Влюбленный халиф Шахразада

Свиток шестнадцатый

— Ну что ж, Мераб, — Максимус пытался перекрыть гомон, который стоял в харчевне. — Когда теперь нам следует отправляться в путь?

— На рассвете, — пожал плечами Мераб.

— Но как же эта твоя Луна без мозгов? Теперь она нам не помешает?

— Без мозгов, почтенный?

— Ну да… Которая мешает начинать разные дела. Или пускаться в плавание…

— Теперь она нам не страшна — мы же отправились в путь правильно. А сейчас просто странствие продолжаем. И потому Луна «без курса», или «без мозгов», уважаемый, нам вовсе не страшна…

— Вот и славно, мой друг… А что же нам страшно?

Мераб удивился вопросу Максимуса: с его, юного странника, точки зрения, так лев мог спрашивать у воробья, каким должен быть, его, царя зверей, ужин в эту закатную пору.

— Должно быть, подлость человеческая, ибо она страшна везде и всегда.

— Да, малыш, тут ты прав… Но если нашему странствию больше не грозит твоя глупая Луна, если ты не видишь никаких опасностей, то мы и в самом деле отправимся на рассвете. Но вот куда?

И вновь Мераб удивился вопросу:

— Достойный Максимус, почему ты спрашиваешь об этом меня? И сейчас? Должно быть, ты забыл, что именно в твоей дорожной сумке лежит карта, заботливо вычерченная лучшими картографами нашей великой Джетрейи. И путь наш на карте этой прочерчен более чем отчетливо. До тех границ, куда вообще может заглянуть разум человеческий.

Максимус покачал головой.

— Мой юный друг, ты понял меня превратно. Я просто подумал, что нам было бы не грех найти проводника. Думаю, любой из местных мальчишек за медную монету с удовольствием укажет нам лучший из колодцев на окраине, а за монету серебряную согласится проводить до тех самых пределов, о которых ты уже упомянул.

— Полагаю, уважаемый, что за дюжину монет мы сможем найти здесь не мальчишку, а сильного духом и опытного бывшего солдата удачи, каких немало в этих местах. Быть может, дюжина золотых и слишком высокая цена, однако в этом случае враги нашего похода перекупить проводника у нас не смогут. Да и он сам поостережется продавать наши секреты…

— Это разумно. «Солдаты удачи»… Мудрая мысль. Да и моим людям с таким проводником договориться будет куда легче.

Беседе Мераба с Максимусом помешал Алим (хотя именно он подсказал юноше мысль о бывшем наемнике), который уже несколько раз пытался обратить внимание юноши на драку, что, подобно пожару, разгоралась в дальнем углу харчевни. Веселее всех кулаками махал высокий франк со шрамом через все лицо.

Хотя, быть может, то был и не франк, а ромей или гунн… Однако в том, что он получает от потасовки определенное удовольствие, не возникало ни малейших сомнений.

— Смотри, уважаемый, во-о-н там… Не кажется ли тебе, что именно такого проводника ты ищешь?

Меж тем франк или, быть может, ромей весело уклонялся от ударов, раздавая их сам и стараясь при этом сделать так, чтобы со стороны все выглядело устрашающе, но увечий серьезных не вызвало.

— Ты прав, мальчик, ты прав. Мужик-то дерется не всерьез. Должно быть, он хочет кого-то напугать или кому-то показаться. Давай посмотрим за ним и мы.

Неспящий Алим промолвил:

— Ах, как мудр достойный Максимус! Посмотри, Мераб, рядом с нами, видишь? почтенные толстяки. Не из бедных. Похоже, этот драчун рисуется перед ними. Смотри-смотри, он краем глаза пытается уследить вон за тем толстяком с огромным перстнем.

Теперь и Мерабу было видно, что высокий франк следит за перешептывающимися толстяками.

Тем временем драчун ухмыльнулся и нанес страшной силы удар в челюсть ближайшего к нему соперника. Тот взлетел, словно птица, и упал спиной прямо на стол болтунов.

Те отпрянули от такого нежелательного блюда, а долговязый, отряхнув руки, стал выбираться из драки, все еще бушующей вокруг. Мимо просвистела деревянная скамья…

— Клянусь Митрой, ребята тут живут с удовольствием, — пробормотал Максимус. — Должно быть, и мне следует немного помахать кулаками.

— Думаю, уважаемый, силы пригодятся тебе в более разумном деле. А сейчас, мне помнится, ты подумывал о проводнике. Так, быть может, пора обратиться к этому долговязому драчуну? Пока его не переманили другие наниматели…

Максимус встал и шагнул было вперед, но увидел, что драчуна потянули за рукав именно те болтливые толстяки.

— Эти тучные господа нас опередили…

— Погоди немного, уважаемый, — прошептал Мераб. — Думается мне, что мы с тобой невольно стали свидетелями зачинающегося заговора.

— Тогда нам лучше уносить ноги. Не хотел бы я оставаться здесь, когда появятся местные стражи порядка.

— Увы, уважаемый, это портовый кабак. И тут может случиться всякое и в любой момент…

— Но откуда это известно тебе, сын визиря?!

Изумление на лице Максимуса читалось все явственней. Он был потрясен и мудростью слов юного Мераба, и его спокойствием.

— Книги, мой полуночный друг, книги… Подлинные друзья каждого, кто хочет познать мир.

Максимус промолчал, ибо у него был свой, отличный от Мераба, взгляд на книги и книжную премудрость. Меж тем уродливый франк подсел к тучным толстякам.

— Ну, чего надо?

— Мы стократно просим у тебя, уважаемый, прощения, но хотели бы побеседовать с тобой. Преломить хлеб, так сказать, как добрые приятели. Нечасто встретишь в нашей спокойной стране такого удивительного человека, как ты.

«О да, — услышал Мераб голос Алима. — Такого действительно дано встретить не каждому. Однако, мальчик, этот драчун вовсе не тот, за кого себя выдает».

Мераб пытался понять, о чем говорит незримый маг, и одновременно слушать, что происходит в двух шагах.

— Да ладно, — услышал он. — Хлеб преломить — дело хорошее. А вот болтать я не мастак. Так что простите меня, добрые люди, пойду я, а вы уж беседуйте.

— Но… — Это проговорил самый толстый и самый разряженный. — Тогда, быть может, ты просто побудешь с теми, кто преклоняется перед твоим талантом.

— Да какой там талант… Так, веселая драчка. Ну да ладно уж, присяду ненадолго.

— Вот, друзья мои, — толстяк сиял, будто только что получил награду от самого повелителя всех правоверных. — Это мой друг по имени…

«Смотри, мальчик, вот так глупость выдает себя даже посторонним наблюдателям. Этот толстый дурачок, а он первый советник дивана, забыл спросить имя у драчуна. Совсем безмозглые пошли заговорщики. О времена…»

«Не бурчи, Алим. Они же просто старые глупцы. А ты у нас светоч мудрости».

Алим промолчал, и Мерабу стал слышен ответ гиганта.

— Жаком-бродягой меня зовут люди, — проговорил он и поклонился. — Ваш приятель сказал, что вы хотите мне рассказать, как здорово я дерусь. Так вот этого не надо, дерусь я так себе, как все в нашей деревухе.

— Но ты же раскидал этих наглецов, как игрушечных!

— А что, на них смотреть надо было? Ручки целовать? Подумаешь, несчастный парень украл ломоть хлеба… И теперь его за это в ваш зиндан бросать, да?

— Но это же противозаконно!

Драчун опустил глаза и посмотрел на свои кулаки.

— Противозаконно, говоришь, дядя?

— Прости нас, уважаемый Жак-бродяга. Мой приятель просто хотел сказать, что он не одобряет решения споров в кулачном бою.

Драчун снова ухмыльнулся, постаравшись добавить чуточку доброты.

— Да куда ему… Он же хлипкий, ему и минуты против настоящего бойца не выстоять. Вот он и не одобряет. Ничего, дядя, если тебя обидит кто, ты мне свистни… Слово Жака, приду и всех в капусту изрублю.

— Благодарю тебя, уважаемый, — поклонился толстяк в черном кафтане и почти без колец.

— Да всегда с нашим удовольствием… Спасибо за добрые слова, уважаемые. Пойду я. А ты, дядя, не забудь, что Жак-бродяга всегда готов защитить тебя.

И высокий франк со шрамом через все лицо поднялся. Всего нескольких шагов ему хватило, чтобы оказаться у выхода из трактира.

— Ну что ж, мудрый юноша, пойду-ка я потолкую с нашим новым проводником. Старики не смогли его уговорить, может быть, у меня получится?

И Максимус исчез столь же быстро, как и высокий франк за миг до этого.

— Да и нам пора собираться, — пробормотал Мераб.

— Думаю, торопиться все же не надо, ибо наш друг будет нас искать именно здесь.

Должно быть, посетители портового кабака видели все в своей жизни, раз не обратили ни малейшего внимания на бормочущего под нос юношу-иноземца. Быть может, он показался им обычным безвредным сумасшедшим.

Алим оказался прав: не прошло и четверти часа, как Максимус вернулся. Лицо его сияло, а глаза смеялись.

— Ох, достойнейший Мераб, ну и в историю мы с тобой попали…

— В историю?

— Конечно. Ибо этот уродливый драчун оказался вовсе не франком и, уж конечно, не наемником, хотя некогда был воином и не из последних. Не Жаком-бродягой, а достойнейшим визирем здешнего царства. А толстяки, сидящие за соседним столом, все как на подбор — царедворцы, мудрецы дивана. И собаки-заговорщики, прости мне, юноша, такие слова. Уважаемый визирь Шимас (именно так зовут этого высокого драчуна) выследил их здесь и пытается втереться в доверие.

— М-да, — проговорил Алим вслух. — Он, полагаю, откажется сопровождать нас в глубины континента.

— О да, — согласно кивнул Максимус и только тут сообразил, что отвечает не Мерабу, молчащему уже несколько минут, а кому-то другому.

Максимус тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

— Так вот, мальчик, уважаемый Шимас пообещал, что завтра на рассвете нас найдет его посланник — уважаемый человек, тоже некогда воин и его, визиря, соратник, который станет нам отличным проводником.

— Готов спорить, уважаемый Максимус, что сам визирь будет выводить заговорщиков на чистую воду. Более того, я уверен, что методы он изберет для этого… более подходящие наемнику Жаку, чем визирю и царедворцу.

Это вновь проговорил Алим и вновь вслух.

Максимус уставился в пространство посреди стола.

— Должно быть, не следовало здесь есть всякую дрянь, — пробормотал он. — И трезв как стекло, а слышу голоса, будто пьян уж который день подряд.

Мераб рассмеялся, рассмеялся и Алим.

— Нет, уважаемый, — сквозь смех покачал головой юноша, — ты трезв, и тебе ничего не мерещится. Просто пришла пора познакомить тебя с еще одним нашим спутником. Он невидим, и он маг. А еще он никогда не спит и все знает.

— Почти все, мой спаситель, почти все… — В голосе Алима звучало вполне различимое удовольствие.

— Спаситель?.. Маг?.. Невидимка?.. — растерянно повторял Максимус.

— Ох, уважаемый, какое у тебя сейчас удивленное выражение лица! Должно быть, такое было и у меня, когда я впервые беседовал с Алимом.

Максимус поднял глаза на Мераба.

— Друг мой, но ведь ты же просто пошутил? — Голос достойного воина звучал почти жалобно.

— Нет, уважаемый… Я действительно существую, и мой юный друг Мераб вовсе не шутил. Некогда, более чем давно, черный магрибский колдун лишил меня видимого тела, подарив взамен (пусть и сам не желая этого) множество знаний и почти бесконечную жизнь. Вот… Это мои пальцы касаются твоей руки.

Максимус отдернул руку — было видно, что он ощутил прикосновение сухих прохладных пальцев.

— А вот твой кошель…

Тугой кожаный кошель лег в ладонь перепуганного воина.

— Я просто невидим. Ну и, конечно, для того, чтобы насытиться, мне нужна не еда, а лишь солнечный свет. Хотя лунный получше будет.

Почтенному воину явно было не по себе. Быть может, он все еще не верил в происходящее, но голос, что звучал ниоткуда, угрозы не таил.

— Да будь что будет, — наконец проговорил Максимус. — Мудрец, ну и отлично. А то, что невидимый… Быть может, когда-то и от невидимки бывает толк.

— Воистину так, добрейший Максимус, воистину так.

Свиток семнадцатый

Драчун-визирь сдержал слово, и на следующее утро странников нашел не менее высокий, но куда более похожий на проводника Рамиз-ага, посланный Шимасом в помощь Максимусу и его людям.

И вот уже десятый день верблюды шли вперед под его водительством. Конечно, Рамиз не знал, где на самом деле находится страна Мероэ, однако ему было ведомо, где еще недавно находили склепы повелителей этой легендарной страны.

Разума Максимуса хватило на то, чтобы не открывать посланнику Шимаса истинной цели своего путешествия. Ибо кто знает, как повел бы себя достойный воин, узнав, что удивительная экспедиция ищет вовсе не следы исчезнувших народов, а вполне прозаическую славу для своего властелина.

Однако сейчас, поднимаясь вдоль русла Уаби-Шебелле в предгорья Джимы, где, по слухам, еще живы люди, видевшие то ли последнего из жителей Мероэ, то ли последнего, кто нашел погребение последнего жителя неведомой страны, Рамиз вел долгие беседы с Максимусом и Мерабом. Сетовал воин лишь на то, что повеление визиря надолго оторвало его от семьи… Ну и на то еще, что странники решили путешествовать на верблюдах.

— Аллах всесильный, — ворчал Рамиз, когда караван в очередной раз остановился для привала. — Если бы не ваши унылые и пыльные корабли пустыни… Воистину, мы бы уже поднимались в горы.

— Не ворчи, уважаемый. Конечно, любая лошадь скачет быстрее верблюда. Однако мы рассчитывали на безлюдные места, где не то что коней, а и воды не найти днем с огнем.

— И это в наш-то просвещенный век! Неужели у вас книг нет, неужто карты вы все еще рисуете, сообразуясь с указаниями неумного повелителя, поворачивая реки так, чтобы они текли в сторону его столицы?

— Увы, Рамиз, сколь бы ни был просвещен наш век, следует предусмотреть все, даже если карты рисуют более чем правильно, а повеления властелина нашего касаются лишь починки небес.

— Починки небес, уважаемый?!

И ошарашенный Рамиз вынужден был выслушать более чем поучительную историю о халифе на час и о его восхитительно безумном «втором лице».

Мераб участия в этих беседах почти не принимал: он наслаждался картинами богатой природы, радуясь, что никакой пустыни нет и в помине, и лихорадочно записывал все, что замечал по пути. В тиши вечерних привалов он безмолвно беседовал с незримым Алимом, который, хоть и был родом из Магриба, однако по ущелью прекрасной Уаби-Шебелле не путешествовал никогда ни в облике человеческом, ни в облике магическом.

Неспящий маг благосклонно относился к тому, что юноша записывает мысли, вызванные всем увиденным, и к тому, что тот читает при любой удобной возможности.

Мераб же потихоньку начинал роптать:

— Мне кажется, уважаемый, я весь состою из одних книжных слов. Они роятся у меня в голове, они выскакивают первыми, едва кто-то обратится ко мне с вопросом. Эти слова вызывают картины, сравнимые даже с живыми картинами прекрасной природы. Мне кажется, что я все время сопоставляю кем-то когда-то записанное с тем, что вижу.

— Друг мой, — отвечал мудрец. — Все, что подарил тебе щедрый Аллах, когда-нибудь сослужит добрую службу. Считай, что ты сейчас превратился… ну, к примеру, в лавку ростовщика. Знания отданы тебе в рост, а потом ты пустишь их в дело.

И Мераб умолкал — конечно, ничего хорошего нет в том, что тебя сравнивают с лавкой ростовщика. Но мысль о том, что когда-нибудь его знания пригодятся, что он пустит их в дело, грела душу юноши.

Наконец тропа вдоль реки стала подниматься вверх. Послеполуденное солнце скрылось за темными тучами, однако ожидаемая прохлада не наступила, напротив, стало еще жарче. Воздух над рекой помутнел и стал дрожать, как над пламенем, а сама Уаби-Шебелле стала серой, почти бесцветной. Верблюды все так же меланхолично двигались по тракту, но всадники просто изнывали от необыкновенной, почти невыносимой влажной жары.

Знаком Рамиз заставил всех спешиться.

— Этот чудовищный зной предвещает бурю, — сказал он без предисловий.

«Он прав, друг мой, — впервые за многие дни в голосе Алима было слышно волнение. — И буря эта будет страшной, ибо здесь, по преданию, бывают грозы, когда на землю струятся не потоки воды, а ливни огня… Хотя и в сильном ливне тоже нет ничего хорошего: река может выйти из своих берегов и может натворить множество бед, не говоря уже о путниках, которые идут по тропам вдоль ущелья».

— Но что же мы можем сделать? — недоуменно спросил Максимус. — Ведь ты же сам говорил, что до обитаемых мест еще целый день пути.

— Я прошу вас, странники, заставьте ваших огромных животных двигаться чуть быстрее. В часе пути мы можем найти пристанище: говорят, в этих местах правил некогда царь-повелитель змей… Так ли это, мне неведомо, однако руины его дворца могут сослужить нам хорошую службу. Пусть там не все крыши целы, но будет гораздо легче переждать непогоду, чем на берегу реки. Боюсь, что ливень подарит нашей красавице Уаби-Шебелле много силы. Воде, как и огню, нет никакого дела до регалий и почестей — она убивает без разбора и царедворца, и нищего.

Путешественники, не говоря ни слова, спешились и повели своих флегматичных «кораблей пустыни», как ленивых и упрямых ослов. Вот удалось уйти от реки на сотню шагов, вот на две, вот уже на пять… Как и обещал Рамиз, вскоре утоптанную тропинку под ногами сменила дорога, выложенная каменными плитами. Первые капли дождя подтвердили опасения опытного воина: горячие струи пали на землю мгновенно. Но, должно быть, не сейчас решил Аллах всесильный отделаться от любопытных странников — впереди уже виднелись серые каменные стены.

Неведомо, на самом ли деле повелевал змеями последний владыка этих мест, однако, кроме коварных убийц, были у него лошади и… повара. Ибо полуразрушенные конюшни сменились поварней, посредине которой без труда можно было рассмотреть яму для очага.

Крыша над давней поварней, на счастье Максимуса, оказалась цела, стены толсты, а в яме для очага даже нашлось немало сухого хвороста. Должно быть, древнее прибежище поваров до сих пор дарило приют отважным путникам.

— О Аллах милосердный и всемилостивый! Да будет счастлив каждый день того, кто позаботился об усталых путниках, — проговорил Мераб. Всего несколько минут — и запылал веселый огонь, и юноша с удовольствием протянул руки к живительному теплу.

— Как странно, — задумчиво сказал он, — зной не отпускает нас, как мы только ступили на гостеприимный берег Либии. Однако тепло от костра равно приятно и в жару, и в холод.

— Ничего странного нет, — раздался голос Алима, привычный Мерабу, но все еще пугающий Максимуса.

Шум ветра за толстыми стенами становился все сильнее, и потому слова, которые были слышны, но которых никто не произносил, других путников не удивили.

— Говоришь, ничего странного, мудрец? — переспросил Мераб. Юноше отчего-то было все равно, наблюдает за ним кто-то или нет — странная апатия охватывала его.

— О да, ибо огонь — живой и, как всякое живое существо, приятен другим живым существам.

— Ага, — ухмыльнулся Максимус. — Припоминаю я давнюю встречу с этим «приятным всему живому» существом. Тогда наше корыто просто накрыло волной «греческого огня». Лишь чудом удалось нам спастись, да и то только потому, что стены крюйт-камеры были обшиты изнутри свинцовыми листами, а мудрый капитан приказал всем немедленно нырять. И за борт упали и те, кто умел плавать, и те, кто не умел.

— Полагаю, они сразу же научились плавать.

— О да, мудрый проводник, мгновенно.

Разговоры стихли. Шум воды за стенами становился все явственнее. Однако молчание, Мераб чувствовал это, было вызвано не усталостью. Он знал, что следует бороться с любым наваждением, пусть даже это наваждение вызвано легендами, впитавшимися в старые стены.

— Не мог бы ты, уважаемый, поведать нам историю здешнего владыки? Кто здесь правил, и почему теперь каменные стены слышат лишь голоса путников и не слышат громкого гласа церемониймейстера или последнего поваренка? — обратился он к проводнику.

— Это долгая история, почтенный странник.

— Однако и буря за стенами не торопится успокаиваться.

— Да будет так, — согласился Рамиз и заговорил, взяв в руки пиалу, полную горячего душистого чая. — Знайте же, путники, что некогда на этом месте стоял дворец царя царей — отчаянного и сурового Вархапутны. Откуда он пришел в наши края, не знал никто. Было с ним две дюжины сотен воинов, и им удалось поработить все побережье вплоть до самой Джимы, во всякое время года покрытой густыми снегами. По преданию, Вархапутна был всего лишь сборщиком податей, а его воцарение — платой от великого змея Нага-повелителя за то, что некогда юный Вархапутна спас от огня наследников великого мага-змея.

Страшная слава мага пугала всех, кто попадался Вархапутне на его кровавом пути, и именно поэтому будущий царь взошел на престол не по крови, а по страху. Предание говорит, что правил он не то чтобы мудро, но и не глупо — разум сборщика податей иногда подавал царственному, простите меня, путники, заду неплохие советы. Никто из смертных не знал, какой уговор заключил он с Нагом-повелителем, однако на всякий случай народ слушался правителя и не пытался бунтовать. Ибо все знают, что Либия славится не только пряностями, загадками, удивительными животными, но и самыми ядовитыми змеями. Однако известно также, что уговор был кабальным, ибо сам царь боялся змей больше, чем все его подданные вместе взятые. Он отдал половину казны только за то, чтобы его дворец выстроили из самого толстого камня и даже самые узкие щели, которые были не шире волоса человеческого, густо замазали глиной, а глину замешивали на яичных белках.

Когда дворец был выстроен, царь учредил особый кабинет, в который входили не мудрецы или прорицатели, не визири и советники, а метельщики, каменщики и верхолазы. И кабинет этот занимался только тем, что рубил поросль вокруг дворца, выметал мельчайший сор и в любое время суток нес караул в погребах и подполах дворца.

— Разумно, — кивнул Максимус. — Ребята, похоже, своей жизнью отвечали за то, чтобы ни одна змея, даже тень змеи не появилась в покоях царя.

— Ты прав, полуночный воин, именно так. Не доверял царь и никому из людей: за все три десятка лет, что правил Вархапутна, он не спал две ночи подряд в одной и той же опочивальне. И никто не знал, в какой из многочисленных комнат дворца он будет ночевать сегодня. Никто, даже жена и сын, не был посвящен в его планы.

Проводник отхлебнул остывший чай и продолжил:

— Через год после восшествия на престол решил Вархапутна, что власть его укрепилась и теперь можно завоевывать соседей. Однако тут и случилась заминка… То ли народы соседнего княжества не так сильно боялись гнева Нага-повелителя, то ли за год глупый царь слишком уверился в своих силах… Этого не знает никто. Но начавшийся по весне победоносный поход закончился глубокой осенью полным разгромом войска царя. Остатки армии вернулись в каменную столицу, не знавшую ни цветка, ни лепестка. Таяли запасы золота, таяла и слава Вархапутны. И тогда решил царь, что пора призвать Нага, дабы он выполнил свою часть уговора и даровал ему царствование до самого последнего дня его, глупца, жизни.

— Что значит «призвать»? Он же боялся его как огня.

— О да… Совсем забыл. Говорят, что глупец боялся змей более чем огня. Ибо вокруг всей столицы были вырыты широкие рвы, в которых в любое время дня и ночи, постоянно, горели дрова. А за полосой огня была «каменная полоса» — широкий ров, облицованный камнем, где должны были, по замыслу строителей, погибнуть все подданные Нага-повелителя, которым удалось бы преодолеть огненную полосу.

— Страте-ег… Мудрец…

— О нет, достойный Максимус, просто трус. Более того, трус безумный. Вернее, обезумевший, ибо в своем страхе он даже во сне беседовал с Нагом. И тот во сне велел Вархапутне выстроить Храм Змея.

— Зачем?

— Этого не знал никто. Говорят, что все стены храма были украшены барельефами и стелами, статуями и статуэтками, изображавшими змей всего подлунного мира. Сотни, тысячи каменных змей… И только каменных. Даже из дерева нельзя было вырезать фигурку.

— Какое-то воистину сумасшедшее безумие.

— О да, юноша, более чем сумасшедшее. Тридцать долгих лет сооружали и украшали Храм. Три десятка лет на эту страсть работала вся страна. Истощались запасы камня; истощались щедрые земли, которые возделывались теперь лишь единицами… Но страх, поглотивший разум царя, не утихал. Наоборот, он все более захватывал его разум. И вот, ровно через три десятка лет, день в день, Храм был готов.

В тот же день глупец Вархапутна, затолкав за пазуху свой страх, призвал Нага-повелителя, дабы тот насладился красотой Храма, выстроенного в его честь. И Наг явился…

— О Аллах всесильный и всевидящий…

— Да, юноша, это было страшно. Говорят, поднявшийся на хвост повелитель змей заслонил собой и само солнце. Легенда гласит, что сотни и тысячи каменных изваяний, ров с горящими поленьями и ловушками столь оскорбили мага, что он своим телом раздавил и хвостом смел все здания столицы… Рассказывают, что струсивший царь превратился в отвратительное существо — в получеловека-полузмею, которое еще добрую сотню лет пугало оставшихся в живых жителей страны.

— Поучительная история, — проговорил Максимус, когда проводник умолк, припав к пиале. — Тщеславие и трусость — более чем страшное сочетание, просто-напросто убийственное.

— Но дворец, похоже, остался стоять. И его вовсе не разрушил своим чудовищным весом повелитель всех магов…

— Да, внимательный юноша. Однако дворец теперь напоминает и о глупости Вархапутны, и о гневе Нага, и о том, что нельзя спрятаться от самого себя.

Свиток восемнадцатый

За разговором странники не услышали шуршания, что с каждой минутой слышалось в заброшенных конюшнях все громче. Вскоре оно стало почти оглушающим. И тогда на этот непрекращающийся шелест и хруст обратил внимание Максимус-воин. Он отвернулся от костра и замер, едва слышно пробормотав проклятие. Тогда Рамиз проследил за его взглядом и тоже оцепенел, боясь сделать малейшее движение.

Замерли и остальные путники, изумленные не столько неподвижностью своих соратников, сколько громким фырканьем и всхрапыванием верблюдов.

Тысячи змей скользили по каменному полу старой поварни. Останавливаясь в нескольких шагах от пылающего костра, они сворачивались в клубки, свивались и вновь распрямлялись, являя собой зрелище отвратительное и притягательное одновременно.

— Аллах милосердный, — почти простонал Мераб. — Что же нам делать теперь?

Максимус, обернувшись, начал искать в седельной сумке свой топорик.

— Остановитесь, уважаемые, — прошептал Рамиз. Он один сохранял спокойствие. Быть может, потому что надеялся на помощь своей земли, а может, потому что как раз не надеялся. — Остановитесь, не шевелитесь. Смотрите: твари замерли вне какого-то странного, только им видимого круга, они словно не решаются двинуться дальше.

— Они просто не любят жара, — пробормотал Максимус.

— О нет, друг мой… Здесь что-то иное. Жаль, что великий Наг-повелитель не дал нам никакого знака, не указал, зачем послал сюда своих многочисленных подданных.

— Знака?.. Послал сюда?..

— Если его подданные пришли сами, значит, они нарушили волю Нага, пытаясь вновь заселить проклятые великим магом места. Если же он послал их сюда, то добивается не нашей смерти, а лишь того, чтобы мы ушли из-под стен древнего города, пусть и под гнев водной стихии.

— Да какая, во имя всех богов, разница, сами пришли или колдун послал?! — Это не выдержал самый младший из спутников Максимуса, мальчишка, которого все называли Сыном Ветра.

Мальчишке ответил другой мальчишка, юноша Мераб. Он был всего годом или двумя старше, однако знания делали его старше во сто крат.

— Если подданные нарушили волю правителя, значит, надо пасть к ногам правителя, дабы наказал он подданных.

— Пасть к ногам, глупец? Чтобы тут же умереть от сотен укусов?

— Аллах всесильный, нет ничего страшнее глупости в этом мире… Да и за его пределами.

Долгие минуты ничего не происходило, лишь подданные Нага-повелителя все плотнее смыкали кольцо вокруг странников. И тогда Мераб решился… На то, чтобы сосредоточиться, времени не было, и он просто послал зов, как это было описано в ученом труде заморского мудреца и путешественника. Юноше показалось, что многоголосое эхо зазвучало в его голове. Некое невидимое усилие, словно бесконечно длинная рука, тянулось за Полуденный океан, в горы, где, как говорилось, нашел свое убежище наставник магов змей-маг.

«О Наг-повелитель, великий маг! — взывал юноша к далекому магу. — Охрани нас от твоих неразумных подданных! Или дай нам какой-нибудь знак!»

Не прошло и мига, как в его ушах возник ровный холодный голос. Мерабу, лишь читавшему о невероятной силе, дарованной Нагу, показалось, что слова его ледяными каплями оседают на стенах каменного дворца и слышны всем, нашедшим приют в заброшенной поварне в десятках фарсахов от любого жилья. Они отдавались не только в его, Мераба, разуме, но и во всех частях его тела. Слова эти тяжким, воистину неподъемным камнем легли ему на грудь, мешали дышать.

«Я знаю о тебе, молодой мудрец, сын визиря и будущий повелитель… Твои штудии забавляли меня, а твой незримый приятель, освобожденный твоим, мальчик, пылким воображением, даже более чем забавлял — он удивлял и радовал… О чем ты хочешь говорить со мной?»

«О великий, не для ученой беседы послал я тебе зов. Прости, что твой покой потревожен, однако буря загнала нас в заброшенный город, который некогда выстроил твой… о нет, глупый сборщик податей Вархапутна. А сейчас вокруг нас собрались твои многочисленные дети. Мы не знаем, чего ожидать… И потому я решился послать тебе зов, дабы укротил ты свирепые аппетиты твоих подданных».

«Не извиняйся, будущий правитель. И не страшись моих детей — их загнала буря, как и вас. Однако мне известна боязнь, с которой потомки обезьяньего племени относятся к потомкам племени Нагов. Да будет так. Вскоре мои дети вас покинут. И более досаждать не будут».

«Благодарю тебя, маг всех магов!»

«Не благодари меня, мальчик, благодари себя, ибо именно твой разум спас вас всех от моих не всегда спокойных и нелюбопытных детей. Однако за твою смелость я тебя награжу: отныне дети моего народа будут тебя охранять, ибо твой путь в этой жизни еще не раз пройдет по местам более чем коварным… Смотри, они уже уходят!»

Наг еще говорил, а его «дети» уже стали исчезать. Не было ни шуршания, ни шороха, ни звука… Лишь тишина, нарушаемая вздохами верблюдов, когда подданные Нага-повелителя проползали особенно близко.

«Вот видишь… Открою я тебе еще одну тайну: вскоре твои друзья найдут цель своих странствий. Нет, не все, а лишь те, кто достоин обретения цели. Но и после этого предстоит им сделать выбор. Тебе же выбор делать не придется, однако ты должен знать: то, что для других конец пути, для тебя лишь недолгий привал. Запомни это, смелый малыш».

«Повинуюсь, о маг магов…»

«Да, и еще… Пожалуй, я позволю тебе и дальше задавать мне странные и смешные вопросы, ибо редко кто обладает твоими умениями. Такие люди драгоценны, и мне доставит удовольствие вести тебя по тропе вечной мудрости. А теперь прощай…»

С последними словами исчез и огромный камень, который давил на сам разум юноши. Перестали слезиться глаза, стало легче дышать.

— Аллах милосердный, куда это они?

— Наг-повелитель попросил своих детей удалиться. Он не хотел нас пугать.

— Откуда ты знаешь, мальчишка? — Над обессиленным Мерабом навис Максимус.

— Я попросил, чтобы он удалил своих детей. Вот он и удалил…

— Великий Митра! Вот так… просто… попросил?!

— Не так уж это было и просто, воин… — Голос Алима прозвучал довольно громко, но снова никто не обратил внимания, что говорящего нет. — Юному твоему спутнику изрядно досталось: не так легко проложить мысли путь сквозь волны мирового эфира. И мальчик сделал это впервые. Так что угомонись. Видишь же: твари исчезли, дождь утихает. Скоро можно будет тронуться в путь. А сейчас помолчите, почтеннейшие. Выпейте чаю и попробуйте представить, от какой беды спас вас достойный сын визиря.

Наступила тишина. Был слышен только шелест утихающего дождя за каменными стенами заброшенной поварни да тяжелое дыхание путешественников, не пришедших еще в себя после такой встряски.

Зной, что не давал перед бурей спокойно дышать, сменился живительной прохладой. Однако земляная тропа совсем раскисла.