Заносы Тропин Борис
– Ну ладно, за твое здоровье!
Выпили, закусили – Володе не хуже. Продолжили – ему совсем хорошо. Обрадовался.
– Здорово! – говорит. – Совсем руки не чешутся.
– Странно это как-то, – размышляет вслух Юра, открывая вторую бутылку.
– Что странно?
– Мяса вы не едите, вина не пьете, линию Партии и Правительства одобряете. Так?
– Ну-у… – замялся Володя.
А Юра дальше:
– С руководством института у тебя отношения хорошие. Этот, как его, Ершов на руках тебя носит. Чего же ты тогда волнуешься?! Чего нервничаешь? До псориаза себя довел! Что тебя так гнетет?
Володя смущенно улыбнулся и начал защищать жену:
– Она почему волнуется, – объяснил, – ее отец, мой тесть, несмотря на то, что известный ученый – о нем даже в Большой Советской Энциклопедии написано, был репрессирован. На ней это очень отразилось.
– Ну, а ты-то чего нервничаешь?! – не унимается Юра. – Верной же дорогой идем! Или ты в чем-то сомневаешься?
– Я не сомневаюсь. Но представь себе! Во вражеском окружении, преодолевая неимоверные трудности, отрывая у всех и каждого, мы строим прекрасное светлое будущее. Да, тяжело, где-то недоедаем, где-то перепиваем, но знаем, что впереди нас ждет новая жизнь. Тем временем комета Галлея уже летит к Земле. Что у нее на уме, никто не знает. И вот, только мы закончим строительство, вздохнем с облегчением и начнем жить по-людски, как на наше новенькое с иголочки светлое будущее – бац эта комета! И все накрылось! Все наши труды насмарку! От одной этой мысли мне не по себе становится. А ведь комета Галлея там не одна!
– А почему она обязательно должна упасть на наше светлое будущее?
– А как же! Закон бутерброда. Всегда маслом в морду!
– Логично, – согласился Юра. – Выпьем за комету Галлея!
– ?!
– Чтоб она летала, – пояснил.
– Чтоб летала! – поддержали мы тост и комету.
Тут, странное дело, закуска кончилась, а вино еще осталось!
– Жрать вы, что ли, сюда пришли!? – удивился больной.
К счастью, в больнице как раз ужин начался. Володя сходил в столовую, принес свою порцию, и мы продолжили.
– Всех прогрессивных ученых мира сейчас очень волнует будущее солнечной системы и всей нашей галактики, – поделился Володя своими и глобальными заботами. – А это вам не мясо в магазине!
– Да уж, – согласились мы, – какое там мясо!
– А я сначала подумал, что тебя замели из-за того гада с цитатами этого долбанного Маркса! – сказал я.
– Карл Маркс ни при чем! Он теоретик, – строго заступился Юра за лохматого основоположника.
– Этот парень явно провокатор, – сказал Володя. – Он, кстати, не появляется сейчас на семинаре?
– Куда там! – хмыкнул я. – Сразу след простыл!
Потом я поднял вопрос о рабочем классе, но Юра и Володя в один голос заявили, что рабочий класс, несмотря на все трудности быта и бытия, не сопьется, потому что в нем бродят мощные жизнеутверждающие силы, и поставили мне меня в пример. Но главная надежда, тут же подчеркнули, – это крестьянство. Корни любого общества – это люди земли. Я тут же поднял новый вопрос: у кого корни длинней и кустистей – у наших колхозников или у американских фермеров. Получился парадокс. Все трое пришли к выводу, что корни наших колхозников гораздо кустистее и длиннее, но зерно мы покупаем у американских фермеров! В чем дело? Этот вопрос мы не осилили, и Володя поднял новый – о наркомании. А я тут же – об индийском чае: куда он пропал и куда вообще все девается? И не связано ли исчезновение чая с ростом наркомании? Подошел уже знакомый мужик, мы, подобрев, налили ему полстакана, и он, не закусив, сразу поднял вопрос о правде. В смысле, где она, в конце концов, в газете «Правда», на Би Би Си или на небеси!? Ненароком перешли к евреям, но появился раздраженный мужик – ему уже ничего не осталось – и он сразу стал орать, что это все из-за них, и пусть они все катятся… Пришли еще два мужика с тяжелым вопросом о сельском хозяйстве – как его поднимать. Вопрос оказался непосильным для всей палаты. У Юры живот заболел, а у меня голова. Усталые от подъема тяжестей государственного масштаба мы посмотрели на часы – пол-одиннадцатого.
– Ерунда! – сказал я. – Не может быть, чтоб не выпустили. Зачем мы им здесь!
Попрощавшись с обеспокоенными до псориаза за будущее страны обитателями палаты, мы отправились к выходу.
Дверь, через которую входили, закрыта. Попинали – не открывается. Из закутка медсестра появилась. Ничего. Симпатичная. На просьбу открыть дверь устроила форменный допрос: во сколько пришли, в какой палате были, кого навещали. Осталось только спросить, что мы пили. Так мы тебе и скажем! Но запах был.
– В девять часов у нас все закрывается! – твердо сказала медсестра.
– А нам что, ночевать здесь?
– Это ваши проблемы.
– Так вы что, нас не выпустите?! – мы даже удивились.
– Нет.
– Может, вы нас еще и лечить будете? – спросил я не без ехидства.
– Понадобится – будем.
Непростая это больница, ой, не простая!
Подошли две женщины в пальто. Врачи, наверное, или медсестры дежурство закончили. Мы вплотную, увязались за ними, а не тут-то было. Медсестра в крик. Ей на выручку вторая бежит и сразу к телефону, да в милицию звонить. Такого оборота мы не ожидали.
Выпустив одетых женщин, волшебницы в белых халатах – двери на ключ и ждут, грудью готовые отразить любое нападение. Им бы с такой выучкой заключенных сторожить, а не больных! Мы ретировались в темноту коридора, поднялись на марш по лестнице. А там Володя стоит и боится, что его выгонят за нарушение больничного режима. Бюллетень не дадут, на работе поставят прогулы и ни копейки не заплатят, да еще и выгнать могут. А дома жена с ребенком, ждет и тоже волнуется. И столько сразу страхов на Володю напало, что он весь зачесался! И вино уже не помогает. Я чувствовал – три бутылки надо было брать.
– Не волнуйся! – говорит Юра. – Мы тебя не выдадим.
– Даже если нас в милиции допрашивать будут, – подтвердил я.
– Даже если эти сумасшедшие нам по стакану спирта нальют, – добавил Юра.
– Спасибо, ребята! – благодарным голосом говорит Володя, а сам дальше боится и чешется.
Не знаю, заразная это болезнь или нет, от нервов она или от чего другого, только чувствую, у меня тоже псориаз начинается. Руки чешутся! И на этих теток, и на эти порядки, и вообще!..
– Юр, – спрашиваю, – а у тебя руки не чешутся?
– Еще как! – говорит. – Я железно обещал Юльке дома сегодня быть!
Нехорошая больница! Странная. Пациенты нервные, медсестры сумасшедшие, а милиция уже в пути! А зачем нам милиция? Приедут, сцапают, увидят, что у нас руки чешутся на нервной почве… И сдадут на лечение.
– Другой выход есть? – спрашиваю.
– Выход-то есть, – печально отвечает Володя. – Только там на двери толстая цепь и замок здоровенный.
В детстве, юности и потом матушка мне говорила: «Кем бы ты ни стал, сынок, в последствии, сначала нужно освоить хотя бы одну рабочую профессию». Я освоил три. Юра – тот вообще на все руки мастер, к тому же у него складной нож оказался. Володя раздобыл где-то отвертку и плоскогубцы. С этими инструментами мы выставили внутреннюю раму между первым и вторым этажами, открыли внешнюю. Прохладный воздух специфическим ароматом дохнул в лицо. Я влез на подоконник. Высоковато!
– А может, мы чего-то не поняли? – говорю. – Может, они что другое имели в виду? А сначала просто обиделись, что мы им апельсинов не принесли? И женщины, вроде, ничего…
– Какие женщины?! – ужаснулся Володя. – Вы их не знаете! Это звери, а не женщины!
И потолкал нас одного за другим в окно.
Время не подходящее…
Партия нас сплотила. Мы с Мишкой сдружились еще больше и решили провернуть одно дело.
Слезает он как-то с крана, физиономия серьезная – а обычно хитрая, и говорит:
– Я высоко сижу, далеко гляжу…
– Ну и как, – спрашиваю, – коммунизм близко? Ты первый должен увидеть.
Мишка подмигнул и многозначительно поднял указательный палец.
– Вот об этом как раз и разговор! Нечего ждать милостей! Все в наших руках! – И снова серьезно: – Значит, так. На крыше полно рубероида. Он там уже больше месяца лежит никому не нужный. Портится, пропадает. Это бесхозяйственность! – наморщил лоб, вспоминая слово. – Вопящая бесхозяйственность! Вот! Так нельзя! Я правильно говорю?
– Безусловно! – подтверждаю. – Об этом и на партсобрании вопрос стоял.
– А дальше еще правильней будет стоять, – пообещал Мишка. – Слушай сюда! Чтобы он не портился и не пропадал, мы сделаем так: сбросим его с крыши, спрячем на складе, а на следующий день отправим в Белоруссию.
– А зачем мы его туда отправим?! – удивляюсь. – И как?
– Шо ты как маленький?! – Мишка удивился. – Я тебе рекомендацию давал, думал, ты соображаешь! Наши едут туда картошку убирать. Уже разнарядка пришла на двенадцать машин. Я с Сашкой договорюсь, он возьмет наш рубероид и там кому-нибудь продаст. В деревне же это необходимая вещь! Крышу где покрыть, навес какой сделать… Мало ли чего. А деньги на троих поделим. Ну как?
– Я бардак не люблю, – отвечаю. – Рубероид, действительно, уже полтора месяца там гниет под дождем, под солнцем. Вороны весь засрали! Пропадает совершенно без пользы – яркий образец, как ты правильно сказал, вопящей бесхозяйственности! С этим надо бороться! И кто, как не мы, коммунисты!..
– Во! – Мишка поднял указательный палец. – Не зря мы тебя в Партию приняли. Я им сразу сказал – это наш человек!
Договорились. Мишка в цех убежал. Коля подходит и начинает нас, коммунистов, критиковать. Коле можно – у него сын в школе КГБ учится.
– Вот вы, коммунисты, об экономии говорите! Это экономия? – показывает на какие-то упакованные железяки, неизвестно сколько лежащие у стены цеха. – Новое оборудование купили. Третий год лежит на улице – поржавело все! А за него, наверно, деньги плочены и немалые! Крышу крыли – рубероида в три раза больше, чем надо, привезли! Лежит теперь, гниет! Это правильно?! Куда же вы, коммунисты, смотрите?! Вы бороться должны с бесхозяйственностью! А вы только «ля-ля» на своих собраниях! Так и будет лежать, пока ни сгниет!
Раньше я бы поразводил руками, согласился с Колей, пожал плечами – а что, мол, мы можем, если начальники не шевелятся. А теперь уж так не могу. На мне ответственность.
– Ну, почему, – говорю, – сгниет? Заберут.
– Кто заберет?
– Ну-у, кому надо, тот и заберет.
– Начальники себе по дачам растащат или продадут! Когда только этот бардак кончится?!
Коля махнул рукой и ушел.
Нет, думаю, начальники не успеют. Вопрос с рубероидом мы решим. А вот что с оборудованием делать, ума не приложу! Оно, и правда, ржаветь уже начало. Еще немного и товарный вид потеряет. У меня на Бескудниковском комбинате есть знакомые. Может, им толкнуть? Сколько, интересно, за него запросить можно? А то продешевишь, и будет мучительно больно за недооплаченные усилия.
С понедельника, в ночь, смена выдалась очень напряженной. Разгрузили телеги и за дело. Двери цеха завязали проволокой, чтоб никого не угробить нечаянно. Мишка, привычный к высоте, залез на крышу цеха и стал сбрасывать оттуда рулоны рубероида. Я внизу их хватал, тащил на склад и прятал между высокими рядами блоков. Из цеха кто-то пытался выйти, орал, ругался, но Ваня, стоя у дверей, покуривал и успокаивал негодующих:
– Не волнуйтесь! Скоро откроем. А щас опасно. По балде получишь! Хе-хе. Для вас же стараюсь. У нас бригада передовая – нам людей жалко.
Утром погрузили рубероид в «зилок», и поехал он в Белоруссию. А вернется теперь не скоро.
Но не зря Мишка передовиком считается. Есть у него хозяйская жилка. И коммунист он не простой – в президиуме как-то сидел рядом с самой Валентиной Яковлевной Чистяковой, первым секретарем нашего райкома. Но и меня он не зря рекомендовал. Партия на меня оказала благотворное влияние. Перестал я ее критиковать. Серьезнее стал, и хозяйская жилка начала проявляться. А то уж, думал, совсем ее у меня нет. И вообще, человек все-таки должен быть хозяином на своей земле, на своем заводе.
На работу мы теперь приходим – уже не до болтовни: обойдем склад, осмотрим все внимательно хозяйским глазом, где тут чего у нас без пользы пропадает. Во, блоки – по шестьдесят рублей штука, металл: проволока, швеллер, уголки – все нужное, полезное, в хозяйстве пригодится. Надо только знать – что, куда, кому и почем.
Не успел я решить вопрос с оборудованием, Мишка снова пришел на работу серьезный и озабоченный.
– Договорился с мужиками, – объявил. – Там на пустыре вояки себе гаражи строят. Кооператив организовали. Мы им толкнем эти ВИУ и перекрытия. Это тебе не рубероид! Вот так коммунизм и приближается! – засмеялся. – Они из кирпича хотели. Я им – вы что, говорю, из блоков в три раза дешевле выйдет! Конечно, мол, а где взять? Где-где – у тети Мани!..
На следующий день Мишка явился на работу на самосвале. На проходной что-то непонятное творится. Суматоха, люди незнакомые, проверка какая-то идет. Вахтер не пускает самосвал на территорию.
– Да он со мной! – Мишка орет. – Ты что!? Открывай!
– Миш, нельзя! – Федя ему строго. – У нас тут такое творится! Начальника вашего повязали!
– Бойкова, что ли?!
– Его! Он четыре блока толкнул в Перхушково! Судом дело пахнет!
– Гони отсюда! – Мишка шоферу. – И побыстрей!
А на заводе следствие завертелось. Отдел сбыта трясти начали, за Бойкова всерьез взялись. Но руководство комбината за него вступилось. Бойков работник хороший. Директор его ценит. Отстояли. Однако милиции пришлось отстегнуть пару блоков отступного – они там у себя тоже что-то строили.
Но все равно, мы с Мишкой решили с коммерцией пока повременить.
– Время не подходящее, – вздохнул Мишка с сожалением. – Подождем, пока эта суматоха утихнет.
Происхождение человека
Несмотря на перебои с мясом и сложную международную обстановку всех нас очень беспокоил дарвинизм – обезьяно-человеческая теория. И это серьезно. Ну не хотели мы вести свою родословную от обезьян! Почему хотя бы в этом не предоставить людям свободу самоопределения?! Если материалисты настаивают – пусть считаются потомками обезьян. Но зачем всех в одну кучу мешать?! Человек с любой родословной должен иметь право на существование! Тем более, мифы разных народов рассказывают об этом совершенно по-разному.
Так нет. Наш районный лектор, крупный мужчина с толстыми руками и ногами, рыжий и в очках – копия орангутана, выйдет иной раз и приседает перед домом. Это у него физкультура такая. Когда его вижу приседающего, всегда удивляюсь: почему такие здоровые мощные люди землю не пашут, металл не льют, железобетонные панели не формуют, а я такой хилый с таким большим ломом да здоровенной лопатой без конца план выполняю!? Не успеешь один выполнить – вот тебе новый еще больше!
Мужик этот орангутанообразный читает лекции для районных коммунистов, и однажды в знак особого доверия и расположения духа по блату втихаря написал на доске мелком «57» и тут же стер.
– Беспартийным мы другие цифры называем, – шепнул первым рядам.
57 – это процент наших военных расходов от общего бюджета страны. Сумма немалая, и мы, рядовые коммунисты района, гордились тем, что нам ее доверили. Беспартийным активистам, я знаю, доверили только 51 %, а неактивистам – вообще ничего. Но им и не надо. С другой стороны, Юра мне рассказывал, что у них в институте его начальнику, разумеется, коммунисту, гораздо больше доверили – 65 %! Но и это еще не предел. Самым большим начальникам называют другое число – 79 %! И вообще, как сказал Юра, чем больше начальник, тем больше ему доверяют.
Но и за 57 % спасибо!
– Теперь вы понимаете, – говорит лектор, – почему у нас еще кое-где время от времени случаются проблемы с продовольствием?
– Теперь понимаем, – закивал народ. – А сколько американцы тратят на вооружение?
– Американцы, – говорит лектор, – пятьдесят восемь процентов. Они сейчас усиленно наращивают военное производство. Теперь вы понимаете?
– Понимаем, – вздохнули рядовые коммунисты, убедившись, что дальше с мясом будет еще хуже.
– Тем не менее, – подбодрил лектор взгрустнувший народ, – по некоторым позициям мы их все равно догоняем, даже несмотря на то, что у них потогонная система! Но не так быстро, как хотелось бы. Есть положительные сдвиги и в сельском хозяйстве.
Удивительно! Почему наше сельское хозяйство постоянно куда-то сдвигается с магистрального пути поставок нам американского зерна. И как можно считать врагом страну, которая нас подкармливает?! Не дай Бог, начнется война и мы победим – с голоду же передохнем!
Но лектор всех успокоил, сказав, что мы их все равно догоним и перегоним, потому что у них эксплуатация и классовый антагонизм, а у нас классов нет, народ и Партия едины, а цель общая.
И вот этот лектор, человек, может, неплохой и беззлобный, если его хорошо кормить, тоже вдруг ни с того ни с сего – про дарвинизм.
Я чуть из кресла ни выпал. На него посмотришь – и сразу ясно, от кого он произошел, точнее, пытается произойти. С него очки снять – орангутан орангутаном. Да и в очках!.. Но вокруг люди сидят – ничего с ним общего! И совершенно разные! Как можно всех в одну кучу?!
А мне все это надо в массы нести! Еще с кандидатского срока нагрузили, и никак отбояриться не могу. Хорошо еще, темы занятий сам выбираю.
Про построение коммунизма рядовые члены КПСС нашего завода стеновых материалов слушать сразу отказались. Руками замахали – это мы и так знаем. О международном положении – ничего, согласились. Всем польза, и мне не трудно. Перед лекцией газет почитаю и пересказываю. Все нормально шло до поры, и вдруг Валера сварщик ни с того ни с сего спрашивает:
– А вот на такой вопрос наука может ответить?
Пришлось мне держать ответ и за нашу науку.
– Какой вопрос?
– От кого произошел человек?
– Это не совсем по теме, – говорю.
– Но вопрос-то интересный, – настаивает Валера и смотрит на меня испытующе.
Деваться некуда: шаг влево, шаг вправо – «антинаучная пропаганда», но и рекламировать дарвинизм никакого желания. И вовсе не потому, что я с ним не согласен. Если честно, я и сам не знаю! Люди-то разные! Я только за себя могу отвечать. Матушка твердо сказала: у нас в роду обезьян не было! Это после того, как в пятом классе учительница на меня нажаловалась – по партам, мол, бегал, кривлялся, на дверях катался и ручку оторвал.
– Районный лектор прошлый раз поднимал эту тему, – говорю.
– Это который на обезьяну похож? – подозрительно спрашивает Валера. – На Можайке живет?
– Ну да, – говорю, – на орангутана.
– Не-е, про него не надо! – Валера рукой машет. – Ты про обычных людей расскажи! – Обвел глазами красный уголок с сидящими членами КПСС. – Про нормальных, как все мы, сварщики, слесаря.
По-моему, уже слегка поддатый, но он такой всегда, так что не придерешься. Рядом слесарь Богданов. Мужик серьезный, работящий. Этот глупых вопросов не задает. У него ум практического склада, и пустые разговоры его мало интересуют.
– Ладно, ты! – дернул Валеру за рукав. – Кончай!
А тому неймется:
– Нет, я в самом деле. Это же важный вопрос!
– У нас, – говорю, – принято считать, что человек в результате длинного эволюционного процесса произошел от общих с обезьянами предков.
– От обезьян, короче, – уточняет Валера и готовит мне очередную каверзу.
– Обожди! – говорю. – Это все-таки разные вещи: от обезьян или от общих с обезьянами предков. Теория эта родилась в Англии, где сейчас снова на подъеме тред-юнионистское движение, что нам бы и следовало обсудить… Сформировалась на базе научных исследований известного ученого Чарльза Дарвина.
– Нет, – Валера говорит, – давай не так!
– А как?
– Если, вот, не по науке, а просто, по уму! Если мозгами пошевелить – от кого человек произошел?
Мне уже понятно, к чему он ведет, и чтобы сократить его путь к цели, отвечаю:
– Наши ученые утверждают – от обезьяны!
Валера только этого и ждал, даже засветился весь.
– А почему же сейчас от обезьян люди не происходят?!
И довольный сидит – ущучил!
– А потому, – не сдаюсь, – что условия не те!
– Как это?!
– А так, что ни капитализм, ни социализм не способствуют превращению обезьян в людей. Почему – это долгая история, а время нашего занятия истекло.
Следующее занятие я начал жестко, без пауз про Кубу – остров свободы.
Вскакивает этот Валера – шило в заднице – и говорит:
– Не, про Кубу не надо! Про этот остров свободы я и сам могу рассказать. Два года там загорал. У них все – от карандаша до сковородки – наше. Свой только ром да сахар. Что с них взять: они в автобусе танцуют, а как работать – Ваня!
– Как ты там очутился? – недоумеваю.
– Служил.
– Так там наших войск, вроде, не было?
– Ну, да. Нас еще на корабле переодели в гражданскую одежду – обычные костюмы, рубашки. Давай не про это! Мы в прошлый раз так и не выяснили, почему сейчас обезьяны в людей не превращаются! Не происходят.
Ну, что ты будешь делать?! Этот Валера, и когда мою кандидатуру на собрании заводской партячейки обсуждали, тоже каверзные вопросы задавал. Богданов толковый мужик, глупых вопросов не задает! Ему наплевать, почему сейчас из обезьян люди не получаются. Международная обстановка гораздо важней! Тянет Валеру за рукав – сядь, мол, успокойся. А тот ни в какую. И в глазах других, отмечаю, начинает проявляться интерес к этой злополучной теме.
– А ты сам как думаешь, почему?! – перебрасываю Валере его вопрос.
Ухмыльнулся он на мою хитрость.
– Потому что у человека интеллект, – постучал по своей лысеющей голове указательным пальцем, – а у обезьяны одни бананы.
Сейчас я тебе, думаю, по интеллекту и врежу.
– Валера, – говорю, – у меня кот. Так у него интеллекта на нас двоих хватит. Он свет сам включает и выключает, двери открывает, продуктовые покупки контролирует, на работу будит. Ест с вилки, аккуратно, перед едой и после еды сам умывается и меня умывает, да еще и бурчит, как нянька. Но человека из него все равно никогда не произойдет. И знаешь почему?
– Как может из кота человек произойти?! Тут дураку ясно. Кот маленький и с хвостом. Из него человек не получится.
– Во-первых, не такой он и маленький, а во-вторых, хвост-то у него как раз короткий. В-третьих, он уже и на кота не очень похож. По крайней мере, когда выезжает на моих плечах на прогулку, люди останавливаются и спрашивают, что это за зверь на вас уселся – не тяжело? – вы бы сами могли на таком амбале кататься. Но человека из него все равно не произойдет. Условия не те. Он же все видит и понимает: превратись в человека – после обеда на диван не завалишься. Заставят каждый день на работу ходить да план перевыполнять. А план, сам знаешь, какой. Заставят общественные поручения выполнять, строить светлое будущее, помогать Кубе, Вьетнаму… А это уже не шутка. Это большая ответственность перед всем прогрессивным человечеством!
Мужики согласно закивали головами, заулыбались.
– Конечно! Что он, дурак!?
– Значит, и от обезьяны человек не мог произойти! – ухватился за мысль Валера. – Ученые говорят, что они умные. А на хрена умной обезьяне в человека превращаться, на работу ходить, гайки закручивать, блоки формовать, если на дереве бананов полно и воздух свежий!
– По-твоему получается, что человек мог произойти только от самого глупого животного?
– Не-ет, – загудели мужики, – это неправильно. Так тоже не может быть.
– Значит, – говорит Валера, а сам сияет, как начищенный самовар, – человека создал Бог? Так получается? – И сидит довольный – опять меня ущучил.
Вечером у меня лито.
– Ребята, – говорю как бы в шутку, – от кого произошел человек?
Такое началось! Я даже себе представить не мог, насколько этот вопрос актуален для самых разных слоев нашего бесклассового общества и насколько многообразны версии происхождения. Об экзистенциализме так не спорили! Казалось бы, какая разница – давно же было!? Ан нет, самый злободневный вопрос. Про теорию Дарвина Юра сказал, что она устарела, наплевать на нее и забыть. Но Таня, знаток приоритетов, резко ему возразила, и спор закипел со страшной силой. Меня при этом не покидало ощущение, что каждый защищает свою родословную. А при таком раскладе к единому мнению, конечно, не подойдешь.
Через неделю на заводе снова лекция. И народу собралось не семь-восемь человек, как обычно, а двенадцать. Даже один беспартийный затесался. Сначала выгнать хотели, а потом, пусть сидит, решили. И члены КПСС, и этот беспартийный ни про какие политические события, международные отношения слушать не хотят. На повестке дня один вопрос – от кого произошел человек! И здесь то же самое – никакого единства мнений и в помине! Каждый за своих предков сражается. Не знаю, что делать. Спасибо, слесарь Богданов помог хоть как-то порядок поддерживать. От обезьян не хотят. Никто! Ни сварщики, ни электрики, ни слесаря. Даже формовщики не хотят вести свою родословную от обезьян! Двое согласились считать своим предком медведя, двое – дельфина, один – снежного человека. Трое выбрали инопланетян. Один – кентавра.
Смотрим мы на все это с Богдановым и головами качаем. Остальные выясняют.
На следующем занятии я сразу взял коллектив в жесткую узду.
– Пока мы тут с вами глупостями занимались, – говорю серьезно, – в Иране переворот! Шах бежал из страны, а к власти пришел аятолла Хомейни. Его имя в переводе на русский язык означает «чудо Аллаха».
– Наши им татарина посадили, что ли? – спрашивает Валера.
– Да, вроде, нет. Вообще не наш. В Париже отсиживался. А теперь дорвался до власти, и знаете, что творит?
– Что?
Довольный тем, что удалось направить беседу в нужное русло, я набрал побольше воздуха и…
Слесарь Богданов смущенно кашлянул и почесал затылок.
– А все-таки интересно, – сказал задумчиво. – В прошлый раз мы так и не определились. От кого все-таки произошел человек?!
Из меня весь воздух и вышел.
И вот через много лет, когда накал страстей заметно снизил свой градус и стало необязательно вести свою родословную от обезьян, я всерьез задумался: а ведь, действительно, интересно, от кого произошел человек. Мой хороший знакомый академик Янин сказал однозначно: Значит, и по сей день вопрос остается открытым.
– Конечно, от свиней!
– Это уж точно! – подтвердила его жена Елена Александровна.
– Потому что они умные? – спросил я.
– Не знаю, какие они умные, – ответил Янин, – но чтобы убедиться, стоит посмотреть, что стало с лесом, который рядом с нашими домами. Весь загадили!
Художник Никас Сафронов тоже сказал однозначно:
– От дельфинов.
– Почему?
– Ну, они очень умные, разговорчивые, к людям хорошо относятся, и вообще они мне как-то симпатичней.
Захария Ситчин, тоже наш человек, но уже в Америке – мы и территории им отдаем, и люди наши туда бегут – так вот, Захария Ситчин в своих исследованиях пришел к однозначному выводу, что человек создан «Элохим». Не Богом – это неправильный перевод библейского текста, а Богами по их образу и подобию. Выражаясь современным языком – клонирован. И если так, значит, мы чья-то копия в мироздании. Мне эта версия очень нравится! Выйдешь иной раз поздно вечером, поднимешь лицо к звездному небу – не одни мы во Вселенной! И от этого жить легче становится.
Но выйдешь днем, посмотришь вокруг на все, что у нас здесь творится, и вздрогнешь: Господи, да неужели где-то еще во Вселенной живут такие же раздолбаи, как мы?!
Не верю!
Семья-то большая
– Хорошо, что позвонил! – заторопился Юра, когда я на ночь глядя прорвался к нему сквозь нудную бесконечность коротких гудков. – Завтра у этого мужика две лекции на разных курсах. Я на первую пару не смогу, подойду на вторую, а ты давай к десяти! Посидишь, послушаешь. Потом нам расскажешь.
– И Лешка придет?
– Точно не знаю. Обещал. Он из семьи уходить собирается, – хмыкнул Юра.
– Надо же! – удивился я. – А что случилось? Семья-то большая? Дети есть?
– Большая, большая! Ты все понял?
– Вроде.
– Тогда пока! Там встретимся.
Юра уже водил меня в университет на лекцию популярного преподавателя. Мне очень понравилось, и я попросил Юру пойти еще. Лучше, конечно, вместе. У него там какие-то знакомые среди студентов. Они и говорят, когда лучше. Филолог этот с чудной фамилией очень интересно рассказывает о русской литературе. Его многие приходят послушать.
А вот у Лешки что случилось?! Я и не знал, что он женат. Наши с ним разговоры касались только путешествий. А у него, оказалось, семья рушится. Может, потому его и заносит так далеко на север, что в семье проблемы? А может, наоборот, оттого и проблемы, что заносит…
Аудитория, где должна была, как сказал Юра, состояться первая лекция, показалась мне странно маленькой. Но и народа немного. Может, потому что рано? В прошлый раз и аудитория была большая, и народа полно. Сел я с краешка в первом ряду. Студенты больше задние столы заняли. Я сначала не обратил на это внимание.
Преподаватель вошел, поздоровался.
Читать бесплатно другие книги:
