Волнующее приключение Картленд Барбара

Глава 3

Сидя в маленьком кафе, Заза не уставала удивляться самой себе. Как она могла решиться на такой отчаянный поступок — посетить общественное заведение одной в компании малознакомого мужчины? Тем более что каждый взгляд, брошенный им на нее, заставлял ее вздрагивать. Она чувствовала, что что-то должно произойти, но не могла угадать — хорошо это или плохо.

Принцесса убеждала себя в том, что ничего необычного в их посещении кафе нет. Это лишь очередной шаг в цепи ее отчаянных поступков, начиная с похищения банкнот из сейфа графа Горланда. Она вступила в незнакомый ей мир, оставив позади все привычное, и, естественно, каждая минута пребывания в этом мире может сулить ей неожиданное.

Могла ли Заза еще вчера представить себе, что убежит из дворца, попадет в железнодорожную катастрофу и вот теперь будет сидеть в ресторане с молодым человеком, о котором она ничего не знала, кроме его имени. Ведь никто формально не представил их друг другу, и ей только приходилось полагаться на его слово. А вдруг Пьер Бувье выдает себя за кого-то другого, как, впрочем, и она сама.

Заза безуспешно пыталась побороть эти глупые страхи, но они упорно возвращались к ней. Решительность Пьера Бувье немного пугала ее.

Даже не посоветовавшись с ней, он сделал заказ, правда, против его выбора она ничего не могла возразить. Он попросил принести им омлет с ветчиной, бутылку вина, а в заключение сыр и кофе.

— Ваш дядя сказал мне, что в кафе «Де Шамс» кормят очень хорошо, поэтому нам не стоит перебивать аппетит накануне ужина.

— Но я бы умерла от голода, если б ждала до вечера, — призналась Заза.

Она разломила свежую булочку, лежащую на салфетке возле ее тарелки, густо намазала ее маслом и с наслаждением откусила. Ей не хватало терпения даже дождаться заказанного омлета.

— Расскажите мне хоть немного о себе, — попросил Пьер Бувье.

— Я бы предпочла поговорить о вас.

— О, это очень скучная тема! А вот вы — личность весьма интересная. Особенно некоторые ваши качества.

— На какие качества вы намекаете? — с дрожью в голосе спросила Заза, испугавшись, что чем-то выдала себя.

— Вы догадываетесь, что я хочу сказать вам, — вы прекрасны.

Не сами его слова, а тон, с которым он их произнес, привел ее в трепет. Это отразилось и на ее личике. Заза отвернулась, чтобы дать себе время поразмыслить — стоит ли попросить его прекратить говорить комплименты. Хотя, если честно признаться, они доставляли ей удовольствие.

— Я с трудом убеждаю себя, — продолжал Пьер Бувье, — что вы существуете в реальности, а не являетесь плодом моего воображения. В тот момент, когда я впервые увидел вас в окне вагона, вы показались мне неземным существом.

— Но я так… тревожилась за моего дядюшку…

— Я очень сочувствую ему. Но в то же время, если бы он не вывихнул лодыжку, то я бы не узнал, какое сказочное создание прячется в вагоне второго класса.

— Вы смущаете меня… Пожалуйста, не делайте этого, — взмолилась Заза.

Он долго пристально смотрел на нее, потом сказал:

— Удивительно, что мои скромные комплименты смущают вас. Разве они вам внове? Уверен, что вас постоянно осыпают гораздо более изысканными комплиментами.

С робкой улыбкой Заза отрицательно покачала головой. Разве мог он знать, что в своей жизни она выслушивала очень мало комплиментов? А если бы кто-то во дворце и осмелился произнести нечто подобное, то ее папочка тотчас бы вызвал пару рослых гвардейцев, чтобы вышвырнуть неосторожного храбреца из дворцовых покоев.

— Откуда вы приехали? — поинтересовался Пьер Бувье.

Заза не ожидала такого вопроса. Ей, конечно, надо было бы раньше обсудить все это с профессором. Теперь же она подумала, что нет смысла обманывать молодого человека. Ведь все равно друзья профессора знали, что он жил в Мелхаузене, и, разумеется, Пьеру Бувье не придет в голову как-то связывать племянницу учителя музыки с семейством правящего там монарха.

— Мой дядя живет в Мелхаузене, — сказала она.

— В Дорне?

— Да.

Заза подумала, что лучше перевести разговор побыстрее на другую тему.

— Мой дядя был когда-то знаменитым музыкантом. Он выступал в Париже и во всех крупных европейских столицах.

Пьер Бувье сразу же заинтересовался.

— Вы хотите сказать, что ваш дядя тот самый Франсуа Дюмон?

— Да.

— Тогда, конечно, я слышал его имя, хотя мне не посчастливилось присутствовать на его концертах.

— Он везде пользовался огромным успехом, — продолжала Заза восхвалять своего мнимого дядюшку. — Но больше всего в жизни он любил путешествовать и поэтому странствовал по миру, не столько занимаясь музыкой, сколько знакомясь с разными странами и интересными людьми. У него везде есть друзья, которые увлекаются музыкой и поэзией, — а это именно те вещи, которые составляют для него смысл жизни.

— Символизм включает в себя не только поэзию.

— Я знаю, что он распространился и на прозу, — кивнула Заза. — Мой дядюшка отдал дань прозе и написал даже две книги.

— Я должен их прочитать!

— Думаю, что они давно не переиздавались и их трудно будет найти.

— Ну вы-то можете дать мне их прочесть?

— С превеликим удовольствием, но у меня с собой их нет.

— Но вы хотя бы могли пересказать мне их содержание, чтобы я мог с полным правом высказать свое восхищение интеллектом вашего дяди.

— Но я считаю, что вам прежде надо было бы познакомиться с ним поближе. Ведь нельзя судить об интеллекте человека только на основании поверхностного знакомства с ним и его трудами, — с упреком заметила Заза.

— Я уверен, что он самый замечательный человек на свете, хотя бы только потому, что обладает столь очаровательной племянницей, — галантно вышел из положения молодой человек.

Этой фразой он поверг Заза в величайшее смущение. Она робко возразила:

— Вам не следует так говорить. Это против правил приличия.

— Правил приличия? — переспросил Пьер Бувье, в удивлении вскинув брови. — Какие могут быть правила приличия между символистами? А ведь мы принадлежим к их кругу, не правда ли? Символисты против всяких условностей и стереотипов. Они открыто выражают то, что думают и чувствуют. И я поступаю именно так.

— Мне кажется, что я должна остановить вас.

— Вы недовольны, что я говорю вам правду?

— Не то чтобы недовольна… но… вы смущаете меня немного, — призналась Заза.

— Я это чувствую. Но как раз ваше смущение мне и нравится в вас больше всего.

Он сделал многозначительную паузу и продолжил, как бы говоря самому себе:

— Я уже давно забыл, что женщины могут краснеть, смущаться и воспринимать мир с наивной верой, что он неиспорчен, что в нем нет уродства, подлости и прочего зла. То, как он это сказал, несколько удивило Заза.

— Наверное у вас в прошлом были какие-то неприятные моменты.

— Может быть, вы и правы, — сказал он резко. — Но я не хотел бы об этом сейчас говорить. Я испытываю только одно желание — говорить и говорить о вас.

Заза никак не могла найти способа прервать поток его комплиментов. Но, к счастью, на столе появились заказанные ими омлеты. Они выглядели так аппетитно, а она была так голодна, что тут же, как истинная символистка, презрев все условности, накинулась на еду.

— Вероятно, вы взяли недостаточно провизии в дорогу, ведь от Дорна до Парижа порядочное расстояние, — улыбнулся Пьер, видя с какой жадностью Заза поглощает омлет.

— К сожалению, мы не запаслись ничем. Но мой дядюшка кое-что покупал на станции.

— То-то я вижу, что вы проголодались. — Пьер Бувье укоризненно покачал головой. — Несомненно, вам нужен человек, который бы заботился о вас и о профессоре тоже.

Тон Пьера был таким заботливым, что Заза подумала, как же им повезло, что он оказался поблизости. Но свою мысль она не высказала вслух, а он между тем продолжал:

— Я так понял, что вы раньше не были в Париже. Хочу вас предупредить, что вам не следует ни при каких обстоятельствах ходить по городу одной.

Она растерянно поглядела на него.

— Но ведь дядя вряд ли сможет в ближайшее время сопровождать меня, — Тогда вам придется сидеть взаперти в отеле. Если, конечно, вы не разрешите мне заменить вашего дядюшку в качестве провожатого.

— Это очень любезно с вашей стороны, но, вероятно… у вас найдутся более важные дела.

— Для меня нет более важного дела и нет более приятной задачи, чем показать вам Париж.

— Это было бы замечательно! — воскликнула она, но тут же осеклась. — Но, может быть, это будет неприлично?

— Неприлично? — переспросил молодой человек. В голосе его сквозило неподдельное изумление.

Тут она осознала, что не является больше принцессой Марией-Селестой, которая должна придерживаться строгого этикета. Ведь теперь она простая девушка, мадемуазель Дюмон, и если ее дядя на некоторое время прикован к постели, то почему она не может согласиться на любезное приглашение молодого человека? Ведь своим отказом она могла неосторожно выдать себя.

Поэтому Заза поспешила объясниться:

— Я хотела сказать, что неприлично было бы отнимать у вас столько времени. Но, разумеется, если вы покажете мне хоть частичку истинного Парижа, я буду вам очень и очень благодарна.

— Почему частичку? Париж стоит того, чтобы посвятить его изучению годы, и все равно он до конца не откроется вам.

«Как бы он удивился, — подумала Заза, — если б узнал, что время, отпущенное мне на знакомство с Парижем, строго ограничено суммой денег, спрятанных в данный момент у профессора под подушкой».

Мысль о деньгах тут же напомнила ей, что она никак не должна позволить ему тратить на нее скромные средства, которыми он располагает, но девушка догадывалась, что если она заикнется об этом, то он категорически откажет ей в праве платить за себя.

«Я должна поговорить об этом с профессором, — решила она. — Пусть он вернет Пьеру Бувье те деньги, которые он потратит на мои развлечения».

— О чем вы грустите? — спросил Пьер Бувье.

— Откуда вы знаете, что мне стало грустно? — вздрогнула Заза.

— Ваши глаза так доверчивы, открыты, выразительны — и все-таки в них какая-то тайна. Есть что-то в вас, что я не в силах понять. В то же время я чувствую, что могу читать ваши мысли и угадывать многое из того, что вы чувствуете.

— Ваши слова заставляют меня… нервничать! — протестующе заявила девушка. — Я не желаю, чтобы кто-нибудь… читал мои мысли.

— Почему?

— Потому что они… в общем, это секрет.

— А я не желаю, чтобы вы держали что-либо от меня в секрете.

Интимность ;его тона вынудила Заза резко возразить ему:

— Как вы можете говорить такое? Мы только недавно встретились, причем при очень необычных обстоятельствах…

— Обстоятельства от нас не зависят, — уверенно заявил Пьер Бувье. — И если вы принадлежите к символистам, то должны знать, что человек должен быть открыт перед другим человеком.

Он многозначительно смолк, ожидая от нее ответа, и она решила, что лучше не спорить с ним.

— Вероятно… вы правы.

— Конечно, я прав! С первого момента, как только я увидел вас, то понял, что вы — женщина, которую я искал всю жизнь, и уже потерял надежду найти ее. И вот теперь я обнаружил, что такая женщина существует.

Говоря это, он понизил голос до вкрадчивого шепота, что заставило встрепенуться ее сердце. Заза молчала, а он продолжал:

— Вполне возможно, что в другом мире и в другой жизни мы были когда-то вместе, что я давно знаю вас. И что ваши мысли — это мои мысли и ваши чувства сходны с моими.

От неловкости Заза залпом выпила бокал вина, стоящий перед ней. По какой-то причине ей казалось, что и речь его и взгляд обволакивают ее каким-то туманом, в котором ей было даже трудно дышать.

— Вы так прекрасны! — изливал на нее потоки слов Пьер Бувье. — Так изысканны, так сверхъестественно хороши. Я хотел бы запереть вас в хрустальную шкатулку, чтобы никто не смог дотронуться до вас, кроме меня. Мне страшно при мысли, что вы появитесь одна на улицах Парижа, без меня.

— Мне не очень понятны… ваши речи, — бессвязно пробормотала Заза.

— А я уверен, что вы меня понимаете, — прервал он ее и тут же добавил с улыбкой:

— А теперь, чтобы не доставлять излишнего беспокойства вашему дядюшке, я предлагаю быстренько закончить нашу легкую трапезу и отправиться к нему.

Заза так не хотелось покидать этот уютный ресторан, что она чуть не расплакалась, так странно на нее подействовали слова молодого человека. И не только слова, а вся атмосфера этого заведения — скромного, чистенького, где каждая деталь обстановки вызывала в ней умиление. Ведь все для нее здесь было внове.

Но профессор действительно мог подумать, что о нем забыли, поэтому она отказалась от сыра, принесенного в качестве десерта, и лишь отхлебнула глоток горячего горького кофе, который был непривычно крепок для нее.

— Ваш дядя сегодня встречается с друзьями. — Пьер Бувье нарушил ее размышления. — Поэтому наша экскурсия и первое знакомство с городом отложится на завтра. Вы, несомненно, утомлены долгим путешествием, и вам следует пораньше лечь спать, чтобы накопить достаточно сил. Следующий вечер у нас будет посвящен танцам.

Глаза девушка засветились.

— Танцам?

Ей приходилось читать о таких местах в Париже, где люди танцуют прямо на открытом воздухе, но, конечно, она не надеялась попасть туда в сопровождении профессора. Даже помыслить об этом было невозможно.

— Мы будем танцевать, — сказал Пьер Бувье. — Я уверен что вы легки как пушинка, и, так как вы скорее существо неземное и больше похожи на фею, чем на реальную девушку, мне кажется, что ваши ножки даже могут совсем не касаться земли. Заза рассмеялась.

— Как же вы будете озадачены и разочарованы, когда после того, что вы здесь наговорили, обнаружите, что я тяжела, как мешок с углем.

— Обещаю, что я честно расскажу вам о моих ощущениях, когда мы вместе протанцуем хоть один танец.

Он улыбался ей, уверенный в своей правоте.

Заза вдруг подумала, что танцы в Париже будут весьма отличны от занятия, которое называлось танцами в их дворце. С тех пор как она вышла из детского возраста, во дворце только дважды состоялись балы, и на них из-за ее высокого положения девушке приходилось танцевать только с самыми высшими чинами дворцовой иерархии и аристократами герцогства Мелхаузен, которые были все глубокими старцами и еле передвигали ноги.

И еще ей пришло в голову, что она понятия не имеет, как танцевать польку, а ведь если судить по прочитанным ею книгам, это был самый модный танец в среде молодых парижан.

— Я обучу вас польке, — спокойно произнес Пьер Бувье, словно угадав ее мысли.

Она поразилась тому, что он опять сумел прочитать ее мысли.

— У меня такое чувство, — продолжал он, — что из-за того, что ваш дядя великий музыкант, вы более склонны к классическим танцам, чем к современным. И мне придется просвещать вас именно в этой области.

— Да, действительно, я, вероятно… абсолютно несведуща в этом предмете, — призналась Заза.

— Но вы так способны, что мгновенно обучитесь чему угодно, — Пьер Бувье опять перешел на комплименты. Девушка подозревала, что в его словах содержался еще некий более глубокий подтекст, чем казалось с первого взгляда. Но то, что он похвалил ее сообразительность, доставило ей удовольствие, и она благодарно улыбнулась ему.

Допив стакан вина, Пьер потребовал счет.

Вновь Заза почувствовала смущение и неловкость, не зная, удобно ли это, что молодой человек расплачивается за нее, но не решилась вмещаться в его расчеты с официантом. Она была уверена, что ее предложение внести свою долю будет им категорически отвергнуто.

В то же время ее беспокоило, что она даже не имеет представления, до какой суммы вырастет ее долг. «Я должна поскорее разобраться во французских деньгах», — подумала она и решила при первой же возможности обменять деньги, привезенные ею из Мелхаузена, на местную валюту. В герцогстве тоже ходили франки, но как они соотносились с французскими деньгами того же достоинства — для нее было тайной.

Пьер Бувье оставил официанту щедрые чаевые, и тот рассыпался в благодарности. Владелец кафе проводил их до дверей с глубоким поклоном.

Когда они вышли на улицу, Пьер бережно взял девушку под руку и повел сквозь густую толпу, которая неторопливо двигалась по тротуару вдоль ярко освещенных витрин.

От его прикосновения Заза ощутила странную дрожь, потому что еще ни один молодой мужчина прежде не касался ее. «Разумеется, я бы испытала подобное чувство, находясь рядом с любым человеком», — убеждала она себя, хотя прекрасно знала, что это не правда.

До их отеля было совсем недалеко, и Заза пожалела, что прогулка была столь недолгой. В вестибюле портье обратился к Заза:

— Хорошо, что вы вернулись, мадемуазель. Доктор только что появился и как раз сейчас находится наверху у месье.

— Благодарю вас, я немедленно поднимусь наверх, — поспешила сказать Заза.

С сожалением она рассталась со своим спутником.

— Благодарю вас от всей души, — произнесла она как можно мягче. — Вы были так добры и так щедро угостили меня.

— Мне незачем говорить вам о том, какое удовольствие получил я, находясь в вашем обществе, — сказал он.

Этим заявлением молодой человек опять поверг ее в смущение, и, чтобы он не видел краску, выступившую на ее лице, Заза резко отвернулась и чуть ли не вприпрыжку взбежала по лестнице. Она так торопилась, что, добравшись до третьего этажа, едва перевела дыхание.

Постучавшись в номер к профессору и услышав его голос, она вошла в комнату.

Доктор — средних лет мужчина с густой черной бородой — стоял возле постели месье Дюмона. Он оглянулся на вошедшую девушку и, как ей показалось, посмотрел на нее с некоторым удивлением.

— Это моя племянница, — представил ее профессор, а затем обратился к Заза:

— Пожалуйста, познакомься, моя дорогая, с месье Саше, который проявил ко мне столько внимания и так ободрил меня.

— Ваш дядя, к счастью, избежал перелома, — сказал доктор. — Но очень сильно растянул связки и не должен даже пытаться вставать в ближайшие несколько дней.

— Как это печально! — воскликнула Заза. — Ведь ему так хотелось побродить по Парижу.

— Но даже лежать в постели в этом городе для меня наслаждение, — бодро заявил профессор. — Сам воздух Парижа вливает в меня силы и делает более молодым. Пусть нога моя болит, зато сердце поет, а разум вскипает идеями.

— Желаю вам скорейшего выздоровления, — улыбнулся доктор. — А теперь, после того как имел счастье увидеть вашу племянницу, я преисполнился уверенности, что оставляю вас в надежных руках.

— Поверьте, что я приложу все старания, чтобы мой дядюшка исполнял все ваши предписания.

Доктор с трудом оторвался от хорошенького личика родственницы своего пациента.

Обернувшись снова к профессору, чтобы пожать ему руку на прощание, он вдруг заметил на столике возле изголовья маленький пузырек с каплями, который кто-то — Заза решила, что это был Пьер Бувье, — извлек из кармана месье Дюмона при раздевании.

Профессор потянулся к пузырьку, чтобы убрать его, но доктор успел перехватить его руку.

— Что это такое?

— Это мои сердечные капли, — поспешно объяснил профессор.

— Вас беспокоит сердце?

— Только иногда. Ничего страшного, просто временами я ощущаю некую тяжесть в груди, мне становится трудно дышать, и я испытываю легкое головокружение.

Доктор внимательно прочитал этикетку на пузырьке, и лицо его выразило озабоченность.

— Вы относитесь слишком легкомысленно к тому, что, может на самом деле оказаться весьма серьезным. Если вас снова будет беспокоить нечто подобное, вызовите меня немедленно.

Он посмотрел на девушку.

— Пожалуйста, помните, мадемуазель, что человеческое сердце вещь коварная и таит всякие опасности, если им пренебрегать.

— Моего дядю очень взволновало происшествие в поезде, но когда я дала ему эти капли, он тотчас же оправился.

— Он должен всегда иметь их при себе, — предупредил доктор. — А в случае ухудшения не забудьте послать за мной. Я живу неподалеку.

— Вы очень любезны. Я обязательно так и сделаю. Доктор обменялся с профессором рукопожатиями.

— До свидания, месье. Я не в силах забыть ваши выступления, хотя это было уже давно, и я еще учился тогда в Сорбонне. Помню, что на ваших концертах я погружался как бы в иной мир — мир красоты и волшебства. После этого я по несколько дней ходил как бы сам не свой.

— Спасибо вам, спасибо, — горячо произнес профессор, — Всегда приятно узнать, что меня еще не совсем забыли.

— Среди людей моего возраста о вас, конечно, хорошо помнят, — откликнулся доктор. — Но, к сожалению, нынешняя молодежь не так увлечена классической музыкой, как мы когда-то.

— Да, это верно, — вздохнул профессор. Доктор обратился к Заза:

— А вы тоже пианистка?

— Всего лишь любительница, — ответила девушка. — Но я обожаю слушать игру моего дядюшки.

— Я уверен, что подобная очаровательная аудитория в вашем лице заменяет ему переполненные концертные залы, — галантно произнес француз. Разрешите откланяться. Всегда к вашим услугам, мадемуазель.

— Благодарю вас, месье.

Заза проводила доктора до площадки лестницы и вернулась к профессору.

— Я так расстроена тем, что вы на долгое время будете прикованы к постели, — сочувственно сказала она.

— Вот уж нет повода для особого расстройства. Слава богу, меня не положили в гипс и не сделали из меня мумию, — невесело пошутил профессор. — Ведь могло быть и хуже, не так ли? Я взял себе за правило радоваться, когда случаются маленькие неприятности, а большая беда обходит стороной.

— Если вы радуетесь, то я могу быть спокойна, — сказала Заза. — Но вспомните, что говорил вам доктор. Надо быть очень осторожным. Вы должны разрешить месье Бувье помочь вам спуститься в кафе на встречу со своими друзьями.

— Как только я с ними встречусь, я сразу же забуду обо всех своих огорчениях, — пообещал месье Дюмон. — Мне предстоит вечер великого воссоединения с ними. И наконец, вы, моя принцесса, встретитесь с умнейшими людьми, обладающими тонким художественным вкусом и душой, способной откликнуться на любое явление прекрасного.

Голос профессора, постепенно возвышаясь, заставил задребезжать стекла в окне гостиничного номера.

Но Заза его почти не слушала. Она все думала о том, как им повезло, что на их пути повстречался Пьер Бувье, Ведь только он сможет доставить профессора на долгожданную встречу в кафе.

«Что бы я делала без него?»— мысленно восклицала она.

Окинув взглядом кафе, Заза подумала, что это заведение совсем не соответствует тому, как она представляла раньше в своем воображении, основанном на восторженных описаниях профессора. Ей казалось, что оно будет увеличенной копией того симпатичного местечка, где они с Пьером Бувье совсем недавно провели восхитительные полчаса.

Но на самом деле она увидела перед собой голое подвальное помещение, неуютное и прокуренное насквозь, с какими-то грубыми, намалеванными на стенах рисунками, которые, по всей вероятности, были сделаны художниками-авангардистами.

На голых столах не было даже скатертей, а посетители не походили на тех французов, которых она представляла раньше на основании прочитанных книг. В основном это были мужчины — неопрятно и причудливо одетые. В их компанию как бы случайно затесалось несколько женщин, чей наряд вызвал у нее на лице смущение, а обильная косметика показалась Заза чересчур вульгарной.

В дальнем конце зала располагался большой стол, вокруг которого занимали место друзья профессора, причем выглядели они еще более странно, чем остальные посетители знаменитого кафе. Все они были в головных уборах — некоторые в кепках, которые обычно носят рабочие, или в широкополых черных фетровых шляпах.

По их манерам и поведению можно было предположить, что они не так уж хорошо воспитаны и образованы, как она себе представляла.

Ей всегда казалось, что если профессор, выросший в приличной благородной семье, хорошо воспитан, то и его друзья должны принадлежать хотя бы к образованным слоям общества. Но люди, восседавшие вокруг стола и громкими криками приветствующие появление профессора и его племянницы, совершенно не отвечали сложившемуся в ее воображении образу интеллектуалов.

По ее мнению, они более всего походили на описанных в некоторых романах натуралистов обитателей грязного «чрева» Парижа.

Однако к ней они отнеслись с достаточной вежливостью и благодушно приняли Пьера Бувье, которого профессор представил как своего друга и благодетеля.

Он не замедлил рассказать им о катастрофе на железной дороге, на что они откликнулись с сочувствием и тут же обеспокоились тем, чтобы профессор устроил удобнее на свободном стуле свою поврежденную ногу.

Пьер Бувье заранее припас несколько подушек, подложил месье Демону под спину, и таким образом седовласый музыкант восседал за столом, словно король на троне.

Закуски и вино были тотчас поданы, но Заза отметила про себя, что большинство мужчин уже успели разгорячиться спиртным и отдавали должное с большей охотой живительной влаге, чем сытной пище.

Она позволила Пьеру Бувье заказать отдельно кушанья, которые, как он считал, должны были ей понравиться. И действительно, когда их принесли, она нашла его выбор безупречным, а вкус отменным. Все, что он ни делал, ей почему-то очень нравилось. По его заказу принесли еду и для профессора, но тот был слишком увлечен беседой, чтобы даже прикоснуться к поставленным перед ним блюдам, и они уже успели остыть, пока он наконец не взялся за вилку.

Вначале профессор вспоминал былые дни, говорил о письмах, которыми он обменивался со старыми друзьями, рассказывал о своей тоскливой жизни в Мелхаузене и пел восторженные гимны столице мира Парижу.

Этот монолог занял почти час и несколько утомил слушателей. В конце концов, один из друзей профессора позволил себе прервать его словоизлияния.

— Кое-что здесь изменилось, Дюмон, с тех пор, как вы последний раз встречались с нами. И мы тоже теперь другие.

— Как — другие? — опешил профессор.

— Мы сейчас занимаемся не только литературой, живописью и музыкой. Мы это все предоставили тем, кто собирается в «Золотом солнце».

— Не может быть! — воскликнул профессор.