Человек из чужого времени Сидненко Борис

По дороге на работу он мысленно вернулся к недавно прочитанной памятке.

Семен Ефимович при всей своей автономности и либеральности все же держится поближе к власти, это очевидно. Уж он-то, как никто другой, уважает систему бюрократии. Михаил уже успел обратить внимание на то, что его шеф никому не прощал самовольных выходок и неповиновения. Он знал, что договор, подготовленный им по образцу предыдущего, так понравившегося шефу, будет им завтра забракован. Михаилу будет высказано множество нелестных замечаний, и вообще вопрос о его дальнейшей работе в СП будет поставлен ребром. Именно эти неприятности он и имел в виду. Но неприятности начались гораздо раньше. В Смольный его почему-то не пустили, хотя он работал в другие дни и до десяти вечера, а сейчас еще и девяти не было. Он снова сел в машину и отправился назад, в дворницкую, твердя про себя всего одну фразу: «Ничего, акции верну в сейф завтра с утра, сразу же, как приду на работу».

Стоило Михаилу выехать с Суворовского на Старо-Невский, как он услышал вой милицейских сирен. А вот и площадь Восстания. «Надо их пропустить», – подумал он и принял вправо. Тут же три машины окружили «Волгу» Михаила и прижали ее на площади к гостинице «Октябрьская». Из двух машин (каких именно, Михаил не разглядел, он был в шоковом состоянии, до смерти перепуган) выскочили люди в черных масках, выдернули его наружу и уложили лицом на капот. Несколько человек быстро обследовали всю машину, каждый ее уголок, попутно обыскав его самого с ног до головы. Руки, которыми он опирался на капот автомобиля, проверили только под мышками. Неожиданно прозвучал чей-то голос: «Это не он!» – и все прекратилось. Люди бросились к своим машинам и так же с сиренами стремительно помчались дальше по Невскому проспекту.

Что это было? Михаил выпрямился во весь рост, постоял так минуту-другую, затем обошел машину вокруг, закрыл все двери и багажник, сел за руль. Только сейчас он заметил, что у его «Волги» разбито боковое стекло.

Весь салон был усыпан стеклами, и Михаил сидел на чем-то жестком. Он снова вышел из машины. Оказывается, пострадавший сидел на ключах от собственного автомобиля. Как разбили стекло, выдернули ключи и вернули их назад, он не помнил.

Вокруг машины стал собираться народ. Кто-то предложил закурить, кто-то выпить. Но Михаил только отрицательно мотал головой. Какая-то женщина вычищала разбитые стекла из машины. Вокруг только и слышно было:

– Вот сволочи.

– Что хотят, то и творят.

– На них надо в суд подавать.

– Тогда они его точно прибьют.

– Это точно.

– Беспредельщики.

– Надо радоваться, что легко отделался.

И только один мужчина подошел и шепнул на ухо:

– Это они так пугают. Где-то вы кому-то насолили. Будьте начеку, – он сделал паузу, а потом добавил: – А может, и искали что.

– Что? – так же шепотом спросил Михаил.

– Ну не знаю, – он повел плечами, – может, пистолет какой, газовый. А может быть, валюту или документы какие. Не знаю, вам виднее. Скажите спасибо, что легко отделались.

И он ушел. Михаил успокоился, насколько можно было в таком состоянии. Затем он сказал всем «спасибо», сел за руль, завел мотор и потихоньку поехал. На противоположной стороне площади гаишник штрафовал кого-то за неправильную парковку. В принципе, это можно было сделать и с ним, с Михаилом, ведь он тоже припарковался в неположенном месте. Гаишник это видел, но теперь он даже не смотрел в ту сторону, где находился Михаил, и продолжал демонстративно стоять к нему спиной. «Правильно, здоровее будет. Вот и мне так надо поступать», – подумал Михаил. Хотя он прекрасно понимал, что и дальше будет жить так же, как и раньше, по-прежнему наступая на одни и те же грабли.

Подъезжая к Литейному проспекту, он обратил внимание на серую «девятку», которая прочно сидела у него на хвосте.

Машину в таком виде оставлять на ночь во дворе было нельзя, и он вновь приехал в гараж на Конюшенной. Опять дежурили те же самые крепыши в зеленых пиджаках. Они признали Михаила и без лишних слов пристроили машину «на одну ночь» за пять рублей. Конечно, это было безумно дорого, но зато безопасно. Внутри гаража ему показали, куда поставить «Волгу», взяли деньги и все – ни квитанции, ни жетона взамен. Может быть, наступило такое время – риска наполовину с доверием? Кто его знает. Значит, можно так и стекло поменять?

Михаил подошел к рабочим, которые разбирали какую-то машину по частям, и поинтересовался, нельзя ли вставить боковое стекло в его автомобиль? «Пятьдесят рублей», – не отрываясь от дела, сказал один из них. Пострадавший достал деньги и показал на свою «Волгу»: «Вон на той, черной». – «Заметано». Он не понял, что это значит, но интуитивно угадал, что дело будет сделано.

По дороге, до самой парадной с набережной Невы, Михаил оглядывался по сторонам, не идет ли кто за ним следом. Подойдя к двери в квартиру, он невольно посмотрел на гранитную плитку. Все было, как и прежде, – прочно и на своем месте. Он встал на нее и открыл дверь. Кто-то вошел в парадную. Михаил мигом влетел в квартиру и запер дверь на все замки. Чьи-то шаги тоже затихли. Затем Михаил услышал, как что-то полилось. Ему полегчало. Этот «кто-то» просто-напросто сходил в туалет. Но нервы уже были на пределе. Случай на Невском не выходил у него из головы. Даже не раздеваясь, Михаил лег в постель поверх одеяла и тотчас уснул.

Он проснулся в восемь утра. Это было ужасно поздно. Без мытья, бритья и завтрака Михаил бегом направился в гараж. Там уже дежурили другие люди. Ему пришлось долго объяснять, что он вчера уже все заплатил, что никакой квитанции ему не давали и что вот его документы на машину.

Михаилу выписали квитанцию, взяли еще раз пять рублей и разрешили забрать «Волгу». Было уже около девяти часов.

Слесари только приступили к замене стекла. Хоть здесь не обманули. Михаил понял, что опоздает в аэропорт и Лизу не встретит.

– Уважаемые, я вас очень прошу, помогите мне. Я должен в десять часов быть в аэропорту. Встретить жену. Сделайте что-нибудь. Умоляю вас.

Про акции и Смольный он даже не вспомнил.

– Так быстро мы не управимся, здесь работы еще на час. Ну что, Серега, выручишь мужика?

– Лады. Туда и обратно за двадцатник, устроит?

– Конечно!

– Только учти, я всю ночь не спал, – он добродушно улыбнулся. – Да не бойся, я ведь тоже жить хочу. Поехали.

От Конюшенной площади до Инженерной улицы рукой подать. Вот они и у Симеоновского моста. Михаил тут же вспомнил, как в 1890 году, следуя на работу и возвращаясь с нее, изо дня в день он наблюдал за его реконструкцией. Работы шли быстро и ладно. За короткое время тротуары для пешеходов были вынесены на боковые консоли моста. Именно здесь он стал встречаться со своей девушкой со Старо-Невского летом следующего года. «Будем встречаться на Симеоновском мосту», – сразу же поставила она ему свое условие. Такого рода каприз Михаилу понравился. Они чуть ли не каждый день стояли у парапета и подолгу смотрели на воду и на рыбаков, ловивших рыбу с набережной реки Фонтанки. Дело бессмысленное, но завораживающее.

Миновав мост, они свернули направо. Практически без остановки доехали до Московского проспекта и понеслись по нему прямо в аэропорт.

– Ну вот мы и на финишной прямой, – словно самому себе произнес водитель. Подъезжая к Обводному каналу, он неожиданно спросил:

– Вас никто не должен был сопровождать?

– Не-е-ет, – не понял Михаил.

– Вон там, сзади, серая «девятка». Едет за нами аж от самого гаража, – чуть-чуть помолчав, он добавил: – Ну что, проверим?

– Если только успеем в аэропорт.

– Успеем.

Он лихо перестроился в правый ряд и включил указатель поворотов направо. В принципе, так же Михаил ездил к Армену в офис. Это выглядело весьма убедительно. Он ведь не обращал внимания, когда ездил на «Волге», следят за ним или нет. В очередной раз «девятка» встала позади них. Сразу за поворотом водитель остановил машину и включил аварийные габаритные огни. Преследовавшей их машине ничего иного не оставалось, как проехать мимо в сторону Варшавского вокзала.

Когда поток машин миновал, они развернулись и снова выехали на Московский проспект. Через какие-то пятнадцать минут Михаил уже подъезжал к международному аэропорту «Пулково-2». На площади перед зданием прибытия водитель выбрал место для стоянки и выключил мотор.

– Ну что, подождать?

– Я не знаю, сколько это займет времени.

– Ладно, я не спешу, заодно и прикорну чуток. Когда встретишь жену, разбуди. Я буду здесь, в машине.

Самолет прилетел ровно в десять утра. Михаил уже знал, что на прохождение таможенного контроля уходит не менее получаса.

Он нашел цветочный киоск, купил букет роз, вернулся в зал прибытия пассажиров и стал ждать Лизу. В томительном ожидании минуты превращались в часы. Наконец он ее увидел и от волнения весь задрожал. Сердце вырывалось из груди. Внешне Михаил оставался спокойным. Если бы окружающие знали, что творилось в его голове, то они наверняка вызвали бы врачей и отправили бы беднягу на Пряжку. От волнения он уже сам перестал считать себя абсолютно нормальным. На глазах от нервного перевозбуждения выступили слезы.

Лиза испытывала те же чувства. Она вылетела к нему навстречу со слезами на глазах. Они обнялись и застыли в объятиях посреди прохода. Пассажиры обходили их стороной и что-то ворчали себе под нос на всех языках Европы и Азии. Наконец молодые люди пришли в себя.

– Чуть было не забыл, это тебе, – Михаил протянул Лизе розы.

– Спасибо, любимый. Обожаю тебя. Ты – лучшее, что у меня есть.

– И я тебя очень сильно люблю.

Лиза прижала бутоны цветов к губам, затем еще раз поцеловала его, подхватила под руку и быстро отвела в сторону.

– Через пару часов у меня обратный рейс в Берлин. У меня многоразовая виза. Это очень удобно. Я прилетела, чтобы сказать, как сильно тебя люблю. То, что должно было состояться вчера, обязательно будет. Верь мне и ни о чем плохом не думай. Я скоро вернусь. Осталось всего две недели. Все будет так, как мы хотим, любимый.

Михаил встал как вкопанный. Вот это действительно была шокирующая неприятность.

– Потерпи, любимый. Всего две недели. Так надо.

Лиза с трудом растормошила его.

– Знаешь что, я очень проголодалась, зайдем в ресторан.

Они прошли в ресторан, сели за столик и что-то наспех заказали. Некоторое время молодые люди сидели молча, взявшись за руки, и пристально глядели друг другу в глаза. Все, что они чувствовали, что хотели сказать, что хотели утаить, чтобы не расстраивать другого, – все было написано в их глазах. Наконец Лиза тихо спросила:

– Ну как ты?

– Сама понимаешь, как мне без тебя. А в остальном все хорошо.

– Ну не надо так. Ты разрываешь мне сердце. Всего чуть-чуть. Потерпи, любимый.

Михаил молчал. Он не мог вымолвить ни слова.

– О себе рассказывать не буду. Вот тебе письмо от меня, дома прочитаешь и все узнаешь. Где ты сейчас живешь?

– На Миллионной… На Халтурина. В той самой дворницкой.

– Я тебе позвоню. Теперь можно.

– Ты знаешь, мне кажется, там что-то не так.

– Не может быть, Марина никогда не пойдет ни на какую сделку, а если ее и заставят, то она найдет способ, как нас об этом предупредить.

– Вероятно, я стал мнительным. И все же особенно по телефону не откровенничай. Говори только о любви и о погоде. Обязательно сообщи, когда тебя встречать в следующий раз. Можно даже на работу мне позвонить. Вот мой телефон.

Михаил взял белую салфетку, которая почему-то была разрезана на четыре квадратика, и на одном из них шариковой ручкой записал свой рабочий телефон.

– У тебя были проблемы?

– В это время у всех проблемы. Его надо пережить. Главное, ты береги себя. Если что-то надо сделать, скажи.

– Об этом потом. Какие еще новости?

– Юля улетела в Америку. Марина сделала стрижку, как у принцессы Дианы. Работаю у Семена Ефимовича в Смольном. Катаюсь на черной «Волге». Вот и все мои новости.

– Я чувствую, что ты что-то утаиваешь от меня, ну да ладно. Ты очень огорчен… Я тоже. Береги себя, пожалуйста. Очень прошу, не рискуй.

– У меня ощущение чего-то необъяснимого и неотвратимого.

– Назревают очень нехорошие события. Будь начеку. Может быть, тебе лучше и от работы отказаться. Просто живи в нашей дворницкой, гуляй по городу, ни во что не вмешивайся и жди меня.

– Хорошо, любимая, я так и сделаю.

– В этом конверте вместе с письмом лежит тысяча немецких марок. Это где-то около пяти тысяч рублей. Марина поможет тебе с обменом. Этого тебе должно хватить до моего приезда. А там подумаем, что делать дальше.

Михаил не стал украдкой прятать письмо. Он положил его перед собой на стол и взял Лизины руки в свои. Он грустно и нежно смотрел в глаза любимой девушки, нежно гладил ее пальцы, затем поднес ее руки к губам и поцеловал.

Все, что им принесли, они быстро съели. И Михаил, и Лиза действительно проголодались. К тому же оба сильно нервничали. Им так не хотелось покидать друг друга! У Лизы на глазах появились слезы, но она справилась со своей слабостью и стала пристально смотреть в глаза Михаила. Так же, как это недавно делал Михаил. Они оба испытывали одни и те же чувства, думали об одном и том же, были одним целым. Лиза молчала, она боялась произнести хотя бы одно слово, чтобы не расплакаться. С Михаилом творилось то же самое. Он сдерживал свои эмоции и чувства с огромным трудом, наконец, сделав глубокий вздох, взял себя в руки, рассчитался с официантом и встал из-за стола. Лиза поднялась следом за ним. Они молча пошли на регистрацию в зал вылета. Письмо, которое дала ему Лиза, Михаил положил в нагрудный карман летней куртки. Лиза взяла его левую руку и тотчас обнаружила, что в рукаве рубашки что-то лежит, но и виду не подала. Она лишь улыбнулась ему в ответ и как бы невзначай засунула обе руки в боковой карман его куртки. Затем она игриво обняла Михаила и шепнула на ухо:

– Эту пленку надо спрятать в очень надежном месте. В ней твоя и моя безопасность.

– Или опасность.

– Ну что ты, милый, будь оптимистом, улыбайся. И жди меня. Я тебя очень сильно люблю.

– И я тебя тоже.

Теперь он понял, что означает маленький круглый предмет, который она так таинственно переложила в кармане в его руку. Этого было достаточно для того, чтобы понять, насколько и ей нелегко. Они не стали взваливать свои проблемы друг на друга, решив, что не следует обременять любимого человека собственной обузой. Они оба нуждались в помощи, но не могли даже намекнуть на свои проблемы. И Михаил, и Лиза хорошо знали, что пока помочь друг другу они не могут. Им надо было самостоятельно выстоять и выдержать эти две недели, чтобы потом все решать сообща. Их силой и опорой была любовь.

Они стояли перед выходом на регистрацию. Лиза обняла Михаила и стала спокойно шептать на ухо.

– Ты запомнил человека, который сообщил тебе о моем прилете?

– Да, – так же шепотом ответил он.

– Это очень хороший человек. Это мой брат, сводный, по первому браку отца. В самом крайнем случае обратишься к нему. Запомни номер его телефона, – она внятно назвала семизначное число. – Запомнил?

– Да.

– Этот телефон на прослушивании, поэтому скажешь так. «Я от Лизы. У нее снова обострение гастрита. Просила помочь с лекарством». Он все поймет. Он знает о тебе все то, что знает о тебе куратор. Может быть, даже больше. Это все, что тебе надо знать. Запомни, он все придумает сам. Никакой самодеятельности. Хорошо?

– Да.

– Господи, что я говорю, ты же никогда и ни к кому не обратишься за помощью. Береги себя!

– И ты береги себя. Мне без тебя не жить.

– Я люблю тебя. Будь осторожен.

– И я тебя очень люблю.

– До свидания, любимый, мне пора.

– До свидания, любовь моя. Я дождусь тебя. Все будет хорошо.

– Не сомневаюсь.

Она еще раз поцеловала его и скрылась в общей толпе пассажиров, улетающих в Берлин.

Михаил вышел из аэропорта. На стоянке он разбудил водителя и сел в машину.

– Ну и где же жена?

– Она улетела обратно.

– Что, неправильно встретил? – пошутил он. – Дает вторую попытку?

– Вроде того.

– Ну ладно, поехали обратно.

До Конюшенной площади они добирались в два раза дольше. Набережная Фонтанки была плотно забита машинами, и они ехали медленно, с частыми остановками.

– Ни езда, а похоронное шествие, – в сердцах произнес водитель.

В гараже Михаил рассчитался с водителем, добавив к сумме еще пять рублей. «Волга» была готова. В Смольный он приехал в два часа дня. Первое, что сказал Михаилу разъяренный Семен Ефимович, было:

– Что за чушь вы тут написали? И что это за выходки?

– Я забирал машину из ремонта и ездил в аэропорт. А написал я контракт по типовому образцу, как и до этого на поставку «Вольво».

– Еще одна такая выходка, и у нас будет серьезный разговор.

– А сейчас, надо полагать, у нас обычная дружеская беседа.

– Не забывайтесь, дорогой! И знайте свое место!

– Я все понял.

– Так-то лучше, – сказал он обычным вежливым тоном, теперь это действительно походило на дружескую беседу. – Ну ладно, погорячились, и будет. Принимайтесь за работу. Заберите контракт и откорректируйте его согласно моим комментариям. Пусть это будет в первый и в последний раз. Больше я такую выходку не потерплю.

– Хорошо.

– Сходите пообедайте. В системе все должно работать как часы. Сегодня были перебои с электричеством и обеденный перерыв сдвинули. Столовая работает до трех. Еще успеете. Все должно быть так, как установлено порядком. И не следует этот порядок нарушать. Не противопоставляйте себя системе. Она сотрет вас в порошок.

Михаил это знал. Он не стал говорить, что уже пообедал с Лизой, но от предложения, скорее похожего на распоряжение, не отказался. Михаил чувствовал, что шеф ищет перемирия. Да и ему самому надо было прийти в себя, пережить и осмыслить то, что сегодня произошло. Для того чтобы вернуть чужие бумаги на прежнее место, достать свои рабочие документы и системный блок компьютера понадобилась всего пара минут.

В буфете он купил банку импортной тушенки и упаковку спагетти. Теперь можно было не беспокоиться об ужине. Михаил вышел во двор через шестой подъезд и на тенистой аллее, окружающей сзади и по бокам Смольный собор, встретил Елизавету Аркадьевну. Она сидела на скамейке и выглядела совсем по-другому. В ней не было заносчивости и высокомерия. По лицу было видно, что на душе у нее не все гладко.

– Не проходите мимо Елизаветы второй. Присаживайтесь, господин Петров.

– У вас что-то случилось?

– Почему вы так решили?

– Не знаю, мне так показалось.

– Это не ответ. Вы меня так ни разу и не назвали по имени. Просто по имени и без отчества. Скажите откровенно, что вы вообще думаете обо мне?

– Честно?

– Так спрашивают дети, а не взрослые люди, – грустно улыбнувшись, заметила девушка.

– Последнее время я вообще боюсь откровенничать.

– Почему?

– Так тоже спрашивают дети, – Михаил тоже улыбнулся в ответ. – Время какое-то сейчас малопорядочное. И люди такие же. Но вам я верю. Это и есть мой ответ на ваш вопрос.

– Честно?

– Очень честно.

– А что вы думаете о Елизавете?

– О какой? – не понял Михаил.

– О любой.

– Мне сейчас так плохо, что только это имя меня и греет.

– Откровенность за откровенность. Я в курсе ваших проблем и сочувствую.

– Спасибо, – он немного помолчал, а затем тихо произнес: – Это имя действительно для меня очень много значит.

Михаил на какое-то время задумался и наконец продолжил: – Давным-давно я влюбился в одну девушку со Старо-Невского только потому, что ее звали Елизаветой, так как до нее я был безнадежно влюблен в самую первую в моей жизни Елизавету – великую княгиню дома Романовых, родную сестру Александры Федоровны. Я увидел ее на церемонии по случаю назначения Сергея Александровича Романова генерал-губернатором Москвы. Стоял рядом, почти как сейчас с вами.

– Да что вы говорите! То есть совсем рядом и в девятнадцатом веке?

– Не смейтесь. За чувства и полет фантазии осуждать нельзя. Дайте человеку помечтать.

– Мне приятно, когда вы мечтаете. Это у вас здорово получается.

– И еще раз спасибо. Как бы там ни было, но безусловным фактом является то, что обе сестры были ослепительно красивые женщины. И немудрено, что Сергей и Николай Романовы влюбились в них с первого взгляда. Одна из них стала женой градоначальника Москвы, а вторая – женой последнего императора России. Влюбиться с первого взгляда, потерять голову, тут же признаться в любви и повести свою любовь к алтарю – это большая редкость. Это царская прихоть.

– Да уж, не для простых смертных.

– Когда я увидел Елизавету Федоровну, то потерял все – и голову, и разум, и покой. Я завидовал ее мужу и ревновал к самому генерал-губернатору. Все мы когда-то впервые в своей жизни влюбляемся безответно и так, словно это самое-самое и единственное. Любовь и страдание живут в одном доме. Идя к ним в гости, никогда не знаешь, кого из них застанешь дома. Но время лечит, и на смену старой приходит новая любовь. Так продолжается до тех пор, пока ты не найдешь действительно единственную и настоящую Елизавету.

– Надеюсь, вы сейчас никого конкретного не имеете в виду?

– Именно сейчас – нет. Это аллегория. И все же каждая влюбленность остается в памяти навсегда.

– Это прекрасно, Михаил.

– Несомненно. Женщины окружают мужчин не для соблазна, а для того, чтобы мужчины ощутили всю прелесть и красоту жизни. По-настоящему надо любить только одну женщину, но не замечать красоту и прелесть других женщин – это ханжество. Главное – не жить прошлым и не возвращаться к нему. И очень бережно следует относиться к своим желаниям.

– Бойтесь своих желаний, они могут исполниться.

– Вот именно! Желания сбываются всегда, но уже сильно искаженные во времени. Опытное и потертое настоящее оказывается намного хуже наивного и искреннего прошлого. В памяти мы идеализируем чей-то образ, а в реальной жизни он оказывается много хуже, и нашему герою уже не подстроиться под нафантазированный эталон мечтателя.

– Самое забавное, что со мной это произошло. Я действительно вышла замуж за свою первую любовь после продолжительной разлуки. Мои фантазии оказались намного ярче.

– Это как хорошая книга, героиня которой затронула сердце, запала в душу и осталась там на всю жизнь.

– С одной лишь разницей: про книгу рассказывать можно сколько угодно, а про прежнюю любовь лучше и не пробовать.

– Да, и герои книг застывают в своих образах, а реальные люди стареют и с годами изрядно меняются.

– Но любовь-то не стареет.

– Это верно. В своей Елизавете я не ошибся. Совсем недавно я узнал о ее трагической судьбе. Мне до сих пор тяжело об этом говорить. Вы только представьте себе. Москва, 1905-й год. Террорист Иван Каляев в клочья разносит бомбой тело генерал-губернатора. Елизавета Федоровна собирает мужа по кусочкам и еще после этого она приходит к убийце в тюрьму, приносит ему Евангелие и прощает его. Ее отвергают, и она уходит в монастырь отмаливать грех убийцы. Все свое состояние, драгоценности и украшения продает, а на вырученные деньги устраивает жизнь нищих и обездоленных. Обходит кабаки Хитрова рынка и уговаривает опустившихся людей отдать ей своих детей на воспитание. Принимает в монастырь падших и отчаявшихся в жизни женщин и обращает их к Богу. Создает приюты, больницу, народные квартиры. Одевается просто, живет скромно, – Михаил замолчал. Елизавета Аркадьевна тоже молчала. После продолжительной паузы он снова заговорил. – Ответьте мне на один вопрос: кто из современной знати, из высокопоставленных дам, из тех, кто называет себя элитой российского общества, способен на такое?

– Никто.

– Вот и я так думаю.

– Вы идеалист. Или все же романтик?

– Я – вшивый интеллигент.

– У вас что, ностальгия о прошлом или вы пишете дамский роман?

– Ни то и ни другое. Я говорю об идеальных женщинах. Я говорю о том, что из истории мы выбираем совершенно иные ценности.

– Об идеальных мужчинах тоже можно говорить часами. Только где они? Знаете что, Михаил, давайте сходим с вами в выходные в Петропавловскую крепость. Заодно и на диковинного Петра I посмотрим. Тоже ведь – идеальный мужчина.

– А что на это скажет ваш муж? Или вы и его предлагаете взять с нами за компанию?

– Мужа не будет. Вам беспокоиться не следует. Все решаю я. Сама. Кроме того, поговорим о том, что он мне вчера рассказал про вас.

– Про меня?

– Итак?

– Больше того, что я знаю, он вам рассказать обо мне не мог, – и немного помолчав, Михаил добавил: – Я согласен. В субботу, в 11 часов вам будет удобно?

– Мне удобно в любое время. Спасибо за приятную беседу и до встречи у пушки.

Дома Михаил долго думал, что ему делать с микропленкой. Он не знал, куда ее спрятать. Вновь в голову пришла коварная мысль: «А что если это повод, предлог указать сыщикам на то место, где я прячу бумаги Михаила?» И тотчас ему стало жутко стыдно. Как он мог хоть на один миг усомниться в своей любимой, в том человеке, который был для него и смыслом жизни, и самой жизнью! Он был в полном отчаянии. «А что если ее заставили, пригрозили и ради моей, ради нашей безопасности она пошла на такой шаг?.. Нет-нет, такого быть не может. В этой пленке наверняка и впрямь что-то очень важное… Юля! Вот кто мне поможет».

Михаил не знал, что Лизу в аэропорту подвергли унизительной процедуре тщательного досмотра. С раздеванием и полным обследованием всех ее вещей и каждого уголочка ее тела.

При этом Лиза не проронила ни слова. Про себя она повторяла всего лишь одну фразу: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».