Вектор атаки Филенко Евгений
– Не забывайте, что мой гражданский чин в табели о рангах существенно выше вашего воинского звания.
– Как вы понимаете, церрег не только нас уравнивает, но и дает мне изрядное преимущество.
– Не спорю, личный знак высокопоставленной особы снабжает вас исключительными полномочиями, но не правом на исключительную дерзость…
– Дерзость? Я всего лишь подстегиваю нашу беседу, чтобы не топтаться на месте попусту. – Мичман привстал в кресле, подался вперед и навис над столом. – Что-то не так? Проявляю неуважение? Можете потребовать удовлетворения. Суд справедливости и силы никто еще не отменял.
Лицо старшего инспектора окаменело. «А ведь он и впрямь готов бросить мне вызов, – быстро понял мичман. – Было бы забавно… хотя и не ко времени. Да и как оно все еще обернется! Может быть, потом как-нибудь… когда я стану посвободнее». И он благоразумно поспешил понизить градус возникшего напряжения:
– Но ведь у вас нет намерения воспрепятствовать выполнению особо важного задания?
– Что это значит? – спросил старший инспектор, хмурясь.
– Лишь то, что вы сейчас изложите мне все подробности одного инцидента трехдневной давности. Напомню: вы задержали – с применением, кстати, чрезмерной силы! – молодого эхайнского аристократа из рода Тиллантарн…
Старший инспектор потупил взор.
– Намерений нанести ущерб чести и достоинству высокородной персоны не было, – буркнул он. – Нет нужды вам объяснять: живем на фронтире. Приходится пребывать в постоянной готовности к провокациям и попыткам инфильтрации резидентуры потенциального противника…
– Юнец представлял явную угрозу интересам и безопасности Эхайнора? – спросил Нунгатау с легкой иронией.
– Он вел себя необычно.
– В чем это выражалось? Он был одет в лепестки цветов и плети лиан? С трудом изъяснялся? Стрелял из скерна по люстрам?
– Да вы поэт, мичман, – сказал старший инспектор. – Одет был не в лепестки, хотя и странновато. По люстрам не стрелял за неимением подходящего оружия. Но говорил с неустановленным акцентом, неверно подбирал слова и выглядел дезориентированным.
– И это дало вам основания подозревать в нем шпиона этелекхов? – уточнил Нунгатау.
– По долгу службы я обязан по всякому сомнительному случаю учинять надлежащее дознание. С тем, чтобы пресечь саму возможность…
– Дайте сообразить, – прервал его мичман. – Все задержанные вами шпионы вели себя подобным образом?
Он понимал, что далеко отклоняется от цели допроса, но ничего не мог с собой поделать. Просто не мог упустить случая поквитаться хотя бы с одним идиотом старше себя по возрасту, должности и званию. Пускай даже и при помощи заветного церрега.
– Гм… к счастью, на вверенном мне объекте еще ни один шпион не появлялся.
– Любопытно мне знать, что же их удерживает? Весть о том, что службу безопасности здесь возглавляет лично старший инспектор… э-э?..
– Итарну Рунтунк Имсантуарн, к вашим услугам, – мрачно сказал тот.
– И вы серьезно полагаете, старший испектор Имсантуарн, что всякий этелекх, решив прокрасться на территорию Черной Руки Эхайнора с недобрыми намерениями, оденется клоуном, станет трындеть со смешным акцентом, путать падежи и палить по люстрам?
– Дались вам эти люстры! – сказал старший инспектор с раздражением.
– Этелекхи не глупее нас с вами, – промолвил мичман с мстительным наслаждением. – И уж вам они точно дадут изрядную фору. Будь все иначе, вы уже давно заведовали бы вышибалами в какой-нибудь зачуханной хабаренина Маудзариэне. А этелекхи подбирали бы объедки на заднем дворе. Вы ведь знаете, как называется метрополия этелекхов?
– Она называется «Земля», – сказал Имсантуарн. – Самим этелекхам и невдомек, что мы обозначаем их мир эхайнским астронимом «Маудзариэн». Кстати, я слыхал, что наши миры они называют правильно.
– И к чему я веду, старший инспектор?
– К чему же? – не понял тот.
– Например, к тому, что к аннексии наших территорий они готовятся не в пример более серьезно, нежели вы – к их незваным визитам. Так вот, касаясь их умственных достоинств: настоящий шпион этелекхов будет выглядеть, вести себя и говорить в точности как эхайн. Как мы с вами, а то и почище. Он просквозит мимо вас, и вы даже глаз в его сторону не скосите. Он будет шексязитьсяу вас в офисе, вертя на пальце тартег… или церрег… (Мичман сознавал, что его заносит, но остановиться уже не мог.) А вы будете сидеть напротив него вот так, как сейчас сидите передо мной, и лепетать какую-нибудь подобострастную чушь. Странно, что я, полевой унтер, должен объяснять эту простую истину вам – эксперту, профессионалу…
– По всему видно было, что это не шпион, – пробормотал старший инспектор, покорно проглотив все пущенные в его адрес оскорбления.
– Конечно, не шпион! – подтвердил мичман со злорадством. – Самый последний мисхазер,подорвавши штакет с зузырягом, будет выглядеть дезориентированным и неверно подбирать слова, а уж нарядится так, что охренеешь… Зачем было в него стрелять? Он оказывал сопротивление?
– Это была ошибка. Молодой человек желал продемонстрировать нам имеющееся у него холодное оружие… довольно безобидное, как выяснилось впоследствии, скорее декоративного свойства, нежели пригодное для употребления в боевых целях… а может быть, собирался предъявить нам тартег. Мы не касались этой темы в ходе последующего допроса…
– Коли парень явно не в себе, так чем глушить его на месте, не лучше ли было вызвать доктора?
– Мы и вызвали. Позже.
– Ну еще бы… О чем вы с ним говорили, когда он пришел в себя?
– О целях визита. О том, откуда он прибыл и куда намерен следовать дальше. Не скрою, я пытался уличить его в несообразностях…
– …и разоблачить как важного шпиона этелекхов, – покивал мичман. – Кем же ему еще быть! Не душевнобольным же, в конце концов. Или, что не в пример обиднее, оббацаным гнячкой и прочими веселыми растениями! За безобидного психа по служебной лестнице не продвинут и внеочередного звания не дадут… Так что там у него было не так с тартегом?
– С тартегом у юноши все было в полном порядке. Очень древний и прекрасно изготовленный тартег, и он безусловно принадлежал своему владельцу, а не был им похищен либо позаимствован на время. Вы, верно, знаете, как это проверяется…
– Знаю, – сказал Нунгатау. – Итак, вы в замешательстве понимаете, что только что шмортанулиобладателя тартега, и не простого тартега, а очень древнего и влиятельного. И чувствуете, как на вашей заднице сходятся прицелы самого серьезного оружия, какое только способны себе вообразить. Какую глупость вы предприняли в качестве следующего своего шага?
– Я уже устал выслушивать оскорбления, – поморщился старший инспектор. – Что, если я прямо сейчас шлепну вас из личного скерна?
– У вас будут неприятности. Большие неприятности от самых влиятельных персон, уж будьте покойны.
– Разве могут мои неприятности сравниться с вашими? Допустим, меня разжалуют и сошлют на какой-нибудь Троктарк. А вас упакуют в черный пластиковый мешок и вскорости пустят на переработку…
– Наберитесь терпения, – пожал плечами Нунгатау. – Я не девочка, любезностям не обучен, делаю свою работу грубовато. То есть не так изящно, как вы привыкли. Ну так вас и не часто допрашивают, старший инспектор. Зато теперь на своей холке поймете, каково было тому парню с тартегом, когда вы принялись задавать ему неприятные вопросы… грубо и неизящно.
Старший инспектор побагровел.
– Возможно, вы правы, – сказал он. – Но я старался быть деликатным, насколько возможно в сложившейся ситуации. Наша беседа…
– Допрос, – безжалостно поправил мичман.
– Ну хорошо, допрос… он затянулся сверх всяких приличий. Парень все время терял сознание.
– Куда ему сошлось залпом из парализатора?
– Вроде бы штатно, в правое плечо – чтобы вывести из строя боевую правую руку. Доктор сказал, что парализующий эффект прошел без последствий. Причиной обмороков было что-то иное. Какая-то реакция психосоматического типа, если я ничего не путаю. Юноша отключался без видимых причин трижды за небольшое время.
– Я могу поговорить с доктором?
– Можете. Когда он вернется из Майртэнтэ. Это поселение ссыльных каторжан, и оно…
– Я знаю, что такое Майртэнтэ, – сказал мичман. – И знаю, что оно у демона-антинома в заднице. И что с вашим доктором нельзя будет связаться, пока он не закончит там все свои дела. Проклятие, здесь что – один доктор на весь континент?
– Выездной осмотр контингента, – равнодушно пояснил старший инспектор. – Туда отправилась сборная бригада медиков, из числа опытных специалистов, имеющих опыт общения с каторжанами. Если все пройдет благополучно, доктор вернется в конце декады. А если не слишком… то можете рассчитывать на осмотр его останков.
– Вы чрезвычайно меня ободрили, – буркнул Нунгатау. – Что дальше?
– Пока юноша валялся в очередной отключке в лазарете, куда его доставили после инцидента, я вынужден был информировать о случившемся капитан-командора Хэйхилгенташорха. Ему… как и вам… не понравилось, что по обладателю тартега стреляли из парализатора. Когда я продемонстрировал ему снимок тартега, недовольство капитан-командора сделалось несовместимым с нормами официального общения. («Старина капком начал орать, колотить кулаками по столу и валить тебя, псекацага, злыми солдатскими хренами», – злорадно подумал мичман.) На этом мы расстались. («Он тебя вышвырнул из кабинета и отправил стоять навытяжку в изголовье оскорбленного действием аристократа, пока тот не соизволит вернуться в сознание. А уж потом, успокоившись, сверился с Высоким родовым сводом, чтобы узнать, кому и куда адресовать униженные извинения за инцидент. И по каким-нибудь ссылкам понял, с кем имеет дело. Или обратился к какой-нибудь секретной базе данных. Или вызвал начальника гарнизонной секретной части капитана Аумиссирмарха – кстати, что с ним? последовал за капкомом в забвенную глушь? отделался каким-нибудь страшным обетом молчания? – и тот ему объяснил, как поступить, в каких терминах составить донесение и какого цвета конверт для транспортировки оного употребить. Одного только наш добрый секретчик не объяснил: какая участь ожидает капкома в тот момент, когда содержимое донесения станет известно гранд-адмиралу…») Вернувшись, я застал юношу в добром здравии и счел за благо продолжить беседу.
– Допрос, – машинально ввернул мичман.
– Это нельзя уже было назвать допросом, – возразил старший инспектор. – Мое видение ситуации изменилось. Стало очевидно, что это не агент этелекхов, а молодой человек, попавший в сложные жизненные обстоятельства. Мы мирно побеседовали и в процессе общения пришли к обоюдному согласию, что причин для его дальнейшего пребывания в лазарете, а наипаче под моим наблюдением, не существует.
– И вы его отпустили, – промолвил мичман.
– Да, – подтвердил Имсантуарн. – Я его отпустил. Если быть точным, я простился и оставил его на попечение медицинского персонала. Как мне доложили позднее, янрирр Тиллантарн недолго задержался в лазарете после моего ухода.
– В чем выразилось упомянутое вами «обоюдное согласие»?
– Я не помню в подробностях. Возможно, он выразил желание покинуть лазарет. И я не нашелся, что возразить.
– Разве капитан-командор не потребовал от вас держать молодого человека под строжайшим присмотром?
– Потребовал, – сказал старший инспектор. – Но в ходе беседы я счел разумным нарушить это требование. В конце концов, я не обязан подчиняться гарнизонному начальству.
«Любопытно, как тебе это сошло с рук», – подумал Нунгатау.
– Я удовлетворил ваше любопытство, мичман? – спросил старший инспектор.
– Слегка, – сказал тот. – На шлаперик.
«Ничего от тебя больше не добиться, олух несчастный. Изволите видеть – обоюдное согласие!»
– Тогда и я хотел бы задать вопрос, – промолвил старший инспектор. – Кто был этот юноша? Из-за чего, собственно, такая суета?
«Так я тебе и сказал!»
– Молодой аристократ с нездоровой тягой к приключениям. Его потеряли родные и близкие.
– Если вам представится такая возможность, – сказал старший инспектор, выпрямившись во весь рост и преисполнившись значительности, – прошу уведомить старейшин рода, что не имел в виду нанести оскорбление их достойному отпрыску, а всего лишь исполнял служебный долг в меру своего умения и понимания оного.
– Уж доведу, будьте покойны, – обещал Нунгатау. – Уж так доведу, что… Но не расслабляйтесь: ничего еще не закончилось. И было бы очень неплохо с вашей стороны, если этот высокородный юнец вдруг обнаружится в пределах досягаемости, уважительно и в то же время непреклонно поумерить его прыть. Не забыв при этом известить меня.
Старший инспектор вдруг усмехнулся. Затем сел, непринужденно откинулся в кресле и посмотрел на мичмана, как на докучливого шута.
– Основания? – спросил он.
– Что вы имеете в виду? – опешил Нунгатау.
– Буквально следующее, мичман. Я хотел бы знать, на каком основании я вдруг должен ограничить свободу передвижения столь высокородной особы.
– Гм… однажды вы уже пытались это сделать.
– И в любой инстанции с готовностью признаю свою ошибку. Впредь намерен подобного превышения своих полномочий всячески избегать. Либо же… – Имсантуарн перегнулся через стол и приблизил сделавшуюся вдруг лукавой физиономию к мичману. – Либо же вы назовете мне обвинения, выдвинутые против юного Тиллантарна. Учитывая его родовое древо, таковые обвинения должны быть более чем серьезными.
– Похоже, в вас наконец проснулся законник, – с сарказмом промолвил Нунгатау.
– Он всегда во мне был, – ответил старший инспектор. – Законы, уставы, кодексы – это единственное, что спасает Эхайнор от саморазрушения. Не будь законов, не следуй мы их духу и букве, ни один эхайн не дожил бы и до Великого Самопознания.
– Да вы еще и буквоед, старший инспектор.
– А вы, мичман… впрочем, как и все кхэри… вы никогда не относились к установленному порядку с должным уважением. Поэтому вы до сих пор остаетесь дикарями, играющими в цивилизацию, и мичманские нашивки – предел вашей карьеры.
– Не пытайтесь меня раскачать. Вам это не понравится.
– Я просто хочу напомнить вам, что вы, даже принимая во внимание церрег, которым вы тычете во все стороны, действуете цинично и беззаконно. Чем отнимать мое время, не лучше ли вам озаботиться эдиктом на задержание Тиллантарна, причем в письменном виде, в надлежащем оформлении и со всеми необходимыми подписями? Гранд-адмиралы приходят и уходят, а Высокий родовой свод остается…
Так удачно складывался разговор. Так приятно было сознавать собственную неуязвимость и превосходство! И вдруг все переменилось. То есть вернулось в обычную колею. Мичман-сарконтир снова стал пыльным унтером, чье место в степи, а не в приличном месте, а старший инспектор – старшим инспектором, как ему и полагается по должности, высокомерным и властным ублюдком. «Где я перегнул? – лихорадочно соображал мичман. – Где хватанул лишку?! Вот ведь как бывает, когда на ровном грунте возомнишь о себе невесть что, и вдруг – стоймя, с макушечкой! – в яму с дерьмом…»
– Опасаетесь мести старших Тиллантарнов? – прошипел он. – Напрасно. Они далеко, пока еще соберутся в дорогу, а гранд-адмирал близко.
– Разве он изменил своим суверериям и отважился-таки покинуть стены замка Плонгорн? – с неприкрытой уже издевкой осведомился старший инспектор.
Это было открытое оскорбление. О тяготевшем над гранд-адмиралом Вьюргахиххом зловещем пророчестве ходили слухи, все дивились тому значению, которое столь высокопоставленный офицер и безусловно образованный эхайн придавал словам какой-то гадалки, кто-то относился к этому с пониманием, кто-то с юмором, а кто и с насмешкой… вот как сейчас. И хотя оскорбление не задевало чести самого мичмана, тем не менее, в силу установившихся между ним и гранд-адмиралом особых отношений, требовало достойной отповеди. Подходящих ситуации слов у мичмана не сыскалось, и он потянулся за скерном.
За дверью послышался шум, раздались недовольные голоса, а затем в помещение ввалилась разношерстная толпа. Впереди, раскинув руки, пятился рядовой Юлфедкерк и орал: «Не велено! Сдайте назад, пиявки болотные!» Прямо на него, покрикивая: «Сейчас я тебе сдам, скорпион недотоптанный!» – перли громадные и весьма недовольные возникшим препятствием оперативники службы безопасности, числом трое, в густо-синих куртках с закатанными рукавами и с парализаторами наперевес. Хоть и не боевое оружие вроде скерна, а тоже приятного мало… Позади всех маячили головы сержанта Аунгу и ефрейтора Бангатахха, причем сержант зазывно махал руками в том смысле, что: «Янрирр мичман, благоволите на выход, они ждать не станут!..» – а ефрейтор даже подпрыгивал, надеясь быть замеченным из-за широких спин оперативников.
– Извинения просим, янрирр старший инспектор, – угрюмо сказал один из густо-синих, – но что здесь делают эти скорпионы?
– Если мы их сейчас положим мордами к полу, а потом укатаем в холодную до выяснения, – прогрохотал другой, – это будет уместно?
– Более чем уместно, дети мои, – ответствовал Имсантуарн, украсив голос самыми благостными интонациями. – Но мичман и его люди нас покидают, не станем их задерживать.
– А я бы задержал, – буркнул оперативник. – То есть не просто задержал бы, а скерны поотнимал бы и употребил к стыду и унижению янрирров скорпионов, даром что прицелы не отстегнуты…
– Желаю здравствовать, старший инспектор, – сказал Нунгатау ласково. – Очень надеюсь на скорую встречу при более располагающих к душевной беседе обстоятельствах.
– Ваш покорный слуга, – не запозднился тот. – Эдикт не забудьте. А то, не ровен час, юный Тиллантарн решит воспользоваться услугами космопорта «Анаптинувика-Эллеск», так ему препятствий к перемещениям никто чинить не станет.
Нунгатау промолчал, нырнул под руку Юлфедкерка и буром попер на живую стену. Уткнувшись носом в грубую синюю ткань, поднял глаза и спросил с угрозой: «Ну?» На что последовал ответ в самом свирепом и вызывающем тоне: «В рыло ткну!» – «Пропустить!» – распорядился из глубины офиса старший инспектор, и оперативник, всем своим видом демонстрируя надежду на продолжение разборки, отступил на полшага. «За мной», – бросил мичман и устремился на двор.
Пройдя несколько шагов, он вдруг развернулся и пихнул рядового Юлфедкерка в грудь обоими кулаками.
– Я что тебе велел делать, рыбий пузырь, грунтоед, мисхазер, мать твоя гусеница?
– Никого не пускать, – ответил тот, потупясь. – Вы, кажется, не заметили, янрирр мичман: их было трое, и еще трое ошивались в коридоре…
– За каким демоном мне нужны такие помощники? – спросил мичман в пространство. – Уж лучше бы я отправился сюда один. По крайней мере, рассчитывал бы только на себя.
– Виноват, янрирр мичман.
– Зачем солдату боевое оружие, если он стесняется пустить его в ход? Что там было у этих дерьмодавов – цкунги? Чесалки для яиц. Я этими цацками лечусь от судорог в икрах. А у тебя что было, солдат? Скерн! То есть отменная горелка для разведения огня под адскими сотейниками…
– Больше не повторится, янрирр мичман, – равнодушно бубнил рядовой без тени раскаяния на бледной роже.
– Разрешите обратиться, – встрял сержант Аунгу, которого, в общем, никто ни о чем не спрашивал.
– Молчать, Аунгу!
– Наша задача, янрирр мичман, состоит в том, – упрямо сказал сержант, – чтобы найти и доставить по назначению некую персону мужского, как представляется, пола, а не вступать в огневой контакт со всеми подвернувшимися под горячую руку псекацагами. Да хранят нас Стихии, но это игра с неясным исходом. Не скрою, мы в состоянии раскочегарить адские печки, но и патрульные не из грунта выкопаны и не из дерьма слеплены. Отсюда вывод: может сложиться и так и эдак, а вернее всего, перепадет всем и от щедрой души. То есть команда окажется выведена из строя частично или полностью, после чего воспоследуют разбирательства и прочие непредусмотренные нашими планами траты времени, потеря темпа и ущемление в маневре. Что, не так разве? Еще добавлю, что обращать эхайнское боевое оружие против эхайнов недостойно и недопустимо. Вам не следует требовать от Юлфы исполнения преступных приказов.
– Это я буду здесь решать, что преступно, а что нет, сержант! – рявкнул Нунгатау. – И если сочту необходимым, с легкостью шлепну и вас. Соответствующий опыт у меня имеется…
– Не сомневаюсь, янрирр мичман. Вы настоящий кхэри…
– От кхэри слышу!
Сержант Бангатахх, все это время торчавший в сторонке не у дел, вдруг расхохотался. На него посмотрели как на идиота. Первым не выдержал и зафыркал рядовой, затем прыснул сержант. «Чего это я раздухарился», – подумал мичман, изо всех сил сохраняя свирепое выражение лица.
– Есть что доложить? – спросил он. – Или вы, покуда я за всех отдувался, дурью маялись и курили самую гнусную траву, какую только надыбали на этой планетке?
– Для вас, янрирр мичман, у меня всегда найдется пара словечек, – осклабился сержант Аунгу. – Начну с патрульных, не возражаете?
Последняя партия
– У меня сегодня прекрасное настроение, – сказал капитан Ктелларн. – Не пойму, по какой причине. Но хочется распространять вокруг себя свет и всем делать добро.
– Вот как? – усмехнулся Оберт. – Хотите я подскажу вам, как сублимироваться?
– Дайте угадать. Сейчас вы предложите мне доставить вас домой.
– С вами становится неинтересно. Не то вы научились читать мысли, не то я делаюсь недопустимо предсказуем.
– Забыли третий вариант: вам не хватает полета фантазии. С годами она иссякла, а может быть, всегда была довольно скудна. Все ваши помыслы сводятся к одной идее фикс. Согласитесь, это серьезно облегчает мою задачу.
– Тогда уж и четвертый вариант. Гляжу я на вас, здоровенного, довольного собой и жизнью, сытого и благополучного эхайна, а про себя думаю: ну что с него взять? Что он способен предложить мне, с моим богатым внутренним миром, с моей исторической памятью, где, между прочим, хранится и непреложный факт, что когда-то, очень давно, мы, люди, надрали этим громилам задницу.
– Вам не удастся меня разозлить. Во-первых, времена изменились, и это именно вы сидите у меня в стеклянной коробочке, как экзотическое насекомое, а не я у вас в желудке. А во-вторых, как я уже говорил, у меня замечательное настроение, состояние умиротворения и гармонии, что случается крайне редко.
– Сгораю от любопытства, чем это ваше удивительное состояние чревато?
Ктелларн разжал громадную ладонь и выкатил на столик два кристалла.
– Что это? – спросил Оберт.
– Понятия не имею. Какие-то новости. Какой-то молодежный сериал. Ваша молодежь будет счастлива. Вы же знаете, я редко интересуюсь содержимым того, чем компетентные службы обычно утоляют ваш сенсорный голод.
– Я знаю только то, что вы лицемерите. И делаете это с трогательной наивностью и верой в собственный дар убеждения.
– Какой вы нынче злоречивый, – сказал Ктелларн укоризненно. – Отчего бы?
– Накопилась усталость. За столько-то лет… Белыми, как всегда?
– Вы же знаете, черными против вас у меня нет ни единого шанса. Я еще только двину королевскую пешку, а половины моих фигур как не бывало.
– Попытайтесь разнообразия ради сменить дебют. Изумите меня. Сколько можно разыгрывать одну и ту же испанскую партию?
– Ничего не могу с собой поделать. Мой король чувствует себя некомфортно, если перед ним нет пространства для маневра.
– Вы путаете пространство для маневра с голой задницей. Вашему королю комфортно без штанов перед моими слонами? Ну да как угодно… Ваш ход, янрирр.
Оберт с усмешкой наблюдал, как Ктелларн исполняет непременную в начале партии мимическую прелюдию: морщит лоб, шевелит губами, теребит правое ухо.
– Отчего вы не предложите мне однажды сыграть в какую-нибудь эхайнскую игру? – спросил он. – Ведь у эхайнов есть игры?
– Разумеется, – рассеянно промолвил капитан. – Не думаю, что они придутся вам по вкусу. Чересчур… гм… суровы. И зачастую оканчиваются смертью проигравшего. – Он оторвал взгляд от доски и посмотрел Оберту в глаза. – Не в кости же мне с вами играть!
– И то верно. Слишком мало логики, слишком много физики.
– Вы ни разу не говорили, чем занимались дома. Я имею в виду – в том мире, который раньше был вашим домом.
– Так… разными пустяками.
– Неразвитая мускулатура… бледная кожа… скудная мимика… Много лежали?
– Кто же работает лежа! Хотя… не стану спорить: лежа иногда лучше думается.
– Вы не похожи на серьезного мыслителя. Для философа вы чересчур поверхностны.
– А для офицера вы чересчур наблюдательны.
– Я военный психолог. К сожалению, не слишком компетентный и… гм… не самый удачливый. Академическое образование не всегда служит залогом профессиональной карьеры.
– Кому вы рассказываете…
– Я не снискал лавров там, куда был направлен. Не достиг высот в науке, не добился уважения подчиненных. То, что я прозябаю в вашем обществе – почетная, хотя и малоперспективная ссылка…
– Что это с вами нынче, капитан? Вы никогда не были столь откровенны!
– Говорю же вам: прекрасное настроение. А вы сейчас начнете мне его портить своими победами…
– Как психолог, даже военный… даже неудавшийся… вы давно должны сами себе дать ответ, почему я всегда выигрываю.
– С этим просто. Вы холодны, расчетливы. Несмотря на то что находитесь на вражеской территории, всегда леденяще спокойны. Кстати, почему вы всегда спокойны? Небось, лелеете некие коварные замыслы?
– Ночами не сплю! – засмеялся Оберт.
– Общеизвестно: люди более психологически устойчивы, нежели эхайны. В ситуации, когда мы теряем голову от бешенства и лезем на рожон, вы хладнодушно изучаете диспозицию и размеренным шагом отправляетесь за главным призом. Не так ли случилось пятьдесят тысяч лет тому назад?..
– Вы же не питаете опасений, что однажды ночью все мы соберемся вокруг вашего лагеря и забьем вас каменными топорами, как в старые добрые времена.
– Смею надеяться, в гастрономическом аспекте мы вас не интересуем. В конце концов, вам грешно жаловаться на качество пищи…
– Вот только кофе у вас дерьмовый.
– Это вообще не кофе, если вы не знали. И, коли уж на то пошло, сей факт не стоит того, чтобы сызнова разыгрывать здесь репризы эпохи среднего палеолита… Однако же поставим вопрос иначе: почему я всегда проигрываю?
– Потому что вы не умеете этого делать. Для вас каждая игра словно смертельный поединок, от которого зависит все на свете. Для меня же с одним поражением жизнь не заканчивается. Я отнесусь к нему с философским спокойствием и подготовлюсь к следующей партии более тщательно. В конце концов, это всего лишь игра.
– Люди, – сказал Ктелларн с непонятной усмешкой. – Вы можете себе позволить проигрывать. Ваш век долог. А мы, эхайны, живем недолго. Часто наш срок отмерен длиной клинка противника на поле Справедливости и Силы. Поэтому каждая партия для меня решающая, любая игра – поединок со смертью…
Когда спустя час с небольшим эхайн, содрогаясь от трудно сдерживаемого негодования, проигравшийся в пух и прах, подчеркнуто аккуратно закрыл за собой дверь, Оберт смахнул оба кристаллика себе в ладонь. Подошел к жерлу утилизатора. «Они ведь больше не понадобятся, верно? – подумал Оберт, стараясь быть спокойным. – Мне даже не слишком интересно, что там было. Игры закончились, коварные замыслы взлелеяны. Дело за малым: за каменным топором».
…Спустя мгновение он понял: ни черта подобного, все это лишь неуклюжая поза и пижонство, на самом деле ему невыносимо интересно, что хранят эти несчастные кристаллики, и, конечно же, он их не выбросит, а изучит содержимое со всем вниманием, на какое только способен, потому что воля ваша, господа и янрирры, но информацией приличные люди отродясь не разбрасывались и впредь не намерены…
Дези отправляется в поход
Дези Вифстранд явилась в пассажирский терминал космопорта Стокгольм – Спонга точно в назначенный час. На сей раз она избрала для себя облик любопытной девчонки-подростка, впервые в жизни отправляющейся из дому в дальнее путешествие, сулящее массу новых впечатлений и нестрашных приключений. Наряд ее состоял из искусно потертых в нужных местах джинсовых капри, просторной ковбойки и гигантской шляпы, напоминающей британский колониальный шлем. Шлемом она обмахивалась, а большую походную сумку за ней тащил мрачноватый немолодой джентльмен, несколько старомодный, длинный, как колодезный журавль, в деловом костюме, в тщательно подобранном галстуке и с благородной сединой в короткой стрижке и ухоженных усах. Судя по всему, шлем был заимствован именно из его гардероба. Кратов успел выстроить в воображении лишь одну гипотезу о том, что могло связывать этих двоих, по его мнению – самую очевидную, и тут же постарался изгнать ее из головы: кто знает, вдруг эта ведьма могла не только навевать иллюзии, но и читать мысли… Нынче Дези своему прозвищу «Ледяная» никак не соответствовала, а выглядела возбужденно и с живым интересом озиралась по сторонам, между тем как ее добровольный носильщик всем своим видом выражал неудовольствие от происходящего. Завидя Кратова, Дези кинулась ему навстречу так резво и радостно, словно собиралась повиснуть на шее. «Было бы неплохо», – мечтательно подумал Кратов и немедленно устыдился своего неподобающего любострастия.
– Как мило, что вы не опоздали! – воскликнула Дези. – Я могла заблудиться.
– С моей стороны было бы бесчестно поставить вас в такое положение, – сказал тот. – Ведь вы даже не представляете, куда мы отправляемся.
– Я готова ко всему! – объявила Дези и показала взглядом на сумку.
– Такое количество багажа нам вряд ли понадобится.
– Но это лишь малая часть вещей этого мира, без каких я не мыслю своего существования!
– Позвольте мне, – сказал Кратов и отобрал сумку у джентльмена.
Тот с явным облегчением избавился от ноши и принялся украдкой разминать ладони.
– Кажется, я вас не представила, – встрепенулась Дези. – Доктор Константин Кратов… инженер Отто Андерссон, мой отец.
«Ах вот оно что», – подумал Кратов и укорил себя за непонимание женской природы.
– Я очень беспокоюсь, – сказал инженер Андерссон значительным голосом. – Дезидерия нечасто покидает дом, не говоря уж о пределах Земли…
– Будем честны, папа, – сказала Дези. – Пределы Земли я покидаю впервые в жизни.
– Все когда-то случается впервые, – сказал Кратов. – Смею вас уверить, наш путь лежит в очень дружелюбный и красивый мир, где все опасности сведены к разумному минимуму. Обещаю, я буду очень внимательно и ответственно присматривать за фрекен Дези. – А мысленно прибавил: «Сдувать пылинки с хрустального сосуда». – У меня есть в этом вопросе значительный опыт.
– Надеюсь, там нет хищных животных, – проворчал Андерссон, которого слова Кратова не слишком убедили.
– Есть, – с готовностью сообщил тот. – Но в силу особенностей своего генезиса они не воспринимают людей как звено пищевой цепи. Достаточно соблюдать стандартные меры предосторожности, и все будет хорошо. Не гулять без присмотра старших, не пихать конечности в разверстые пасти, не тыкать палкой в нечто большое, многокрасочное и мирно загорающее на солнышке, если не знаешь его названия…
Лицо Андерссона потемнело.
– Доктор Кратов шутит, папа, – с нажимом произнесла Дези.
– Разумеется, шучу, – сказал Кратов. И едва сдержался, чтобы не присовокупить со всей искренностью: «Почти».
– Как называется планета, куда вы сопровождаете Дезидерию? – осведомился Андерссон траурным голосом.
– Сиринга, – ответил Кратов.
– Я наведу справки, – насупившись, обещал Андерссон.
Дези встала на цыпочки и поцеловала отца.
– Все будет хорошо, ты же знаешь, – сказала она. – Со мной ничего и никогда не происходит.
– Надеюсь, ты не стремишься изменить этому правилу, – проворчал Андерссон.
Дези вскинула сумку на плечо, взяла Кратова под руку и повлекла к посадочной галерее. Пройдя несколько шагов, она вдруг обернулась и послала отцу воздушный поцелуй. Глядевший до этого момента им вслед исподлобья, тот вмиг изменился в лице и расхохотался. После такого неожиданного взрыва эмоций, смущенно махнув рукой, удалился быстрым шагом.
– Что это с ним? – удивился Кратов.
– Папа наконец увидел то, чего от меня ждал все утро, – хихикнула Дези. – Маленькую послушную девочку в розовом сарафанчике и белом чепчике.
– А что вижу я? – осторожно спросил Кратов.
– Меня, сударь, и только меня, – сказала Дези, с наигранной спесью вскинув носик. – Или вы желали бы вот это?
Кратов шарахнулся.
Рядом с ним царственной походкой вышагивала сказочная принцесса с фиолетовыми волосами до полу, в шуршащем громоздком наряде с золотым шитьем и бриллиантами, в маленькой бесценной короне и с фальшивым румянцем на пухлых щеках.
Никто на них не оборачивался.
Кратов помотал головой. Несколько раз старательно моргнул. С третьей попытки ему удалось вернуть прежнюю Дези. Вернее, она вернулась сама, когда почувствовала, что ожидаемый эффект достигнут.
Он не нашел ничего более умного, как буркнуть:
– В старые добрые времена вас бы сожгли на костре.
– В старые добрые времена я бы правила миром, – беспечно возразила Ледяная Дези, в которой сейчас не ощущалось ни единого ледяного кристаллика.
Мичман Нунгатау и рыжая дева
– Поживее, сержант, – распорядился Нунгатау, – излагайте на ходу.
– Есть на ходу, – сказал сержант Аунгу и пустился излагать.
По дороге в космопорт до сведения мичмана было доведено, что псекацаги, сиречь патрульные, те самые, что недавно страстно алкали порвать спецгруппу в мелкие лоскутья, – в общем, нормальные парни, общительные и незлые. Возможно, причина столь терпимого отношения сержанта к упомянутым патрульным заключалась в гнячке, которой они с ним щедро поделились. «Подорвали мы с ними по доброму косяку… хорошая у вас тут трава, ничего не скажешь, наша против нее что солома прошлогодняя…» Ничего существенного, что могло бы дополнить картину происшедшего или сузить сектор поиска, сержант от них, впрочем, не узнал. «Ни за что бы не выстрелил, говорит, кабы намедни янрирр старший инспектор всему личному составу генеральный прозвездон не прописал за хладнодушие и утрату бдительности, а ему самому, надо думать, свое начальство перед тем навтыкало по самое спаси-сохрани…» Тартег разглядеть стрелявший толком не успел, заметил единственно, что матерый был тартег, старинный, не новодел и уж тем более не подделка из сувенирной лавки в торговых рядах. «Я, говорит, сразу смекнул, что попали мы все в деревянный переплет, и самым разумным со стороны янрирра старшего инспектора было бы каяться и лебезить, лебезить и каяться, и при первой благоприятной возможности выпустить пташку из клетки, пускай летит куда летела, и не оглядывается, и тогда, по воле создателя, может, все и устаканится… Но коли уж вы здесь, говорит, вижу, что не устаканилось…»
– А еще он мне запись инцидента разрешил скопировать, – напоследок похвалился сержант.
– Что же ты молчишь-то?! – вскипел Нунгатау.
Читать бесплатно другие книги:
