«Девианты» Танк Таня

Яблонская и Кудряшов лишь разочарованно переглянулись.

На следующее утро, как и было обещано, Яблонская получила по электронке статью о сомалийском пирате эмского происхождения. Опять неизвестно какими способами вездесущий Светлов откопал в Москве родителей корсара, которые 19 лет назад вывезли из Эмска забавного семилетнего Витюшку, а сейчас утверждали, что их сын Виктор Комиссаров бороздит просторы океана под флагом Веселого Роджера.

Прочитав материал Светлова, помимо редакторского восторга Яна ощутила еще и некоторую журналистскую зависть. Да-да, зависть и что-то вроде недоумения. В свое время она считалась самой пробивной в Эмске акулой пера и не раз раскапывала такие темы, что ей потом обрывали телефоны сотрудники федеральных газет и телеканалов. Но сейчас Яна готова была поставить «nihil» на всем своем корреспондентском прошлом. Что значили все ее герои и сюжеты по сравнению с темами Светлова? Это были сплошь банальщина, серость и зевота.

Но почему ей, при всем ее старании и настойчивости никогда и нигде не встретился хоть самый завалящий отшельник? Пусть не байкальский, пусть не бывший балерон, пусть без шаманского проклятия… И то было бы отлично.

А уж пират — это вообще высший пилотаж. И как только Светлов это делает? Да, списки заложников вроде бы публиковались, и если покопаться в Интернете, их, наверно, можно найти. Но разве где-то появлялся поименный перечень пиратов? Скорее всего, никто кроме самих флибустьеров и не знает, сколько их там народу и как кого зовут. Дальше. Откуда Комиссаровы-старшие могли узнать, что их сын затесался в корсары? Неужели он им письмецо прислал: «Здравствуйте, мама и папа. Сбылось пророчество химички Валентины Ивановны — ваш любимый сын Витюшка попал в плохую компанию. Не ищите меня более — от горестей земных сердце мое ожесточилось, и я стал пиратом…»? Да ну, какие могут быть письма? Не с освобожденными же заложниками они переправляют их в цивилизацию?

Другой вариант. Допустим, мама и папа Комиссаровы увидели по телевизору сюжет — например, про передачу выкупа — и в одном из смуглых бандитов признали своего голубоглазого «сыночку». Но разве проходил хоть один телерепортаж, в котором можно было рассмотреть лица пиратов? Не привиделось ли чего несчастным родителям? Их беспутный сын, девять лет назад покинувший родной дом, сейчас мог быть где угодно. Хоть в Земском собрании Новохоперска, хоть в колонии строгого режима в Сусумане, хоть в мать сырой земле.

Но допустим, родители какими-то неисповедимыми путями узнали, что их сын стал пиратом. Но как об этом стало известно Роману Светлову? Тот вариант, что Комиссаровы-старшие сами вышли на журналистов с этой информацией, отпадает. Такая «бомба» за день облетела бы весь мир! «Сомалийский пират вырос в семье московских интеллигентов». Звучит!

Значит, остается только одна альтернатива: Светлов каким-то образом сам вышел на Комиссаровых и завладел эксклюзивной информацией. Но как, скажите на милость, он это сделал? Дорого бы Яна дала за то, чтобы хоть краешком глаза заглянуть на журналистскую кухню таинственного Светлова.

— Олег, я просто извелась вся, как будто с чем-то непостижимым столкнулась, — за обедом изливала она душу Кудряшову. — Даже инопланетяне и снежный человек кажутся мне понятнее, чем Светлов. Это же просто гений какой-то с паранормальными способностями! А что, это идея. Может, он читает мысли людей или практикует какие-нибудь выходы в астрал, общается с духами умерших. Тогда, конечно, нет ничего удивительного в том, что он вышел на Комиссаровых! Он просто просканировал их сознание, считал информацию и…

— Ян, я тебя умоляю…

— А что, Олег? Взять даже этот его нездоровый интерес к шаманам и колдунам… Точно, все складывается одно к одному!

— Ну, я в экстрасенсов не верю, — рассудил Кудряшов. — И мой жизненный опыт подсказывает, что со временем все непостижимое объясняется самым прозаическим образом. Все окажется очень и очень просто, Ян. Попомни мои слова.

Но Яблонская лишь махнула рукой:

— Ты вот лучше подумай, что он в РУВД делал. О, идея! Может, он ходил заявление писать на незаконное использование его интеллектуальной собственности Николаем Юрьевичем Пащенко? Знаешь, я больше не буду гадать на кофейной гуще, а честно и откровенно напишу обо всем самому Светлову. Пусть открывает личико!

А в это время Кузьмин допытывался у Крикуненко:

— Ну как, Анжелика Серафимовна? Я в тот раз забыл вас спросить: как вы со Светловым-то пообщались?

— Прекрасно, благодарю вас, — сухо отвечала та, не отрывая глаз от монитора.

— Высказали ему мой нереспект? Передали, что по пятницам в шесть мы, как и раньше, собираемся в «Стельке»?

— Да вы, Антон, так и не хотите понять, что тот Светлов, которого вы знали и тот, который есть сейчас — два абсолютно разных человека…

— В смысле? — Кузьмин чуть не поперхнулся слюной. — Так это не тот Светлов, что ли? Тогда гоните обратно мой стольник.

— Да нет же! Право слово, вы невыносимы. Все-то воспринимаете буквально, не понимаете художественных фигур речи… А ведь я просто пыталась донести до вас интеллигентным русским языком, что нынче Роман не посещает сомнительных вертепов и, пардон, не ужирается дешевой водярой, а вкушает благородные вина.

— Еще скажите, что он амброзию, блин, вкушает! — рассмеялся Кузьмин. — Но раз он такой богатый, мог бы тогда мой стольник и не брать. Мне он как раз пригодился бы сегодня, чтобы ужраться дешевой водярой в сомнительном вертепе.

Вопилов и Филатов громко заржали шутке приятеля — они находились в нетерпеливом ожидании вечера и похода в «Стельку».

Тут в корреспондентскую ввалился Ростунов и с порога завел на повышенных тонах:

— Это беспредел! У меня из холодильника сперли полбатона краковской!

— Я не стала говорить, но у меня тоже позавчера два йогурта свистнули, — добавила Корикова.

— А я купил на оптовом упаковку доширака, — пробасил Филатов. — Сегодня утром позырил — двух пакетов нет.

— И у меня, кажется, приватизировали пакетик кофе со сливками. Какая низость — брать без спросу у товарищей! — выступила и Крикуненко. — Ведь этот бессовестный некто должен понимать, что я не Билл Гейтс и даже не Роман Абрамович, чтобы отпаивать всех жаждущих дорогими напитками.

— А начальству абсолютно по хрен! — орал Ростунов. — Пока у Яблонской или Кармана не спиониздят что-нибудь, они и не почешутся!

— И так, Алексис, было во все времена, — скорбно заключила Анжелика. — Сытый не разумел голодного, а власть предержащий безнаказанно попирал холопа…

Тут Вопилов красноречивыми жестами изобразил процесс попрания, и все рассмеялись.

Ближе к вечеру Яблонская получила от Светлова ответ на свое письмо. Послание было исполнено достоинства и легкого благородного негодования. Так, Роман отказывался понимать, почему его честное имя обросло самыми нелепыми слухами, и с какой стати его скромную персону склоняют на www.gav-no.ru. Да, пока он не имеет возможности выступить с открытым забралом — к тому его вынуждают обстоятельства, связанные с последним журналистским расследованием. Он пострадал и продолжает страдать за правду. И только по этой и никакой другой причине он держит в тайне место своего пребывания и не дает никаких контактных данных. И лишь поэтому вчера он воспользовался первым попавшимся компьютером, чтобы выйти на связь с Яблонской. Да, он действительно был в РУВД — но он, кажется, русским языком сказал, что испытывает некоторые проблемы в связи со своими смелыми выступлениями в СМИ.

Что же касается договора, который якобы он вот-вот должен подписать с «Помелом», то это просто ложь, ввиду своей абсурдности не заслуживающая никакого опровержения.

Завершая письмо, Светлов обращался к Яне с просьбой:

«Был бы вам очень благодарен, если бы вы донесли все сказанное мной до своего коллектива. К сожалению, за последние месяц-полтора я выслушал о себе столько небылиц, что с нетерпением жду того часа, когда смогу, не скрываясь, выйти к коллегам и честно, без утайки, ответить на все их вопросы. Знали бы вы, как меня самого гнетет эта двойная жизнь. Но тучи непременно рассеются, обстоятельства переменятся к лучшему, и вы не пожалеете, что некогда поверили в искренность моих слов».

Просто раздавленная великодушием Светлова, Яблонская распечатала письмо и поставила его на стол в держатель для бумаг. Но, подумав, сложила вчетверо и убрала в сумку.

В дверь заскреблись. Это была манера Кармана Ивановича, который все делал как-то крадучись, неявно, исподволь.

— Взойдите! — шутовским басом гаркнула Яблонская.

Лукаво улыбаясь — а это была еще одна манера гендиректора — Карман Иваныч на мягких лапках прошествовал к Яниному столу. Он никогда не начинал говорить о делах сразу же, обязательно несколько минут кружил близ да около, что Яну иногда смешило, но чаще раздражало.

— Я тут насчет Рыковой, — заговорил он, высказавшись на все возможные пространные темы, которые только пришли ему на ум. — Подожди, пожалуйста, еще немножко. Прямо сейчас я никак не могу ее уволить.

— Это почему? Все вкалывают в поте лица, лишь она одна шлангуется по соляриям и торговым центрам. Это балласт, от которого надо избавляться.

— Условно говоря, поступили некоторые указания, — и Карман показал пальцем наверх. — Хозяин против.

Три года назад Сан Саныч продал «Девиантные» молодому бизнесмену Денису Еремину, который с переменным успехом подвизался сразу на нескольких поприщах. У него была сеть демократичных кафе, производство спортивной одежды, три фитнес-центра, две автомойки и контрольный пакет акций местного хладокомбината. Для полного счастья 35-летнему Еремину не хватало только одного — чтобы о нем говорили еще и как о медиамагнате.

— Хозяин? А ему-то какое дело до Рыковой? Да он, наверно, и не знает о ее существовании, — хмыкнула Яблонская.

— Поверь уж мне, Яночка, что знает, и прекрасно, — вздохнул Карман и опустил взгляд долу. — Жаль, что не могу сказать тебе всего…

— Ты на что намекаешь-то? У Дениса с ней типа роман?

— Условно говоря, — выдавил из себя Карман. — Что-то вроде этого.

— Понятно… Ну, забери ее тогда к себе в рекламный отдел, чтобы она тут мне глаза не мозолила. Ей, по-моему, никакой разницы. А Калиманова мне уже всю плешь проела, что им нужен журналист под рекламные статьи. Уж на это у Рыковой мозгов хватит.

— Нет, нет, что ты, — Карман Иваныч словно испугался. — В рекламный отдел ее никак нельзя. И Калиманова уже передумала насчет журналиста. Не надо им никого.

— И давно у тебя Калиманова сама все решает? — насмешливо обронила Яблонская. — Не много ли ты ей воли дал? Кстати, я как раз пишу на нее докладную. На график она вообще забила, навадилась в обход меня какие-то модульки таскать на верстку. Хорошо хоть мне Кудряшов вовремя сигнализирует. Смотри, Карман, иной раз мы не усмотрим, а она что-нибудь такое в газету протащит, что нас на фиг закроют!

— Я прослежу, прослежу, — забубнил Карман. Ему явно не хотелось обсуждать работу рекламного отдела. В последнее время он даже не знал, под каким соусом спросить у Каки, почему ее рекламщики стали приносить так мало денег. Он побаивался ненароком нанести любимой женщине психологическую травму.

— Я что зашел-то? — вдруг вспомнил он. — Условно говоря, Хозяин Светловым интересуется. Сказал, чтобы ему встречу с ним организовали. Дай мне его телефончик, я договорюсь.

— Телефончик?! — вскричала Яна. — Ну ты раскатил губу. А не хочешь ли «левую» аську или подставную электронку? Светлов окончательно ушел в подполье. У меня на него нет никаких выходов. Он сам проявляется, когда ему надо.

— Вот оно как, — задумался Карман и выудил из кармана «Белочку». — А мне тут источники доложили, что кое-кто из ваших с ним тесно общается. Анжелика Серафимовна, например. Давай вызови ее на разговор. Пусть колется насчет телефончика-то.

— Знаешь что? Тебе надо — ты и вызывай. Шустрый больно чужими руками жар загребать. Ничего мы у нее не допросимся.

— Ладно, я тогда с другого бока попробую, — вздохнул Карман, комкая фантик. — Мне этот телефончик позарез достать нужно…

А через полчаса Яблонская рассказывала Кудряшову о послании Светлова.

— Надеюсь, ты не собираешься выступать перед коллективом, как он предлагает? — сказал Олег.

— Именно. Как раз и собиралась выступить. А что в этом плохого? Мне надоели все эти слушки и шепотки. И я готова сказать коллективу всю правду.

— Правду? Почему ты так уверена, что Светлов говорит правду?

Яна стушевалась.

— Почему уверена? — продолжила она через пару секунд. — Просто потому, что я это чувствую. Мне интуиция подсказывает, что он не врет. Олег, ну ведь все сходится, всему Светлов дает человеческое объяснение. А мы, как дураки, трясли вчера этого Славика… Даже перед Ромкой неудобно, как будто мы его выслеживали.

— Ты главный редактор, тебе решать, — рассудил Кудряшов. — Но я бы на твоем месте не шел в том направлении, в котором он тебя подталкивает. Хотя бы из вредности.

Но Яблонская выслушала Кудряшова и только. Через Серову она попросила народ собраться в корреспондентской в 17.00.

— Жопой чую, гонорарный фонд урежут, — Ростунов эмоционально делился догадками с Вопиловым и Кузьминым. — Поигрался нами Хозяин и все, решил перекрыть кислород. Выживайте типа сами как хотите. У вас, на всякий случай, рекламный отдел есть. Пусть вам кормовую базу и обеспечивает.

— Рекламный отдел только ногти красит да на «Одноклассниках» зависает, — бросила Колчина.

— Гнать их надо ссаными тряпками, — поддакнул Вопилов. — Только Ксеньку и Вероничку оставить…

Яблонская предстала перед подчиненными в пять минут шестого. Поймав чуть укоризненный взгляд Кудряшова и сдержанно-заинтересованный — Серовой — она начала:

— Вот уже месяц в эмских СМИ только и разговоров, что о некоем Романе Светлове. И некоторые из вас настолько увлеклись собиранием слухов и их вольным изложением, что забыли о своих непосредственных обязанностях. Все забили на поиск новостей, тексты пишем левой ногой, по пять раз на дню гоняем чаи… Но не думайте, что все это сойдет вам с рук. Каждый ваш промах я записываю, — Яна потрясла блокнотом. — И все будет обязательно учтено при начислении премии. Что такое, Юля? Вы чем-то недовольны? А я бы на вашем месте молчала в тряпочку — работаете через пень-колоду, уже полгода балансируете на грани вылета. Алексей, тоже что-то хотите сказать? Уж знаете, чья бы корова мычала… Антон, не перебивайте меня! К вам у меня вообще серьезный разговор назрел… Но я собрала вас по другому поводу. Я хочу сообщить вам всю правду о Романе Светлове, чтобы вы, наконец, успокоились и занялись газетой.

— А вы знакомы со Светловым, Яна Яковлевна? — не выдержала Корикова.

— Да, знакома, — без тени сомнения отрапортовала Яблонская. — И могу сказать, что он не только прекрасный журналист, но и замечательный человек. Но, к сожалению, сейчас Роман вынужден скрывать, где находится. Вы, конечно же, читали его журналистское расследование о хищениях в Минобороны… Сейчас мы с Ромой каждый день общаемся по аське и созваниваемся. И вот он попросил меня донести до вас: все, что о нем сейчас говорят и пишут на форуме, не имеет ни малейшего отношения к действительности.

— Яна Яковлевна! Вы говорите, что общаетесь с ним. Почему же тогда он отдал свою статью не нам, а в «Помело»? — пискнула со своего места Юлечка Колчина.

— Почему? — Яна растерялась. — Ну, мало ли с кем я по-дружески общаюсь. Я вон у Глеба Пьяных интервью брала. Но это же не значит, что он должен что-то писать для «Девиантных»!

— Яна Яковлевна, а вот вы с ним общаетесь, — подал голос Антон Кузьмин. — Скажите тогда, ради Бога, сбрил он свой черный ирокез или так и ходит?

Кровь ударила Яблонской в лицо. Она лихорадочно подыскивала обтекаемый ответ, как вдруг очень кстати в дискуссию вступила Крикуненко:

— Антон, ну что вы несете? Какой еще черный ирокез? Могу поклясться всеми богами Олимпа во главе со всемогущим Зевесом, что у моего друга Романа никогда не было черного ирокеза!

— Ну вот видишь, Антон, Анжелика Серафимовна и ответила на твой вопрос, — с чувством облегчения улыбнулась Яблонская.

— Отлично, а какая же сейчас у Светлова прическа? А, Анжелика Серафимовна? — не унимался Кузьмин.

— Не собираюсь перемывать кости своим друзьям и тем паче — обсуждать их внешность, — завелась Крикуненко. — Какую прическу носит Ромочка — это его личное дело. Тем более, вы слышали, что сказала Яна Яковлевна — человек оставил большой свет. Поэтому, возможно, в целях конспирации он вынужден менять имидж каждую неделю.

— Но на прошлой-то неделе, когда вы с ним виделись, у него какой был причесон? — настаивал Кузьмин. — Что, жалко сказать что ли?

— Все, что я могу вам сказать, мой юный друг — это то, что на прошлой неделе никакого ирокеза у него не было! — выпалила Крикуненко.

— И уверяю вас, Антон, на этой неделе он тоже не вырос! — отчаянно блефуя, заключила Яна.

— Да это было бы просто смешно — при его-то росте, — усмехнулась Крикуненко.

— Очень даже прикольно он смотрелся с ирокезом при своем росте, — настаивал Кузьмин.

— А я вам скажу, что при таком росте люди со вкусом, к коим я, безусловно, причисляю и моего друга Романа, носят только гладкие прически! — не уступала Крикуненко.

— Все, пора закругляться, — неожиданно подал голос Кудряшов. — Иначе через пять минут мы начнем обсуждать, какие трусы сейчас носит Светлов.

— Всем спасибо, все свободны! — провозгласила Яблонская.

— А я так и не поняла, какого он роста, — пробормотала Корикова, но ее голос потонул в общем шуме.

Этим же вечером в дверь Анжелики Серафимовны позвонили. Хозяйка прильнула к глазку и остолбенела:

— Карман… Ой, Норманн Иваныч! Какими судьбами! Извините, я не одета. Через минуту открою, — и бросилась в спальню.

На самом деле Анжелика не ходила по квартире голой. Другое дело, что ее фланелевый халат имел самый затрапезный вид, а плюшевые шлепки на три размера больше настойчиво просили каши. В шкафу царил хаос, и Крикуненко не сразу удалось выудить из кома тряпья какие-то менее мятые джинсы. «Жаль, жаль, что не купила тогда на корейском рынке тот шелковый халатик, — подумала Крикуненко. — И вот, пожалуйста — не в чем встретить дорогого гостя».

Щелкнул замок, и Анжелика Серафимовна узрела чуть смущенного и чуть поддатого Кармана с тортом и цветами в руках, а тот — значительно менее пафосную, чем обычно, Крикуненко. Из зала доносились позывные «Поля чудес», а с кухни тянуло жареной картошкой.

— Я только что закончила прослушивать Берлиоза, — как бы оправдываясь, залепетала Анжелика. — И буквально на одну минуточку переключила свой любимый канал «Культура» — глянуть, не сбрил ли усы Якубович. Не спрашиваю, зачем пожаловали, а приглашаю со мной отужинать.

Карман охотно согласился.

— По рюмочке в честь пятницы? — и он достал из портфеля дорогой кожи четверку посредственного коньяка.

— С хорошим человеком да под приятную беседу не откажусь, — просияла Анжелика. — Чего к картошечке прикажете? Вообще-то, я уже два года исповедую вегетарианство, но граммов двести «Краковской» для желанных гостей всегда держу. Не желаете ли также йогуртов? Имеется парочка — чернично-земляничный и маракуйя-папайя.

— Йогурты — отказать, а колбасы постругайте, — согласился Карман Иваныч.

Картошка была чуть недожарена, местами пригорела, к тому же конкретно пересолена, но Карман был голоден.

— Позвольте спросить, чем обязана столь неожиданному визиту? — кокетливо поинтересовалась Крикуненко, принимаясь за фирменные фокусы с коньяком. Что уж только она ни выделывала с рюмкой, чтобы полнее оценить букет второсортного напитка — и катала между ладонями, и нагревала стекло бокала дыханием, и подносила к лампе — полюбоваться игрой цвета.

— Что ж, секрета нет, — развел руками Карман. — Зашел потолковать… о Пушкине. Условно говоря.

— О Пушкине? — Крикуненко застыла в недоумении. — То есть?

— Да-с, об Александре Сергеевиче Пушкине, нашем всем! — заключил Карман и обновил рюмки.

— Позвольте, а при чем здесь я? — продолжала недоумевать Анжелика.

— Ну как при чем? Условно говоря, слава о вашей высокой культуре и широком кругозоре давно вышла за пределы редакции, — обычно немногословный Карман вдруг ощутил прилив вдохновения. — А мне, знаете ли, порой хочется отвлечься от счетов-фактур и налоговых деклараций. И утолить, так сказать, духовный голод, — и Карман ткнул вилкой в кусок «Краковской».

— Хорошо, давайте побеседуем о Пушкине, — недоверчиво сказала Крикуненко. — Что же вас интересует? Может быть, история создания гениальных строк «Я помню чудное мгновенье»? Извольте. В живописном парке псковских помещиков Осиповых-Вульф молодой Саша Пушкин встречает ангельской красоты и высокой же нравственности молодую женщину. Ее цветущая юность принесена в жертву грубому солдафону, и бедняжка несчастлива как камни…

— Это я знаю, — перебил ее Карман. — В школе проходили. Но она ему сразу не дала, а когда дала потом, в Питере, Пушкин написал о ней в своем дневнике всего три строчки. Не вспомню сейчас точно, но дурой она оказалась первостатейной — это факт.

— Скажите, пожалуйста! — выпала в осадок Крикуненко. — Так-таки и… дала?

— Ну да, на каком-то сундуке в прихожей. Условно говоря, она возомнила себя эмансипе, решила переводами заниматься и загрести на этом кучу бабла. Да хреновая из нее переводчица вышла — правильно, мозги-то шелухой были забиты, Шиповниками да Иммортелями. Так она своих бойфрендов называла. И вот пошла она к Саше Пушкину, чтобы он по блату какой-нибудь калым ей подкинул. Ну, а он, условно говоря, не растерялся…

— А вы, Норманн Иванович, интеллектуал. Ни за что бы не подумала, что у вас могут быть такие познания о светиле русской поэзии. Позвольте полюбопытствовать, что читали, из каких источников, так сказать, черпали?

— Да не читал я ничего. Когда мне! Приятель рассказывал. Давно. Классный парень. Но потом я потерял его из виду и до сих пор так и не нашел. Прямо хоть в передачу «Ищу тебя» письмо пиши! — И Карман драматически задвигал мышцами лица, словно пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами.

— Ну что вы, право, не убивайтесь так. Воздастся вам за ваши страдания, и друг ваш обязательно отыщется!

— Только если вы пожелаете мне помочь, Анжелика Серафимовна, — и Карман по третьему разу обновил рюмки.

— Только прикажите! — пылко ответила Крикуненко. — Все, что в моих силах, сделаю. Все, что в сердце моем, принесу на алтарь святой дружбы!

— Я не приму ваших жертв, Анжелика Серафимовна. Молю вас лишь о самой малости — дайте телефончик Романа Светлова, — Карман произнес это с таким видом, как будто бы попросил Крикуненко передать ему солонку.

— Романа Светлова? А причем здесь он?

— Ну как при чем? Условно говоря, он и есть тот самый утраченный друг. Что вам стоит, Анжелика Серафимовна? А я буду безмерно счастлив.

— И не просите, Норманн Иванович. Нет, нет и нет! Это не моя тайна. Могу лишь передать моему другу Роману Светлову, что вы желаете с ним встретиться.

— Значит, нет? — Карман прикидывал, что делать дальше. — Окончательно и бесповоротно?

Анжелика вскинула голову и уставилась куда-то в сторону — давала понять, что разговор на эту тему закончен. Как вдруг Карман резко перегнулся через стол и схватил ее мобильник.

— Немедленно отдайте! — вскричала Крикуненко.

— Отдам, непременно отдам, — с приятным лукавством, через которое, однако, сквозило уже что-то хищное, улыбнулся Карман. — Только сначала немножко пошарю в адресной книге. Вы не против?

— Что вы себе позволяете! — Анжелика подскочила к гендиректору. — Мало того, что вы своим беспардонным вторжением нарушили тайну частной жизни и неприкосновенность жилища, так вы еще и грабежом не брезгуете? Да-с, мой дорогой, это форменный грабеж! — и она вцепилась в руку Кармана, пытаясь разжать его пальцы.

— Да вы не даете мне работать! — с той же злой веселостью он оттолкнул Анжелику. Впрочем, очень аккуратно. Проблемы с законом отнюдь не были ему нужны.

— Ах так? Тогда я звоню 02! — и Крикуненко направилась в прихожую. Но быстро сориентировавшийся в ситуации Карман подскочил к ней сзади, сгреб в охапку, затолкал в ванну и щелкнул задвижкой. Естественно, Анжелика ломилась в дверь, сыпала угрозами и даже пару раз выкрикнула что-то нецензурное, но сердце Кармана не дрогнуло. Он исполнял волю своего шефа.

Содержимое мобильника Крикуненко его не порадовало. В адресной книге он не нашел ни намека на Светлова. Все сплошь какие-то тетки. Не зашифровала же она его вот под эту — Светлану Романовну? Карман нажал на вызов, и вскоре услышал в трубке женский голос. Он тут же отрубил связь.

Ладно, посмотрим СМС-ки. Надо же, пусто. Похоже, Крикуненко вообще не пользовалась этой услугой. А что там у нас в Исходящих? Опять звонки каким-то теткам. А во Входящих? Тоже сплошные тетки. И лишь несколько телефонных номеров. Карман воспрянул духом — наверно, один из них и есть светловский! Но и тут его постигло разочарование. В одном телефоне он узнал редакционный, во втором — пресс-службу мэрии… Протерев мобильник полой своего Бриони — на всякий случай, чтобы не было отпечатков пальцев — он положил его на стол и пошел вызволять пленницу.

— Ах вы косноязычное ничтожество! — словно фурия, налетела на него Анжелика. — Это вам выйдет боком!

Карман молча разлил коньяк и протянул рюмку Крикуненко. Та занесла руку, чтобы вышибить тару у него из рук, но… остановилась.

— Выпейте и успокойтесь, — устало произнес Карман. — У вас ничего против меня нет. А насчет дружбы со Светловым вы, условно говоря, прихвастнули. Есть такое, Анжелика Серафимовна?

Крикуненко опустошила рюмку и царственным жестом указала директору на дверь:

— Подите вон, охламон. У вас заложило уши? Я сказала: уебэн зи битте! — и она вперила в Кармана негодующий пьяный взор.

В ту же пятницу в «Стельке» — демократичной пивнушке с пластиковыми столиками и одноразовой посудой — собралась сплоченная годами компания единомышленников. Вопилов, Ростунов и Кузьмин пришли первыми и заняли козырной угловой столик у окна. Когда в начале седьмого в «Стельке» объявился припозднившийся с задания Филатов, троица «первооткрывателей» уже приняла первые сто и поглощала простецкую закусь -

подогретые по третьему разу пельмени, корейскую морковку, сосиски из просроченной кенгурятины с кетчупом из модифицированного крахмала. Фотокор по своему обыкновению заказал доширак.

— Кудряшов звонил, тоже скоро придет, — поведал собутыльникам Вопилов. — Нет, это надо же, как Олежек зазнался. Раньше что коллектив, то и он. А сейчас пить с нами не ходит, квартиры у него не допросишься. Я по его милости теперь только с теми бабами общаюсь, у кого место для встреч есть. На гостиницы никакой зарплаты не хватит.

— Значит, Владик, ты теперь обслуживаешь на дому, — заржал Ростунов и пальцами подцепил из общей тарелки щепоть корейской моркови. — Ну и на фига, вы мне скажите, жениться? Я вот свободный, что хочу, то и верчу, по углам не шкерюсь…

Действительно, по углам Леха не шкерился. Но лишь по одной простой причине — не было желающих. Приударил тут было за Вероничкой из рекламного отдела, сердечко плюшевое подарил на День святого Валентина, потом розового мишку на 8 Марта преподнес. Но налетел как вихрь Вопилов, и без всяких подходов и презентов разбил робко зарождающееся счастье друга. Эх!..

— Ты, Леха, не грусти, — Влад похлопал его по плечу. — Бабы — как навоз, сегодня нет, а завтра воз. Ты только это… шмотки почаще стирай и дезодорант себе купи какой-нибудь. И пузо ты зря отрастил. Девчонки любят, чтобы кубики были.

Влад задрал джемпер и продемонстрировал собранию поджарый смуглый живот. Но никаких кубиков на нем не было — долгие годы Вопилов занимался лишь одним спортом — литроболом.

— А ты, Филатыч, говорят, к Колчиной подкатывал? — Ростунов толкнул в бок фотокора.

Но тот только промычал что-то — он как раз зачерпнул ложку доширака.

— Брось, не выйдет, — насмешливо продолжил Ростунов и хитро глянул на Кузьмина. — Юляха на другого запала.

— Уж не на тебя ли? — пробасил Филатов, не оценив ростуновской игры глаз.

— Нужна она мне как миллион Перельману! — пренебрежительно бросил Леха, хотя за один лишь благосклонный взгляд Колчиной наверняка заложил бы лучшего друга. — Не люблю рыжих.

— Да какая она рыжая? — не согласился Кузьмин. — У нее свой цвет каштановый. Ничего, приятный такой.

— А ты откуда знаешь? — разом спросили Филатов и Ростунов, а через секунду, озаренные смелой догадкой, загоготали. — Ну, ты даешь, Антош!

— Наш пострел везде поспел, — поддакнул Вопилов, разливая водку. — В натуре, не рыжая она.

Кузьмин многозначительно улыбался, не спеша развеять домыслы приятелей. Опрокинув рюмку, он мечтательно протянул:

— Не, мне больше Алинка нравится. Вот к ней я бы подъехал. Но не знаю, как. Вечно она в работе.

— Как-как? Очень просто. Нравится баба, подходишь к ней и говоришь: «Разрешите впендюрить?» Анекдот помнишь? — поделился бесценным опытом Вопилов.

— Не, такое не прокатит, — засомневался Ростунов. — Нормальные девчонки любят долгие ухаживания, комплименты и мягкие игрушки…

— Девчонки любят твердые игрушки, — выдал Вопилов очередное экспертное мнение. Все опять заржали. — И не надо мудрить насчет особого подхода к Кориковой. Побольше наглости. Вон Костик на раз-два развел ее на это дело. А вот и он. Привет, дружище! Не ожидал!

— Я сам не ожидал. Думал, и не вырвусь. Катька хотела, чтобы я с ней «Унесенных ветром» весь вечер смотрел. А ее в роддом увезли, — кажется, Стражнецкий был очень доволен таким поворотом событий.

— И как это ты решился усвистать? — подколол его Ростунов. — А если Папик разыскивать начнет?

— А не пошел бы он, — чем дальше Стражнецкий был от Пащенко, тем смелее становился. — Сейчас вообще возьму и вырублю сотовый.

Но дальше слов не пошел.

— Штрафную, штрафную, — Вопилов налил Костику полный пластиковый стаканчик.

С левой тропки — трепа о девчонках — беседа вновь вышла на главную дорогу. Заговорили о делах рабочих.

— Вам, говорят, Светлов еще одну нетленку притаранил, — толкнул Стражнецкого в бок Вопилов. Ничего подобного Влад не слышал, это предположение родилось у него только что.

— Пока нет, но ждем-с, ждем-с, — важно отвечал Костик.

— Я только не понимаю, с какого перепугу наш звездун осчастливил второсортное издание, — забрызгал слюной порядочно уже датый Ростунов. — Все знают, что «Помело» — отстой!

Эти слова пролились бальзамом на душу Филатова:

— Леха, дай пять! Респект! Давай на три-четыре! «Помело» — отстой!

— Держите меня семеро, — забубнил Стражнецкий. — Мистер Вонючка, ты кондом. А ты, урюк, вообще — гоу хоум!

— Ты сам урюк, жидовская морда, — отвечал на это Димон.

— Я сто раз объяснял, что я наполовину поляк, — все еще держал себя в руках Стражнецкий. — Мы побочная ветвь графов Потоцких…

— Хреноцких! — ударил по столу кулаком Филатов, другой рукой предусмотрительно прикрывая свой доширак. — Леха, три-четыре! «Помело» — отстой!

— Все, я пошел, — вскочил Стражнецкий. — Влад, Антон, если хотите видеться со мной, то только без этих уродов.

Он метнулся к двери и… угодил прямо в объятия Кудряшова, который только что переступил порог «Стельки». Олег сразу оценил обстановку.

— Ты куда, Кость? Да заткнитесь вы! — махнул он рукой на Ростунова с Филатовым. — В кои-то веки выберешься встретиться с товарищами, а вы…

— Все, замяли базар, — в Вопилове неожиданно проснулся миротворец. — Так, Филатыч, еще одно слово, и вылетаешь, понял? Лехе пока не наливать. Эй, закусывай давай, жри пельмени-то.

— Кость, ты что про Светлова-то говорил? — подал голос Кузьмин, который до этого минут десять сосредоточенно эсэмэсился.

— Да ну его, этого Светлова, — бросил Стражнецкий. — Тенятник какой-то. Иной раз подумаешь: а существует ли он вообще?

— Ну, как же не существует, — удивился такому повороту Ростунов. — Кто же тогда отшельника наваял? К тому же, некоторые его лично знают…

— Кто, например? — спросил Кузьмин, которого, похоже, тоже заинтересовала мысль Стражнецкого.

— Да полно народу. Анжелика знает, Яна Яковлевна знает, Владик знает…

— Ладно, скажу правду, не знаю я Светлова. И не знал никогда. Так, для красного словца когда-то ляпнул, — покаялся Вопилов.

— Но ты-то, Антош, точно его знаешь! — перекинулся Ростунов на Кузьмина. — Ты же просил Крикуненко стольник ему передать. Значит, пили когда-то вместе?

— А ты не понял, дурья башка, что это прикол был? — продолжил Кузьмин сеанс массового покаяния. — Мне просто хотелось Анжелику подловить, да она выкрутилась…

— Не понял. Так где сейчас твой стольник? — встрял Филатов, который, всем на удивление, быстро просек хитрую схему Антона.

— Без понятия, Димон. Может, у Светлова — если он существует. А, может, Анжелика себе заграбастала.

— Вот и я говорю, — заключил Стражнецкий. — Существует ли он вообще в природе, этот Светлов? Не разводит ли нас как лошков какой-то очень хитрожопый урюк? Может, этот так называемый Роман Светлов пьет сейчас водку за соседним столиком да уссывается над нами.

И хотя это была всего лишь фигура речи, все разом обернулись: а ну как, действительно, за их спинами пирует Светлов?

— Вы задрали уже со своим Светловым, — недовольно произнес Вопилов. — Давайте лучше о бабах. Ты вот, Костик, куда теперь их водишь?

— Куда-куда. В гостиницу.

— А, ну ты же богатый, — присвистнул Вопилов.

— Ни копья не трачу, — пьяный Стражнецкий махом раскрыл все карты. — Потрудился немного, нарыл кое-что на директора «Уютного гнездышка», так он теперь в любое время дня и ночи готов мне номер бесплатно дать, да еще и в ножки поклониться. Один раз я даже в люксе отдыхал.

— Отличная идея! — воскликнул Вопилов. — И ты молчал? Только надо еще было с него ужин в номер потребовать.

— Обычно я предпочитаю завтрак, — улыбнулся Стражнецкий. — Или обед.

— А завтрак-то как? Только не свисти, что можешь от Катюшки на всю ночь свалить, — недоверчиво произнес Вопилов.

— Нет, ночую я, к сожалению, только с Катюшкой — на фига мне проблемы? Зато утром, перед оперативкой, никто мне не мешает на часок пересечься в «Уютном гнездышке» с какой-нибудь куколкой. Или после оперативки. Да как фишка ляжет.

Все с выражением полнейшего восхищения на лицах внимали Стражнецкому. Умеет жить этот Костик! И карьера у него в гору прет, и жену отхватил богатенькую, и «куколок», как он выразился, навалом…

— Всем привет! — в «Стельку» ввалился Петя Гугунин. — Эх, еле вырвался от Карачаровой.

— Дай пять, Петро! — сунулся к нему пьяный Ростунов. — Натянуть начальницу — это респект. Высший пилотаж!

— Да о чем ты, Лех? Кто кого натянул? А-а, вот ты про что… Не, тут другое. Только мы расходиться собрались, как наша Ольга Вячеславовна такая довольная влетает: типа, счастье нам великое привалило. Все, конечно, о бабле сразу подумали: типа, зарплату повысят или премию подкинут. Ага, щаз! Оказывается, Роман Светлов статью ей прислал!

— Как?! — разом спросили Стражнецкий и Кудряшов.

— По электронке. Карачарова прямо кипятком ссыт, какая статья классная, про пиратов каких-то. Мы уже в четыре подписали понедельничную толстушку в печать, так нет же: послала в типографию отбой. Говорит: будет замена первой и центрального разворота. Вот, торчит сейчас в редакции…

«Да, опять нас обошли, — только и подумал Кудряшов. — Рассказать бы сейчас всем про светловские штучки — вот бы ребята удивились. А, может, Светлов тут ни при чем? Тогда что же: кто-то из девиантовцев продолжает подставлять родную газету? Эх, узнать бы кто…»

За выходные новость о том, что Светлов послал статью Карачаровой, какими-то путями стала известна буквально каждому в «Девиантных». И все уже готовились к тому, что понедельник будет особенно тяжелым. Но никакого ора не последовало. Тогда народ решил, что кто-то, видимо, заранее подготовил Яблонскую к этому удару, и самое тяжелое она пережила в выходные.

— Ну и как это понимать, Свет? — отрешенно спрашивала она у Серовой, показывая ей красочный толстый выпуск «Эмских», на первой полосе которых красовался смуглый парень в совершенно бутафорской треуголке и странном бархатном камзоле на босу грудь. — Как это понимать? Я тебе не сказала, но этот пират должен был завтра выйти у нас. Светлов прислал мне его еще в четверг.

Это был чувствительный укол по самолюбию Серовой, но она ничем этого не выказала.