Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует Линдгрен Астрид
Бенка разинул рот от изумления и ничего не ответил.
– У вас что, эстафета какая-нибудь проходит через комнату Фредрика? И вообще, почему ты так поздно носишься по улицам?
– Я… я хотел только посмотреть, может быть, ты у больного… – замялся Бенка.
– Да, я у больного, – подтвердил папа. – Ты действительно, как сам выразился, застал подлого пса на месте преступления. Но я уже кончил, и мы сейчас же идём домой.
– Но, папа! – воскликнул Бенка в полном отчаянии.
Доктор Форсберг решительно захлопнул свой чемоданчик и мягко, но неумолимо взялся за светлые Бенкины кудри.
– Пойдём-ка, сыночек, – сказал он. – Покойной ночи, Фредрик! Вы ещё поживёте, обещаю вам.
Пока происходил этот разговор, Калле стоял в сторонке. На лице его всё шире расплывалась улыбка. Какой удар для Бенки, какой ужасный удар! Влететь прямо в объятия к собственному папаше! Теперь отец отведёт его домой, словно какую-то мелюзгу. И как раз когда он собирался схватить Калле! Ну, Бенка, держись! Пока длится война Роз, тебе ещё не раз придётся проглотить горькую пилюлю. Достаточно будет только сказать: «Пойдём-ка, сыночек!»
И, пока сильные руки отца неумолимо влекли Бенку к двери, Бенка осознал весь ужас происходящего. Он обязательно напишет статью в местную газету: «Нужны ли родители?» Он, конечно, глубоко ценит и отца и мать, но их непостижимая способность неизменно появляться в самые неподходящие моменты может довести до отчаяния самого терпеливого ребёнка.
Когда подбежали запыхавшиеся Сикстен и Йонте, Бенка успел им шепнуть:
– Он в доме.
Потом Бенку повели к докторской машине – почему, ах, почему он не заметил её раньше! – а Сикстен и Йонте провожали его взглядом, полным безграничного сострадания.
– Бедолага, – сказал Йонте, глубоко вздохнув.
Но на вздохи и сожаления времени не оставалось. Трижды горе Белой розе, которая всё ещё водит их за нос! Калле должен быть схвачен, и притом сию же минуту!
Сикстен и Йонте ворвались к Фредрику. Но где же Калле?
– Здравствуй, Сикстен, и ты, Йонтик, – произнёс Фредрик слабым голосом. – Если бы вы только слышали, как у меня в животе бурчит! Так мне плохо…
– Фредрик, ты не видал Калле Блюмквиста? – прервал его Сикстен.
– Калле? Как же, он был здесь только что. Он выпрыгнул в окно, – сообщил Фредрик и коварно улыбнулся.
Ага, этот негодяй выпрыгнул в окно! Ну да, оба окна были открыты, потому что доктор Форсберг считал, что в комнате душно. Замызганные, когда-то белые занавески колыхались от вечернего ветра.
– Йонте, давай за ним! – закричал Сикстен. – Каждая секунда дорога!
И они недолго думая кинулись в окна – каждый в своё. Сказано же: каждая секунда дорога!
В следующее мгновение послышался громкий плеск и вопли. Подумать только, даже Йонте, который родился на Плутовской горке, забыл, что окна Фредрикова домика выходят прямо на речку!
– Эй, Калле! – позвал Фредрик слабым голосом. – Выходи, послушай, как у меня в животе бурчит.
И Калле вылез из шкафа. Приплясывая от удовольствия, он подбежал к окну и высунулся наружу.
– Вы как, плавать умеете? – крикнул он. – Или сбегать за спасательным кругом?
– Лучше брось сюда свою дубовую башку – с ней хоть кто на воде удержится!
Разозлённый Сикстен изо всей силы брызнул водой в лицо улыбающемуся врагу. Калле беззаботно вытерся и сказал:
– А вода-то какая тёплая! Хорошо! Вы там организуйте себе длительный заплыв для укрепления здоровья!
– Нет, вы лучше ко мне зайдите, – позвал Фредрик слабым голосом. – Валяйте сюда, послушайте, как у меня в животе бурчит.
– Ну пока, я пошёл, – попрощался Калле.
– Скатертью дорожка, – пробурчал Йонте и взял курс на мостки поблизости, где обычно полоскали бельё.
Погоня была окончена, Сикстен и Йонте это понимали. Калле пожелал Фредрику спокойной ночи и весело побежал к Еве-Лотте. Как говорилось раньше, в её саду находилась пекарня, где булочник Лисандер ежедневно выпекал хлеб, булки и крендели на радость горожанам. А на чердаке булочной размещался прославленный штаб Белой розы. Чтобы попасть туда, надо было вскарабкаться по верёвке, свисавшей из чердачного люка. Разумеется, на чердак вела также и лестница. Но какой же порядочный рыцарь Белой розы станет пользоваться таким пошлым приспособлением? Верный своему долгу, Калле тоже полез по верёвке. Из окошка тотчас высунулись две головы.
– Значит, всё в порядке! – радостно приветствовал его Андерс.
– Ага, сейчас услышите, – отозвался Калле.
Карманный фонарик слабо освещал штаб, где у стен был свален всякий хлам. На этом фоне и сидели, скрестив ноги, Белые розы и наслаждались рассказом об удивительном спасении Калле.
– Молодец, хвалю за храбрость! – воскликнул Андерс, когда Калле закончил.
– Что ж, по-моему, в первый день войны Белая роза не осрамилась, – подвела итог Ева-Лотта.
Внезапно тишину сада нарушил женский голос:
– Ева-Лотта, если ты сию же минуту не пойдёшь спать, я пошлю за тобой папу!
– Иду, иду, мама! – крикнула Ева-Лотта.
Её верные спутники поднялись, чтобы уйти.
– Пока! Завтра увидимся! – сказала она весело и рассмеялась собственным мыслям. – Алые-то думали вернуть себе Мумрика!
– Да только не тут-то было, – усмехнулся Калле.
– Эта ночь не принесла им удачи, – заключил Андерс и с достоинством съехал вниз по верёвке.
7
«Наверное, нет на свете другого места, где жизнь была бы столь сонная, однообразная и скучная, как в нашем городишке, – думала фру Лисандер. – Да и как может в такую жару что-нибудь произойти?»
Она медленно шла между прилавками, на которых был разложен товар, и рассеянно выбирала, что бы купить. День был базарный, на улицах и площадях толпился народ, и, казалось, весь городок должен бы кипеть, но нет, – он пребывал в своей обычной дремоте…
Тихо и сонно журчал напротив ратуши фонтанчик с бронзовыми львами, и сами львы тоже казались сонными. Музыка в открытом кафе у реки играла тихо и сонно что-то вроде «Спи, моя радость, усни…» – это среди бела-то дня! Воробьи, подбиравшие крошки между столиками, время от времени тяжело подпрыгивали и тоже выглядели сонными и вялыми…
«Сонное царство», – подумала фру Лисандер.
Людям было лень двигаться. Они стояли на базаре кучками и лениво переговаривались друг с другом, и если нужно было сделать пару шагов, то делали их медленно, через силу. Вот что натворила эта жара.
Что и говорить, в последнюю среду июля жара стояла небывалая! Фру Лисандер всегда будет помнить этот день, как один из самых жарких дней в своей жизни. Вообще-то весь месяц держалась жара и засуха. Но сегодня июль, очевидно, решил превзойти самого себя, пока не истекло его время.
– Похоже, будет гроза, – говорили люди друг другу.
Многие сельские жители уже запрягали лошадей. Они торопились домой раньше обычного, чтобы не попасть в грозу.
Фру Лисандер купила остаток черешен у крестьянина, который спешил распродать свой товар. Довольная дешёвой покупкой, она сунула кулёк в сетку и уже собиралась идти дальше, когда к ней вприпрыжку подбежала Ева-Лотта и загородила дорогу.
«Хоть кто-то не сонный», – подумала фру Лисандер.
Она нежно оглядела своё дитя, не упуская ни одной подробности: весёлое лицо, живые голубые глаза, белокурые растрёпанные волосы, длинные загорелые ноги и свежевыглаженное летнее платье.
– Я видела, как фру Лисандер покупала черешни. Нельзя ли её дочери взять горсточку? – спросила Ева-Лотта.
– Конечно, можно, – сказала мама.
Она открыла кулёк, и Ева-Лотта набрала полные пригоршни жёлто-красных ягод.
– Ты, кстати, куда? – спросила фру Лисандер.
– Этого я тебе не могу сказать. – Ева-Лотта выплюнула косточку. – Секретное задание. Страшно секретное!
– Вот как! Ладно, только не опоздай к обеду!
– За кого ты меня принимаешь? – возмутилась Ева-Лотта. – Я же всегда прихожу есть вовремя с тех самых пор, как прозевала манную кашу в день своих крестин.
Фру Лисандер улыбнулась.
– Я тебя люблю, – сказала она.
Ева-Лотта утвердительно кивнула – а как же иначе! – и направилась дальше через площадь. Её путь отмечали черешневые косточки.
Мама постояла немного, глядя ей вслед. Вдруг какая-то тревога сжала её сердце. Господи, до чего девочка худа, до чего маленькой и беззащитной она выглядит! Ведь не так давно она ела манную кашу, а теперь носится как угорелая с какими-то «секретными заданиями». Да хорошо ли это? Не мешало бы получше присмотреть за ней…
Фру Лисандер вздохнула и медленно пошла домой. Она чувствовала, что скоро сойдёт с ума от этой жары, а в таком случае лучше уж сидеть дома.
Зато Еве-Лотте жара была нипочём. Она радовалась жаре, как радовалась людям на улицах и вкусной черешне. День был базарный, а ей нравились базарные дни. Строго говоря, Еве-Лотте нравились все дни, кроме тех, когда в школе были уроки труда. Но ведь сейчас каникулы!
Она медленно пересекла площадь, свернула на Малую улицу, прошла мимо летнего кафе и дальше к мосту. Вообще-то ей вовсе не хотелось удаляться от центра событий, но Ева-Лотта получила секретное задание и его надо было выполнить.
Вождь Белой розы приказал ей забрать Мумрика и перенести в более безопасное место. Ведь во время допроса Андерс чуть-чуть не проговорился. И можно голову дать на отсечение, что Алые с тех пор не переставали искать и перекопали каждый квадратный миллиметр вокруг тропинки позади Усадьбы. Но, поскольку никаких победных кличей слышно не было, можно почти с уверенностью сказать, что Мумрик всё ещё там, куда его поместили Белые розы, – на большом камне у самой тропинки.
Мумрик лежал совсем на виду, в маленьком углублении на камне. Андерс утверждал, что найти его до смешного просто. И когда Алые вонзят свои когти в драгоценный талисман, было теперь лишь вопросом времени. Но сегодня базарный день, и Сикстен, Бенка и Йонте наверняка как пришитые торчат у карусели или в тире парка Тиволи, за вокзалом. И потому Ева-Лотта без помех может забрать Мумрика из его не очень надёжного убежища.
Андерс выбрал новый тайник для талисмана: в развалинах замка возле колодца во внутреннем дворе. Это означало, что Ева-Лотта в гнетущую жару и духоту должна сначала пройти длинный путь через Прерии, затем через весь город обратно, а потом ещё вскарабкаться по крутой тропинке к развалинам на пригорке за городом, в стороне, прямо противоположной Усадьбе. Поистине надо быть очень преданным рыцарем Белой розы, чтобы безропотно согласиться на что-либо подобное. Таким преданным, например, как Ева-Лотта.
Некоторые могут сказать, что вполне достаточно, если Ева-Лотта заберёт Мумрика и просто-напросто сунет его себе в карман. А к новому тайнику можно сходить и позже, когда станет прохладнее. Но тот, кто так думает, ни бум-бум не понимает в Мумриках и войнах Алой и Белой розы.
Но почему перепрятать Мумрика поручили именно Еве-Лотте? Разве вождь Белой розы не мог послать Калле? В том-то и дело, что не мог: недогадливый папаша Блюмквист заставил Калле быть мальчиком на посылках и запасным продавцом в бакалейной лавке. День был горячий, деревенские жители приехали в город, чтобы пополнить свои запасы сахара, кофе и селёдки.
Почему тогда не пошёл сам вождь? Он должен был сидеть в сапожной мастерской своего отца. Сапожник Бенгтсон не любил работать в базарные дни. В такое время он бросал все дела и «гулял». Но нельзя же было из-за этого закрывать мастерскую! Ведь кто-нибудь может принести ботинки или прийти за готовыми, в базарный-то день! Поэтому сапожник торжественно поклялся хорошенько вздуть сына, если тот отлучится из мастерской хотя бы на пару минут.
Вот почему тайное, священное задание – перенести высокочтимого Мумрика из одного тайника в другой – поручили Еве-Лотте, преданному рыцарю Белой розы. И это было не просто поручение, а настоящая секретная миссия. Пусть солнце нещадно палит и на горизонте собираются чёрно-синие тучи! Пусть нельзя принять участие в базарной сутолоке, пусть приходится покинуть «центр событий»!
И Ева-Лотта, свернув на мост, направилась к Прериям. Да, но только не всегда центр событий находится там, где царит базарная суматоха… В этот день центр событий переместился совсем в другое место.
И загорелые ноги Евы-Лотты шагали как раз туда.
Всё ниже и ниже нависают тучи. Иссиня-чёрные, грозные… Даже чуть-чуть страшновато. Ева-Лотта идёт медленно – в Прериях до того жарко, что в воздухе дрожит марево.
Уф, до чего велики и широки Прерии! Пока их пересечёшь, пройдёт целая вечность. Но Ева-Лотта не одна идёт под палящим солнцем. Она почти обрадовалась, когда далеко впереди заметила старика Грена.
Грена ни с кем не спутать. Ни у кого в городе нет такой ковыляющей походки. Похоже, что он тоже направляется к Усадьбе. Ага, вон он входит по тропинке в орешник и скрывается из виду. Силы небесные, уж не за Мумриком ли он тоже охотится?
Ева-Лотта ухмыльнулась при мысли об этом. Но тут же оборвала себя, пристально всматриваясь в солнечную мглу.
Вон показался ещё кто-то, с другой стороны, – наверное, не из городских, потому что он шагает по дороге, идущей мимо Усадьбы в деревню. Постой-ка, да это ж тот самый тип в габардиновых брюках! Ну конечно, сегодня ведь среда! Сегодня он должен погасить свои вензеля или как он там сказал – векселя. Интересно, как это «гасят векселя»?.. Должно быть, сложная штука. А впрочем, ну его, это ростовщичество! Какой же всё-таки чепухой занимаются взрослые!
«Встретимся, где обычно», – сказал тогда габардиновый тип. Выходит, это здесь. Но почему обязательно в том самом месте, где спрятан Мумрик! Неужели нет других кустов, чтобы заниматься ростовщичеством? Очевидно, нет: вот уже и габардиновые брюки свернули по тропинке в орешник.
Ева-Лотта чуть замедлила шаг. Спешить ей особенно некуда, пусть этот парень спокойно погасит свои векселя, потом она заберёт Мумрика. А пока можно зайти в Усадьбу и попробовать разобраться немного во всех этих комнатах и закоулках. Ведь Усадьба скоро может опять стать театром военных действий, и тогда это здорово пригодится.
Она выглядывает в окно. Ого, всё небо почернело! Солнце спряталось, издалека слышится угрожающий гул. Прерии выглядят мрачными и пустынными. Надо поторопиться! Забрать Мумрика и бежать отсюда! Она выскакивает из дверей, несётся изо всех сил по тропинке через орешник и всё время слышит угрожающие раскаты грома, она бежит дальше, бежит… и вдруг растерянно останавливается.
Ева-Лотта с размаху налетела на кого-то, кто шёл по тропинке с противоположной стороны и так же торопился, как и она. Сначала она различает только тёмно-зелёные габардиновые брюки и белую рубашку, но потом поднимает голову и видит лицо. О, какое лицо – бледное, исполненное отчаяния и страха! Неужели взрослый мужчина может так бояться грозы? Еве-Лотте почти жаль его.
Но ему, очевидно, не до неё. Он бросает на неё мимолётный взгляд, одновременно испуганный и злой, потом торопится дальше по узкой тропинке.
Ева-Лотта не любит, когда на неё смотрят так неприязненно. Она привыкла, что люди радуются, глядя на неё. И ей хочется, пока он ещё не скрылся из виду, показать, что она настроена благожелательно и с ней нужно обращаться подобающим образом.
– Скажите, пожалуйста, который час? – спрашивает Ева-Лотта вежливо. Спрашивает просто так, чтобы что-нибудь сказать.
Незнакомец вздрагивает и неохотно останавливается. Сначала кажется, что он и не собирается отвечать, но вот он смотрит на часы и бормочет невнятно:
– Без четверти два, – и бросается прочь.
Ева-Лотта смотрит ему вслед. Она видит: из кармана его зелёных габардиновых брюк торчит пачка бумаг.
И вот он ушёл. Но на тропинке осталась лежать скомканная белая бумажка. Он уронил её в спешке.
Ева-Лотта поднимает её и с любопытством рассматривает. Наверху написано: «Вексель». Так вот они какие, эти векселя! Стоит ли из-за них так беспокоиться?
Оглушительный раскат грома заставляет Еву-Лотту вздрогнуть. Вообще-то она не боится грозы. Но сейчас, именно сейчас, когда она одна в Прериях… Ой, как неприятно здесь стало вдруг! В кустарнике темно, и в самом воздухе чувствуется что-то страшное и зловещее. Почему она не дома?.. Надо спешить, спешить изо всех сил.
Но сперва надо забрать Мумрика. Рыцарь Белой розы остаётся верен своему долгу, даже если сердце у него ушло в пятки. До камня рукой подать, всего несколько шагов мимо вон тех кустов… Ева-Лотта бежит…
Сначала она только тихонечко всхлипывает. Стоит совсем неподвижно, смотрит и всхлипывает. Может быть, о, может быть, это ей только снится?.. Может быть, там вовсе и не лежит… не лежит кто-то, скорчившись, возле камня?..
Потом Ева-Лотта закрывает лицо руками, поворачивается и бежит. Странные, ужасные звуки рвутся из её груди. Она бежит, хотя ноги её подкашиваются. Она не слышит раскатов грома и не чувствует дождя. Не чувствует, как ветви орешника бьют её по лицу. Она бежит, как бегут во сне от неведомой опасности.
Через Прерии… Через мост, по хорошо знакомым улицам, вдруг опустевшим под проливным дождём…
Дом! Дом! Наконец-то! Ева-Лотта толкает садовую калитку. Там, в пекарне, – папа. В белой пекарской одежде он стоит среди своих противней. Большой, спокойный, как всегда. Стит только подойти к нему поближе, как ты весь окажешься в муке.
Да, папа – такой же, как всегда, хотя мир вокруг переменился – стал зловещим и в нём больше невозможно жить… Ева-Лотта опрометью кидается в объятия отца, прижимается к нему, крепко-крепко обвивает руками его шею, прячет залитое слезами лицо у него на груди и жалобно всхлипывает:
– Папочка, помоги! Старик Грен…
– Что случилось, доченька, что с ним такое?
А она отвечает совсем тихо, дрожа всем телом:
– Он лежит мёртвый в Прериях.
8
Неужели это тот самый городок, который совсем недавно был сонным, спокойным, тихим?
Сейчас его не узнать. За какой-нибудь час всё переменилось. Городок жужжал, словно пчелиный улей. Полицейские машины приезжали и уезжали, телефоны звонили, жители обсуждали, строили догадки и предположения, волновались, спрашивали полицейского Бьёрка, правда ли, что убийца уже схвачен. И озабоченно качали головами: «Вот ведь как нехорошо вышло с беднягой Греном… да-а-а… А впрочем, он и сам-то был не такой уж чистенький, так что, может, оно и не удивительно… хотя всё же… Вот ужас-то какой!»
Огромные толпы любопытных устремились в Прерии. Но вся территория вокруг Усадьбы была оцеплена и никого не пропускали. Полиция удивительно быстро перебросила туда своих людей.
Расследование было в полном разгаре. Всё фотографировалось, каждый метр земли исследовался, всё заносилось в протокол. Оставил ли преступник хоть какие-нибудь следы? Нет, ничего! Если что-нибудь и было, всё смыл проливной дождь. Даже окурка не нашлось. Судебный врач, обследовавший тело, мог только установить, что Грен был убит выстрелом в спину. Бумажник и часы его остались целы. Очевидно, убийство было совершено не с целью ограбления.
Комиссар уголовной полиции хотел поговорить с девочкой, которая обнаружила тело, но доктор Форсберг ему не разрешил.
– Девочке надо успокоиться и прийти в себя, – сказал он.
Как ни тревожила комиссара такая задержка, пришлось повиноваться. Во всяком случае, доктор Форсберг смог ему рассказать, что девочка плакала и часто повторяла: «Он в зелёных габардиновых брюках!» Очевидно, она имела в виду убийцу.
Но нельзя же рассылать по всей стране описание примет, где будет значиться лишь пара зелёных габардиновых брюк! Даже если девочка видела именно убийцу, в чём комиссар не был убеждён, тот к этому времени наверняка успел переодеться. И всё же на всякий случай комиссар разослал во все полицейские участки телеграммы с указанием следить за всеми подозрительными габардиновыми брюками. Оставалось только продолжать расследование и ждать, пока девочка настолько поправится, что с ней можно будет обстоятельно поговорить.
Ева-Лотта лежала в маминой постели. Более безопасного места она не могла себе представить. Пришёл доктор Форсберг и дал ей лекарство, чтобы она хорошо спала и не видела страшных снов. К тому же мама и папа обещали сидеть около неё всю ночь.
И всё равно… Назойливые мысли путались в голове у Евы-Лотты. Зачем только она пошла в эту Усадьбу! Теперь всё разбито. Никогда в жизни ей уже не будет весело. Да и как веселиться, когда люди поступают так плохо друг с другом! Конечно, она и раньше знала, что случаются такие вещи, но знала не так, как сейчас. Подумать только: ещё вчера они с Андерсом дразнили Калле и говорили об убийцах, как о чм-то смешном, даже подшучивали! Сейчас ей становилось не по себе при одной мысли об этом. Больше она никогда так не будет делать! О таком нельзя даже в шутку говорить, потому что можно накликать беду и всё произойдёт на самом деле. А вдруг это она виновата, что Грена… что Грена… нет, она не хочет об этом думать. Но она теперь станет совсем другой, да, да, обязательно! Она станет немножко женственнее, как тогда сказал дядя Бьёрк, и никогда больше не будет участвовать в войне Роз – ведь именно из-за этой войны Ева-Лотта оказалась замешанной в ужасном… Нет, лучше не думать, а то голова лопнет…
Всё, с войной Роз покончено. Она никогда не будет больше играть. Никогда! Ой, до чего же будет скучно!
Глаза Евы-Лотты опять наполнились слезами, и она схватила мамину руку.
– Мама, я чувствую себя такой старой, – сказала она плача. – Как будто мне пятнадцать лет!
Потом Ева-Лотта уснула. Но, прежде чем погрузиться в целительный сон, она вспомнила про Калле. Что он думает обо всём этом? Калле столько лет выслеживал преступников – что он делает сейчас, когда на самом деле появился убийца?
Весть об ужасном событии застала знаменитого сыщика Блюмквиста за прилавком отцовского магазина. Он как раз заворачивал покупателю две селёдки в газетную бумагу; в этот момент в лавку на всех парусах влетела фру Карлсон с Плутовской горки, нафаршированная новостями.
В две минуты лавка превратилась в кипящий котёл – вопросы, восклицания, крики ужаса…
Торговля прекратилась, все окружили фру Карлсон. А она тарахтела без умолку, рассказывая всё, что знала, и даже больше.
Знаменитый сыщик Блюмквист, человек, призванный охранять безопасность общества, стоял за прилавком и слушал. Он ничего не говорил. Он не задавал вопросов. Он стоял будто парализованный. Выслушав основное, он незаметно выскользнул в кладовку и уселся на пустой ящик.
Калле сидел там долго. Вы полагаете, он разговаривал со своим воображаемым собеседником? Действительно, момент как будто подходящий! Но нет, он ни с кем не разговаривал. Он думал.
«Калле Блюмквист, – думал он, – ты тюфяк. Обыкновенный драный тюфяк, вот ты кто! Знаменитый сыщик? Да из тебя такой же сыщик, как из старой рогатки – ружьё! В городе могут происходить самые ужасные преступления, а ты стоишь себе за прилавком и заворачиваешь селёдку. Что ж, продолжай в том же духе, хоть какая-то польза будет от тебя!»
Так он сидел, положив голову на руки, погружённый в мрачные раздумья. Ну почему именно сегодня он должен был помогать в лавке? Ведь иначе Андерс послал бы его, а не Еву-Лотту. И тогда убитого обнаружил бы Калле. А может, он пришёл бы как раз вовремя, чтобы предотвратить преступление и с многочисленными увещеваниями препроводить преступника за решётку? В общем, так, как он это обычно делал…
Но тут же Калле со вздохом вспомнил, что он это делал лишь в воображении. Вдруг Калле полностью осознал всё, что произошло, и случившееся потрясло его настолько, что он сразу потерял всякое желание быть знаменитым сыщиком. Это не убийство понарошку, которое можно с блеском разоблачить, а потом сидеть и хвастаться перед воображаемым собеседником. Нет, это действительность, настолько страшная и отвратительная, что Калле почти стало дурно. Он презирал себя за это, но он радовался, искренне радовался, что не был сегодня на месте Евы-Лотты. Бедняжка Ева-Лотта!
Калле решил уйти из лавки не спросясь. Ему было совершенно необходимо поговорить с Андерсом. О том, чтобы прорваться к Еве-Лотте, он и не мечтал, фру Карлсон, причитая, сообщила, что «булочникова девочка еле жива, и у неё врач», и теперь об этом знал уже весь город.
Один только Андерс ничего не знал. Он сидел в мастерской и читал «Остров сокровищ»[1]. С самого утра к нему никто не заходил, и слава богу, ибо Андерс пребывал сейчас на тропическом острове, окружённый злобными пиратами, – до подмёток ли тут? Когда Калле без стука толкнул дверь, Андерс уставился на него так, словно ожидал увидеть самого одноногого Джона Сильвера, и был приятно удивлён, обнаружив, что это всего лишь Калле. Он вскочил со своей трёхногой табуретки и с увлечением загорланил:
- – Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
- Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Калле передёрнуло.
– Замолчи, – сказал он. – Да замолчи ты!
– Во-во, учитель пения то же самое говорит, как только я запою, – охотно согласился Андерс.
Калле хотел что-то сказать, но Андерс предупредил его:
– Не знаешь, Ева-Лотта забрала Мумрика?
Калле взглянул на него с упрёком. Сколько ещё глупостей Андерс успеет нагородить, прежде чем Калле расскажет ему обо всём? Он ещё раз попытался заговорить, но Андерс опять перебил. Предводитель Белой розы слишком долго сидел молча, и теперь его прорвало. Он сунул под нос Калле «Остров сокровищ».
– Вот это книга! Мировая! – горячился он. – До того интересно, ну просто невозможно. Вот когда надо было жить! Тогда были приключения! А сейчас и не случается ничего.
– Ничего? – воскликнул Калле. – Да ты понимаешь, что говоришь?
И он рассказал Андерсу, что случается в наше время. Тёмные глаза Андерса потемнели ещё больше, когда он услышал, к чему привёл его приказ о перемещении Мумрика. Он хотел сию же минуту бежать к Еве-Лотте и если не утешить её, то хотя бы как-то показать, что считает себя последней свиньёй за то, что послал её с этим поручением.
– Но ведь я же не мог знать, что там будут лежать мертвецы! – пробурчал он уныло.
Калле сидел напротив и бездумно вколачивал в стол деревянные гвоздики.
– Откуда же ты мог знать, – отозвался он. – Это ведь не часто бывает.
– Что?
– Да мертвецы возле Усадьбы.
– Вот именно, – сказал Андерс. – А с Евой-Лоттой ничего страшного не будет, вот увидишь. Другая бы девчонка сразу – брык в обморок, а Ева-Лотта нет. Она ещё расскажет полиции кучу важных сведений. – Калле кивнул. – Она, может, видала кого-нибудь… ну, того, кто мог это сделать.
Андерс был не так подавлен, как Калле. Необычайные события, пусть даже страшные, только пробудили в нём жажду деятельности. Ему хотелось что-то сделать сейчас же, немедленно. Кинуться выслеживать преступника и изловить его – хорошо бы в течение одного часа. Он не был мечтателем, как Калле.
Конечно, было бы несправедливо утверждать, будто мечтательность мешает Калле быть деятельным, – некоторые на собственной шкуре убедились в обратном, – но деятельности Калле всегда предшествовали длительные размышления. Он любил посидеть и подумать, и, надо признать, иногда его посещали хитроумнейшие идеи, но чаще это всё же были беспочвенные фантазии.
Андерс не фантазировал. Он не тратил время на размышления. Энергия так и била из него ключом, сидеть спокойно для него было поистине мучительно. Не случайно он стал вождём Белой розы. Жизнерадостный, говорливый, находчивый, всегда готовый стать во главе, что бы ни затевалось, он больше всех подходил для этого.
Более слабая натура на его месте страдала бы от домашней тирании отца. Но не таков был Андерс. Он только старался поменьше бывать дома, а стычки с отцом переносил с неизменным душевным спокойствием. Всякая ругань отскакивала от него, как от стенки горох, и через пять минут после самой основательной выволочки Андерс вылетал на улицу такой же весёлый, как всегда. Для него было просто немыслимо сидеть в мастерской сложа руки, когда более важные вещи требовали его немедленного вмешательства.
– Пошли, Калле, – решительно сказал он. – А мастерскую я запру, и пускай папаша делает что хочет.
– Ты думаешь, ничего? – спросил Калле. Он хорошо знал нрав сапожника.
Но Андерс только свистнул в ответ.
Однако надо же как-то объяснить клиентам, если они придут, почему мастерская закрыта, да ещё в среду. Андерс взял карандаш и написал печатными буквами на клочке бумаги:
Затем прикрепил бумажку к двери и повернул ключ.
– Да ты что, с ума сошёл? – встрепенулся Калле, увидев написанное. – Так нельзя.
– Разве нельзя? – произнёс Андерс в замешательстве.
Он склонил голову набок и подумал. А может, Калле прав, – ещё истолкуют не так! Он сорвал бумажку, влетел в мастерскую и написал новое объявление. В следующее мгновение Андерс уже быстро шагал прочь, сопровождаемый Калле.
А некоторое время спустя из дома напротив пришла фру Магнуссон забрать туфли из починки. Она остановилась перед дверью и, вытаращив глаза от изумления, прочла:
ПО СЛУЧАЮ ПОДХОДЯЩЕЙ ПОГОДЫСИЯ МАСТЕРСКАЯЗАКРЫТА
Фру Магнуссон покачала головой. У этого сапожника и раньше были не все дома, но теперь, видно, дело приняло серьёзный оборот. «Подходящая погода», – слышали вы что-либо подобное?!
Андерс торопился в Прерии. Калле шёл за ним очень неохотно, его туда ничуть не тянуло. Но Андерс был твёрдо убеждён, что полиция с нетерпением ждёт помощи Калле. Конечно, Андерс не раз подтрунивал над причудами знаменитого сыщика. Однако теперь, когда было совершено настоящее преступление, он забыл об этом. Теперь он помнил только о прошлогодних замечательных успехах Калле. Ведь это благодаря ему поймали тогда бандитов! Что и говорить, Калле – выдающийся сыщик. Андерс охотно признавал его превосходство и не сомневался, что полиция не забыла заслуг Калле Блюмквиста.
– Ну как ты не понимаешь, – они же будут рады, если ты предложишь им свои услуги. Да для тебя разобраться в этом – плёвое дело! А я буду у тебя помощником.
Калле оказался в трудном положении. Не мог же он признаться Андерсу, что настоящие убийцы вызывают в нём страх и отвращение. Он плёлся так медленно, что у Андерса лопнуло терпение.
– Да пошевеливайся ты! – воскликнул он наконец. – Ведь в таких случаях каждая секунда дорога! Как будто не знаешь.
– По-моему, пускай полиция сама этим занимается, – сказал Калле, чтобы как-то выйти из ситуации.
– И это говоришь ты! – пришёл в ярость Андерс. – Ты же знаешь, как они могут запутать дело, сколько раз сам говорил. Не валяй дурака, пошли!
Он схватил упирающегося сыщика за руку и потащил за собой.
Так они дошли до оцепленного места.
– Послушай, – спохватился Андерс, – мы же совсем забыли!
– Что забыли?
– Мумрика-то оцепили! Если Алые захотят его взять, им надо прорываться через полицейский кордон.
Калле задумчиво кивнул. Многое пришлось пережить Мумрику, но под охраной полиции он находился впервые.
В оцеплении патрулировал полицейский Бьёрк, и Андерс подскочил прямо к нему. Он приволок за собой Калле и поставил его перед Бьёрком – ни дать ни взять пёс, который притащил хозяину вещь и ждёт за это похвалы.
– Дядя Бьёрк, вот Калле пришёл, – произнёс он с надеждой.
– Вижу, – отозвался Бьёрк. – А что ему нужно?
– Как – что? Пустите его туда, чтоб он мог поразведать. Обследовать место преступления…
Но Бьёрк покачал головой, и вид у него был ужасно серьёзный.
– Идите-ка отсюда, ребятки. Идите домой! И скажите спасибо, что вы ещё так малы и ничего не понимаете.
Калле покраснел. Он прекрасно понимал. Отлично понимал, что здесь не место знаменитому сыщику Блюмквисту с его волевым лицом и громкими словами. Но как растолковать это Андерсу?
– Вот всегда так! – язвительно заметил Андерс, когда они брели обратно в город. – Даже если бы ты разоблачил все убийства со времён Каина и Авеля[2], всё равно полиция лопнет, а не признает, что частный сыщик на что-нибудь годится.
Калле было не по себе. Что-то в этом роде он сам говорил десятки раз. Он искренне хотел, чтобы Андерс сменил тему. Но Андерс продолжал:
– Рано или поздно они таки сядут в лужу. Но ты обещай мне, что не возьмёшься за дело, пока они не станут умолять тебя на коленях.
Калле охотно обещал.
На каждом шагу им попадались молчаливые кучки людей. Они неотступно смотрели в сторону кустарников, где следователи пытались сейчас найти разгадку драмы, стоившей человеку жизни. Сегодня в Прериях было удивительно тихо. Калле ощущал небывалую тяжесть на душе. Даже на Андерса подействовала наконец гнетущая атмосфера. Может быть, дядя Бьёрк прав? Пожалуй, эта задача и в самом деле не по плечу Калле, каким бы искусным сыщиком он ни был.
Друзья уныло поплелись домой…
Сикстен, Бенка и Йонте тоже направлялись домой из Прерий. Сегодня они, как и предполагал Андерс, взяли себе выходной от войны Роз и провели немало счастливых часов, катаясь на карусели и стреляя в цель в тире. Но полчаса назад ужасная новость долетела до парка, и он тут же опустел. Сикстен, Бенка и Йонте вместе со всеми кинулись в Прерии – лишь для того, чтобы убедиться, что с таким же успехом могли идти прямо домой. В тот самый момент, когда они пришли к этому выводу, им встретились Андерс и Калле.
Сегодня Алые и Белые розы не обменивались взаимными оскорблениями. Неустрашимые воины притихли, и физиономии у них были бледные. Дружной стайкой все пятеро направились в город, по дороге думая о смерти больше чем когда-либо за всю свою мальчишечью жизнь. Ребята глубоко сочувствовали Еве-Лотте.
– Ведь правда жалко её, – сказал Сикстен, – говорят, она совсем скисла. Всё лежит и плачет.
Во всей этой ужасной истории именно это обстоятельство, пожалуй, больше всего потрясло Андерса. Несколько раз он судорожно глотнул. Ведь это из-за него плачет Ева-Лотта…
– Её бы навестить надо, – вымолвил он наконец, – цветочков передать или что-нибудь такое…
Остальные четверо вытаращили на него глаза. Разве с Евой-Лоттой настолько плохо? Посылать цветы девчонке – да он, должно быть, убеждён, что Еве-Лотте совсем конец приходит!
Однако чем больше они размышляли, тем благороднее казалась им мысль Андерса. Ева-Лотта должна получить цветок, она его честно заслужила. Глубоко взволнованный Сикстен пошёл домой, стянул одну из маминых красных гераней, и все пятеро торжественно отправились с цветком к Еве-Лотте.
Ева-Лотта спала, и её нельзя было беспокоить. Но фру Лисандер взяла цветок и поставила у изголовья дочери, чтобы та увидала его, когда проснётся. Это был не последний подарок Еве-Лотте за её участие в драме…
9
На веранде сидели в ожидании комиссар полиции, полицейский Бьёрк и один из приехавших сыщиков.
Важно, чтобы девочка не волновалась на допросе, считал комиссар. Она и без того напугана. Очень хорошо, что с ними Бьёрк: он работает здесь и знает девочку. А чтобы придать всему характер дружеской беседы, допрос будет происходить здесь, у девочки дома, на солнечной веранде, а не в полицейском участке. Незнакомое окружение всегда нервирует детей, считал комиссар. Чтобы девочку не беспокоить лишний раз, её показания запишут на магнитофон. Ей же легче будет забыть, когда она расскажет всё, что знает. Забыть, что на свете есть такие страшные вещи.
Так считал комиссар. И вот теперь они сидели и ждали, когда выйдет Ева-Лотта. Было раннее утро, и она ещё только встала. Пока они ждали, фру Лисандер подавала кофе со свежими булочками. Это было очень кстати, потому что бедняги полицейские работали почти всю ночь и не успели ни поесть, ни поспать.
А утро выдалось чудесное. Воздух чист и свеж после вчерашней грозы, розы и пионы в саду чисто умыты, на старой яблоне возле дома весело щебечут синицы и зяблики. На веранде приятно пахнет кофе. Полный уют! Трудно было поверить, что трое мужчин за столом – полицейские при исполнении служебных обязанностей и что они заняты расследованием убийства. В такое безмятежное летнее утро не хотелось верить, что существует что-либо подобное.
Комиссар взял третью булку и сказал:
Читать бесплатно другие книги:
