Дуэлянты Крючкова Ольга

Любовная авантюра № 2

Столичный Казанова

1898 год, Петербург

Петербургский дом супругов Матвеевых особенно выделялся на Фурштадской улице. Двухэтажный, с двумя флигелями по бокам, окруженный прекрасной кованой изгородью, местами увитой диким виноградом, с колоннами, обрамляющими парадный вход, он скорее напоминал традиционную московскую усадьбу, нежели здешние дома, построенные в немецком стиле. Предки многочисленных мелких дворян и чиновников, живших на этой улице, вероятно, попали под влияние немцев, поселившихся на ближайшей Курляндской улице. И поэтому-то Фурштадская стала напоминать, скорее небольшой провинциальный немецкий городок, нежели столичную улицу Российской империи.

Антонина Петровна пробудилась, как обычно, ровно в восемь утра. Эта привычка появилась у нее давно, почти шестнадцать лет назад, когда она с мужем, Станиславом Петровичем, и маленькой дочерью Полиной переехала из псковского имения в столицу.

Столичная жизнь поначалу не нравилась Антонине Петровне, привыкшей к сельским просторам и простоте провинциальной жизни. Она долго скучала по своему имению Забродино, а также по имению второго мужа, где она прожила с ним два года после венчания.

После того как супруги Матвеевы воплотили свой план, на землях Ремизово построили дачный поселок и выгодно сдали его в аренду, оставив управителями проверенного временем Федора Ильича и его племянника Николая, они перебрались в Петербург.

Антонина Петровна не перечила мужу по поводу переезда, понимая, что дочери надобно расти в приличном обществе, тем более, что у Станислава Александровича было множество полезных знакомств.

И вот Полине, единственной дочери Матвеевых минуло восемнадцать. Она удалась внешностью в матушку: небольшого роста, складная, густые каштановые волнистые волосы, выразительные серые глаза, пухлые губы и весьма волевой подбородок.

Когда Станислав Александрович не без удовольствия смотрел на дочь, то невольно вспоминал свою первую встречу с женой, которую прозвал Дианой-охотницей. Пожалуй, Полина и по складу характера была в матушку: мало того, что умна и рассудительна не по годам, решительна до крайней степени, она умела постоять за себя и защитить свои интересы. Особенно Станислава Александровича смущало, то обстоятельство, что дочь, как, впрочем, многие барышни конца XIX века были излишне прогрессивных взглядов. Он считал, что совершенно негоже молодой девице иметь на все свое суждение, да еще и оспаривать мнение родителей. Но Полину это вовсе не смущало мало того, она изъявила желание посещать вольным слушателем университетские лекции.

Станислав Александрович, хоть и считал себя человеком современных взглядов, этого стерпеть не мог и выразил дочери категорический протест. Но Полину это не остановило. Она высказалась папеньке, что он ведет себя как последний сатрап, и несмотря ни на что будет посещать университет.

Во время сей перепалки, между отцом и дочерью, Антонина Петровна сохраняла завидное спокойствие, ибо знала – Полина своего добьется, уж лучше ей не перечить, а сразу позволить слушать лекции, тем более вреда она в этом не видела, а лишь пользу.

И вот почти год, как Полина пробуждалась одновременно с матушкой, ровно в восемь утра, приводила себя в порядок, завтракала, садилась в коляску и направлялась в университет на Васильевский остров.

Поначалу Станислав Александрович обвинял жену, что та во всем потворствует дочери, мол, на современных барышень – ни какой управы! Антонина Петровна отмалчивалась, в душе соглашаясь с мужем, действительно, новомодные взгляды изменили молодежь, и до чего это доведет – никто не знал.

Не прошло и часа, как Полина умчалась в университет, пробудился Станислав Александрович и вышел в гостиную в домашнем халате. Антонина Петровна просматривала свежую газету.

– Доброе утро, Антонина! – сказал глава семейства и смачно зевнул. – Что наша эмансипе[2] уже умчалась? – поинтересовался он и сел на диван рядом с женой.

– Да, мой друг, умчалась. – Подтвердила Антонина Петровна.

– Что пишут в газетах?

– Да все тоже самое – опять бомбисты[3] объявились. Взорвали склад на окраине города.

– Вот-вот! – Воскликнул Станислав Александрович. – Чего твориться! А дочь наша вместо того, чтобы думать о замужестве, по университетам бегает! А всем известно: студиозы сочувствуют этим бомбистам.

Антонина Петровна вздохнула.

– Да, ты прав. Но что я могу сделать?

– Как что? Ты – мать! Повлияй на нее, наконец! Так мы и внуков не дождемся, того гляди попадет в дурную историю! – Не унимался отец семейства.

– Ее надо поближе свести с Анатолием Рогозиным, – неожиданно предложила Антонина Петровна.

Станислав Александрович задумался.

– Да… Ну, впрочем, можно… Рогозины – семья достойная, я их знаю много лет. Анатолий – хорошая партия, тем более они с детства знакомы…

– Вот именно. А помнишь ли ты, как Анатолий, еще будучи мальчиком, заглядывался на нашу дочь?

– Точно, точно… было дело, – подтвердил супруг.

– Ну, так что? Ты поговоришь с его родителями? – Продолжала гнуть свою линию Антонина Петровна.

– Непременно. Можно пригласить их в гости… Или на прогулку по Смольной набережной. Погода сейчас отменная, почти как летом, даром, что конец апреля. Но как воспримет это Полина?

– Не волнуйся, это я беру на себя, – пообещала супруга.

– Ну-ну… – Недоверчиво потянул господин Матвеев. Он, разумеется, не сомневался в умении своей супруги убеждать собеседника, но только – не дочь!

Полина сидела в университетской аудитории в окружении своих подружек, которыми она успела уже обзавестись, на одном из последних рядов, восторженно внимая профессору истории, читавшему лекцию о легендарной Трое.

Несмотря на свой решительный нрав, Полина Матвеева не утратила романтичности, присущей барышням ее возраста. По мере того, как профессор рассказывал слушателям об истории любви прекрасной Елены и Париса, она мысленно перенеслась в эпоху древности, представляя себя в греческих прозрачных одеждах, едва скрывающих наготу.

Подружки, Мария и Ирина, также вольные слушательницы курса, завороженные умением лектора передать жестокость и кровопролитие Троянской войны, сидели, затаив дыхание, стараясь запомнить как можно больше.

Григорий Вениаминов, студент университета, молодой человек из достаточно состоятельного семейства, давно заприметил милую барышню, приходившую на лекции в окружении своих подружек. Григорий, сидя почти в центре аудитории, беспрестанно оборачивался на Полину, отчаянно пытаясь поймать ее взгляд. Друзья, прознав про слабость Григория, посмеивались над ним: мол, нечего смотреть – надо действовать! А то на барышне дырку протрешь! Но, увы, Григорий понятия не имел: как именно действовать, ведь он не был знаком ни с Полиной, ни с ее подругами.

Девушки также заметили повышенное внимание симпатичного студента к Полине.

– Он опять оборачивается и смотрит в нашу сторону на протяжении всей лекции, – шепнула Ирина на ухо Полине. Та встрепенулась, ее сознание вернулось из древней Греции.

– Перестань… Да, ну его… – Ответила она подруге.

– А он очень симпатичный, просто – красавчик, – подначивала Мария.

– Лучше слушайте профессора, – прошипела Полина и сделала вид, что полностью поглощена лекцией.

Девушки переглянулись и тихонько рассмеялись. Полина же, завидев, что подруги снова переключили свое драгоценное внимание на Троянскую войну, украдкой посмотрела в сторону симпатичного студента. Неожиданно их глаза встретились…

Григорий покраснел до корней волос и очень разволновался. Полина же отметила про себя: «Действительно красив, прямо-таки Парис, да и только…»

После того, как лекция завершилась, и девушки покинули аудиторию, друзья Григория, предложили ему:

– Хочешь, мы тебя с ней познакомим?

Григорий еще больше смутился.

– Нет, нет, ни в коем случае… Я сам.

– Ну, как знаешь… Тогда люби глазами, – сказал один из студентов и все дружно засмеялись, отчего совершенно ввергли Григория в смятение. Он взял папку с тетрадями и быстро выбежал прочь.

Друзья долго галдели и смеялись по поводу нерешительности друга.

– Да его маменька, весьма состоятельная особа, кажется, состоит в родстве с самим бароном фон Визен… – говорил один из студентов, что постарше.

– Да ну? – удивлялись другие.

– Она ему даже горничных подсылала, да больно робок…

– Ха-ха! – залилась смехом дружная компания.

– Да перестаньте вы! – рассердился один из студентов. – Вы хуже болтливых женщин. Откуда вам известны такие подробности?

Компания студентов несколько приутихла.

Конечно, сам Григорий ничего не рассказывал друзьям своей природной робости перед барышнями, тем более не мог он поведать о том, что матушка из лучших побуждений подсылала к нему в постель горничных. Но компания студентов была недалека от истины.

Действительно, госпожа Вельяминова, будучи весьма состоятельной вдовой, очень волновалась за сына, ведь ему минул двадцатый год, а он был так робок. Иную мать, сие обстоятельство, возможно бы, не угнетало, но только не госпожу Вельяминову. Она считала, что настоящий мужчина, а образцом такового был ее покойный супруг, должен свободно себя чувствовать в любом обществе, особенно в женском. Иначе, как он сможет выгодно жениться?

Григорий, очутившись в коридоре, постарался взять себя в руки и успокоиться.

– О, друг любезный! – воскликнул Петр Еремеев, приятель Григория. – Отчего столь грустен? На то есть причина?

Григорий недовольно хмыкнул.

– В общем есть…

– Да, ну бог с ней, – оживился Еремеев. – Я сегодня на квартире устраиваю вечеринку только для близких друзей. Приходи, в карты сыграем, вина выпьем…

Григорий, недолго думая, согласился – действительно, развеяться не помешает.

– Так ты придешь? – не унимался Еремеев.

– Непременно…

Когда Григорий скрылся в противоположной аудитории, Еремеев подошел к сокурсникам. Те загалдели.

– Успокойтесь! – самодовольно прикрикнул он.

– А, если он догадается? А, если не придет? – не унимались те.

– Придет, никуда не денется! И все получиться… – заверил друзей Еремеев.

Остаток дня Григорий пребывал в тоске: перед глазами стояла симпатичная студентка… Вот уже год прошел, как он буквально пожирал ее глазами при каждой встрече, но, увы, имени прелестницы так и не узнал. Григорий корил себя за нерешительность. Уж сколько раз он давал себе зарок, что непременно подойдет к девушке скажет что-нибудь невинное для начала разговора. Например: вы студентка или вольный слушатель[4]? Или: как вам сегодняшняя лекция по истории культуры?.. Или… Да, словом, придумать предлог, дабы разговорить барышню вполне возможно. Но, увы… Так только Григорий собирался приблизиться к предмету своих воздыханий, то слова застревали у него в горле, он начинал краснеть и впадал в крайнюю робость. В эти минуты Григорий буквально ненавидел себя.

Сидя в своей комнате, перебирая конспекты, он вспомнил, как матушка пыталась подослать к нему горничную Анфису с определенными намерениями. Анфиса, молодая дородная девица двадцати лет отроду, не страдала излишней стеснительностью и давно познала все прелести жизни. Она сразу же согласилась, тем более, что барыня пообещала щедрое вознаграждение, да и молодой барин был весьма не дурен собой…

Как только Анфиса вошла в комнату Григория в одной прозрачной сорочке, он тотчас смутился и начал что-то бессвязно лепетать, словно младенец. Но это обстоятельство горничную не смутило, а напротив – позабавило. Она приспустила сорочку с полного белого плеча и медленно начала наступать на Григория, пока тот не упал прямо на кушетку. Тогда бесстыжая гостья навалилась на него своими пышными формами и начала целовать прямо в губы.

Григорий до того разволновался, что чуть не лишился сознания. Покуда он пребывал в состоянии обморока и нерешительности, Анфиса уже успела стянуть с него брюки. Вот тут-то и началось… Григорий, что есть силы отпихнул от себя назойливую девку, та упала на пол и долго не могла прийти в себя. В это время он натянул на себя брюки и сбежал из комнаты.

Анфиса кипела от гнева, как самовар, не желая уже никакой награды от барыни. Ей было стыдно и обидно, что молодой барин, так повел себя – бросился от нее бежать, как от зачумленной. В этот же день она все рассказала госпоже Вельяминовой и зареклась, что более подобных вещей делать не станет.

Госпожа Вельяминова совершенно расстроилась: сыну уже минул девятнадцатый год, но, увы, до сих пор был робок с барышнями, не говоря уже о том, чтобы закрутить серьезный роман. После неудачного сводничества, она более не пыталась ничего предпринять, надеясь, что все же молодость и природа возьмут свое. И вот минуло более года прежде, чем вывод, сделанный умудренной жизненным опытом матушкой, свершился – действительно, Григорий увлекся барышней, а именно Полиной Забродиной.

Девушка будоражила его воображение, в котором он, словно бравый гусар, мог позволить себе многое, даже пикантные вольности. Григорий часто, сидя на лекциях, отвлекался, грезя Полиной. В конце концов, это стало настолько заметно, что сокурсники Вельяминова догадались – их товарищ влюблен. Но в кого? Определить предмет воздыхания Гриши Вельяминова не составило труда, так как он постоянно бросал пламенные взоры в сторону трех девушек: Полины, Ирины и Марии. А уж определить из этой троицы истинную виновницу рассеянности друга было проще простого.

И вот в очередной раз, когда Еремеев заметил, повышенное внимание Григория по отношению к Полине, тот окончательно решил поспособствовать другу в достижении его цели…

Еремеев, был, как говорится, – не промах, он познакомился с Ириной и Марией, дабы специально узнать имя зазнобы Григория, и ее реакцию на своеобразное внимание нерешительного друга. Девушки долго над этим смеялись, покуда не признались, что Григорий – красив и возможно нравится их подруге, но… уж больно он стеснителен. Что с таким, скажите на милость, делать? Разве это кавалер, который только и знает, что глазами любит?

Еремеев был согласен с очаровательными хохотушками, он бы непременно от взглядов давно перешел к действию. Спустя несколько дней, когда он вновь увидел девушек в коридоре университета, Полины рядом с ними не было, он, несколько рисуясь, заявил:

– Вот увидите, в ближайшие дни произойдут некие перемены с Григорием Вельяминовым.

Девушки, по своему обыкновению прыснули от смеха.

– И что же это будет, позвольте полюбопытствовать? – саркастически поинтересовалась Ирина.

– Перед вами предстанет совершенно другой человек…

– Неужели? – удивилась Мария. – Что же вы с ним сделаете, загримируете, как театрального актера?

Теперь настал черед Еремеева рассмеяться.

– Да, нечто подобное и случиться…

Девушки недоверчиво посмотрели на собеседника, рассудив, что это с его стороны всего лишь позерство.

И вот после лекции о Троянской войне, Еремеев решил, что настало время, дабы заинтригованные барышни смогли убедиться – Вельяминов вскоре станет другим человеком.

Пригласив друга в гости, Еремеев уже предвкушал всю прелесть интриги, понимая, что конечно, он поступил несколько смело… Но как говорится: кто не рискует, от не пьет шампанское!

После того, как Григорий пообещал непременно прийти, Еремеев поспешил в антикварный магазин, где собирался прикупить некую вещицу, которой суждено было воплотить его план.

Начитавшись работ известного психолога Зигмунда Фрейда, Еремеев решил, что Григорий – самый подходящий экземпляр, дабы проверить теорию внушения, согласно которой считалось, что многие проблемы человека, прежде всего, исходят от его подсознательного страха перед неким объектом или обстоятельством. Но нежели заставить человека перешагнуть психологический барьер, заставить поверить в себя, убедить его, что нет ничего невозможного, то непременно все закончиться успехом.

Таким образом, Еремеев решил убить одновременно не то, что двух, а сразу – трех зайцев: во-первых, проверить новомодную теорию Фрейда, во-вторых, помочь другу преодолеть врожденную робость, в-третьих, завоевать расположение Марии, которая ему нравилась с каждым днем все больше и больше.

Еремеев вошел в антикварный салон, что на Смольной набережной. Хозяин салона, Фридрих Иосифович Зильберштейн, хорошо известный антиквар, предпочитал сам разговаривать с посетителям. Завидев, молодого человека, по виду студента, он несколько удивился, та как в его заведение предпочитали заходить люди солидные.

– Что вам угодно, молодой человек? – поинтересовался хозяин. – Интересуетесь предметами старины? Искусством?

– Да, знаете ли, интересуюсь, – решительно заявил Еремеев согласно теории Фрейда. Хозяин почувствовал уверенность посетителя, подумав, что несколько отстал от жизни – и студенты могут иметь достаточно средств, дабы насладиться истинным искусством, а не новомодными подделками.

– Вы желаете что-то конкретное? – вежливо поинтересовался антиквар.

– Именно! – подтвердил Еремеев. – Намедни я видел на вашей витрине вещицу, которая весьма привлекла мой внимание.

Антиквар замер во внимании.

– И что же это за вещица, сударь?

– Некая статуэтка, небольшая, кажется из бронзы…

Антиквар на мгновенье задумался.

– Да, сударь, была у меня статуэтка итальянца Ранделли, называется «Танцующая Диана». Но, увы, вчера вечером я ее удачно продал некоему купцу, желавшему преподнести подарок своей супруге.

Еремеев был готов сникнуть, но постарался взять себя в руки.

– Ах, не задача… Как жаль…

– Не стоит расстраиваться, сударь! – ободрил антиквар. – Если вы желаете приобрести бронзовую статуэтку, то я смею предложить вам интересный вариант.

Еремеев встрепенулся.

– Ах, вот как?

– Желаете посмотреть?

– Охотно, – согласился Еремеев.

– Прошу вас присаживайтесь… Я тот час принесу ее вам…

Еремеев присел на диван для посетителей, антиквар же скрылся в глубине своего салона. Долго ждать не пришлось, он появился с коробкой в руках.

– Вот, сударь, извольте посмотреть. Это отличная индийская работа… Я по случаю купил ее у одного англичанина, несомненно, это подлинник.

Перед взором Еремеева предстала небольшая статуэтка, размером примерно с ладонь, изображавшая некоего индийского бога или богиню.

– Этой вещице – не менее ста лет, – со знанием дела заверил антиквар.

– Отлично. А кого она изображает? – полюбопытствовал Еремеев.

Антиквар откашлялся.

– Некое индийское божество…

– А рук-то у нее сколько! – воскликнул Еремеев, решив, что чем загадочней будет статуэтка, тем лучше. – Отлично. Но сколько вы за нее хотите?

– Исходя из того, что это не очень старинный экземпляр… Но учитывая вашу заинтересованность – двадцать пять рублей.

Еремеев не удивился подобной цене антикварной вещицы и с готовностью извлек из портмоне названную сумму.

– Вот прошу вас.

Антиквар взял несколько купюр и посоветовал:

– Вы поставьте ее на камин, отлично будет смотреться…

– Непременно! – заверил Еремеев антиквара, намереваясь распорядиться индийским божеством совершенно по-иному.

Когда Еремеев покинул салон, прижимая коробку с таинственным божком к груди, антиквар подумал: «Вот и славно, избавился от это индийской дребедени… Угораздило же купить её пять лет назад… Петербуржцы же предпочитают европейское искусство… Думал так и будет валяться в шкафу…»

Еремеев, ничего не подозревавший, о тайных мыслях антиквара, довольный собой и покупкой, шел на съемную квартиру, что на Курляндской улице – скоро придут друзья, а надо бы успеть достать приличного вина.

По прибытии на квартиру, Еремеев проверил запасы съестного и выпивки, увы, они оставляли желать лучшего. Его слуга Иван, приставленный любящими родителями, в том числе и как соглядай, периодически направляющий письменный отчет чете Еремеевых в Новгород о том, чем занимается их сынок в Петербурге, изволил вздремнуть своей маленькой каморке, примыкающей к лестнице.

– Иван! Иван! – позвал Еремеев. – Спит, бестия!

Наконец, за спиной барчука раздалось шарканье и сонный голос:

– Чего изволите, барин?

– Ты бы меньше спал днем! – Пожурил слугу Еремеев. – Небось, маменька с папенькой тебе не за это платят!

Иван протер глаза рукавом рубахи и сказал:

– Я готовый…

Еремеев усмехнулся.

– К чему это?

– У вас, небось, гости сегодня будут? Не извольте беспокоиться, я из каморки не выйду… Чай барышни придут?..

– Да нет, намечается только мужское общество. Сыграем в карты, вина выпьем. Словом, все, как обычно… Ты чего в лавку не сходил?

Иван почесал затылок.

– Да вот, барин, не сходил… – признался слуга. – Спать было охота…

– Ладно, ступай. Купи колбас, ветчины и вина в лавке господина Штольца.

– Да, барин, уже иду…

Иван пошаркал в каморку, надел картуз и новый пиджак, пожалованный с барского плеча.

– Вот деньги, – Еремеев протянул ему ассигнацию. – Да поторапливайся.

Иван направился в лавку, что в конце улицы держал немец Штольц, а Еремеев в это время миновал достаточно просторную комнату, служившую ему гостиной, и заперся в небольшой спальне.

Спальня было действительно мала. В ней размещалась односпальная кровать, комод с зеркалом и два кресла, стоявшие почти вплотную друг к другу. В придачу к этой тесноте, в комнате постоянно царил приглушенный свет, Еремеев почти не раздвигал портьеры на окнах, считая, что ему лучше думается в полумраке.

Теперь же он извлек из коробки свое антикварное приобретение, еще раз посмотрел на статуэтку и поставил на комод.

– Индийское божество… Прекрасно, но надо тебя как-то назвать. Будешь богиней любви и плодородия.

Затем Еремеев взял книгу Фрейда, изданную совместно с другим известным немецким психиатром Йозефом Брайером, и бегло просмотрел интересующие его места.

– Так, так… Все должно получиться…

Еремеев открыл верхний ящик комода, откуда извлек круглый блестящий медальон, надетый на черный прочный шнурок.

– Это то, что нужно. Теперь только не оплошать…

Примерно через час в квартиру на Курляндской стали стекаться сокурсники. Они особо не шумели и не балагурили, прекрасно зная, что хозяин дома, кстати сказать, – немец, излишнего веселья не потерпит – вызовет полицию.

Поэтому Еремеев и его товарищи вели себя чинно, если уж выпивали, то в меру и разговоры вели вполне пристойные, а уж, если случалось обсуждать женщин или барышень, то в приличных выражениях, не позволяя ничего лишнего.

Иван во время подобных сборищ времени даром не терял, подслушивая из своей каморки, стараясь запомнить все подробности разговоров. Затем, когда барчук уходил на лекции, он доставал лист бумаги и со всем тщанием писал:

«Достопочтенные Алевтина Дмитриевна и Сергей Павлович!

Не извольте беспокоиться: у сыночка вашего все впорядке. Вчерась были студенты-сокурсники, пошумели малость, в карты играли… Но Андрей Сергеевич, сынок ваш, все более выигрывал. Пили немного, в меру. Барышень и вовсе не было… Про бомбистов разговоры не разговаривали, так что не извольте беспокоиться….»

– Еремей! – воскликнул один из студентов, намеренно сокращая фамилию друга. – Ну, хоть в общих чертах расскажи о своем плане.

– Рано говорить. Может вообще ничего не получиться.

– Хоть намекни! – не унимался дотошный приятель.

– Ну ладно, – смилостивился Еремеев. – Что всем интересно?

– Да! Да! Очень! – загалдели собравшиеся гости и, успевшие уже осушить по бокалу вина.

– Ну что ж… – Еремеев обвел заговорческим взглядом присутствующих друзей, сгорающих от нетерпения. – Вы что-нибудь слышали о Зигмунде Фрейде? – гости молчали. Тогда Еремеев спросил снова: – А о Йозефе Брейере? – друзья по-прежнему безмолвствовали.

– А кто это такие? – поинтересовался один из присутствующих.

– Известные немецкие психиатры, – пояснил Еремеев. – Они нашли способ воздействия на психику человека путем гипноза.

– Да ну?! – удивились студенты. – Это как?

– Да по-разному. Способов несколько, и вот я хочу один из них испытать на Григории и сделать из него Казанову.

Гости недоумевали.

– Из Григория – Казанову?! Ну, ты, дорогой Еремей сказал!!!

– Вот увидите, он вас всех поразит своими способностями. Но не вздумайте ему сказать что-либо.

– А мы и не знаем, о чем и говорить-то! – загалдели студенты. – Ты нам толком ничего и не сказал.

– Ладно, скажу… – Еремеев скрылся в спальне, когда вернулся, то держал в руках странную статуэтку. – Вот, видите…

– И что это? – удивились все. – Тебе ее подарили?

– Да нет, я ее купил по случаю. Это индийская богиня любви и плодородия. И ей вскоре предстоит сделать из нашего скромника покорителя дамских сердец. – Пояснил Еремеев.

– Еремей! Ну, ты, право!!! – разразились смехом студенты.

– Смейтесь, смейтесь. Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – Заметил Еремеев, но совершенно не обиделся на друзей.

И вот все друзья были в сборе, когда Иван отворил входную дверь Григорию Вельяминову.

– Прошу вас, барин. Все – в гостиной.

Он принял у него легкое пальто и английский кепи, все более входящий в моду среди петербуржцев мужского пола.

– О! Григорий! Здравствуй! – Еремеев поднялся с кресла и поприветствовал друга. – Ждали только тебя. Давай метнем партию в бридж.

– Охотно. Но давай сразу же договоримся: ставки – минимальные, а то прошлый раз ты изрядно опустошил мой кошелек, – посетовал Григорий.

– Ох, друг любезный. Не везет в картах, повезет в любви!

Григорий насупился.

– И ты туда же!

– Не сердись! Давай лучше сыграем.

Еремеев расстелил на столе зеленое сукно, приготовил мел для записи очков и новую колоду карт.

– Кто вскрывает? Кто сдает? Какое число игроков? – оживились студенты.

Наконец, когда все присутствующие определились родом занятий: кто играл в карты, кто пил вино и разговаривал, а кто просто созерцал друзей… от безделья.

Друзья любили собираться на квартире Еремеева, так как далеко не у многих была свобода действий: некоторые студенты снимали маленькие комнаты, что подешевле, некоторые же проживали с родителями, порой людьми строгими и не лишенными влияния в петербургских кругах. Еремеев же, один из немногих, жил в приличной квартире, причем расположенной в весьма недурственном районе города, и получал от родителей достойное содержание, которого с лихвой хватало на оплату жилья, питание, одежду и даже приемы друзей. Многие из сокурсников завидовали Еремееву. Мало того, что он происходил из богатого семейства новгородских дворян, он еще был незаурядной личностью – за что бы он не брался, все у него получалось.

Вот и в этот раз друзья не сомневались, что неугомонный Еремей, начитавшись Фрейда и Брейера, непременно превратит Григория Вельяминова в петербуржского Казанову. А недоверие и сомнение высказывали лишь потому, что хотели немного подразнить своего удачливого друга.

– Ах, да Григорий! Да ты сорвал весь банк! – воскликнул Еремеев.

Вельяминов изумился:

– Да действительно. Точно говорят: либо карты, либо любовь.