Знак ведьмы Пономаренко Сергей

– Не знаю, – пожал плечами Егор и на всякий случай добавил: – Может быть…

– Не думала, что ты такой тютя. – Девушка пренебрежительно передернула плечами. – Хорошо, что у тебя есть я. Будем возвращаться в отель?

«Хотел бы я знать куда», – и он несмело попросил:

– Пить ужасно хочется, ты не могла бы…

– О’кей. Пойдем пить пиво.

– Викулька, приветик! Как мир тесен – куда ни поедешь, везде знакомые. – Рядом с ними остановились длинноногая девица в коротком светлом платьице и широкополой шляпе и приземистый тучный мужчина в полосатых шортах и открытой майке. Мужчина обливался потом и был похож на рыбу, выброшенную на берег во время шторма, – периодически широко открывал рот и сглатывал. – Где ты тут обитаешь?

– Салют, Ксанка. Мы остановились не здесь, а в санатории «Солнечные Карпаты». Сюда выбрались на прогулку.

– Ой, как здорово! – захлопала в ладоши девушка. – Я знаю этот санаторий, мы недалеко от вас. Может, вечерком встретимся, посидим в ресторанчике?

– Отлично, Ксанка. Вот, возьми визитку – у меня номер мобилки поменялся.

Виктория, открыв изящную, желтого цвета металлическую визитницу, уронила несколько визиток на асфальт. Егор наклонился и собрал их, успев прочитать: «Виктория Левченко, дизайнер».

– Тогда до вечера! – И Ксанка уволокла толстяка в сторону бутиков.

– Позоришь ты меня своим видом. Похож на охранника в супермаркете. Вечером не вздумай что-нибудь подобное выкинуть, – недовольно произнесла Виктория, но сразу смягчилась: – Вон, посмотри: как раз паб у нас на пути.

Они подошли к стеклянным дверям паба, Егор пропустил девушку вперед. Когда он вошел внутрь, голова внезапно закружилась, послышался гул странных голосов, но было непонятно, что они говорят. У Егора перехватило дыхание – он стал задыхаться, не в силах глотнуть воздуха, и потерял сознание. Когда открыл глаза, оказался опять в той же избушке, сидел прямо на полу, прислонившись к стене. В печке светились лишь угольки, и он снова стал объектом атаки комаров. Егор бросил на угольки заготовленные иголки, сразу повалил дым. В окошке было совсем темно, и тут рядом грохнул выстрел. Обрадованный Егор, забыв о комарах и медведе, молнией вылетел наружу.

Это были его приятели, ведомые Дамирханом. Вернувшись с охоты, они около часа подождали его, несколько раз стреляли в воздух, сигналя ему, что пора возвращаться. Не дождавшись его, несмотря на приближающуюся темноту, пошли на поиски. Дамирхан сразу нашел след, который вывел их к месту, где произошла встреча Егора с медведем, там подобрали куртку, патронташ и ружье. Пошли дальше, не рассчитывая увидеть его живым, и только когда вышли к заброшенному поселку, затеплилась надежда и они подали знак выстрелом.

– Ну, журналюга, ты и учудил! – Потап покровительственно похлопал Егора по плечу, затем обернулся к Дамирхану: – А ты говорил, что от раненого медведя еще никто не уходил живым. А Егорий – ушел!

Из всей троицы спасителей лишь у Дамирхана осталось озабоченное выражение лица, он торопил их возвращаться на заимку.

– Раненый медведь очень мстительный, думаю, он бродит где-то рядом. Может напасть. А если то был черный заян… – Дамирхан сокрушенно покачал головой, не став рассказывать, что их может ожидать.

– Здесь и без заяна столько чудес было!

Только Егор собрался рассказать, что с ним происходило, как Дамирхан его прервал:

– Уже совсем стемнело, и это очень плохо. Надо поскорее возвращаться на заимку.

Несмотря на опасения егеря, они добрались до заимки без приключений, и уже там Егор рассказал о том, что с ним приключилось.

– Егорий, ты только не обижайся, но, если бы я тебе рассказал подобную историю, ты бы мне поверил? – спросил, сощурившись, Кизима.

После недолгих раздумий Егор честно ответил:

– Нет, но то, что я рассказал, – правда, ни грамма выдумки.

– Егорий соскучился по женщинам, вот ему бурятка и привиделась. – Потап хохотнул и посмотрел на задумчивого Дамирхана.

– Сусанин, какую очередную байку расскажешь нам? Это ведьма тайги навестила Егория?

– Баай Байанай, дух тайги, может принимать облик красивой молодой женщины. – Тут бурят хитро сощурился, и его глаза обратились в едва заметные щелочки. Он, как и предыдущим вечером, бросил в огонь кусочек жира. – Но вы в это не поверите. Для вас я расскажу историю, которую услышал от одного геолога, набредшего в тайге на старое зимовье. Остановился он там на ночь, растопил печку и заснул. Просыпается от удушья, слышит голоса, тело его не слушается, и обуял его великий страх. Начали мучить геолога всякие видения, и еле он выполз из избенки на свежий воздух. Несколько часов он лежал на земле, пока окончательно не пришел в себя. На рассвете вернулся в избушку и понял, что его напугало.

– Что же это было? Очередной дух? – ехидно поинтересовался Потап.

– Нет. Геолога заинтересовал дикий камень, которым была обложена печь, чтобы дольше держала тепло. Это оказался медный колчедан. При нагревании он выделяет дурманящее вещество, опасное для жизни, способное помутить, а то и отнять рассудок человека. Это оно вызвало галлюцинации.

– Егорий, а в избе, где ты прятался, печь была обложена камнем? – спросил Кизима.

– Да, но бурятка не была галлюцинацией. Если бы я надышался вредных испарений, то встретил бы вас одуревшим. Но я же был нормальный?!

– Как сказать, как сказать… – многозначительно произнес Потап.

– Кизима! Дамирхан! Что вы скажете? Я тогда был нормальный? – истерично выкрикнул Егор.

– Шулэп готов, кушать пора. – Дамирхан наклонился над котлом, принюхался и изобразил на лице райское блаженство.

Кизима хихикнул и состроил хитрую рожу.

– Да ну вас! Я знаю, что все это мне не привиделось. А вы думайте что хотите! – обиделся Егор.

– В самом деле: было это или нет – какая разница? Вот если мы водочки сегодня не попьем, это будет горе. – Потап взял бутылку и разлил содержимое по стаканам.

Егор лежал на топчане, сон никак не шел к нему. И дело было не в храпе Потапа, то и дело сотрясавшем стены заимки. События дня снова и снова прокручивались в голове Егора. У него не было ни малейшего сомнения, что это были не галлюцинации и он в самом деле общался со странной буряткой и непонятным образом на время переместился в Мукачево – город, расположенный на западе Украины, за много тысяч километров от того места, где они сейчас находились. Но больше всего его поразило то, что он там оказался не один, а с незнакомой девушкой, прекрасно его знавшей. Неужели он попал в свое будущее? Он расстанется с Иванной и у него завяжутся любовные отношения с той девушкой, Викторией Левченко?

Ему вспомнились слова бурятки, сказанные ею на прощание: «Этой ночью я буду ожидать тебя здесь. И не бойся тайги – она тебя не тронет!» Выходит, ему нужно вернуться в заброшенный поселок?

Представив себя бредущим по ночной тайге, вздрагивающим при каждом незнакомом звуке, шарахающимся от кустов, представляющихся в темноте монстрами, Егор почувствовал себя неуютно. Он повернулся на бок и попытался заснуть, но сон не шел, а в нем все больше зрело желание еще раз увидеть странную молодую бурятку. Он решил, что она не случайно встретилась ему и позвала его в ту избушку. Он ей нужен, но для чего? Он был в ее власти, и ничего плохого не произошло. Жаль, что он не поинтересовался, как ее зовут. Нужно идти.

У Егора не было сомнений, что девушка, которая смогла его забросить в будущее, за многие тысячи километров отсюда, обладает необыкновенной властью и силой. Раз она пообещала ему безопасность в тайге, так оно и будет.

Осторожно, чтобы никого не разбудить, Егор поднялся, взял патронташ и ружье. На этот раз он сразу зарядил оба ствола пулями – предосторожность никогда не лишняя.

Он открыл двери и вышел наружу. Зловещий пронзительный вопль прорезал тишину ночи – крикнула сова. Сквозь кроны деревьев просматривалось звездное небо. Тайга, черная и величественная, глухо шумела под порывами верхового ветра. У Егора предстоящее путешествие по ночному лесу вызывало одновременно страх и восторг. «Я смог! Я смог!» – этот радостный крик шел откуда-то изнутри. Удивительным было то, что если днем он чувствовал себя в тайге чужеродным телом, то сейчас словно слился с ней, стал частью ее. Красота ночной тайги завораживала его. Включив фонарь-прожектор и освещая им дорогу, Егор шел к поселку, полный радужных надежд. Дорогу ему помогали вспоминать найденные грибы: «Вот там я нашел пятый боровик, у того куста – третий подберезовик. Здесь должна валяться шляпка сбитой сыроежки – четырнадцатой на моем пути».

Чем ближе он подходил к заброшенному поселку, тем сильнее его мучили сомнения в том, что он правильно поступает. Вернуться назад? Он обернулся, и страх пронзил сердце, а ружье, на этот раз заряженное смертоносными жаканами, не показалось надежной защитой. Позади он увидел множество глаз-светлячков, охватывающих его полукругом, как бы преграждая дорогу назад. От волнения у Егора начали ходуном ходить руки, если бы ему сейчас пришлось стрелять в медведя или еще в кого-нибудь, то даже с расстояния в три метра он вряд ли попал бы.

– Кто вы? – выкрикнул он охрипшим голосом, но не получил ответа, а вот полукруг начал сужаться.

Им овладела паника, и он побежал по тропинке, отчетливо осознавая, что этого делать нельзя. Споткнувшись, упал, ожидая нападения со спины, но ничего не произошло; поднялся, боясь обернуться, и заспешил дальше. Подойдя к поселку, он с облегчением увидел, что в окне хижины, где он не так давно скрывался от медведя, горит свет, удивительно яркий и необычный. Выходит, та девушка не обманула его и ждет.

Перед тем как войти в хижину, Егор оглянулся – странные огоньки исчезли, и он даже подумал, не было ли это обманом зрения. Открыл дверь и остановился, пораженный, – ослепляющий свет бил изнутри хижины, словно там был установлен мощный прожектор, и, переступая порог, Егор вынужден был закрыть глаза. Вместо ожидаемого скрипучего деревянного пола его нога ничего не нащупала – она провалилась в пустоту, Егор не удержался и полетел вниз. Странное дело, его падение длилось бесконечно долго, и ему почему-то казалось, что он падает вверх, вопреки закону Ньютона. Слепящий свет исчез, и его со всех сторон окружала непроглядная темень. От страха он крепко сжимал обеими руками ружье, словно оно должно было ему как-то помочь, возможно, превратившись в чудо-самолет. Голова кружилась, в ней все переворачивалось, и там не было места мыслям. Одновременно его тело выполняло всевозможные пируэты.

Неожиданно он почувствовал пятой точкой земную твердь, и это произошло незаметно, словно в какой-то момент парения под него ловко подсунули табурет. Зато в голове еще какое-то время крутилась карусель, вызвав подташнивание, но постепенно вернулась способность мыслить.

Он открыл глаза – местность была незнакомая: порыжевшая степь, окруженная горами, куда ни глянь, всюду однообразный безрадостный пейзаж. Единственное, что как-то успокаивало, – это занимающийся рассвет. Из-за синих гор с искрящимися снежными вершинами медленно выползало багровое солнце. Зрелище было такой неописуемой красоты, что на миг Егор даже забыл о своем бедственном положении. Лишь пронизывающий холодный ветер и желание пить вернули его к реальности. При свете дня Егор рассчитывал определиться, где находится, и выйти на людей. Каким образом его так далеко забросило, он не задумывался, понимая бесполезность подобных усилий. Его больше занимало, как выбраться отсюда, и радовало лишь то, что он не потерял ружье. Несмотря на теплую куртку, он основательно продрог, и надо было энергично подвигаться, разогнать кровь. Лучше всего было бы быстро пройтись, но куда идти? Здесь не было ни дорог, ни тропинок, не было и привычных пластиковых бутылок и другого мусора, свидетельствующего о присутствии человека. Из живности заметил двух сусликов, вылезших из норок. Они присели на задние лапки и, нервно перебирая передними, с любопытством глазели на него.

Посчитав, что, несмотря на богатство выбора направлений, нельзя отдать преимущество какому-либо из них, решил, определившись по солнцу, идти на запад – все же ближе к дому. И потекли долгие часы утомительного похода. Его терзали сомнения в правильности сделанного выбора и все сильнее донимала жажда. Глядя на покрытые снегами вершины гор, он в предвкушении облизывал пересохшие губы. Вокруг стояла необычная, какая-то звенящая тишина, лишь изредка нарушаемая здешними обитателями. Степь, по которой он шел, жила своей жизнью: вдали проскакал табун диких лошадей, над головой, высоко в небе, парил коршун, выискивая жертву; внезапно он камнем упал вниз, и послышался душераздирающий предсмертный крик животного. Тяжелое ружье давило на плечо, мешало при ходьбе, и Егору очень хотелось оставить его здесь вместе с патронташем, а встретив людей, вернуться за ними. Окончательно выбившись из сил, Егор в отчаянии поднял ружье и по очереди разрядил оба ствола, затем присел на один из множества валунов, выглядывающих из травы. Из-за конусообразной возвышенности, находящейся примерно в полутора в километрах от него, показались всадники и помчались в его сторону.

От радости Егор чуть не заплясал, ощутив прилив энергии. Он закинул разряженное ружье за спину и бодро зашагал навстречу всадникам. Когда стало возможно их рассмотреть, тревога охватила Егора – уж слишком был необычен их вид. Остроконечные войлочные шапки, отороченные мехом, одежда мехом наружу, хмурые бородатые лица, за спиной у каждого виднелось что-то непонятное, искривленное, и только когда они достаточно приблизились, стало ясно, что это луки и колчаны, набитые длинными стрелами с перьевым оперением. Не доскакав до него метров двадцать, всадники – а их было пятеро – стали описывать вокруг него круги, изучая на расстоянии. Егора испугала мысль, что, если в нем им что-то не понравится, они оставят его здесь одного.

– Помогите! Хелп! Сос! – прокричал он и поднял руки вверх.

В воздухе что-то просвистело, и его туловище обвила ременная петля, в одно мгновение чудовищно сжав грудную клетку и мощным рывком швырнув его на землю, отчего он сразу выронил ружье. Егор испытал сильную боль, когда его протащили спиной по земле, и ободрал руки до крови, инстинктивно пытаясь ухватиться за что-нибудь. Когда его перестали тащить, он с трудом поднялся на ноги, желая выяснить, почему с ним так жестоко обошлись.

Но, оказывается, всадникам только и надо было, чтобы он поднялся на ноги, – они поехали дальше, пусть не с такой скоростью, как до этого, но Егору пришлось бежать довольно быстро. Два раза он падал, и тогда всадник, «буксировавший» его, останавливался, ожидая, пока он поднимется. В третий раз он специально упал и не вставал, показывая, что больше не может бежать. К нему подъехал всадник и что-то грозно спросил. Егор ничего не понял и в свою очередь стал спрашивать, каким тот владеет языком: английским, немецким, французским или испанским? Это выяснение закончилось тем, что всадник стал его бить кожаной плеткой, целясь в голову. Прикрывая лицо руками, получая обжигающие удары, Егор поднялся, и они продолжили путь. Больше он не падал, ни специально, ни случайно. Они прибыли в большое поселение, где их встретили в основном женщины и дети. Здесь ему надели на шею деревянные колодки, в которых намертво зажали руки. Жестом показали, чтобы он сел, и он без сил повалился на траву; его разгоряченное тело обожгла холодом земля.

Затем к Егору подошли крупный длинноволосый бородач, на поясе у которого висел длинный кинжал, и рыжебородый, почти так же одетый, только без оружия на поясе, с железным обручем на шее. Вооруженный бородач что-то спросил, и, как ни напрягал извилины Егор, он не смог догадаться, чего тот хочет. Рыжебородый насмешливо посмотрел на него и вполне внятно произнес:

– Считай, что ты, братишка, влип в такую ахинею, какая не приснится в самом кошмарном сне. Короче говоря, ты попал в далекое прошлое, теперь ты пленник, а точнее, раб. – Он показал рукой на свой железный ошейник. – Так что твой удел – пахать на этих придурков, – тут рыжебородый уважительно поклонился бородачу, на что тот гордо кивнул, – до конца жизни, если та сила, которая забросила тебя сюда, не выведет обратно. Это кочевники, они называют себя гикафисами, их родовой знак – грифон, помесь барса и орла. Сразу предупреждаю: они панькаться не будут, за каждый проступок бьют камчой. За попытку к бегству ослепят и отправят доить кобылиц. Задумаешь залезть под юбку какой-нибудь бабе – оскопят. Словом, правил много, но запомни главное: не возникай, под ногами без дела не болтайся, не суй нос куда не следует, веди себя тише воды, ниже травы.

– Это не розыгрыш? Не экстрим-шоу? – только и смог выдавить из себя Егор.

– Ха! – Рыжебородый чуть не рассмеялся, испуганно взглянул на бородача и сделал вид, что закашлялся. – Я в этом шоу уже год и не знаю, чем оно закончится. Заболтался я, теперь ты рассказывай, но долго, если слов не хватит, спой какую-нибудь песенку или расскажи стихотворение – что нужно им сказать, я лучше знаю. Наша правда в их глазах, точнее ушах, заслуживает только камчи. Ты должен болтать много, это они расценивают как искренность. Давай, что-нибудь говори, а то Голток уже поглядывает на тебя неодобрительно.

– В лесу родилась елочка, – неуверенно начал Егор, до сих пор не веря в реальность происходящего.

– Неплохо, издалека начинаешь. Думаю, что к творчеству Пушкина ты доберешься к завтрашнему утру. Слишком не увлекайся и хоть вкратце расскажи, откуда ты на самом деле и каким образом сюда попал? Меня зовут Михаил, я из Москвы, на свою голову связался с организацией «Назад к природе» и поехал в экологически чистый поселок, расположенный в тайге. Теперь мечтаю до конца жизни хоть раз подышать городским смогом, проехаться на авто с ветерком по автостраде. – Он погрустнел и сказал: – Твой черед – вываливай, что в голову взбредет, а я буду переводить этому остолопу.

– Я попал сюда из заброшенного поселения в Бурятии, жители которого неизвестно куда исчезли. Вроде они тоже были членами этой экологической организации. Поселение располагалось там, где, по легенде, был похоронен черный шаман-заян.

– Похоже, у нас один и тот же пункт отправления, – подытожил рыжебородый Михаил и получил такой подзатыльник, что слетела шапка.

Он тут же поклонился ударившему его бородачу и стал что-то быстро и долго говорить. Бородач остановил его жестом и, сверля Егора злым взглядом, что-то спросил.

– Голток говорит, что тебе не верит, он подозревает, что тебя подослали в качестве лазутчика, так как ты странно одет и путешествуешь без оружия.

– У меня было ружье, – возразил Егор.

– Тебе удалось захватить с собой ружье?! – загорелись восторгом глаза Михаила. – А в патронташе есть патроны? Класс! Где же оно? Мы, имея ружье, тут восстание устроим, как в свое время Спартак, и все их царство захватим по примеру Кортеса. Им ошейники наденем!

– Ружье осталось там, где меня захватили, километрах в пяти отсюда. Только они не очень боятся звука выстрела – услышав его, прискакали ко мне.

– Ничего, они еще не знают, что такое гром, который убивает. – И он стал что-то быстро переводить, а Егор говорил что в голову взбрело.

Через какое-то время Михаил с облегчением сообщил, что ему удалось уговорить Голтока не ослеплять его, а отправить на общие работы и что вечером они увидятся. Егора освободили от колодок и надели ошейник раба. Он стал водоносом и носил воду в больших кожаных ведрах из реки, протекающей метрах в двухстах от селения. К вечеру от усталости он рук и ног не чувствовал – принес сто шесть ведер воды, сделав двести двадцать пять тысяч шестьсот семьдесят восемь шагов.

За ним пришел Михаил и показал ему место жительства – такую же остроконечную юрту, как и все остальные в поселении кочевников. Там уже находилось восемь мужчин. Все они были жителями злополучного поселка, построенного обществом «Назад к природе». Участь их женщин оказалась ужаснее – их взяли невольницами самые знатные военачальники, так как все они были довольно молоды и сильно отличались от местных женщин. Название этого поселения кочевников означало «Угодный небу», оно было самым большим поселением этого племени. Здесь находились верховный вождь хакат Тойлош и верховная жрица Гюнеш.

Обстановка в племени была очень напряженная – назревала война. На их земли надвигалось огромное воинство галлаксов, ведомое хакатом Сайрымом, ему помогал колдовством черный шаман Кайсым, который родом был из племени гикафисов. Когда-то Кайсыма здесь здорово обидели и искалечили: он окривел на правый глаз и стал хром на левую ногу, и теперь его сжигала жажда мести, он хотел залить весь этот край кровью. Сайрым был известен своей жестокостью – если ему оказывали сопротивление, он убивал всех мужчин, даже мальчиков, тех, кто не мог пройти под его конем, не наклонившись. Рабов тоже ожидала незавидная участь – за малейшую провинность галлаксы карали смертью, благо завоевательные походы приносили Сайрыму все новые и новые тысячи рабов. Сил у гикафисов было не меньше, чем у Сайрыма, но известно, что черный шаман Кайсым вызвал ему в помощь духов, поэтому исход битвы был очевиден и у всех в поселении было траурное настроение. Некоторые вожди гикафисов склонялись к тому, чтобы добровольно подчиниться Сайрыму или покинуть эти места, уйдя на поиски новых земель. Хакат гикафисов Тойлош был решительно настроен на битву и не хотел покидать могилы предков, позорно бежать от врага. Но могло случиться так, что не все вожди выведут своих воинов сражаться с захватчиками. Тойлош потребовал от верховной жрицы Гюнеш совершить человеческие жертвоприношения подземному божеству Эрлику, чтобы умилостивить его, и тогда тот перестанет помогать Сайрыму, что поднимет боевой дух гикафисов. Ходили слухи, что именно Гюнеш разгневала Эрлика, когда, став верховной жрицей, отказалась совершать человеческие жертвоприношения. По всей видимости, Гюнеш придется уступить хакату Тойлошу и снова приносить в жертву людей или она потеряет статус верховной жрицы, и тогда новый верховный жрец проведет этот кровавый ритуал. В любом случае участь рабов была незавидной, так как в жертву принесут их. То, что жертва Эрлику должна быть огромной, было понятно, и теперь все рабы в поселении трепетали, так как пока было неизвестно, на кого падет выбор.

– С учетом того, что мы резко отличаемся от других рабов, непонятно откуда взялись и менее приспособлены к жизни в этих условиях… – Михаил тяжко вздохнул.

– Ну, уж тебе-то волноваться не следует – сам хакат Тойлош к тебе милостив, на работы не гонит, и о том, что ты раб, говорит только этот ошейник! – нервно выкрикнул худой, изможденный старик и гневно потряс кулаком.

– Кто виноват, Мирон, что ты не выучил их язык и вообще опустился? Поэтому тебя используют на самых черных работах, – спокойно рассудил Михаил, хлебая мясную похлебку из глиняной миски. – Но в этом твое спасение – такую жертву Эрлик сочтет унизительной.

Егор видел, что назревает ссора, и, судя по всему, большинство находящихся в юрте разделяли мнение тощего Мирона, завидуя положению Михаила. Он попытался разрядить обстановку.

– Есть у спелеологов такая формула, которую используют и в других профессиях в случае критической ситуации: «Выход там, где и вход». Как случилось, что вы, все жители поселка, оказались здесь? Может, все же существует возможность вернуться в наше время?

– Хрен его знает, как все произошло, – сипло проговорил мужчина, лицо которого было усыпано мелкими красными прыщиками.

– Чего тут знать, Федя? – прервал его вертлявый коротышка. – Напакостили мы – теперь отдуваемся. Не надо было тот куст с ленточками трогать. Ну чем он мешал? Другого места, чтобы дома поставить, не могли найти?

– Может, и так, Димон, а может, и не так, – засомневался курносый мужчина невысокого роста, но крепко сбитый, с бычьей шеей.

– Привиделась каждому из нас в ту ночь баба узкоглазая, а женщинам – такого же вида мужик, – вклинился Димон. – Рассказали о кладе спрятанном и что откроется он в полночь, в полнолуние. Да так рассказали, что поверили мы и набились в дом в ту ночь. Ругались, спорили. Коля и Варя, хозяева того дома, пытались нас спровадить, чтобы самим попользоваться сокровищем, только этим усилили у остальных подозрения. А затем вспыхнул яркий белый свет, и мы оказались здесь. Первое время не верили, что здесь все по-серьезному и навсегда, пока Коле глаза не выкололи и на дойку не отправили. Как же орал он, сердешный! Его пустые окровавленные глазницы у меня до сих пор стоят перед глазами.

– Где он теперь? – Егор вздрогнул, представив это зрелище.

– Помер. – Димон перекрестился. – Видно, инфекцию ему занесли в кровь, с недельку помучился и отправился на небеса. За Варьку он заступился, когда тащили ее в юрту к Голтоку. Молодоженами они были и самыми молодыми среди нас. Варька ненадолго пережила его – в чем-то провинилась, так ее камчой исполосовали. Она в горы убежала – нашли, обратно на аркане мертвую притащили. Вот такие дела наши скорбные. А вскоре нас зарежут на алтаре, как баранов!

– Не зарежут. Егор подсуетился и передачку принес из нашего мира. Сейчас покажу. – Михаил вышел из юрты и вскоре вернулся с патронташем Егора. – А ружье я завтра добуду – есть мыслишка, как к нему подобраться. Егор толково рассказал, где его найти.

– Дальше что? – У Мирона загорелись глаза. – Восстание? Побег?

– Спартаком захотел стать? – рассмеялся Михаил. – Нет. Объявлю, что я посланец Ульгеня, который гневается на них за то, что сделали нас, тэнгри, спустившихся с неба на землю, рабами. Передам волю их бога: нас освободить и чтобы жили мы среди них, как равные среди равных. В подтверждение своих слов парочку воинов подстрелю, а если не поможет, то и самого хаката Тойлоша.

– Почему это ты будешь посланцем их бога, а не кто-то из нас? – враждебно спросил Мирон.

– Потому что только я смогу это так сказать, чтобы они поняли.

На следующий вечер сияющий Михаил принес в юрту ружье. Все обрадовались и начали строить планы.

– Завтра Тойлош сзывает большой круг вождей племен – войско Сайрыма вскоре будет здесь, – сообщил Михаил. – Он побил горшки со жрицей Гюнеш и будет добиваться, чтобы ее лишили сана, хотя она его сестра. У власти нет родственников и друзей. Завтра самое время разыграть наш спектакль. Все, отбой – день будет тяжелый.

Ранним утром поселение гикафисов разбудили удары в большой барабан, сзывающие воинов к юрте хаката.

– Произошло что-то важное, – обеспокоился Михаил. – Как бы это не помешало нашим планам!

Предчувствия его не обманули, и случившееся превзошло все ожидания – исчезло ружье, а с ним Мирон, Федор и Димон.

– Наделают они теперь делов, и с нас головы полетят, – сказал Михаил.

Он, Егор и оставшиеся мужчины поспешили на грохот барабана.

Боем барабана сзывали только воинов, а рабам было запрещено появляться перед юртой хаката, самой большой в поселке, под страхом наказания.

Егор увидел, что в большой барабан бьет Федор, рядом стоит с ружьем на изготовку Мирон, из-за его спины испуганно выглядывает Димон. Их полукругом оцепили воины, все ближе подходя к ним. Видно, этот поступок рабов их озадачил, и они не спешили расправиться с безумцами, ожидая решения хаката, пока не вышедшего из юрты. Мирон поднял ружье и выстрелил вверх. Воины сразу отступили на приличное расстояние от безумных рабов, умеющих управлять громом.

– Идиот! – буркнул Михаил.

Егор увидел, что Мирон догадался сразу перезарядить ружье. Из юрты показался хакат, он был бледен, но держал себя в руках.

При виде его Димон дрожащим голосом, запинаясь, стал что-то говорить.

– Что творят! Что творят! – Михаил взялся за голову. – Все дело загубят!

– Что он говорит?

– Угрожает хакату божьими карами и требует их освободить и вернуть их женщин. В подтверждение сейчас продемонстрирует силу молнии, которой вооружил их небесный отец.

Мирон направил дрожащими руками ружье на воина, стоявшего рядом с хакатом, и выстрелил. Воины от страха отступили еще на несколько шагов. Несмотря на близкое расстояние, Мирон промазал, и воин, в которого он стрелял, лишь испуганно присел и завертел головой.

Хакат что-то презрительно сказал, неожиданно выхватил копье у стоявшего рядом воина и бросил в Мирона. Копье пробило тому горло, и, выпустив ружье, он опрокинулся на землю, задыхаясь и содрогаясь в предсмертных конвульсиях.

– Что это за сила грома, если она не может убить? – с горечью перевел Михаил.

Федора и Димона уже схватили воины, и по знаку хаката им тут же перерезали горло. В толпе были замечены другие рабы, всех их схватили и поставили на колени перед хакатом. Егор понял, что истекают последние минуты его жизни. Тем временем хакат поднял ружье и недоуменно вертел его в руках, видно, не понимая, как раб сумел извлечь из него гром. Он даже подул в ствол, но получился лишь неприличный звук, вызвавший смех у стоящих рядом воинов. Хакат разозлился и, держа ружье за ствол, с силой стукнул прикладом об землю. Раздался оглушительный выстрел, пуля, рассчитанная на медведя, попала хакату в голову и снесла полчерепа. Кровь и мозги брызнули в разные стороны, воины в страхе отбежали на добрый десяток шагов, оставив перед агонизирующим телом вождя коленопреклоненных рабов. Михаил первым пришел в себя и бросился к ружью, крикнув Егору:

– Давай патроны!

Стянув патронташ с остывающего тела Мирона, Егор протянул два «жакана» Михаилу, и тот быстро зарядил ружье, при этом что-то грозно крича. Его слова подействовали на воинов – те отошли еще дальше. Вдруг раздался звук бубнов, и из-за спин расступившихся воинов вышла небольшая процессия: впереди два кривляющихся и бьющих в бубны шамана, за ними – красивая молодая женщина в высоком головном уборе, украшенном золотом, опоясанная красным поясом. Она шла с гордо поднятой головой, держа в руке деревянную ритуальную палочку, а сопровождали ее две жрицы в темных одеждах.

Егор догадался, что это была верховная жрица Гюнеш. Она что-то спросила у Михаила, выслушав, покачала головой и направилась в сторону юрты хаката. За ней молча двинулся Михаил. Перед входом в юрту она остановилась, обернулась и внимательно посмотрела на Егора – того аж в жар бросило от ее взгляда. Поманив его рукой, она вошла внутрь, оставив свою свиту снаружи.

– Чего стоишь, как истукан?! – недовольно прикрикнул на него Михаил. – Не видишь, что она зовет нас с тобой?!

В юрте, устланной шкурами барсов, жрица устроилась напротив входа. Егор и Михаил, оробев, стояли у входа, но Гюнеш нетерпеливо взмахнула рукой и что-то мелодично произнесла. Михаил передал ружье Егору, приблизился к ней, и они стали о чем-то негромко разговаривать. Вскоре в юрту один за другим вошли вожди племен, и Михаил вернулся на место.

– О чем вы говорили? – шепотом спросил Егор, он заметил, что лицо товарища было бледным и напряженным.

Тот раздраженно отмахнулся, с тревогой наблюдая за тем, как молча рассаживаются вожди, кто недовольно, кто с гневом глядя на них. Потом все же коротко объяснил:

– Она большая умница и на нашей стороне. – И добавил: – Если я укажу рукой и крикну: «Пли!», стреляй не раздумывая. Смотри, не промахнись, но и ее не задень.

Когда юрта заполнилась людьми, образовавшими полукруг, за пределами которого оказались Михаил и Егор, Гюнеш поднялась, вскинула руки вверх и стала говорить нараспев. Один из вождей вскочил на ноги и, указывая рукой на Михаила и Егора, что-то гневно прокричал, злобно сверкая глазами. Егор напрягся, снял затвор с предохранителя, ожидая сигнала стрелять, ощущая внутреннюю дрожь, – ему предстояло убить человека! В прошлом году его действия привели к гибели Проклятого Феликса, но то была случайность. Сейчас он убьет осознанно, по сути, расстреляет ничего не подозревающего человека! Душа его сопротивлялась этому, объяснения, что только так можно спасти собственную жизнь, не помогали. Гюнеш, словно не слыша вождя, продолжала совершать ритуал и, лишь закончив, жестко произнесла несколько фраз и села на место. Вождь в очередной раз злобно взглянул в сторону Егора и Михаила, но молча присел.

– Садыбай стал требовать, чтобы мы, рабы, немедленно покинули юрту. Гюнеш ему пояснила, что мы не рабы, а посланцы небесных тэнгри и к нам надо относиться уважительно, а того, кто не хочет это принять, может поразить молния и гром небесный, как произошло с хакатом, ее братом. Поинтересовалась у него: он хочет отправиться вслед за Тойлошем? Как ты видел, тот сразу сник. Сегодня всех нас освободят от рабских ошейников и вернут наших женщин. Каждый из нас будет жить в отдельной юрте, – тихо пояснил Михаил и добавил с горечью: – Наша с Соней мечта исполнилась – мы живем в экологически чистой зоне, вдали от радиации и кислотных дождей, ведем здоровый образ жизни и не страдаем от гиподинамии.

– Кто такая Соня?

– Моя жена. Надеюсь, она вернется ко мне, уйдет от грязного кочевника. – Глаза у него затуманились от избытка чувств, бушующих в его душе, но тут поднявшийся в юрте шум вновь привлек его внимание.

– Выбирают нового хаката. Претендуют два самых уважаемых и могущественных вождя: Адучы и Садыбай. Каждый вождь получил два камешка; за Адучы они положат белые, за Садыбая – черные.

Возле ног жрицы образовалась кучка камешков. Гюнеш наклонилась, взяла белый камешек – при этом сразу несколько вождей издали крики радости – и положила его на добела вычищенную доску. Затем она взяла черный камешек, также под радостные крики, и положила его рядом с белым. После этого наступила очередь следующего белого камешка. Постепенно выстраивались два ряда камешков – белых и черных. Чем они становились длиннее, тем сильнее накалялись страсти, и наступил момент, когда жрица должна была выставить на доску последний камешек, уже не имеющий пары. Наступила тишина, все застыли в ожидании. Гюнеш положила на доску замыкающий камень – он был черного цвета. Сразу поднялся невообразимый шум, крики. Садыбай встал и важно проследовал к жрице, остановился перед ней, пронзая ее гневным взглядом. Гюнеш, сидя прямо с невозмутимым выражением лица, коснулась рукой своего пояса и отрицательно покачала головой. Садыбай устроился рядом с ней, явно чем-то недовольный.

– Что происходит? – Егор дернул Михаила за руку.

– Сейчас начнется военный совет, и Гюнеш, проведя выборы верховного вождя – хаката, должна удалиться. На период войны вся верховная власть находится в руках хаката. Но Гюнеш пришла сюда подпоясанная красным поясом женщины-воина, и это значит, что она берет на себя функции военачальника и имеет право голоса.

Дальше все проходило менее организованно, отовсюду слышались гневные выкрики, иногда сразу несколько вождей пытались что-то друг другу доказать, яростно жестикулируя при этом. В некоторые моменты казалось, что оппоненты вот-вот сцепятся, но до этого дело не дошло. Егор решил, что нет особой разницы между заседаниями современного парламента и собранием вождей племен, несмотря на то что их разделяют несколько тысяч лет, разве что у вождей спор не дошел до рукопашной, как это нередко бывает у нынешних парламентариев. Михаил никак не комментировал происходящее, отмахивался от вопросов Егора. Лишь когда накал страстей стал стихать, он прояснил обстановку:

– На самом деле план военной компании здесь не обговаривается, даже неизвестно, сколько воинов каждый вождь сможет выставить, а Гюнеш попыталась это узнать. Весь сыр-бор разгорелся из-за человеческих жертвоприношений Эрлику: совершать их или нет? Гюнеш стоит на своем: это может разгневать верховное божество Ульгеня. Садыбай и поддерживающие его вожди за то, чтобы их совершить. Они приводят в пример Сайрыма и черного шамана Кайсыма, подчинивших многие племена и завоевавших множество земель благодаря тому, что постоянно совершают во имя Эрлика обильные человеческие жертвоприношения. Эти считают, что Ульгень слишком велик и слишком занят, чтобы снисходить до земных дел, а вот Эрлику скучно в подземном царстве и он постоянно вмешивается в дела людей, так что следует его ублажить. В военное время мнение хаката перевешивает слово верховной жрицы, да и большинство вождей стоят за ним. Адучы и его сторонники поддерживают Гюнеш и требуют выслушать их десятника Сагыша. На это дали добро.

Полог, завешивающий вход в юрту, кто-то откинул, и внутрь вошел крепкий мужчина очень высокого роста, без головного убора, с рыжеватыми волосами и с напоминающими европеоидные чертами лица.

Он стал что-то горячо говорить, но большинство вождей его слушали невнимательно, некоторые же ехидно посмеивались.

– Что он говорит? – нетерпеливо потянул Михаила за рукав Егор.

– Единственный человек, который говорит здесь по существу. У него есть план. Он хочет вынудить противника провести битву в известном ему месте, где он заранее спрячется в пещере с десятком воинов. Когда начнется битва, он со своими людьми выйдет из убежища и, напав с тыла, постарается убить хаката захватчиков Сайрыма. Операция рискованная, в духе современного спецназа, но имеет шанс на успех и практически не оставляет шансов уцелеть воинам этого отряда. Но если к этому плану добавить вот это, – Михаил любовно погладил охотничье ружье, – их шансы значительно возрастут.

– Что ты задумал? Ведь это форменное самоубийство! – Егор с удивлением посмотрел на него.

– Шанс все же есть. А вот если эти остолопы будут просто сражаться… – Михаил кивнул на вождей, без энтузиазма выслушавших предложение простого воина и вновь затеявших словесную перепалку. – Ни они, ни их воины не верят в успех, а в случае поражения нас ждет мучительная смерть либо вновь судьба рабов, но в значительно худших условиях.

Хакат Садыбай, не вставая, что-то торжественно провозгласил, и в ответ раздались радостные голоса его приспешников. Жрица Гюнеш поднялась, в свою очередь сказала несколько слов и, гордо вскинув голову, вышла из юрты.

– Она отправилась беседовать с богами и духами. Совет старейшин во главе с хакатом принял решение совершить человеческие жертвоприношения и для этого отобрать пятьдесят рабов. Это произойдет сегодня перед заходом солнца, так как завтра войско гикафисов выступит навстречу врагу. Место битвы и план, предлагаемый десятником Сагышем, вожди одобрили – ему и его воинам разрешили умереть. Давай ружье, мне оно нужнее.

Михаил взял ружье и направился к выходу. Егор последовал за ним.

– Возьми меня с собой, – неуверенно попросил Егор.

Михаил окинул его хмурым взглядом.

– Для чего? Ружье только одно, а биться акинаком или стрелять из лука ты не умеешь. В пещере должны спрятаться только наиболее подготовленные воины, хорошо владеющие оружием.

– Может, тогда я? – Егор кивнул на ружье.

– Ты же ни бе ни ме ни кукареку по-местному, а там придется координировать действия воинов, а объясняться знаками только у «морских котиков» в фильмах получается. Все, пошел я вызволять Соню из гарема. – Михаил вскинул ружье на плечо и вышел из юрты.

Не зная, куда себя деть, Егор направился в юрту, где жили рабы, и встретил вышедшего оттуда Максима, уже без ошейника. Тот пояснил, что остальные разбежались вызволять своих женщин и обустраивать собственное жилье. Пока никаких проблем не возникало – смерть от грома и молнии бывшего хаката, уже успевшая обрасти фантастическими подробностями, устрашила местных жителей, и те стали исключительно покладистыми в общении с «посланцами небесных тэнгри».

– Ты тоже можешь выбрать себе жену, либо Федора, либо Димона. Мирон жил в поселке сам. Я бы выбрал Вику Федора, впрочем, сам решай.

Егор опустился на корточки, погрузившись в горестные раздумья. Он вспомнил Иванну и Викторию из своего будущего, в которое ему верилось с трудом. Внезапно его обдало жаром: как же он не додумался до такой простой вещи?! Раз он видел свое будущее, выходит, его пребывание в далеком прошлом ограничено во времени! А значит, все не так плохо. Интересно, сколько еще ему здесь находиться? И каким образом произойдет его возвращение?

«Ха! С чего это ты взял, что видел свое будущее? – отозвался въедливый внутренний голос. – Это все игры разума, больного мозга. Михаил и остальные здесь уже год. Ты сюда попал надолго, возможно, до самой смерти. Впрочем, она, скорее всего, уже не за горами. Все же война надвигается». Егор упал лицом вниз и в бессильной ярости замолотил кулаками по земле.

Егор шел на бой большого барабана, паузы заполняли бубны, призывно звенели их колокольчики и били по ушам пронзительные звуки незнакомого инструмента, напоминающие игру на свирели человека, лишенного слуха. В этой какофонии слышалось нечто тревожное и к чему-то зовущее.

«Готовятся к жертвоприношению!» – вспыхнула в мозгу догадка, и Егора стало подташнивать, но он продолжал идти на эти звуки. Площадка для жертвоприношения представляла собой круг, выложенный камнями, посреди которого была установлена стела, изображающая подобие человеческого лика. Лицо каменного истукана кривилось в злобной усмешке. Здесь уже собралось множество народа, в сторонке, под охраной воинов, жались друг к другу отобранные для жертвоприношения рабы. Внезапно кто-то грубо схватил Егора за плечо, он испуганно обернулся. Увидев сияющее лицо Михаила, успокоился.

– Неосторожно, братец, себя ведешь! – Михаил дотронулся до ошейника раба, по-прежнему сжимавшего шею Егора. – Тут народ дикий, особенно разбираться не будет – увидев такое украшение, может тебя вытолкнуть к тем несчастным. Со мной можешь быть спокойным – в обиду не дам. Знакомься – Соня.

Стоявшая рядом с Михаилом миловидная женщина была укутана в плотное темное одеяние, обычное для местных жительниц; высокий головной убор вроде кокошника скрывал волосы. Она испуганно взглянула на Егора и молча кивнула. Видимо, она до сих не могла поверить в реальность происшедших в ее жизни перемен.

Возле жертвенника стоял хакат Садыбай, окруженный вождями племен, и, по своему обыкновению, недовольно хмурился. Барабан смолк, теперь откуда-то сбоку был слышен лишь переливчатый звон колокольчиков бубнов. Народ сдвинулся, толпа стала плотнее, однако раздалась в стороны, чтобы освободить проход для процессии верховной жрицы. На этот раз впереди шли четыре шамана в рогатых шапках, непрерывно стуча в бубны, звеня колокольчиками, затем следовали восемь жриц в темных одеждах, их головные уборы были украшены золотыми фигурками, а за ними три шамана несли навершие с золотой фигуркой грифона, державшего в пасти лань. Верховная жрица ехала на колеснице, в которую была запряжена шестерка лошадей, их гривы украшали разноцветные ленточки.

Гюнеш теперь была одета более богато: накидка из шкуры барса, из-под нее виднелись шелковая рубашка и длинная шерстяная юбка. На ее одежде, шее, руках было множество золотых украшений, которые наверняка позвякивали, но эти звуки заглушали бубны.

Когда она сошла с колесницы и подошла к Садыбаю, все стихло, словно выключили звук. Гюнеш шла, спокойная и гордая, на ее устах блуждала легкая улыбка. Михаил напрягся и прошептал Егору на ухо:

– Это не к добру. Она что-то замыслила.

Затем он, словно заправский переводчик, почти синхронно стал переводить все, что говорилось, наверное, сам не веря в происходящее у него на глазах.

– Эрлик заждался даров. Он очень голоден и ждет подношений. Поторопись, верховная жрица! – Садыбай указал рукой в сторону отобранных для жервоприношения рабов.

– Я говорила с духами нашей земли, и они помогли мне дойти до самого Ульгеня.

– Ты говорила с Ульгенем? – спросил хакат недоверчиво.

– Да, я говорила с Ульгенем и просила его даровать победу нашим воинам. И он обещал мне это!

Вокруг взорвались радостные крики, люди обнимались друг с другом, как будто вражеское воинство уже было разбито или позорно бежало прочь.

Хакат поднял руку, и сразу загрохотал большой барабан, заставив всех смолкнуть, затем и сам затих.

– Я не верю тебе, жрица. Не может Ульгень без жертвы даровать нам победу, не может Эрлик, обильно напившись крови жертв, принесенных черным Кайсымом, не оказать им помощи в битве. Прибыли лазутчики. Они побывали в стане врага и сообщили, что там досыта накормили Эрлика. Мы сможем его ублажить только бльшим количеством жертв. Этого, – хакат указал на обреченных рабов, – недостаточно.

– Что Эрлик может по сравнению с могуществом Ульгеня? Что может малый камушек по сравнению с горой – именно так Эрлик соотносится с Ульгенем? Но ты прав, хакат Садыбай, за будущую победу Ульгень потребовал жертву, какой еще не было и никогда не будет.

– Что же потребовал великий Ульгень?

– Меня. Он и тэнгри ждут мою душу на небесах, а тело мое останется Стражем на нашей земле и будет оборонять ее от завоевателей во все грядущие времена.

– Ты хочешь сказать, что Ульгень потребовал, чтобы тебя принесли в жертву?

– Именно так. Вместе со мной будут принесены в жертву эти чудесные кони, которые помогут моей душе быстрее достичь неба и встретиться с Ульгенем.

Садыбай был потрясен и не находил слов. У Михаила полились из глаз слезы. Он, как и Егор, понял задумку Гюнеш. Что бы она ни говорила, настаивая на исключении человеческих жертвоприношений из обрядов своего народа, хакат стал бы ее уличать во лжи и неповиновении решению круга вождей. В итоге он сместил бы ее и нашел более послушного жреца. Но когда она сказала, что верховное божество избрало в качестве жертвы ее саму, кто мог усомниться в искренности ее слов или оспорить их? Своей добровольной жертвой она навсегда искореняла ужасный ритуал из жизни своего народа, а заодно поднимала боевой дух воинов, теперь уверенных, что в битве с врагом им будет дарована победа.

– Да будет так! – Посрамленный Садыбай отступил в сторону.

Улыбающуюся Гюнеш обступили жрецы, взяли ее под руки. Егор не выдержал – он выбрался из толпы и побежал в сторону своей юрты. По дороге его вырвало. Зайдя внутрь, он зарылся лицом в старую вонючую шкуру и затих. Оставаясь в этом странном полубессознательном состоянии, он пролежал до рассвета.

– Войско выступает, – неожиданно услышал он голос Михаила.

Тот незаметно вошел в юрту и стоял посредине, очень бледный, но явно решительно настроенный.

– Чем вчера все закончилось? – Егор сел; ему было очень жаль Гюнеш, и он надеялся услышать утешительные новости – что ей не пришлось пожертвовать своей жизнью.

– Гюнеш умерла бескровной смертью – ее удавили кожаным ремешком. Удивительно то, что гроб для нее был уже готов – выдолбленная огромная колода из ствола лиственницы. Не думаю, что они держат запас гробов для VIP-персон. Неужели Гюнеш все знала заранее и ее решение – не минутный порыв, а обдуманный поступок? Удивительная женщина, жаль, что так мало с ней пообщался. Сейчас готовят для нее усыпальницу в Долине вождей, над ней насыплют холм, хотя здесь это сделать непросто – земля подобна бетону. Ладно, пошел я – мы с Сагышем должны поторопиться, чтобы заранее занять выбранную им позицию. Я пришел, чтобы попрощаться с тобой.

– Я пойду с вами.

– Смысла нет – я тебе об этом уже говорил. Когда дойдет до рукопашной, у тебя не будет шансов против профессиональных воинов, если ты не занимался фехтованием.

– Нет, только большим теннисом.

– Акинак – это не теннисная ракетка.

– Все равно я пойду с вами.

– Запретить тебе я не могу, но ты сам должен понимать: это глупо, очень опасно и бессмысленно. Впрочем, как хочешь. На сборы три минуты.

– Я уже готов – все свое ношу с собой. – Егор тут же подхватился.

– Тогда пошли. – Михаил направился к выходу.

С Сагышем пришли десять воинов, и Михаил подытожил:

– Я двенадцатый, ты тринадцатый – неважнецкая цифра для успеха предстоящего мероприятия.

– В приметы я не верю, – бодро заявил Егор.

Несмотря на опасность «мероприятия», он горел желанием в нем поучаствовать. Его экипировали как воина, и теперь у него были лук со стрелами, обоюдоострый меч, копье и небольшой круглый щит.

– Хотел бы я сказать то же самое, – вздохнул Михаил, но отговаривать Егора больше не стал.

Трудности похода Егор ощутил сразу – надо было ехать верхом, чего он никогда даже не пробовал делать, причем скакали они галопом, поскольку времени было в обрез. Он сразу отстал от отряда, так как неуверенно чувствовал себя в седле и боялся на всем скаку слететь на землю. Очень мешало копье, довольно тяжелое, – его надо было все время держать в руке. А управлять лошадью одной рукой ему было чертовски трудно, он будто выполнял сложное акробатическое упражнение.

Расстояние между ним и отрядом все время увеличивалось, и, несмотря на усилия Егора, последний воин вскоре исчез из поля зрения. На душе у него было нехорошо – он досадовал на то, что никто из воинов ему не помог. Проигнорировал его отставание и Михаил. «Может, он решил, что я испугался и передумал?» – обожгла мысль, но он упрямо скакал вперед, хотя и понимал, что это бессмысленно, так как не знал, куда надо ехать.

Здесь местность имела сложный рельеф: равнины чередовались с ущельями, холмами, быстрыми речками и озерцами. Собственно дороги не было, и Егору все время приходилось петлять, объезжать возникающие на пути препятствия. Ландшафт поражал своей унылостью, практически ничто не радовало глаз, было ощущение, что он находится на другой планете. Его все сильнее мучили сомнения: скачет он за вырвавшимся вперед отрядом или сбился с пути? Самым разумным было повернуть назад, ведь его фотографическая память запечатлела все, что он видел в пути, он сосчитал все встреченные достопримечательности.

За то время, что Егор находился в поселении, Михаил стал для него другом, а тот фактически бросил его. Хотя, по сути, Михаил поступил правильно, ведь перед ним стоит очень важная задача, так зачем же панькаться с членом отряда, от которого пользы ни на грош? Егор еще острее ощутил свою никчемность в мире, в котором оказался не по своей воле. Все знания и умения, полученные им за свою жизнь, здесь оказались бесполезными. Тут он годился только на то, чтобы таскать воду из реки, даже рабский обруч до сих пор не снял – не удосужился сходить в кузницу.

Самобичевание, которому подверг себя Егор, добавило горечи в душе, но не могло подсказать верное решение, как себя сейчас повести. В том, что он уже не найдет отряд Сагыша, Егор не сомневался. Вернуться в поселение? Но зачем? А что, если добровольная жертва Гюнеш и задумка Сагыша не помогут гикафисам одержать победу? Тогда его ждет смерть или рабство. А если найти какую-нибудь пещеру, затаиться в ней на время и дождаться исхода битвы? Спички у него есть, значит, будет огонь, а огонь – это жизнь, так как порой ночью здесь случаются заморозки. Лук и стрелы у него были, но Егор не был уверен в том, что сумеет попасть в движущееся животное. В речках и озерах в изобилии водится рыба, можно будет использовать копье в качестве гарпуна. Однако в глубине души он осознавал всю утопичность такого плана: ведь он никоим образом не узнает о результатах битвы, если не побывает в поселении, не пообщается с товарищами по несчастью, так нелепо оказавшимися в этом времени. Да и долго он не продержится, живя здесь отшельником, – зима в этих местах наступет рано, и тогда ему верная смерть. Сделав выбор, Егор повернул коня – он решил вернуться в поселение, словно в насмешку называющееся Угодный небу.

Езда на лошади его очень утомила, у него болели ягодицы от неудобного седла непривычного вида, ныли мышцы спины, словно он не ехал верхом, а таскал на себе тяжеленные мешки. Он не ожидал, что при езде на лошади задействуется столько мышц, и теперь понимал, что киногероям на экране телевизора лихо мчаться вскачь совсем не просто.

Ременная петля упала на него, казалось, с неба и резко сдернула на землю. Полуоглушенный после падения, задыхающийся от стянувшей шею петли, он, как при замедленной киносъемке, увидел, что к нему бросились вооруженные люди и приставили к груди копья, после чего освободили от аркана.

Толстый, с круглым лицом под меховой шапкой, с узкими глазами-щелочками, предводитель отряда воинов начал что-то грозно спрашивать, Егор, растерявшись, опять заговорил на языках, которые знал: английском, немецком, испанском, переходя с одного на другой. Разозлясь, толстяк стал хлестать его плеткой, стараясь попасть по лицу. Егор, как мог, защищал лицо, плетка обжигала ему руки, от ударов рукава куртки порвались, превратились в лохмотья. Он стал выкрикивать в отчаянии: «Тахит Сайрым! Кайсым!»

Эти слова подействовали на толстяка, он перестал хлестать Егора и снова что-то спросил. Егора хватило только на то, чтобы повторять: «Тахит Сайрым! Шаман Кайсым!»

Толстяк, видно, ожидая чего-то другого, вновь замахнулся плеткой, но тут высокий воин, стоявший чуть в стороне, что-то резко выкрикнул, и толстяк опустил руку. Егор понял, что именно высокий воин командует отрядом лазутчиков, отправленных Сайрымом вперед.

Воин рукой показал на обруч раба на шее Егора и произнес длинную фразу, упомянув Сайрыма. Егора связали, перебросили, как мешок, через коня. Один из воинов сел в седло, и для Егора начались новые мучения – в такой позе путешествовать на лошади. Перед глазами так быстро мелькала земля, что Егору казалось, будто они мчатся на «Формуле-1» по автостраде, и он прикрыл глаза. Потекли мучительные часы непрерывной скачки. Он понял, что ошейник раба вместе с вооружением воина и то, что он назвал имена их предводителей, поставили в тупик руководителя разведотряда, и тот решил отправить его к руководству, не зная, как с ним поступить.

На место расположения войска Сайрыма прибыли уже ночью. Егора бросили в юрту, где находилось несколько спящих воинов, от ремней не освободили, и он страдал, ощущая свою беспомощность, испытывая жажду и боль в затекших руках и ногах. Лишь утром его освободили от пут, и ему с трудом удалось восстановить кровообращение. Когда пульсирующая кровь заколола множеством иголочек, ему захотелось закричать от боли, и он еле сдержался. Его завтрак состоял из пиалы холодной воды и черствой лепешки, которую он с трудом прожевал. Не успел он поесть, как воины стали разбирать юрту и грузить ее на вьючных лошадей.

Низкорослый воин с тонкими усами, опускающимися по сторонам рта, стал его охранником. То, что требовалось делать, он показывал жестами. Перед тем как они двинулись в путь, охранник надел ременной аркан на шею Егору, но руки оставил свободными. Он ехал на лошади неторопливо, но на подъемах, если Егор замедлял шаг, петля удавкой сдавливала шею, заставляла ускорить темп, а иногда и перейти на бег. По сравнению с передвижением лежа, связанным, поперек лошади и неудобств минувшей ночи Егор считал свое теперешнее положение чуть ли не комфортным.

Часа через два пути Егор почувствовал усталость, и петля все чаще заставляла его ускоряться. Их обгоняли отряды конных воинов, одни при виде пленника что-то громко выкрикивали, а кто-то даже подскочил к Егору и пару раз огрел его плеткой по спине и под общий хохот товарищей, довольный, вернулся в строй. Другие молча проезжали мимо, не проявляя к нему никакого интереса.

Впереди показалось большое скопление воинов, и уставший Егор понадеялся, что они прибыли на место и появится возможность передохнуть. Так и случилось – они остановились на возвышенности, с которой хорошо просматривалось расположение войск галлаксов. Егор увидел, что их армия выстроилась между двух холмов полумесяцем, выпуклой частью вперед, а метрах в пятистах расположились гикафисы. Выходит, где-то невдалеке затаились отряд Сагыша и Михаил.

Неподалеку был установлен большой шатер, подход к которому охраняли несколько десятков воинов. Если воины, которых Егор встречал в пути, одеты были кто во что горазд и вооружены чем попало, то эти были в кольчугах, а их головы защищали металлические колпаки, обшитые мехом. Он понял, что это не иначе как личная охрана тахита и в группе людей, толпившихся у шатра, возможно, находится сам главный военачальник Сайрым.

Охранник спешился и подвел Егора на аркане к воинам, охранявшим подходы к шатру, жестом велел Егору стать на колени и что-то громко прокричал охране. Сразу же один из воинов побежал к шатру, а внимание Егора привлек шум, возникший в выстроившихся войсках, – там грохот барабана сопровождало звучание инструмента, похожего на свирель, и строй воинов начал вытягиваться в более ровную линию. Вдали показалось облако пыли, его подняли скачущие всадники, и стало понятно, что гикафисы решили атаковать, пока вражеское войско не успело перестроиться после походного марша и не подтянулись все отряды. Предстояло конное сражение армий двух кочевых народов, имеющих схожее вооружение, а возможно, и тактику и стратегию.