Без Надежды Седов Б.

«Странно, – промелькнула мысль у меня в голове. – Эта дуреха разве не слышит звука крадущейся сзади машины? У нее в ушах что, бананы? Или наушники? Девочка слушает плеер? Девочка прется от музыки? Хм, – усмехнулся я. – Сейчас тебе будет музыка, крошка!»

Но «музыки» не получилось. Водитель «Рэйнж Ровера», похоже, был, действительно, пьян. Почти сравнявшись с велосипедисткой, он вдруг неуклюже крутанул рулем, и через мгновение джип ловко поддел бампером заднее колесо велосипеда и, снова ярко мигнув стоп-сигналами, резко затормозил. А девушка в розовой курточке, мелькнув загорелыми ножками, проделала в воздухе неуклюжее сальто и раскинула кости перед только что сбившим ее внедорожником.

Я скорчил сочувственную гримасу, представив себе, как этой несчастной малышке сейчас, наверное, больно. Как страшно. Как она растеряна, бедная, оттого, что вдруг ни с того ни с сего получила прямо под копчик чем-то увесистым и жестким. От такого легко и заикой стать.

Я медленно обогнул место аварии, стараясь разглядеть через боковое окно распластавшуюся перед «Ровером» девушку. И толком, конечно, ничего не увидел, кроме того, что велосипедистка вроде бы не шевелится. Меня это обеспокоило. Я уже не мог ехать дальше и свернул на обочину.

– Дерьмо! Перестарались, ублюдки! – раздраженно процедил я сквозь зубы и, прежде чем открыть дверцу, бросил взгляд в панорамное зеркало.

Из джипа уже вылезали водитель и пассажир – тот, что тянул лапу через окно, а теперь, даже не успев толком выбраться из машины, уже изучал придирчивым взглядом правое крыло: не появилось ли на нем царапины от соприкосновения с этим дурацким велосипедом. На сбитого только что человека он даже не обратил внимания. «Ровер» дороже.

Я уже спешил от своей машины к чуть шевельнувшей рукой – да и только – девчонке, когда водитель «Рэйнж Ровера» подошел к ней и лениво ткнул в бок носком белой кроссовки. Похоже, ему не терпелось узнать, жива ли добыча, получится ли использовать ее еще как-нибудь, чтобы не пропадало добро. Или лучше сесть в машину и валить отсюда подальше. Пока не вмешались менты.

Но ментов поблизости не было. А потому пришлось вмешаться мне.

– Ну и фули наделали, идиоты? – пробухтел я недовольно, присаживаясь на корточки перед наконец-то очухавшейся девушкой. Весьма симпатичной, как непроизвольно отметил я. Лет двадцати. С ободранными об асфальт коленками и ничего не соображающим взглядом.

«Зеленые, – машинально отметил я и, поддержав девушку за локоток, помог ей сесть. – Как у кошки. Как у покойницы Ольги».

– Ездить научитесь, лохи, – брезгливо бросил я через плечо парням, переключившим внимание с поцарапанного крыла внедорожника и сбитой велосипедистки на меня, – а потом уже лялек за жопы хватайте… Как ты? – внимательно посмотрел на пострадавшую и с облегчением отметил, что зрачки у нее на месте. Значит, с башкой все в порядке. Остается надеяться, что со всем остальным тоже. Заикой не стала. – Что болит? Башней не шваркнулась? Кости на месте?

Она не успела ответить. В этот момент слово взял тот из двух выродков, что еще минуту назад тянул свою загребущую лапу из окна внедорожника, а потом придирчиво исследовал поцарапанное крыло. Или там и не было никакой царапины? Не знаю. Я крыло не разглядывал. На это мне было плевать.

Так же, как и на двоих неудачников из братской республики. Если бы они вскочили в свой джип и попытались свалить, я им не стал бы препятствовать. Слава Богу, не мент, чтобы задерживать нарушителей и сдирать с них штрафы и взятки. Не уполномочен по жизни вершить правосудие, радеть за справедливость и заступаться за слабых. Если это, конечно, не мои друзья или близкие. А поверженную на асфальт девицу я видел впервые. Она была мне совершенно чужой, и я, конечно, готов был при необходимости оказать ей медицинскую помощь, но бить морды ее обидчикам, взимать с них компенсацию за нанесенный ущерб – от такого увольте.

Мне казалось, что с этим все ясно.

Но белорусы считали иначе. Идиоты: вместо того, чтобы прыгнуть в свой «Опель» и мчаться отсюда, пока еще оставалась такая возможность. Пока еще мне было совсем не до них и все мое внимание было приковано к девчонке.

Но…

– Алло, мужичок! Тебе, ва-а-аще, чё надо!? Хрен ли ты тута расселся?! Типа врач, что ли?! Угребывай в жопу, или тоже щас ляжешь, как эта овца!

Я медленно обернулся и смерил взглядом обоих героев из внедорожника. Если еще десять секунд назад в их поведении ощущалась легкая скованность, объясняемая непониманием, насколько серьезно то, что они сейчас натворили, и чем им это грозит, то теперь, удостоверясь, что со сбитой велосипедисткой все вроде в порядке, парни расслабились. На их лицах открытым текстом было написано: «Нам все до фонаря, нам все позволено!», «Как захотим, так и будет!», «Не вставай у нас на пути, а то просто сметем!», «Потому что мы – хозяева жизни!»

«Слишком сопливые, чтобы уже быть хозяевами, – спокойно подумал я. – Лет по двадцать. Может, чуть больше. Не такие и пьяные, как показалось мне раньше. И, кажется, даже не наркоманы. Просто два обнаглевших баклана, сынки каких-нибудь толстомясых чиновников, мелкопоместных князьков белорусского розлива. Не передавил их еще до конца Лукашенко.

Кстати, а как там по негласному уложению о новорусской субординации, которое распространяется и на сопредельные с Россией государства ближнего зарубежья? Имеют ли право щенки, раскатывающие на «Рэйнж Ровере» залупаться на человека из «Лексуса», стоящего в три раза дороже их внедорожника? Могут ли посылать его в…? Смеют ли говорить ему «Ва-а-аще!» Впрочем, все, наверное, смеют. После нескольких баночек пива. Или доброй понюшки кокса. – Я продолжал изучать взглядом обоих парней. А они в свою очередь изучали меня. – Что, все же обторчанные, сопляки? Или нет? Так сразу и не понять».

Что один, что другой были пониже меня. Похудее – хотя уж куда дальше. Короче, ничего примечательного. «Если придется мылить им рожи, – я пришел к выводу, – то сделаю это без особых проблем. Хотя порой первое впечатление бывает обманчивым. И многим – очень многим – уже доводилось ломать на этом зубы. Но будем надеяться, мимо меня эту напасть пронесет».

И я вновь повернулся к продолжавшей сидеть на асфальте девчонке.

– Как ты, красавица? – спросил еще раз. – Не молчи. Скажи что-нибудь. Помочь тебе встать?

– Не-э-эт, ты не понял! – проскрипело у меня за спиной. – Ты дубовый, да?! Ты без мозгов? Тебя чё, сперва отхреначить, придурок, чтобы отсюда свалил? – Так, растягивая слова и коверкая звуки, ставят на измены лохов дешевые урки. Выдавливают из себя каждую фразу, будто у них при этом запор и они пытаются совместить разговор с безуспешными потугами на дальняке. Впрочем, кроме акцента бакланского в говоре моего оппонента присутствовало и нечто, присущее бульбашам. Этакая едва заметная малороссийская мягкость звучания, когда «гэ» звучит, скорее, как «г-хэ», а «я» так выпирает наружу, словно выделена в словах жирным шрифтом. Белорус, одним словом. – Отвянь от девчонки, мудила! Смотри на меня! Каа-ароче…

Пришлось опять оборачиваться. Подняться на ноги. Мне совсем не хотелось, чтобы сейчас на меня напали со спины. И я уже точно решил, что эти двое теперь просто так, без неприятностей, отсюда уехать не смогут.

У меня не было с собой никакого оружия. И я уже почти год не посещал спортивный зал, а если и тренировался в последнее время, то в щадящем режиме и без спарринг-партнеров. К тому же я еще не до конца разработал ноги, а биться руками почти не умел. И все-таки я всеми клетками тела, всеми фибрами души ощущал свое превосходство над двумя обнаглевшими идиотами. Меня даже развлекало то, что сейчас происходит между нами: наезжайте и дальше, ребята; посмотрим, как долго я вас смогу вытерпеть.

– Этой девчонке, возможно, нужна медицинская помощь, – кивнул я на велосипедистку и с удовлетворением отметил, что голос мой звучит ровно, нет в нем ни дрожи, ни напряжения. Хорошо. Хорошо же! – Посмотрите, она так еще толком и не пришла в себя. А я врач.

– Мы тоже, – выпятил вперед нижнюю челюсть пассажир внедорожника – этакий мачо с гладко зачесанными назад длинными черными волосами – и угрожающе шагнул ко мне. Я соответственно отступил. Пока отступил. И радостно подумал, что мачо, наверное, уверовал в то, будто я его испугался.

«Еще один решительный шаг – и слизняк-докторишка из „Лексуса“ сдастся без боя. Пустится в бегство, обеспокоенный своим неожиданно оказавшимся под угрозой здоровьем. А не опустить ли его тогда заодно и на лавэ? А не забрать ли у него его роскошную тачку?» – вот над такой проблемой, наверное, ломали в этот момент свои безмозглые головы два щенка из ближнего зарубежья. Я скосил глаза на девчонку: сидит, киска, в растерянности приоткрыв ротик, и испуганно пялится на троих идиотов, которые, похоже, делят между собой что-то такое, бесценное.

Уж не ее ли?! О, Господи!

А мимо иногда проносятся автомобили. Люди, сидящие в них, скользят безразличными взглядами по двум иномаркам и небольшой группке людей, что топчутся на обочине. И при этом никто не в состоянии предположить, что кое-кому из этой группки уже в ближайшее время предстоит поход к стоматологу. И, наверное, в травму. Вставлять выбитые зубы. Вправлять вывихнутые конечности. А ведь белорусам, если у них нет страховки, за такие услуги придется платить. При этом немало!

– Проваливай!!!

– Погодите, парни, – примирительно выставил я перед собой ладони. – Я же только хочу помочь этой девушке. Может быть, ее надо доставить в больницу…

– Сами доставим! – Странно, но этому комедианту еще не надоело трепать языком. Вот уже, пожалуй, минуту он почему-то никак не мог заставить себя ступить за порог банальной словесной пикировки и всерьез заняться рукоприкладством. А я так ждал! Мне так не терпелось! – Слышь, Витек, – повернулся мачо к своему дружку. – Пакуй эту шкуру в машину.

«„Пакуй“ – это значит „сажай“, – догадался я, – а „шкурой“ ласково назвали велосипедистку. Не меня же!»

Витек состроил на роже похотливую гримасу.

Мачо опять уставился на меня, как бы последний раз предлагая убраться к чертям по-хорошему.

– Давай ее в тачку, – не отрывая от меня глаз, еще раз процедил он своему приятелю.

– Не надо! – испуганно пискнула девушка, продолжая сидеть на обочине. – Со мной все в порядке.

Пожалуй, она не врала. Если не принимать в расчет ободранные коленки, то со здоровьем у нее, и правда, все было в порядке. А вот со всем остальным? Как насчет того, чтобы прокатиться на «Ровере»? Продолжить знакомство с двумя нетрезвыми бульбашами?

– Не надо, – еще раз попросила девчонка и печально глянула на своего искалеченного железного друга. – «Джемини»! Велосипе-э-эд!

У него был разбит красивый фонарик, картинно, будто хвост у текущей сучки, задрано в сторону оранжевое крыло, а заднее колесо изогнулось эффектной «восьмеркой». Короче, кранты железному другу.

– «Джемини»! – еще раз всхлипнула девушка. Похоже, так звали ее искореженный велик. И, возможно, он был ее единственным достоянием. А может быть, взят напрокат у подруги, и его еще предстояло вернуть. – Велосипе-э-эд!

– И хрен с ним, с развалиной! – засмеялся Витек. – Давай садись в тачку. Поедем лечиться. А ты, – он повернулся ко мне, – проваливай к гребаной матери! – Кажется, я ему надоел. – Но сперва уплати за посмотр. Сотку бачков. Эвон ему, – кивнув на мачо, деловито распорядился он.

Я сделал вывод, что Витек, пожалуй, решительней своего корешка, продолжавшего безобидно гипнотизировать меня взглядом. И решил, что довольно выслушивать дерзости от этих недоносков и испытывать свои нервы. Пора резко менять событийный ряд в этом дорожном боевичке. Базары, базары… А когда ж будет драка?

«Щас будет!» – Я не смог сдержаться и широко улыбнулся при этой мысли. И весело хмыкнул:

– Короче. Вы, два козла беловежских. По-быстрому девочке фишки за велик, за исцарапанные коленки и за моральный ущерб. А мне ключи от машины. Не хрен кататься, раз не умеете… До вас что, туго доходит? По-быстрому!

Как я и рассчитывал, это беспредельное по своей борзоте заявление стало последней каплей, переполнившей чашу терпения иностранцев. Длинноволосый мачо попер на меня в атаку первым.

Наверное, этот парень был футболистом и неплохо умел бить по мячу. Но не по людям, худо-бедно, но подготовленным. Здесь он был дилетантом. Позорным любителем.

И поэтому промахнулся. Мне было достаточно лишь чуть отклонить тело в сторону, и длинноволосый красавчик пролетел по инерции мимо меня, с трудом сумев удержать равновесие. Впрочем, совсем ненадолго. Я прибил его хлестким ударом по почкам, и мачо, издав отвратительный гортанный скрип, грохнулся на колени, а потом и вовсе прилег на асфальт у меня в ногах. Он вышел из игры.

Но оставался еще его дружок. Витек, хм… Который сперва удивленно открыл рот, потом отступил на пару мелких шажков и, лишь упершись задом в капот своего внедорожника, решил изобразить нечто из репертуара Джеки Чана. Встал ко мне боком, чуть согнул ноги в коленях и эффектно принял боевую стойку. Впрочем, надо отдать ему должное, руками он двигал очень пластично. Наверное, в детстве посещал школу танцев. Короче, один – футболист, другой – хореограф. И застывшая возле раздолбанного велосипеда деревенская фотомодель с большими испуганными глазами. Кстати, совсем не похожая на доярку, которых призывал в здешних местах «мацать» Стилет.

– Отдай девушке деньги и не кривляйся, – попросил я Витька как можно любезнее, и, видит Бог, у меня в интонации не было ни раздражения, ни агрессии. Лишь досада на то, что вместо того, чтобы спокойно катить в Курорт в гости к смотрящему, занимаюсь на дорогах всякой ерундой. Запас времени, с которым я выехал с дачи, стремительно иссякал, а если и дальше будет так продолжаться, могу оказаться в цейтноте. А потому события надо форсировать. – Сколько стоила твоя железяка, пока ее ни изжевали эти уроды? – спросил я у девушки, и она без труда поняла, что я имею в виду. Еще раз, уже без прежней безнадеги во взгляде, посмотрела на то, что когда-то было велосипедом, и четко ответила:

– Три тыщи сто двадцать рублей…

«Ноль-ноль копеек, – добавил я про себя. – Ишь ты, как точно запомнила. Для этой малышки это, наверное, значительная сумма. Месячная зарплата».

– Слышал, ущербный? – вновь обратился я к продолжавшему совершать некие пассы руками бульбашу. – Гони стоху баксов за велик. Еще сто – за коленки. И для ровного счета – сотню за моральный ущерб. Это еще по-божески, – подвел я черту под этим судебным решением, и в этот момент белорус стремительно кинулся на меня.

Возможно, от безысходности. Возможно, оттого, что у него при себе не было денег. Или он просто не привык расплачиваться за свои грехи. Не все ли равно, в чем причина того безумства, на которое подвигся этот герой, но, как бы там ни было, он воинственно пискнул и решил неожиданно сократить дистанцию боя, войти со мной в клинч. И уже через миг налетел подбородком на мою пятку. На противоходе удар оказался более чем чувствительным даже для меня. А что уж говорить о несчастном Витьке!

Он молча лег на шоссе рядом со своим дружком.

А я, не теряя драгоценного времени, принялся деловито обшаривать их карманы. Первым на очереди оказался Витек – тот, что плохо водил свой «Рэйнж Ровер».

Документы… Пачка «Дирола»… «Кэмеллайт»… Зажигалочка «Крикет»… Та-а-ак! А вот и лопатник!

В котором я обнаружил несколько аккуратно сложенных пятисотрублевых бумажек, права, кредитную карточку и словно специально подготовленные для меня три стодолларовых купюры: первая – плата за изувеченный велосипед; вторая – компенсация за ободранные коленки; и третья – возмещение морального ущерба девчонке…

– Тебя как зовут? – повернулся я к велосипедистке, на ощупь засовывая обратно в карман белоруса бумажник. Из него я по-честному извлек лишь триста баксов, даже и не притронувшись к остальному. А лишнего нам не надо.

– Наташа. – после недолгого размышления решила представиться девушка.

– Наташа, ты вставать собираешься? Или так и решила жить на обочине? Боюсь, тебя могут неверно понять. К тому же через неделю зарядят дожди, и станет холодно. Так что давай поднимайся, – улыбнулся я девушке, и она улыбнулась в ответ.

Ослепительно улыбнулась! Очень красивая девочка. – Держи, – протянул я ей доллары. – Это в качестве компенсации. И полезай в машину. Отвезу тебя. Куда ехала?

– Домой. На дачу. – Наташа, поднявшись, вновь вперилась печальным взглядом в останки своего «Джемини». – А велик? – Она, наверное, собиралась разобрать его на запчасти. Или решила устроить ему пышные похороны.

– Брось его, – поморщился я. – Он и до аварии был всего лишь дешевой тайваньской подделкой, хоть и с итальянской фамилией. А теперь и вообще ничто. Немного металлолома, не более… Наташа, поехали. А то оставлю тебя сейчас в компании этих уродов. А они скоро очухаются. Ты разве хочешь продолжить с ними знакомство?

Она не хотела. Отрицательно покачала головой и послушно поплелась к моему «Лексусу». Я проводил ее взглядом. Классная девочка. Наташа. Мне повезло. Господь вдруг ни с того ни с сего взял и подкинул мне подарок.

А может быть, не Господь, а сам Дьявол? И это вовсе никакой не подарок, а очередная из мин и ловушек, которыми обильно утыкан мой жизненный путь?

Я усмехнулся и сокрушенно покачал головой. «Ну почему обязательно сразу мина или ловушка! Какой-то я уж чересчур мнительный. И эта мнительность порой разрастается до масштабов мании преследования. Я вижу подвохи там, где их вовсе нет, малейший поворот судьбы воспринимаю как провокацию. Не могу хоть ненадолго расслабиться и пожить нормальной жизнью. Постоянное напряжение, постоянное состояние полной боевой готовности. Стилет на это сказал бы: „Такова наша воровская стезя“. Врач бы поставил диагноз: „У вас, молодой человек, психопатия. Надо лечиться“. Вот так – надо лечиться. И радоваться жизни. Вычленять из нее все радостное и светлое. Вот, например, познакомился с классной девчонкой. Наташей. Да это же супер!»

Я улыбнулся, сел за руль и повернулся к Наталье, скромненько притулившейся на переднее сидение.

– Говори, куда едем, подруга.

Это же супер! Она и правда очень красивая. Мне повезло. Я бываю порой чертовски фартовым.

Оказалось, что мы с ней почти соседи. Если брать по прямой, то от дома, который в этих местах арендовала Наташа, до моей дачи было где-то около четырех километров – сперва через лес, потом через поле.

«Может, чуть больше, может, чуть меньше, – прикинул я, останавливаясь у древней невзрачной избы, притулившейся на околице небольшой деревушки, – но если приспичит, доберусь в гости к ней не более чем за час. Если по пути не потопну в грязи. Впрочем, можно доехать досюда и на машине. По кочкам, по кочкам… по ровненькой дорожке… опять по кочкам, по кочкам… и в постельку к красавице – бу-у-ух! Итого километров восемь пути… Тьфу, что за пошлые мысли лезут в дурную башку! Причем здесь постелька? Почему, стоит только помочь симпатичной девчонке, отбить ее от хулиганья, так сразу мозговая извилина разворачивается строго в сторону секса? А именно: теперь эта девочка мне обязана, она моя должница, и будет последней стервозой, если не рассчитается, раздвинув пошире стройные ножки. Пусть не сразу – сейчас мне просто некогда, – а скажем, вечером. Или ночью. Или завтра. Или на днях. Когда героически преодолею четыре километра пересеченной местности, разделяющей наши дачи. Через лес, через поле.

Не потопнув при этом в грязи.

Не застряв в непроходимой чащобе».

– Вот в этой развалине я нынче и обитаю, – кивнула на избушку Наталья.

– Одна? – Я изначально почему-то держал в подсознании мысль о том, что у этой малышки здесь нет никого. Ни папы, ни мамы, ни мужа, ни друга. Ни даже любящей бабушки. Почему мне так казалось, судить не берусь. Возможно, снова не обошлось без моей хваленой интуиции человека, привыкшего жить вне закона. Возможно… А ни все ли равно! Главное то, что я сразу предположил, что Наташа здесь одинока. И не ошибся. – Нет, правда? Совершенно одна?

Она утвердительно кивнула:

– Совершенно одна.

– И не страшно?

– Чуть-чуть, – призналась Наташа. – Но вокруг все спокойно. Если сравнивать жизнь в мегаполисе и в этой глуши, то неизвестно, где скорее можно быть изнасилованной. Или даже убитой.

– И все же…

– Для маньяков и татей у меня кое-что припасено. Есть чем их встретить, если вдруг заявятся в гости.

– Надеюсь, это не скалка, – съязвил я.

– И даже не бейсбольная бита, – подхватила Наталья. И следующей фразой повергла меня в самый что ни на есть шок. – Арбалет.

– Боевой? – ошарашенно вылупился я на свою пассажирку, которая совсем не спешила вылезать из машины и вместо этого принялась увлеченно рассуждать об оружии. Вернее, о своем арбалете.

– Боевой? Ну-у-у, пожалуй, такого понятия нет. Скорее, спортивный. Хотя это как посмотреть. Угробить кого-нибудь из моего «Саксона» проще, чем из ружья. Кевларовый броник стрела пробивает, как промокашку.

– Откуда такие познания? – продолжал я лупить буркалы на это неземное создание, которое с нескрываемой любовью распространялось об убойной силе своего арбалета. И умело им пользоваться! И где-то ведь раздобыла столь экзотическое оружие!

– Познания… – Наташа на секунду замялась, похлопала густыми ресницами, и у меня создалось впечатление, что она никак не может взять себе в голову: как это можно не знать элементарных вещей об арбалетах «Саксон». – Из книжек. Из фильмов. От папы. Вообще-то, этот арбалет папин. Он просто выдал мне его на всякий пожарный, когда не получилось отговорить меня поселиться на месяц в этой глуши. Говорит: «Будет хоть чем отбиваться от пьяных колхозников».

– А у папы откуда?

– С Афгана. Он там служил, еще когда я не родилась. Ну и навез всякого барахла. Остался лишь арбалет. Сколько помню себя, он всегда лежал под кроватью. В разобранном виде. Пылился…

– А собирать-то умеешь? – перебил я.

– Конечно. И собирать, и стрелять. Каждый вечер тренируюсь за домом. Луплю прямо по стенам. Даже специально затупила наконечники у нескольких стрел. А то ведь втыкаются так, что мне их не вытащить, – пожаловалась Наташа. И – сама непосредственность – вдруг предложила: – Хочешь его посмотреть?

– Хочу, – ни секунды не колебался я. И подумал при этом, что арбалет – это лишь повод. И для меня, и, надеюсь, для моей новой знакомой. Чтобы я сейчас зашел к ней в гости и наше неожиданное знакомство не зачахло в зародыше – это надо обоим. Вот только выпячивать это желание наружу ни я, ни Наталья пока не намерены. Прям как чопорные британцы из высшего общества. Что ж, случается и такое. – Ты собираешься представить мне своего «Саксона», словно какого-то домашнего любимца, – усмехнулся я. – Скажем, породистую собаку или кота.

– Нет, зверей не держу. – Наталья наконец отворила дверцу и принялась не спеша вылезать из машины. – Так что у меня только «Саксон». Хотя есть, что еще показать.

«Уж ни саму ли себя? Это что, можно расценивать как намек? Алло, девушка! Да я ведь не против!» – тут же раскатал губу я и, естественно, обломался.

Тем, что «есть еще показать» оказалась хищного вида, похожая на паука электрогитара, установленная на специальной подставке в красном углу – там, где (только немного повыше) по неписаным канонам убранства русской избы должен располагаться иконостас. Признаться, увидев гитару, я удивился не меньше, чем десять минут назад, когда услышал об арбалете. Как-то совершенно не вписывался этот атрибут экстремального музыкального беспредела в стиле death metal в лубочную картинку неприхотливого деревенского быта.

– А это мой «Ибанез», – проследив мой взгляд, гордо объяснила Наталья. – Двести семидесятый.

– Вижу, что… ебанез, – растерянно пробормотал я. – Именно двести семидесятый, а не какая-то шваль. – И подумал:

«Сначала „Джемини“, по которому разве что не была заказана панихида, потом „Саксон“, о котором говорилось со столь неприкрытой любовью, словно речь шла о домашнем любимце, а теперь гитара, выставленная, словно дорогой экспонат в провинциальном музее. К странной девчонке я сейчас попал в гости. Нет сомнений, что она поклоняется культу ярких игрушек. И это не просто банальный вещизм. Создается впечатление, что Наташа в какой-то мере одушевляет свои нарядные цацки, поскольку называет их исключительно по именам. А дружит ли при этом девочка с головой? – вот в чем вопрос. Вернее, похоже, что здесь без вопросов. Мне последнее время везет на вольтанутых подруг. Они прямо так и становятся в очередь ко мне на прием. Конфетка, Кристина… О, Господи, и когда же я сдохну?!! Когда же все эти бабы меня доканают?!!»

– Ты хоть умеешь на ней играть? – кивнул я на гитару.

– А скажите, зачем же она здесь? – искренне удивилась моему вопросу Наташа, и я чуть не ляпнул ей то, о чем сейчас думал: «Зачем? Для интерьера». Но в последний момент сдержал себя и лишь сказал:

– Я же еще в машине просил тебя мне не выкать. И думал, договорились.

– Извини. Я забыла, – Наташа виновато потупила взор. Она была просто очаровашкой. – Хочешь, Денис, напою тебя чаем? У меня есть черствый батон и засахарившееся варенье, – похвасталась красавица, ослепив меня очередной белозубой улыбкой, которая могла бы парализовать и австралопитека, не говоря уже о простых смертных, вроде меня. Подверженных обычным человеческим слабостям. Из которых так и выпирает наружу, если можно так выразиться, мужское начало.

Еще немного, и я бы растаял, забил бы и на поездку в Курорт, и на предстоящее толковище. Изобрел бы для смотрящего какое-нибудь вранье и, словно алкаш, ушедший в запой, завис бы у Натальи, пока бы меня здесь не вычислили обеспокоенные воры. Или пока меня не выставила бы обалдевшая от моего общества хозяйка.

«Или не подстрелила бы из своего арбалета, – подумал я. – Кстати, она мне его так и не показала. А я, вроде, явился сюда только за этим».

– Я ставлю чайник.

– Нет, – собрал я волю в кулак. Невероятным усилием сбросил с себя наваждение. – Извини, Наташа, но мне надо ехать. Я и так опоздал, а меня за такое могут и поиметь.

– Кто посмеет? – вскинула брови Наталья.

– Есть такие. Так что дела есть дела, и от них никуда не деться. Сначала они, а потом все остальное. – Я постарался изобразить на лице загадочную улыбку и сделал робкий шажок вперед. – А чаем ты меня еще угостишь. Никуда не отвертишься. И поиграешь мне на своем «Ибанезе». И научишь стрелять из арбалета.

«А еще скажи, – тут же принялся тянуть меня за язык бес-искуситель, – что ты ее обязательно трахнешь. Никуда не отвертится! Скажи ей, скажи!!! Позырим, как эта подруга вылупит зенки! Приколемся! Ну! Не будь размазней!».

«Брысь!» – Я затаил дыхание и осторожно положил ладони на стройные бедра, туго обтянутые коротким узеньким платьицем. И как можно было в таком кататься на велике, не боясь при этом ослепить всех местных аборигенов своими трусами?

– Если сегодня не застряну в Питере, то обязательно заверну к тебе, как поеду обратно. Договорились? – Легким движением я привлек Наташу к себе. Она и не думала упираться. – Ты не против? – двусмысленно поинтересовался я у нее.

– Договорились. Не против. Я буду ждать. – Она подняла ко мне личико, закрыла глаза, приоткрыла пухлые губки. Не поцеловал бы ее при этом только юродивый.

А минуты, как сказал бы поэт, стремительно уносились в небытие. И на меня уже всей своей слоновьей тушей навалился цейтнот. Я просто не мог продохнуть под этим чудовищным прессом.

– Уф! – с трудом оторвался я от Наташи и попробовал отдышаться. – А знаешь, мне это понравилось.

– Мне тоже.

– Я бы не против продолжить.

– Я тоже.

Эх, если бы у меня на сегодня не была забита стрела со смотрящим! До которой оставалось уже менее двух часов. А ведь еще предстоит переться черт знает куда: сначала полста километров до Питера, потом через весь город, через его непролазные пробки; а потом еще до Курорта…

«А может быть, позвонить? Постараться на сегодня отмазаться? – подумал я, а рука уже непроизвольно потянулась к карману, в котором лежал телефон. Но в самый последний момент я одернул себя: – Нет, так не годится! На повестке сегодняшней встречи есть один очень важный вопрос – обещанный мне заграничный лепила. А ради такого можно отменить свидание даже с Клаудией Шиффер. Даже с Наоми Кэмпбелл. Да что там Наоми! Даже с Пугачихой и Орбакайте, вместе взятыми. В одном флаконе! Когда речь заходит об очередном изменении внешности, плотские развлекухи отодвигаются в сторону!»

– Ну, я пошел, – неуверенно сказал я, отступая к двери. – Но вечером постараюсь обязательно заглянуть. Как только вырвусь из Питера, сразу сюда.

– Ловлю на слове. – Эффектно выпятив нижнюю губку, Наталья ловко сдула упавшую на лицо прядку волос и, словно оправдываясь за свою настойчивость, посетовала: – А то мне здесь одной такая тоска. Просто непролазная скукотища…

«Я тебя понимаю, малышка, – размышлял я, аккуратно пробираясь на „Лексусе“ от Натальиной дачи к шоссе. – Сам испытал нечто подобное, просидев сиднем полтора месяца в этой глуши. Но теперь, надеюсь, все позади. И для меня, и для тебя, Наташка. Черт, и какая же ты классная баба! Удачно все-таки начался сегодняшний день.

Даст Бог, так и продолжится».

Но Бог ничего мне больше не дал. Наверное, исчерпал скудный запас положительных эмоций, выделенный для меня на сегодня. Остались лишь гадости.

«Что ж, ничего не поделаешь, парень. Придется скормить тебе их за неимением лучшего, – виновато вздохнул Господь и, чем-то смахивающий на добряка Санта-Клауса, полез в огромный мешок с яркой надписью, сделанной почему-то по-испански: «MIERDA![6]» – Тебе ведь не привыкать. Ты сможешь переварить и такое».

И, не успел я добраться до Питера, как он щедро швырнул в меня первую пригоршню проблем.