Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует Линдгрен Астрид
– Откровенно говоря, сомневаюсь, что девочка – её, кажется, зовут Ева-Лотта? – сможет нам рассказать что-нибудь существенное. Вряд ли её показания продвинут нас сколько-нибудь значительно вперёд. Дети не способны к дельным наблюдениям. У них слишком развито воображение.
– Ева-Лотта довольно дельный ребёнок, – заметил Бьёрк.
На веранду вышел булочник. Лоб его пересекала морщинка, которой обычно не было. Он глубоко переживал за своё единственное и любимое дитя, а тут ещё пришлось разрешить полицейским мучить её вопросами.
– Она сейчас придёт, – сдержанно сообщил он. – Разрешите мне присутствовать?
Подумав, комиссар согласился. При условии, что булочник не произнесёт ни слова и никак не будет вмешиваться в допрос.
– Ну что ж, оставайтесь. Ева-Лотта будет чувствовать себя спокойнее. А то ещё испугается меня.
– Почему это я должна вас бояться? – послышался из дверей спокойный голос, и Ева-Лотта вышла на веранду.
Она серьёзно глядела на комиссара. Да, почему она должна его бояться? Ева-Лотта не привыкла бояться людей. Чаще всего ей встречались симпатичные, приветливые и доброжелательные люди. Только вчера она впервые по-настоящему поняла, что среди людей могут быть и злые. Но у неё не было никаких оснований причислять к ним комиссара полиции. Она знала, что он пришёл сюда выполнять свой долг. Знала, что должна рассказать ему всё об этой ужасной истории в Прериях, и приготовилась это сделать. Чего же тут бояться?
Голова у неё была тяжёлая после всех слёз и глубокого сна. Куда подевалась её весёлость… Но Ева-Лотта была теперь спокойной, совершенно спокойной.
– Доброе утро, Лиза-Лотточка, – бодро сказал комиссар.
– Ева-Лотта, – поправила его девочка. – Доброе утро!
– Да-да, конечно, Ева-Лотта! Иди сюда и садись, Ева-Лотточка, мы немножко поболтаем. Совсем немного, а потом ты сможешь опять заняться своими куклами.
И это он говорил Еве-Лотте, которая чувствовала себя такой старой, почти пятнадцатилетней!
– В куклы я перестала играть лет десять назад, – сообщила Ева-Лотта комиссару.
«А Бьёрк, похоже, прав – ребёнок и вправду дельный!»
Комиссар понял, что ему надо переменить тон и говорить с Евой-Лоттой как со взрослой.
– Ну, рассказывай всё, – предложил он. – Ты ведь была на месте преступл… ты ведь была в Прериях вчера днём? Как это получилось, что ты пошла туда совсем одна?
Ева-Лотта поджала губы.
– Это… этого я не могу сказать. Это секрет. Я выполняла секретное задание.
– Дорогое моё дитя, – возразил комиссар, – мы расследуем убийство и не признаём никаких секретов. Так зачем ты отправилась вчера к Усадьбе?
– Забрать Мумрика, – ответила Ева-Лотта надувшись.
Потребовалось довольно обстоятельное объяснение, чтобы комиссар полностью уяснил себе, что за штука такая Мумрик. А в протоколе, составленном после допроса, значилось очень кратко: «О себе Лисандер рассказала, что 28 июля после полудня она отправилась на пустырь, расположенный к западу от города, чтобы забрать так называемого Мумрика».
– Ты кого-нибудь там видела? – спросил комиссар, когда прояснилась тайна Мумрика.
– Да, – Ева-Лотта кивнула, – Грена… и ещё одного…
Комиссар оживился:
– Расскажи поподробнее, как и где ты их видела.
И Ева-Лотта рассказала. Она увидела Грена со спины на расстоянии около ста метров.
– Стоп! – возразил комиссар. – Как ты могла узнать Грена на таком большом расстоянии?
– Сразу видно, что вы не здешний, – сказала Ева-Лотта. – Да здесь каждый узнал бы Грена по походке. Разве не так, дядя Бьёрк?
Бьёрк подтвердил, что это так.
Ева-Лотта продолжила свой рассказ о том, как Грен свернул на тропинку и исчез в кустах, как потом с другой стороны появился тот тип в тёмно-зелёных брюках и исчез в том же направлении…
– Ты не помнишь, в котором часу это было? – спросил комиссар, хотя отлично знал, что дети редко указывают точное время.
– В половине второго, – ответила Ева-Лотта.
– Откуда ты знаешь, ты смотрела на часы?
– Нет, – сказала Ева-Лотта и побледнела. – Я спросила уб… убийцу минут через пятнадцать.
Комиссар взглянул на своих коллег. Слыхали вы что-нибудь подобное? Пожалуй, допрос даст больше, чем он ожидал!
Он наклонился и внимательно посмотрел Еве-Лотте прямо в глаза.
– Ты говоришь, что спросила убийцу. И ты берёшь на себя смелость решить, кто убил Грена? Может, ты видела, как это произошло?
– Нет. Но если я вижу, как человек скрывается в кустах, а за ним туда кидается другой человек, и потом через несколько минут я нахожу первого человека мёртвым, то, естественно, подозреваю второго, кого же ещё? Конечно, Грен мог споткнуться, упасть и разбиться, но пускай мне это ещё докажут.
«Да, Бьёрк действительно прав, очень дельный ребёнок!»
А Ева-Лотта уже рассказывала, как зашла в Усадьбу переждать, когда те двое направились по тропинке, где лежал Мумрик. И что она там оставалась самое большее пятнадцать минут.
– А потом? – спросил комиссар.
Глаза Евы-Лотты потемнели, ей было тяжело. О том, что произошло потом, рассказывать было труднее всего.
– Я наскочила прямо на него на тропинке, – произнесла она тихо. – Я спросила, который час, он ответил: «Без четверти два».
Комиссар был доволен. Судебный врач смог установить, что убийство произошло где-то между двенадцатью и тремя, а показания этой девчушки давали возможность определить время гораздо точнее – между половиной второго и без четверти два. Очень важно знать, когда именно было совершено преступление. Ева-Лотта оказалась поистине бесценным свидетелем!
Он продолжал спрашивать:
– Как этот мужчина выглядел? Расскажи всё, что ты помнишь, любую подробность.
Ева-Лотта опять назвала тёмно-зелёные габардиновые брюки. Потом стала вспоминать ещё. Белая рубашка… Тёмно-красный галстук… Ручные часы… Да, и много-много чёрных волос на руках.
– Какое у него лицо? – Комиссар даже привстал от волнения.
– У него усы и длинные тёмные волосы, они ему падали на лоб. Он не такой уж старый. Лицо довольно приятное. Только он был очень испуганный и злой. И бросился от меня бежать. Он так торопился, что уронил один вексель и не заметил.
У следователя дух захватило.
– Что, что ты говоришь? Что он уронил?
– Вексель, – важно повторила Ева-Лотта. – Вы разве не знаете, что это такое? Просто такая маленькая бумажка, и на ней написано «Вексель». Уверяю вас, самая обыкновенная бумажка. А из-за этих векселей, знаете, такой шум бывает!
Комиссар опять взглянул на своих коллег. Вчерашний допрос соседей Грена на Плутовской горке показал, что старик неплохо прирабатывал, ссужая деньги под проценты. Многие заметили, что по вечерам к нему приходили какие-то таинственные личности, хотя и не так часто. Очевидно, Грен предпочитал встречаться со своими клиентами за городом. При обыске у него дома обнаружили множество векселей на разные фамилии. Полиция записала все фамилии, чтобы отыскать его таинственных клиентов. Ведь один из них мог оказаться убийцей! Комиссар с самого начала догадывался о причине убийства: кто-то, запутавшись в своих денежных делах, решил разом покончить со всеми осложнениями. Да, скорее всего, так и было. И конечно, идя на такое дело, преступник был уверен, что сумеет уничтожить все опасные для него бумаги.
И вот сейчас девочка говорит, что убийца потерял один вексель. Вексель, на котором стоит его фамилия, фамилия убийцы! Комиссар так волновался, что голос его невольно дрожал, когда он задавал следующий вопрос:
– Ты подняла вексель?
– Конечно.
– Что же ты с ним сделала? – спросил комиссар затаив дыхание.
Ева-Лотта задумалась. Стало совсем тихо. Только зяблик на яблоне продолжал чирикать.
– Не помню, – сказала наконец Ева-Лотта.
Комиссар издал тихий стон.
– Честное слово, это была просто маленькая бумажечка, – повторила ещё раз Ева-Лотта, чтобы его утешить.
Тогда комиссар взял её за руку и с чувством, с толком, с расстановкой объяснил: вексель – это довольно важная бумага, в ней человек подтверждает, что одолжил у кого-то деньги и обязуется их вернуть. Обязательство он скрепляет своей подписью. Тот, кто убил Грена, очевидно, поступил так потому, что не имел денег расплатиться. Он хладнокровно застрелил человека, чтобы отобрать у него те самые векселя, которые Ева-Лотта считала такими пустяками. И на бумажке, которую он уронил, написана его фамилия. Теперь-то Ева-Лотта понимает, что она непременно должна попытаться вспомнить, куда дела вексель.
Ева-Лотта поняла и старалась изо всех сил. Она помнила, как стояла там с векселем в руке. Помнила, что именно в тот момент раздался страшный удар грома. Но дальше она ничего не помнила… Кроме, конечно, самого ужасного, что произошло после. Нет, она не помнит, куда дела вексель. Упавшим голосом Ева-Лотта призналась в этом комиссару.
– Ты случайно не прочитала фамилию на векселе?
– Нет.
Комиссар вздохнул, но потом подумал, что нельзя же ждать, чтобы всё само шло в руки. Допрос девочки и без того дал очень много. Нельзя же требовать, чтобы имя убийцы принесли ему на тарелочке. Всё же, прежде чем продолжить разговор с Евой-Лоттой, он позвонил в участок и распорядился тщательно обыскать все Прерии. Место преступления, разумеется, уже обследовали самым тщательным образом, но бумажку могло унести ветром. А её надо найти, во что бы то ни стало найти!
Потом Еве-Лотте пришлось рассказать, как она обнаружила Грена. Она говорила теперь очень тихо и время от времени сглатывала комок в горле. А её папа опустил голову, чтобы не видеть горестных глаз дочери. Впрочем, теперь, наверное, уже недолго осталось. У комиссара было ещё лишь несколько вопросов.
Ева-Лотта уверяла, что преступник не мог быть жителем их городка, иначе она бы его узнала. И теперь комиссар спросил её:
– А ты узнаешь его, если увидишь опять?
– Да, – тихо сказала Ева-Лотта. – Я бы его узнала из тысячи других.
– А раньше ты его никогда не видала?
– Нет. – И, поколебавшись, добавила: – То есть да… отчасти.
Комиссар выпучил глаза. Ещё один сюрприз!
– Как это «отчасти»?
– Я только брюки его видала, – пояснила Ева-Лотта неохотно.
– Объясни, пожалуйста, понятнее.
Ева-Лотта поёжилась в замешательстве.
– Это обязательно? – спросила она.
– Ты же прекрасно знаешь, что обязательно. Так где же висели его брюки?
– Они не висели. Они торчали из-под штор. А в них был убийца.
Комиссар быстро схватил оставшуюся булочку. Он почувствовал, что настал момент подкрепиться. А ещё он подумал, что Ева-Лотта, пожалуй, не такая уж дельная, как ему показалось. Не фантазирует ли она?
– Итак, – сказал он, – брюки убийцы торчали из-под штор. Чьих штор?
– Грена, чьих же ещё?
– А ты-то где была?
– На лестнице снаружи. Мы с Калле лезли по ней. В десять часов вечера в понедельник.
У комиссара не было детей, и сейчас он благодарил за это бога.
– Да что же вы делали на лестнице Грена в понедельник вечером?!
Тут он вспомнил тайну, в которую его только что посвятили, и добавил:
– А, понимаю! Вы гонялись за каким-нибудь другим Мумриком, да?
Ева-Лотта взглянула на него почти презрительно.
– Что ж, по-вашему, Великие Мумрики на деревьях, что ли, растут? На свете есть только один Мумрик, во веки веков, аминь!
И Ева-Лотта рассказала о ночном переходе через крышу Грена. Бедный булочник озабоченно покачал головой. А ещё говорят, что девочек иметь спокойнее!
– Откуда же ты знала, что это брюки убийцы?
– А я не знала. Если б я знала, я б его арестовала.
– Но ты же сказала… – возразил раздражённо комиссар.
– Да нет, я уже потом сообразила. Ведь это были такие же тёмно-зелёные габардиновые брюки, как те, которые я встретила на тропинке.
– Это могло быть случайностью. Не надо делать поспешных выводов.
– А я и не делаю. Я же слышала, как они там в комнате шумели из-за векселей, и тот, в брюках, сказал: «Мы встретимся в среду на обычном месте! Захвати все мои векселя!» Так сколько же зелёных брюк Грен может встретить за одну несчастную среду?
Комиссар был убеждён, что Ева-Лотта права. Теперь всё ясно: мотивы, место, время. Дело стало лишь за одним – поймать преступника.
Комиссар поднялся и потрепал Еву-Лотту по щеке.
– Большое спасибо, – сказал он. – Ты умница. Ты даже не понимаешь, как ты нам помогла. А теперь забудь обо всём!
– Постараюсь! – обещала Ева-Лотта.
Комиссар повернулся к Бьёрку:
– Теперь нужно только отыскать этого Калле, чтобы он подтвердил показания Евы-Лотты. Где его можно найти?
– Здесь, – раздался спокойный голос с балкона над верандой, и удивлённый комиссар, подняв глаза, увидел над перилами две головы – одну светлую, другую тёмную.
Рыцари Белой розы не оставляют товарища в трудную минуту полицейских допросов и других испытаний. Как и булочник, Калле и Андерс хотели присутствовать на допросе. Но предпочли, на всякий случай, разрешения не спрашивать.
10
Все газеты страны поместили на первых страницах сообщение об убийстве и много писали о показаниях Евы-Лотты. Правда, они не упоминали её имени, зато очень много говорили о «наблюдательном тринадцатилетнем ребёнке», который «держался молодцом» и сообщил полиции «необычайно ценные сведения».
Местная газетка оказалась менее сдержанной в отношении имён. Ведь в городке абсолютно все знали, что «наблюдательный тринадцатилетний ребёнок» – не кто иной, как Ева-Лотта Лисандер, и редактор не видел причины, почему не написать об этом в газете. Такой великолепной темы у него давно уже не было, и он выжал из неё всё, что мог. В длинной и слащавой статье он писал, что «прелестная маленькая Ева-Лотта играет сегодня среди цветов в саду своих родителей так беззаботно, словно совсем забыла то, что ей пришлось пережить в среду в обдуваемых ветрами Прериях».
И редактор в упоении продолжал: «Да где же ещё могла она забыть, где ещё могла почувствовать себя в безопасности, как не здесь, у папы и мамы, в хорошо знакомой с детства среде, где даже запах свежеиспечённого хлеба из папиной пекарни служит залогом того, что есть ещё мир покоя и уюта, которого не могут поколебать никакие вторжения из мира преступлений».
Редактору очень нравилось такое начало. Дальше он распространялся о том, какая Ева-Лотта умница и какое исчерпывающее описание убийцы она дала. Правда, он не писал прямо «убийца», а «человек, который, как предполагают, владеет разгадкой тайны». Он привёл также слова Евы-Лотты, что она узнает этого человека, если встретится с ним ещё раз, и особо подчеркнул, что маленькая Ева-Лотта Лисандер, возможно, в конце концов окажется тем орудием, которое приведёт бесчеловечного преступника к заслуженному наказанию.
И таким образом, он написал как раз всё то, что не следовало писать.
Полицейский Бьёрк был очень встревожен, когда подал ещё пахнущую краской газету комиссару. Тот прочёл статью и взревел:
– Написать такое – да это же возмутительно! Безобразие, да и только!
Ещё более крепкие выражения употребил булочник, немедля примчавшись в редакцию. От ярости у него на висках вздулись жилы, и он хлопнул кулаком по столу перед носом у редактора.
– Ты что, не понимаешь, что это преступление? – воскликнул он. – Неужели не соображаешь, что это может быть опасно для моей дочки?
Нет, редактор об этом не подумал.
– А почему опасно?
– Не строй ты из себя бльшего дурака, чем ты есть. Дальше уж некуда! – сказал булочник, и он был несомненно прав. – Как ты не понимаешь, что человек, убивший один раз, запросто может убить ещё раз, если сочтёт это необходимым. А ты любезно сообщил ему фамилию и адрес Евы-Лотты. Надо уж было заодно и телефон дать, чтобы он заранее позвонил и назначил время.
Ева-Лотта тоже считала, что статья возмутительная, по крайней мере некоторые места в ней.
Вместе с Андерсом и Калле она сидела на чердаке и читала газету.
– «Прелестная маленькая Ева-Лотта играет сегодня среди цветов в саду своих родителей», – и как только разрешают такие глупости писать в газетах!
Калле взял у неё газету, прочёл всё от начала до конца и озабоченно покачал головой. Уж настолько-то он разбирался в этих делах, чтобы понять, каким безумием было написать такую статью. Но вслух он ничего не сказал.
Впрочем, редактор был прав, когда писал, что Ева-Лотта словно забыла о своих ужасных переживаниях. Конечно, она продолжала чувствовать себя старой, почти пятнадцатиленей, но, к счастью, Ева-Лотта обладала даром юности забывать неприятное чуть ли не на следующий день. Только по вечерам, в постели, ей иногда невольно вспоминалось то, о чём вспоминать не хотелось. Первые ночи она спала довольно беспокойно, иногда вскрикивала во сне, и маме приходилось будить её. Но днём, когда светило солнце, Ева-Лотта была спокойной и весёлой, как прежде. Её обет стать немножко более женственной и бросить войну Роз был забыт ровно через два дня. Больше она не выдержала. Она сама чувствовала, что чем неистовее будут их игры, тем скорее то, другое, померкнет в её сознании.
Полицейскую охрану с Усадьбы уже сняли. Но ещё перед этим из оцепления был вынесен Мумрик. Высокой чести забрать Мумрика удостоился дядя Бьёрк. После допроса на веранде, когда тайну существования Мумрика пришлось раскрыть, Андерс отвёл Бьёрка в сторону и спросил, не может ли он помочь им вызволить Мумрика из плена. Дядя Бьёрк охотно это сделал. Откровенно говоря, ему очень хотелось взглянуть, что это за штука такая – Мумрик.
Таким образом, Великого Мумрика под охраной полиции препроводили из неприятного убежища и вручили вождю Белых роз. Сейчас он лежал в ящике комода на чердаке, где Белые розы обычно хранили свои сокровища. Но он лежал там временно. Скоро ему предстояло переменить своё местопребывание.
Основательно поразмыслив, Андерс решил, что укрыть Мумрика возле колодца в развалинах замка вовсе не так уж здорово.
– Его бы надо спрятать в более необыкновенное место, – предложил он.
– Бедный Мумрик! – заметила Ева-Лотта. – По-моему, с него хватит необыкновенных мест.
– Да нет, в другом смысле необыкновенное, – объяснил Андерс.
Он выдвинул ящик комода и с нежностью взглянул на Мумрика, лежащего в коробке из-под сигар на ложе из розовой ваты.
– О, сколь много повидали твои мудрые очи, Великий Мумрик!.. – произнёс он. Сейчас Андерс более чем когда-либо верил в магическую силу талисмана.
– Придумал! – воскликнул Калле. – Мы его спрячем у кого-нибудь из Алых!
– Ты что? – удивилась Ева-Лотта. – Чтобы мы добровольно отдали его Алым?
– Да нет, они не будут об этом знать. А раз они не знают, значит, у них его всё равно что нету. Представляете, как они потом взбесятся, когда мы им скажем!
Андерс и Ева-Лотта нашли идею Калле гениальной. После горячего обсуждения различных возможностей условились спрятать Мумрика в комнате Сикстена, а для этого незамедлительно направиться туда и высмотреть подходящее место.
Сказано – сделано. Трое друзей мигом соскользнули вниз по верёвке, помчались к реке и переправились по досочке, которую Ева-Лотта перебросила специально для войны Роз. Здесь проходил кратчайший путь к гаражу Сикстена.
Изрядно запыхавшись, они примчались в сад почтмейстера, где Сикстен, Бенка и Йонте как раз сидели и пили морс. Андерс провозгласил радостную новость, что Ева-Лотта больше не отказывается носить оружие и война Роз, следовательно, может вспыхнуть вновь. Алые выслушали сообщение с глубочайшим удовлетворением. Решение Евы-Лотты стать более женственной сильно опечалило их всех, и им никогда ещё не было так скучно, как последние дни.
Сикстен гостеприимно пригласил врагов присесть и выпить морсу. Враги не заставили себя упрашивать, но Андерс, коварный, как змея, сказал:
– Почему бы нам не выпить морсу у тебя в комнате, Сикстен?
– Что с тобой? Или ты на солнце перегрелся? – вежливо осведомился хозяин. – Сидеть в душной комнате, когда здесь такой чистый воздух!
Пришлось пить морс на чистом воздухе.
– Можно посмотреть твоё духовое ружьё? – спросил Калле немного погодя.
Духовое ружьё было самым драгоценным сокровищем Сикстена. Оно висело на стене в его комнате, и счастливый обладатель так любил его показывать, что давно уже всем надоел. А Калле это несчастное Сикстеново ружьё прямо осточертело. Но сейчас ведь речь шла о тайном замысле Белых роз!
Сикстен просиял:
– Хочешь посмотреть ружьё? Одну минуту!
Он сбегал в гараж и принёс ружьё.
– Что это? – протянул Калле разочарованно. – Ты его теперь в гараже держишь?
– Ага! Понимаешь, там оно всегда под рукой, – объяснил Сикстен и принялся демонстрировать своё сокровище.
Андерс с Евой-Лоттой так хохотали, что захлебнулись, и морс попал им не в то горло.
Ева-Лотта поняла, что, если они вообще собираются сегодня проникнуть в комнату к Сикстену, без женской хитрости не обойтись. Она подняла глаза к окну Сикстена и с невинным видом произнесла:
– У тебя в комнате, должно быть, хороший вид из окна, а?
– Да, уж будь спокойна, видок что надо.
– Ну конечно. Если бы вон те деревья были пониже, ты бы, наверное, даже водонапорную башню видел.
– А её и так видно! – сказал Сикстен.
– Факт, видно, – вставил Бенка, как всегда верный своему предводителю.
– Так уж и видно! Ни за что не поверю! – с вызовом возразила Ева-Лотта.
– Враньё! – решительно подхватили Андерс и Калле. – Никакой башни оттуда не видно.
– Чем зря трепаться, пошли ко мне, я вам покажу такую башню, что вы ахнете!
И вся компания во главе с Сикстеном направилась в дом.
На полу в прохладных сенях лежала шотландская овчарка. Увидев ребят, пёс вскочил и залаял.
– Тише, Беппо, – успокоил его Сикстен. – Это просто трое слабоумных, которые хотят посмотреть из моего окна на водонапорную башню.
Они поднялись в комнату, и хозяин, торжествуя, подвёл их к окну.
– Вот! – воскликнул он гордо. – По-моему, это называется водонапорной башней, хотя, конечно, на вашем языке это может быть колокольня или что-нибудь другое.
– Что, съели? – торжествовал Йонте.
– Вот как! – заметила Ева-Лотта, насмешливо улыбаясь. – Значит, видно, говоришь? А ты и рад, да?
– Ты чего это? – разозлился Сикстен.
– Да ничего. Шутка ли, всю башню видно! – сказала Ева-Лотта и ехидно засмеялась.
Андерса и Калле меньше всего интересовал вид из окна Сикстена. Они стреляли глазами по всей комнате, усердно высматривая подходящее местечко для Мумрика.
– Ничего у тебя комнатка, – говорили они Сикстену, словно не бывали здесь сотни раз раньше.
Они шныряли вдоль стен, ощупывали постель Сикстена и, словно невзначай, выдвигали ящики его письменного стола.
Ева-Лотта всячески старалась задержать Алых у окна. Она перечисляла и показывала всё, что только можно было увидеть оттуда, а увидеть можно было немало.
На комоде стоял глобус. Андерса и Калле осенило одновременно. Ну конечно же – глобус! Они переглянулись и утвердительно кивнули друг другу.
Друзья знали, что глобус развинчивается на две половинки. Сикстен иногда разбирал его от нечего делать, и поэтому глобус был немножко потёрт вокруг экватора, судя по нему, большая часть Экваториальной Африки оставалась ещё неисследованной, столько белых пятен было на карте.
Конечно, они рисковали. Ведь Сикстен мог вдруг развинтить глобус и наткнуться на Мумрика! Андерс и Калле отлично это понимали, но что за война без риска?
– По-моему, мы уже всё посмотрели, – многозначительно сказал Андерс Еве-Лотте, и она с облегчением покинула свой пост у окна.
– Да, спасибо, всё, что нам нужно, мы уже посмотрели, – подтвердил Калле, удовлетворённо ухмыляясь. – Пошли!
– Гог-дод-е? – нетерпеливо спросила Ева-Лотта.
– Гог-лол-о-боб-у-сос, – ответил Калле.
– Зоз-дод-о-рор-о-вов-о, – просияла Ева-Лотта.
Сикстен свирепо уставился на них, когда они принялись «гогокать», но ограничился тем, что вежливо заметил:
– Заходите, если захочется ещё башню посмотреть.
– Да, милости просим, – поддержал Йонте, и его карие глаза взглянули на них насмешливо и надменно.
– Подлые псы! – заключил Бенка.
Белые розы зашагали к двери. Она открылась с жалобным скрипом.
– «А дверь у тебя скрипит, и это не так уже плохо…» – пропел Андерс. – Почему бы тебе её не смазать, а?
– А почему бы тебе не заткнуться, а? – ответил Сикстен.
Белые розы вернулись к себе в штаб. Место было выбрано, оставалось только решить, когда и как туда попадёт Мумрик.
– В полночь, при свете полной луны, – произнёс Андерс самым что ни на есть мрачным и глухим голосом. – Великий Мумрик будет препровождён в свои новые покои. И совершить это суждено мне!
Ева-Лотта и Калле одобрительно кивнули. Пробраться к Сикстену в комнату, когда он сам там спит, – это же лишнее очко в их пользу!
– Недурно придумано, – сказала Ева-Лотта и пустила по кругу большую коробку шоколадных конфет, которую вынула из ящика комода.
Последнее время она буквально купалась в лакомствах – так много ей их присылали. Как совершенно правильно писал редактор в своей статье: «В эти дни маленькая Ева-Лотта стала очень популярной. Со всех концов от знакомых и незнакомых получает она подарки – свидетельство искреннего расположения. Наш любезный почтальон Петерсон приносит ей леденцы и шоколад, игрушки и книжки. Многочисленные друзья стремятся выразить своё участие девочке, которая нежданно-негаданно оказалась замешанной в столь мрачную трагедию».
– А что ты будешь делать, если Сикстен вдруг проснётся? – спросил Калле.
Андерс ответил невозмутимо:
– Скажу, что пришёл спеть ему колыбельную и посмотреть, не сбросил ли он во сне одеяло.
Калле рассмеялся.
– Послушай, популярная Ева-Лотточка, дай-ка мне ещё шоколадку, ты станешь тогда популярнее по крайней мере вдвое.
До самого вечера сидели они на захламлённом, но уютном чердаке, поглощая конфеты и строя планы. Друзья предвкушали торжество над Алыми. Что за чудесная вещь всё-таки война Роз! Наконец они покинули штаб. Надо было «проверить обстановку», как выражался Андерс. Вдруг подвернётся что-нибудь подходящее. На худой конец, всегда можно спровоцировать небольшую стычку с Алыми. Они спустились вниз по верёвке, и Ева-Лотта рассеянно произнесла:
– Так-так, весёлые детские забавы, невинные детск… – Внезапно она умолкла и побледнела. Потом всхлипнула и стремительно побежала прочь. В тот день Ева-Лотта больше не играла.