Когда вернется папа... История одного предательства Магуайр Тони

ЭЛИСОН ПИРС

в благодарность за тридцать лет любви и дружбы, за пережитые вместе самые тяжелые и радостные моменты в жизни

Детство уходит тихо и незаметно, без суеты и волнений.

Маленькая девочка, лишенная детства, не может понять, куда оно ушло и почему покинуло ее. Но она так по нему скучает, ведь с его уходом приходит одиночество.

Глава 1

«Я уже не ребенок, это все в прошлом», — говорила я себе, стоя перед письменным столом, за которым моя мать обычно подсчитывала семейные расходы.

Но насмешливый голос моего подсознания твердил: «Прошлое не исчезло, Тони. Именно прошлое создает нас».

Как только эти нежданные слова промелькнули в моей голове, воспоминания предательски перенесли меня в те дни, когда я была подростком и все называли меня Антуанеттой.

Антуанетта. Одно лишь это имя наполнило мое сердце грустью.

Я попыталась выкинуть эти мысли из головы и взглянула на письменный стол — единственный предмет мебели, оставшийся от обстановки дома, в котором жили мои родители. В ящике стола я обнаружила документы на дом и отложила их в сторону, чтобы передать адвокату. Потом мне на глаза попался старый кожаный бумажник, открыв который я нашла двести фунтов различными купюрами.

Под всем этим добром находились пожелтевшие от времени письма и три фотографии, которые, должно быть, лежали здесь еще до смерти моей матери. На одной из них она нежно улыбалась мне, годовалой малышке, на другой были запечатлены ее родители, а последняя фотография оказалась портретом моей бабушки в возрасте около тридцати лет.

Я коснулась писем, и во мне проснулось любопытство. Надписанные старомодным каллиграфическим почерком, они были адресованы моей матери. Открыв одно из них, я обнаружила обычное любовное письмо от молодого человека, которого война разлучила со своей семьей. Он выражал бурную радость по поводу рождения их малышки дочери, которую видел только один раз, когда ей исполнилось всего несколько недель. А затем после отпуска, положенного в честь рождения ребенка, он вернулся в армию и очень скучал по своей жене и дочери. Чернила поблекли от времени, но мне удалось разобрать слова.

«Моя дорогая, — писал он, — как же сильно я по тебе скучаю…» Я продолжила читать, и слезы навернулись мне на глаза. Страницы были пронизаны любовью, и на несколько секунд я поверила, что все это правда. Он писал ей, что находился в Бельгии, а потом был направлен в тыл наступающих войск в качестве механика.

Несомненно, не одна фламандская женщина попала в плен его притягательной улыбки и заразительного смеха, с горечью подумала я.

В завершении он писал: «Я думаю о том, как выросла Антуанетта. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я видел ее в последний раз. Я считаю дни до того момента, когда снова смогу обнять вас обеих. Скажи ей, что папа ее очень любит и с нетерпением ждет встречи. Крепко поцелуй ее от меня».

Я смотрела на тонкую выцветшую бумагу, на слова, написанные много лет назад, и острая боль сжимала мне грудь, боль при мысли, как все могло быть и как должно было быть. Нетвердой походкой я добралась до ближайшего стула и без сил опустилась на него. Я сидела, обхватив голову обеими руками, как будто обороняясь от всплывающих призраков прошлого.

Словно на невидимом кинопроекторе поток образов и картин из прошлого пронесся у меня перед глазами. Я видела Антуанетту, пухленькую малышку, смотревшую на свою мать с детской, невинной улыбкой. Всего двумя годами позже она превратилась в запуганного ребенка, у которого отец украл детство: украл ее невинность, радость и любознательность, — а образовавшуюся пустоту заполнили ночные кошмары. Солнечные дни исчезли из ее жизни. Вместо этого она жила в постоянном страхе в мире мрачных теней.

«Почему?» — удивленно спрашивала я себя тридцать лет спустя.

Безжалостный голос вновь зазвучал в моей голове: «Не пытайся объяснить его поступки с точки зрения нормального мужчины — это не тот случай. Если ты сейчас не можешь признать, кем он был на самом деле, то никогда не сможешь».

Я знала, что мой внутренний голос прав. Но воспоминания, которые я пыталась сдержать, всплывали на поверхность, рассеивая туман, защищавший меня от них, — и я снова оказывалась в далеком прошлом, когда один ночной кошмар сменялся другим.

Я представила эту картину так отчетливо, как будто это было вчера. Я видела девочку, едва достигшую подросткового возраста, и снова чувствовала ее недоумение и смущение, ее отчаяние и осознание того, что ее предали. Я видела ее испуганной и одинокой, не понимающей, почему она должна так сильно страдать. Я видела Антуанетту-жертву — девочку, которой когда-то я была.

Глава 2

В этот день проходил судебный процесс над ее отцом.

На жесткой и неудобной скамье за дверями зала суда Антуанетта терпеливо ждала, когда вызовут ее, единственного свидетеля по этому делу. С одной стороны от нее находился сержант полиции, с другой — его жена. Антуанетта молча сидела между двумя посторонними людьми — ее единственной опорой в эти минуты.

Этот день вселял в нее ужас. Сегодня ее отец будет осужден, сегодня за свое преступление он сядет в тюрьму. Полицейские ясно дали ей это понять. Ей сказали, что он признал себя виновным и по этой причине она будет избавлена от перекрестного допроса, но суду хотелось бы знать, действовала она по собственному желанию или была жертвой многократных изнасилований. Все это ей объяснили работники социальной службы. Неделю назад ей исполнилось пятнадцать, и она была уже достаточно взрослой, чтобы понять, о чем они говорили.

Она сидела тихо, стараясь ни о чем не думать и мысленно возвращаясь к самому счастливому дню своего детства, другому своему дню рождения. Это было почти десять лет назад, в другой жизни — прежде, чем начался весь этот кошмар. В тот день мать подарила ей щенка терьера, черного с рыжими подпалинами, по имени Джуди. Антуанетта сразу же полюбила Джуди, и маленькая собачка отвечала ей взаимностью.

Сейчас Джуди была дома и ждала свою хозяйку. Антуанетта пыталась удержать в воображении милый образ своей любимицы, ища утешения у единственного существа в мире, которое любило ее всегда, при любых обстоятельствах. Она старалась изо всех сил, но образ маленькой собачки постепенно растворялся, а вместо него набегали воспоминания о том дне, когда ей только исполнилось шесть и отец впервые тронул ее.

Позже он насиловал ее регулярно три раза в неделю, действуя осторожно, пока она была совсем ребенком, и уже не ограничивая своей силы, стоило ей немного подрасти. Тогда он стал позволять ей хлебнуть виски, которое помогало притупить чувства. Это продолжалось годами, и она молчала, как будто застыв и от его жестокости, и от его угроз. Он все повторял, что ей никто не поверит и все осудят ее.

В четырнадцать она забеременела. Ей никогда не забыть той тягостной атмосферы, что повисла в доме. Тошнота подкатывала каждое утро, к тому же начал расти живот. В конце концов мать, равнодушно заметившая, что знает о ее болезни, заставила ее пойти в больницу. Доктор холодно сообщил, что у нее будет ребенок, и сурово добавил:

— Это значит, у тебя с кем-то был секс.

Она ответила:

— Только с моим папой.

Воцарилась напряженная тишина.

— Он тебя изнасиловал? — спросил доктор.

Она даже не знала, что означает слово «изнасилование».

Доктор поговорил с ее матерью, и они решили между собой, что девочке нужно сделать аборт. Во имя семьи все держалось в строжайшей тайне, но Антуанетта посвятила в свой секрет еще одного человека. Не в силах больше выносить такого напряжения, она пришла домой к своей учительнице и рассказала ей всю правду. Учительница, в свою очередь, обратилась в службу социальной помощи. После этого Антуанетту и ее отца забрали в полицейский участок.

В полиции она рассказала все, начиная с того дня, когда ей исполнилось шесть и отец впервые прикоснулся к ней. Она также сказала полицейским, что ее мама ничего не знала. Она верила в это, потому что ей необходимо было в это верить.

Внешне спокойная и сдержанная, Антуанетта терпеливо ждала, когда ее вызовут в зал суда для дачи показаний. Она тихо сидела на жесткой скамье между чужими людьми — мать не пришла поддержать ее в этот день. В своей серой юбке и старом школьном пиджаке, слишком просторном для ее стройной фигурки, с аккуратной стрижкой под пажа, она выглядела очаровательным подростком. И лишь бледность и темные круги под глазами указывали на множество бессонных ночей, а легкое подрагивание правого века свидетельствовало о пережитом стрессе.

Она чувствовала себя слабой и истощенной после перенесенного недавно аборта и последующей за ним болезни. Шок и последовавшая за ним депрессия принесли с собой неестественное спокойствие, которое воспринималось другими как самообладание ребенка, повзрослевшего раньше времени.

После всех этих тяжелых испытаний ее чувства притупились, и, сидя около дверей зала суда, она почти ничего не испытывала. Она знала, что после суда пойдет домой к матери, которая больше не любит ее, и что ей предстоит встретиться лицом к лицу с городом, где все обвинили в происходящем ее. Тем не менее жизнь научила ее скрывать свои эмоции, поэтому внешне она казалась совершенно спокойной.

Наконец двери зала суда распахнулись, и оттуда быстро вышел секретарь. На этом ее ожидание закончилось. Она знала, что он пришел за ней.

— Антуанетта Магуайр, у судьи есть несколько вопросов к тебе.

Секретарь жестом указал, что она должна следовать за ним, повернулся и пошел назад в зал суда.

Сержант полиции и его жена ободряюще улыбнулись, но Антуанетта даже не заметила этого. Сосредоточенная, внутренне застывшая, она последовала за секретарем в черном одеянии. Давящая тишина в зале суда заставила ее остановиться. Даже не поднимая головы, она чувствовала, как отец сверлит ее взглядом со скамьи подсудимых. Все вокруг казалось суровым и безжалостным: черные унылые одеяния адвокатов, ярко-красная мантия судьи, их парики и серьезные выражения на лицах.

Антуанетта стояла и ждала — маленькая застывшая фигурка, — не понимая, что от нее хотят. Формальности судебной процедуры сбивали с толку и озадачивали ее, она ждала хоть каких-то указаний. Вдруг она почувствовала, как кто-то дотронулся до ее руки и показал, где ей нужно встать. Автоматически она сделала несколько шагов к свидетельской трибуне, из-за которой едва была видна ее голова. Теперь к ней обратился судья. Повторив слова секретаря, он сказал, что у суда есть к ней несколько вопросов. Секретарь подал ей Библию, и дрожащим голосом она повторила клятву:

— Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. И да поможет мне Бог.

— Антуанетта, — сказал судья, — тебе зададут несколько вопросов, после этого ты будешь свободна и сможешь уйти. Постарайся ответить на них и помни, что ты свидетель, а не подсудимая. Ты постараешься?

Наконец она подняла глаза и посмотрела на судью. Когда он обратился к ней, Антуанетта почувствовала по тону его голоса, что судья на ее стороне. Продолжая смотреть ему в глаза, чтобы не видеть своего отца, она ответила:

— Да.

Судья наклонился вперед, оперся руками о край скамьи и посмотрел на нее со всей добротой, на какую только был способен:

— Ты когда-нибудь рассказывала своей маме о том, что происходит?

— Нет.

Она и сама почти поверила в то, что это правда. В ее памяти уже начало стираться воспоминание о том дне, когда она рассказала обо всем матери. Ее руки сжались в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Антуанетте казалось, что она уже выплакала все слезы и теперь ничто не заставит ее снова заплакать, но вдруг почувствовала комок в горле. У нее защипало в глазах, но она сдерживалась изо всех сил. Ничто не заставит ее заплакать при всех, она не позволит, чтобы эти незнакомые люди увидели ее позор.

— Ты имеешь представление о половой жизни? Тебе известно, как женщины становятся беременными?

В зале суда повисла напряженная тишина — все ждали, что ответит Антуанетта. Не спуская глаз с судьи и пытаясь представить, что все остальное вокруг нее растворяется и исчезает, она прошептала:

— Да. — И почувствовала на себе взгляд своего отца.

Когда судья задал последний вопрос, она ощутила нарастающее напряжение в зале суда.

— В таком случае ты, должно быть, боялась забеременеть?

Этот вопрос ей задавали много раз и полицейские, и работники социальной службы. Антуанетта ответила судье в точности то же самое, что и всем остальным. Она осторожно произнесла:

— Он использовал такие штуки, похожие на воздушные шарики. Он говорил, что они не дадут мне забеременеть.

Все одновременно выдохнули, словно ветерок пронесся по залу. Подтвердилось всеобщее подозрение, что Джо Магуайр расчетливо и систематически насиловал свою дочь, начиная с шестилетнего возраста, а когда она достигла половой зрелости, стал пользоваться презервативами.

Ее ответ нарушил линию защиты, которую выбрал адвокат, пытаясь доказать, что подсудимый действовал импульсивно, как психически больной человек. Невинное описание презерватива Антуанеттой, даже не знавшей его названия, целиком опровергало эту версию и доказывало, что Джо Магуайр полностью сознавал, что делал.

Судья поблагодарил ее за ответы и сказал, что она может идти. Не поднимая глаз, чтобы не видеть своего отца, она вернулась в холл через двойные двери.

Антуанетта не слышала, как был вынесен приговор. Спустя полчаса она узнала обо всех деталях от адвоката отца, чьи услуги были оплачены ее матерью.

Джо Магуайра приговорили к четырем годам тюремного заключения за преступление, которое он совершал на протяжении более семи лет. В случае хорошего поведения его могли освободить досрочно, через тридцать месяцев, что являлось всего лишь одной третьей частью от того времени, в течение которого страдала Антуанетта.

Она ничего не чувствовала. Многие месяцы это было единственным способом сохранить рассудок.

— Отец хочет увидеть тебя, — сказал адвокат. — Он в камере ожидания.

С детства приученная беспрекословно подчиняться, она отправилась к отцу. Разговор был коротким. Он дерзко уставился на нее, уверенный в своей власти, а затем попросил позаботиться о матери. Не в силах изменить своей привычке быть послушной дочерью она ответила:

— Да, папа.

Его же, похоже, совершенно не волновало, кто позаботится о его дочери.

При выходе из камеры Антуанетте сказали, что с ней хочет поговорить судья. В своем кабинете, без парика и красной мантии, он уже не производил такого грозного впечатления, а выглядел добрым. Сидя в маленькой комнатке, она внимала словам, которые утешали и успокаивали ее.

— Антуанетта, со временем ты поймешь, а может, уже поняла, что жизнь часто бывает несправедлива. Люди осудят тебя, и ты это знаешь. Но я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня. Я читал полицейские отчеты, видел результаты медицинской экспертизы. Я точно знаю, что случилось с тобой, и я абсолютно уверен, что в произошедшем нет ни капли твоей вины. Ты не сделала ничего плохого, и тебе совершенно нечего стыдиться.

Он улыбнулся и проводил ее до двери.

Когда Антуанетта вышла из здания суда, в ее голове все еще звучали эти слова. В течение многих лет в этих словах она находила утешение. Именно эти слова помогли ей встретиться лицом к лицу со своей семьей и с городом, где никто не разделял мнения судьи.

Глава 3

Шел 1961 год, около полутора лет миновало с тех пор, как отца Антуанетты посадили в тюрьму за то, что газеты назвали «серьезным преступлением по отношению к несовершеннолетней». Судебный процесс проходил без посторонних, чтобы избежать огласки, но это ничуть не помогло. Каждая деталь этого дела считалась секретом, который, однако, был известен всем, и каждый в Коулрейне считал своим долгом быть в курсе того, что случилось. Все знали и все обвиняли Антуанетту. «Она сама была не прочь, — шептали за ее спиной. — Иначе почему она так долго молчала? А когда забеременела, стала кричать об изнасиловании и опозорила семью своего отца».

Антуанетту исключили из школы. Семья отца отказалась от нее. Город закрыл перед ней свои двери. Куда бы она ни пришла, люди не замечали ее.

Рут, матери Антуанетты, отчаянно хотелось скрыться от этого позора, от бесчестного преступления своего мужа, от клейма его тюремного заключения. Ей хотелось бежать прочь от постоянных сплетен и разговоров за спиной. Ничто не могло убедить ее остаться. Рут поспешно продала дом и черный «ягуар» Джо, но, несмотря на это, деньги закончились очень быстро.

В полном унынии вдвоем с Антуанеттой они переехали из Коулрейна в Белфаст, где в бедном районе Шанкхилл был арендован крошечный дом. Отъезд из Коулрейна принес Антуанетте огромное облегчение, хотя ее мечты об образовании были разбиты в пух и прах и ей пришлось работать няней, чтобы помочь матери деньгами. А Рут устроилась управляющей в городское кафе.

Но боль и отчание продолжали преследовать Антуанетту. Столько времени ее отвергали все, кого она любила, что это не могло пройти бесследно. Она чувствовала себя никому не нужной, нелюбимой и бесполезной. «Единственное решение, — думала она, — уйти из этой жизни, в которой для меня нет места». Антуанетта приняла горсть таблеток, запивая их виски, а затем пятнадцать раз полоснула лезвием по запястьям. Она выжила, правда, ей пришлось три месяца провести в госпитале для душевнобольных в окрестностях Белфаста. Так как ей было только пятнадцать, ее пожалели и решили обойтись без медикаментозного лечения и, что самое главное, без электрошока. Вместо этого ей прописали ежедневную психологическую терапию, и со временем она избавилась от депрессии и смогла уехать домой, чтобы начать новую жизнь.

Пока Антуанетта находилась в госпитале, Рут удалось купить дом. Переехав в новое место, Антуанетта впервые за много лет почувствовала, что, возможно, ее жизнь изменится к лучшему.

Их новый дом в викторианском стиле был очень милым, но запущенным. Его маленькие тесные комнатки были обставлены дешевой мебелью, штукатурка на стенах начала обсыпаться, а оконные рамы и плинтуса потрескались от старости. Предназначенные для больших окон, шторы с крупным цветочным узором были укорочены и свисали нелепыми складками до половины стены, а выцветшие и потертые ковры в цветочек совершенно не сочетались с ними по рисунку.

— Ну вот мы и дома, дорогая, — сказала Рут, когда они впервые переступили порог. — Одна комната моя, а другая твоя. Что скажешь?

С первого мгновения в новом доме Антуанетта почувствовала себя в безопасности. Она не знала, почему именно в этом месте она смогла оставить прошлое за порогом, но это было так. Здесь страх, с которым она жила столько лет, который преследовал ее в дневные часы и вторгался в ее сны, постепенно утихал. Этот дом стал ее убежищем, местом, где она была защищена от мира.

Вместе с матерью они стали вить уютное гнездышко. Им так хотелось создать что-то теплое, гостеприимное, домашнее, и они весело и увлеченно принялись за работу. Сначала они покрыли старую бугристую штукатурку двумя слоями свежей краски. Затем стали расставлять вещи, преображая старую гостиную в прелестную комнатку, полную книг и украшений. Исцарапанный дубовый буфет был покрыт милыми вещицами: в одном углу была расставлена коллекция фарфоровых стаффордширских терьеров, принадлежавшая Рут, в другом — красовались тарелочки с орнаментом из зеленых листьев, а рядом с ними различные безделушки, которые Антуанетта с матерью купили на Смитфилдском блошином рынке в центре Белфаста. Именно там, среди прилавков со старинными вещами, всевозможными безделушками и старой мебелью, они приобрели самые удачные вещи.

Однажды, бродя с матерью по рынку, Антуанетта увидела кресло, изумрудного цвета, с удобными подлокотниками. За него просили всего лишь два фунта. С радостным возбуждением она позвала мать, и они сразу же его купили. Это кресло стало ее любимым. Ей нравилось прикасаться к его мягкой бархатной обивке, откидываться на глухую спинку, защищающую от сквозняков.

Несколько недель прошло с тех пор, как они переехали в новый дом, и с уютом и милыми вещицами комнаты словно бы наполнились близостью и доверием, которых так не хватало Антуанетте с шести лет. Воодушевленная переменами, она так лелеяла эти чувства, что никогда не задавалась вопросом, почему произошли те ужасные события в прошлом. Она решительно выкинула из головы все воспоминания о том, какой когда-то была ее мать, и не выпускала на свободу мучившие ее вопросы. Вместо этого она начала думать о будущем. Наконец-то она чувствовала себя в полной безопасности, и у нее наладились отношения с матерью. Антуанетта обнаружила, что дарить любовь так же прекрасно, как и получать. Она расцвела, словно цветок под лучами солнца.

Рут устроила ее в свое кафе официанткой. Работа была несложной и очень нравилась Антуанетте. По вечерам, придя домой, они с матерью увлеченно просматривали в газете программу двух имеющихся телевизионных каналов, выбирая передачи, которые им обеим хотелось бы увидеть. Уютно расположившись перед телевизором, устроив на коленях подносы с ужином, они завороженно погружались в сюжет старых черно-белых кинофильмов или обсуждали телевикторины, а за каминной решеткой тихо потрескивали угольки, наполняя комнату теплом.

Телевизор был радостью и гордостью Антуанетты. Этот единственный новый предмет обстановки она купила на собственные сбережения.

Незадолго до отхода ко сну Антуанетта наполняла грелки горячей водой и поднималась с ними по крутой узкой лестнице, заканчивающейся маленькой квадратной площадкой. Здесь, всего в нескольких футах друг от друга, находились их неотапливаемые спальни с покатыми потолками и покосившимися окошками. Она заворачивала обжигающие розовые грелки в пижамы и прятала их под холодными одеялами, создавая желанные островки тепла.

Затем она возвращалась в гостиную, чтобы выпить перед сном последнюю чашечку горячего шоколада. Вскоре Рут поднималась наверх, а Антуанетта быстро убирала подносы с посудой. После чего оставалось лишь потушить огонь в камине, засыпав его угольной пылью и чайными листьями. Утром же стоило только поворошить в очаге чугунной кочергой, стоявшей неподалеку вместе с совком и щеткой, как появлялся крошечный желанный огонек.

По утрам Антуанетта просыпалась первой. Спустившись вниз, она торопливо умывалась над кухонной раковиной и ставила чайник, чтобы заварить утренний чай. И ее дыхание смешивалось с паром от закипавшей воды.

Один раз в неделю зажигалась керосиновая печь, испускавшая слабый жар и несносный дым. Пока печь нагревалась, Антуанетта наполняла старую оловянную ванночку водой, кипящей в кастрюлях. После этого она могла быстро сполоснуться и вымыть голову. В кухне постепенно становилось жарко, и Антуанетта, завернувшись во фланелевый халат, чистила ванночку и наполняла ее снова для матери. Потом они стирали одежду и развешивали ее на веревке, натянутой между двумя железными столбиками в саду позади двора. Сидя у камина, они сушили волосы, и в прохладной комнате от их влажных тел шел пар, а весь дом наполнялся запахом свежевыстиранного белья.

По воскресеньям, когда кафе было закрыто, Антуанетта готовила завтрак, который они с удовольствием съедали. Джуди, к этому времени превратившаяся в старую собаку, страдающую ревматизмом, сидела рядом со своей хозяйкой, ловила каждое ее движение и надеялась, что на этот раз Антуанетта с матерью останутся дома и не бросят ее в одиночестве. В те дни, когда Рут с дочерью уходили на работу, Джуди провожала их до двери с несчастным и смиренным видом, который с годами все чаще стал появляться на ее мордочке.

Это была безмятежная жизнь, но она приносила Антуанетте успокоение, и ее душевные раны постепенно затягивались. Трещина, однажды пробежавшая между матерью и дочерью, постепенно исчезала. Они избегали говорить лишь об одном: что произойдет в тот далекий день, когда отца выпустят из тюрьмы. На самом деле мать никогда не говорила о своем муже, к ним в дом не приходило писем, помеченных компрометирующим тюремным штампом, и сама Рут не отправляла никаких писем, насколько могла видеть Антуанетта.

Освобождение отца казалось Антуанетте черным пятном, маячившим далеко на горизонте, событием, которое произойдет в очень далеком будущем. Ей не хотелось даже думать об этом. Она жила в блаженном неведении о дальнейших планах Рут. Они были счастливы вдвоем, и Антуанетте казалось, что им никто больше не нужен.

Несколько месяцев спустя после переезда в викторианский домик Антуанетта всерьез задумалась об осуществлении своих давно вынашиваемых планов на будущее. Хотя ей и нравилась работа в кафе, она не собиралась всю жизнь быть официанткой, а хотела достичь чего-то большего, чтобы мать могла гордиться ей. Но, вынужденная оставить учебу в пятнадцать лет, она не получила диплома, и ни о какой серьезной работе не могло быть и речи. Без свидетельства об образовании она не могла двигаться дальше. И все же Антуанетта нашла выход из положения: она решила поступить в секретарский колледж. Закончив его, можно было получить не только профессию, но и сертификат, в котором значился бы выпускной возраст восемнадцать лет. Получалось, что ей засчитывались эти три бесценных года. Но была одна загвоздка: для осуществления ее плана требовались деньги, чтобы оплатить учебу. И она стала планировать, как заработать нужную сумму.

Антуанетта знала, что многие девушки из Ирландии на все лето уезжали в Англию или Уэльс, где устраивались на работу в летние лагеря. Она слышала, что там хорошая зарплата и достойные чаевые. Для нее это был самый быстрый и легкий способ заработать деньги для оплаты учебы в коллежде. К тому же в кафе ей могли дать отпуск на время отъезда, а после возвращения снова принять на работу. В Белфасте, университетском городе, не было недостатка в студентах, желающих подработать во время каникул, поэтому найти человека на время ее отсутствия не составляло труда.

Окрыленная появившейся целью, Антуанетта начала действовать, рассказав о своих планах владельцу кафе. Он пошел навстречу и даже предложил помощь. Одна его дальняя родственница владела пансионом, гордо именуемым «отель», на острове Мэн, где всегда требовались работники. Казалось, судьба предоставляла Антуанетте шанс. Почему бы ей не поехать туда на Пасху горничной или официанткой и не заработать немного денег? Такую возможность нельзя было упускать, и спустя две недели Антуанетта села на паром, отходящий к острову Мэн.

Все оказалось совсем не так, как она ожидала. Работа в отеле была тяжелой. Девушки трудились не покладая рук, с утра до ночи им не удавалось присесть ни на минутку. Антуанетта страшно уставала и каждый вечер без сил падала в постель. К тому же оплата оказалась намного ниже, чем она предполагала, но других возможностей заработать не предвиделось. А так как у нее не было времени, чтобы тратить деньги, ее сбережения росли с каждым днем. Наконец Антуанетта собралась вернуться домой. Она решила приехать на несколько дней раньше намеченного срока, чтобы отдохнуть перед выходом на работу в кафе.

Дорога от порта Белфаста в Лисберн казалась нескончаемой, когда она ехала в такси, сгорая от нетерпения поскорее попасть домой. Наконец, она добралась и почти вбежала в гостиную, держа в руках груду подарков для матери, но вдруг остановилась на пороге, словно остолбенев. Взгляд, который ей хотелось бы видеть меньше всего на свете, заставил ее содрогнуться.

— Привет. Как поживает моя девочка?

В ее любимом кресле сидел отец. На его лице было выражение такого самодовольства и триумфа, что Антуанетта лишилась дара речи, а ее мать сидела у него в ногах, обратив к нему взгляд, полный обожания.

Глава 4

Утром Антуанетта не могла заставить себя встать. Уткнувшись в подушку, она шептала: «Мне это просто приснилось… это лишь сон… страшный сон». От мысли, что вчерашняя встреча произошла на самом деле, голова наливалась тяжестью, а глаза — слезами. Разве можно было поверить в то, что ее мать могла так поступить? Это было неожиданно и очень жестоко.

Устав валяться в постели, Антуанетта скинула с себя одеяло и села, свесив ноги на пол. Негнущимися, словно одеревеневшими руками она уныло натягивала одежду, наклоняясь всем телом. Антуанетта донашивала старомодные вещи, приобретенные еще с ее первой зарплаты. Весь ее гардероб состоял из плиссированных юбочек и приглушенных оттенков свитеров с высоким горлом. Именно такая простая и неброская одежда нравилась ее матери и, несомненно, подходила девушке среднего класса, единственным желанием которой было соответствовать этому имиджу и не выделяться из толпы.

Одевшись, Антуанетта сидела в своей спальне и ждала, когда ее мать уйдет на работу. Ей не хотелось встречаться с ней. Боль и злость так сжали ее горло, что ей казалось, она вообще не сможет говорить. Вскоре Рут, как всегда, крикнула:

— Я на работу, дорогая. Увидимся вечером!

Ее голос, такой радостный, не оставлял никаких сомнений, что она была счастлива.

Услышав, как за матерью захлопнулась дверь, Антуанетта спустилась вниз. Джуди поджидала ее у лестницы. Опустившись на пол и обвив руками шею старой собаки, Антуанетта уткнулась лицом в ее теплую мягкую шерстку. Она так часто делала это в прошлом. И как прежде, на глаза набежали слезы и медленно потекли по щекам. А Джуди, чувствуя отчаяние своей хозяйки, лизала ее лицо, словно пытаясь утешить.

В гостиной ей в нос тотчас же ударил запах врага, врага, которого она надеялась никогда больше не увидеть. И Антуанетта напряглась, словно маленькое животное, чувствующее опасность.

Она ощущала его запах даже в пустой комнате. Это лишний раз подтверждало, что события прошлого вечера не были сном.

Вчера на пороге гостиной она будто остолбенела под тяжелым отцовским взглядом. Потом бросилась из комнаты, роняя свертки с подарками, скорее вверх по лестнице, в свое убежище. И не выходила из спальни, пока он не ушел, терзая себя вопросами, пытаясь понять, что происходит. Ей казалось, у них с матерью началась новая жизнь, но теперь она понимала, что Рут просто тянула время, ждала, когда сможет наконец вернуться к своей старой жизни. А она, Антуанетта, лишь помогала ей скрасить ожидание.

Отец ушел несколько часов назад. Его увольнительная закончилась, и он уже должен был вернуться в тюрьму, а этот запах табака, геля для волос и пота, который она так хорошо помнила, все еще окутывал комнату. Ее взгляд наткнулся на пепельницу, полную раздавленных окурков от самокруток, — явное доказательство его визита. Антуанетта открыла все окна, очистила пепельницу, но запах все равно витал в воздухе, вызывая болезненные воспоминания.

Она столкнулась лицом к лицу с фактом, что в свою первую же увольнительную после полутора лет пребывания в тюрьме из положенных четырех отец прямиком направился к своей жене, и та его приняла. И не просто приняла, терпеливо, неизбежно, равнодушно, а встретила с распротертыми объятиями.

Отец осквернил своим присутствием их дом. Антуанетте казалось, будто она ступила на зыбучий песок и борется изо всех сил со стихией, засасывающей ее в прошлое, в то мрачное место, где она жила столько лет. Она запрещала себе думать о минувшем вечере и, словно за соломинку, цеплялась за привычные, знакомые предметы. Но в их гнездышке, в их викторианском домике, она уже не чувствовала себя в безопасности.

Теперь же сквозь оцепенение пробивалось еще одно чувство. Мысль о том, что мать предала ее, разжигала в ней злость, которая постепенно овладела всем ее существом.

«Как она может? Как можно заботиться о мужчине, совершившем такое? Она же знает, что он сделал со мной, ее дочерью. Как она может после этого любить его? — спрашивала себя Антуанетта снова и снова, мечась из угла в угол. — Если она смогла простить его, тогда что же на самом деле она чувствует ко мне? Все это время она обманывала меня?»

Хотя мы и являемся хозяевами своих сердец, очень трудно бывает накинуть узду на свои чувства. И Антуанетта не была исключением. В одно мгновение она чувствовала ненависть к своей матери, а через минуту ей снова хотелось вернуть ее любовь.

Но ответам на вопросы, которые Антуанетта задавала самой себе, не было места в ее сердце. Ее бросало в дрожь при одной только мысли о том, что всего в нескольких футах от ее спальни родители делили одну постель.

Неужели у них был секс, содрогалась она, и ей становилось дурно от того, что Рут могла так охотно отдать то, что приходилось брать силой от ее дочери. И что хуже всего, Антуанетта знала: ее мать, так радостно принявшая ее отца в свой дом на выходные, будет ждать его возвращения и позволит остаться в их милом домике навсегда.

Весь ее мир словно перевернулся вверх дном, ей казалось, она летит в пропасть безнадежного отчаяния. С этого момента ощущение предательства, словно заноза, засело у нее в голове, и ничто не могло заставить его исчезнуть.

Глава 5

После визита отца теплая дружеская атмосфера покинула викторинский домик, и недоверие, крадучись, перешагнуло порог. Стена холода вновь разделила мать и дочь, но на этот раз невидимый барьер возвела Антуанетта. Когда она увидела отца, сидящего в гостиной, ее охватило такое отчаяние из-за предательства матери, что справиться с ним было невозможно. Ей хотелось бежать на край света, как можно дальше от всего этого, но она знала, что такой возможности у нее нет.

К этому времени у нее уже имелись кое-какие сбережения, и ее мечта о секретарском колледже становилась все ближе. Следуя своему плану, она все еще собиралась уехать летом на заработки, несмотря на печальный опыт на острове Мэн. Сотни ирландских девушек проводили весь летний сезон на материке, работая в летних лагерях, отелях и пансионатах. Им предоставлялся полный пансион, а высокая оплата и щедрые чаевые от счастливых отдыхающих позволяли вернуться домой с кругленькой суммой.

На все лето Антуанетта собиралась уехать в Батлинз. Но прежде ее ждало событие, пугающее и наводящее на размышления. Ее отец, освобождающийся из тюрьмы раньше срока, должен был вернуться домой до ее отъезда. Сможет ли она после всего, что было, находиться с ним под одной крышей?

До возвращения с острова Мэн Антуанетта ни за что не захотела бы покинуть дом, но предательство матери и перспектива снова делить кров с отцом распахнули перед ней двери, и ей не терпелось поскорее уехать. И, все же она понимала, что, оставив дом, будет вынуждена тратить свои сбережения — и тогда мечта об образовании так и останется мечтой. Без диплома секретарского колледжа она будет обречена всю жизнь работать официанткой или продавщицей в магазине.

Разве у нее есть выбор? — терзалась Антуанетта. Где она будет жить? Никто не согласится сдать комнату девчонке, которой еще не исполнилось восемнадцати, даже если она работает и может обеспечить себя сама.

Однако, если к имеющимся сбережениям прибавить деньги, заработанные в летнем лагере, этого будет достаточно, чтобы оплатить обучение в секретарском колледже, о котором она так отчаянно мечтала. Получив диплом, она будет свободна и сможет навсегда покинуть дом, снять квартиру в Белфасте и жить отдельно от родителей.

«Я должна подумать о своем будущем, — говорила себе Антуанетта. — Я видела стольких женщин, едва сводящих концы с концами, работающих в две смены во второсортных ресторанах, в то время как молоденькие девочки легко получают работу в самых лучших местах». Она лихорадочно пыталась найти решение, но мысли путались. Наконец она пришла к выводу, что единственный выход — остаться.

Каждое субботнее утро из окна своей спальни Антуанетта наблюдала за тем, как на местном поле натягивают шатер для вечерних танцев и белая ткань трепещет на ветру, словно паруса. А по вечерам пульсирующий ритм и рокот музыки вырывались оттуда в бездну ночного неба. Почти по пояс высунувшись из окна, она старалась получше расслышать музыку, разглядеть огромный купол шатра, сгорая от страстного желания очутиться там. Освещенный изнутри шатер озарял темное небо, словно гигантская светящаяся пастила.

Антуанетта чувствовала, что там внутри свой особый мир, в котором молодые люди в модной одежде слушают свою особую музыку и развлекаются. Высовываясь из окна своей спальни, она вспоминала мнение матери на этот счет:

— Дорогая, приличные девушки не ходят в такие места. Если мальчик хочет пригласить тебя куда-нибудь, он должен забрать тебя из дому, как полагается. Но искать его самой в таких местах — это никуда не годится.

Подобные заявления Рут всегда сопровождались сухим, черствым смешком или красивой, но пустой улыбкой.

И каждый раз Антуанетта послушно отвечала:

— Да, мамочка.

Она охотно оставалась с матерью дома и проводила вечера, развлекая Рут своим обществом.

Однако сейчас все изменилось. Теперь Антуанетте хотелось стать частью того мира, за которым она позволяла себе лишь наблюдать из окна. Ей страстно захотелось пойти на танцы. Теперь по выходным она тоже будет развлекаться. Антуанетта решила влиться в круг своих сверстников и жить так, как они. Она знала, что мысли других девочек заняты отнюдь не отношениями с матерью, а модной одеждой, косметикой и субботними танцами, и ей хотелось того же.

Антуанетта окинула себя в зеркале оценивающим взглядом. Она знала, что сильно отличается от своих сверстниц. У нее был английский акцент, кроме того, она носила старомодную одежду, а ее каштановые волосы, спадающие до плеч, и стрижка под пажа подходили скорее для четырнадцатилетнего подростка, чем для семнадцатилетней девушки. А все из-за влияния Рут.

«Все, хватит, — подумала с тоской Антуанетта. — Я хочу быть такой, как все. Я тоже буду модной».

Она вспомнила компанию уверенных в себе молодых людей, которых часто обслуживала в кафе, работая в вечернюю смену. Мальчики были аккуратно подстрижены, одеты в пиджаки и превосходно отглаженные брюки и походили на своих отцов в молодости. Совсем другое дело — девушки: они создавали свой собственный стиль и были совсем не похожи на своих матерей. Они укладывали волосы в высокую прическу с начесом, которая недавно вошла в моду, а их лица были покрыты слоем очень светлого тонального крема, который резко контрастировал с обведенными черной подводкой глазами, смотревшими на мир из-под густо намазанных тушью ресниц.

Антуанетта почти не пользовалась косметикой. Лишь немного пудры, чуть-чуть губной помады натурального розового оттенка и один слой туши для ресниц, чтобы слегка подчеркнуть глаза. Своим макияжем, как и одеждой, она сильно выделялась на фоне сверстниц.

«Я начну прямо сейчас», — решила Антуанетта.

С началом шестидесятых пришли времена хиппи, гламура и резких перемен. Рабочие стали частью среднего класса, и вокруг интенсивно строились новые жилые массивы, предлагавшие молодым людям возможность обзавестись собственным домом-коробкой, который в точности походил на все остальные дома в округе. Около каждого дома были припаркованы машины, крыши украшали телевизионные антенны, а вместо надписей «задолженность» теперь висели вывески «покупка в рассрочку». Это было время подъема экономики, которое принесло с собой новую молодежную культуру, частью которой так хотелось стать Антуанетте. Молодые люди приобретали уверенность в себе, которой были лишены их родители. Они проводили свободное время, танцуя под ритмы рок-н-ролла, встречаясь в кафе, где пили капучино и разговаривали по душам. Им не хотелось быть похожими на своих родителей, они создали свою собственную моду и имели собственные взгляды на жизнь.

К таким людям и хотела присоединиться Антуанетта, но для этого ей нужно было как-то изменить себя. Конечно, она не могла скрыть свой английский акцент, но зато могла изменить свою внешность.

Постепенно Антуанетта начала создавать свой новый образ. Она купила обтягивающие платья, туфли на шпильках и новое белье и убрала все это подальше в шкаф. Парикмахер, которого порекомендовала ей одна из молоденьких девушек в кафе, сотворил чудо. Аккуратно подстриженные каштановые волосы исчезли, а вместо них появился высокий начес. Выщипанные брови, ставшие более четкими, выделяли глаза, а отсутствие аппетита сказалось на ее некогда округлых формах, и она могла гордиться своей стройной фигурой.

Рут следила за этими превращениями с озадаченным и недовольным видом. Она привыкла к безоговорочному подчинению дочери, которая всегда искала ее одобрения. Это внезапное сопротивление сбивало Рут с толку. Она не предпринимала никаких действий, чтобы остановить Антуанетту, а боролась тихо, используя свое красноречие, прежде позволявшее манипулировать чувствами дочери и вызывать нужные реакции. Она произносила речи, полные страдания, и ее приводила в замешательство злость, с которой Антуанетта воспринимала ее эмоциональный шантаж.

— Я не знаю, почему ты хочешь сделать меня несчастной. По-твоему, я недостаточно страдала? — печально произносила Рут.

Но Антуанетта отказывалась ее слушать.

Теперь, когда Антуанетта стала выглядеть модно, девушки, собиравшиеся в кафе, начали разговаривать с ней. Ее новые подружки интересовались косметикой и молодежной модой и мечтали о парнях. Все это занимало львиную долю их времени. Антуанетта была благодарна им за то, что их мало интересовала жизнь ее семьи и ей не пришлось рассказывать заранее выдуманную историю о счастливом доме, любящей матери и об отце, который работал вдали от родного дома.

В один из выходных Антуанетта решила довести до конца свое преображение. Этот процесс занял несколько часов.

Сначала она выкрасила волосы в ярко-рыжий цвет, а затем высушила их и уложила, придав форму, которая так нравилась молодежи и которая приводила в отчаяние их родителей: на голове красовался высоченный начес, от души сбрызнутый лаком для волос. Он был настолько твердым от лака, что его не брала никакая расческа.

Потом дошла очередь до лица. Она нанесла на кожу светлый тон, который придал ей неестественно бледный вид. Затем подвела глаза. Из-за толстой черной линии они, казалось, уменьшились в размере. Потом она взяла в руки последнее приобретение в своей стремительно растущей коллекции косметики: маленькую пластиковую коробочку с зеркальцем, в которой помещалась плитка черной туши для ресниц. Поплевав на плитку туши и растерев щеточкой вязкое месиво, Антуанетта тщательно накрасила ресницы. После того как высыхал один слой, она наносила другой, пока ее ресницы не стали чудовищно огромными. Наконец, строя серьезные гримасы и выпячивая губки, она старательно нанесла блестящую помаду очень бледного розового оттенка, который приглушил натуральный цвет ее губ.

Она удовлетворенно разглядывала себя в зеркале, а потом мило скривила губки и улыбнулась своему отражению. В девушке, смотревшей на нее, не осталось и следа ни от стеснительной, прилежной девочки-подростка, которой хотела видеть ее мать, ни от старомодно одетой девчушки-официантки, работающей в кафе. Перед зеркалом стояла современная и уверенная в себе девушка.

Антуанетта чувствовала себя так, словно выпорхнула на свет из кокона. Наконец она сбросила с себя привычную оболочку! Хватит быть послушной дочерью! Но в глубине души ей все же не хватало уверенности в себе, хотя она и старалась не думать об этом. Вместо этого Антуанетта поприветствовала свое новое отражение: — Прощай, Антуанетта… Здравствуй, Тони! Наконец родилось ее новое «я», и она была готова пойти на вечеринку в субботу вечером.

Глава 6

Теперь, когда Антуанетта выглядела так же, как и другие девушки, ее новые подруги предложили ей пойти с ними на танцы. Обычно девушки встречались в кафе, а потом все вместе направлялись на местную дискотеку. Весь вечер они танцевали и флиртовали с парнями.

Наконец они приняли ее в свой круг. Больше всего на свете Антуанетте хотелось иметь друзей и чувствовать себя своей в компании сверстников. Ей было просто необходимо то, чего никогда не было в ее жизни, — веселье и развлечения.

Субботним утром она с нетерпением ждала превращения соседнего поля из грязного клочка земли в волшебное место. Наконец она попадет в этот особый мир, где молодежь в самой модной одежде танцует всю ночь напролет, где передают сигареты по кругу, чтобы казаться искушенными и продвинутыми, и пьют нелегально пронесенное спиртное. Она еле дождалась вечера.

Антуанетта смотрела на катушки электрического кабеля и большой шумный дизельный генератор, с помощью которого создавали сверкающие огни, освещавшие танцующих. Она наблюдала, как под тентом исчезает огромный мерцающий шар, который раньше видела только по телевизору. Затем внесли секции деревянного напольного покрытия, которые уложили прямо на сырую землю. После чего маленькая армия помощников стала расставлять складные столы и стулья вокруг наспех уложенного танцпола.

Она слышала, что внутри есть бар, но только с безалкогольными напитками. Что-либо покрепче нужно было незаметно проносить с собой, что не составляло особого труда. Добродушные охранники бегло осматривали посетителей с оттопыренными карманами, ища запрещенное спиртное, которое они очень редко находили. Стенки шатра легко поднимались, и маленькие бутылочки с алкоголем проскальзывали внутрь под складками белой материи прямо в руки друзей-соучастников.

Антуанетте нравилось спиртное. Когда отец впервые позволил ей попробовать виски, опьянение мягкими волнами разлилось по ее телу, позволяя расслабиться и снижая чувствительность. В то время как большинство подростков только пробовали пить, Антуанетта была уже опытной в этом деле. И по сей день она держала у себя в спальне спасительную бутылку, чтобы сделать несколько укрепляющих глотков, когда ей это было необходимо. Как только Антуанетта немного подросла, она стала покупать себе алкоголь в нелегальных магазинах, притворяясь, что это для матери.

Сейчас в ее комнате была спрятана маленькая бутылочка водки, которую она предпочитала другому спиртному. Не зная, что на дискотеке нет проблем с алкоголем, она решила немного выпить перед выходом из дому и щедрой рукой плеснула водки в стакан.

Подогретая двойной порцией водки, Антуанетта сразу почувствовала уверенность в себе. Она натянула американские чулки цвета загара и пристегнула их к розовому поясу. Затем втиснулась в платье, которое было настолько узким, что едва позволяло разомкнуть колени, и всунула ноги в белые лодочки на высоких каблуках. Начесав пряди волос так высоко, как только смогла, она побрызгала их цветным лаком, придающим волосам ярко-оранжевое сияние. Потом дошла очередь до макияжа. Лицо Антуанетты сразу перестало светиться румянцем и стало мертвенно-бледным. Ее глаза с жирной черной подводкой делали ее похожей на панду. Взглянув напоследок в зеркало, она удовлетворенно кивнула. Теперь она была готова проковылять короткий отрезок пути от своего дома до шатра.

С мыслью о том, как отреагирует мать, когда увидит ее в таком виде, Антуанетта спустилась вниз. Но, войдя в гостиную, она услышала лишь громкий изумленный вздох. Она быстро отвела глаза и направилась к входной двери.

Рут не могла вымолвить ни слова, а когда вновь обрела дар речи, Антуанетты уже и след простыл.

— Я свободна! — крикнула она, захлопнув за собой дверь.

К входу в шатер тянулась очередь. Стайка девушек, одетых в такие же наряды, как и Антуанетта, уже ждала ее. Оказавшись внутри, они сразу же направились в женский туалет, где, болтая и хихикая, стали прихорашиваться перед зеркалом. Послышались щелчки открываемых косметичек, и начался особый ритуал: девушки поправляли макияж. Их не смущало то, что за десять минут ходьбы от дома до дискотеки вряд ли что-то могло случиться с их лицами, которые они тщательно создавали в течение нескольких часов. Снова начесывались и брызгались лаком волосы, и в воздухе витал аромат дешевых духов. Острым краем расчески конструкция на голове поднималась еще выше, и только после этого раздавались удовлетворенные вздохи.

Внимательно осмотрев себя, проверив, достаточно ли на коже тона, скрывающего юный цвет лица, и в очередной раз накрасив губы, девушки переходили к процедуре пришпиливания платьев булавками. Они помогали друг другу прикалывать английские булавки, закрепляя длинную молнию на платье.

— Давай, — обратилась к Антуанетте бойкая голубоглазая блондинка, — я тебя застегну. Где твои булавки?

— У меня их нет, — ответила Антуанетта. — Зачем они нужны?

Раздался взрыв девичьего хохота — смеялись над ее наивностью.

— Ну, если ты не хочешь, чтобы платье было расстегнуто до талии, нужно пристегнуть молнию булавками. Ребята выпьют в пабе, а ты знаешь, к чему это может привести, — объяснила одна из девушек, обменявшись многозначительной улыбкой с бывалыми подругами.

До этого момента Антуанетта и не подозревала, что молнии представляют такое непреодолимое искушение для парней на дискотеке. Она мечтала только о танцах и даже не задумывалась о том, чего могут хотеть от нее молодые люди. Она содрогнулась при мысли о стаде пьяных подростков с потными ладонями, которые «думают только об одном».

Блондинка по имени Салли, самая старшая в компании, заметила страх в глазах их новой подруги.

— Да не бойся ты так, — сказала она, пытаясь ободрить Антуанетту. — Большинство ребят приходят сюда только из-за кокаина. Конечно, они не упустят свой шанс, но с тобой ничего плохого не случится. В любом случае булавки поубавят их пыл и не дадут потным рукам лезть, куда не надо. Я одолжу тебе парочку.

Антуанетта послушно повернулась спиной, и Салли аккуратно прикрепила булавки с внутренней стороны вдоль молнии. Наконец она застегнула последнюю в самом верху платья, и девушки начали оправляться. Когда платья были натянуты и приняли прежнюю форму, все двинулись в главную часть дискотеки, где музыканты уже начали играть быстрый танец.

Антуанетта почувствовала, как ее ноги движутся в такт музыке. Когда она увидела множество ребят и девчонок, которые сидели у столиков, разговаривали или крутились под музыку на танцполе, ее нервозность улетучилась.

Девушки купили безалкогольные напитки и, устроившись за столиком, стали беззаботно болтать друг с дружкой, время от времени бросая оценивающие взгляды на каждого из присутствующих парней. Молодые люди, одетые в спортивные куртки и брюки с наглаженными стрелками, прохаживались неподалеку от них. Время от времени они подходили, чтобы пригласить кого-нибудь на танец. Когда это случалось, приглашенная девушка поднимала глаза, улыбалась в знак согласия и, держа за руку своего партнера, следовала за ним на танцевальную площадку.

В мысли Антуанетты ворвался голос:

— Можно пригласить вас на танец?

Над ней склонилось круглое улыбающееся лицо парня не намного старше ее самой. Она протянула руку и, как все, последовала за ним на танцпол. Она пыталась вспомнить шаги, которые репетировала дома. Затем ритм музыки внезапно изменился, и Антуанетта закружилась в вихре джаза.

Это было восхитительное чувство, и она была счастлива, что помнит движения современных танцев, которые репетировала перед зеркалом с Джуди в качестве зрителя.

После первого танца ее партнер пригласил ее на второй, а потом и на третий. После чего музыка стихла — у музыкантов начался перерыв. Ободренная своим успехом, Антуанетта поблагодарила партнера и присоединилась к подругам. Их компания не осталась незамеченной. Живые и радостные, девушки танцевали танец за танцем. И даже толстый слой косметики не мог скрыть их естественной привлекательности. Затем в их стаканы с напитками разлили тайно пронесенную водку, и Антуанетта почувствовала, что ее уверенность в себе растет с каждой минутой. С пылающими щеками, она кружилась в танце, отбивая ногами ритм в такт музыке.

Первый танцевальный партнер пригласил ее на последний танец. Освещение приглушили, и послышались медленные звуки вальса. Антуанетта не замечала ничего, кроме музыки. Алкоголь расслабил ее тело, и она позволила партнеру вести себя, отдавшись этому приятному чувству и склонив голову на его плечо. Музыка все еще играла, когда Антуанетта почувствовала, как к ее лицу прижалась потная щека с легким пушком, а мужская рука начала неуверенно двигаться вверх от ее талии, пока не остановилась на уровне груди. Антуанетта инстинктивно отпрянула назад и мягко отодвинула мужскую руку, улыбаясь и слегка покачивая головой. Таким образом она дала понять, что парень ей нравится, но она не из доступных девушек.

Она знала, что, для того чтобы быть принятой в компании новых друзей, ей необходимо научиться игре отношений между юношами и девушками и знать свод неписанных правил, по которым происходит общение между полами.

Ее партнер не хотел признать свое поражение. Несмотря на ее руку, сдерживающую его пыл, он наклонил к ней лицо и стал искать губами ее рот, тщетно пытаясь прижать ее к себе.

Антуанетта отвела назад голову, посмотрела ему в глаза и тихо засмеялась, напрягаясь всем телом, чтобы избежать его маневров. Когда он убедился, что она добропорядочная девушка, несмотря на то что ее внешность говорила об обратном, он ослабил хватку и скромно улыбнулся ей в ответ. Она знала, что молодые люди его возраста мечтают о девушках легкого поведения, но им редко везет.

Прозвучал последний аккорд, и зажегся свет. Счастливая и уставшая, Антуанетта попрощалась с подругами и вернулась домой. Ее волосы пропахли табачным дымом, а изо рта разило алкоголем.

Запах чувствовался даже с утра, когда, спустившись вниз, она увидела мать, поджидавшую ее в кресле. Рут почувствовала знакомый запах сигарет и алкоголя, и Антуанетта поймала ее недовольный взгляд.

— Надеюсь, ты хорошо провела вчерашний вечер? — спросила Рут ледяным голосом.

Но Антуанетта, все еще светившаяся от счастья после первых в ее жизни танцев, не попалась на удочку.

— Да, спасибо, мама, — спокойно ответила она.

— Ты выглядела вчера как клоун. Конечно, ты вправе тратить свои деньги на то, что тебе нравится. Но я никогда бы не вышла с тобой на улицу. Я бы со стыда сгорела. — Рут встала и перед выходом нанесла последний удар: — Я не знаю, что скажет об этом твой отец, когда вернется домой.

Антуанетта молча смотрела вслед матери. Она была так потрясена услышанным, что у нее на миг остановилось дыхание. Удовольствие от хорошо проведенного вечера моментально испарилось, вместо этого в ее душе зародилось семя страха. Она никогда не думала, что мать может сказать ей такие слова, и это потрясло и испугало Антуанетту.

Через несколько недель семя проросло, и страх прокрался в ее сны. Она не спала ночами, и ее паника росла с каждым днем, угрожая поглотить ее целиком.

Глава 7

Вскоре Антуанетта стала ходить на дискотеку каждые выходные. Теперь, когда она возвращалась домой с танцев, ее дыхание было окрашено еще одним запахом, запахом блевотины. Она не могла сказать «нет», когда ей предлагали очередную порцию алкоголя, даже если стены шатра уже танцевали перед ее глазами, а желудок сжимался от приступов тошноты.

Каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию. Торопливо выйдя из шатра, она подставляла лицо холодному ночному воздуху, но он не отрезвлял ее, так как она пила слишком много. Вместо этого к ее горлу волнами подкатывала тошнота, которая заканчивалась приступами рвоты. Прижав к губам носовой платок, Антуанетта, пошатываясь, брела, чтобы скрыться в тени припаркованных машин, отчаянно надеясь, что ее никто не увидит. Затем, оперевшись рукой о багажник ближайшего автомобиля, она пыталась удержать равновесие. Из глаз текли слезы, и ее выворачивало наизнанку — организм бунтовал и избавлялся от алкоголя. Изо рта вырывался поток горячей желчи, обжигая горло. Так она стояла согнувшись, пока внутри ничего не оставалось.

После этого ее накрывало угнетенное состояние — обычный синдром, сменяющий бурную алкогольную радость. Она вытирала рот краем носового платка, выпрямлялась и, пошатываясь, брела домой.