Гладиатор по крови Скэрроу Саймон

Глава 18

В дни, последовавшие за отбытием Катона, Макрон занимал людей тяжелыми работами по восстановлению городских стен. Заделаны были бреши в стене; кроме того, во время землетрясения обрушились одни из городских ворот, и уцелевшие каменщики пустили на их восстановление камни располагавшегося неподалеку храма, не выдержавшего труса земного. Приготовления Макрона не ограничивались стенами — его рабочие бригады, снабженные армейскими инструментами, рыли в жесткой каменистой земле оборонительные рвы напротив наиболее поврежденных участков стен. Тяжелый грунт не позволял даже думать о том, чтобы окопать рвом весь город. Поэтому Макрон обратился к другим методам отражения вражеских атак.

Призвав к себе на акрополь часть городских кузнецов, он познакомил мастеров с одной из любимых в легионах разновидностей оборонительного оружия. На задворках арсенала хранился небольшой ящик «железного чеснока», и Макрон взял из него одну рогульку для всеобщего обозрения. Он повертел перед собой эту снабженную четырьмя шипами железку, а потом уронил на стол перед собой с грохотом, от которого кузнецы подпрыгнули.

— Вот, — показал Макрон. — Видите, как он приземляется: острием вверх? Так будет всегда, и, если рассыпать колючки в траве, враг не увидит их, пока не наступит. Шип пронзает ногу и калечит свою жертву. Практически гарантированно останавливает атаку. — Макрон ласково посмотрел на железку. — Очаровательная вещица. Сколько раз она спасала мою шкуру от неприятностей, я и сосчитать не могу. — Он перевел глаза на кузнецов. — Вопрос состоит в том, сумеете ли вы навертеть их в достаточном количестве до прихода Аякса и его толпы?

Один из кузнецов подошел к столу, чтобы рассмотреть предмет повнимательнее. Взяв колючку, он взвесил ее в руке и кивнул.

— Сделать несложно, но могу ли я предложить усовершенствование?

— На здоровье, — предложил Макрон, которому хотелось узнать, как грек может усовершенствовать римскую конструкцию.

— Такие острия легко извлечь. Ранив своего врага, ты не лишишь его подвижности.

— В самом деле? — Макрон приподнял бровь. — А мне казалось, что засевший в ноге такой вот поганый шип надолго сотрет улыбку с лица любого вояки. Или не так?

— Ну да, — согласился грек. — Нисколько не сомневаюсь. Но все дело в том, что жертва этого приспособления может или дохромать до поля битвы, или, наоборот, уйти с него. Что, если мы зазубрим концы? Тогда извлечь колючку становится невозможно, и врагу придется остановиться, чтобы вырезать ее, или ждать, пока его вынесут с поля боя.

Макрон покачал головой:

— Нет. Если эта хренова штуковина зазубрена, тогда раненый уносит ее с собой с поля боя. А какой в этом смысл? А вот если она сделала свое дело и ее отбросили в сторону, тогда она ждет на поле свою следующую жертву. Понятно?

— Это так, — вмешался еще один кузнец. — Но ты забываешь о том, что для того, чтобы увести раненого с поля боя, нужен, по меньшей мере, еще один человек. Так что зазубренная колючка лишит врага тех же двоих человек.

Первый грек прищелкнул пальцами:

— А что, если те, кто поведет раненого с поля боя, также будут наступать на эти штуковины? Тогда число раненых возрастет и в два, и в четыре, и в восемь раз.

— Что-что? — заморгал Макрон, поднимая руки. — Остановимся на этом! Вот что, я просто хотел, чтобы вы сказали мне, можете ли наделать подобных штуковин. Вот и всё. Так можете или нет?

— Конечно, можем. — Грек был явно задет. — Но почему бы заодно не улучшить твою колючку? Вот что я хочу сказать.

— Мы могли бы образовать проектный комитет, — с надеждой в голосе предложил кто-то из кузнецов.

— Нет! — возразил Макрон.

— Опробовав несколько вариантов, мы могли бы обеспечить тебя более эффективной конструкцией, центурион.

— Времени нет, — Макрон начал волноваться. — К тому же проклятая штуковина и без того работоспособна. Так?

Расстроенный грек прикусил губу.

— На мой взгляд, ее работоспособность несколько ограничена.

Макрон на мгновение зажмурил глаза, а открыв их, ткнул пальцем в грудь кузнеца.

— Просто делайте их. Столько, сколько сможете. Причем именно так, а не иначе. Надеюсь, это вам совершенно ясно? Нет, не надо говорить, просто кивните.

Кузнецы кротко кивнули в знак согласия.

— Спасибо, — вздохнул с облегчением Макрон. — Тогда приступайте к работе. Известите меня, когда будет готова первая партия. А теперь ступайте.

Подойдя к двери, Макрон настежь распахнул ее, приглашая кузнецов покинуть его кабинет. Как только помещение оставил последний из них, ветеран закрыл дверь, вернулся к столу и сел, рассматривая «чеснок» и давая время улечься своему раздражению.

— Греки… — пробормотал он. — Вечно у них тысяча слов там, где можно обойтись одним.

Помимо укрепления обороны города, Макрон занялся набором новобранцев для укрепления боевой мощи ауксилариев. Поначалу Семпроний считал необходимым ограничиться добровольцами, но когда на отмеренном центурионом плац-параде за городскими стенами объявилась неполная сотня горожан, пришлось прибегнуть к более строгим мерам. В город отправили несколько десятков ауксилариев разыскивать пригодных к военной службе мужчин, которых отводили на плац-парад. Там их поставили перед Макроном, выбиравшим способных, на его взгляд, усилить местный гарнизон. Подробные сведения о каждом из них — имя, фамилия, улица, на которой живет, и род занятий — были предоставлены Макрону, сидевшему за походным столиком под тентом.

Эта процессия недовольных мужчин, способных носить оружие, но не желавших защищать собственный город и свои семьи, была неприятна ему. Среди них оказался высокий и мускулистый молодой человек, одетый в дорогую тунику. Темные волосы его были аккуратно подстрижены, подбородок украшала ровная бородка. Макрон не сразу узнал его, но потом вдруг сообразил, что видел этого парня на акрополе среди приближенных Глабия в день смещения сборщика налогов.

— Имя?

— Пандар, сын Полокрита.

Макрон бросил на него грозный взгляд.

— Далее ты будешь обращаться ко мне «господин». Понятно?

— Не вижу необходимости называть тебя господином, римлянин.

— Это еще почему? — многообещающе улыбнулся Макрон.

— Потому что я не солдат и никогда им не буду. Далее, я намерен протестовать по поводу подобного обращения со мной в высоких инстанциях. У моего отца есть политические связи в Риме. Как только там узнают, что скромный офицер посмел вытащить свободного человека из родного дома и под угрозой насилия заставил его вступить в армию, на твою голову обрушится беспримерное наказание.

Довольный своим кратким монологом Пандар покровительственно улыбнулся Макрону.

— Пока еще не поздно положить конец разыгранной тобой мелкой драме. А точнее, комедии.

Повернувшись, он показал на цепочку выстроившихся под солнцем мужчин, ожидавших приема у Макрона. Со стороны очереди донесся согласный ропот.

— Отпусти нас, римлянин, и я окажу тебе любезность: так уж и быть, не донесу о твоей преступной деятельности твоему римскому начальству.

Выпрямившись и скрестив на груди руки, он сверху вниз посмотрел на сидящего Макрона. Коротко глянув на него, последний с усталым вздохом опустил стиль на восковую табличку.

— Пандар, ты закончил?

— Закончил? — Пандар сперва нахмурился, а потом возмутился: — Ты что, считаешь, что я говорю несерьезно?

— Ну что ты, конечно, серьезно; просто я не склонен воспринимать тебя всерьез, — ответил Макрон. — Ну, сам посуди. Разодет, как дешевая девка. И не духами ли от тебя разит?

— Мужской запах. Кстати, очень дорогими духами.

— То есть ты выглядишь, как девка мужского пола, и пахнешь, как она же. Ну, это мне безразлично… пока безразлично. А вот что не безразлично, так это почему подобные тебе люди считают себя слишком хорошими, чтобы пачкать ручонки о рукоять меча… чтобы защитить свое собственное достояние: свой город, свою семью, своих друзей, если у тебя есть таковые. Что делает тебя таким особенным? Почему ты считаешь, что не должен встать в общий строй готовых к битве мужей?

— Мой отец платит налоги, — попытался возразить Пандар. — Он выплачивает столько, что его родственникам не нужно сражаться; мы оставляем это дело таким ничтожествам, как ты.

Он не смог отказать себе в высокомерной насмешке, однако, произнеся эти слова, сообразил, что совершил оплошность.

— То есть я хотел сказать, что…

— Заткнись! — крикнул прямо в лицо ему Макрон. — Жалкий и пустой трус! Это ты и тебе подобные ничтожны. Ты и все те, у кого нет сердца, нет отваги, нет чувства чести и долга в такой мере, что они думают, будто за деньги можно купить все на свете. Впрочем, деньги должны тревожить сейчас тебя в наименьшей степени. За стенами твоего города собралась армия рабов, дожидающихся удобного момента, чтобы напасть на этот город. Ты и в самом деле считаешь, что тебя с твоей родней не прирежут только потому, что у тебя есть связи в Риме? Долбаный идиот. — Макрон покрутил головой в крайнем гневе. — Во всей этой ситуации у нас есть один-единственный шанс уцелеть, и то если все способные держать оружие выйдут на стены, готовые к тому, чтобы убивать или быть убитыми. И сейчас мне совершенно все равно, кто ты — юный извращенец или сын самого императора. Ты берешь меч и занимаешь свое место в общем строю. Ты будешь учиться сражаться среди ауксилариев. А потом будешь драться, как лев, чтобы прогнать ублюдков-мятежников от родного города, а если потребуется, умрешь как сраный герой, с клинком в руке, извергая проклятия в лицо своим врагам. Я донес до тебя свою мысль?

Макрон резко дернул головой в сторону Пандара, едва не стукнувшись с ним лбами, и грек нервным движением отступил.

— Я не хотел сказать ничего плохого, — всплеснул руками Пандар.

— Господин! — взревел Макрон, поставив обутую ногу за пяткой молодого человека и толкнув его в грудь, так что тот споткнулся и повалился на землю. Шагнув вперед, Макрон поставил колено на грудь Пандара, выхватил кинжал и поднес клинок к глазам юного грека. — Последний раз говорю. Разговаривая со мной, ты называешь меня господин. Понял?

— Да-да, господин! — проскулил Пандар.

— Так-то оно лучше! — Макрон поднялся. — Теперь бери снаряжение и доложись центуриону на учебной площадке вместе с прочими рекрутами. Подымайся! На ноги, живо!

Пандар вскочил на ноги и поспешил к повозке, с которой оптион вспомогательной когорты и четверо его подчиненных выдавали меч, шлем, панцирь и щит всякому, кого посылали в эту сторону. Макрон повернулся к череде ожидавших мужчин. Очередь по большей части составляли простые горожане, среди которых, впрочем, некоторые были одеты получше. Он прошел мимо всей цепочки, обозревая их, а затем вернулся в тень своего навеса.

— Есть среди вас такие, кто предпочел бы не вставать в боевой строй рядом со мной и с моим героическим другом Пандаром? Ну?

Никто не хотел смотреть ему в глаза, все молчали. Макрон кивнул:

— Это хорошо.

Повернувшись, он подошел к своему табурету, сел за стол и взял в руку стилус.

— Следующий!

Через восемь дней после того как Катон отправился в Александрию, Макрон обедал вместе с сенатором Семпронием и его дочерью. Жиденькое варево из свинины и бобов с хлебом подавал один из немногих оставшихся рабов Гирция; остальные бежали в горы или присоединились к войску бунтовщика Аякса.

Раб, пожилой, согбенный и хрупкий с вида, давно привык помалкивать и не смотреть хозяевам в глаза. Какое-то мгновение Макрон рассматривал его, пытаясь понять, что это значит — вести жизнь раба. Еще ребенком он привык видеть этих людей на улицах Остии и Рима, и потому на самом деле никогда не задумывался о том, что значит быть одним из них. Затем последовали долгие проведенные в армии годы, когда с рабами он сталкивался только во время отпусков. Был еще ряд случаев, когда он видел, как гордых вражеских воинов брали в плен и в цепях отправляли в рабство. Более того, он имел доход от собственной доли в таких пленниках, и полученные за них деньги заслоняли собой участь этих обогативших его людей.

Когда раб подал еду и отошел к стене, чтобы замереть возле нее, Макрон все рассматривал его, время от времени обмакивая ломоть хлеба в дышавшую парком чашу с бульоном. Ему хотелось спросить у старика, что он думает об Аяксе. И что думает о римлянах и греках, решивших нанести поражение бунтовщику-гладиатору и его соратникам. Если он вообще что-то думает о них.

Макрон задумался. Как может раб не думать о восстании рабов, если в городе не разговаривали теперь почти ни о чем другом? Возможно ли, чтобы этот, такой молчаливый, такой сдержанный раб в глубине души таил глубокую, жгучую ненависть к своим господам и стремился примкнуть к восставшим? Не может ли случиться, что он старательно прислушивается ко всем разговорам, свидетелем которых оказывается, дожидаясь возможности бежать и передать информацию Аяксу? А не может ли случиться так, что он таит в своей груди еще более коварный умысел? Ему не потребуется особого труда, чтобы раздобыть яд в достаточном количестве для того, чтобы отравить всех троих, которых он обслуживал за вечерней трапезой.

Макрон посмотрел на свое блюдо с растущим подозрением. Опустив сочащийся подливкой кусок хлеба на блюдо, он повернулся к рабу.

— Эй ты, подойди ближе.

Раб нервно шагнул вперед, глядя по очереди на всех троих римлян, расположившихся на ложах вокруг стола. Семпроний посмотрел на дочь, и Юлия вопросительно подняла бровь.

Макрон утер губы.

— Раб, ты слышал о поражении префекта Марцелла, как я понимаю.

Тот торопливо кивнул.

— Тебя порадовала эта весть?

— Господин?

— Я спрашиваю, порадовала ли тебя эта весть? Ты ведь раб. И как ты воспринимаешь победу мятежников? Она доставляет тебе удовольствие?

Раб потупил глаза и покачал головой.

— Смотри мне в глаза, — потребовал Макрон; раб против желания поднял голову и посмотрел ему в лицо. — Конечно же, ты на стороне тех, кто сделает тебя свободным? Ну? Говори же.

Раб с явной тревогой продумывал ответ. Макрон терпеливо ждал, и тот, наконец, заговорил:

— Господин, я хочу на свободу. Как и многие рабы. Однако у меня есть сбережения, и однажды я сумею выкупить свою свободу. Для меня это единственный способ. Рабы, присоединившиеся к Аяксу, сейчас, может быть, и свободны, однако, я думаю, ими владеет ужас перед возвращением в рабство, перед утратой свободы. Значит, их свобода не настоящая. Когда я, наконец, обрету свободу, я хочу, чтобы она была чиста от страха, так же как я — от рабства… — Умолкнув, он обвел взглядом римлян. — Я сделал свой выбор. Те рабы, что пошли за гладиатором, сделали свой. — Он повернулся к Макрону. — Чего еще ты хочешь услышать от меня, господин?

Задумавшись на мгновение, центурион кивнул:

— Оставь нас.

Раб склонил голову и отступил от стола.

— Он лжет, — пробормотал Макрон.

— А чего ты от него ждешь? — спросил Семпроний. — Откровенного признания в симпатии к Аяксу? Нечестно ставить его в такое положение.

— Быть может. — Макрон отодвинул тарелку.

— Интересно, как дела у Катона? — вступила в разговор Юлия. — Должно быть, он уже в Александрии. Как, по-твоему, отец?

Семпроний задумался на мгновение, а потом кивнул.

— Я бы тоже так сказал, если все сложилось благополучно. В чем нимало не сомневаюсь, — добавил он поспешно, после чего запустил ложку в блюдо и, выудив кусок мяса, отправил его в рот. Лицо его мучительно скривилось. Вскочив на ноги, Макрон шагнул к сенатору, бросив при этом взгляд на раба.

— Господин! Что с тобой? Что случилось?

Движением руки Семпроний остановил Макрона и кивнул. Проглотив кусок, он залил глоток вином.

— Проклятье, мясо совсем не остыло!

Со вздохом облегчения Макрон возвратился на ложе. Деликатно дуя на собственную ложку, Юлия с любопытством посмотрела на него.

— Что с тобой?

— Ничего. Просто подумал… пустяки, — заставив себя улыбнуться, Макрон торопливо переменил тему: — Хорошо бы, чтобы Катон в сей момент сидел на званом пиру у легата Египта и заговаривал ему зубы. Сама знаешь, каков он у нас.

Юлия улыбнулась.

— Да уж, уговаривать он умеет.

При этих словах Семпроний нахмурился, и Макрон невольно расхохотался, не сумев вовремя остановить себя. Какое-то мгновение на лице сенатора еще сохранялось недовольное выражение, однако, в конце концов, сдался и он, присоединяясь к общему веселью. После всего напряжения предшествующих дней и тревожного ожидания появления войска рабов перед зачиненными наскоро стенами Гортины, смех приносил облегчение обоим мужчинам. Когда веселье стихло, Макрон налил сенатору полную чашу вина и поднял свою собственную, произнося тост.

— За Катона. Чтобы сапоги трибуна пришлись ему впору и чтобы он возвратился к нам во главе большого войска…

— Пью за него.

— И я тоже, — подняла свою чашу Юлия. Отпив несколько глотков, она негромко произнесла: — Клянусь богами, мне его так не хватает.

Макрон кивнул. Он не хотел говорить, чтобы не показалось, что он нуждается в товарище больше допустимого. Однако ветеран и в самом деле предпочел бы, чтобы Катон находился рядом с ним во время всей этой лихорадочной подготовки городских стен и их защитников к отражению врага.

Отпив из своей чаши, Семпроний поставил ее на стол.

— Как движутся дела, Макрон? Твои новобранцы к чему-нибудь да пригодны?

— О, они преуспевают в учебе и в большинстве своем уже сообразили, за какой конец следует держать меч. Однако за то время, которым мы располагаем до того, как бунтовщики подступят к стенам Гортины, из них не получится хороших или даже просто посредственных воинов. Командование ими я поручил центуриону Микону. Так сказать, предоставил ему шанс заслужить прощение. При всем том особой ценности они не представляют, но будут лучше вооружены, чем большинство рабов, с которыми им предстоит встретиться.

— Однако можно не сомневаться, что этот самый Аякс раздал среди своих доспехи и оружие, снятое с тел Марцелла и его людей.

— Это так, — согласился Макрон. — И потому я отдал под командование центуриона Микону столь же подготовленных в военном отношении солдат.

Семпроний устало вздохнул:

— Значит, особой помощи ждать от них не придется.

— Могу только надеяться на то, что они докажут ошибочность моего мнения.

Разговор прервали три поданных трубой сигнала — установленный Макроном знак тревоги. Он торопливо поднялся на ноги, его примеру последовали и остальные; забросив еду, они поспешили из административного здания вдоль по акрополю к башне над главными воротами в город. Мужчины с оружием в руках валили из казарм к своим местам на стене. Взбежав по истертым каменным ступеням, Макрон выскочил на платформу и поспешил к парапету. Под ним на равнине распростерся весь город. Один из находившихся в карауле дозорных показал рукой на запад.

— Вон там, господин.

Притенив глаза, Макрон посмотрел в сторону заходящего солнца, лучи которого поначалу укрыли приближающегося врага. Он удивился, заметив, что бунтовщики подходят с запада, ведь отряд Марцелла был разгромлен на востоке. «Куда ходили рабы?» — подумал он. А потом отбросил все лишние мысли, когда глаза его стали различать мелкие подробности движения врага, маршировавшего по равнине в сторону города. Рабы разделились на две колонны: одна шла прямо на Гортину, а другая, как решил Макрон, загибала на юг, чтобы обойти город и занять позицию к западу от него.

— Итак, Аякс в итоге решил брать быка за рога.

— Да, — чуть запыхавшись, ответил присоединившийся к нему Семпроний. — Похоже на то. Кстати, весьма уместная метафора…

— В самом деле? — Макрон посмотрел на сенатора.

— На этом острове некогда возникло представление — прыжки через быка, Макрон. В прежние времена эта фраза обозначала тот момент, когда акробат был готов встать перед несущимся на него быком и опереться о его рога, чтобы взмыть в прыжке над спиной быка.

Макрон задумчиво посмотрел на сенатора. У Катона обнаруживалось нечто общее с его возможным будущим тестем. Оба они, бесспорно, проводили долгие зимние ночи, обмениваясь подобными бесполезными крупицами информации. Он вздохнул.

— Весьма интересно, господин.

Юлия искоса глянула на него и улыбнулась Макрону, пока отец ее продолжал:

— Беда в том, что метафора обращена на нас. Это мы стоим пред быком, а не Аякс. И я боюсь, что если мы не будем столь же ловкими и проворными, как тот самый акробат, то первого же натиска быка хватит, чтобы втоптать нас в пыль.

Макрон покачал головой:

— Нет, господин. Меня так легко не затопчешь. Перед нами всего лишь взбунтовавшиеся рабы. У них нет боевой подготовки, а уж об осадных орудиях нет и речи. В настоящий момент преимущество на нашей стороне.

— Надеюсь, ты не ошибаешься.

Они продолжали следить за тем, как разворачивалась армия рабов у стен города. Облака пыли, поднятой ногами мятежников, копытами и колесами обоза, придали воздуху теплый оранжевый оттенок. Семпроний велел дочери оставаться на акрополе, а сам вместе с Макроном спустился к городским воротам, чтобы получше рассмотреть противника. Центурион торопливо прикинул численность вражьего войска, пока сумрак не затруднил оценку. Рабы подступали неравными отрядами, там и сям лучи предзакатного солнца отражались от начищенных шлемов, панцирей и прочего оружия.

— Здесь их больше двадцати тысяч, господин, — негромко проговорил Макрон, стараясь, чтобы его слов не подслушал ближайший часовой. — Возможно, и все тридцать.

Обозревая приближавшуюся к стенам города многочисленную рать, Семпроний шумно вздохнул.

— В Риме этому не поверят. Целое войско рабов? Немыслима сама идея.

— Тем не менее мы видим это войско, господин.

— Не спорю.

На их глазах колонны начали рассыпаться, и рабы принялись разбивать лагерь. Вдруг внезапное движение привлекло к себе взгляд Макрона. Чуть повернувшись в сторону, он увидел группу всадников, покинувшую войско и легкой рысью приближавшуюся к городу. Семпроний, заметивший их чуть позже, пробормотал:

— Аякс?

— Кто же еще?

Всадники остановились на расстоянии полета стрелы от стены, и от группы отделился один человек; худой и жилистый, он был облачен в пластинчатый панцирь римского офицера поверх голубой туники. Один из немногих лучников гарнизона наложил стрелу на тетиву и начал прицеливаться.

— Опусти лук! — рявкнул на него Макрон. — Без приказа не стрелять!

Всадник перевел коня на шаг; подбоченясь, он поехал вдоль стены, презрительно обозревая лица защитников города. Макрон безмолвно поблагодарил богов за то, что еще не приказывал разбросать «чеснок» в траве вокруг города. Этот сюрприз он намеревался приберечь для нужного момента.

— Стратег[39] Аякс приветствует своих прежних хозяев! — выкрикнул всадник чистым и приятным голосом.

Семпроний с удивлением посмотрел на Макрона.

— Уже и стратег? Честолюбив гладиатор-то.

Раб вновь обратился к защитникам города.

— Полководец желает поговорить с человеком, именующим себя правителем провинции, сенатором Семпронием.

Семпроний в раздражении фыркнул.

Макрон улыбнулся:

— Он хорошо информирован. Интересно, что он хочет обсудить?

После недолгого молчания Семпроний отрешенно пожал плечами:

— Узнать это можно единственным способом.

И, отвернувшись от парапета, он направился по лестнице вниз к городским воротам.

Глава 19

Аякс в сопровождении Кярима внимательно наблюдал за продвижением своего войска. Хилон успел не раз доказать свою отвагу, с тех пор как во главе небольшого отряда беженцев примкнул к Аяксу в самые первые дни восстания. Однако храбрости его была присуща и некоторая беспечность, которую Аякс подметил еще в самой первой стычке восставших рабов с римским разъездом. Казалось, будто Хилон лишен страха смерти, хотя он и любил свою новую жизнь, свободную от жутких оков рабства. Среди всех ближайших подручных Аякса Хилон явно пользовался наибольшей популярностью у окружающих. Он был рожден свободным, сыном афинского купца. И когда деловой партнер его отца бежал со всем серебром фирмы перед самой уплатой ежегодного налога, семья Хилона разорилась. Сборщик налогов, в соответствии со своим правом, предписал продать неудачливого торговца вместе с семьей в рабство. Пятилетнего тогда еще Хилона разлучили с семьей, так как на рынке рабов его купил римский сановник и отослал на Крит домашним рабом в тамошнее свое поместье.