Секретные поручения 2. Том 1 Корецкий Данил
– Не знаю, я далеко стоял. Но Курлов почти не разговаривал. Слушал только. Потом промычал что-то и ушел.
– Он был встревожен?
Комаров задумчиво вытянул губы. Он увидел перед собой угрюмо-непроницаемую рожу Курлова и попытался представить на ней выражение тревоги. Скосил взгляд на Петровского. Тот ждал.
– М-м… Ну… Да. Наверное. Хлопцы спросили потом, что за цыпа приходила – познакомь, все такое… Он только отмахнулся, ничего не сказал. – Комаров подумал и добавил: – Очень был встревожен.
– После этого случая вы видели ту пару? Или кого-нибудь одного – парня или девушку?
– Нет.
Когда он вышел, Денис обратил внимание на густой дымный шлейф, потянувшийся из комнаты через приоткрытую дверь. Хоть топор вешай. Он сосчитал окурки в своей пепельнице, покачал головой. Затем приоткрыл фрамугу и решил прогуляться. В коридоре у окна стояли Лопатко и Вышинец.
– Вначале оформляешь протокол изъятия, потом составляешь протокол осмотра, потом допрашиваешь его: где, как, при каких обстоятельствах, а потом назначаешь экспертизу…
Лопатко держала сигарету «красиво» – указательным и средним пальцами. Это был «парадный» вариант, обычно она зажимала между большим и указательным. Значит, хочет произвести на пацана впечатление… Может, даже и не хочет, но на подсознательном уровне пытается ему понравиться. Значит, он нравится ей. Во как!
Вышинец слушал ее с открытым ртом.
– Да смотри, после осмотра положи их в пакет, опечатай, да пусть понятые распишутся…
Увидев Дениса, она прервалась.
– Здравствуйте, – Денис кивнул, собираясь пройти мимо. – Передача опыта молодым кадрам?
– Проходите, товарищ Петровский, – холодно сказала Лопатко. – Для вас здесь нет ничего интересного…
Денис мимоходом глянул на Вышинца. Тот сделал каменное лицо.
«Ну и хрен с вами», – подумал Денис.
На город падал легкий снег, в окнах и витринах загорались первые огни. Ранние зимние сумерки, «серый час», как говорили в старину. Денис прошел пешком две остановки, пытаясь настроиться на предстоящую встречу. Тихий зимний вечер в конце концов вошел в него, вычистил и пропылесосил мозги, расставил мысли по полочкам. Денис зашел в магазин кулинарии, выпил теплого кофе с молоком из старорежимного граненого стакана. И пошел в обратном направлении.
Итак, кое-что он уже имел в активе. Некий загорелый парень при костюме, фасонистая девушка, которые чем-то расстроили Курлова. До этого Денис беседовал с другим его бывшим сослуживцем, по фамилии Давыдовский. После долгих мытарств Давыдовский тоже упомянул об этом эпизоде в кафе. На самом деле, как догадывался Денис, ничего особенного там не происходило. Встретились знакомые, один под руку с красавицей, другой – в засаленной робе… Ясное дело, что заливаться соловьем у Курлова не было настроения. Адьёз – и поскорее убраться восвояси.
Но об этом в протоколе нет ни слова. А что есть? Есть некая расплывчатая фигура, которая – возможно – имела какие-то враждебные намерения по отношению к Курлову. И то хлеб. Впрочем, чем фигура расплывчатей, тем даже лучше. Призрак, фантом. Неодушевленный предмет. Отвечает на вопрос «что такое», а не «кто такой». Вот и пусть ответит вместо него, Дениса. Подставлять под расстрельную статью лицо одушевленное у него не было желания.
Он посмотрел на часы. Через пятнадцать минут у него назначена встреча с еще одним сотрудником «Визиря» – Георгием Макаровичем Ляховым, известным в своем кругу как Махорыч. Денис прибавил шагу.
В эту минуту на троллейбусной остановке напротив здания прокуратуры встретились двое. Один выходил из троллейбуса – мужчина поздней спелости с острыми седыми усиками, второй – уже знакомый нам гоблин по фамилии Комаров, который переминался с ноги на ногу, ожидая своего маршрута.
– Махорыч! Эй! – весело окликнул Комаров. – А ты чего здесь забыл? Сдаваться пришел?
– Витька? – удивился Махорыч.
– Ну. Здорово, что ли?
– Здоров, здоров. Ты где сейчас?
Какое-то время они заново определяли свои координаты: работа, семья, здоровье, потом вспоминали, кто кого видел из общих знакомых, и какие, в свою очередь, у тех новые координаты. Потом Комаров спросил:
– Так тебе тоже повестку прислали? К кому?
Махорыч полез в карман, достал потертый бланк повестки, прочел:
– Следователь Петровский.
– Во, я только что у него был. Забодал, гнус.
– А чего он? Что спрашивал-то?
– Байду всякую. Про Курлова. Как познакомились, какие отношения, какие проблемы…
– Он что, собирается на нас всю эту срань повесить? – набычился Махорыч. – Я ж тут ни сном ни духом, понимаешь…
– Не знаю, чего он хочет. – Комаров выплюнул окурок под ноги какой-то женщине. Это была уже вторая сигарета после посещения прокуратуры, и грузчик Комаров больше не был похож на тихого второгодника. – Короче. Пока я ему не стал кивать, что Курлов с каким-то хреном в «Лабинке» поцапался, до тех пор он от меня не отставал. Понял?
Махорыч задумчиво сморгнул.
– Хрен какой-то. В «Лабинке», – повторил он. – А что за хрен?
– Без разницы. Следак будет спрашивать, не имел ли кто зуб на Курлова со стороны – так ты скажи, что имел, типа. Хрен в костюмчике зеленом, цыцка при нем в свитерке полосатом. Кто такие, откуда – не знаешь. И этот Петровский от тебя мигом отвалится. Теперь дошло?
– Вроде того, – кивнул Махорыч.
– Ну так бывай. Вон мой «лимузин» катит… Звони, если что.
Комаров подмигнул на прощание бывшему сослуживцу и вскочил на подножку троллейбуса.
Старший следователь горпрокуратуры, важняк, обходительный и обаятельный мужчина – Курбатов знал, как вщемиться в напряженный график идентификационного отдела криминалистической лаборатории, по-простому – «мордодельни». Заведовала здесь Ангелина Петровна Нечаева, злобная крыса в перекрученных, как пропеллеры, туфлях на ржавых покосившихся шпильках. Свое дело она знает, картотеку собрала богатую и держит ее в идеальном порядке, да и техника у нее на высоте – новейшие компьютерные программы из Центра ФБР в Куантико… По грубому слепку в памяти очевидца компьютер сам подбирает наиболее вероятный тип лица, да еще выдает три варианта: средняя упитанность, выше средней, ниже средней… Фантастика, завтрашний день!
Но простому смертному следаку добраться до «мордодельни» непросто. Формальная причина: вас много, лаборатория одна. Реальная причина: возрастные изменения в организме завлаба и связанные с этим приступы депрессии. Водкой ее не купить – не пьет Ангелина Петровна водку. Тортиком не соблазнить – потребляет только овощи да пшеничные отруби. Приласкать – убьет на месте.
И как Курбатову удалось эту крысу выдрессировать, можно только диву даваться. Но на то он и Курбатов. Знак качества. Петровский да Лопатко – эти, естественно, прибегают к услугам горе-художника Рулева из ведомственной многотиражки «На посту», который малюет фотороботы со слов очевидцев. Водку он пьет, отруби не ест, на ласку реагирует – вот только лица у Рулева выходят похожими друг на друга, словно в Тиходонской области орудует один семейный клан. Курбатов с ним не работал ни разу. И не собирался.
– Нет, давайте предыдущий, – сказала Суханова.
Нос, уплывший было с экрана, вернулся на место.
– Этот? – спросила Нечаева.
– Да. Похож. Только глаза побольше.
Темный зал «мордодельни» пересекал луч компьютерного проектора. Суханова в наручниках и двое охранников сидели перед пластиковым экраном; Нечаева, залихватски закинув ногу на ногу, орудовала у ноутбука. Когда набор идентификационно-значимых черт достиг критического уровня, на экране появилась надпись «WEIT», а через пару секунд карикатурные нос, глаза и губы приняли человеческие очертания. На экране зависло твердыми штрихами лицо: овал, подбородок, нос и глаза. Две пары губ – «мягкий № 5» и «мягкий № 3», предварительно одобренные Сухановой, теснились на участке между носом и подбородком. Искали лицо «инженера».
– И разведите их пошире… Да, примерно так.
На экране мелькнули пальцы завлаба, глаза разъехались в стороны.
– Лоб выше. И шире. Нет, залысин у него не было. Почти ровная линия.
Нечаева работала быстро, свою картотеку она знала назубок и среди сотен слайдов безошибочно находила нужный. Суханова была сосредоточена, не мямлила и не давала противоречивых указаний. Портрет «квадрата», собранный по фрагментам полчаса назад, уже находился в соседней комнате, откуда доносилось прерывистое гудение копировальной машины. «Инженер» постепенно оживал на экране. Курбатов смотрел на экран, лениво поглаживая подбородок. Отличная работа, он мог быть вполне доволен… И все же что-то беспокоило его.
«Линия губ слишком расплывчатая», – подумал он.
– Нет, не подойдет, – тут же раздался голос Сухановой. – Тут он на голубого какого-то смахивает. Не знаю, почему. А у него была рожа, как у этого… Инженер, короче. Умный. Интеллигент.
«Интеллигент, это верно», – неизвестно почему опять подумал Курбатов. Какой-то маячок замигал в мозгу… Мигнул и погас. «Мягкий № 5» уплыл в неизвестность. Нечаева подставила другие губы – более твердые и тонкие.
– Во-во-во… И брови не такие густые. – Суханова запрокинула остриженную голову назад, к Курбатову. – Закурить можно?
Важняк рассеянно махнул рукой охраннику – пусть курит. Тот достал пачку «Явы», сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку.
– Ну что? – спросила Нечаева. На лбу «инженера» выстроились в ряд несколько пар бровей, похожие на летящих птиц.
Суханова затянулась, подумала.
– Вон та. Вторая слева, – сказала. – Так, нормально.
Курбатов посмотрел на экран. Нет, возможности знаменитой чудо-программы ФБР сильно преувеличены. Неживое лицо, маска идиота, в которой только Суханова и способна разглядеть что-то человеческое… Нет, на какой-то миг Курбатову померещилось, что и он увидел. Лицо. Реальное, живое.
И тут же все исчезло. Опять – маска. Как в пособиях по рукопашному бою или на плакатах ОСВОДа.
Ну, похож. Положим. На кого-то. Или на что-то. На тысячи таких же портретов, слепленных в таких же «мордодельнях». Или срабатывает феномен ложного узнавания – пресловутая идентификация с «голливудским стандартом». Внешность каждого человека можно рассматривать как своеобразный коктейль из Пола Ньюмена, Юрия Никулина, Луи де Фюнеса, Леонида Куравлева и далее по бесконечному списку. Курбатов помнил, как году в восемьдесят девятом на улице его окликнула симпатичная молодая женщина, похожая на Веру Алентову из «Москва слезам не верит». Один к одному.
– Привет, Сашка! – говорит. – Как поживаешь?
Он, ошарашенный, пробормотал что-то дежурное… И надо же, оказалось, это Инночка Торопилова, они вместе учились на юрфаке! Студентом Курбатов никогда не обращал на нее внимания – обычная серая мышка, ничего интересного. Но тогда он еще не смотрел «Москву…» и не знал, что Инночка – точная копия эффектной актрисы. И уже когда посмотрел, когда в мозгах появился четкий идентификационный сигнал – только тогда он, наконец, «увидел» эту Торопилову. Красотка-кинозвезда!..
Вот такая штука… Возможно, неживая маска «инженера» тоже каким-то образом пересекается с одним из фантомов «голливудских стандартов», вызывая этот непонятный зуд в мозгу… Все возможно. Не стоит придавать этому большого значения.
Но когда работа была закончена и, погрузив в микроавтобус Суханову и две толстые папки с оттисками фотороботов, они собрались ехать обратно в СИЗО, Курбатов вдруг изменил решение.
– Погоди, не трогай пока, – скомандовал он шоферу.
Важняк небрежно достал из кармана трубку сотового телефона.
– Сироша, пожалуйста… Привет, Валерий Иванович. Курбатов. Ничего, если я эту цыпу на часик задержу? Хочу в прокуратуре допросить ее разок. Ничего особенного, просто проверить кое-что. Да и Рахманов давно мечтал познакомиться… Ну. Отвечаю. Не первый же год замужем…
Он рассмеялся.
– Лады? Ну спасибо. Все будет в лучшем виде.
Курбатов спрятал трубку, откинулся на спинку кресла и махнул шоферу:
– Давай-ка, брат, в прокуратуру…
У него было отличное настроение. Зуд в голове, похожий на зуд кожи под гипсовой повязкой, наконец унялся. Все встало на свои места. Курбатов вспомнил лицо.
Спускаясь утром по лестнице, Денис наткнулся на Людку Борщевскую. Людка стояла в дверях квартиры, тараторя вслед своему Пашке, который вяло направлялся к двери парадного:
– Чтобы обедал там, понял? Чтоб слушал на уроках, а не ковырял в носу, понял? И после школы сразу чтоб домой, не то уши выдеру, понял?
Пашка шел не один. Его ладонь утопала в руке высокого мужчины в спортивной куртке.
– Да поня-а-ал, чё ты, отстань! – протянул Пашка.
– Ладно, не тарахти, все путем, – сказал мужчина, обернувшись к Людке. – Давай, до вечера.
Они вышли на улицу. Денис узнал его: тот самый тип, которого он видел в окне. При дневном свете они с этим мужиком, может, и сошли бы за двоюродных братьев, – но не больше.
– Привет, Люд, – поздоровался он.
– Привет, Денис.
Людка Борщевская вся светилась. Куда подевались ее обычные в утреннюю пору похмельные мешки под глазами? И где всклокоченные волосы? Где сложенный в раздражительной гримасе рот? Помолодела, посвежела, постройнела… Людка заделала себе короткую стрижку во французском стиле, на ней был новый халат, и она улыбалась во весь рот, словно ведущая телепередачи «Доброе утро, Россия!».
– Слушай. В тебя влюбиться можно, – не удержался Денис.
Не гася улыбки, она слегка повела плечами: а чё?
– И эта прическа тебе идет.
– Клеиться вздумал? – кокетливо спросила Людка.
– Ну, типа… – в тон ей ответил Денис.
– В субботу с мамой заходите к нам, – неожиданно сказала она. – Мы с Сергеем расписываемся на неделе, вот решили позвать гостей… По-простому, без всяких…
– Сергей? – Денис вопросительно посмотрел в сторону парадного, за дверью которого только что скрылся Пашка со своим долговязым провожатым.
– Да.
– Ну, поздравляю, – сказал Денис. – Серьезный мужик.
Людка хмыкнула: а то!
– Только поздравлять потом будешь. Чтоб пришли, понял?
– Не то уши надерешь. Заметано, – сказал Денис.
На самом деле он не был уверен, что захочет угробить субботний вечер, крича «горько» на Людкиной свадьбе. Но – будет день, как говорится, будет пицца. Видно будет.
Денис вышел на улицу и направился к остановке. Сегодня перед работой он должен повидаться с Мамонтом – тот в телефонном разговоре намекнул, что собирается его познакомить с одним человеком.
Они встретились у Драматического театра, под мраморными досками с потертыми извещениями о том, что здесь хранятся послания пионеров, комсомольцев и коммунистов из 1967 года своим коллегам в 2017 год. Кто знал, что адресаты переведутся, как мамонты… А вот, кстати, и он сам, да не один! Рядом с Мамонтом стоял коренастый крепкий парень, настоящий боровичок в коричневой кепке.
– Это Белов. Это Петровский, – коротко представил их друг другу Мамонт. – Идем в машину, поговорим.
Они уселись в уже знакомый «жигуль».
– Дело такое, – сказал Мамонт. – Вася Белов – твой новый офицер связи, теперь все текущие вопросы решаешь через него. Сейчас времени нет, позже познакомитесь поближе. Здесь адрес явки, номера телефонов, сигналы – все что надо. Усек?
Мамонт протянул Денису исписанный листок. Денис внимательно изучил его и вернул. Мамонт сунул листок в пепельницу.
– Встречаемся каждый вторник, восемнадцать ноль-ноль, – сказал боровичок. – Коррективы по ходу дела.
– Бессмысленно это все, – сказал Денис. – Они шарахаются от меня, как черт от ладана…
– Программа пока остается без изменений, – отрезал Мамонт.
– Чистые руки – залог здоровья. Еще в детском саду учили. Ты досье на Рахманова своего читал? Нет. А я читал. И скажу, что он не от святого духа родился. Городской прокурор ест, пьет, потеет и хочет жить не хуже других.
– Не курит, – добавил Денис.
– С тех пор как в девяносто девятом обследовался в Краснодаре у известного кардиолога Семенова. А до этого смолил исключительно «Парламент» – вон, можешь взглянуть на ценники в ларьке, – и был не дурак выпить чего-нибудь эдакого – виски, джин, коньяк «Кельт»…
– Ясно, – сказал Денис.
– Ну чего набычился? – спросил Мамонт. – В октябре будет следующий набор на курсы «Выстрел», и ты уйдешь туда под номером первым. В крайнем случае – вторым. Или я съем свои погоны, вот честное слово…
– Костя немного ввел меня в курс этих твоих проблем… С Курловым и прочее, – снова встрял Белов. – Обещаю полное содействие со своей стороны.
– Ночной пожар в прокуратуре? – усмехнулся Денис. Ему было неприятно, что какой-то боровичок Белов, с которым он познакомился всего несколько минут назад, уже в курсе всех проблем. Зачем Мамонт говорил ему? Ведь обещал сам помочь, в лепешку разбиться. Сам! А теперь получается, что вроде как отваливает в сторону…
– Зачем пожар? – удивился боровичок. – Мы же не «Хаммас». Есть более научные методы. Гэбэшнику время от времени приходится скрывать следы, это отработанная практика, даже спецкурс есть по следственной «дезинфекции». Как-нибудь мы…
– Ладно, – перебил его Мамонт. – Потом. Нам ехать надо, потом переговорите. Включайся, Денис, в работу. И – до связи…
Двигатель «жигуленка» мягко застучал под капотом. Денис вышел и захлопнул дверцу. Мамонт уже о чем-то оживленно переговаривался с Беловым, дергая рычаг передачи. Рассмеялся. Махнул рукой. Машина отъехала от бровки, против всех правил переехала разделительную линию, вырулила на встречную полосу и, развернувшись, помчалась в сторону Нахичевани.
Денис позавидовал им черной завистью. Черти… У них есть дело, еще бы! Настоящее. Они не подглядывают в замочную скважину, не прикидываются шлангами. Настоящее дело, где мозги работают, а рубашка пропитывается горячим потом от тяжелой и опасной работы.
А ему тоже пора. В прокуратуру. И сразу Денис ощутил неприятный привкус во рту. Настойка «Донская», ноль пять, в одиночку, запершись в спальне в час ночи. Окна дома напротив через двор. Скребущаяся в дверь Джоди. Липкий холодный пот. Страх.
Он достал сигарету, прикурил, отвернувшись от ветра. «Жигуленок» давно скрылся из поля зрения. Дул холодный порывистый ветер, бросая в лицо колкие острые снежинки.
– «Известия», пожалуйста.
Денис просунул в окошко киоска смятую купюру, взял газету, зацепил взглядом заголовок первополосной статьи, выдержанный в традициях шестидесятых годов: «НАСА хата с краю, ничего не знаю…» – и направился к зданию прокуратуры – до него отсюда шагов тридцать.
На скамейке у входа маялся жестоким похмельем какой-то оборванец в вытертых добела измятых штанах, коротком коричневом пальтеце и мохеровом берете явно женского фасона. Увидев Дениса, он поднялся и прошел несколько шагов навстречу.
– Слышь, это… Дай рупий пару.
Лицо его было Денису незнакомо – как стертая монета. Без возраста и индивидуальных примет. Просто особь мужского пола. Причем крепко пьющая. Впрочем, Денис в этом плане тоже не образец для подражания. Обломки сознания после алкогольного шторма болтались в черепе, как куски льда в коктейле, да еще гулко постукивали. Они стоили друг друга. Только один был следователем городской прокуратуры и одновременно оперативным уполномоченным госбезопасности, а второй – бомжом и одновременно бродягой. Что в очередной раз подчеркивало несправедливость жизни.
– Скройся, – коротко ответил Денис на ходу.
Тот остановился и крикнул вслед:
– Ты че, банан, зажимаешься? Я те, банан, как человеку говорю, а он: скро-о-ойся!..
Взявшись за медную ручку двери, Денис оглянулся. Оборванец стоял на прежнем месте и пялился на него.
– А-а-а, я ведь знаю… Ты этот, следователь, а? Во, с-сука, банан! Я ж знаю!..
– Что ты знаешь? – негромко проговорил Денис. Он развернулся и сделал шаг.
Что-то в его взгляде оборванцу не понравилось. Тот сразу рванул в сторону.
– Мне Кирьян сказал! Знаю!.. – донеслось из разношерстной толпы спешащих на работу людей. – Знаю!
Гоняться за ним Денис не стал. Он сделал вид, что ничего не случилось, и потянул на себя тугую дверь. «Кирьян, – пытался вспомнить он. – Кирьян…»
– Ишь, развелось их, – сочувствующе сказал пожилой старшина Степан Ваныч, дежуривший на вахте. Он все еще смотрел в окно. – А ты б видел, что на паперти возле кафедрального деется. Как янычары налетают, друг дружку отпихивают: дай, дай, дай! А не дашь, так обложат. Обидно. А ведь чего доброго и прирежут еще, а? А нам оружия не дают…
– А вы захват с переворотом, – посоветовал Денис. – Как ветром сдует.
Ваныч пробормотал в ответ что-то неопределенное. Для него захваты, перевороты и прочие кульбиты остались в далеком прошлом.
Миновав вестибюль, Денис поднялся по лестнице и очутился в длинном коридоре, по обе стороны которого находились кабинеты следователей. В дальнем конце у окна – курилка. Сквозь туман проступали три фигуры. Таня Лопатко и два новобранца – Вышинец и Ляпин.
– Если они в сознанке, очняки надо сразу проводить, для закрепления, – рассказывала Лопатко.
Она была в форме с капитанскими погонами, вид она имела блеклый и усталый, какой обычно и имеет женщина-следователь. Работа собачья, нагрузки огромные, весь день в сухомятке да на нервах. Кругом трупы, вонь, кровь, мат, да мужики, и каждый норовит трахнуть, пока молодая. Вот и получается помесь рабочей лошади и ходячего женского органа.
– А если в отказе, тогда дело другое, тогда в конце расследования их сводишь, может, кто-нибудь не выдержит и лопнет…
– Привет, – сказал Денис.
Разговор сразу прервался. Лопатко молча вдавила сигарету в пепельницу и прошла в свой кабинет, обдав Дениса густой волной «шанели». Похоже, она уже просветила молодежь: «С Петровским осторожно, он на Контору работает, под нас копает…»
– Здравствуйте… Денис Александрович, – как-то неуверенно произнес Ляпин.
– Здравствуйте, – подхватил Коленька Вышинец. Широко распахнутые голубые глаза на лице маменькиного сыночка были полны изумления. И настороженности.
Денис едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Вот клоуны. Видно, не определились окончательно, что следует добавлять после приветствия – то ли Денис, то ли Денис Александрович, то ли «хрен столовый». Дерзон определился. Как-то подошел: «Огня не найдется, коллега?» Без видимого напряжения. Молодец. Денис подумал, что неплохо бы вывесить на своей двери объявление: Дорогие коллеги, в затруднительных случаях избегайте выражений, требующих определенной формы обращения. К лешему ее, определенную! Шире используйте возвратные глаголы с окончанием на частицу «ся»! А лучше повесить на грудь. И ходить так.
Денис открыл свой кабинет. Дернул фрамугу, выпуская вчерашний закисший воздух. Выглянул в окно. Оборванца видно не было.
А ведь любопытно, подумал он. Молодое пополнение всего на год-два младше его, но для них он уже как бы Денис Александрович. Ха! Как бы… Только прошлой осенью он сам впервые пришел сюда после юрфака – зеленый, необломанный, уверенный в себе на все сто. Великий Холмс, переодетый обычным следователем, гигант дедукции, интеллектуальный самурай, участник всероссийской тайной операции «Чистые руки». Он должен был разоблачить коррупцию в прокуратуре и прочую скверну… Только обстановка изменилась и операцию свернули, потому что где-то на самом верху смирились с не очень чистыми, а может даже и грязными руками. А блистательного, но расшифрованного Холмса забыли в пропитанной скверной прокуратуре, и теперь он сам ею, то есть скверной, пропитывается… Наворочал дел, ведет следствие против самого себя, а второе расследование, по взрывникам, ведет Курбатов и тоже рано или поздно на него выйдет… Но если бы он не наворочал этих дел, то его уже не было бы в живых, вот в чем штука! Поэтому корить себя ему, по большому счету, не за что…
Молодежь не знает этих нюансов, они смотрят на него как на опытного следака, как в свое время он смотрел на старших коллег. А сколько же тогда было Антону Снетко? А Тихону Крусу? Лет двадцать пять – двадцать шесть. Ненамного старше его самого теперешнего. Хотя Тихон был женат и имел окладистую бороду, из-за чего казался солиднее, а Антоша, так тот успел аж дважды развестись. Денис провел рукой по подбородку. Вчерашняя щетина на ощупь была как посудный ерш. Может, тоже бороду отпустить? И вишневую трубку посасывать… Нет-нет. Никаких трубок. Наоборот: ходить на работу с авоськой, или – как это Тихон называл? – с торбочкой. В обед – между визитом в бюро судмедэкспертизы и заполнением протокола осмотра трупа гражданина В. – выскочить за картошкой, поскольку после семи картошку не купить, луку зеленого пучок, только чтоб не вялый был, потом макарон, крупы и сахару кило не забудь. А молока не надо, холодильника ж в кабинете нет, а без холодильника до вечера скиснет.
Лучок зеленый пригодится, когда ближе к вечеру в кабинет зайдет Вася Кравченко и посмотрит выразительно: «чебурашку» прикончим? «Чебурашку» надо кончать, это любому ясно. В кабинете, заперевшись на щеколду. Ноль тридцать три «Русской», подоконник с двумя пластмассовыми стаканчиками, стрелка лука в руке, разговоры, где нет места даже телкам и футболу, а только квадратные метры, да штапики, да «дисперсионка», которой окна лучше не красить, бо темнеют, – и все сползает постепенно на эту блядскую работу, где глубина ранений на теле гражданина В. ну никак не вяжется с длиной клинка и молочным возрастом подозреваемого – четырнадцатилетнего оболтуса Р. Может, подставляют его? А вот куда, скажи мне, Вась, куда мы катимся?.. А когда закончишь задушевную беседу – за окнами уже заметно стемнело, на улице зажглись оранжевые фонари. Скоро домой. И хочется еще выпить. Раньше не хотелось, а теперь хочется…
Денис открыл сейф, окинул взглядом полку с делами. Как дела, хау ду ю ду? А хрен бы с вами со всеми… Бу-бу.
Два второстепенных «висяка» – пьяная ножевая драка со смертельным исходом и сомнительное самоубийство, которое так и не стало доказанным убийством, – лежали на нижней полке, отдельно от остальных. Он взял их, пролистал по-быстрому. Нет, ничего достойного внимания. Где же тогда оно, достойное?
Взгляд зацепился за секретное отделение, где помимо вещдоков из ювелирного да пустой кобуры находилась та самая заветная «бу-бу». Кравченко еще называл – «чебур». Чебурахнемся, Тихон?
Это и есть то, что ты ищешь. То, что тебе надо. И не парь мозги, банан…
Ни фига.
Он вынул папку с материалами по убийству Курлова. Четыре протокола, опись вещдоков, пачка фотографий с места происшествия, копии направлений на экспертизу. Денис пролистал протоколы. Кирьян, Кирьян… Ага, нашел. Фамилия этого бомжа, единственного (если не считать следователя-участника) свидетеля происшествия – Кириченко. Анатолий Олегович. Сочетание не из легких: Анатолий да еще Олегович. Похоже, родители этого пьянчужки не долго думали, как его назвать. Их мучали какие-то другие проблемы. Скорей всего, алкогольные. И наверняка – безденежье…
Кириченко вполне может оказаться Кирьяном. Его бесцветная плоская фамилия обретает смысл, информационную наполненность. Это Кирьян, понимаешь, ему надо пару рупий на кирево.
Денис встал, чтобы взять пепельницу на подоконнике. Глянул в окно. Скамейка пуста. Что ему надо было, этому уроду?
Хоть бы зашел кто, в конце-то концов. Есть дело, старик, надо пришить «чебурашку», понимаешь? С тихим треском свернуть ему башку в полумраке, расчленить жидкий труп на два стакана. Будь здоров. Мурло.
Но никто не придет. Тихон, Снетко и Вася Кравченко слиняли вскоре после убийства прокурора. Даже странно было: столько дел на них висело, они по полгода их тянули через тонкую соломинку, все что-то мешало, срывалось – а тут за какой-то месячишко перетряхнули горы бумаг, нашли все недостающие ниточки, выбили признания, настучали на древних компьютерах обвинительные заключения, написали рапорта – и вперед, на свободу с чистой совестью. Где они теперь – этого Денис не знал. Антон давно мечтал устроиться охранником в солидную компанию, где по коридорам летают девочки с такими вот ногами. Тихона Круса супруга подбивала устроиться на бухгалтерские курсы. Это вполне реально – его уговорить как два пальца об асфальт, а бухгалтер из Тихона выйдет неплохой. А Васька Кравченко, он…
Денис увидел в окно, как к подъезду подкатил старенький «рафик». Притормозил, клюнув тупым носом. Кто-то вышел оттуда. Высокая фигура в щегольском черном плаще, прямая спина, уверенный шаг. Это Курбатов.
За ним из «рафика» вывалился здоровенный парень в синей форменной одежде, на груди болтался АКМ. Денис его знал – он из конвойного взвода. Следом вывели коротко и неровно остриженную девушку. Руки сведены впереди, куртка съехала с плеч, но она даже не пыталась ее поправить. Наручники, понял Денис. Он стряхнул на пол наросший на сигарете столб пепла.
Потом вышел еще один милиционер. Охранники взяли девушку под руки и быстро завели в прокуратуру.
Денис потушил окурок о ладонь. Он узнал ее сразу. Несмотря на то, что в последний раз у нее были пышные волосы до середины спины и скромная юбочка из тех, за которые в бутике «D&G» отваливают по пятьсот долларов, – а сейчас она обкорнана, словно попавший в лапы скинхедов панк, и сама на себя не похожа. Но он узнал ее. Суханова Алина… Как ее? Игнатьевна.
Игнатьевна, точно.
Ноги Дениса приросли к полу.
НАСА с краю, ничего не знаю.
Как американский космический корабль едва не свалился на головы россиян.
«…Астронавты зовут это место „Тиходонский треугольник“. В 98-м и 99-м годах при прохождении „шаттлов“ над Тиходонской областью на орбите 200 км неоднократно выходила из строя связь, а члены экипажа чувствовали приступы недомогания. Так случилось и на этот раз. „У меня никогда не болела голова, даже с похмелья, – рассказывал корреспонденту CNN Джерри Брайан, второй пилот. – А тут вдруг скрутило так, что я чуть не заорал. Боль резкая и внезапная, будто иглу воткнули. Я оглянулся на Боба (Роберт Свенсон, первый пилот – авт.) и увидел, – с ним тоже что-то не в порядке. Он сидел бледный, по лбу струился пот. Мы шли в пилотируемом режиме, нервы напряжены, внимание сконцентрировано до предела, все зависело от нашей реакции – а тут мы вдруг стали похожи на мокрых куриц! Но неприятней всего было, когда мы потеряли связь с Центром. Боб решил перевести корабль в режим автоматического пилотирования, но система не отреагировала. Ну, думаем, все, осталось только помолиться… А потом вдруг все прошло. Раз, два. Никакой боли, и Отто (так американские астронавты в шутку называют автопилот – авт.) докладывает о готовности…“» «По мнению официальных структур США, подобный феномен связывается с военным объектом, расположенным в Тиходонском крае, в поселке Кротово. Здесь ранее располагались ядерные стратегические ракеты наземного базирования, нынешние явления тоже, по всей вероятности, являются следствием испытания космического оружия. Использование в качестве объектов испытаний американских космических кораблей НАСА считает грубым нарушением норм международного права.
…Правительство США заявило официальный протест, посол в Москве передал вчера в МИД России соответствующую ноту…»
«…Слухи о том, будто мы проводим испытания какого-то оружия на американских космических кораблях, это вымысел чистой воды, – говорит Александр Пахомов, замначальника пресс-службы МО. – Военный объект в Кротово в 60-е годы действительно являлся местом базирования ядерных ракет стратегического назначения, но в конце 90-х ракеты были из него выведены, а в наступившем веке база законсервирована. Кстати, в 2000-м американская делегация посещала этот комплекс – там нет ничего, кроме ржавеющих блоков…»
Дверь с табличкой «Петровский Д. А., следователь» оказалась заперта. Курбатов дернул еще раз и выругался.
– Где Петровский? – крикнул он, ввалившись к Тане Лопатко.
– Откуда я знаю? – холодно ответила Таня. – Я ему завтраки ношу, что ли?
Курбатов открыл следующую дверь.
– Петровского не видел?
Дерзон что-то выстукивал одним пальцем на пишущей машинке.
– Не видел.
Важняк заглянул к Лапину и Вышинцу. Да, видели, здоровался, где-то здесь должен быть… а что, он не у себя разве? Быстрым шагом Курбатов прошел к лестнице – на третий, к Рахманову. Подумал, остановился, спустился вниз. На вахте за обшарпанным конторским столом сидел Степан Ваныч и подслеповато водил носом по «Комсомолке».
– Ваныч, Петровский был сегодня?
– Был.
– Ну и где он?
– Так у себя, наверное.
Курбатов выдохнул. Вот зараза…
– А я говорю, надо бы мне оружие получить, чтоб пугнуть этих, если что… – Степан Ваныч наморщил покатый лоб.
– Кого пугать? – рассеянно спросил Курбатов.
– Да попрошаек. А то смотришь, фирмочка какая-то – трусами торгует, тьфу ты! – а на входе два молодца стоят с кобурами под мышкой. А у нас прокуратура как-никак, дело государственной важности, а я тут один… а они сидят на скамейке, лыбятся, и что там у него под курткой – поди догадайся. Ладно что бомж – Петровский только бровь нахмурил, того сразу и след простыл… А то придет с автоматом, и что делать тогда?
– Да погоди ты, – остановил его Курбатов. – Так Петровский не выходил отсюда?
– Нет, кажись, – Ваныч опять уткнулся в газету. – Нет. Точно нет.
Значит, у прокурора сидит, подумал важняк.
– Александр Петрович! Тут это…
На лестнице показался один из конвоиров – Курбатов оставил их стеречь Суханову в своем кабинете.
– Иду, иду, – проворчал он.
Суханова сидела у противоположной от окна стены под огромной картой Российской Федерации, ее стриженая макушка закрывала Туапсинское побережье Черного моря. Скованные руки тяжело лежали на коленях.
Курбатов вопросительно посмотрел.
– Ей до ветру надо, – сказал охранник.
– Потерпит, – важняк повернулся к двери.
– Не могу я терпеть! – зло сказала Суханова. – Падла Гамак мне все почки отбила!
– Отцепись. У меня нет ключа от уборной.
Где же этот гребаный Петровский? Курбатов распахнул дверь в коридор.
– Так что мне – под себя ссать?! – раздалось за спиной. – Знаете, как это называется? Пытки! – вот как! За Гамак вы вроде не отвечаете, а за это отвечаете по полной!
Читать бесплатно другие книги:
