Дуэлянты Крючкова Ольга

– Я прочитала ваше письмо, – призналась она.

Григорий встрепенулся.

– И каков же ваш приговор?

– Приговор! Это слово слишком сурово и неуместно в данном случае… Видите ли я, хоть и посещаю университет в качестве вольного слушателя, и разделяю некоторые современные, порой смелые взгляды, все же в матримониальных делах придерживаюсь старых правил.

– Каких же, позвольте полюбопытствовать? – Григорий насторожился.

– Если вы питаете ко мне чувства, о коих пишите при помощи Шекспира в своем послании, то вам следует явиться к моему отцу и испросить у него дозволения встречаться со мной.

Григорий был буквально обескуражен ответом.

– Но на дворе нынче почти двадцатый век! Это же пережиток прошлого! Барышня сама должна решать с кем ей встречаться…

– Да, вы правы… Но встречи должны привести в чему-то определенному. – Заметила Полина.

– К замужеству? – догадался Григорий. Но признаться, он об этом и не помышлял…

– Именно. Извините, таков мой ответ. Если вы в ближайшие дни появитесь в нашем доме, то я сочту, что вы разделяете мои взгляды относительно отношений между мужчиной и женщиной… Если нет, то будем считать, что нашего разговора не было. Простите, мне надо домой. Маменька будет волноваться.

– Понимаю, – сочувственно произнес молодой человек, уж он-то знал, что такое волнение матушки. – Я провожу вас…

– Не стоит, я пройдусь с Ириной.

Девушки ушли, оставив Григория в полном смятении. Он еще долго сидел на скамейке, обдумывая слова прекрасной Полины, поняв, наконец, одну простую истину: любовь – не жалобный стон далекой скрипки, а торжествующий скрип кроватных пружин. Увы, как бы это не звучало цинично, именно таковое было его мнение на счет любви, чего бы там ни писал в сонетах Шекспир.

Григорий жаждал, чтобы им восторгались, как мужчиной, чтобы девушки теряли от него голову. А что же любовь? А можно ли назвать сие чувство, которое он испытывал в Полине любовью? И вообще что такое – любовь? Все говорят о ней, пишут, сочиняют стихи… А кто ее видел? Она что – призрак? И вообще ее выдумали трубадуры средневековой Франции!

Григорий рассмеялся от подобных мыслей. «Нет, к господину Матвееву я не пойду: жениться я еще не готов. Мне нужна девушка, не обремененная подобными взглядами высокой морали, как Полина… Но где ее найти? С самого начала я должен был догадаться об ее ответе… Полина слишком правильная, из таких как она впоследствии получаются отличные жены. Но я не готов к такому шагу. Жениться надо после тридцати лет, когда повидаешь жизнь и попробуешь не одну женщину…»

Григорий встал и направился в трактир, дабы отобедать, но все же его не оставляла одна мысль… И как не пытался он ее заглушить ничего не получалось. Он сознавал, что изменился в последнее время, пожалуй, даже слишком. То, что ранее казалось ему правильным, разумным и ценным теперь теряло всякий смысл.

Григорий машинально расстегнул пряжку портфеля, заглянув в одно из отделений, где лежала индийская богиня.

– Неужели, это ты так влияешь на меня?

Но богиня не могла дать ответа…

Войдя в трактир, Григорий тотчас обратил внимание на то, что Еремеев сидел за столиком с Марией, подругой Полины, и они оживленно беседовали за обедом. Он разместился напротив и сделал заказ подошедшему халдею.

Уделяя должное внимание блюдам, Григорий не переставал смотреть на Марию…

«Отчего я не обращал на нее внимание? Она не дурна собой… Ничуть не хуже Полины… Правда, выглядит старше и не столь миловидна. Несомненно, это следствие самостоятельной жизни. Пожалуй, такая девушка не отправит к отцу за дозволением встречаться… Но, увы, Еремеев меня опередил. А более не на ком и взгляд остановить. Есть правда барышни на историческом факультете… Но, право, дурнушки! Да, я забыл по Бестужевские курсы! Там – сплошь одни барышни! Но, увы, у нас нет совместных лекций, и занимаются они в отдельном здании…»

Григорий размышлял бы и далее, но время перерыва истекало и следовало возвращаться в университет.

По дороге из трактира в университет Мария неожиданно спросила Еремеева:

– Андрей, а что же случилось с твоим сокурсником Григорием Вельяминовым?

– Что ты имеешь в виду? Только что в трактире он пребывал в добром здравии.

– Я не о том… Просто мне кажется, в последние дни он приобрел некий мужской шарм. Он изменился… Ну хотя бы потому, что в открытую заигрывает с Полиной.

– Да, это я заметил. Впрочем, не только я, а весь наш курс… Не знаю, право, что случилось с Григорием и отчего произошла в нем такая разительная перемена. – Совершенно невинно произнес Еремеев, словно не имел к сему обстоятельству ни малейшего отношения. – Кстати, а как Полина отреагировала на произошедшую перемену с Григорием?

– Она удивлена, как и мы с Ириной. Он почти полгода пожирал ее взглядом и только. А тут, откуда не возьмись такая смелость!

Еремеев едва сдерживался, дабы не рассказать всю правду Марии, дабы она узнала: кому Григорий обязан своей смелостью и внезапно возникшим мужским шармом.

– Мне, кажется, – заметил Еремеев, – что ты чрезвычайно заинтересована Вельяминовым. Или я ошибаюсь?

Мария лукаво улыбнулась, не намериваясь скрывать своего интереса.

– Да, не скрою: Григорий мне интересен.

– Вот как! – Еремеев вспыхнул от гнева, но быстро взял себя в руки. – Может быть, тебе посоперничать с Полиной?

Мария не растерялась и ответила.

– А почему бы и нет?! Прекрасная идея.

Еремеев рассмеялся.

– Предлагаю пари! Если Григорий забудет ради тебя Полину, по которой сох столько времени, то я поведу тебя в лучший ресторан Петербурга.

– Отлично! – оживилась Мария, идея пари ей явно понравилась. – Ну, а если я потерплю неудачу?

– Тогда ты проведешь со мной ночь! – напрямую, без обиняков предложил Еремеев.

Мария рассмеялась.

– Ах, так! А что для этого надобно заключать пари? Иначе ты не можешь? Смелости не хватает? – подзадоривала Мария своего кавалера.

Еремеев буквально взвился.

– Мне не хватает смелости?! – оскорбился он и тут же привлек к себе девушку и страстно впился ей в губы.

В этот момент по набережной шла небольшая компания студентов из художественной академии. Завидев, как молодой человек смело целует барышню, прямо у всех на глазах, она зааплодировали.

– Браво! Браво университету! – восторженно кричали они.

Еремеев прервал поцелуй и церемонно поклонился своим неожиданным поклонникам. Мария отдышалась и сказала:

– Любовь – чувство прекрасное, а все прекрасное – достояние общества!

Художники активно ее поддержали.

На следующий день Полина почувствовала себя дурно, нестерпимая мигрень мучила ее почти всю ночь. Антонина Петровна не отходила от постели дочери и очень волновалась. Она постоянно меняла влажный холодный компресс, который Полина прикладывала ко лбу, дабы избавиться от назойливой боли. Но, увы…

Едва ли пробило семь часов утра, как Антонина Петровна, проведшая около постели Полины бессонную ночь, отправила прислугу за доктором.

Он прибыл примерно через час и внимательно осмотрел девушку.

– Ничего страшного я не вижу. Мигрень – следствие переутомления и волнений. Я выпишу специальные капли, которые вы сможете заказать в любой аптеке. И напишу, как принимать. Девушке надобно отдохнуть…

С такими словами доктор откланялся и удалился, а Антонина Петровна отправила горничную с рецептом в ближайшую аптеку.

Диагноз доктора несколько успокоил Антонину Петровну, но все же вызвал некоторые вопросы, касающиеся волнений дочери.

– Признайся мне, Полина, что происходит между тобой и этим студентом. Как его? Кажется, Григорием…

– Ничего, маменька, абсолютно ничего… – едва слышно ответила Полина.

– Но доктор сказал, что мигрень – следствие волнений и переутомления. Ну, с переутомлением все ясно: ты рано встаешь, отправляешься в университет, постоянно читаешь конспекты. А вот волнение? Отчего оно происходит? Ты что-то от меня скрываешь…

– Не волнуйтесь, маменька, ничего я не скрываю… Просто… – девушка осеклась на полуслове.

– Прошу тебя договаривай!

– Я получила от него письмо… с признанием в любви…

– Та-а-а-к! – Антонина Петровна почувствовала, что к ее лицу приливает кровь.

– Оно совершенно невинно, поверьте мне… Если хотите, оно – в тетради…

– Ты позволяешь мне его почесть? – удивилась Антонина Петровна.

– Да, мне нечего скрывать…

– Прекрасно. Я очень рада, что ты мне доверяешь.

Антонина Петровна поднялась со стула, который стоял около кровати дочери, и подошла к столу, на коем лежала пухлая тетрадь с конспектами. Она открыла тетрадь и тотчас увидела распечатанный конверт. Антонина Петровна, превозмогая волнение, извлекла письмо и почла его.

– Однако! Это признание невинным не назовешь! – констатировала она. – И что же ты ему ответила?

– Чтобы он испросил дозволения у моего папеньки, дабы встречаться со мной…

Невольно Антонина Петровна приосанилась, ощутив гордость за свою дочь.

– Достойный ответ. И что же твой кавалер?

– Не знаю… Возможно, он стесняется появиться у нас.

– Отчего же? Он, что же – разночинец? – предположила матушка, по ее мнению хуже разночинцев свет не видывал.

– Нет. Кажется, он вполне из приличной семьи…

– И то хорошо… Ладно, доктор не велел тебе волноваться.

Вскоре горничная принесла капли, выписанные доктором. Антонина Петровна накапала ровно тридцать капель, разбавила их немного водой и протянула дочери.

– Вот прими и постарайся уснуть. Я, пожалуй, их тоже приму… И у меня голова разболелась.

Антонина Петровна спустилась в гостиную только к обеду.

– Как Полина? – тотчас поинтересовался Станислав Александрович.

Супруга вздохнула.

– Получше. Ты же знаешь: приходил доктор, выписал капли и велел Полине полежать. Она спит…

– Тогда, позволь спросить: отчего ты так вздыхаешь? Я прекрасно тебя изучил за столько лет нашего супружества: ты что-то недоговариваешь.

Антонина Петровна села напротив мужа и чрезвычайно выразительно посмотрела на него.

– Я знаю это взгляд! Говори, Антонина, не томи! – воскликнул супруг и отложил газету, которую имел обыкновение читать перед обедом.

– У нашей дочери появился кавалер… – призналась Антонина Петровна.

Реакция была мгновенной и предсказуемой: Станислав Александрович округлил глаза, затем вскочил с кресла и нервно заметался по гостиной.

– И кто он? И как их отношения далеко зашли?

– Умоляю, не мельтеши перед глазами. Сядь, поговорим спокойно, – предложила Антонина Петровна.

Совладав с собой, Станислав Александрович сел в кресло напротив супруги.

– Я готов тебя выслушать… – изрек он, скрепя зубами.

– Во-первых, ты своим поведением оказываешь недоверие нашей дочери, – возмутилась Антонина Петровна. – Она в данной ситуации повела себя более, чем благоразумно. Во-вторых…

Станислав Александрович перебил жену:

– Прости, благоразумно – это как понимать?

– Прошу тебя, Станислав, не перебивать меня. А, во-вторых, их отношения находятся на стадии вздохов и писем. – Объяснила Антонина Петровна нетерпеливому супругу, который вновь открыл рот, что бы спросить или решительно возразить, но она опередила его: – А благоразумие нашей дочери состоит в том, что она наказала своему кавалеру испросить у тебя дозволения встречаться с ней.

Станислав Александрович перевел дух.

– В таком случае, могу сказать одно: наша дочь получила хорошее воспитание.

– Несомненно, – согласилась Антонина Петровна. – Но ты готов к тому, что в нашем доме появится этот студент, дабы поговорить с тобой?

– Путь приходит. Я, как отец, найду, что ему сказать. А что вообще о нем известно?

– Почти ничего: он – будущий филолог или философ, точно не помню, и зовут его Григорий.

– Только философов нам и не хватало! – воскликнул Станислав Александрович. – Надеюсь, он не живет, как Диоген в бочке?

Антонина Петровна улыбнулась: ей бы самой хотелось знать: как живет Григорий?

На следующий день, покуда Полина хворала, Мария намеренно дожидалась Григория около университета. Но он опаздывал…

Вместо него появился Еремеев и тотчас направился к девушке.

– Ты ждешь Полину? – поинтересовался он.

– Отнюдь! Григория! – надменно произнесла Мария.

Еремеев замялся.

– Я хотел сказать тебе… Словом, я очень сожалею о нашем прошлом разговоре и том нелепом пари, которое мы заключили. Получается, что я сам подтолкнул тебя в объятия Вельяминова…

– Ага! Значит, ты не сомневаешься, что я выиграю?! – Мария просияла.

– Нет, не сомневаюсь и вовсе не хочу, чтобы ты это делала…

– Что же? – невинно поинтересовалась девушка.

– Я не хочу, чтобы ты участвовала в нашем пари. Я очень сожалею о своей глупости и понимаю, что поступил не по-мужски… – раскаивался Еремеев.

– Что сделано, то сделано. Как говорится, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь, – резко констатировала Мария.

– Но… Я был ослеплен ревностью… Этот Вельяминов прямо-таки на глазах превратился в Казанову… – Но Еремеев разумно умолчал о том, кому именно его соперник обязан своим преображением. – Я был крайне раздосадован…

– Не продолжай, я все прекрасно поняла. Григорий отнял у тебя «пальму первенства», на которой ты привык пребывать. Тем самым и раздосадовал тебя. И в тот момент, когда мы заключали пари, ты менее всего думал обо мне. А вот и Григорий! Извини… Нам не о чем более разговаривать.

Мария решительно направилась к Григорию.

Они поздоровались, молодой человек тот час взял инициативу в свои руки, не потребовалось со стороны Марии даже и намеков на то, чтобы тот проявил к ней внимание. Григорий принял сие, как должное, и они вместе вошли в парадную университета.

Еремеев пребывал в крайней растерянности, понимая, что, сотворив из Вельяминова Казанову, попросту открыл ящик Пандоры.

Роман Марии и Григория развивался стремительно и вскоре о нем знали все сокурсники.

Полина же, оправившись от мучительной мигрени, поспешила в университет. И первым, что она увидела, выходя из коляски, – Марию и Григория, идущих вместе, и оживленно беседовавших.

Девушка растерялась и не знала, как себя повести, ибо даже ей, неопытной в сердечных делах, стало ясно – Мария и Григорий провели ночь вместе.

Полина подождала, когда влюбленная парочка скроется за стенами университета, и только тогда покинула коляску. Войдя в здание, девушка почувствовала внезапно накатившую головную боль, перед глазами все поплыло. Она остановилась, прислонившись к стене.

– Боже, мой! Полина! – воскликнула подоспевшая Ирина. – Как ты бледна! Тебе нездоровиться! – беспокоилась она о подруге.

– Да…

– И оттого ты не посещала лекции?

– Да… – снова полепетала Полина.

– Идем. Обопрись на меня. – Предложила сердобольная подруга. – Тебе следовало остаться дома…

И с этим замечанием Полина была всецело согласна. Она вообще пожалела, что начала посещать лекции, лучше бы она дома вышивала или читала дамские романы.

Девушки вошли в переполненную аудиторию и с трудом нашли два места.

– Полина… – начала Ирина. – Я, как подруга, должна сказать тебе…

– Не надо, умоляю! – перебила ее Полина. – Я видела их вместе.

– Да, тогда так – лучше. И не вздумай расстраиваться, он мизинца твоего не стоит. Писать девушке любовные послания, и тотчас пребывать в объятиях другой! Это просто свинство! – резюмировала Ирина.

Полина едва сдерживалась, дабы не расплакаться. На протяжении всей лекции она не могла сосредоточиться, ничего не записывала в тетради, поглощенная лишь сим неприятным открытием.

Полине казалось, что лекция тянулась невероятно долго, и она жаждала скорейшего ее завершения. Наконец, профессор произнес последнюю фразу и покинул аудиторию. Полина вздохнула с некоторым облегчением.

– Ирина… Я найму экипаж и поеду домой… Мне дурно.

– Я тебя провожу. А данном случае – это единственно правильное решение. Слава богу, что ваши отношения закончились, так и не начавшись.

Полина удивилась разумности подруги.

– Ты совершенно права… Вельяминов не стоит моих переживаний.

Девушки вышли из здания университета и без труда нашли свободный экипаж.

– Надеюсь, из-за этого недоразумения ты не перестанешь посещать лекции? – выказала надежду Ирина.

– Нет. Я намерена посещать лекции до конца учебного года, обещаю тебе. Я ни за что не выкажу своей слабости.

Девушки простились, и Полина направилась домой. Как только экипаж миновал Благовещенский мост, девушка дала волю эмоциям и расплакалась.

«Как он мог так поступить? Ох, уж эти мужчины – всем надо только одного… Но ничего я выброшу его из головы. Хорошо, что я узнала его истинную сущность… А, если бы он явился в наш дом?..»

С таким и мыслями Полина достигла Фурштадской улицы. Она решила держать себя в руках и не о чем не рассказывать матушке. Но получилось совсем по-иному.

Антонина Петровна заметила некоторую вялость дочери, приписав сие состояние недавно перенесенным приступам мигрени. Но все же имела неосторожность поинтересоваться:

– Скажи Полина, а твой кавалер, когда намерен нанести нам визит?

Девушка смутилась.

– Вряд ли это вообще случиться…

– Отчего же? – изумилась матушка.

– Он – подлый обманщик и я не желаю с ним знаться.

Антонина Петровна округлила глаза.

– Так, что же… Э-э-э… Нам его более не ждать? – робко уточнила она.

– Нет, маменька. Увы, но Григория интересуют легкомысленные барышни.

– Понятно… Но, может, это и к лучшему. В следующую субботу у нас отобедают Рогозины, – призналась она.

– Да, да! Я знаю, что ты хочешь сказать! – Полина с нетерпением перебила матушку. – Я сделаю все, как ты велишь.

Антонина Петровна крайне удивилась покладистости дочери, и осталось весьма довольной.

– Пойми меня правильно. Никто не будет тебя торопить в отношении Анатолия. Если же он тебе будет вовсе неприятен, то сей обед станет последним.

Полина с благодарностью посмотрела на мать.

– Извините, маменька, но теперь я хотела бы побыть одна.

Антонина Петровна удалилась из комнаты дочери, направившись в кабинет мужа, где он занимался изучением бумаг и финансовых отчетов, присланных управляющим имения.

– Позволь, Станислав, тебя побеспокоить…

Супруг оторвался от бумаг.

– Антонина… Что-то важное?

– Возможно…

Станислав Петрович встрепенулся.

– Ну, что у тебя, право, за привычка – говорить загадками! – возмутился он. – Опять что-то с Полиной?!

– Да, но на сей раз хорошая новость. Некий кавалер, ну тот студент из университета, более ее не интересует.

– А, этот Диоген из бочки. Философ, филолог… как его там? – уточнил Станислав Петрович.

– Он самый.

– Ну и прекрасно. Ты договорилась с Рогозиными по поводу предстоящего обеда?

– Да… Думаю, Анатолий сумеет проявить себя с лучшей стороны, – выказала надежду Антонина Петровна.

– Анатолий, может быть, и проявит… А наша дочь? Готова ли она к этой встрече? – Волновался Станислав Александрович.

– Посмотрим, еще неделя впереди. Но, по крайней мере, она не выказывала ни малейшего нежелания…

– И то хорошо… – сказал господин Матвеев и снова углубился в изучение отчетов.

Григорий и Мария с удовольствием проводили вместе почти все свободное время. Со стороны они выглядели скорее, как молодожены, нежели, как любовники.

Они по обыкновению прогуливались по набережной.

– Ах, Григорий, смотри! – Мария указала в сторону небольшого магазинчика, на котором виднелась вывеска «Редкие товары из Индии». – Я непременно хочу зайти, наверняка там – много интересного.

Григорий с обожанием взирал на свою возлюбленную и ничего не имел против посещения экзотического магазинчика. И, если бы Мария пожелала, он, не раздумывая, купил ей индийское сари или нечто подобное.

– Изволь. Если таково твое желание… Зайдем.

Молодые люди направились к магазинчику, отворили причудливо расписанную дверь и очутились, словно в сказке.

Девушку тотчас привлекли разноцветные яркие ткани, не привычные для европейского глаза.

– Какая прелесть! – восторженно воскликнула она, после чего появился приказчик.

– Сударыня интересуется редкими тканями?

– О, да!

– Тогда вы зашли по адресу… Мне есть, что вам предложить…

Покуда приказчик демонстрировал Марии ткани причудливых расцветок, из которых вообще неизвестно что можно было сшить, Григорий рассматривал внутренне убранство магазинчика.

На небольшой стеклянной витрине стояли различные сосуды, наполненные ароматными травами. Чуть поодаль он заметил прилавок, уставленный фигурками индийской работы. И чего только здесь не было! И фигурки из дерева, изображающие слонов, замысловатых птиц, людей в национальной одежде; и из фарфора, расписанные яркими красками – такими, что в глазах зарябило… Несколько поодаль Григорий увидел три статуэтки… и чуть не лишился чувств. Перед ним стояли три богини любви и плодородия, точно такие же как ему в качестве карточного долга отдал Еремеев, убеждая, что сия статуэтка обладает магическим действием… Сегодня же «богиня» лежала во внутреннем кармане пальто, и Григорий явно ощущал ее бедром…

Интуитивно Григорий ощутил некий подвох и обратился к приказчику.

– Любезный, скажи, пожалуйста, что это за статуэтки?

– А эти? Так это ж – индийский бог Вишну. Десять рублей за штуку… Интересуетесь? – Ответил бойкий приказчик.

У Григория потемнело в глазах: «Это Вишну! – а не богиня любви и плодородия?!»

– Любезный, ты ничего не путаешь? – пытался уточнить Григорий.

– Что вы, сударь! В накладной ясно сказано: бог Вишну, три статуэтки из бронзы…

– Еремеев, мерзавец! Ну, я до тебя еще доберусь! – едва слышно прошептал Григорий.

Мария же, поглощенная индийской экзотикой, даже не заметила смятения своего друга.