Евангелие рукотворных богов Вознесенский Вадим
Когда сгущаются сумерки, лес наполняется мелодиями ночной жизни. Здесь почти нет резких звуков, лишь изредка где-то вдали раздается и тотчас обрывается крик жертвы, настигнутой хищниками. В наступившей тишине слышится шелест ветвей под весом древесных обитателей, потрескивание и скрип стволов-великанов, эхо мелких шагов травоядных. Движения лап сумеречных охотников, как правило, не может уловить ни один орган слуха. Опытный лесовик в состоянии вычленить из общей какофонии любой звук, определить место, из которого он исходит, и принадлежность к какому-либо событию, если он способен его сопоставить с чем-то, слышанным ранее. Поэтому всегда заставляет насторожиться, обратиться во внимание то, что выходит за границы опознаваемого, пусть даже удаленное, еле уловимое, находящееся на пороге чувствительности человеческого уха. Как, например, тихий глухой хлопок в глубине леса, словно выход газов, выталкивающий пробку из закупоренной бутыли браги. Что может испугать часового на укрепленной вышке, осматривающего чащобу из-за высокого частокола, отдаленного от первых рядов деревьев на расстояние, вдвое превышающее дальность действия любого оружия? Да ничего, он ощущает себя в полной безопасности и даже не оборачивается в сторону услышанного. А раскаленный комок смерти с коротким свистом уже покрывает кажущееся непреодолимым расстояние. Безжалостная, не знающая преград магия предыдущих поколений. Хрустящий звук лопнувшей перезревшей тыквы – над бровью охранника возникает аккуратная красная точка, а затылок взрывается, разбрасывая веером алую пыльцу и рисуя сзади на ограждении стекающий замысловатый узор. Не успевает тело стражника сползти на настил, как из леса уже бросаются к воротам хутора быстрые черные фигуры.
В действиях нападающих наблюдается немалый опыт в проведении подобных операций. Три, пять, четырнадцать силуэтов бесшумными тенями пересекают открытое пространство и застывают в темноте под прикрытием пятисаженных стен. Мгновение – и укутанные в мягкие тряпки стальные кошки синхронно перелетают через частокол и рывком закрепляются, вонзая в податливую деревянную плоть свои острые зубья. Так же слаженно устремляются по натянутым канатам гибкие силуэты. Нижние удерживают тросы в напряжении, чтобы облегчить поднимающимся продвижение, последних резво втаскивают наверх, благо устроенная изнутри насыпь позволяет беспрепятственно находиться у вершины ограды. Все это занимает мгновения – настолько отточенны манипуляции незваных гостей. Затем они разбиваются попарно и неуловимо растекаются по избам в поисках жертв.
Шестнадцать взрослых мужчин в поселении, более чем в два раза больше женщин и несколько детей, тоже способных постоять за себя, в равных условиях смогли бы оказать серьезное сопротивление налетчикам, если бы не были застигнуты врасплох в своих постелях и не умирали, как овцы, с брызжущими фонтанами крови из перерезанных гортаней. Семейные на хуторе жили в отдельных избах, лишь в лютые морозы перебираясь в головную постройку – обиталище Сивого. С этих небольших домов и началась гибель поселка.
Часть пришедших все время оставалась снаружи, когда остальные парами врывались внутрь и начинали орудовать своими длинными ножами. Шесть домов уже остались позади, безмолвно чернея провалами распахнутых дверей. Жизнь покинула уютные стены, неказистое внутреннее убранство было изуродовано, как кистью безумца, багряными подтекающими мазками. Не пощадили ни женщин, ни детей, не утруждали себя поиском ценностей. Казалось, единственной целью убийц была бездумная кровавая жатва.
В седьмом доме присутствие посторонних было обнаружено.
Здоровяк Слав очнулся от дремы, лишь только почувствовал легкий скрип половиц на пороге. Отметил резкое движение уходящих в тень силуэтов на фоне подсвеченного затуманенными звездами дверного проема и мягко скатился с ложа, нашаривая под кроватью рукоять секиры. Не иначе как обладая кошачьим зрением, нападающие синхронно бросились навстречу ему.
Не дурак подраться, Слав интуитивно воспользовался стесненностью – как был на четвереньках, резко кувыркнулся под ноги одному из убийц и ткнул вверх наугад топором в середине движения. Будь у него остроносый кинжал, незнакомец уже собирал бы кишки со скользкого пола – настолько удачным оказался проведенный прием. Пока упавший барахтался на циновке, восстанавливая сбитое обухом дыхание, Слав вскочил и развернулся лицом ко второму пришельцу. Тот мягко перескочил через лежащего товарища, обманно качнул туловищем в одну сторону, в другую, провоцируя хозяина на ответные действия.
– Сука, – прошипел Слав.
Он не обучался даже основам оружейного боя, зато был хорошим охотником и не раз участвовал в травле одиночных волколаков, где умение уходить от молниеносных когтей и исходящих ядовитой слюной клыков было неизменным атрибутом науки выживания. А чем отличается разъяренный ловкий зверь от вооруженного татя? Вот только не было со Славом бок о бок верных товарищей, способных вовремя отвлечь, уколоть опасного хищника. На стороне нападающего был опыт, хозяину помогали врожденная сноровка, темнота и знание своего дома. Противники быстро обменялись выпадами и замерли на мгновенье. С улицы помогать убийцам не торопились, справедливо рассудив, что чем больше будет людей внутри, тем больше увеличится там сумятица.
Тем временем первый нападающий начал приходить в себя. Слав понял, что еще мгновенье, и ему придется противостоять двоим. Промедление вело к неминуемой гибели – в серьезности намерений ночных гостей охотник не сомневался, поэтому ускользающее время вынуждало его к решительным действиям.
Неожиданный ход при атаке топором показал на днях невольный постоялец Рахан, наблюдавший, греясь на солнце, как баловства ради мечет во вкопанный столб свою секиру Слав.
Широкий открытый замах с правого плеча дает противнику время отклониться в сторону от направления удара, чтобы потом атаковать проваливающегося вслед за тяжелым оружием человека. Обмани его – несколько измени траекторию и вместо ожидаемого движения сверху вниз направь секиру по дуге влево, слегка отклони корпус и дай топору свободно описать небольшую петлю. Это позволит увести по инерции туловище с линии возможной контратаки и изо всех сил по диагонали обрушить обух на врага.
Эффектный прием был несколько раз отработан с хромым учителем, и теперь Слав попытался применить его на практике. Взмахнув и глухо крякнув, – во время драки он не издавал громких звуков, чтобы не сбить дыхание, – подался вперед, а оружие начало свой отрепетированный танец.
К сожалению, для достижения подлинного мастерства недостаточно природной смекалки и одной-двух тренировок. Не стал исключением и Слав, когда в конце дуги его повело чуть больше, чем нужно, и вместо ухода из-под ножа развернуло к убийце спиной. Хана! – мелькнуло в голове у охотника, и он затылком почувствовал стальное острие, змеей устремившееся куда-то под лопатку. Однако его продолжало закручивать, а смертельный удар все не следовал. Боковым расплывчатым зрением Слав уловил некое отмахивающееся движение тесака противника, словно тот рубил кустарник, спутывающий его ноги. Волчком крутнувшись вокруг оси, Слав все-таки довел топор до цели. С мягким хрустом секира вошла в висок нападающего, где и застряла, вырвавшись из вспотевших рук.
Слав мельком глянул вниз и сфокусировал взгляд на причине задержки нападавшего. Заныло сердце – лунным пятном в темноте проступало бледное лицо жены Сандры, искаженное черным провалом раскрытого в немом крике рта. Из-под копны разметавшихся русых волос ползла по щеке кровавая дорожка, но мертвые руки продолжали крепко сжимать голени поверженного противника.
Одновременно, не зрением – глаза были прикованы к отдавшей жизнь за мужа Сандре, – а тем невероятным шестым чувством, которое предупреждает человека об опасности раньше всех иных органов, Слав ощутил бросившегося в атаку второго убийцу.
Любой инструктор, любой мастер боевого искусства азбучной истиной вдалбливает в сознание своих подопечных умение отрешиться и не поддаваться эмоциям как необходимую составляющую в исходе смертельного поединка. Слав не был настоящим воином, да и где теперь найдешь хорошего учителя, поэтому не смог заставить разум преобладать над слепой, застилающей глаза красной пеленой яростью. Вытаскивать топор, увязший в расколотом черепе, времени не было, и безоружный Слав, согнувшись, по-бычьему врезался в подошедшего вплотную противника. Как ни странно, это и спасло ему жизнь. Он двинул плечом и перехватил не ожидавшего такого поворота врага в пояснице, получил болезненный, но не критический удар рукояткой по позвоночнику и изо всех сил припечатал сопротивляющееся тело к стене. Наверное, при этом недруг приложился и затылком, потому как на долю мгновения обмяк. Этого мига хватило Славу, чтобы разжать объятия, выпрямиться и провести хороший удар правой снизу под ребра. В ярмарочных потешных боях стенка на стенку он таким образом зачастую выводил из строя даже самых опасных партнеров. Не дожидаясь, когда убийца восстановит дыхание, Слав выхватил из его ослабевших пальцев нож и нанес несколько размашистых рубящих ударов, остановившись, лишь когда тело забилось в агонии.
Слегка отпустило. Слав вновь обернулся к распластанному на полу белеющему силуэту. Не выпуская из пальцев влажную липкую рукоять, на слабеющих ногах он подошел к жене, опустился на колени.
Что стоит жизнь человека в гигантской мясорубке, охватившей мир? Горы трупов несчастных, вываливших толпами на улицы, – в мертвых городах до сих пор мостовые покрыты ровным слоем истлевших, трещащих под ногами костей. Кто считал количество жертв? И что стоит гибель близкого, разделившего с тобой в последние годы все страдания, отпущенные безжалостной судьбой? Страдания и маленькие радости, скупо даримые упрямой природой. Смерть человека – ничто в бесконечном круговороте, смерть человека – все в маленькой вселенной двух сердец.
Слав отложил нож и провел окровавленными ладонями по безжизненному лицу. В двери мелькнули еще две темные фигуры. Нападавшие устали ждать и пришли разрешить создавшиеся затруднения. Охотник подхватил оружие, тяжело поднялся и закричал. Закричал во всю силу легких, как раненый волколак, застигнутый в прыжке стальным болтом. Взвыл, вкладывая в крик всю ярость и боль, которые испытывал, взвыл, поднимая на ноги остававшихся в живых сородичей. Слав не был глупцом: две одержанные победы, одна – ценой жизни любимой, вторая – итог счастливого стечения обстоятельств – предел возможностей его скромного ангела, отмеривающего порции удачи. И большое достижение в боевой карьере молодого охотника. Он расправил плечи и спокойно пошел навстречу Смерти, явившейся на этот раз в образе двух плечистых наемников. По причине возникшего сопротивления нападающие сменили удобные для заклания ножи на кривые ятаганы.
Профессионалам, одинаково умеющим и в одиночку отбиваться от наседающей толпы, и группой добивать хорошо обученного воина, на устранение проблемы хватило полуминуты. Однако они задержались в доме Слава. Когда изнутри в ночь вынырнули быстрые силуэты, в руке одного покоился округлый предмет.
Чтобы выполнить то, что при помощи узкого лезвия ятагана сделал один из нападавших, действительно необходимо некоторое время и непреодолимое желание осуществить задуманное. И то, что он это сделал, несмотря на чудовищность и отталкивающую бессмысленность, могло бы вселить в сопротивляющихся толику надежды. Противник явно не сумел сдержать охвативший его гнев, явно досадует на непредвиденную задержку и потерю членов отряда, а значит – подвержен обычным людским эмоциям? Что по другую сторону не бездушные холодные призраки, а существа из плоти и крови?
Наемник широко размахнулся и метнул свою ношу. Зазвенело разбитое безумно дорогое стекло. В избу Сивого влетела и, разбрызгивая по полу багровые сгустки, покатилась в середину комнаты голова его сына.
Кто-то с шумом выдыхает воздух. Протяжно скулит женщина. Один из молодых, ошалело сверкнув глазами и перехватив покрепче рукоять топора, бросается наружу.
– Стоять! – вопит Сивый, однако лязг скрещивающегося оружия и короткий оборвавшийся крик свидетельствуют о еще одной смерти.
Пинком распахивается вовнутрь дверь. На пороге возникают двое, затянутые в кожу, из-за высоких черных наплечников кажущиеся гигантами. Упруго щелкает спуск, пронзительной мелодией вибрируют стальные дуги – одного гостя отбрасывает тяжелым болтом. Несколько взведенных арбалетов всегда ждут своего часа, развешанные на стенах горницы остриями вверх. Вслед первой стреле летит другая, но напарник поверженного уворачивается, отскакивает в темноту.
Старейшина видел смерть. Когда-то, вместе с обезумевшей людской волной, он громил лавки и рвал в клочья слабых, богатством которых был единственный кусок хлеба. Восемнадцать лет назад, в зимней ночи, окутавшей землю на трое суток, он научился убивать и больше никогда не забывал уроков. У него в руках уже новый самострел, прежний брошен женщинам – те резво орудуют накладным воротом, натягивая сладострастно изгибающиеся железные крылья. Стоящий рядом охотник взводит свой – упирается ногой в металлическое стремя и, расправляя спину, в полмощи устанавливает зацеп.
– Дверь, – командует Сивый, – свет!
Мигом захлопывается массивная створка, лязгает затвор, пронесшимся вихрем задуваются лучины. Тишина сопровождается еле слышным прерывистым дыханием, темнота слегка подсвечивается из чернильных квадратов окон.
– Давай, давай, робяты, к проемам, – шепчет старейшина, и шестеро оставшихся мужчин занимают места на трех направлениях.
Четвертая стена глухая, за нее можно не беспокоиться – толстенные стволы вековых сосен защитят от недругов, да и поджечь сырые замшелые бока непросто. В подтверждение мыслей вновь бьется одно из стекол и на полу уже полыхает смолистый факел. Без команды одна из женщин бросает на него мокрую тряпку.
Единым вздохом промелькнули для обороняющихся первые мгновенья боевой горячки, и теперь томительным бременем потянулось ожидание. Не отрывая глаз от светлеющих окон, стрелки в темноте дома напряженно водят самострелами, сопровождают острыми стальными наконечниками стрел движущиеся на улице тени. Снова радостно взвизгивает тетива, характерный всхлип снаружи – еще одним врагом меньше.
– Хорошо-хорошо, – вполголоса пробормотал Сивый. – Глядишь, до утра протянем, а там оно попроще.
– Куда проще? Сколько их там, кто знает? – возразили из темноты.
– Не дрейфь, прорвемся.
Страшно. Женщины собрали детей у безопасной стены, начали утешать, другие остались рядом с мужчинами, готовые оказать помощь, подать оружие. Ванко тоже хотел было присоединиться – почти взрослый, да и стрелять приловчился неплохо.
– Сиди, – одними губами прошипел один из старших. – Надо будет – позовем.
– Давайте, бабы, кто с малыми, лезьте наверх, – еле слышно отдает команду старейшина. – Как они внутрь ломанутся – прыгайте через слуховое окно и в лес; если не осилим, к Кулаку пробирайтесь с рассветом. За день успеете.
Быстро, стараясь не мелькнуть в проемах, по очереди начали взбираться по крутой приставной лестнице на чердак молодые женщины и плачущая детвора. Тем временем с улицы к бледному освещению раннего утра начали прибавляться неровные блики открытого пламени.
– Хозяин! – грубо окрикнули снаружи. – Поболтать надо.
– Поболтай, – отозвался Сивый.
– Выходи по-хорошему.
– И что?
– Там посмотрим.
– Куда смотреть? Какого вам от нас надо?
– Ты выходи – разберемся.
– На свет покажись.
– Старый, мы тут с тобой не торгуемся. Сами вылезете из норы – все живые останетесь.
Живые? Повод задуматься. Какой прок вообще от небольшого охотничьего хутора? Богатств особых здесь не сыскать, припасов после зимовки никаких, скотина тоже не откормилась еще. С другой стороны, в такие времена и ржавый топор – находка ценная. Сам по себе укрепленный и обустроенный форпост – куда как лакомый кусок. И жизнь прежних хозяев здесь сухаря заплесневевшего не стоит.
– В живых оставите, неужто? – притворно удивился старейшина.
– Толку нам от ваших трупов, пыхти потом, закапывай. Что мне врать – баб заберем, детей продадим, а мужики… валите к чертям, выживете без оружия – ваше счастье.
– А как не согласимся?
– Времени у нас много, надоест – костер сделаем, и лопатой после рыть не надо.
Насчет костра говоривший, пожалуй, припугнул. Зажечь главную избу и всё – не остановить будет жадные языки пламени, полыхнет весь хутор трескучим пожарищем. А вот по поводу уготованной судьбы похоже на правду. Но смысла мужчинам сдаваться нет: жен с отпрысками по-любому пощадят, отец же, своими руками чада в неволю передавший, жизни недостоин. Рассветет, улица из окон как на ладони – поогрызаться еще могут громоздкие арбалеты.
Кошачьими движеньями плывет в темноте по дуге вдоль проема ссутулившаяся, слившаяся с тяжелым самострелом фигура охотника. Бесшумно крадется, меняет угол обзора в поисках хозяина резкого голоса, ориентируется на источники света лучший стрелок рода, пока заговаривает врагам зубы старейшина. Замер, остановился. Затаил дыхание, как в полевании на дикого зверя, плавно нажал рычаг. И опять пение ушедшей стрелы отзывается победным маршем и яростным чертыханием в конце ее полета.
– Ну, сука, ты у меня не один день умирать станешь, – рычат снаружи.
– Сам по ходу не сдохни, – сплевывает Сивый.
Переговоры прекращаются, но атака сразу не следует.
Тягостно и невыносимо ударами пульса в висках отмериваются секунды бездействия, и кровь, словно густея, медленно, толчками движется в венах. Все напряжены до предела. Стрелки мягко танцуют около окон, выискивая новые жертвы, сами держась в спасительной тени. Сколько времени продлится противостояние? Защитники не знают – снаружи осталось девять наемников. Нападающие могут только догадываться – внутри их ждет шестеро готовых на все охотников, старик и восемь женщин. Затаившиеся на чердаке не в счет.
Спокойно шуршат песчинки, истекая воронкой в хрустальном конусе вселенских часов, отсчитывают последние мгновения умирающего мира.
Ванко поудобнее устроился на трухлявых опилках и листве, устилающих пол чердака. Через прорехи в прохудившейся после зимних ветров крыше обстановка как на ладони. Опустошенно, не по-домашнему, раскрыты двери семейных изб. Еще не умер хутор, а по улицам уже будто смерть прошла. Ощущение, словно мертвые в своих домах затягивают в безмолвное послесмертие окружающее пространство. Оживление со стороны глухой стены – цепочкой просочились к ней темные тени. Прижались в ряд к округлым бревнам и потекли в стороны к углам, к незащищенным окнам.
Эх, промашку дал старейшина – надо бы и наверх снарядить пару охотников, отсекли бы стрелами непрошеных гостей. А может, и наоборот – специально решил не привлекать внимание к чердаку, дать шанс спастись хоть части подопечных.
Ужом на животе мальчик скользнул к люку, свесил голову.
– Сзади, с боков крадутся, в окна! – скороговоркой зашептал он в темноту.
– Хоронись, сынок, сейчас начнется. Смотри, если что, с малышами за старшего будешь, бегом в лес, спасай род.
Ванко отполз и вместе со всеми затаился у чердачного окошка, аккурат со стороны злосчастной тыльной стены. Поэтому он уже не видел, только слышал по звону стекол, треску переплетов и звукам падения тяжелых предметов, что началась последняя атака.
Почти одновременно в два противоположных окна, ломая все на своем пути, влетели и шумно покатились по настилу массивные деревянные чурки, подобранные, наверное, где-то на заднем дворе. Запоздало щелкнули самострелы, пронизывая болтами пустое пространство. Не дожидаясь, пока перезарядят свое оружие уставшие от ожидания защитники, вламываются внутрь с каждой стороны один за другим несколько наемников.
Ловко, руками вперед в узкие проемы, они приземлялись на скрипящие осколки стекла и кувырком уходили в стороны с линии обстрела. Сивый не стрелял вместе со всеми. Не зря медлил палец на спусковой скобе, однако движения противника были настолько стремительны, что стрела лишь чиркнула по ребристому упругому наплечнику, не причинив сколько-нибудь существенного вреда. Недруг вскочил на ноги перед старейшиной, тот наотмашь ударил самострелом, стальные крылья высекли искры, встретив на своем пути лезвие ятагана.
Отчего родившиеся после войны, как правило, значительно уступают в силе и ловкости тем, кто вышел из лона матери до Страшной Ночи? Какие ужасные силы были освобождены из оков полторы дюжины лет назад, что люди, встретившие первые порывы Урагана в зрелом возрасте, оказались выносливее взрослевших во время и после Сумерек мира? Быть может, потому кажущийся древним стариком человек практически на равных противостоит дерзкому напору, когда другие в бессилии гибнут под стремительными росчерками безжалостного металла?
Через момент после начала атаки от стены дома напротив третьего окна молниеносно отделяется гибкая фигура и, плавными движениями уклоняясь от выстрелов защищающих этот проем охотников, влетает внутрь. Не так, как предыдущие нападающие, именно воспаряет, как ангел, как демон, в дребезге и хрусте, единым движением сгруппировавшись в момент удара и твердо становясь на ноги при приземлении. Из ниоткуда в руках возникают сверкающие лезвия. Тело изящным маятником раскачивается из стороны в сторону, сталь рисует в воздухе замысловатые пируэты, в мгновение сметая двух вставших на пути мужчин.
Схватка затихает так же быстро, как и началась, – в одном углу охотник и две женщины за его спиной щетинятся топорами от наседающих троих наемников, в центре кружат Сивый со своим противником, последний из явившихся с интересом осматривает поле боя. Остальные уже мертвы, и ноги оскальзываются на пропитанных их кровью досках пола.
– Может, урод, легкой смерти ищешь? – вкрадчиво спрашивает воин, со стороны наблюдая за поединком старейшины.
Падает защитник женщин, в последнем движении стараясь дотянуться оружием до своего убийцы. Старик, будто булавой, орудует тяжелым арбалетом, отбивая яростные атаки.
– Ну, полюбуйся сначала, как твоим детям кишки выпускают, – советует неподвижно стоящий владелец двух зловещих клинков.
Всхлипывает, захлебываясь кровью, женщина. Несколько взмахов – вторая обезоружена, схвачена за волосы и брошена в руки главаря. Слав скорбел над телом жены, так с чем же сравнить горе Сивого, наблюдающего, как свирепо уничтожаются те, кто был смыслом его нелегкой жизни все эти долгие годы?
– Смотри. – Волосы женщины намотаны на кулак, голова запрокинута назад.
Она немо, по-рыбьи открывает рот, дугой вперед выгибается тонкое тело, ткань рубахи натягивается на груди. Девушка еле скулит, белое сукно на животе наливается кровью и медленно, слегка поворачиваясь из стороны в сторону, изнутри, разрывая плоть, выныривает хищное стальное лезвие. Сивый не смотрит, он сражается – это его последний бой, и смерть хотя бы одного противника может стать достойным завершением трудного пути. Ему не дают такой возможности. Сзади два клинка, скрещенные, словно ножницы, ловко подрубают сухожилие, и старик опускается на колено. Главарь оскаливается: сейчас будет потеха – слабое утешение после гибели пятерых соратников в таком, казалось бы, легком деле.
Несколько раньше с чердака ссыпаются маленькие фигуры.
– Бегом в лес, – командует Ванко.
Однако какой из него вождь, здесь есть взрослые девушки, они деловито собирают детей и ведут в нужном направлении. Все устремляются к еще запертым воротам, и только Ванко непонятно какой силой тащит в противоположную сторону – к стоящему в глубине двора амбару.
Оглянись мальчик назад, он бы увидел, как бесшумно бросаются им вслед четыре наемника, прикрывавшие снаружи своих товарищей. Страшные в объемистых доспехах, они разделяются – двое за группой детей, двое за одиноким мальчиком.
Что влечет паренька в амбар, какие секреты таит в себе эта постройка? Да никаких, просто там, в одном из закутков, обустроил свое обиталище новый друг – Рахан-Ключник.
Ванко, запыхавшись, ворвался в строение, в темноте пробежал вдоль стойл и опустевших кладовок, свернул в знакомый угол и распахнул низкую неприметную дверь.
Маленькая каморка с высоким потолком и небольшим оконцем, очищенная от пыли и паутины, украшенная грубым столом и деревянным лежаком, крытым охапкой соломы. Раньше в ней, наверное, хранили хозяйственную утварь, теперь комнатка стала временным пристанищем неприхотливого солдата. Скудные рассветные лучи обеспечивали, тем не менее, сносное освещение. Мальчик недоуменно оглянулся – помещение было пусто.
Ванко еще секунду постоял в нерешительности, пока в наступившей тишине не услышал зловещий скрип прикрываемых створок широких амбарных ворот. Паренек бросился назад, выскочил в узкое пространство прохода и оцепенел. Навстречу ему двигались черные силуэты. Их крадущиеся перемещения не предвещали ничего хорошего. Мальчик в ужасе юркнул в пустое стойло и забился в угол в надежде, что остался незамеченным. Прелый запах соломы, как веяние тления в темном склепе, – Ванко мог только уповать, что дробный стук зубов не выдаст его месторасположения. А шелестящие шаги неотвратимо приближались…
Первый преследователь стремительным броском проскочил мимо. Мальчик боялся дышать. Второй сгустком тьмы замер в проеме денника, всматриваясь в скупо освещенный промежуток между низкими перегородками.
– Ну чё, говнюк, свела нас житуха?
Ванко вжался спиной в необструганные доски, судорожно упираясь пятками, будто хотел просочиться в щели.
Знакомый голос. Неприятный, по-юношески ломкий, слышанный ранее и с властными нотками, и в заискивающем исполнении, причем совсем недавно и в другой жизни, где было место радости и развлечениям, – на ярмарке. Неожиданная встреча. Мальчик рад был бы крепко зажмуриться и не видеть происходящего, но, словно завороженный, смотрел на своего палача, не в силах даже закричать.
К готовым к переходу и находящимся на одре на черных крыльях мрака неотвратимо является в веянии могильного холода безучастный бог Танат. Тяжелым тусклым мечом вороненой стали срезает он тонкую прядь волос умирающего, отправляя измученную душу в бескрайние просторы Безмолвных пустошей.
За плечом надвигающегося преследователя Ванко с трепетом видит леденящий кровь образ величественного ангела смерти. Отсутствуют человеческие черты в его обличии – лишь бледный остов, покрытый бесформенным саваном, и искаженный мукой лик. Нет ничего ужаснее этого зрелища. Не так страшен даже разъяренный Черенок, невольным обидчиком которого мальчик стал на торжище. Подумать, молодой наемник тоже, наверное, неживой, ведь он был убит где-то в устье Куты, а вот стоит, оскаленный, глаза жаждой крови горят, но нет, не он воплощает Смерть, настоящая смерть таится у него позади. Бесшумная, видимая, похоже, только напуганному мальчику. Черенок не чувствует мрачного соседства, он начинает игру беспощадного хищника с затравленной жертвой.
Наемник мычит и нервно поигрывает клинком – предвкушение убийства пьянит не хуже дурманящих паров, вдыхаемых для достижения боевого безумства. Но вдруг его утробный рык обрывается сдавленным хрипом, и он, безжизненный, валится на бок, брезгливо отброшенный в сторону Ангелом. Смерти безразлично, кто у нее на пути, но сегодня цель ее прихода не запуганный ребенок, она пришла за Черенком или за его напарником, неподвижно лежащим в двух шагах дальше по проходу. Смерть склоняется над телом наемника и быстрыми движениями осматривает снаряжение.
– Хлам, – бормочет себе под нос.
Не поднимаясь, вытирает о штанину поверженного большой массивный нож, измазанный кровью. Разве течет кровь в венах нежити? И не все ли равно Смерти, в каком состоянии находится ее оружие?
Глава 5
Где-то на окраине, а быть может, и прямо здесь, среди нас, бредет, спотыкаясь и сбивая ноги, существо, обреченное избавить мир от страданий. Идет и присматривается к людям в поисках достойных, на кого смогло бы положиться жаждущее перемен божество. Нас много, и все мы рождены для отважных поступков. С колыбели, с молоком матери впитали мы стремление к подвижничеству. Но как узнать среди толп оборванцев тебя, Великий, если неведомо сердцу обличье господне? Кем ты сможешь предстать перед нами: рабом бессловесным, беглым преступником, мужчиной, женщиной или вовсе малым ребенком?
Кто знает, какие мысли роятся в голове Пса? Так ли нужна ему вожделенная свобода, эфемерный призрак неограниченных возможностей? Или злосчастная цепь мешает ему, лишь когда он бросается на человека, находящегося вне пределов его досягаемости? Может, это необузданной ярости необходимы оковы, сдерживающие ее в рамках условностей? Прочные стальные звенья защищают отнюдь не людей, они сохраняют самого Зверя от окружающих и их мира. И не собственными ли руками выкованы грубые толстые кольца, целостность которых он тщательно бдит, успешно скрывая от всех свою слабость за маской брызжущего слюной животного? Кто рассмотрит под грубой шкурой Душу? Лишь детям и юродивым дано узреть сокрытое за каменными скрижалями. Безумный ребенок стократ прозорливее любого оракула. Не плачь, говорит она, ибо видит источающее слезы сердце. Пес должен броситься и разорвать, как требует его натура в отношении преступивших запретную грань. Но он встречается с нею взглядом и уже не может оторваться, купаясь в теплой синеве ее глаз, излучавших до этого лишь бореальный холод. И он нежно берет ее руку, в первый раз за долгие годы ощущая себя нет, еще не Человеком, но все же способным к переменам существом. Они сидят друг напротив друга и говорят на понятном языке непонятными словами, а чаще просто молчат. Им не мешают – хозяевам Пса все равно, чем он занят, лишь бы выполнял свои обязанности, когда придет время. Владельцы девочки, нет, скорее девушки, тем паче равнодушны – не мешает она добрым людям докучливыми вопросами, и ладно, все равно быть ей проданной на ближайшей ярмарке. Караван остается на ночь, а утром следующего дня уходит. В глазах Пса тоска, и он порывается вслед печально притихшей рабыне. Строгий оклик Хозяина оставляет его на месте, и он, поджав хвост, уходит в свой угол. Все возвращается на круги своя? Через неделю внимательные слуги докладывают – Пес воздержался от пищи и дешевого алкоголя. Дальше хуже – пару дней спустя он отказывается делать работу, смотрит молча, как бесчинствует пьяный громила, и не поводит ухом на приказы. Такое поведение недопустимо, и Хозяин распоряжается наказать Пса. Ночью, чтобы не портить репутацию заведения. Экзекуция заканчивается на удивление быстро, в результате Хозяин приходит в себя привязанным к разделочному столу, и некому ему помочь, потому что мертвы и челядь, и приближенные. А Пес берет в руки мясницкий нож и до утра не дает своему бывшему господину умереть. По совести, трактирщик не заслуживает тяжелой медленной смерти, но еще слишком силен Зверь в его мучителе. Когда восходит солнце, из занимающегося огнем трактира выходит не помнящий своего имени мужчина и направляется на восток. Теперь у него есть Цель. Цель, не позволяющая вновь сорваться в глубокую пропасть, из которой он только начал выбираться.
Цель, рожденная последними словами, которые еще несколько лет, как молитву, будут повторять его иссушенные уста: «Не плачь, мы еще встретимся».
Ванко медленно приходит в себя. Сгорбленная фигура в полумраке действительно выглядит жутко и нереально. Но это не сверхъестественное существо, а вполне материальный Ключник.
– Рахан?! – облегченно прошептал мальчик.
– Тихо, пацан. – Ключник поднялся и повлек паренька за собой в конец амбара, к маленькой двери в тыльной части строения.
Они прошли мимо второго налетчика, беззвучно умерщвленного Раханом, тот на мгновенье задержался, ловко обшарил труп и удовлетворенно хмыкнул. Повозился еще некоторое время и выпрямился, держа в руках добротные сапоги на высокой шнуровке. Ванко смущенно улыбнулся – ангелы смерти тоже не гнушаются мародерством.
Еще добычей Ключника оказались пара удобных для метания ножей и потертые замшевые перчатки, которые солдат тут же натянул на свои искалеченные руки. Сапоги он перевязал и забросил на плечо, ножи отправились за пояс. Не задерживаясь больше, Рахан подтолкнул мальчишку к выходу.
У двери он приложил обтянутый черной кожей палец к губам, затем легко махнул ладонью себе за спину. Мальчик утвердительно покачал головой, чего здесь непонятного – тихо двигайся сзади, похожими жестами обменивались и на охоте.
Рахан с пареньком нырнули в спасительную тень, отбрасываемую частоколом, и начали красться вдоль него к выходу из хутора: Ванко – плавно переставляя ногу с пятки на носок, как учил опытный Слав, Ключник – нелепо переваливаясь и хромая, но при этом не менее бесшумно.
Внезапно солдат замер и предостерегающим жестом остановил мальчика. В наступающем рассвете стали видны запертые на тяжелый засов ворота и трупы девушек и детей, настигнутых у массивных створок бездушными убийцами. Двое наемников спокойно сновали среди распластанных тел. Рахан по-звериному напрягся, в руках его появились только что приобретенные ножи, метнуть которые сейчас требовалось шагов на тридцать. Ключника, похоже, такое расстояние ничуть не смущало.
Хлопнула дверь главной избы.
– Что ты собираешься делать? – послышался озабоченный женский голос.
– А что? Еще немного поговорим и на кол, пусть смотрит, как хозяйство горит, – ответил главарь.
– Серый, у тебя мозги двинулись, меня и так от всего этого тошнит. Не дури.
– Ты хочешь чистой остаться, а я свои слова на ветер не бросаю – пусть дед покорячится.
– Психопат.
– Шлюха.
Вот так. Все старые знакомые собрались в обреченном поселке. Уж больно много умерших воскресает в один день, чтобы испить крови беззащитного ребенка. Ключник спиной оттеснил Ванко, отступил назад и проскользнул в ближайшую избу, как оказалось – жилище Слава. Обернувшись на пороге, мальчик рассмотрел, как вытаскивают на улицу окровавленное, но стонущее и вяло сопротивляющееся тело отца. Затем он шагнул внутрь, и увиденное – обезглавленное тело брата, труп его жены, мертвые наемники на хлюпающем, залитом кровью полу – окончательно добило паренька. Он упал на колени рядом с братом и тихо заплакал. Рахан положил ему руку на плечо, слегка похлопал, постоял нерешительно, потом с безразличной деловитостью принялся за становившийся привычным обыск покойников. Приятели погибших, похоже, уже избавили своих компаньонов от ненужных по ту сторону черты предметов, а потому Ключник вскоре сел на кровать и начал зашнуровывать новые сапоги.
На дворе Серый попытался собрать подчиненных и обнаружил потерю еще двоих бойцов. Он орал на всех, размахивая кулаками, несколько раз пнул истекающего кровью Сивого, который лежал связанный и натужно смеялся сквозь выбитые зубы, наблюдая, как бесится противник.
– Какой на хрен пацан? Двоих как свиней зарезали! Что ржешь, падла? Кто там у тебя угол обжил?
– Калека, в лесу подобрали, – закашлялся Сивый, – еле ноги переставляет. Ну и вояки у тебя…
– Тварь! – Главарь с размаха двинул кулаком в лицо, и старик обмяк. – Найдите его, ублюдки.
Первыми полыхнули амбар и главная изба. Сперва их основательно обыскали, затем обложили соломой и подожгли. Когда строения занялись, начали потрошить семейные дома.
– Здесь он, здесь, никто из хутора не вышел, – увещевал Серый. – Эй! Калека! Выходи, хоть посмотрю на тебя.
Все это время Ключник спокойно сидел внутри жилища Слава и из глубины комнаты наблюдал за происходящим на улице. Он снял с одного из мертвых наемников доспех – плотно нашитые на кожаную основу широкие полосы черного и упругого материала, скептически осмотрел его и набросил себе на плечи. Когда начали проверять дома, он жестом приказал Ванко спрятаться под кровать. Обыск налетчики проводили тщательно, поэтому широкое ложе вряд ли могло стать надежным убежищем. Мальчик хотел было обратить на это внимание, но, встретив выразительный взгляд одноглазого Рахана, покорно лег на живот и протиснулся в пыльный полумрак. Какая разница, где умирать? Может, и проще – всадят стрелу и даже вытаскивать не станут, пыток да мучений избегнешь.
Паренек с изумлением увидел в узкую щель, как Ключник опустился на корточки возле лежащего тела и зачерпнул с половиц начинающую сгустками запекаться кровь. Он собирал ее с пола и втирал в лицо, словно умывался либо пил из пригоршни. В который уже за сегодня раз мороз пробежал по коже Ванко: так много ужасного довелось увидеть несчастному мальчику. Что за дьявольский обряд совершает сейчас его защитник? Наверное, он тронулся умом, или это не человек, а один из страшных волколаков, принявших людское обличие.
Неожиданно кровать приподнялась, и Рахан бесцеремонно затолкнул ногой тело раздетого им наемника вплотную к Ванко. Остекленевшие глаза на изуродованном смертью лице оказались напротив мальчика, но тот уже начал терять способность пугаться. И пусть расколотый череп закрывает весь обзор, смрад немытого тела вызывает рвоту, а негнущаяся рука жестко упирается в бок – в мальчике почему-то родилась спокойная вера в Ключника. Жаль только, что теперь совершенно не видно, что творится в помещении. А посмотреть было на что.
Со скрипом отворяется входная дверь, и в проеме возникают жала сразу четырех арбалетов. Крест-накрест, два на высоте человеческого роста, два на уровне поясницы. Их владельцы осматривают открывшееся пространство. Внутри кровь и мертвецы, как и в остальных домах, только хозяин этого жилища унес с собой еще и наемников. Вон он лежит, обезглавленный, рядом с женой, а два неудачливых налетчика тоже недалеко, раскинув руки, дополняют угрюмую обстановку. Угрюмую и убогую. Разве спрячешься в таких хоромах? Разве что под кровать или за печь. Ну, можно пол простучать, на чердак заглянуть, распотрошить шкаф – привычное дело, можно и добром разжиться.
Двое остаются у входа, контролируя помещение, остальные, прикрывая друг друга, заглядывают во все укромные уголки. Добираются и до кровати. Долгожданная удача – там явно кто-то прячется. Радостное улюлюканье, и все четверо уже толпятся у ложа, увесисто пинают ногами найденного и не сводят с него арбалеты.
– Руки вперед и тихо вылазим! – хрипло приказывает один из наемников.
Однако спрятавшийся не спешит выполнять команду. Он вообще не шевелится.
Никто не обращает внимания, что происходит за их спинами. Если хотя бы один обернулся, то смог бы увидеть шокирующее зрелище, а может, и спасти себе жизнь. Потому что скрюченная и неестественно вывернутая рука одного из лежащих позади трупов начинает двигаться. И голова, покрытая коркой крови, отрывается от пола. Все это совершается не медленными рывками, как предпочитают описывать пробуждение нежити, а обескураживающее молниеносно.
Недавний мертвец броском оказывается на ногах, и два ножа в его руках одновременно вонзаются под доспехи, где-то в район поясницы тех двоих, кто находится ближе к нему. Тем же плавным движением он выдергивает лезвия и вполоборота мечет их одно за другим в оставшихся. Сталь находит незащищенное горло одного и поражает в пах другого. Последнее не смертельно, но очень болезненно, поэтому наемник надрывно взвывает и не может противиться, когда огромный тесак, со свистом рассекая воздух, пробивает нехитрый панцирь и поражает сердце.
Ванко был лишен возможности все это видеть, да оно и к лучшему – остался бы заикой. И так, когда перед ним возникло и без того безобразное, теперь еще и измазанное кровищей лицо Ключника, мальчик вздрогнул и судорожно сглотнул.
– Давай выбирайся. – Рахан протянул ему руку.
– Как ты их? – Паренек ошарашенно осмотрелся.
Прибавление еще четырех покойников превратило помещение в страшный жертвенник, алтарь одержимого психопата.
– Застал врасплох. – Ключник сбросил доспех и подобрал один из арбалетов.
По-прежнему не приближаясь к окнам, он бегло осмотрел двор. Пусто. Оставшиеся разумно рассредоточились, предупрежденные воплем. Не удивительно.
И тем более не удивительно, чем занялся Рахан. Конечно – с маниакальной методичностью выворачивать карманы своих жертв. «Опомнись!» – взывало все в душе наблюдавшего такую беспечность мальчика. За дверью враги, с минуты на минуту может хлынуть внутрь толпа нападающих, а Ключник беззаботно копается в чужих вещах. Других проблем у него нет.
– Не беспокойся, – поднял взгляд боец, словно прочитав мысли Ванко, – их осталось трое, они сейчас выжидают, потом подберутся поближе и начнут переговоры. Вот тогда времени уже не останется. Отдыхай… Ого!
Рахан вытащил из подсумка и удовлетворенно подбросил в руке небольшой металлический сосуд. Тускло-зеленый овальный предмет с коротким толстым штырем в верхней части удобно умещался в ладони и на вид был абсолютно бесполезен.
– Видал? – В единственном глазу Ключника вспыхнула искра почти мальчишеского восторга.
Ванко с безразличием пожал плечами – внешне вовсе зряшная вещица. Разве что с каким-нибудь чудодейственным свойством.
– А что это?
– Эхо войны, – ухмыльнулся-оскалился Рахан, – последний аргумент.
Мальчик понимающе кивнул, он слышал о могущественных духах, заточенных в пыльных бутылях. Вот только узилище всесильного демона Ванко представлялось несколько иначе, чем невзрачная, обшарпанная банка.
– Что-то засиделись мы, – вполголоса проворчал Ключник.
Он подхватил мертвеца, которого только что обшаривал. Легко, за пояс и за шиворот, поднял и понес, как носят ягнят в овчарне. Это казалось неестественным, но истощенный Рахан, похоже, почти не тяготился грузом.
Он доковылял к двери, пинком распахнул ее и резко выбросил свою ношу вперед. Тело, описав дугу, мешком ухнуло на землю в паре саженей от входа.
Ничего не произошло – никто не бросился в отворившийся проем, никто не послал стрелу в солдата. Тишина. Минута-другая расслабляющей тишины прерывается внезапно пронзительным свистом.
– Эй, ты, там, в доме! – кричит откуда-то издалека главарь нападавших.
– Да! – отвечает Ключник.
– Что с моими людьми творишь?
– Убиваю, не видишь?
– Разозлил ты меня!
– Да мне как-то…
– И что дальше думаешь делать?
Рахан сел на кровать и начал массировать поврежденную ногу. Ванко не переставал удивляться, насколько необычная личность стала его спутником. Боец молчал, но он не размышлял над услышанным, просто держал паузу. Словно раздумывающий в затруднительном положении человек.
– Ну? – не выдержали снаружи.
– А черт его знает.
– Жить хочешь?
– Допустим.
– Есть вариант.
– Рассказывай.
Ключник заинтересован? Никоим образом! Растирает голень как ни в чем не бывало.
– У меня тут уйма народу полегло, теперь люди нужны, выходи, к себе приму, ты, я вижу, не промах!
– А гарантии?
– Все по-честному – кровью повяжешься.
– Это как?
– Тут ваш старик еще шевелится – тебе и кончать.
– А иначе?..
– Иначе я из этой избушки сейчас факел сделаю, углей, вон, хватает.
Углей действительно хватало – больше половины хутора уже исчезало в веселой пляске прожорливых языков пламени.
– Подумать надо. Дед меня от смерти спас!
– Он тебя и сейчас спасти может. Подумай, только не долго, а то я нервный!
Ванко весь сжался – страшный выбор, убийство отца. «Нет!» – чуть было не закричал, но мягкая замша перчатки плотно охватила рот.
– Тихо, – одними губами откликнулся Рахан, – сиди и не высовывайся.
– Эй, я терпение теряю! – снова первым подал голос Серый.
– Не суетись, выхожу я!
– Только медленно!
Солдат еще раз махнул мальчику – не шевелись, мол, и спокойно шагнул к двери.
На улице уже рассвело, поэтому вышедший на невысокое крыльцо на мгновенье зажмурился. На фоне темных бревен избы стоял, опустив взведенный самострел и нахмуренно глядя вперед, высокий худой человек в коротком бесцветном балахоне и синих вылинявших штанах, заправленных в неожиданно хорошие шнурованные сапоги. Рядом, чуть позади, прильнула к стене невысокая черная фигура. Облик появившегося выражал усталую обреченность, притаившийся же в тени походил на хищного зверя, готового к броску. И зверь прыгнул.
К выпирающему кадыку Ключника прижался, натягивая грубую кожу, стальной клык узкого лезвия.
– Осторожно, не поранься, – промурлыкали ему в ухо. – Зачем тебе оружие?
Руки солдата медленно поползли вверх.
– Не дергайся! Арбалет брось! – уже резче приказал пленитель.
Рахан опустил самострел и начал бесцельно водить им из стороны в сторону, будто не зная, куда положить.
– Бросай, не стесняйся. – Говоривший был почти на голову ниже Ключника, поэтому стоял немного сбоку. – Давай, давай!
Солдат пожал плечами и отпустил рукоятку. Тяжелое оружие устремилось вниз и звучно приложилось угловатой железной излучиной к носку захватчика.
– Ах ты! – взвизгнул недруг и затанцевал на одной ноге.
Ключник ловко подцепил вооруженную руку, отвел в сторону и изящным движением крутанул ее владельца перед собой. Недавний хозяин положения тут же оказался лицом к солдату, резко дернулся, опрокинулся на грудь Рахана и начал бессильно сползать. Тот оттолкнул тело и схватил с земли еще подпрыгивающий арбалет. Из спины противника, подрагивая, торчал оперенный хвост, а в двадцати шагах впереди бойко перезаряжал, чертыхаясь, свое оружие второй наемник. Но Ключник уже, не целясь, сухо щелкнул спуском. Самострел был сработан на совесть – затвор не сорвался при падении, и стрела плотно сидела в своем ложе, зато, когда пришло время, она, радостно пискнув, устремилась к цели, впилась глубоко в живот последнего напарника Серого.
Главарь на миг опешил. А когда пришел в себя, утробно зарычал и потянул из-за спины свои клинки. Рахан отбросил бесполезный пустой арбалет – от врага его отделяло чуть больше дюжины саженей. Серый плавно развел лезвия, описал концами окружности и начал вращать саблями, рисуя вокруг себя замысловатые фигуры. Сталь, свистя, сливалась с воздухом, была всюду и нигде одновременно, а тело наемника скользило в такт движениям. Виртуозный исполнитель смертоносного искусства, танцующий металл – лишь продолжение тренированных рук. И неуклюжий Ключник – просто умеющий подкрасться, обмануть и перерезать горло, бесстрастно наблюдающий приближение Мастера. Есть ли у него шансы?
Ванко сидел на кровати, подобрав ноги и не решаясь выглянуть наружу. Он слышал голоса, слышал звуки падающих тел и стреляющих арбалетов. Напрягся, когда все стихло, и чуть не подпрыгнул, когда грянул гром. Не обычные раскаты, а странный удар, хлопок, сопровождающийся металлическим лязгом и рокотом эха. Что-то значительное случилось во дворе – рядовые события не сопровождаются такими эффектами. Но высовываться все равно не хотелось, осторожность научила одерживать верх над любопытством в суровых условиях послевоенного бытия. Поэтому оставалось только гадать, о пришествии каких демонов извещает грохочущее знамение. Гадать до тех пор, пока внутрь не заглянул Ключник:
– Пошли, пацан.
– Что там случилось?
Рахан неопределенно махнул рукой:
– Всё уже.
Они вышли и спустились с крыльца. Почти правильным треугольником, законченной магической фигурой колдовского обряда, вокруг были разбросаны тела бандитов. В воздухе витал сизый дымок и пахло чем-то кисловатым. Может быть, именно такими свойствами обладали миазмы серы, непременного атрибута явления дьявольских сущностей, о коих, помнил Ванко, рассказывали ярмарочные проповедники.
– Это, грохнуло, ты вызвал духа из той банки?
– Духа из банки? – Ключник на миг задумался, фыркнул, извлек из-за пазухи давешний зеленый сосуд. – Ты ее имеешь в виду? Нет, этого джинна мы пока прибережем. Сейчас был другой подарок. – Он еще немного промолчал, потом добавил, скорее для себя: – Боже, как вы всё исказили…
Ванко уже тянул Рахана в сторону, туда, где лежало, истекая кровью, тело отца. Сивый был еще жив, он видел и, в отличие от сына, понимал происходящее.
– Ты умеешь… убивать, – приветствовал он Ключника.
– Это они не умеют защищаться, старик.
Читать бесплатно другие книги:
