Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости Браун Брене
Первая мысль, которая пронеслась у меня в голове: «Пару лет назад я бы от такого пришла в отчаяние». В те времена я бы повесила трубку и зарыдала от стыда за свои размеры; я бы чувствовала, что никто никогда не сможет полюбить меня с таким телом и что я должна быть благодарна всякому, кто любит меня, несмотря на мои физические изъяны.
Но я уже читала о стыде и знала, что мама и вес – мои «кнопки». Поэтому я смогла посмотреть на ситуацию со стороны и не вспылить, как раньше, а расценить реплику моей мамы как неудачную попытку меня поддержать. Я все равно была задета, мне было неприятно ее негативное высказывание, но я уже понимала, в чем тут дело, и позвонила лучшей подруге, чтобы все обсудить и облегчить свое эмоциональное состояние. А еще этот случай помог мне лучше понять, откуда произрастают многие проблемы с моим телом.
А вот отрывок из второго письма, он гораздо длиннее. Это письмо о том, как человек сумел применить на практике приемы выработки устойчивости стыду.
Доктор Браун.
Ваша работа повлияла на меня в двух областях. Во-первых, я научилась выявлять, что именно я чувствую, когда стыжусь, а во-вторых, я научилась влиять на стыд, высказываясь вслух. Я поняла, что стыд глубоко укоренился во мне, у меня были все его «симптомы», о которых вы говорите, но я никогда не связывала их со стыдом. Допустим, у человека есть множество странных разрозненных симптомов, но он не знает, к чему они относятся. А если ты не знаешь свою болезнь, то и вылечить ее не можешь. Когда случались неприятности, у меня вспыхивало лицо, сжималось что-то в животе и хотелось спрятаться. Но ситуации были очень разные, и, хотя реакция оставалась одинаковой, я не могла выявить это конкретное чувство. Потому и справиться с ним не удавалось. Вдобавок я пыталась преодолеть это чувство своими старыми способами: старалась забыть произошедшее, не предпринимала попыток выяснить, что со мной происходит и как можно справиться с этим более действенно.
Честно говоря, будучи очень далека от самого понятия стыда, что вообще не была уверена, что когда-либо его испытывала. «Стыд» почему-то относился только к другим людям. Только читая вашу работу, я смогла увидеть, насколько глубоко стыд проник в мою жизнь и как мало я преуспела в том, чтобы выявлять его и бороться с ним.
Моя любимая часть теории стыдоустойчивости – «говорить о стыде вслух». Для меня это значит признать стыд и потом справляться с ним подходящими способами. Теперь я могу с большим успехом распознавать ситуации, в которых я испытываю стыд. Обычно он сопровождается сильной реакцией организма: лицо вспыхивает, желудок сжимается, я снова и снова проигрываю в голове случившееся и при этом активно стараюсь навеки все забыть. Эта стратегия работает плохо, и спустя годы, вспоминая случай, вызвавший стыд, я снова буду ежиться и вспыхивать. Но теперь я могу без труда назвать эту реакцию стыдом.
Так что теперь у нее есть имя, а у меня – действенный способ, который я умею применять, чтобы справиться со стыдом. Самое разумное – найти того, кто поддержит и кому я смогу рассказать постыдную историю, вместо того чтобы хранить ее внутри себя. Мне нравится метафора с чашками Петри: если я держу свой стыд в тишине и темноте, он неимоверно разрастается. А если выставить его на дневной свет, он теряет свою силу и тает. Теперь я могу не съеживаться, а даже посмеяться над некоторыми своими переживаниями. Иногда мне прямо не терпится рассказать свою постыдную историю другим; иногда же я делюсь ею куда менее охотно.
Вот пример. Как-то раз рядом с моим новым домом оказалось несколько моих давних соседок. Мне всегда было не по себе рядом с этими людьми из моих прежних мест; эти женщины прекрасно одеты, и дома у них все очень красиво. Я обходилась с ними дружелюбно, но всегда чувствовала себя немного белой вороной, потому что не уделяла столько внимания одежде и обстановке. В свою очередь, они ко мне относились свысока и снисходительно, «эта бедняжка Барбара» – так они говорили обо мне. В их присутствии я всегда чувствовала себя ничтожней и бедней.
И вот я переехала в новый дом, потратила кучу времени на то, чтобы его обставить, и очень гордилась тем, что мой вкус стал более изысканным. Я пригласила этих соседок вместе с другими старыми друзьями из прежних мест. Мне так хотелось понравиться и произвести впечатление, что я наготовила горы еды, мой немаленький обеденный стол гнулся под тяжестью тарелок со вкуснейшими сырами и десертами, кусками и ломтями разнообразных деликатесов. Но ко мне почти никто не пришел, кроме той самой группы женщин, которую я так хотела поразить. Они откликнулись на приглашение, дом им понравился, мы поболтали о том, кто как живет, а потом они подошли к столу и съели по нескольку кусочков какой-то еды (я забыла сказать, что они еще и очень стройные).
Когда они ушли, я почувствовала себя просто убитой. До этого момента я не понимала, насколько сильно я стремилась их поразить своим новым домом и взять реванш за свое бедное, по их мнению, прошлое. И вот вместо того, чтобы сгладить прежний стыд, я наворотила новый, приготовив гору еды, к которой почти никто не притронулся. Стыд был весом и зрим, он как будто сосредоточился в этой груде кусков и ломтей.
Я поняла, что выглядела по-дурацки: я так старалась произвести впечатление на этих дам и снова провалилась. Раньше я попыталась бы скрыть стыд и для этого, например, выбросила бы всю еду. Но теперь я кое-что умела. Я позвонила подруге, которой могла доверять, и поделилась своей печалью. Я рассказала ей по телефону всю историю и поплакала. На следующий день она пришла, и мы вместе съели оставшиеся яства на обед.
После серьезного разговора о своем «позоре» я даже смогла посмеяться над своими попытками добиться одобрения, я пошутила по поводу еды, и мне стало легче. Теперь, когда все это было на виду, я смогла лучше понять, что искала одобрения не там, не у тех людей. Я смогла избавиться от стыда. Сегодня, вспоминая о своих переживаниях, я улыбаюсь, а не ежусь. Я вспоминаю, как мы с подругой сидели за столом и доедали остатки, а не об испорченном вечере. Я действительно изменилась. В прежние времена я оставила бы себе стыд, а не еду.
Мой муж имел возможность прослушать сокращенную версию вашего рассказа о стыде, и ему это тоже было очень полезно. Мы вместе обсуждаем «постыдные» ситуации, и это улучшает отношения в нашей паре.
Еще я думаю, что изучение стыда развило во мне эмпатию. Я всегда гордилась тем, что умею выслушивать людей без осуждения. Но теперь, когда я знаю о стыде, я могу делать это еще лучше. Я поняла, какая это ответственность – когда кто-то делится со мной стыдной историей, и я понимаю, какой урон могу нанести, если буду осуждать и не проявлю эмпатии.
Поэтому теперь я более сознательно стараюсь успокоить человека и дать ему понять, что мы все иногда тонем в этом омуте, который называется стыд. Сейчас я стою на берегу и бросаю тебе спасательный круг, а в другой раз я попаду в омут, и мне самой будет нужна помощь. Я теперь куда лучше понимаю, что, когда дистанцируешься от других и говоришь «мы» и «они», это разделяет людей и вселяет мнимое ощущение превосходства. В общем, я теперь лучше осознаю свой и чужой стыд и очень стараюсь, чтобы в нашей жизни было больше сочувствия.
Третье письмо пришло от психотерапевта, который использует мои наработки со своими клиентами и в личной жизни.
Дорогая Брене!
Я работаю с жертвами домашнего и сексуального насилия, и стыд всегда был непростой частью процесса. Ваша работа стала для меня полезнейшим инструментом. Я применяю ваши упражнения с группами и индивидуальными клиентами. Полагаю, самая полезная роль вашей книги для меня в том, что я теперь могу чаще распознавать стыд и его влияние на моих клиентов. У меня есть средства для того, чтобы помочь им выявить свои уязвимые места, использовать критическую осознанность и задействовать их способность говорить о стыдном вслух. Это просто волшебство какое-то. Умение растворить стыд и двигаться дальше – важная часть процесса излечения.
Я использовала вашу работу и в личной жизни. Я говорю о стыдном с подругами. Многие из них читали вашу книгу. Очень помогает сам факт того, что можешь рассказать о стыде. Я чувствовала затор в некоторых сферах собственной жизни, и, когда я стала справляться со стыдом, мне это помогло. Я сама пережила насилие и говорила с подругами о стыде, связанном с этим моментом своей биографии. Но эта книга помогла мне распознать и другие области стыда в моей жизни. Бытовые, повседневные области, на которых я не фиксировала свое внимание. Способность говорить о стыде, связанном с телом (чувствую себя слишком толстой) или с работой (недостаточно хорошо справляюсь), – полезная штука. Вначале потребовалось немало храбрости, чтобы вообще затронуть вопрос о чувстве стыда. Мне никогда не хочется говорить о нем, но всякий раз, когда я решаюсь это сделать, я испытываю огромное облегчение. Чем больше я говорю, тем легче становится. И обычно стыд совсем проходит. Без вашей работы я бы, наверное, не осмелилась говорить о своем стыде.
Когда я читаю эти письма, первое, что приходит в голову: не я изобрела стратегии, описанные в книге. Очень важно понимать: идеи, изложенные в книге, помогают женщинам, но они принадлежат не мне одной. Я выслушала сотни женщин, рассказывавших свои истории и объяснявших, каким образом они справляются со стыдом. Я изучила их опыт, проанализировала его и сформулировала основные положения. Чтобы лучше разобраться в вопросе, я прочитала работы множества различных клиницистов и исследователей. Их мысли, процитированные мной в книге (на которые я ссылаюсь в примечаниях), сделали возможным написание моей работы. Письма, приведенные здесь, только подтверждают то, чему я научилась в курсе культуры отношений: мы можем излечиться только во взаимоотношениях с другими. Теория культуры отношений возникла в Стоун-центре колледжа Уэллсли, в ходе работы целого коллектива авторов. В книге «Целительная связь» («The Healing Connection: How Women Form Relationships in Therapy and in Life») Джин Бейкер Миллер и Ирен Стайвер пишут: «Если внимательно посмотреть на жизнь женщины, не пытаясь втиснуть наши наблюдения в существующие рамки, мы обнаружим, что главная черта, вокруг которой организуется развитие женщины, – это внутреннее ощущение связи с другими людьми. Слушая рассказы женщин о своей жизни и серьезно анализируя их, мы нашли, что, в противоположность доминирующим сейчас моделям развития, которые предполагают обособление, самоощущение женщины и ее чувство собственного достоинства чаще всего коренятся в способности создавать и поддерживать отношения».
Потребность в связи и стремление использовать стратегии стыдоустойчивости – наши внутренние свойства. И, как подчеркивает в своем письме Барбара, иногда мы утопаем в омуте стыда и нас нужно спасать, а иногда мы сами можем бросить утопающему спасательный круг.
Есть, конечно, реальные различия, которые нас всячески разъединяют, но в конце концов мы скорее похожи, чем различны. Нам всем нужно чувствовать, что нас принимают, ценят и одобряют. Когда нас отвергают, недооценивают и считают недостойными, нам стыдно. Можно написать письмо, не важно, длинное или короткое, и прислать его по электронной почте. Пишут молодые девушки и опытные специалисты. Суть их сообщений одна: им важно почувствовать, что переживания, которые заставляют их чувствовать себя одинокими, на самом деле свойственны всем.
Не важно, кто мы, как мы воспитаны и во что верим, все мы ведем тайную, молчаливую борьбу с предубеждениями: «я недостаточно хорошая», «недостаточно имею» и «не вполне принадлежу». Когда мы находим в себе храбрость, чтобы поделиться нашими переживаниями, и сочувствие, чтобы выслушать переживания других, мы вытаскиваем стыд наружу и прерываем молчание. Вот три женщины, которые смогли превратить переживание стыда в налаживание связи.
• Я забеременела в шестнадцать. У меня всегда были нерегулярные месячные, поэтому я не знала о беременности до трех месяцев. Сказала только своей сестре, даже парню не сообщила. Через неделю после того, как я поняла, что беременна, у меня случился выкидыш. Это было очень страшно. Моя сестра отвезла меня к доктору. По дороге домой сестра сказала, что выкидыш в моем случае – лучший выход из положения. Это случилось двадцать пять лет назад, и с тех пор я каждый год отмечаю день, который мог бы быть днем рождения моего ребенка. Я знала, что мне нельзя горевать об этом, потому что никто не знал, что я была беременна. Я стыдилась не только того, что «залетела», но и того, что нельзя было горевать. Теперь, когда я вижу, что кто-то стыдится своего горя, я говорю ему, как важно кому-то рассказать об этом и выговориться. Я говорю это дочерям, друзьям, племянницам – всем, если вижу, что человек боится горевать. Каждый имеет право на печаль и горе.
• Жена моего отца младше меня, а новый мамин парень был женат шесть раз. Вот такая у меня смешная семья. Считается, что нам все это нравится и что «это по идее нормально», потому что у всех семей свои тараканы. Но это верно только в том случае, если другие люди вокруг тебя тоже спокойно рассказывают о своих семейных тараканах. А если вокруг тебя люди, которые притворяются, что их семьи воплощенное совершенство, то все получается не так уж и радужно. А если честно, то это очень стыдно, потому что по твоей безумной семейке судят и тебя. Чтобы избежать дискуссии, начинаешь говорить о чем-нибудь еще. Когда при мне кто-нибудь признается в каких-то семейных «тараканах», а кто-то другой начинает его осуждать и говорить всякие гадости, я вмешиваюсь и рассказываю про свою семью. Если бы мы все говорили правду, никто не думал бы, что только у него семейство чокнутое. Я стараюсь помочь людям в такой ситуации, потому что знаю, что это такое. Ты как будто застываешь в своем одиночестве.
• Я думаю, что не знать правды о чем-то – это очень стыдно. Особенно когда ты растешь и думаешь о чем-то совсем не так, как есть на самом деле, или же получаешь неверную информацию. Когда я росла, я думала, что от тампона можно забеременеть и что если мастурбировать, то станешь порнозвездой. Я даже не помню, откуда эта чушь взялась в моей голове, но я целый год не пользовалась тампонами. Когда подруги меня спрашивали, почему я подкладываю прокладки, я им ничего не могла сказать, потому что не была уверена, что про беременность – это правда. И родителей я не могла спросить. Наконец я увидела тампон в сумочке у нашей няни и задала ей этот вопрос. Она только рассмеялась и рассказала мне все о месячных, сексе и парнях. Родители и не подозревают, насколько неверные сведения могут портить жизнь их детям. Когда ребята спрашивают меня о чем-то или даже утверждают что-то неправильное, я рассказываю им все, что они хотят знать. Вспоминаю себя и стараюсь избавить их мучений.
Если мы не будем протягивать руку другим, мы оставим их наедине с их стыдом, который любит тайну и молчание и только растет от них. С помощью стыда мы не можем заставить людей меняться, мы ничего не выиграем от их стыда. А вот разделенная эмпатия – другое дело. Ведь мы тянемся к людям не для того, чтобы их «исправить» или «спасти». Мы хотим им помочь, усилив их – и свою – сеть связей.
Это повышает нашу устойчивость к стыду, потому что мы:
• рассказываем нашу историю;
• инициируем изменение.
Если же мы не пытаемся войти в контакт с человеком, мы подпитываем наш собственный стыд и создаем изоляцию, потому что мы:
• отделяемся;
• разобщаем.
Одно из преимуществ того, что мы делимся своей историей, – переживание «смеха узнавания». Я определяю «смех узнавания» как такой смех, который возникает в результате осознания универсальности наших разделенных переживаний, как положительных, так и отрицательных. Он воплощает облегчение и ту связь, которая возникает между нами, когда мы понимаем, как важно поделиться своим стыдом. Надеюсь, если вы смеялись, когда читали историю про печенье, вы смеялись вместе со мной, а не надо мной. Это и есть понимающий смех.
«Смех узнавания» – это не такой смех, который использует юмор в качестве самоосуждения или для того, чтобы отвлечься от неприятных моментов. Это не болезненный смех, за которым мы порой прячемся. «Смех узнавания» вскрывает абсурдность ожиданий, сплетающих паутину стыда, и показывает нам иронию того, что мы верим в свое одиночество, попадая в эту западню. Когда я думаю о «смехе узнавания», то вспоминаю большую работу, проделанную Эрмой Бомбек, и ядовитый юмор Cathy, комиксов Кэти Гайсвайт[8]. Их творчество, посвященное материнству и жизни без мужа, говорит о наших уязвимых местах, заставляя нас смеяться и чувствовать себя нормальными людьми. Есть нечто трогательное, возвышенное и очень важное в том, чтобы делиться «смехом узнавания» с людьми, которые понимают наши трудности. Мое любимое определение смеха дала замечательная писательница Энн Ламотт. Она однажды сказала, что смех – это «святость, которая искрится и фонтанирует» [29].
В течение последних нескольких лет у меня была возможность поработать над этим проектом с несколькими прекрасными студентами-выпускниками. Мы проводили часы за чтением и анализом интервью и обсуждением стыда. Вспоминаю момент, когда наша исследовательская группа принялась за концепцию «смеха узнавания». Мы интуитивно понимали, что смех над разделенным стыдным опытом играл важную роль в наших встречах, и все же удивились тому, сколько участниц исследования говорило об этом. В итоге мы поняли, что универсальный язык смеха дал нам всем возможность говорить о стыде; ведь словам и описаниям стыд сопротивляется. Вот что пишет Марки Макмиллан, один из наших исследователей: «Смех – свидетельство того, что удушающая петля стыда ослабла. “Смех узнавания” – это когда мы понимаем, что наш стыд трансформировался. Как и эмпатия, смех раздевает стыд до костей, отбирает у него силу и вытаскивает наружу».
Когда мы помогаем другим и рассказываем о себе, мы взращиваем нашу силу и укрепляем возможность что-то изменить. Для большинства из нас возможность обратиться к другим становится причиной серьезных личностных изменений, а некоторых вдохновляет и на то, чтобы участвовать в изменении общества.
Создание изменений
Вначале трудно или даже невозможно бывает поверить, что мы на самом деле можем изменить нашу жизнь. Но это один из решающих шагов на пути выработки стыдоустойчивости. Когда мы говорим о личностных и общественных изменениях, важно отметить, что не все мы собираемся участвовать в политических акциях, пропагандировать или даже направлять на верный путь свое окружение. Часто мы можем способствовать изменению общества тем, как мы сами взаимодействуем с людьми или меняем свои отношения. В других случаях нам предоставляется возможность помочь друзьям и близким повысить критическую осознанность.
Нам нужно найти такой способ изменяться, который бы вдохновлял нас и заряжал энергией. Иногда наши действия сильно зависят от того, каких областей касается дело. Есть проблемы, которые заставляют меня участвовать в коллективных действиях. В других областях самый значительный мой вклад – изменение себя. Способы создания изменений могут быть разными.
Я люблю перечислять «шесть П»: Пересмотри привычки. Пиши письма. Проголосуй. Поучаствуй. Покупай. Протестуй.
Стараемся ли мы изменить порядок вещей в школе, где учится наш ребенок, боремся ли за то, чтобы из местного магазина убрали вредные журналы, пытаемся ли получить лучшие условия декретного отпуска на работе, стремимся ли переделать государственную политику – везде работают «шесть П».
Пересмотри привычки. Даже те изменения, которые касаются только нас, могут вызвать волну перемен в жизни нашей семьи, друзей и сотрудников. Например, Джиллиан начала следить за тем, что смотрят по телевизору ее дети, и отказалась от подписки на отдельные журналы мод. Сондра, которую муж заставлял молчать своими замечаниями, снова спорит с деверем о политике и религии. Она, как и ее родители, говорит своим дочерям, что жить надо «дерзко и шумно», но вдобавок учит их тому, как эффективно справиться со стыдом, который появляется, когда нас пытаются заткнуть. Изменения могут принимать разные формы; в сущности, это и есть самая настоящая политика – когда мы вырываемся из паутины общественных ожиданий, живем своей жизнью на полную катушку и помогаем другим жить так же. Повседневная храбрость, сочувствие и выстраивание связей, для того чтобы побороть стыд, – это и есть политическая деятельность.
Пиши письма. Обычно главы организаций и представители законодательной власти отвечают на письма и факсы. Моя подруга и сотрудник Энн Хиблиг лоббирует в парламенте интересы детей. Она говорит, что члены Конгресса поручают своим подчиненным расследовать проблему уже после двенадцатого письма. Я все время пишу письма. Если вы увидели оскорбительную рекламу, напишите в компанию, которая ее запустила. Национальная женская организация спонсирует День любви к своему телу. Они собирают у себя на сайте оскорбительную рекламу, провоцирующую стыд по поводу внешности, пропагандирующую курение среди молодежи и употребление спиртного. У них есть форма для заявления, которое можно распространять среди друзей и посылать компаниям. Заявление гласит:
Уважаемый директор по маркетингу, мы отказываемся голодать ради того, чтобы влезть в одежду, модную этим летом. Мы отвергаем вашу идею по поводу табака как диетического продукта и обвиняем индустрию диет в том, что она заставляет нас сомневаться в наших достоинствах. Мы не хотим, чтобы нас подтягивали, втискивали, уменьшали, сглаживали, выпрямляли и подправляли. Вам не удастся сформировать на моем теле идеальные глаза, нос, грудь, живот, бедра, ляжки и ягодицы. Вы не разрежете нас, как мясную тушку, ради своей прибыли. Мы – и так красивы!
Мы ЗНАЕМ, что сигареты вызывают зависимость и убивают.
Мы ЗНАЕМ, что изнурительные диеты лишают нас мышечной ткани и мыслительных способностей.
Мы ЗНАЕМ, что те «эталоны» женщин, которые вы навязываете нам через картинки в журналах, оскорбительны, вредны, опасны и непочтительны. Эта реклама – нападение на женщин и девочек. Они – вызов моему уму. Они – насилие над равенством полов.
Проголосуй. Выясните, что думают кандидаты о вещах, которые влияют на вашу жизнь, и проголосуйте.
Поучаствуй. Узнайте об организациях, которые занимаются интересующими вас вопросами. Присоединитесь к их деятельности. Большинство организаций организует подписку на свою рассылку по электронной почте или факсу. Они помогают высказаться, присылая готовые формы писем для заполнения; вы просто вводите код и посылаете их прямо со своего компьютера. Две минуты – и вы можете быть уверены, что письмо достигнет адресата.
Покупай. Доллар – могучее оружие. Перестаньте делать покупки у людей, которые не разделяют ваших ценностей. Маркетинговые исследования показывают, что в 85 % случаев именно женщины принимают решения о покупке товаров для дома [30]. Вот пример. Два года назад мы с Эллен пошли в местный DVD-прокат взять пару дисков. Я читала анонсы на коробочках с дисками, и тут Эллен дернула меня за юбку и спросила: «Это принцессы?» Я посмотрела вниз и увидела совсем не детскую обложку с тремя девушками в мини-бикини. DVD назывался: «Срочно требуются, или Заморочки на окраине». Я выхватила диск у Эллен и внимательно осмотрела. Это был фильм «для взрослых».
Я тут же схватила Эллен, рванула к прилавку и потребовала вызвать менеджера. Через пару минут ко мне подошла девушка и представилась. «С каких пор вы это закупаете?» – спросила я. Она посмотрела на коробку и вздохнула. «С тех пор, как они увеличили нам рабочее время и урезали соцпакет». Оказалось, что их сеть видеопрокатов купил телекоммуникационный гигант. После поглощения им пришлось начать зарабатывать на порно. Она рассказала, что ее магазин получил только пятьдесят таких фильмов, а магазины в «бедных кварталах» – сотни.
По дороге домой я объяснила Эллен, почему я разозлилась и почему я считаю, что некоторые фильмы оскорбляют девочек и женщин. Она помогла мне разрезать на куски мою карточку постоянного клиента, и мы вместе с письмом отправили ее региональному представителю компании. Я нашла отличный онлайн-магазин, доставляющий DVD прямо на дом, – никаких комиссий за просрочку и никакого порно. Пусть наш прежний магазин продолжает в том же духе – мы с Эллен в этом больше не участвуем.
Протестуй. Протест – это не всегда миллионы людей на улицах столицы. Иногда это четыре-пять человек, которые отстаивают правду на собрании школьного комитета или в офисе. Каким бы ни был масштаб, если мы собираемся вместе, чтобы отстаивать свои права, наши действия можно назвать «протестом». Если нас останавливают, мы должны спросить: «Кому это выгодно?»
В книге «Танец близости» («The Dance of Intimacy») Харриет Лернер пишет: «Хотя связи не всегда очевидны, личностные изменения неразрывно связаны с общественными и политическими» [31]. Я верю, что так оно и есть. Обращение к другим людям помогает нам выявить общее и создает возможность для личных и общественных перемен.
Препятствия на пути обращения к другим
Обращаясь к другим, мы должны хорошо знать, какие препятствия могут оказаться на нашем пути. В оставшейся части этой главы мы рассмотрим две главные проблемы, которые часто мешают нам совершать храбрые поступки и выражать сочувствие. Самый удобный способ представить вам эти проблемы – рассказать историю Дженнифер и Тиффани. История отлично иллюстрирует эти препятствия и объясняет, почему их стоит попытаться преодолеть.
Когда я впервые брала телефонное интервью у Дженнифер, она и ее муж Дрю завершали курс MBA[9], а их сыну Тоби было три года. Наше интервью главным образом касалось того, как трудно Дженнифер высказываться вслух в их по преимуществу мужской группе и как стыдно ей отправлять ребенка в садик не только в будние дни, когда она работает, но и в выходные, когда она учится. Через несколько лет я встретилась с Дженнифер на своем семинаре по стыдоустойчивости. Она подошла ко мне в перерыве и выразила желание рассказать группе важную историю. Вот она.
Когда Дженнифер и Дрю закончили учиться и начали работать, они поселились в своем первом доме в районе, где всегда хотели жить. На той же улице, в доме напротив, жила женщина по имени Тиффани со своим мужем Энди. У них был сын того же возраста, что и Тоби, и совсем еще маленькая девочка. Сама Дженнифер в этот момент ждала следующего ребенка.
Мальчишки быстро подружились, а вот Дженнифер и Тиффани сближались медленно. Дженнифер: «Мы никогда не говорили ни о чем важном. В основном о детях. Я пару раз попробовала, но она не поддержала беседу. Мы жили рядом уже год, а я почти ничего о ней не знала, и она обо мне тоже… пока это все не началось».
Дженнифер объяснила, что ее младшая сестра Карли еще в подростковом возрасте пристрастилась к алкоголю. Их мать, сама бывший алкоголик, позвонила Дженнифер и рассказала, что Карли отправили на лечение в центр реабилитации и что дочь Карли, Эмма, поживет пока с бабушкой (то есть с матерью Дженнифер и Карли), пока Карли не выйдет. Она спросила у Дженнифер, смогут ли они с Дрю приехать на выходные в центр реабилитации. Конечно, ответила Дженнифер. Но она еще ни разу не оставляла ребенка с няней на ночь, и решила спросить Тиффани, можно ли Тоби переночевать у нее.
Вот как Дженнифер описывает эту сцену: «Я перешла улицу, постучалась в дверь и сделала глубокий вдох. Тиффани открыла, и я выпалила: “Моя сестра Карли оказалась в центре реабилитации, и мы с Дрю через пару недель поедем к ней на выходные. Можно Тоби побудет одну ночь у вас? Я бы попросила маму приехать, но она тоже будет у сестры”». По словам Дженнифер, Тиффани была шокирована. Она быстро ответила: «Разумеется, пусть переночует, нет проблем». Дженнифер выдохнула. Но тут Тиффани начала задавать вопросы. «Это какая сестра? Я думала, у тебя только одна сестра?» – «Да, это Карли, ты ее видела пару месяцев назад, она приезжала с дочкой. Она живет на севере штата, рядом с мамой», – ответила Дженнифер.
Тиффани смутилась: «Карли! Да ты что! Она же такая симпатичная, да? Это она с маленькой девочкой приезжала? В таких одинаковых платьях от Лилли Пулитцер?»
«Да, это она и есть». – Дженнифер чувствовала себя все более неудобно, а Тиффани будто прорвало. Дальше разговор развивался так.
Тиффани. По ней и не скажешь, что она может оказаться в таком месте. А что с ней?
Дженнифер. Пьет.
Тиффани. Да ты что! Она совершенно не похожа на алкоголичку! А куда ее муж смотрит?
Дженнифер. Она не замужем.
Тиффани. О боже! А что ваша мама об этом думает?
Дженнифер. О чем? Об алкоголизме или о том, что Карли – мать-одиночка?
Тиффани. Ну, я не знаю…
Дженнифер. Она любит Карли и Эмму. И она сама «в завязке».
Тиффани. Непростая у вас семейка.
Дженнифер. Непростая. Так что, Тоби может у вас переночевать?
Как вы понимаете, этот разговор не слишком улучшил отношения между Дженнифер и Тиффани. Нет, в конечном итоге они улучшились, но перед этим едва не испортились окончательно. Дело было так.
Спустя пару месяцев мальчики Дженнифер и Тиффани начали ходить в детский сад. Примерно на вторую неделю занятий на парковке у садика случилось пренеприятное происшествие. Дженнифер уже забрала ребенка и была на кухне. Тиффани постучалась в дверь. Дженнифер открыла, и Тиффани возбужденно пересказала все подробности случившегося. «Ты просто не поверишь. Видела полицейские машины и “скорую”?» Дженнифер испугалась. «Нет! А что произошло?» – «Одна из машин встала в очереди и ни с места. Народ давай сигналить. Какая-то мама вышла из машины и подошла к машине, которая застопорила движение. А там женщина просто лежит на руле! Эта мама завизжала, прибежали учителя. Думали, умерла, вызвали 911. Пока приехала “скорая” – выяснилось, что она жива, просто надралась в хлам! Ну, что скажешь?!»
Дженнифер едва смогла вымолвить: «Господи, ужас какой». На глаза навернулись слезы.
Тиффани прервала ее: «Да, ужас! И это в нашем саду! В нашем районе! Она могла сбить кого-нибудь. Могла на наших детей наехать. Я сама там чуть не разревелась. Ты подумай, эта чокнутая в сад за ребенком в таком виде приехала».
Дженнифер онемела.
Тиффани продолжала, пользуясь ее молчанием: «Да уж, да уж. Кошмар. Я и сама расстроилась. Прямо рядом с нами, на соседней улице».
Дженнифер покачала головой и сказала: «Мне очень жалко ту маму. И ее детей. И ее семью. Не думаю, что мы с тобой расстроились по одному и тому же поводу, Тиффани».
Тиффани уже смотрела куда-то за дверь и не ответила на слова Дженнифер. Она отвлеклась на другую соседку, которая как раз подъезжала к своему дому, и сказала: «О, побегу расскажу Лине, увидимся позже».
Дженнифер обиделась и разозлилась. Рассказывая нам эту историю, она повторяла, что в тот момент не могла поверить, как она могла сойтись с таким поверхностным и глупым человеком. Тиффани ведь знала, что мать и сестра Дженнифер имеют проблемы с алкоголем, и не догадалась связать одно с другим. «Никогда не забуду, – сказала Дженнифер, – как она сказала: и это в нашем районе, на глазах у наших детей. Меня так и тянуло задать вопрос: а где это, по-твоему, должно происходить? На глазах у чьих детей?»
Их дружба еще немного подостыла, но это не помешало Тиффани спросить, не хочет ли Дженнифер вместе с ней заняться подготовкой зимнего карнавала в детском саду. Тиффани подбросила идею: это хорошая возможность познакомиться с мамочками из родительско-учительского комитета – особенно c Эмбер Дэниэлс. Дженнифер рассеянно согласилась. Она подумала, что это неплохой способ приглушить свою «совесть работающей мамаши».
У Эмбер Дэниэлс было трое детей-школьников: в пятом классе, в третьем и во втором. Она состояла президентом родительско-учительского комитета и, по словам Дженнифер, олицетворяла «совершенство во всем, других таких я не видела». Умная, красивая, добрая, по всем статьям первоклассная мама. Тиффани так ее обожествляла, что не осмеливалась даже заговорить с ней. У Эмбер было много друзей, в основном мамы тех детей, что постарше. Если Эмбер или кто-то из ее друзей здоровались с Тиффани, та лишь что-то мямлила в ответ. Дженнифер не испытывала такого уж благоговения, но «Эмбер и ее свита» ее немного пугали. На подготовке праздника Дженнифер и Тиффани отвечали за аукцион.
Однажды вечером, после встречи, на которой обсуждался предстоящий карнавал, Дженнифер и Тиффани выходили из кафетерия, и Эмбер, которая сидела там с двумя подругами, крикнула: «Идите к нам, кофейку попьем». Дженнифер и Тиффани переглянулись и медленно направились к столику.
Рассказывая об этой минуте, Дженнифер смеялась своим самым «калифорнийским» смехом. «Я все думала: “О боже! Неужели! Да нас никак пригласили за стол к самим…”» Они уселись, и Эмбер представила им своих подруг. Потом спросила: «На каникулах, наверное, поедете развлекаться?»
В этом месте рассказа Дженнифер посмотрела на меня и произнесла: «Брене, честно, не знаю, что на меня нашло». Она посмотрела на Эмбер и сказала: «Ага. Поеду на север повидать родных. Сестра только что вышла из центра реабилитации, и мы собираемся провести какое-то время с ней и ее дочкой. Она одна воспитывает дочь, и ей пришлось несладко».
Тиффани так ошеломил искренний ответ Дженнифер, что она подалась вперед всем телом и стукнулась лбом о бутылку минералки на столе. Дженнифер: «Если она пыталась перевести разговор, это был верный ход. Эмбер даже спросила ее: ты в порядке?»
Наконец Тиффани собралась, посмотрела на Дженнифер и сказала: «Хватит, Дженнифер! Мне кажется, Эмбер неинтересны подробности из жизни твоей сложной семьи».
Эмбер рассмеялась: «Да ладно, разве не все семьи сложные?»
Дженнифер хотела ответить, но Тиффани быстро перебила ее: «Не до такой степени». Тут, по словам Дженнифер, ее начал охватывать стыд. Она пялилась на столик перед собой в некотором оцепенении, но Эмбер прервала неловкое молчание вопросом: «А как ваша сестра себя чувствует?»
Дженнифер описала этот момент так: «Эмбер задала вопрос мне, но смотрела при этом прямо на Тиффани, и в глазах у нее читалось: а ты – помолчи».
«Спасибо. Ей лучше», – быстро ответила Дженнифер.
«Где она лечилась?» – поинтересовалась Эмбер.
«В Мурвуде».
Эмбер кивнула: «Знаю. Муж ходит к доктору, который прошел их программу обучения. Там, кажется, знают свое дело».
Тиффани онемела.
Одна из подруг Эмбер рассмеялась и произнесла: «Эмбер, а ты? Куда-нибудь поедешь на праздники?» Подруги Эмбер и она сама немного посмеялись, и Дженнифер ощутила, что за этим кроется какая-то шутка. Эмбер покачала головой и ответила: «Да уж, кстати, о сложных семьях». Она объяснила, что год назад они на каникулах поехали с детьми к ее маме. Мама Эмбер пригласила их на праздник, который устраивала ее близкая подруга – и так вышло, что она оказалась бывшей свекровью Эмбер, матерью ее бывшего мужа.
Посреди этого рассказа Тиффани брякнула: «Ты что, не первый раз замужем?» Эмбер кивнула и продолжила рассказ. Она объяснила, что все дети знали о ее предыдущем замужестве, но они с мужем просто выпали в осадок, когда ее бывший появился со своим бойфрендом.
Дженнифер: «К этому моменту все смеялись, было очень весело. Кроме Тиффани. Она даже не улыбнулась. Мне даже стало ее жаль, но тут она поинтересовалась у Эмбер, как же она объяснила таким маленьким детям “про геев”».
Эмбер, по словам Дженнифер, отреагировала достойно. Она объяснила, что не уверена, что именно Тиффани понимает под «объяснениями про геев», но младший брат мужа со своим спутником жизни живут с ними в одном городе и частенько сидят с малышами, так что для них «про геев» – это самое обычное дело.
Домой было возвращаться, по словам Дженнифер, крайне неуютно. Тиффани ни слова не промолвила. Спустя примерно неделю Дженнифер спросила Тиффани, могут ли они поговорить. Тиффани согласилась, и они поговорили о Карли, о случае на парковке и об Эмбер.
Дженнифер безнадежно пыталась объяснить свои чувства, а Тиффани снова и снова твердила: «Не понимаю. Ты так об этом говоришь, как будто гордишься этим».
Дженнифер: «Я пыталась объяснить, что не горжусь, а просто не хочу стыдиться. Пыталась рассказать, что работаю над проблемой стыда. Но она просто не понимала, о чем я говорю». Тиффани возражала: «И что, теперь я должна лучше думать об Эмбер, потому что ее муж алкоголик, брат мужа – гей и она не первый раз замужем? Знаешь, а я не стала думать о ней лучше. Я люблю честных людей. Посмотри, как Эмбер выглядит и что творится в ее семье на самом деле!»
Дженнифер: «Меня это взбесило, и я прекратила объяснения. Я поняла, что так мы окончательно поссоримся и перестанем друг с другом разговаривать».
С того момента их отношения ограничились детьми и садиком. А вот с Эмбер Дженнифер подружилась. Тиффани по-прежнему продолжала считать, что достоинства Эмбер сильно преувеличены, и отклоняла все приглашения Дженнифер провести время вместе с ними.
Прошло полгода. Однажды утром Тиффани позвонила Дженнифер. Она так рыдала, что слов было не различить. Дженнифер бросилась к ней. Входная дверь была открыта, Дженнифер вошла. Тиффани сидела на полу в кухне и горько плакала.
Дженнифер: «Я была уверена, что кто-то умер. Присела с ней рядом и стала спрашивать, что случилось».
Тиффани посмотрела на Дженнифер и ответила: «Я – не безупречная. У меня такая же дерьмовая жизнь, как у всех. Клянусь».
Дженнифер: «Наверное, у меня был настолько изумленный вид, что Тиффани произнесла со злостью: “Да, я выругалась. Верно. И еще раз выругаюсь”. И она зарыдала еще безутешнее».
Дженнифер обняла Тиффани и сказала: «Я знаю, что ты не безупречная. Поверь мне, я правда это знаю. Но это прекрасно. Это даже лучше, чем прекрасно. Это великолепно». Они обе рассмеялись, а потом Тиффани повернулась к Дженнифер, сжала ее руки и рассказала о своей жизни. Она сообщила ей то, о чем Дженнифер действительно не ведала.
Тиффани рассказала, что она не знала своего отца – никогда не видела и не встречала. Она рассказала, что ее мама не приезжает к ней, потому что Тиффани слишком стыдится ее и поэтому не приглашает.
Тиффани сказала: «У нее не такие проблемы, как у вас с Эмбер, обычные проблемы, над которыми вы смеетесь. Она нищая. У нее зубов нет. Она говорит не так, как мы. Я выросла в совсем другом районе, не в таком, как этот. Там жила беднота. Что бы я ни делала, когда росла, какие бы хорошие у меня ни были оценки, как я ни старалась одеться поприличнее – все равно я была дерьмо».
Когда Тиффани встретила Энди в колледже, он стал для нее воплощением мечты. У него была безупречная с виду семья, он научил ее хорошо одеваться. Тиффани рассказывала Дженнифер: «Я даже не пригласила маму на свадьбу. Энди встретился с ней, когда мы были уже женаты. Она ему не понравилась. Ему противно вспоминать о моем происхождении. Не то что я сомневалась, приглашать ли маму, а он меня уговаривал. Нет, он сам сказал, что всем будет проще, если она не будет к нам приезжать».
К этому моменту Дженнифер и Тиффани рыдали уже вместе. Тиффани сказала Дженнифер: «Я хочу быть нормальной. Но я вымоталась. Я все держу в себе, потому что Энди разозлится, если кто-нибудь узнает про наши проблемы. Я скучаю по маме. Я не знаю, что делать. Я хочу говорить с тобой об этом».
Дженнифер: «Я не знала, что сказать, что сделать. Просто сидела, слушала и плакала».
Труднее всего, по словам Дженнифер, ей пришлось, когда Тиффани встала, подошла к кухонному шкафчику и вытащила сложенный листок: «Когда ты сказала мне, что работаешь над своим стыдом, я погуглила слово “стыд” и нашла это стихотворение. Если ты его прочтешь, то лучше поймешь меня. Хочешь прочитать?»
Дженнифер говорит, что с трудом заставила себя взглянуть на листок, но все-таки прочитала текст. То было стихотворение Верна Рутсалы «Стыд» («Shame») [32]. Я о нем никогда не слышала, пока Дженнифер не дала мне распечатку. С тех пор я поделилась им с несколькими людьми. Считаю, что это один из самых храбрых поступков по части правды, высказанной вслух, которые мне доводилось встречать. Вот это стихотворение:
- Это стыд женщины, которая прикрывает рот рукой,
- когда улыбается, потому что у нее плохие зубы, это не возвышенная
- ненависть к себе, которая заставляет взяться за бритву, таблетки
- или лебедем нырнуть с красивого моста в воду, хотя это, конечно,
- весьма трагично. Нет, это стыд, когда видишь себя таким, как ты есть, это когда стыдишься своей квартиры, района и того,
- что можешь себе позволить съесть и надеть на папину зарплату.
- Это стыд жирных и лысых,
- тех, чье лицо усыпано красными прыщами, это стыд, когда нет
- денег на обед и притворяешься, что не голодна.
- Это стыд скрываемой болезни – недугов,
- которые не можешь себе позволить вылечить, предлагающих
- лишь неумолимый билет в один конец. Это когда стыдишься стыда,
- отвращение к себе за выпитое дешевое вино, за то, что нет сил
- вынести мусор, это стыд, который говорит тебе,
- что есть другой способ жить, но ты
- слишком тупа, чтоб найти его. Это настоящий стыд, проклятый
- стыд, вопиющий стыд, преступный стыд,
- это стыд, который знает, что слов вроде «слава» нет
- в твоем словаре, хотя ими пестрит Библия,
- которую ты все равно оправдываешь. Это когда стыдно,
- что не умеешь читать, и притворяешься, что умеешь.
- Это когда так стыдно, что боишься выйти из дома,
- это стыд за объедки в супермаркете, когда кассир
- проявляет нетерпение, пока ты шаришь в поисках монеты.
- Это стыд грязного белья, стыд
- притворяться, что папа работает в офисе,
- для которого Господь Бог создал всех мужчин. Это стыд,
- когда просишь друзей высадить тебя рядом с красивым
- домиком, а потом ждешь в тени, пока они не уедут, и пробираешься в свою берлогу. Это стыд
- после маниакальной скупки всего на свете, стыд,
- когда в доме зимой не топят, стыд, когда ешь кошачий корм,
- позорный стыд, когда мечтаешь о новом доме и новой машине
- и знаешь, насколько дешевы эти мечты.
Как вы понимаете, то был поворотный момент в дружбе Дженнифер и Тиффани. Первые несколько встреч после того дня обе испытывали вполне понятную неловкость.
Дженнифер: «Я в какой-то момент почувствовала, что нам обеим было бы проще сделать вид, что ничего не случилось. Но мы не сделали. Слишком важным оказалось то, что произошло».
Как говорит Дженнифер, теперь они с Тиффани лучшие друзья. Семья у Дженнифер, конечно, остается сложной, но ведь все семьи сложные, правда? Тиффани и Энди ходят к семейному психологу. По словам Дженнифер, Тиффани пригрозила мужу, что уйдет, если он не согласится консультироваться, и что это будет плохо для его репутации. Тиффани пытается наладить отношения с мамой, обеим приходится нелегко.
Эмбер не стала вновь выставлять свою кандидатуру в президенты родительско-учительского комитета, потому что решила стать инструктором по йоге. «Она уже обзавелась учениками, – смеется Дженнифер. – Мы с Тиффани вместе у нее занимаемся».
В следующем разделе мы рассмотрим понятия изоляции и чуждости – двух барьеров, с которыми мы сталкиваемся, пытаясь быть откровенными, – более внимательно. Эти барьеры мешали Дженнифер и Тиффани выстроить отношения, которыми они теперь так дорожат. Барьеры влияют на все элементы стыдоустойчивости. Если мы не поймем, как они работают в нашей жизни, мы не сможем выработать устойчивость к стыду. Начнем с понятия изоляции.
Изоляция
В культуре стыда нас постоянно переполняют страх, стремление обвинять и разобщенность. Получается мир, в котором существуют «мы» и «они». Есть люди, похожие на нас, а есть – «те, другие». И мы, как правило, очень стараемся изолировать себя от «этих людей». Когда мы были детьми, существовали «подходящая компания» и «неподходящая», с которой нам не разрешали водиться. Были школы для нас и для «других детей». Мы стали взрослыми и живем в районе, где живут такие, как мы, – а другие районы предназначены для иных. Мы эмоционально и физически изолируем себя от «них». И этому, кажется, не будет конца. Мы выработали язык описания других – иногда мы называем их «эти люди» или, более таинственно, «такие, как они». Я редко использую слово «истина», это слишком сильное слово, чересчур значительное. Но в этом случае я хочу использовать именно его, потому что среди вещей, которым я научилась за последние десять лет, есть одна идея, которая, как я полагаю, имеет наибольшую силу, чтобы помочь нам преодолеть стыд. Вот она: мы и есть «те люди». Истина в том, что другие – это мы.
Мы в одном шаге от «тех людей», которым не доверяем, которых жалеем, с которыми не разрешаем детям играть, с которыми вечно происходят неприятности, с которыми мы не хотим жить рядом. Нас от них отделяет одна зарплата, один развод, один ребенок-наркоман, один психиатрический диагноз, одна серьезная болезнь, одно изнасилование, один запой, одна ночь незащищенного секса, одна измена. Давайте я вам это докажу. Если вы или члены вашей семьи НИКОГДА не имели дела ни с чем из предложенного ниже списка, можете смело пропустить остаток главы.
• Зависимость (алкоголь, наркотики, еда, секс, отношения…).
• Психиатрический диагноз (депрессия, тревожное расстройство, расстройства питания, биполярное расстройство, синдром дефицита внимания…).
• Социально-стигматизирующие болезни (заболевания, передающиеся половым путем, ВИЧ, ожирение…).
• Домашнее насилие (физическое, эмоциональное, словесное…).
• Сексуальное насилие (изнасилование, в том числе мужем, изнасилование на первом свидании…).
• Жестокое обращение с детьми (физическое и сексуальное насилие, инцест, плохой присмотр, эмоциональное насилие…).
• Самоубийство.
• Насильственная смерть.
• Криминальные деяния или тюремный срок.
• Крупные долги или банкротство.
• Аборт.
• Нетрадиционные религиозные взгляды.
• Бедность (включая классовые проблемы).
• Низкий уровень образования (неграмотность, исключение из школы…).
• Развод.
В этот список, хотим мы того или нет, внесены мы все, кое-кто даже отметил несколько пунктов. Вы можете прочитать этот список и подумать: «Да она издевается. Допустим, я в разводе, но это не значит, что люди будут относиться ко мне так же, как к человеку, который сидит в тюрьме или употребляет наркотики?» А вот и неправда. Есть люди, которые считают, что развод хуже наркомании. Я брала интервью у женщины чуть за шестьдесят, которая сказала мне, что ей часто бывает стыдно за своих детей. Особенно за дочь. Ее зять поймал дочку на измене и развелся с ней. Сын той же самой женщины провел несколько месяцев в тюрьме после второго задержания за вождение автомобиля под влиянием психоактивных веществ. Сравнивая их, она сказала: «Мальчики есть мальчики. Я могу это пережить. Но вот дочь-блудница – с этим я никогда не смирюсь».
Смысл моего списка не в том, чтобы ранжировать проблемы или сравнивать их. Как я сказала раньше, это ни к чему нас не приведет. Смысл списка в том, чтобы понять: все мы уязвимы перед осуждением, все можем испытывать стыд за наш жизненный опыт. И, что столь же важно, все мы можем сами поддаться желанию осуждать и стыдить других за их жизненный опыт. Я интервьюировала выздоравливающих наркоманов, которые весьма устойчивы к стыду по поводу своего стигматизированного пристрастия; интервьюировала женщин, которым завидуют их подруги; но я с трудом могу вынести стыд, когда сама оказываюсь человеком «не с той стороны». Каждый из нас – для кого-то «другой».
Дженнифер и Тиффани – отличные примеры. Семейная история алкоголизма у Дженнифер, рассказ о двух замужествах Эмбер и случай с женщиной на парковке – все это было для Тиффани «другим». Вспомним, как она сказала Дженнифер: «Карли не выглядит как алкоголичка» – и как она повторяла, что ужасно расстроена тем, что «такое может случиться в нашем районе».
Тиффани не могла принять инаковость в своих друзьях, потому что жестко отрицала ее в своей собственной жизни. При поддержке Энди она пыталась притвориться, что мама и та нищета, в которой она росла, не существуют. Она так стремилась создать мир, в котором ее никогда не будут воспринимать «другой», что не могла принять инаковость в Дженнифер и Эмбер.
Мы используем концепцию инаковости, чтобы обособить других и отделить себя от них. Это очень серьезное препятствие к тому, чтобы открываться перед другими и вырабатывать стыдоустойчивость. Открываться другой стороне – это трудно, ведь практиковать храбрость так же непросто, как и сочувствовать. И то и другое требует от нас покинуть зону комфорта. Тиффани было непросто рассказывать Дженнифер правду о своей жизни, а Дженнифер – больно ее слушать. Но она себя заставила это сделать, потому что Тиффани и отношения с ней были важны для Дженнифер.
Делиться с другим человеком своим стыдом – болезненно, и даже находиться рядом с тем, кто делится с нами своей историей стыда, может быть столь же чувствительно. Естественное желание избежать этой боли или уменьшить ее – частая причина того, что мы начинаем судить и изолировать других, используя идею инаковости. Мы по сути обвиняем их в том, что им пришлось пережить. Мы бессознательно делим людей на два лагеря: тех, кто достоин нашей поддержки, и тех, кто недостоин. Если кто-то стыдится того, что для нас относится к категории «другое», мы не испытываем желания его выслушать. То же относится и к нам: если с нами происходит нечто из «стигматизированного» списка и мы стыдимся этого, то нам трудно открыться, чтобы получить поддержку. Проще верить, что мы просто заслуживаем нашего стыда.
Идея делить людей на достойных и недостойных не нова. Посмотрите на историю благотворительности и филантропии, насчитывающую столько же лет, сколько и история человечества, и вы увидите, что нуждающихся в помощи бедняков всегда делили на «достойных» и «недостойных». Такой способ мышления стал частью нашей культуры. Вы можете видеть, как он реализуется в политике, в районе, где вы живете, в вашей семье. Он действует на личностном уровне ровно так же, как и на общественном. Вернемся к истории на парковке. Допустим, что женщину, прильнувшую к рулю, поразил сердечный приступ и ее отправили в больницу. Сколько соседок на следующий день приготовят ее детям поесть? Сколько, пока она будет выздоравливать, предложат подбросить их до садика и встретить на обратном пути? Но она была пьяна. Теперь, если ее отправят на реабилитацию, как вы думаете, сколько будет кастрюлек с супом и сколько найдется мам, которые пригласят детей поиграть к себе домой или отвезут их в садик и обратно? Наверное, не очень много.
Эта история очень похожа на историю Бетт, женщины, у которой я брала интервью два года назад. Ее сын-подросток покончил жизнь самоубийством. У Бетт было много подруг и коллег, но на похороны почти никто не пришел. Переходя от слез к гневу, она рассказывала мне: «Всего за полгода до смерти сына у сотрудницы дочь погибла в ДТП. Девочка – ровесница моего ребенка. На похороны пришло очень много людей. А ведь у Скотта было не меньше друзей, чем у этой девочки. Он отвечал за альбом выпускников, в школе был активистом. И я так же дружу со многими сотрудниками, как и мать той девочки. Но они не пришли, потому что Скотт убил себя».
Бетт: «Мне было так плохо и я так злилась, что в конце концов спросила одну женщину на работе, почему пришло так мало людей. Почему только три человека прислали открытки. Она ответила: мы думали, что тебе нужно побыть одной. Не хотели усугублять положение». Бетт сделала глубокий вдох и добавила: «Я вам скажу, что это значит. Многие из них думают, что это в каком-то смысле моя вина. Они не знали, что сказать. Не хотели иметь с этим дело».
Слишком страшно
Другая причина изоляции – страх. Мой муж Стив прочитал «список инаковостей», покачал головой и сказал: «М-да, вот за это мы виним и осуждаем людей». Потом он немного подумал и спросил: «Но ведь есть же еще такие вещи, за которые мы на самом деле никого не виним, просто они нас пугают, и хочется бежать от них подальше, так?» Я прекрасно поняла, что он имел в виду.
Иногда мы отворачиваемся от людей не потому, что их опыт стигматизирован и социально неодобряем, а просто потому, что он нас слишком пугает. У меня есть своя история про страх. Однажды Стив в течение месяца проходил резидентуру в отделении реанимации новорожденных. Вечером он возвращался домой и рассказывал о том, что случилось за день. У меня хватало храбрости его выслушивать только потому, что я знала, что ему нужно кому-то рассказывать о переживаниях, кто-то должен оценить его успехи. Но после двух недель рассказов о трудных родах, умирающих младенцах и рыдающей родне я стала все меньше сочувствовать и все больше психовать. Дело в том, что я сама была на шестом месяце беременности своим первым ребенком.
Я начала задавать ему вопросы о каждой семье, главным образом интересуясь цветом кожи, доходами, болезнями роженицы. Боясь показаться бесчувственной, я маскировала свои вопросы интересом и участием. «Хочу получше представить себе. Они выглядят так же, как наши знакомые? Им столько же лет? Это, наверное, дорого – у них есть страховка? А есть какая-нибудь медицинская причина, почему такое случилось?» В какой-то момент, чувствуя, что Стива начали раздражать мои бесконечные лживые вопрошания, я отбросила дипломатию и начала задавать вопросы, следуя демографическому признаку: раса? Бедные? Наркоманы? Трудная беременность? Проблемы с генетикой? Стив посмотрел на меня и сказал: «Нет, Брене, они выглядят совсем как мы с тобой. Такое случается со всякими людьми, даже с такими, как мы». Я заплакала. «Нет! Не случается!» Я не хотела в это верить. Я желала любыми способами отделить себя от «таких людей», а если уж, по странному совпадению, они оказались бы схожи с нами по всем показателям, я перешла бы к следующему шагу: «Что они сделали не так?»
Когда Стив возразил и пресек мои попытки отделить себя от «тех людей» из отделения реанимации новорожденных, я обнаружила, что часто применяю этот же прием, когда смотрю вечерние новости. Я готовлю на кухне и слушаю новости по телевизору в гостиной, и если слышу жуткую историю об изнасиловании, убийстве или похищении ребенка, то тут же с мутовкой в руке прибегаю в гостиную посмотреть, как выглядит жертва и где это случилось. Как только я выявляю какое-нибудь отличие от меня или вижу, что это случилось в отдаленном районе, мне сразу становится не так страшно.
Как-то я обсуждала со своими студентами сексуальное насилие. Мы заговорили о том, что жертвы насилия часто подвергаются еще одному насилию во время судебного процесса. «Адвокаты подсудимых, – сказала я студентам, – не хотят, чтобы присяжные находили в себе что-то общее с жертвой – внешность, возраст, раса, место совершения преступления и так далее. Поэтому адвокат описывает характер жертвы так, чтобы никто не захотел себя с ней ассоциировать. Я уверена, что это делается неспроста, – продолжала я. – Я не хочу находить между нами общее, потому что это означало бы, что со мной тоже может такое случиться».
В продолжение разговора я поделилась тем, насколько часто я сама полагаюсь на этот способ самозащиты. Студенты один за другим признавали, что делают то же самое, и рассказывали собственные истории о том, как и где они изолировали себя, боясь чего-то.
Сидя в аудитории, легко возмущаться по поводу того, как жертв насилия, даже детей, винят и бойкотируют за то, что они подверглись жестокому обращению, но на практике большинство из нас ежедневно отделяет себя от других. К сожалению, как мы поняли, найдя себя в списке «инаковостей», большинство из нас в течение жизни переживают потерю или травму, которую другие могут посчитать слишком тяжелой и пугающей.
Если мы всю жизнь постоянно изолировали себя от людей, страдающих и переживающих серьезные потери, что произойдет, когда что-то случится с нами? Я думаю, что большинство из нас начнет винить себя. Что я сделал, чем заслужил такое? Почему я? Это случилось потому, что я сделал что-то плохо или неправильно.
Как только мы убедили себя, что «такие вещи не случаются с такими людьми, как я», будьте уверены: если такая вещь все-таки произойдет, это будет значить, что мы совершили какую-то ужасную ошибку. Нас вышибли из группы, в которой ощущали себя в безопасности; из воображаемой группы, где не бывает трагедий. Именно поэтому люди, заболевшие раком, изнасилованные женщины, бездомные, родители, потерявшие детей, и семьи, в которых случилось что-то страшное, часто говорят мне две вещи: «Пока это не произошло, я не верила, что это может быть со мной; ведь такое случается только с другими». И: «Никогда не знаешь, что с тобой случится. Но это может произойти с каждым. Я хочу сказать это собратьям по несчастью».
Это трудно. Нам не хочется быть похожими на людей, которым больно, особенно если мы полагаем, что они этого заслуживают, или если их боль слишком пугает нас. Мы не хотим открываться. Это кажется рискованным. Даже если мы просто ассоциируем себя с ними, мы либо попадаем в «их» число, в число «других», либо же нам придется признать, что плохое случается и с такими, как мы.
Вновь и вновь я слышу от женщин, стремящихся устанавливать связи с другими: это непросто. Женщины, готовящие детям обед, пока другие сплетничают и осуждают, женщины, перешагивающие через свой страх, чтобы сделать кому-то добро, – они не супергероини. Они обычные люди, и иногда им приходится себя заставлять. Это не всегда происходит само собой, но все они говорят, что чем больше делаешь, тем проще.
Одна из таких женщин – моя мама. Я прекрасно помню, как она сидела рядом с соседкой, которая переживала черную полосу в своей жизни. Это были тяжелые времена. Я росла на окраине и, поверьте мне, часто видела рядом с собой серьезные беды, совершенно не вписывающиеся в «нормальную» жизнь, которую мы все по идее должны были вести.
Я даже помню свое смущение, когда мама помогала человеку, обсуждаемому на каждом углу. Или приглашала на обед семью, тонувшую в вихре жутких слухов. Тогда я не понимала, а теперь до меня дошло.
В мамином списке инаковости занимали сразу несколько строчек. Как я уже говорила выше, бабушка много пила. Она была невероятно щедрым, сострадательным человеком, много лет боролась с зависимостью. Алкоголизм тогда не признавали болезнью, и он был еще бо2льшим источником стыда, чем сейчас, особенно для женщин. К тому же, когда мама была в третьем классе, бабушка с дедушкой развелись.
Мама, не скрывая, рассказывала нам, как трудно было увязать свою жизнь с общественными ожиданиями, определявшими пятидесятые годы. Как бы то ни было, в какой-то момент она нашла в себе храбрость открыто говорить о пережитом. Так она обнаружила, что не одна в своих несчастьях, и приняла решение выбраться из-под завалов стыда, образованных культурой «Оззи и Харриет»[10] («Ozzie and Harriet») и его последователями. Поэтому меня, моего брата и сестер она воспитывала совершенно иначе.
Даже сейчас, когда я стала старше и «непростые вещи» случаются с людьми вокруг меня все чаще, мне иногда по-прежнему приходится бороться с собой. И, что вполне предсказуемо, я звоню маме. Она и сейчас говорит брату, сестрам и мне всякий раз одно и то же: «Просто приди на похороны. Просто помоги, пока соседки сплетничают и выглядывают из-за жалюзи. Введи себя в транс, если нужно, но сядь в машину и поезжай туда. Напиши слово в слово, что ты хочешь сказать, но возьми трубку и позвони».
Полагаю, самое важное из ее наставлений звучит так: «Ты это делаешь потому, что это человек, на месте которого ты можешь оказаться в любой момент. Ты делаешь это потому, что это могла быть я, а в другой раз это так же запросто можешь быть ты».
Ваша сеть связей
Если мы хотим развить стыдоустойчивость, мы должны научиться протягивать руку помощи другому. Мы должны на деле применить нашу храбрость, сочувствие и выстроить необходимые связи. Непросто попросить кого-то выслушать, непросто быть тем, кто слушает. На семинарах я прошу участниц посмотреть на свои факторы стыда и вспомнить людей, от которых они могли бы получить поддержку. Важно понять, что зачастую человек, к которому мы можем обратиться по поводу одного рода проблем, – не лучший выбор в случае проблем другого рода. Например, сестра Сьюзен (из предисловия) стыдила ее, когда та отправила ребенка в группу «маминого выходного дня». Сьюзен сказала: «В том, что касается воспитания, мама и сестра однозначно ткут паутину стыда. А в области религии и веры – они сильнейшие представители моей сети связей». Вот почему важно думать о конкретных проблемах, когда мы пытаемся понять, каким людям мы можем открыться. Иногда могут помочь следующие «вопросы об откровенности»; прочитайте их и соотнесите с разными категориями стыда:
• Какие люди и группы людей входят в вашу сеть связей?
• Кто поддерживает вас своей эмпатией?
• Какие люди или группы людей составляют вашу паутину стыда?
• Когда вы видите людей с определенными проблемами, вы протягиваете им руку помощи или отстраняетесь?
Вот как ответили на эти вопросы Сьюзен, Кайла, Тереза и Сондра.
Сьюзен. В том, что касается материнства и воспитания, мои мама и сестра – скорее часть паутины стыда, чем сети связей. Они слишком близко, слишком зависят от моих решений. Моя сеть связей состоит из мужа, лучшей подруги и тех, кто посещает церковь вместе с мамой.
Кайла. Паутину стыда для моей профессиональной жизни очертить легко. Это Нэнси и все окружение на работе. Сеть связей – это, наверное, двоюродный брат и Кэтрин, одна из подруг. Она работала в этой отрасли, но теперь сидит дома с детьми. Она меня понимает. Боюсь, что в этой области я тоже член своей собственной паутины стыда.
Тереза. Думаю, муж и лучшая подруга – единственные люди, с кем я могу поговорить о своих проблемах, но они оба устали от моих жалоб. Мужа я уже по-настоящему достала. Вот, хожу к психотерапевту, думаю, это помогает. Она помогает мне установить связи между моими ожиданиями и семьей, в которой я выросла. Это болезненно, но стоит того, если поможет мне выбраться из моего состояния. Моя паутина стыда – это я, мама и несколько женщин, которые со мной общаются. Они – это то, что терапевт называет моими постоянными критиками. Даже если они не видят, что происходит в доме и с детьми, я все время задаю себе вопрос, что они подумают об этом.
Сондра. Трудный вопрос. Самая лучшая связь у меня с мужем. Мы можем говорить обо всем, кроме проблемы моих споров с его родными. Из-за этого мы постоянно ссоримся. Думаю, он одновременно и паутина стыда, и сеть связей. И я тоже – и там, и здесь. Я иногда слишком сурова к себе, а иногда я – свой лучший друг. Свекровь и свекра, учителей в школе, пастора и других авторитетных людей из детства однозначно поместила бы в паутину стыда. А в сеть связей – учеников, друзей и, конечно, родителей.
Глава 6
Четвертый элемент: проговаривание стыда
Нет ничего более неприятного, даже пугающего, чем чувствовать боль и не иметь возможности ее хоть кому-то описать или поведать о ней. Не важно, физическая эта боль или эмоциональная. Когда мы не можем найти правильных слов, чтобы объяснить наши болезненные переживания другим, мы часто чувствуем себя одинокими и напуганными. Некоторые из нас могут даже разозлиться и отыграться на ком-нибудь. В конечном итоге многие замыкаются и молчат о своей боли, либо, не в силах ее вынести, принимают чье-то чужое объяснение того, что мы чувствуем, просто из отчаянной необходимости найти хоть какое-то облегчение.
Стыд – это такая боль, которая часто не поддается определению. На страницах этой книги не раз говорилось, что стыд бессознательно управляет мыслями, чувствами и поведением человека. «Выживание» этого чувства зависит от того, сможет ли оно остаться незамеченным; поэтому оно стремится затаиться и умолкнуть. Если мы распознаём и понимаем факторы нашего стыда, практикуем критическую осознанность и открываемся другим, мы можем повысить нашу стыдоустойчивость, выстраивая сети связей. Эти сети – источники эмпатии, связи и силы, которые нужны нам, чтобы выпутаться из паутины стыда. Но, чтобы припасть к этим источникам, нам нужно уметь общаться. Мы должны научиться распознавать стыд и рассказывать о нем.
Нам, как правило, трудно подобрать слова, чтобы осознать, описать и доказать наши переживания стыда и обрести устойчивость к стыду. Говорить о стыде следует особенным языком; для того чтобы его выучить, необходимы практика и сноровка. Чтобы говорить о стыде, нам нужно сформировать словарь терминов для описания отдельных, самых болезненных и отвлеченных представлений, с которыми нам, людям, приходится сталкиваться.
Например, как мы опишем переполняющие нас во время стыда физические и эмоциональные ощущения? Барбара, чье письмо вы прочитаете в последней главе, делает это красиво. Она рассказывает, что когда она стыдится, то ее лицо вспыхивает, желудок сжимается, и она раз за разом проигрывает в голове произошедшее. Другим же участницам не удавалось так четко описать свои реакции: «я психанула, растерялась, внутри все замерло». В ответ на подобные расплывчатые описания я просила конкретики, и участницы сразу начинали беспокоиться, пытаясь облечь в слова свои переживания. Рассказывая о стыде, мы учимся говорить о своей боли. Как я писала выше, мы созданы для общения, а значит, для разговоров. Именно рассказывая, мы можем описать, кто мы такие, как себя чувствуем, что для нас важно, что нам нужно от других. Без слов мы не можем поведать свою историю. Нарративные психотерапевты Джилл Фридман и Джен Кумс пишут: «Рассказ нельзя назвать нейтральной или пассивной позицией. Каждый раз, высказываясь, мы порождаем реальность… Если реальности, в которых мы обитаем, рождаются с помощью языка, используемого нами, то затем они начинают жить самостоятельно и передаваться другим в историях, которые мы проживаем и рассказываем» [33].
В интервью женщины говорили, что «у них нет способа объяснить стыд» и «они не знают, как говорить о стыде», и называли эти проблемы главными виновниками ощущения страха, обвинения и разобщенности. Женщины с высоким уровнем стыдоустойчивости были способны выразить свои чувства, переживая стыд, и могли попросить поддержки у других. В последующих разделах мы посмотрим на конкретные инструменты, связанные с проговариванием стыда.
Переводим стыд на понятный язык
Всех нас кто-то стыдил. Как я написала в предисловии, каждый из нас когда-то был ранен скрытно, а подчас откровенно подлыми словами о том, как мы выглядим, работаем, воспитываем детей, тратим деньги, о наших семьях и даже о жизненных ситуациях, над которыми мы не имели власти. Такие комментарии могут быть прямыми, непрямыми, манипулятивными, намеренными и даже, полагаю, ненамеренными. Общее в них – способность навредить нам и выбить из-под наших ног опору, заставив нас отчаянно искать защиту.
Конечно, когда мы в отчаянии и не ощущаем опоры, мы редко находим действенные способы самозащиты. На деле многие из стратегий совладания, которые мы используем, стыдясь, лишь усиливают нашу беспомощность и заставляют погрузиться в стыд еще глубже (например, появляется «завеса стыда»). В этой главе я покажу, как проговаривание стыда позволяет нам выразить наши чувства и попросить о том, что нам нужно для выстраивания устойчивости к стыду. Начнем с исследования ловушки стыда.
Ловушка стыда
Ловушка стыда – одна из сложнейших для распознавания, выслеживания и проговаривания форм стыда. Она часто так хорошо спрятана или замаскирована, что мы по незнанию попадаем прямо в нее – иногда бесконечно, раз за разом. Когда мы пойманы, мы начинаем трястись и задавать вопрос: что случилось, почему я весь в крови? А расставивший ловушку частенько отвечает: «Что ты имеешь в виду? Я ничего не вижу. Может, у тебя глюки? Ты вообще-то как, в порядке?» Часто ловушка стыда застает нас врасплох, и мы, сами того не желая, снова и снова лезем в нее, чтобы убедиться, что она нам не померещилась.
У меня были случаи в прошлом, один – совсем недавно, когда я попалась несколько раз, прежде чем поняла, что происходит. Вот моя история про ловушку стыда.
Когда родилась Эллен, я очень радовалась, встречая других мам маленьких детей. Однажды вечером, на рабочем совещании, меня познакомили с Филлис, которая тоже недавно родила. Она, как и я, приходила за освобождением от работы. Я уговорила ее вместе пообедать и попробовать запланировать встречу вместе с детьми. Я так обрадовалась «попутчице» по путешествию в материнство, что, когда мы обедали, совершила обычную ошибку – поторопилась с откровенностью. Мне не терпелось поделиться своими новыми переживаниями, и я сказала: «Даже не представляла, что буду так уставать. Иногда так хочется поспать подольше или постоять под душем». Она ответила: «Да? А я вот никогда не жалею о том, что родила малыша».
Я, конечно, была в шоке. Я быстро ответила: «Я тоже не жалею, что родила Эллен, я говорю совсем о другом. Я просто устала». Она тут же вдарила второй раз: «Да это нормально, некоторым женщинам быть матерью непросто – природа не всем дает талант быть матерью». Тут я начала расстраиваться. «Филлис, слушай, мне нравится быть мамой, я люблю Эллен. Я ни о чем не жалею. Все здорово». Она посмотрела на меня как на ничтожество и произнесла: «Ладно, не впадай в истерику. Скоро она подрастет, и тебе будет полегче».
М-да, вот тут я уже начала крутить головой в поисках скрытой камеры и ведущего передачи Аллена Фанта[11]. Я озиралась, надеясь, что кто-нибудь подслушал этот безумный разговор и сможет подтвердить, что я не псих и на самом деле хорошая мать. Я заплакала.
Филлис сказала: «Слушай, ну я же не знала, что это твое больное место. Давай поговорим о чем-нибудь еще». Я отправилась домой смущенная и ошеломленная.
Когда я рассказала про этот случай своей подруге Дон, она была поражена. Не «ловушкой стыда». А тем, что я уже собиралась снова пойти обедать с Филлис.
Дон все повторяла: «От этого же свихнуться можно. Зачем ты подставляешься?» Тогда я не смогла ей ответить, но теперь, задним числом, мне кажется, что я хотела со второй попытки доказать, что я нормальная, достойная подруга и мать. А еще вся эта ситуация казалась мне настолько невероятной, что можно было подумать, что это какая-то фантазия.
Читать бесплатно другие книги:
