Город богов Крючкова Ольга
– М-да… Иезуиты представляют серьёзную угрозу для нашего дела, – согласился Секейра. – Мои люди не раз жаловались на них. На верхнюю Парану не сунешься – всюду их миссии. Мало, кто из бандейрантов отважиться поднять руку на монаха.
– И напрасно! – с жаром воскликнул Ансельмо. – Они создали ряд крупных миссий в Гуайро. Большая часть гуарани находится под их покровительством. Что мне остаётся делать? Жить на жалкое жалованье офицера?
Секейра от души рассмеялся.
– Искренне сочувствую тебе, camarada. Ты затронул больную для меня тему. Признаться, я уже не раз думал, как бы избавится от иезуитов…
– Вот, вот, дон Секейра! – поддержал Ансельмо. – От них надо избавиться! Причём общими усилиями…
Дон Секейра застыл в недоумении, взором вперившись в своего гостя.
– Ты предлагаешь мне, camarada, объединить усилия и уничтожить миссии иезуитов?.. – наконец, вымолвил он.
– Точно так, дон Секейра. Комендант Энкарнасьона и я охотно поможем вам… Впрочем, многие энкомендеро также озабочены усилием власти монахов. Но при одном условии…
Секейра встрепенулся, решив, что алчный Эрнандес потребует значительную часть трофеев.
– Говори…
– Всех рабов и добычу вы забираете себе. В обмен на это вы обещаете не трогать Энкарнасьон, прилегающие к нему асьенды и по возможности не проливать крови испанских солдат.
Губернатор-бандейрант задумался.
– Условие, безусловно, выгодное. – Согласился он. – К Энкарнасьону я прикажу своим людям не приближаться… Но, насколько мне известно, на территории Гуайро расположены несколько военных гарнизонов… Как же быть с ними?
– А вот по этому поводу, дон Секейра, стоит подумать… – заметил Ансельмо.
В Энкарнасьон Ансельмо Эрнандес вернулся вместе с Антонио де Кампусом, сподручным губернатора Сан-Доминго. После кратковременного отдыха они направились в асьенду El Paraiso, где вместе с доном Мендосой обсудили предстоящую кампанию.
«Крестовый» поход против иезуитов «союзники» намеревались начать в начале сентября, уничтожив миссии в верхнем течении Параны, которые охранялись одним лишь Господом. Затем, переправив добычу и рабов в Сан-Доминго, неспешно двигаться по сельве к Сан-Космэ, Сантьяго и Тринидаду, дабы испанские офицеры успели покинуть свои гарнизоны, потому как дон Мендоса на день Святого Матфея[117] ежегодно устраивал в своей асьенде корриду. На неё стекались кабальерос и идальго во всей округи. Почтенные отцы семейств отправляли на праздник своих сыновей, достигших двенадцатилетнего возраста, дабы те стяжали славу новильеро. Даже командирам гарнизонов было дозволено покидать место службы, разумеется, оставив вместо себя заместителя, и присуствовать на корриде.
Для ежегодных праздников, ставших традицией, Мендоса разводил бойцовую иберийскую породу быков и выпускал своих четырёхлетних «питомцев» на специально сооружённую по этому поводу арену, где и происходили бои.
Риккардо Мендоса и Антонио де Кампус достигли определённых договорённостей, после чего португалец покинул El Paraiso, направившись обратно в Сан-Доминго, где его с нетерпением ожидал губернатор.
В предрассветной дымке бразильские бандейранты углубились на территорию Парагвая и через час перехода по влажной сельве окружили редукцию Сан-Игнацио.
Антонио де Кампус, возглавлявший отряд численностью почти в тысячу человек, был настроен крайне решительно. Наконец-то ему представилась возможность поквитаться с иезуитами. А ведь у него с орденом были личные счёты…
Его отец Михаэль де Кампус успешно вёл торговые дела в Ла-Коруньи[118] и его семья ни в чём не нуждалась. Однако с появлением в городе иезуитов торговля Михаэля начала приходить в упадок. Он часто жаловался жене:
– Во всём виноват Луис Релавега! Будь он проклят этот выскочка! Он всегда завидовал моему успеху. Чует моё сердце, он спелся с иезуитами, и те всячески помогают ему подняться. Вчера мне шепнули верные люди: будь, мол, с ним поосторожней, он посещает прецепторию иезуитов…
Жена Михаэля в ответ лишь тяжело вздыхала – разве против иезуитов пойдёшь?..
Никто толком не знал в Ла-Коруньи: был ли в действительности дон Релавеге иезуитом «в коротком платье» или нет, и по какой причине разорился Михаэль де Кампус?.. Но юный Антонио был уверен, что виной всех несчастий его семьи – завистливый Луис.
Однажды юноша подстерёг торговца у собственного дома и зарезал. После чего он пробрался на один из кораблей, шедших в колонии, и покинул родные берега Испании, ничуть не сожалея о содеянном. Судьба привела Антонио в Аргентину, подвластную испанской короне, но и там он успел совершить немало дел, за которые его могли вздёрнуть на виселице, как простолюдина. Де Кампус, недолго думая, перебрался в Бразилию, где познакомился с португальцем Бартоломео де Секейрой. С тех пор прошло много лет…
…Гуарани мирно спали в своих домах, не подозревая, что португальцы окружили миссию. Конечно, альгвазил, избранный из числа индейцев, каждый вечер отправлял небольшой отряд молодых гуарани в сельву, дабы те успели предупредить селение о приближении бандейрантов. Де Кампус прекрасно знал об уловках гуарани и прежде, чем приблизиться к миссии отправил вперёд отряд разведчиков. Дозорных индейцев им обнаружить не удалось, те ловко укрылись на деревьях, едва уловив чутким слухом чьё-то приближение.
– Медлить нельзя! – решил де Кампус и повёл отряд на штурм Сан-Игнацио.
…Фернандо Кастилья и викарий, француз по происхождению, пребывали в мире сновидений, когда дверь распахнулась, и в дом буквально влетели два молодых гуарани.
– Бандейрос! Бандейрос! – кричали они.
Первым со своей кровати вскочил Фернандо и, быстро набросив рясу, бросился прочь из дома. В селение уже царила паника. Женщины метались, прижимая к себе грудных детей, прекрасно зная, если их пленят бандейранты, то детей убьют, как обузу. Мужчины-гуарани сжимали в руках луки, копья и трубки с ядовитыми шипами – словом, весь свой военный арсенал.
Фернандо не растерялся. Он приказал подоспевшему викарию укрыть женщин и детей в домах, а сам повёл мужчин на стену, окружавшую селение. Не так давно он предусмотрительно приказал пристроить к ней специальную крытую галерею, с которой можно вести обстрел врагов.
Ждать пришлось недолго – из сельвы появились бандейранты. Острый взор де Кампуса сразу же заметил вооружённых гуарани, готовых дать отпор, затаившихся на крепостной стене редукции. В тот же миг в португальцев полетели многочисленные стрелы.
– Укрыться за деревьями! Аркебузиры! К бою! – скомандовал де Кампус.
Отряд из пятидесяти человек, вооружённый французскими аркебузами нового образца (Бартоломео де Секейра не жалел денег для экипировки своего войска), рассредоточился под прикрытием деревьев, постепенно окружив редукцию.
Прогремели первые выстрелы.
…Фернандо и викарий метались среди раненых индейцев, пытаясь хоть чем-то облегчить их участь. Оставшееся в живых гуарани продолжали обстреливать португальцев из луков. Но силы были явно неравны, ряды стрелков заметно редели. Зато португальские аркебузиры усилили огонь.
Фернандо понимал: всё погибло. Сколько раз он направлял де Торресу прошение, дабы тот разрешил вооружить индейцев ружьями и обзавестись редукции хотя бы одной пушкой. Но, увы! Диего де Торрес не мог принять столь важное решение в единоличном порядке и свою очередь отправил викария в Япейю, дабы тот переговорил с провинциалом де Ривертесом и убедил в необходимости вооружить отряд гуарани в целях самообороны.
Пока вышестоящие иезуиты раздумывали, бандейранты напали на миссию, и ей грозило полное уничтожение.
После того, как поток стрел, низвергаемый с крепостной стены, иссяк, де Кампус приказал бандейрантам идти на приступ редукции. Они без труда выбили ворота бефроем[119] и ворвались на территорию Сан-Игнацио. Взору португальцев предстала совершенно пустая площадь…
– Они затаились в домах! Тащить всех сюда, на площадь! Женщин отдельно от детей! – возопил де Кампус, уже готовый насладиться лёгкой победой. – Найдите иезуитов! Приведите их ко мне!
Но искать иезуитов не пришлось. Перед взором разгорячённых кровью португальцев, тех, кто ещё не успел заняться грабежом и насилием, предстали патер Фернандо Кастилья и викарий Огюст де Руэрг.
– Опомнитесь! Вы на территории испанской короны! – Фернандо пытался воззвать к разуму де Кампуса, отлично владея португальским языком.
Тот же с нескрываемым любопытством воззрился на иезуита. Тем временем португальцы согнали на площадь женщин, детей, стариков и мужчин, не успевших погибнуть на крепостной стене. Молодые женщины кричали, прижимали к груди младенцев. Некоторые из них только недавно родились…
– Тем приятнее предаваться насилию! – в свою очередь по-испански, тоном победителя ответил де Кампус иезуиту, не без удовольствия обозрев площадь.
Сподручные де Кампуса вырывали детей из рук матерей, уносили их на другой конец площади и кидали прямо на землю.
– Синьор! Вы же христианин! – не унимался Фернандо, перейдя на родной язык. – Пощадите хотя бы детей! Позвольте мне уйти с ними… – предпринял он последнюю попытку.
– Ты намерен вскормить их грудью? – с издёвкой поинтересовался де Кампус. Бандейранты заржали, довольные шуткой своего предводителя.
– Если потребуется, то – да! – решительно возопил иезуит.
Всё это время викарий Огюст де Руэрг хранил молчание. До слуха иезуитов донеслись истошные вопли женщин. Что с ними делали бандейранты, догадаться было нетрудно…
– Вы преступили черту… – произнёс он, глядя на де Кампуса. – Вы станете врагом ордена иезуитов…
Бандейрант разразился демоническим смехом.
– Я?! Вашим врагом! Я ненавижу иезуитов! Вы разорили моего отца! – презрительно бросил он викарию.
– Не может быть, – спокойно возразил де Руэрг, – орден не занимается подобными вещами. Вас явно ввели в заблуждение. У ордена другое предназначение…
– И какое же? Властвовать душами людей? – яростно воскликнул де Кампус и тот же отдал приказ одному из своих подручных, кивнув в сторону орущих детей: – Заткни глотки этим маленьким ублюдкам!
Бандейрант обнажив меч, подошёл к младенцам, беспорядочно лежавшим на земле, и, не раздумывая, пронзил одного из них клинком…
Фернандо показалось, что земля уходит у него из-под ног. Однако убийство младенца ничуть не смутило бандейрантов, для них это было привычным делом.
Огюст де Руэрг осенил себя крестным знамением, быстро прошептал молитву, и нащупал правой рукой стилет, спрятанный в рясе. Отправляясь в Парагвай, он прихватил оружие с собой, невзирая на то, что его ношение было позволительно членам ордена лишь в исключительных случаях.
Улучив момент, когда телохранители Антонио де Кампуса отвлеклись, иезуит бросился на него и вонзил стилет прямо в горло.
– Умри, исчадие Ада! – возопил Огюст.
Кровь хлынула изо рта де Кампуса, он захрипел и начал медленно оседать, с удивлением взирая на викария. Опомнившись, телохранители устремились к нему, но было уже поздно.
– Проклятый иезуит! – с ненавистью возопил один из телохранителей и с обнажённой эспадой бросился на Огюста. Тот возвёл взор к небесам, мысленно призывая Господа принять его душу в свои объятия.
Фернандо, пребывая в оцепенении, наблюдал, как бандейрант мечом кромсает тело Огюста на куски.
Наконец, он очнулся, понимая, что всё происходящее – явь и только что португалец растерзал его лучшего друга и брата по ордену.
– Остановитесь… Его надо предать земле… – едва слышно вымолвил он.
– Смерть иезуитам! – возопил убийца, закончив кровавую расправу, и начал наступать на патера.
Этого призыва было вполне достаточно, чтобы обезумевшие от смерти и крови бандейранты набросились на Фернандо…
День Святого Матфея приближался с неумолимой быстротой. В асьенду El Paraiso стекались участники и зрители предстоящего празднества. Мендоса сильно волновался, понимая, что португальцы – уже на территории Гуайро, но всячески старался скрыть своё состояние за напускной весёлостью и беззаботностью.
В этот раз комендант Энкарнасьона позволил покинуть гарнизоны не только офицерам, но и сержантскому составу, оставив солдат без должного руководства. Он рассчитывал, что простые солдаты не окажут сопротивления португальцам, заперевшись за стенами фортов, те же в свою очередь беспрепятственного минуют границу (весьма условную, ибо в сельве обозначить её практически невозможно) и устремятся вглубь испанских территорий. Там же их встретят matones под предводительством верного человека, так как Ансельмо Эрнандес должен непременно присуствовать на корриде, дабы не порождать подозрений в дальнейшем.
…Трое танцоров во дворе асьенды исполняли пасодобль[120], танец имитирующий корриду. Партнер, облачённый в «костюм огней», искусно сшитый из бежевой замши и расшитый золотыми нитями, изображал тореро[121], а партнерша в алом одеянии – его мулету[122], которым тот дразнил быка.
Под ритмичные звуки музыки тореро «играл» мулетой (выписывая с партнёршей разнообразные фигуры), подразнивая своего напарника, изображавшего разъярённого быка. Тот же бил «копытом» и яростно бросался на мулету.
Зрители, как завороженные внимали искусным танцорам. И вот «бык» повержен. Храбрый тореро крепко прижал мулету-партнёршу к груди, и поцеловал под овации восторженных зрителей.
Дон Мендоса в сопровождении трёх телохранителей и Ансельмо Эрнандеса прохаживался среди гостей. Мужчины почтительно кланялись, всячески выражали свою благодарность за оказанную честь присуствовать на празднике. Дамы и юные синьорины, блистая своими нарядами и красотой, одаривали хозяина ослепительными улыбками.
Энкомендеро милостиво кивал, с кем-то переговаривался, шутил, – словом, старался казаться гостеприимным и безупречным хозяином. Вино лилось рекой, столы ломились от различных угощений… По опыту он знал, что после корриды непременно состоятся несколько помолвок, ибо почтенные энкомендеро приезжают на корриду, не только полюбоваться действом, но и по возможности устроить судьбу своих дочерей и сыновей.
Мендоса невольно залюбовался танцорами пасодобля, с гордостью про себя отметив, что именно он изменил старинные испанские традиции корриды. В Испании по-прежнему господствовала конная коррида, как дань тем далёким временам, когда рыцари, победившие мавров, становились рехонеадорами, дабы удовлетворить неугасаемую тягу к битве.
В это время прекрасная Джованна в окружении небольшой свиты и сыновей расположилась под специально установленным пологом, защищавшим от солнца. Знатные гости почли своим долгом приблизиться к почтенной доне, выказать восхищение её красотой и преподнести подарки.
…И вот гости, а также непосредственные участники состязаний собрались в полном составе, настал долгожданный день корриды.
Круглая арена, посыпанная песком, возведённая для проведения боёв, по форме напоминала римский цирк – вокруг неё располагались зрители.
Согласно новой традиции коррида делилась на три части-терции. О начале каждой терции извещал звук трубы.
В полдень матадоры и новильеро (самому юному недавно исполнилось двенадцать лет) собрались в загоне арены, дабы определиться с какими быками будут выступать. Распорядитель корриды написал номера быков на листках бумаги, тщательно сложил их и бросил в шляпу. Затем участники, полагаясь на судьбу, поочерёдно тянули жребий…
Быков после жеребьёвки поместили в индивидуальные загоны, где те должны оставаться до начала боя.
…Колокола местной церкви отзвонили вечерню. После чего гости поспешили занять свои места подле арены, дабы не пропустить представление. Семейство Мендоса в окружении свиты расположилось на отдельно стоявшей трибуне. Риккардо подал знак распорядителю корриды.
На арене появились матадоры, в сопровождении двух конных альгвазилов, поражая публику роскошью своих нарядов. Костюм матадора состоял из: треуголки, белой рубашки и короткого жакета, обтягивающих штанов, доходивших до колен, чёрных туфель; парадного плаща, мулены красного цвета для последней терции, дабы направлять атаку быка; плаща-капоте для игры с быком и клинка-эсток. Матадоры были молоды, сильны, красивы. Юные синьорины, обмахиваясь веерами, трепетали от возбуждения, ведь среди участников корриды были «рыцари их сердца».
За матадорами на арену вышли новильеро. Зрители встретили юношей бурным рукоплесканием. Те сдержанно поклонились.
Затем появились конные рехонеадоры, участвующие в первой фазе корриды, tercio de varas. Облачение всадника состояло из шляпы, украшенной бантом, расшитой золотом куртки и коротких (как у матадоров) замшевых штанов. Ноги рехонеадоров защищали специальные доспехи. Каждый всадник сжимал в руках пику.
Представившись зрителям, участники корриды покинули арену под восторженные крики и овации. Раздался звук рога, возвещавший о начале первой терции, tercio de varas, что означает – терция пик. Начиналась она с того, что из загона выбежал бык, его встретили тореро, помощники рехонеадоров с плащами-капоте.
Тореро то устремлялись на быка, то останавливались, выполняя вполне определённые фигуры, характерные для боя с капоте. Приём La Vernica являлся основным при встрече быка. Тореро, держа капоте обеими руками и выставляя его вперёд, заставлял быка атаковать…
Дона Джованна внимательно наблюдала за действом, происходившим на арене. Она целый год с нетерпением ждала дня Святого Матфея, зная, что супруг не обманет её надежд, и уже в который раз пригласит многочисленных гостей и устроит корриду.
Джованна наслаждалась празднеством. Ей нравилось скопление знатных гостей, она с удовольствием общалась с жёнами и дочерьми здешних энкомендеро, делилась с ними новостями из Асунсьона, или последними достижениями испанской моды. Джованна гордилась тем, что гости оказывали Риккардо подобострастное почтение, наслаждалась жадными взглядами кабальерос, говорившими о том, что она по-прежнему хороша и желанна. Она пребывала на вершине блаженства, украдкой поглядывая на рядом сидевшего Риккардо, мысленно вознося молитву Всевышнему за то, что послал ей такого прекрасного мужа. Все эти годы Джованна обожала Риккардо и не только потому, что он вызволил её из рук индейцев…
Невольно она вспомнила прошлогодний случай, когда бык набросился на тореро и один из рогов животного проткнул ему горло и вышел прямо изо рта. Несчастный умер на месте, захлебнувшись кровью. Ансельмо Эрнандес после этого долго сожалел о потери своего отважного офицера. Увы, людей, кому он мог безгранично доверять, было не так уж много. Дон Мендоса приказал похоронить офицера со всеми военными почестями…
Но, несмотря на то, что коррида порой не проходила без жертв, женщины, стремились попасть на неё и насладиться действом. И вот теперь, все преставительницы прекрасного пола не отрывали взоров от арены, где «гарцевали» тореро, манипулируя алыми плащами-капоте, подразнивая разъярённое животное.
И вот, когда публика была уже достаточно «разогрета», а бык разъярён, на арене появились два рехонеадора.
Всадники поочерёдно пиками нанесли удары в загривок быка, дабы пустить ему кровь, тот пришёл в неистовое бешенство…
На арене виднелись два белых нарисованных круга. Рехонеадоры по правилам должны были оставаться за пределами внешнего круга, принимая на себя атаку быка во время первой терции. В то же время тореро пытались удержать быка в пределах внутреннего круга до того, как он нападёт на одного из всадников.
Сначала тореро при помощи капоте привлекали быка, дабы тот атаковал одну из лошадей. И вот раненое разъярённое животное бросилось на одного из всадников. Рехонеадор, не растерявшись, нанёс животному повторный удар, едва тот столкнулся с защитным покрывалом лошади. Кровь брызнула из его загривка, и он бросился на второго всадника…
Публика, затаив дыхание, наблюдала, как бык поочерёдно атаковал рехонеадоров. Наконец, весь израненный, он ослабел. Заметив это, распорядитель корриды приказал звуком рога возвестить о начале второй терции, tercio de banderillas, участники которой попытаются «оживить» быка.
На арену выбежали молодые бандерильеро, вооружённые короткими копьями, которые должны не убить быка, а лишь ещё больше разозлить его. Пока очередные участники корриды метали копья в животного, дабы привести его в бешенство, между доном Мендосой и Эрнандесом, находившимся по левую руку от него, состоялся следующий разговор…
– Буквально перед корридой прибыл один из моих людей… – шепотом произнёс Ансельмо. Впрочем, сия предосторожность была излишней – публика криками подбадривала бандерильерос, стоял невообразимый шум. Даже женщины не стеснялись активно выражать эмоции, что в Испании считалось отнюдь не допустимым. Но здесь – не Мадрид или Толедо, а Парагвай, где сложились свои нормы приличиях, которые порой шокировали вновь прибывших идальго и кабальеро.
Дон Риккардо невольно напрягся, приготовившись выслушать самое худшее. В это мгновение он пожалел, что вступил в сговор с португальцами…
– Он сообщил, – продолжил Эрнандес, – что миссии Сан-Игнацио и Сан-Мигель уничтожены… Португальцы захватили пять тысяч гуарани и уже переправили их на территорию Бразилии. Сан-Космэ постигла та же участь… Однако многие гуарани и их патер чудом сумели переправиться через Парану и укрыться в Санта-Лоренции. Едва зализав раны, иезуиты отправили своего человека в Энкарнасьон, дабы сообщить о нападении…
Умолкнув, Ансельмо многозначительно воззрился на дона Мендосу.
– Реши сам, Эрнандес, как избавиться от их посланника. – Холодно произнёс тот.
Кабальеро сдержанно улыбнулся и произнёс:
– Уже решил, дон Мендоса. Он утонул в Паране… Что поделать: все мы во власти Всевышнего.
Мендоса в очередной раз оценил предприимчивость своего подчинённого.
Тем временем вторая терция завершилась. Звук рога возвестил о начале третьей терции, в которой матадор при помощи мулеты направляет быка и готовит его к смерти, довершая действо ударом эстока.
На арене появился матадор. Дон Риккардо и Эрнандес тотчас узнали в нём офицера, возглавлявшего один из удалённых гарнизонов. Матадор приблизился к трибуне, на которой восседало семейство Мендосы и особо почётные гости. Согласно традиции, он произнёс пламенную речь, обращённую к Джованне, превознося её красоту и добродетель.
Дона привыкла к подобным ежегодным излияниям, ибо любой матадор, совершавший терцию смерти, считал своим долгом повергнуть быка в её честь. Однако эти речи доставляли ей удовольствие, она милостиво кивнула и взмахом веера дала понять, что матадор может приступать к заключительному действу.
…Матадор при помощи мулеты искусно манипулировал быком. Зрители, преисполненные восхищения, наблюдали за ним.
– Совершенно забыл вам сказать, дон Риккардо… – произнёс Эрнандес.
Мендоса вскинул брови «домиком».
– Что-то важное, Ансельмо?..
– Ну это, как сказать, дон Риккардо…
– Ох, уж эти твои вечные прелюдии! – возмутился Мендоса.
– Простите меня… Не хотел прогневать вас… Просто я упустил из вида одну деталь, возможно, она заинтересует вас… – рассыпался Ансельмо.
Дон Мендоса тяжело вздохнул, зная, что Ансельмо порой может быть излишне многословным, он давно смирился с его недостатком.
– Так вот, – продолжил Ансельмо, – известный бандейрант Антонио де Кампус, правая рука Секейры, погиб…
Дон Мендоса удивлённо воззрился на своего помощника.
– Не может быть! Неужели его убили индейцы?..
– Отнюдь, он пал от руки иезуита…
Мендоса подумал: эти монахи действительно очень опасны. Ведь ему в прошлом приходилось встречаться с де Кампусом и бандейрант произвёл на него впечатление отчаянного головореза. Как с ним мог справиться монах – не понятно…
Тем временем на арене появилась квадрилья[123], что вызвало рукоплескание трибуны. Невольно Мендоса вспомнил об Антонио де Кампусе и, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, внимательно воззрился на арену, не желая пропустить момента, когда матадор нанесёт быку первый удар эстоком. По правилам корриды допускалось не более четырёх ударов, затем быка добивала вся квадрилья.
…Коррида закончилась, когда солнце уже клонилось к закату. На следующий день празднество должно было продолжиться выступлениями новильеро.
Глава 11
Жизнь в редукции Сантьяго текла своим чередом. Её обитатели даже не подозревали, что португальцы вторглись в Гуайро, уничтожили три редукции, пленили множество гуарани и, увы, приближаются к ней.
Те гуарани, которым удалось чудом избежать пленения, поспешили скрыться в непроходимой сельве, даже не помышляя предупредить о надвигающейся опасности другие христианские миссии.
По обыкновению викарий Джон Мак Дамфрис, помощник патера Монтойи (Антонио всё же избрал путь духовного коадъютора), верхом на муле совершал инспекцию, объезжая владения редукции. Он достиг отдалённого поля, на котором возделывался маис.
Гуарани мирно трудились под надзором альгвазила, почтенного пожилого гуарани. Неожиданно из леса появилась группа людей…
Альгвазил, несмотря на свой почтенный возраст, тотчас заметил их и, вооружившись луком, возопил:
– Бандейрос! Бандейрос!
Гуарани, возделывавшие поле, бросили работу и бегом устремились в сторону селения, чуть не сбив с ног мула, на котором восседал Мак Дамфрис. Викария, подобно его пастве, охватила паника, он уже собирался развернуть мула в противоположную строну, как вдруг заметил, что «бандейранты», появившиеся из сельвы, подают ему знаки. Мало того, они облачены в униформу испанской армии.
– Слава Всевышнему… – пошептал Джон и осенил себя крестным знамением. Решив, что остановить перепуганных гуарани ему уже не удастся, он направил своего «коня» навстречу солдатам. Вид у них был уставший и изрядно потрёпанный.
– Кто вы такие? И почему здесь? – начал викарий незамедлительный вопрос.
– Мы из гарнизона, что в десяти льё отсюда… – ответил один из солдат. – В Гуайро вторглись португальцы! Наш командир и его помощник отправились на ежегодную корриду к дону Мендосе! Что нам оставалось делать?.. Мы заперлись в форте… Португальцы, видимо, не сочли нужным тратить на нас время, и прошли мимо… Того гляди они будут здесь! Они пришли за рабами… – сбивчиво говорил он.
Викария охватило смятение: португальцы! Бандейранты! Здесь в глубине Гуайро?! На испанской территории?!
– Как вы сумели сюда добраться? – удивился викарий.
– Я наполовину гуарани, святой отец… И здешнюю сельву знаю, как свои пять пальцев… – и как бы в подтверждение своих слов он выставил вперёд правую руку и растопырил пальцы. – У вас ещё есть время, чтобы спастись…
Викарий окинул взором беглецов: выглядели они явно растеряно, однако, были вооружены эспадами и кое-кто аркебузами.
– Не будем терять время. Надо обо всём сообщить патеру, – решительно заявил викарий и ударом пяток, осадив по бокам своего мула, попытался развернуть его в противоположную сторону.
…Внимательно выслушав викария, патер Антонио Монтойя в который раз пожалел о том, что не в его власти вооружить индейцев аркебузами, и тотчас приказал альгвазилам и коррехидорам собрать людей на площади перед храмом Девы Марии. Примерно через час полторы тысячи гуарани были в сборе. Они взяли с собой самое необходимое, и под предводительством патера покинули редукцию. Их путь лежал в Тринидад. Монтойя рассчитывал совместными усилиями с тамошним патером отразить нападение бандейрантов.
Однако альгвазил, тот самый, что первый заметил солдат вышедших из сельвы, выказал настойчивое желание остаться. К нему присоединились такие же как он, пожилые гуарани. Они были намерены укрыться за крепостными стенами и оборонять опустевшее селение, отвлекая, таким образом бандейрантов, дабы их соплеменники и иезуиты успели углубиться в сельву и уйти как можно дальше на безопасное расстояние.
…Переход до редукции Тринидад занял три дня. Патер и викарий на протяжении всего пути молили Всевышнего и всех Святых, дабы те защитили гуарани. Вероятно, молитвы были настолько искренними, исходили из самого сердца, что небожители вняли им и беженцы достигли Тринидада без приключений.
Патер Тринидада, итальянец Петроний де Фальконара, пришёл в крайнее изумление, увидев перед воротами редукции, огромное скопление измученных переходом гуарани. Антонио Монтойя и Джон Мак Дамфрис поспешили к нему навстречу и поведали о вторжении бандейрантов.
Петроний был человеком умным, умудрённым жизненным опытом (недавно ему минуло тридцать лет). Примерно год назад викарий, его помощник, скончался от лихорадки. С тех пор Петроний самостоятельно управлял миссией. Он внимательно выслушал своих собратьев и, размышляя, пришёл к неутешительному выводу:
– Гарнизоны не оказали сопротивления… Их командиры отбыли на ежегодную корриду… Странно всё это… Похоже, португальцы в сговоре с комендантом Энкарнасьона. Но вряд ли мы сможем доказать это. Тем более, что Риккардо Мендоса подчиняется эмиссару, а отнюдь не церкви…
Монтойя и Мак Дамфрис вперились в своего собрата расширенными от ужаса глазами.
– Предательство… – прошептал Антонио и метнул взор на викария.
– Миссии Сан-Игнацио и Сан-Мигель наверняка уничтожены… – упавшим голосом произнёс Джон.
– Участь Сантьяго предрешена… – вторил им Петроний.
– Надо незамедлительно спасать людей, – решительно заявил Монтойя. – Обнаружив опустевший Сантьяго, бандейранты устремятся сюда. Вряд ли они оставят нас в живых, гуарани же отправят на рынки рабов.
Петроний кивнул.
– Нам без оружия не выстоять против бандейрантов…
– О! Сколько раз я просил позволения Диего де Торреса, дабы вооружить гуарани! Он же всё медлил! – обуреваемый гневом воскликнул Антонио.
– И я отправлял подобное прошение… – признался Петроний. – Но в промедлении нельзя винить де Торреса. Провинциал де Ривертес всегда считал, что опасно вооружать гуарани.
– Хорошо ему рассуждать! Его редукция находится недалеко от Асунсьона! Бандейранты не осмелятся напасть на неё! – возмутился викарий.
– Теперь все обвинения в адрес Ривертеса тщетны… – сокрушался Петроний. – Завтра утром мы покинем Тринидад и отправимся в миссию Хесус. Если я останусь в живых, то непременно отправлюсь в Рим, дабы убедить генерала Аквавиву отстранить Ривертеса от должности провинциала. Диего де Торрес куда более достоин занять её…
Патеры намеревались покинуть редукцию вместе со своей паствой, едва забрезжит рассвет. Однако гуарани, дежурившие на дозорных башнях, на рассвете заметили португальцев, тщетно пытавшихся скрыться в сельве. Они тотчас же доложили об этом Петронию.
Территория редукция была переполнена беженцами, индейцы спали прямо на голой земле, опасаясь оставаться за её переделами. Узнав о том, что бандейранты уже под стенами Тринидада, Петроний призвал к себе Монтойю и Мак Думфриса, дабы решить, что же делать дальше.
– Нам не удержать редукцию, – печально произнёс он. – С минуты на минуты начнётся штурм… Ваши люди, в основном женщины, дети и старики, слишком утомлены, дабы оказать сопротивление, – констатировал он, обращаясь к Мак Думфрису.
– Но у нас нет другого выхода! – воскликнул решительный шотландец.
– Думаю, выход есть… – задумчиво произнёс Петроний.
Монтойя и викарий подались вперёд, сгорая от нетерпения. Петроний поспешил объясниться:
– Редукция располагает несколькими запасными воротами. Они достаточно малы, чтобы бандейранты заметили их в утренней дымке. Я предлагаю разделиться на три группы и попытаться вывести людей… Разумеется, затея эта опасна, часть гуарани попадут в плен… Но есть шанс, что нам удастся спасти хоть кого-то…
Монтойя и Мак Думфрис многозначительно переглянулись. Времени на размышление не оставалось…
– Надо отвлечь бандейрантов… Выставив лучников на стены мы выиграем время, – предложил шотландец.
Иезуиты поспешили на площадь, дабы объявить о своём решении гуарани. В тот же миг за крепостными стенами послышалась португальская речь. Бандейранты готовились к штурму…
Индейцы, затаившиеся на крепостных стенах, встретили захватчиков градом стрел. Но португальские пехотинцы неумолимо приближались к редукции, предусмотрительно прикрывая аркебузиров щитами, дабы те могли вести прицельный огонь.
…Петроний объяснил обезумевшим от страха и отчаяния индейцам, как следует себя вести. Они проявили удивительное понимание и покорность, полностью доверившись патеру. В итоге гуарани разделились на три группы, каждую их них соответственно возглавили Петроний, Монтойя и Мак Думфрис.
Теперь предстояло открыть малые ворота (восточные, западные, южные) и быстро, насколько это вообще возможно при таком скоплении народа, в разных направлениях достигнуть сельвы, дабы бандейрантам было труднее организовать погоню.
…Удары бефроя сотрясали главные ворота редукции. Ещё немного и они не устоят перед напором тарана.
Петроний прочитал короткую молитву, осенил крестным знамением индейцев, следовавших за ним, и приказал открыть восточные ворота. Его братья по ордену в окружении индейцев уже собрались соответственно перед западными и южными воротами. Северные же ворота, или как их называли Главные, сотрясались под ударами тарана…
И вот западные ворота отворились. Антонио Монтойя не стал прятаться за спины индейцев, а первым ринулся за пределы редукции. Гуарани, вдохновлённые его примером, устремились за ним.
Португальцы в это время сокрушали главные ворота. Аркебузиры, превозмогая сон и усталость, прицельным огнём «снимали» с крепостных стен уцелевших гуарани, пытавшихся оказать сопротивление, стреляя из луков или трубочек с ядовитыми шипами. Остальные же бандейранты рассредоточились вокруг редукции. Утомлённые ночным переходом, они буквально рухнули на землю, готовые уснуть у любой момент.
Когда обитатели редукции ринулись через открытые ворота в трёх разных направлениях, бандейранты сначала даже не поняли: что же происходит. Некоторые решили, что гуарани решили сдаться…
Пока обессилившие погоней португальцы осознали замысел иезуитов, было уже поздно. Группа, ведомая Петронием, вклинилась в их ряды, буквально сметая всё на своём пути. Иезуит в окружении мужчин-гуарани, вооружённые копьями, «расчищали» путь. Воспользовавшись замешательством врага, беженцы выиграли время, и часть их уже успела благополучно скрыться в сельве. Но, увы, индейцев было слишком много…
Опомнившись бандейранты, устроили настоящую охоту, отлавливая женщин и подростков. Стариков же и детей они убивали на месте. Мужчины-гуарани из последних сил оказывали сопротивление, и падали, сражённые ударами португальских мечей.
…Монтойя, словно обезумевший зверь, бежал вперёд, прижимая к груди окровавленное копьё, которым он сразил нескольких бандейрантов. Лишь изредка он оглядывался, дабы убедиться, что за ним следуют гуарани. Ветки хлестали ему по лицу, он ощущал на губах привкус крови, дыхание его постоянно сбивалось, но всё равно мчался вглубь сельвы. Его слуха достигали крики отчаяния, вероятно, кто-то из гуарани попал в плен… Но он должен был бежать, двигаться вперёд из последних сил, увлекая за собой индейцев, надеясь, что кому-то из них посчастливится избежать участи раба.
Антонио потерял счёт времени, он мчался, не разбирая местности. Наконец силы оставили иезуита, он упал, сознание помутилось. Его поглотила тёмная бездна…
Сознание вернулось к иезуиту. Он встал, осмотрелся, с удивлением обнаружив, что находится на площади огромного города. Вокруг него возвышались три ступенчатых пирамиды. На плоской площадке, венчавшей одну из них, шли приготовления к некому ритуальному действу.
И вот площадь начала заполняться людьми. Странно, но на иезуита никто не обращал внимания…
Наконец раздался звук труб. Обитатели города расступились. Появился паланкин, богато отделанный золотом, который несли четыре крепких индейца. В нём гордо восседал мужчина средних лет, вероятно, правитель, о его высоком статусе свидетельствовала богатая одежда и массивные золотые украшения, обрамлявшие шею.
Затем появился ещё один паланкин, размером поменьше. Жрец, облачённый в белоснежное ритуальное одеяние, сидевший в нём, отчего-то напомнил Антонио змея…
Процессия устремилась к средней пирамиде. Правитель и жрец поднялись по ступеням наверх и заняли надлежащие им места. Правитель сел в деревянное резное кресло, украшенное золотыми бляхами, испещрёнными иероглифическими надписями. Жрец встал подле жертвенного камня. Оба они замерли в ожидании…
И вот снова площадь огласили звуки труб. Появилась группа жрецов. Они плотным кольцом окружали обнажённого пленника, внешне похожего на испанца или португальца. Однако тот не сопротивлялся, послушно следуя к пирамиде. Вероятно, его предварительно опоили специальным жертвенным напитком, лишавшим воли.
Жрецы и пленник поднялись на жертвенную площадку. Главный жрец возвёл руки к небу и начал истово молиться, вопрошая у богов благоденствия для города. Завершив молитву, он сделал знак своим помощникам. Те подхватили обнажённого пленника и положили на жертвенный камень.
В руках жреца блеснул длинный ритуальный нож из бронзы. Он занёс оружие над телом пленника и сразил того прямо в сердце. Помощники-жрецы издали возглас восхищения и возвели руки к небу.
Жители города, столпившиеся на площади, как завороженные внимали священному действу, с нетерпением ожидая главного кульминационного момента. И он настал…
Главный жрец отринул бронзовый нож, в руках его появился ритуальный топор. Он взмахнул им и отсёк жертве голову. Кровь брызнула на его белоснежное одеяние…
Один из помощников приблизился к главному жрецу с глубокой ритуальной чашей в руках. Тот поднял отсечённую голову, так чтобы её было видно всем собравшимся на площади, и занёс над чашей.
После того, как чаша наполнилась кровью, жрец преподнёс её правителю. Тот встал и, держа, ритуальный сосуд в руках, произнёс:
– Пусть дарует мне великий Уркучильай вечную жизнь, а моим владениям процветания.
Один из помощников протянул главному жрецу золотой ларец. Тот открыл его и извлёк прозрачный череп…
Толпа на площади неистовала, захлёбываясь от религиозного восторга. Жрец, подняв хрустальный череп над головой, замер, дабы сонмы верующих смогли вдоволь насладиться священным действом. Затем он опустил реликвию в чашу, которую держал правитель города. Кровь в чаше забурлила, золотистый свет на несколько мгновений окутал её…
– Тамандуаре! Тамандуаре! Живой бог! – скандировала толпа на площади. – Уркучильай! Уркучильай!
Под эти возгласы правитель, божественный Тамандуаре, пригубил чашу и сделал несколько глотков. Затем он передал чашу главному жрецу Колоканна, по прозвищу Священный Змей Колоканна, он также отпил из неё. После чего настал черёд помощников жреца испробовать священной крови.
Антонио неподвижно лежал на земле. Подле него в изнеможении – женщины гуарани, прижимая к себе своих детей, которых, спасаясь бегством, несли на руках. Чуть поодаль – оставшиеся в живых мужчины и солдат-креол из гарнизона, что рядом с Сантьяго…
Неожиданно тело иезуита скрутила судорога. Не приходя в сознание, он издал протяжный стон. А затем громко и отчётливо произнёс:
– Уркучильай! Тамандуаре! Уркучильай!
Солдат-креол хоть и был христианином, прекрасно помнил богов своих пращуров. Он, тяжело дыша, приблизился к иезуиту.
– Святой отец… Что с вами?
Но Антонио не отвечал.
Читать бесплатно другие книги:
