не бери, Володя все это в голову и помни о том, что бывали времена и похуже, но беды проносило мимо нас стороной, а если порой они кого-то и задевали, то почти безболезненно. Держись.

– Ты уходишь уже? – Рудновский совершенно беспомощно уставился на своего гостя… своего друга. Или уже бывшего друга? Все сейчас от него отвернулись. И Вадим что, вместе со всеми?

– Да. Мне пора. Впереди дел еще целые горы. – Арцыбашев отворил дверь кабинета, выглянул в приемную – ушла ли уже симпатичная секретарша? Ушла. А жаль. – Не отчаивайся, Володя. И звони, если что. Телефон мой ты знаешь. И знаешь, что я всегда тебе помогу.

«Нет, уже не поможешь. Зачем тебе заморочки с опальным генералом МВД?» – растерянно качнул головой Рудновский, провожая взглядом выходящего в приемную гостя.

«Нет, помогать тебе и не собираюсь. Сдался ты мне, Володя! Помимо тебя есть дела поважнее», – подумал Рудновский и плотно прикрыл за собой дверь кабинета.

У него по губам скользнула надменная улыбка победителя.