Волнующее приключение Картленд Барбара

Глава 5

— Бувье сказал мне, что вы желаете послушать стихи и музыку сегодня вечером. Я постараюсь выполнить ваше желание, моя принцесса.

Профессор был явно в хорошем настроении. Да и выглядел он гораздо лучше.

Заза воскликнула:

— Благодарю вас! Наконец-то я смогу увидеть и услышать то, о чем вы мне так увлекательно рассказывали. Профессор грустно покачал головой.

— К сожалению, те времена ушли в прошлое. Но кое-что я все-таки постараюсь восстановить.

Заза поняла, что он очень разочарован в своих прежних друзьях и даже потрясен тем, насколько они поменяли свои взгляды.

У него выдался нелегкий день. Как она узнала, в его гостиничном номере перебывало немало посетителей.

— Вас эти люди не утомили, дорогой профессор? — с беспокойством осведомилась Заза.

— Что вы, мое дитя! От общения с людьми я только набираюсь энергии. Правда, некоторые посещения были для меня весьма тягостными, и я был рад, когда эти нежелательные персоны покинули мою комнату.

Заза догадалась, что он говорит о таких людях, как Лорен и Бюссе. Но ей хватило такта не упомянуть их фамилии.

Вместо этого она бодро заявила:

— Я очень рада, что вы не скучали в одиночестве. Мы, в свою очередь, совершили великолепную прогулку с месье Пьером, только я все время думала, что вы упрекнете меня за то, что я оставила вас на столь долгое время.

— Наоборот, я так рад, что вы пребываете в хорошем настроении, принцесса. От этой мысли мне становится легче на душе.

» Как же великодушен и добр мой старый учитель, — подумала Заза. — Такого человека трудно отыскать на свете «. Она была ему безмерно благодарна за поездку в Париж и за все, что за этим последовало.

Стук в дверь прервал ее размышления. Профессор крикнул:» Войдите!«, и на пороге показался доктор Саше.

— Я случайно оказался неподалеку и решил поинтересоваться, как чувствует себя мой замечательный пациент. Так объяснил свое неожиданное появление доктор.

— Вы очень добры, — сказала Заза. — По-моему, ему гораздо лучше.

Доктор Саше обследовал лодыжку старого профессора и с удовлетворением отметил:

— Да, действительно, дело идет на поправку. Если вы не будете утруждать себя, то скоро станете на обе ноги, как истинный гомо сапиенс, — усмехнулся он. — Надеюсь, на сегодняшний вечер в кафе вам помогут спуститься?

— Да, конечно, — ответил профессор. — Мои друзья так заботливы, они буквально несут меня на руках. Присоединяйтесь к нам, доктор. Вечер обещает быть интересным.

Доктор Саше отрицательно помотал головой.

— То ли я стал слишком стар, то ли слишком занят своей работой, но меня почему-то уже несколько лет не посещает желание участвовать в пустых разговорах о переделке мира и об общественной справедливости.

— Мы пытаемся лечить умы, а вы лечите лишь тело, — высказал глубокую мысль профессор, на что в ответ доктор Саше рассмеялся.

— Каждый человек волен выбирать себе призвание в жизни. Моя профессия вполне меня удовлетворяет.

Он откланялся и уже собрался покинуть отель, когда Заза догнала его на лестнице.

— Я хотела кое о чем вас спросить, месье Саше. Врачу явно понравилось, что такая юная и очаровательная особа выразила желание побеседовать с ним наедине Эти мысли явно отражались на его лице. Как он завидовал профессору, что судьба подарила ему племянницу.

— У меня есть сестра, — торопливо начала Заза. — И ей, бедняжке, часто нездоровится. У меня есть надежда на то, что в Париже кто-нибудь сможет помочь ее излечению. Извините, что я воспользовалась случаем и заговорила с вами на медицинскую тему.

— А чем она страдает? — В докторе проснулся профессиональный интерес.

Заза, стараясь быть немногословной, рассказала ему о том, что Рейчел часто испытывает слабость и с трудом двигается из-за боли в спине.

— Доктора в Мелхаузене, как сказала она, не нашли в ней никаких врожденных отклонений и попросту посоветовали проводить большую часть времени в постели, что так тяжело сказывается на настроении молодой девушки.

— Это грубая ошибка! Непростительная ошибка! — Доктор Саше чуть не взвился до потолка. — Вы уверены, что она не страдает никакими физическими пороками?

— Так заявили местные доктора. Если б было иначе, то Рейчел давно была бы прооперированна, потому что эти врачи наблюдают за ней с самого рождения.

Доктор Саше погрузился в раздумья. Потом произнес:

— Конечно, мне трудно посоветовать что-либо, не обследовав лично вашу сестру, мадемуазель. Но симптомы ее болезни мне знакомы. В ее организме явно не хватает железа, а все происходит от не правильного питания. Что обычно ест ваша сестра?

— У нее вообще нет аппетита, — грустно ответила Заза, — А доктора вообще прописали ей самую строгую диету Такую, что мой папа сказал, что бедная Рейчел питается одним только воздухом.

— Это настоящее преступление, — с гневом заявил док-Саше. — Я осмелюсь прописать ей совершенно иную листу. Вы, мадемуазель, должны сказать вашей сестре, чтобы она ела печенку каждый день, и в таком количестве, какое только может выдержать ее желудок.

— Печенку? — с недоверием переспросила Заза. — Это же такая грубая пища!

— Если постараться, то печень можно приготовить в самых разных видах — и в сухарях, и в оливковом масле, и в сметане, и с луком. Можно делать из нее котлетки и нежное суфле. Лично мне наиболее по вкусу печенка с отварным картофелем.

Он так вдохновился при воспоминании о своем любимом блюде, что на него приятно было смотреть. Затем доктор Саше написал ей рецепт особого бульона, предназначенного для Рейчел.

— Именно его вкушает ее величество императрица Австрийская каждый раз, прежде чем отправиться на охоту. Она очень аккуратна в приеме пищи, потому что опасается потолстеть. Но этот специальный бульон бодрит ее и дает силы императрице скакать хоть целый день по лесам без устали.

— Я уверена, что он поможет и моей сестре! — с благодарностью воскликнула Заза.

Но когда она взглянула на то, что доктор начеркал на бланке рецепта, ее брови полезли вверх от изумления.

В списке значились кусочки мяса овец, молодых бычков, фазанов, а также разнообразной дичи в зависимости от сезона охоты на них. Все это должно быть смешано, многократно отварено, доведено до состояния желе. Такой густой напиток мог бы, наверное, поднять и покойника из могилы.

Заметив удивление девушки, доктор тут же пояснил, что одна ложка этого бульона заменяет по питательности половину дюжины бифштексов.

— Я думаю, что и это должно помочь Рейчел, — едва скрывая сомнение, пробормотала Заза.

— И позвольте сообщить вам еще одну вещь, — не унимался доктор. — Мой один очень талантливый коллега уже давно проводит эксперименты с костным порошком для восстановления крепости костей своих пациентов. Он собирает кости, толчет их в ступке, а потом прописывает больным в качестве добавки к пище.

— Чьи кости? И где? — с ужасом спросила Заза. С ее губ чуть не сорвался вопрос:» Не на кладбище ли?«

Доктор Саше, как бы прочитав ее мысли, поспешил успокоить девушку:

— Нет-нет! Это кости животных с бойни. Мой коллега весьма уважаемый член медицинской академии. Изобретенный им костный порошок весьма полезен детям, страдающим от размягчения костей. Они пьют его смешанным с лимонадом или молоком.

— Как это все интересно, — вежливо заметила Заза.

— Завтра я принесу вам мешочек этой чудодейственной костной муки, — пообещал доктор Саше. — Пожалуйста, уговорите вашу сестру, мадемуазель, принимать это средство хотя бы по чайной ложке в день. Я уверен, что оно поможет ей.

Заза поспешила поблагодарить доктора, и наконец они расстались. В конце концов, она была довольна собой. Ей удалось сделать в Париже хоть что-нибудь полезное. У бедной Рейчел появился шанс стать на ноги, в который уже совсем отчаялись поверить придворные медики.

Расставшись с доктором, Заза уединилась в своем номере и поспешно начеркала несколько строк, адресованных Рейчел. Но тут же она подумала, что ее письмо будет перехвачено, потому что охрана дворца явно заинтересуется посланием из Парижа.

Тотчас же ей в голову пришел хитроумный план. Она сочинила послание от бывшей их гувернантки, которая якобы благополучно живет в столице Франции. Это письмо она написала почти печатными буквами, скрывая свой истинный почерк, а между двумя страницами спрятала послание для Рейчел.

Она сама была в восторге от своей находчивости. Никто не заподозрит какое-то тайное письмо в конверте от скучной и добропорядочной мадемуазель Капуцин.

Закончив эту» секретную» операцию, Заза помчалась в вестибюль гостиницы с целью не только поскорее опустить письмо в почтовый ящик, но и надеясь по счастливой случайности встретить Пьера Бувье.

Ее душа изнывала, ей хотелось постоянно видеть его, быть с ним рядом.

Но девушке не повезло — Пьера она не встретила. «Где он? Что с ним? Как он проводит свое время?»— эти мысли одолевали Заза.

Вполне возможно, что у него есть какие-то приятели в Париже, которых он должен навестить. Хотя при первой их встрече Пьер обмолвился, что ему негде остановиться. Какая-то тайна окружала его, и теперь его поведение вдруг начало казаться ей несколько странным.

Он такой красивый, такой привлекательный! Разве он не мог найти себе какую-то другую женщину, помимо столь неопытной и глупенькой Заза?

Подобные сомнения все больше терзали ее, хотя она пыталась уверить себя, что их внезапная любовь настолько прекрасна и совершенна, что ее предать невозможно. Ведь такое случается только раз в жизни!

«Я люблю его, — мысленно повторяла она, — и знаю, что он любит меня».

Несколько раз она спускалась в холл, каждый раз вспоминая о поцелуях, которыми одаривал ее Пьер, и о чувствах, вызванных в ее душе этими поцелуями.

«Я даже представить себе не могла, что встречу подобного замечательного человека в Париже в первый же день, как только прибуду сюда. Могла ли я надеяться на такое чудо?»— спрашивала она себя.

И отвечала… «Только такой великолепный город, как Париж, залитый солнечным светом, мог подарить мне любовь».

Но Пьера и след простыл. Ей ничего не оставалось делать, как проводить скучные часы у постели профессора и слушать его горестные восклицания по поводу перемен в характере его друзей.

Позже, снова очутившись в задымленном подвале кафе «Де Шамс», Заза подумала, что если б кто из жителей Мелхаузена увидел ее в этой чудовищной компании анархистов, то не поверил бы собственным глазам.

В этот вечер кафе было заполнено до отказа, но рядом с профессором оставалось свободное место, ожидающее, как громогласно сообщили его друзья, особо важного гостя.

Профессор пришел в необычайное волнение, когда ему сообщили, что Эмиль Пужье выразил желание присутствовать на этом собрании, прослышав, что знаменитый музыкант и в прошлом известнейший символист появился в Париже.

Для профессора это было очень лестно.

— Неужели он помнит меня? — беспрестанно восклицал старик. — Значит, я кое-что значу еще в этом мире?

Заза радовалась за старого музыканта, хотя едва могла скрыть легкую улыбку, потому что в эти минуты он был похож на малое дитя. В своем долгом уединении в Мелхаузене он так стосковался по комплиментам и восторгам публики.

Месье Дюмон с жаром объяснил девушке, кто такой, этот великий Эмиль Пужье.

— Он редактор «Папаши Пейно». Когда-то во времена Великой французской революции была газета «Папаша Дюшен»— знаменитое издание, громящее аристократов и зарвавшуюся буржуазию. Вот теперь «Папаша Пейно» возрождает эти славные традиции. Это самая свободолюбивая газета во Франции. И очень популярная.

— Мне хотелось бы почитать эту газету, — с плохо скрытой иронией сказала Заза.

— Мне попадали в руки отдельные номера, — признался профессор, — и могу сказать, что по таланту И темпераменту она отличается от прочих газет подобного направления.

— И чем уж так «Папаша Пейно» отличается от других изданий? — поинтересовалась Заза.

— Когда я достану вам экземпляр газеты, моя принцесса и вы его прочтете, то перед вами предстанет настоящий французский язык, на котором выражаются только самые низы парижского общества.

— И в этом вся разница?

— Нет-нет. Пужье обладает уникальным талантом довести свои мысли до сердец простого народа. Его стиль, разумеется, грубоват и не в моем вкусе, но в доходчивости ему не откажешь. Он одновременно весел и мрачен, истеричен и остроумен, шутлив и тут же глубоко серьезен.

Заза рассмеялась.

— То, как вы это все описываете, уважаемый профессор, напоминает мне скорее сумасшедший дом.

— Так оно и есть, — согласился профессор. — Подобную газету может издавать только безумец или гений. Поэтому она так привлекательна для публики. В ней сотрудничают самые замечательные и острые карикатуристы Франции. У «Папаши Пейно» очень большой тираж.

— И каков же он? — поинтересовалась Заза.

— Говорят, что в неделю продается пятнадцать тысяч экземпляров.

— Так много!

— Подумайте, насколько влиятельна эта газета, — сказал серьезно профессор. — Я не разделяю взглядов Пужье, но преклоняюсь перед его энергией и удачливостью.

— Что ж, мне будет интересно встретиться с ним, — произнесла Заза с улыбкой.

— Я не имел чести быть знакомым с ним, — признался профессор, — но кое-что о нем знаю. Он бывший банковский служащий, которого уволили с работы за то, что он организовал забастовку.

Рассказ профессора о господине Пужье не вызвал у Заза особого энтузиазма. Чем мог быть уж так интересен бывший банковский клерк? Может быть, профессор намеренно что-то скрывает от нее? Какие-то самые важные факты из биографии Пужье.

Однако ей было ясно, что сегодня вечером ей предстоит встреча с самым заядлым анархистом. Девушке очень хотелось поделиться сведениями о Пужье с Пьером, но он отсутствовал до того самого момента, когда явился вместе со слугой, чтобы отнести профессора вниз в кафе.

Едва их взгляды встретились, как она ощутила такую радость, что любая мысль об анархистах напрочь испарилась из ее головы. Ей хотелось тут же, забыв обо всем, броситься в его объятия.

Но Заза сдержала себя и, оставшись на месте, лишь произнесла едва слышно:

— Добрый день, месье.

— Здравствуйте, мадемуазель, — ответил Пьер с таким чувством, что и в этих простых словах чувствовалась вся его любовь к ней.

За исключением почетного гостя все остальное общество было уже в сборе. Но едва профессор спросил, когда ожидается прибытие Эмиля Пужье, тот не замедлил появиться собственной персоной.

Заза подумалось, что если он и был банковским клерком, то и выглядит соответственно — как заурядный служащий. Но апломба и самоуверенности в нем было больше, чем у всех сидящих, вместе взятых. От него действительно исходили какие-то токи — таинственная властная энергия, которая заставляла всех прислушиваться к его словам.

Едва заняв место рядом с профессором, он тут же начал распространяться о колоссальном успехе своей газеты и о том, как он внушает своим читателям идею об окончательном уничтожении всех буржуа, о способах борьбы с существующим строем.

— Я говорю им — грабьте награбленное и разрушайте построенное не праведным путем! Подделывайте государственные банкноты, взрывайте особняки богачей, дезертируйте из армии и переходите на сторону рабочего класса! — Все это он выкликал не умолкая, и никто не мог остановить поток его словоизвержения.

Профессор был настолько поражен подобными речами, что явно приуныл и чувствовал себя лишним. Заза даже стало жалко старика.

Эмиль Пужье, возбужденный собственными словами, продолжал:

— Да, они ненавидят меня! Да, они боятся меня! — выкрикивал он. — Но они читают меня. И не пропускают ни одного номера моей газеты. Тираж «Папаши Пейно» растет с каждой неделей. Вчера меня знал только Париж — сегодня вся Франция! Завтра обо мне узнает весь мир!

Все сидящие за столом внимали ему в почтительном молчании, а профессор, казалось, вообще проглотил язык. И так бы продолжалось до бесконечности, если б не спокойное вмешательство Пьера Бувье.

— Мне думается, что наша дискуссия приобретет еще больший интерес после того, как мы перекусим. У меня есть подозрения, что блюда, приготовленные для нас, уже остывают и хозяин кафе начинает нервничать.

Тут Пьер многозначительно посмотрел на Заза.

— Кроме того, после ужина нас ждет весьма содержательная программа. Уважаемый профессор обещал своей племяннице мадемуазель Заза, что сегодня вечером она услышит стихотворения, сочиненные некоторыми из присутствующих здесь господ. Я считаю, что это будет для нас всех прекрасным сюрпризом. И надеюсь, мы все с удовольствием послушаем игру уважаемого месье Дюмона. Не будем забывать, что истоком символизма были поэзия и музыка.

Все присутствующие посмотрели на Пьера с одобрением, только Эмиль Пужье откинулся на спинку стула и скорчил недовольную гримасу.

Однако, судя по тому, с каким завидным аппетитом он занялся ужином, было очевидно, что он не собирается в скором времени покинуть общество. Несмотря на свои радикальные политические взгляды, прославленный анархист тоже был не чужд поэзии и благожелательно выслушал стихи, продекламированные сначала Пьером, а потом и несколькими другими из присутствующих.

Заза, конечно, стихи Пьера понравились больше, чем вся остальная символистская поэзия.

Затем профессор взял в руки скрипку, заблаговременно принесенную Пьером сверху из его номера. Несколько мгновений старый музыкант просто гладил свой инструмент, словно любимое дитя, наслаждаясь очертаниями благородного инструмента, потом прижал гриф к подбородку.

Когда он заиграл одну из тех мелодий, что Заза слушала с наслаждением каждый раз на протяжении уже десяти лет, она едва сдержала слезы. Эта музыка заставляла сжиматься ее сердце, и она знала, как дорога эта мелодия профессору, и месье Дюмон вкладывал в исполнение всю свою душу.

Манера его игры отличалась от современного исполнения молодых самоуверенных профессионалов, в ней чувствовался почерк настоящего мастера, и поэтому в кафе при первых же звуках скрипки воцарилась чуткая тишина.

Эта тишина была самой высшей похвалой замечательному артисту.

И когда прозвучали последние ноты и профессор опустил скрипку, тишина в кафе еще длилась некоторое время, потому что люди, слушавшие его игру, не смогли так быстро вернуться из прекраснейшего мира, в который погрузила их эта музыка.

Потом аплодисменты грянули, словно весенняя гроза, бокалы наполнились вином, и все руки поднялись в едином порыве, когда был провозглашен тост в честь старого учителя Заза.

— Вы величайший музыкант на свете! — произнес кто-то.

Морщинистое лицо профессора засветилось от счастья. Сколько бы славы ни выпало на его долю в прежней жизни, но этот последний концерт в обществе друзей ему самому доставил несказанное удовольствие.

Все были в восторге, лишь только на лице Эмиля Пужье блуждала саркастическая усмешка.

Заза обратила на это внимание и не без оснований ожидала, что он способен испортить всем этот подлинный праздник искусства. Он только усмехался и хранил молчание, пытаясь этим привлечь к себе внимание.

— А как насчет тебя, Эмиль? Чем ты одаришь нас сегодня? — спросили его.

Всем была известна его репутация человека, который всегда хочет быть на первых ролях. Поэтому, затаив дыхание, присутствующие ждали от него ответа.

Он выдержал многозначительную паузу, затем произнес:

— Я уверен, что вы все помните Равашоля.

— Да! Да! — с энтузиазмом отозвались многие из собравшихся.

— Прежде чем его казнили два года тому назад, — продолжал Эмиль Пужье, — он разрешил использовать свое имя в самой знаменитой песне, которую когда-либо сложило человечество. Это песня называется «Краманьола», та самая «Са Ира»— священный гимн нашей великой революции.

Тут он поднялся из-за стола, положил руку на плечо профессора, а музыкант, уже догадываясь, что предстоит, снова взялся за скрипку.

Эмиль Пужье запел, а профессор начал аккомпанировать ему.

В память о Равашоле мы все

Споем «Са Ира», «Са Ира»!

Аристократов на фонарь,

А буржуа в клочки и в мусор!

Да здравствует всемирный взрыв,

И это будет лучшим памятником Равашолю.

Этих куплетов Заза никогда не слышала раньше, сидя в стенах дворца, но про «Краманьолу» она знала, потому что ее отец, опасавшийся революционного взрыва, внес знаменитую песню в список запретных музыкальных произведений, которые никогда не должны были исполняться в Мелхаузене.

Когда Эмиль Пужье закончил и вновь опустился на стул, аплодисменты были столь же бурными, как и после нежной мелодии, исполненной профессором.

Как всегда бывает после взрыва эмоций, все заговорили разом. Но Эмиль Пужье явно возымел желание преобладать над всеми и, повысив голос, заставил присутствующих слушать лишь только его одного.

Удивительно, что человечек столь невыразительной наружности обладал таким ораторским талантом. Чеканные фразы, которые он бросал, и мощный голос его сотрясали сводчатый потолок прокуренного кафе.

Пьер, встав из-за стола, приблизился к Заза, склонился над ней и шепнул ей на ухо:

— По-моему, наступил самый подходящий момент, чтобы удрать отсюда. Я удалюсь первым, а вы подождите пару минут и последуйте за мной. Встретимся в вестибюле отеля возле стойки портье.

Заза вспомнила, что он обещал сегодня вечером отвести ее на танцы, и сердце ее радостно забилось в предвкушении этого необычного для нее развлечения. К счастью, на ней было самое легкое из ее платьев, взятых ею с собой из дворца, так что ей не надо было подниматься наверх для переодевания.

На какой-то момент она пожалела, что Пьер не увидит ее никогда в одном из прекрасных бальных туалетов, стоящих целое состояние, и которые без толку хранились в сундуках в Мелхаузене, потому что балы во дворце устраивались только по большим праздникам, что случалось весьма редко.

За все время, с тех пор как ей разрешили присутствовать на балах, Заза имела возможность одеться в бальное платье всего несколько раз. Конечно, если б Пьер увидел ее в таком наряде, он был бы ошеломлен, но как она смогла бы объяснить ему, откуда у нее столь дорогостоящий туалет.

Нет уж, лучше быть одетой так, как она сейчас. Да и появиться в обществе простых людей на танцах в придворном бальном одеянии было бы, пожалуй, чересчур вызывающим поступком. Ей надо продолжать играть роль скромной и ограниченной в средствах племянницы учителя музыки.

Разумеется, она могла придумать для Пьера какую-нибудь фантастическую историю, будто отец ее — брат профессора Дюмона — был удачливым дельцом, сколотившим свое богатство на строительстве железных дорог или торговле оружием.

При мысли об оружии, случайно возникшей в ее мозгу, Заза поежилась. С первого же дня их приезда в Париж, речь только и шла вокруг об оружии, о бомбах, о том, сколько людей было убито при покушении и сколько казнено.

Для девушки, подобной Заза, воспитанной в тепличной атмосфере герцогского дворца, все это было на редкость волнительно и неприятно. И особенно пугали ее яростные изречения собеседников профессора за столом в кафе «Де Шамс», а Эмиль Пужье вообще показался ей кровожадным чудовищем.

Хотя, впрочем, здравый смысл подсказывал ей, что таковым «чудовищем» он является только на словах, потому что анархизм вошел в моду, и он зарабатывает на этом себе популярность и, наверное, неплохие деньги.

«Профессор не должен больше связываться с подобными людьми, — твердила она сама себе. — Он слишком доверчив, слишком восторженно воспринимает мир, и ему нечего делать в компании таких типов, как Эмиль Пужье».

Эмиль Пужье как раз стукнул кулаком по столу, призывая окружающих слушать его, и, так как все присутствующие устремили на признанного вождя внимательные взоры, Заза удалось покинуть общество незамеченной.

Пьер ждал ее в вестибюле, и его улыбка мгновенно согрела девушку. Он взял ее под руку, и словно электрический ток тут же пронизал все его тело. Ей так хотелось приникнуть к нему, склонить голову на его плечо.

— Никто не поинтересовался, куда мы отправились? — спросил Пьер.

— Никому до меня, по-моему, не было дела, — ответила Заза. — Они все слушали, разинув рты, этого противного Эмиля Пужье. Я же была им неинтересна.

— Зато вы очень интересны мне, — приблизив губы к ее уху, прошептал Пьер и увлек девушку к выходу.

— А как быть с дядюшкой Франсуа? — спросила она. — Ведь он же еще не может ходить самостоятельно?

— Все улажено, — успокоил ее Пьер. — Привратник и портье согласились доставить его в кровать, когда он почувствует себя усталым. Я думаю, что это произойдет примерно через час. Какие бы жаркие споры ни возникли в кафе, они появятся точно в назначенное время и поднимут профессора наверх, несмотря на все возражения собравшихся.

Заза улыбнулась.

— Они так стараются друг перед другом продемонстрировать свою агрессивность.

— Я бы хотел надеяться, что это всего лишь спектакль.

— Я тоже бы этого хотела, — согласилась девушка. Швейцар у подъезда отеля услужливо подозвал для них экипаж, и они уселись рядышком на мягкое сиденье коляски.

Едва лишь возница тронул с места лошадей, как Пьер потянулся губами к ее губам. Поцелуй возбудил в ней уже знакомое восхитительное чувство. Как будто она покинула землю и очутилась в раю.

— Я люблю вас, — сказал Пьер. — Каждое мгновение, проведенное вдали от вас, становится для меня мучительным. Минуты тянутся, как часы, а часы становятся веками. И когда вы появляетесь передо мной, то кажетесь мне еще более красивой, чем накануне.

— И для меня тоже время тянется бесконечно долго, когда мы в разлуке, — смущенно подтвердила Заза. — Но…

— Что вы хотели сказать, моя любимая?

— Все-таки мне страшно.

— Чего вы боитесь?

— Мне страшно, что мой дядя общается с таким человеком, как месье Пужье.

— Да, он весьма неприятный тип, — согласился Пьер. — Я очень удивился, узнав, что его пригласили в кафе на встречу с профессором.

— Никто его не приглашал, — поспешно возразила Заза.

— Вы в этом уверены? — с сомнением произнес Пьер.

— Абсолютно уверена, — сказала Заза. — Я была в номере дяди, когда тот самый человек — Лорен, который мне тоже очень не нравится, сообщил ему, что Эмиль Пужье выразил желание встретиться с ним.

Она сделала паузу, потом продолжила:

— Он представил это так, что для них всех появление знаменитого журналиста на их собрании в кафе будет большой честью. И мой дядюшка по наивности тоже почувствовал себя польщенным. Я не ожидала, однако, что столь известная личность может на поверку оказаться таким кровожадным агитатором.

Пьер ответил не сразу.

— Пужье уже успел наделать много вреда, — наконец заговорил он. — И правительство из-за таких людей, как он, часто обрушивает удары на весьма приличные газеты, а такой негодяй всегда выходит сухим из воды. Ему все сходит с рук, даже самая беззастенчивая пропаганда насилия. Он призывает рабочих разрушать фабрики, строить баррикады и уничтожать государственных служащих. По его мнению, государство вообще должно перестать существовать.

— Неужели это может произойти? — испуганно спросила Заза.

— Революции неоднократно возникали во Франции. Самая первая была и самой кровавой.

— Это было более ста лет тому назад. Эмиль Пужье напомнил нам сегодня о ней.

— Лозунги тогда были те же самые — убивать, разрушать, сметать все на своем пути. Заза вцепилась в руку Пьера.

— Как это страшно!

— Вам нечего бояться, ведь я рядом. Я позабочусь о вас. Это обещание вырвалось у него сразу же, против воли, а потом он добавил уже обдуманно:

— Я найду способы, как защитить вас, Заза.

— О каких способах вы говорите? — встревожилась Заза.

Пьер не ответил, но затем, увидев, что ее любопытство не удовлетворено, пояснил:

— Я просто неудачно выразился. Я хотел сказать о своем желании защитить вас.

Заза почувствовала, что он неискренен с ней, но времени выяснить, в чем тут дело, у нее не было, так как в этот момент коляска замедлила ход и Пьер объявил:

— Вот мы и прибыли!

Они спустились с подножки экипажа и после того, как Пьер расплатился с возницей, вошли в кафе-шантан под названием «Сады Парижа».

Заза сразу же почувствовала, что Пьер привел ее совсем не в то место, о котором она читала в книгах. Вряд ли здесь собиралось на танцы то простонародье, о котором писали французские романисты. Публика здесь была более изысканной, чем в столь любимом ее учителем кафе «Де Шамс».

Им отвели столик на веранде под сенью деревьев, поодаль от площадки, предназначенной для танцев. Это было уютное местечко, освещенное мягким светом, и воздух вокруг был напоен ароматом цветов, распускающихся в садах которых было так много в центре Парижа.