Элис. Навсегда Лейн Гарриэт

– Мельница, – тихо напоминает ей папа, цепляя на вилку маринованный огурчик. – Мельница в Бидденбруке.

Ну конечно! Мельница. О, это такая грустная история! Моя мама придает лицу сострадательное выражение, но я вижу, как она при этом втайне злорадствует, словно неудачи одних людей означают, что их остается меньше на долю других. На ее долю, например.

Итак, Говардсы купили старую мельницу…

– Когда это было, Роберт? Пять или шесть лет назад. Совершенно очаровательное место. Но теперь им пришлось выставить его на продажу. Им оно больше не по карману. Счета за газ просто невообразимые! Мэгги рассказывает, что зимой тепло улетучивается из окон просто непрерывным потоком, как река. И хотя Брайан полностью оправился от перенесенного инсульта, взбираться по всем этим лестницам ему уже тяжело. Они подыскивают себе обычный домик, который будет легче содержать. Подумывают даже о квартире в новом жилом квартале – он как раз строится сейчас в Фулбери-Нортоне. Говорят, там будет роскошно, – заключает она, но в этом замечании отчетливо слышится сомнение и доля иронии.

– Оттуда очень удобно добираться до гольф-клуба, – добавляет отец.

– Бри или бурсен, дорогая? – спрашивает мама, протягивая мне доску с сырами и с этим смешным маленьким ножиком, который раздваивается на конце, как змеиный язык.

Мэри нет на рабочем месте, хотя я отлично вижу ее. Последние сорок пять минут она провела в «аквариуме» у Робина Маколлфри, а ее городской телефон просто надрывается. Поскольку звонок внутренний, я смело снимаю трубку:

– Помощница Мэри Пим слушает.

Это Колин – дежурный в вестибюле. К Мэри кое-кто пришел, сообщает он.

– Леди зовут Джулия Прайс. Утверждает, что встреча была назначена заранее.

Я благодарю Колина и прошу показать гостье, как подняться к нам в отдел. Куда подевался Оливер? Я встаю у лифтов и оглядываю себя в зеркальной поверхности стальных дверей. С меня еще не сошел здоровый летний загар, и мне к лицу новая прическа: я сделала волосы короче, и это придало им объема. Склонившись ближе, я проверяю, в каком состоянии глаза и зубы.

Двери открываются, и из лифта выходит Джулия Прайс с пропуском, прикрепленным к петлице.

– Здравствуйте, Джулия, – произношу я. – Мэри в данный момент немного занята, но скоро освободится. Меня зовут Фрэнсис.

Мы пожимаем друг другу руки. У нее сухая и прохладная ладонь. Джулия в белом жакете из легкой жатой ткани и туфлях, которые тесемками крепятся к лодыжкам. Тончайший шарфик обмотан вокруг ручки сумки, белая полоса в волосах подчеркивает свежесть кожи лица. Она прекрасно дополняет ее внешность и придает привлекательности.

Пока мы вместе идем в сторону нашего отдела, я чувствую, как за спиной сотрудники отрывают взгляды от своих компьютеров, но разглядывают только одну из нас. В ней действительно есть нечто особенное, я и сама успела это заметить.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить? – спрашиваю я, найдя для Джулии свободное кресло. – Я могла бы принести вам чашку чаю или кофе из нашего автомата. Или простой воды?

Она отвечает, что ей ничего не нужно.

– Мне не стоит отвлекать вас от работы, – говорит Джулия, одаривая меня широкой белозубой улыбкой, и берется за свой сотовый телефон. – Уверена, у вас и без меня дел хватает, Фрэнсис. Не волнуйтесь, я подожду.

– Как пожелаете.

Она начинает проверять свой электронный почтовый ящик, а я возвращаюсь к чтению рецензии Берениса, однако непрерывно ощущаю у себя за спиной ее присутствие, исходящий от нее аромат. Мне слышно, как Джулия то вздыхает, то посмеивается, читая входящие сообщения. Даже как она сглатывает.

Вскоре из кабинета Робина выплывает Мэри.

– Джулия! – восклицает она, словно визит стал для нее сюрпризом. – Прости, что заставила себя ждать. Срочное совещание в разгар кризиса, – добавляет она. – Впрочем, ты знаешь, что у нас тут творится.

Они обнимаются, потом Джулия достает из своей сумки две книги, объясняя, что это только начало и у нее на подходе еще несколько. Мэри опускает очки на кончик носа и внимательно пролистывает одну из книг, бросая деловые замечания вроде: «Отличная суперобложка! Где ты их печатала? Кто автор предисловия?»

– Я абсолютно уверена, что мы сумеем воспользоваться этим материалом! – восклицает она, задерживает внимание на одной из страниц, решительно захлопывает книгу и смотрит на часы.

– Хорошо. Я заказала для нас столик «У Сальваторе». Захватим все с собой и за обедом подробно обсудим.

Проходя мимо моего стола, Джулия Прайс перехватывает мой взгляд и приветливо машет рукой на прощание.

– Еще увидимся, Фрэнсис, – произносит она, а я подозреваю, что это лишь обычный прием обращения с людьми, свойственный таким, как она: «Запоминай имена даже незначительных персон. При случае пользуйся ими. Никогда не знаешь, кто может оказаться тебе полезен в будущем». – Пока, – добавляет она и удаляется вместе с Мэри.

– Пока, – киваю я, смотрю вслед и замечаю, что «путешествия и туризм» тоже глядят ей в спину всем отделом.

Глаза, улыбка, несокрушимая уверенность в себе. Мне представляется, что Джулия Прайс никогда ни в чем не знает сомнений. И, вероятно, имеет на это право.

Позднее, дожидаясь лифта, я снова всматриваюсь в свое отражение в дверях, и на сей раз увиденное уже не так радует меня.

Через десять дней мне звонит Сельма Кармайкл. Мы встречаемся в небольшом тихом пабе на соседней с ее офисом улице, и она делает мне предложение. Когда Сельма называет сумму моей будущей зарплаты, я сдерживаюсь, чтобы никак не прореагировать на эту цифру. Она добавляет, что может немного увеличить ее, но это уже будет предел.

Я отвечаю, что хотела бы все обдумать. Сельма говорит: мол, конечно, у вас есть несколько дней на принятие решения.

– Как все прошло у Банни Несбит? – интересуюсь я, когда мы направляемся к выходу.

По ее мнению, там было весело, хотя и несколько утомительно. Присутствовал Амброз Притчет. Дальнейшая судьба «Обозревателя» видится ему исключительно в мрачных тонах. Он же поведал анекдот об Оливере Калпеппере, который подрался после традиционной летней вечеринки «Обозревателя» с Джезом Шелфом и получил от него взбучку.

Когда Полли и Тедди уехали в Лондон, в Оллуик заезжал поужинать Лоренс. Сельма призналась, что ей не хотелось отпускать его потом одного в огромный и пустой «Невер». Шарлотта тоже беспокоилась за Лоренса. Но, судя по некоторым признакам, работа над новой книгой продвигается хорошо.

– Как вы считаете, с ним все в порядке? – спрашивает Сельма, понизив голос, словно в расчете на откровенность.

Я отвечаю, что ни в чем не уверена, но, кажется, Лоренс сумел справиться с горем.

– Какая трагедия! Элис была замечательной женщиной, – вздыхает Сельма, а я вдруг ощущаю раздражение.

– Да, – киваю я. – Но я с ней никогда не встречалась. То есть встречалась, но всего лишь однажды.

Она искоса бросает на меня такой взгляд, будто мои слова шокировали ее. Я опускаю голову. Сельма быстро проводит ладонью по моему рукаву, мы прощаемся и расходимся в разные стороны.

Я отвожу Мэри в сторону, сообщаю о предложении Сельмы Кармайкл и говорю, что склонна принять его.

– По-моему, это будет ошибкой, – замечает она, всматриваясь в меня поверх стекол очков. – Я хорошо знаю Сельму. Думаю, ты заслуживаешь большего.

– Правда?

– Да. – Мэри разворачивается в кресле и листает свой ежедневник. – Я свободна сегодня в обед. У тебя есть другие планы?

Вот как получается, что я оказываюсь сидящей за столиком у окна «У Сальваторе», заказываю спагетти с морскими моллюсками и получаю повышение по службе. Мне предложено стать заместителем редактора отдела литературы. То есть заместителем Мэри. Эту должность сейчас занимает Оливер. Я напоминаю ей об этом.

Мэри ломает пополам гриссини [10].

– Не будь такой наивной, дорогая, – усмехаясь, произносит она. – Оливер стоит первым в очереди на увольнение. Ему пока об этом ничего не известно, и я была бы тебе признательна, если бы ты ни с кем не делилась подобной информацией, хотя ни для кого не секрет, что нас вынуждают сокращать штаты. У меня с Робином прошли переговоры по реструктуризации, и мы достигли с ним соглашения. Мне нужен заместитель, который способен писать, редактировать, заказывать и вычитывать материалы на любые темы, а еще заниматься всеми этими обожаемыми Робином блогами, приводящими меня в ужас. Стоит ли добавлять, что годится только человек, умеющий пристойно себя вести на людях? И мне кажется, ты подходишь на эту роль идеально.

– А что насчет денег?

Мэри отвечает, что может дать мне столько же, сколько предложила Сельма. Даже чуть больше.

Сальваторе лично подает нам еду. Пока он крутится вокруг стола с мельницей для перца, я смотрю в окно на улицу: курьеры на мотоциклах, черные такси-кебы, девушка с белыми тесемками, свисающими из мочек ушей, ждет зеленого сигнала у пешеходного перехода.

– Ты ведь знаешь, что терпение не принадлежит к числу моих добродетелей, – произносит Мэри, наматывая спагетти на вилку. – Мне нужен твой ответ сейчас же.

– Хорошо. Я согласна. Спасибо.

Мэри советует подождать, пока Оливеру сообщат новости, прежде чем отвергать предложение Сельмы. В противном случае существует вероятность преждевременной огласки.

О сокращениях в штате редакции собирались объявить в пятницу, но после новых консультаций Мэри с Робином и руководством отдела кадров процедуру решено на день или на два ускорить.

Меня даже немного мутит, когда я сижу за своим столом и ожидаю, что вот-вот обо всем станет известно.

Оливер приходит на работу в опрятном виде и вовремя, что ныне вошло у него в привычку. Предлагает поделиться со мной датским яблочным пирожным, но я отказываюсь. Тогда он присаживается на край моего стола, пьет кофе и рассказывает о приеме, посвященном выходу какой-то новой биографии, на котором побывал прошлым вечером. Оливер пытается установить со мной доверительные отношения, исходя, вероятно, из известной теории, что врагов надо контролировать, сближаясь с ними.

– Между прочим, там была Джулия Прайс, – говорит он. – Она сообщила мне, что Мэри заинтересовалась ее новым издательским проектом. Очевидно, нам предстоит поработать над этим.

– Вот как? – переспрашиваю я, поощряя его продолжать рассказ, потому что меня интересует все, что связано с Джулией Прайс. – И с кем она пришла?

– Джулия Прайс всегда держится сама по себе. Одно время я подозревал, что у нее какая-то компрометирующая интрижка, но сейчас она стала чаще появляться на людях и, кажется, с этим покончено. О, вот и Мэри! – И он поспешно соскакивает со стола на пол, стряхивая крошки пирожного с брюк.

В половине одиннадцатого телефон Оливера начинает звонить. Это внутренний вызов. Он снимает трубку:

– Слушаю!

А потом вдруг словно каменеет, полностью сосредоточившись на том, что слышит, вскинув голову, как олень, встревоженный звуком шагов охотника.

– Да, конечно, – произносит Оливер. – Я сейчас буду у вас.

Он кладет трубку, встает и идет по проходу мимо рядов чужих рабочих мест в «аквариум» Робина Маколлфри, где за длинным столом его уже ждут сам Робин, Мэри, управляющий делами и один из руководящих кадровиков. Долго Оливер там не задерживается, и как только его отпускают, секретарь Робина снимает трубку, чтобы вызвать «на ковер» очередную жертву.

Оливер медленно бредет назад по устланному ковровой дорожкой проходу. Я вижу, что он уже успел взять себя в руки: лицо бледное, но внешне спокойное. Саша из отдела мод приподнимается за столом и одними губами спрашивает: «Что случилось?» – а он приставляет пальцы пистолетом к виску и изображает выстрел.

– Вот со мной и покончено, – говорит Оливер, вернувшись в книжный отдел и плюхнувшись на свой вращающийся стул. – Меня выставили за дверь.

– Не может быть! – Я изображаю удивление. – Ты шутишь?

Он смотрит на меня, и я замечаю ледяной холод и презрение в его глазах. Он знает, понимаю я. Ему все известно. Но вскоре выражение его лица меняется, Оливер даже пытается смеяться при виде Саши, которая подходит к нему, в ужасе прижав ладонь к губам, и небрежно выдает:

– Не переживай! Корабль все равно пойдет ко дну. И даже хорошо, если хотя бы несколько крыс успеют сбежать с него.

Через день после увольнения Оливера из подвала появляются двое молчаливых мужчин, отключают его телефон и компьютер, а потом выносят даже стол и стул. Все это происходит, как мне представляется, в сталинском стиле. Был человек – и нет человека.

Ко мне пристают с расспросами, что происходит в отделе литературы, но поскольку ни о чем еще не объявлено официально, я только качаю головой:

– Понятия не имею.

Впрочем, вскоре Робин Маколлфри рассылает по электронной почте меморандум, в нем, помимо прочих структурных перестановок, упоминается о моем назначении заместителем Мэри и подчеркивается, что в новой должности на мне останутся многие из прежних производственных функций. Посреди шумихи, связанной с волной увольнений, перераспределением обязанностей и слухами о новом щедром контракте, подписанном с Джеммой Коук, мое повышение не привлекает в нашем коллективе особого внимания. Однако новость распространяется быстро: я получаю поздравительные открытки от Шарлотты Блэк и Одри Кэллум. И даже Амброз Притчет, которому я делаю дежурный звонок, чтобы напомнить о сроках сдачи рецензии, не удерживается от замечания:

– А вы, Фрэнсис, оказывается, темная лошадка!

Когда я разговариваю по телефону с родителями, отец говорит:

– Умница! Остается только удивляться, что этого не случилось раньше.

И становится ясно, что он не понимает, насколько неожиданная и радикальная перемена произошла в моей жизни.

На Эстер мои успехи производят более сильное впечатление, но Руфус роняет на пол настольную лампу и ей приходится повесить трубку, так толком и не поздравив меня.

Однажды утром я направляюсь к выходу из дома и вижу, как в квартиру номер 18 мужчина в спецовке заносит банки с краской. А через несколько дней встречаю обитательницу этой квартиры, Тину, в супермаркете, где она покупает корм для кошки и кабачки. По ее отзывам, рабочий все делает на совесть и его услуги обходятся не очень дорого. Я звоню ему и договариваюсь о покраске книжных полок, а потом решаю, что неплохо бы заодно привести в порядок стены в гостиной и спальне.

В разгаре сезонные распродажи. Я провожу одну субботу в походе по мебельным магазинам, и в одном из них заказываю новый диван-кровать. Причем соглашаюсь доплатить за смену обивки – она будет в тонах тусклого золота. Цвет напоминает отделку диванов в большой гостиной «Невера». Принимая оплату, продавщица не удерживается от комментария:

– Хороший выбор, – замечает она, набирая на компьютере мой адрес и дату доставки, – правда, немного экстравагантный.

Покинув магазин, я перехожу на противоположную сторону улицы и иду к автобусной остановке, когда замечаю приближающуюся ко мне знакомую фигуру, слышу, как босоножки стучат по тротуару, вижу большую веревочную сумку, свисающую с плеча. Пока я размышляю, сделать ли вид, будто я ее не заметила, ослепленная солнечным светом, Онор радостно окликает меня.

– Я даже не сразу узнала тебя! – восклицает Онор, поднимая на лоб солнцезащитные очки. – Ты изменилась. Мне нравится твоя новая прическа. Я как раз собиралась позавтракать. У тебя есть время на чашку кофе?

При магазине органических продуктов за углом расположено кафе, залитое ярким светом арктического лета и с кондиционером, делающим температуру внутри соответствующей. Официантка в фартуке, похожем на часть облачения монахини, находит для нас два места за длинным общим столом. Онор заказывает себе гранолу [11] и соевый латте. Оказывается, она живет рядом, занимая особняк в Мэрилебон. Мы болтаем об отдыхе в штате Мэн, о работе, о потрясающем французском фильме, который Онор смотрела вчера, но вскоре терпение мне изменяет и я спрашиваю:

– А как поживает Тедди?

– Я как раз собиралась задать этот же вопрос тебе, – произносит она, поднося ко рту загорелыми пальчиками покрытую потрескавшейся глазурью чашку. – Я не видела его уже несколько недель. Мы не встречались после Бидденбрука.

– Значит, все было серьезно? Я имею в виду ту ссору за ужином. Мне теперь даже трудно вспомнить, из-за чего вы повздорили.

Разрыв между ними назревал у всех на глазах, но случился на пустом месте.

– О, это была всего лишь последняя капля, – вздыхает Онор. – Охлаждение между нами наметилось уже давно.

– Жаль. Мне казалось, Тедди был настроен серьезно.

– Он милый мальчик, – говорит она отстраненно, словно речь идет о ком-то, кто намного моложе ее. – Даже слишком милый. Наверное, здесь и заключалась основная проблема.

– А как восприняли это твои родители? Видимо, им теперь неловко продолжать общаться с Лоренсом?

– Никаких осложнений не возникло, – отвечает Онор и осматривается так, будто собирается закурить косяк и хочет убедиться, что за нами никто не следит. – Появились сложности иного рода, если ты понимаешь, о чем я.

Я с недоумением смотрю на Онор, гадая, какая новая фантазия пришла ей в голову. Она снимает очки, проводит рукой по волосам и склоняется еще ближе ко мне.

– Мне неловко говорить об этом, – доверительно шепчет она, – но тебя мои слова едва ли удивят. Он ведь преследовал меня все время, пока я находилась там. Ты не могла не заметить.

– Кто? Тедди?

– Лоренс. Он использовал любой повод, чтобы дать мне понять, чего хочет. Порой очень тонкими намеками, но и их было достаточно, чтобы я ощущала себя неуютно.

– В самом деле?

Меня охватывает злость, я готова встать на защиту Лоренса Кайта, и вместе с тем эта история вызывает любопытство. Меня вновь поражает бесконечная самоуверенность Онор, и я размышляю, нельзя ли мне обратить это каким-то образом себе на пользу.

– Неужели так и было, Онор? Я, признаться, даже представить такого не могла.

Вероятно, она слышит в моем тоне недоверие, потому что отставляет чашку в сторону и произносит:

– Просто ты понятия не имеешь, что он за человек. Ты будешь в шоке, когда все узнаешь.

Я молчу, ожидая продолжения.

– Кульминацией стал тот ужин в мой последний вечер в их доме, – рассказывает Онор. – Мне пришлось сесть рядом с ним за столом, и он буквально монополизировал все мое внимание бесконечными историями о своей работе, скучнейшими подробностями о новой книге. А потом произошла та сцена между мной и Тедди. Я даже не помню, что послужило ее причиной. А когда, расстроенная, я ушла в дом, Лоренс последовал за мной и… О, это получилось отвратительно. Он грубо схватил меня и попытался поцеловать.

– Невероятно! – вмешиваюсь я и заставляю себя изобразить сочувствие, положив руку поверх ее ладони и слегка пожимая ее. – Ты, наверное, пришла в ужас?

– Разумеется, – кивает она. – Это было нечто жуткое! Я ведь знала его всю жизнь как друга своих родителей. Он отец Тедди. К тому же уже почти старик. И еще я считала, что он до сих пор в трауре. И вдруг – такое! Ничего себе? Короче, я оттолкнула его и уехала.

– Тедди знает об этом?

– Разумеется, нет! Я решила сохранить все в тайне. Ты же не расскажешь Полли, надеюсь? Мне бы не хотелось причинять им еще большую боль.

И когда Онор произносит эту фразу, я понимаю: сейчас она хотя бы осознает, что лжет. Всю эту историю Онор придумала, чтобы утешить уязвленное самолюбие. И мне становится спокойнее. Я испытываю облегчение, увидев наконец, что даже у ее способности к самообману есть предел.

– Очень разумно с твоей стороны, – говорю я. – Наверное, он в тот вечер много выпил. Едва ли такое могло случиться еще раз.

Но нет, Онор много чего может порассказать. Я вижу, каким возбуждением загораются ее глаза. Ее так и распирает от стремления поделиться известной ей бесценной информацией.

– Как же глубоко ты заблуждаешься, Фрэнсис! – восклицает она. – Это вообще свойственная ему манера поведения. Лоренс жить не может без интрижек. Без связей с другими женщинами. И их было множество на протяжении его семейной жизни с Элис.

Я вскидываю брови и берусь за свой кофе, а она спешит продолжить:

– Честное слово! Мириам все мне о нем рассказала.

Не сразу, но я вспоминаю, что Мириам – мать Онор, модный дизайнер интерьеров.

– Я вернулась в Лондон и решила поделиться проблемой с мамой. Выложила ей все как на духу. И она открыла мне глаза. Оказывается, Лоренс давно известен в определенных кругах как бабник и охотник за молодыми женщинами. По крайней мере большинство из них были значительно моложе его. Лоренс постоянно изменял жене. Мама даже видела его с одной из таких пассий за несколько месяцев до гибели Элис в гостях у Малкома Азарии. Приехали они порознь, но мама уверена, что все согласовали заранее, а потом она видела их садящимися в одно такси.

На мой взгляд, ее рассказ звучит как сплетня, и я уже готова сказать ей об этом, но Онор добавляет:

– Ты, вероятно, даже знакома с ней по работе. С той самой женщиной. Ее зовут Джулия Прайс. Она сотрудничает с каким-то издательством.

– Имя у меня на слуху, – говорю я. – Значит, у него был роман и с ней. Невероятно! Что еще твоя мама рассказывала об этой Прайс?

Я стараюсь ничем не выдать своего интереса к данной теме.

– Мириам считает, что он сам прервал с ней отношения после того, что случилось. Я имею в виду несчастье с Элис. Даже его одолело все-таки чувство вины. Так маме сказала Джо Азария. А Джо… Господи, это ведь строго между нами? Поверить не могу, что рассказываю тебе подобное. Дело в том, что Джо Азария все узнала от самого Лоренса. Когда Элис погибла, он буквально заболел от горя и сделал это опрометчивое признание. О других своих связях он не рассказывал, потому что, как предполагает мама, это были мелкие увлечения, но Джулия Прайс… К ней Лоренс питал глубокое и серьезное чувство. С его же собственных слов. Но после смерти бедняжки Элис он посмотрел на все другими глазами и принял решение разорвать отношения. Они стали представляться ему никчемными и даже грязными.

Я вспоминаю мертвенно-бледное лицо Джулии после похоронной церемонии, сцену в саду, которую я наблюдала, и все становится на свои места.

Теперь я уверена, что Джулия стала далеко не первой изменой Лоренса жене. Я представляю, сколько их могло быть за долгие годы – девушек, писавших стихи или изучавших его творчество, которые легко подпадали под обаяние знаменитого писателя и которым даже, наверное, нравились его внезапные любовные порывы. Или же Лоренс предпочитал выбирать девиц из издательского бизнеса – эти никогда не стали бы ни о чем болтать. Девушек с горящими глазами и полутемными квартирками, ничего не требовавших от него взамен. О них ничего и никому не известно, но они наверняка существуют. А отсутствие сколько-нибудь заметных следов тайной жизни Лоренса лишь подчеркивает то особое положение, которое он занимает в этом мире, его способность избегать внимания досужих сплетников, которые привыкли проводить вечера в залах, уставленных столами с книгами, и попивать вино, подносимое услужливой прислугой.

А Джулия Прайс… Неудивительно, что никому в голову не приходило распускать слухи о Лоренсе и о ней.

– Ты легко отделалась, – говорю я.

Онор кивает. Она ведь ни о чем не подозревала. И ей теперь даже забавно думать, насколько плохо ты знаешь людей, с которыми порой знакома всю жизнь. Словно ища точку опоры, ее рука взлетает к тонкой цепочке вокруг шеи. На ней рядом с серебряной буквой «О» сверкает вторая подвеска – миниатюрная подковка, приносящая удачу.

– Тедди подарил мне эти вещицы, – объясняет Онор, заметив мой взгляд. – Прежде они принадлежали его матери. Как считаешь, мне лучше ему все вернуть?

– Думаешь, Элис знала о… Прайс?

– Мы надеемся, что нет. Она ведь была чудесной женщиной. Доброй. Хорошей. Но если ты подозреваешь, что Мириам рассказала ей о том, как он уезжал от Азарии с Джулией Прайс, то ошибаешься. Она ни словом не обмолвилась ей.

Мне же вспоминается рассказ Полли о последней ссоре родителей.

«Ты можешь изменить посвящение, пока рукопись у тебя в руках, – сказала тогда Элис. – Сейчас же это не дань уважения, а просто оскорбление».

Когда книга вышла из печати, там значилось: «Посвящается Элис. Как всегда».

Значит, Элис все же узнала о Джулии. Может, Джо Азария проговорилась? Так выполнил ли Лоренс ее просьбу? Или же посвящение осталось таким, как он хотел? Узнаю ли я когда-нибудь? И вообще, почему для меня это так важно?

Онор заканчивает завтракать и подзывает официантку. Мы делим счет пополам. Она говорит, что ей необходимо кое-что купить для дома, и я иду в магазин с ней. Мне интересно, на чем она остановит свой выбор. В набор входят вегетарианский сыр, чай из трав, жидкость для мытья посуды, производимая на основе выжимки из органических корсиканских лимонов. Затем за порогом магазина мы целуемся на прощание в тени полосатого навеса, и Онор удаляется со своей веревочной сумкой, забавно шлепая босоножками по тротуару. Солнце отражается в хромированных деталях проезжающих мимо автомобилей. Небо исчерчено постепенно растворяющимися полосами, оставшимися от пролетевших самолетов.

Я решаю все-таки навестить Наоми с ее младенцем, и сначала мы беседуем ни о чем, а потом гуляем, толкая перед собой коляску, по жарким и пыльным улицам Шепердс-Буша. После чего я одна отправляюсь на ранний вечерний сеанс французского фильма, приведшего в такой восторг Онор. Он о симпатичных парижских супругах, которые хорошо одеваются, имеют престижную работу, но оба хранят в душе свои темные тайны. Я получаю от просмотра огромное удовольствие.

На автобусе я добираюсь до своего квартала и иду, огибая уже запертый на ночь общественный сквер, где сквозь прутья железных решеток торчат наружу ветки густых кустов. Вдруг мне кажется, будто изнутри доносится какой-то гнилостный запах.

Я отправляю Полли несколько текстовых сообщений, интересуясь, как у нее дела, и она наконец отвечает. В колледже все хорошо, и ей даже дали большую роль в пьесе, которую ее курс должен подготовить к концу осеннего семестра. В один из четвергов Полли соглашается приехать ко мне на ужин, но в последний момент все отменяет. Пишет, что плохо себя чувствует и хотела бы перенести нашу встречу на другой день. Тем же вечером, поужинав в одиночестве, я включаю ноутбук и нахожу в «Твиттере» ее запись о том, как она зависает в одном из баров в Уэстбурн-Гроув, празднуя день рождения Луизы. За соседним столиком сидит сама Алекса Чанг [12], не забывает упомянуть она.

Я обижаюсь, но напоминаю себе, что прекрасно знаю Полли и было бы ошибкой ожидать от нее слишком многого. Нужно уметь взять хотя бы то, что она реально может дать.

Передо мной стоит задача кое-что спланировать, но я не позволяю себе слишком много об этом размышлять. Если обдумывать все тщательно, будет бросаться в глаза нарочитость моего поведения. И потому я лишь перебираю в уме различные варианты, не позволяя себе увлекаться деталями. Это немного напоминает приготовление пирожных. Руки легкие и прохладные, неспешная работа, много воздуха. И нужно сделать паузу, как только почувствуешь изменение в структуре теста.

На работе все как нельзя лучше. Джемма Коук берет пространное интервью у Джулии Прайс по поводу ее издательского проекта, и материал отлично выглядит на полосе. С крупной фотографии смотрит Джулия, стоящая у окна в своем кабинете, и белая полоса в прическе, как всегда, подчеркивает свежесть кожи ее лица. В интервью мне бросается в глаза цитата по поводу ее статуса одинокой и бездетной женщины. «Я, вероятно, ничего не добилась бы в карьере, если бы пошла другим путем», – смело заявляет она. Есть в материале и фраза, что Джулия считается «одной из самых желанных потенциальных невест в Лондоне». Короче, она настолько сумела очаровать Джемму, что интервью получилось интересным, но лишенным подлинной остроты, которая запоминается надолго.

Позже Джулия присылает Мэри в знак признательности орхидею в высокой стеклянной вазе.

Когда мне приходится ходить вместо Мэри на утренние летучки, я замечаю в себе способность говорить веско и уверенно, когда меня просят высказать свое мнение.

– А ведь в самую точку! – восклицает Робин Маколлфри, выслушав мой комментарий.

С недавних пор у него появилась привычка появляться в литературном отделе, присаживаться на край моего стола, энергично сквернословить, протирая очки, и каждый раз повторять, что мы недурно выглядим для «синих чулок». Я воспринимаю это как дежурный флирт, который он считает для себя обязательным, а потому вежливо смеюсь и дожидаюсь, чтобы он ушел и начал доставать кого-то другого.

Когда Малком Азария публикует в одном литературном журнале воспоминания о том, как он встретился со своим незаконнорожденным ребенком, о существовании которого даже не подозревал, Маколлфри вызывает меня.

– Ты же приятельница Азарии? Позвони ему немедленно и попроси до конца недели встретиться с Джеммой. Скажи, что мы дадим интервью на первой полосе раздела «Искусство». И обещай хороший гонорар.

– Будет сделано, – бодро отвечаю я, возвращаюсь на свое рабочее место и звоню ответственному секретарю журнала, который сообщает мне, что Азария уже дал интервью для «Санди таймс» на этой неделе, а потому вариант с нами отпадает.

Я отправляю Маколлфри электронное письмо с объяснениями, что Малком глубоко сожалеет, но уже связан по рукам и ногам другими обязательствами, и на этом история завершается. Но вот только теперь я поняла, каким образом Мэри сумела пробить для меня повышение, что напоминает мне, насколько шаткая почва у меня под ногами.

Бабье лето заканчивается. Причем пропадает оно тихо и внезапно, как вор, торопящийся скрыться с места преступления. И вот наступает утро, когда перед выходом на улицу я снова беру с полки свой пурпурно-красный шарф. А вечером выхожу из офиса и вижу, что уже стемнело. Заглянув в дорогой магазин деликатесов, где я теперь все чаще покупаю себе что-нибудь на обед, замечаю смену в витрине – она украшена тыквами и вырезанными из бумаги желтыми листьями на фоне коричневой драпировки.

Я выжидаю. Мне хватает терпения, я вполне довольна жизнью и способна ждать долго, но порой на меня накатывает дурное настроение, раздражение и отчаяние. Начинает казаться, что этого никогда не произойдет. Впрочем, теперь от меня ничего не зависит. Я сделала все, что могла, и однажды шанс мне обязательно представится. Просто не может не представиться.

Амброз Притчет написал очерк для сборника «Неизвестная Англия» – в нем популярные литераторы рассказывают о своих любимых потаенных уголках различных графств. Эссе Притчета посвящено Вустерширу.

– Не знала, что вы родом из тех краев, – говорю я, когда он приходит в редакцию забрать адресованные ему письма.

– Боже упаси, Фрэнсис! Я из Игэма. Просто я опоздал, и мне достался Вустершир.

Он никогда там не бывал до того, как получил в издательстве аванс, и не скрывает, что теперь не скоро захочет снова туда вернуться. Основная информация была им скачана из Интернета или списана из старых путеводителей ассоциации автомобильных путешественников.

Презентация книги проводится в ресторане, расположенном на крыше одного из домов в Сохо и специализирующемся на тех блюдах «истинно английской кухни», из-за которых меню выглядит пугающе: свиные щеки, браун [13], салат из листовой свеклы, морские улитки, поссет [14]. Я принимаю приглашение, потому что невозможно заранее знать, кого встретишь на подобном мероприятии, но по прибытии выясняю, что это обычная вечеринка, ничем не отличающаяся от других.

Выпив один сливовый коктейль (чего более чем достаточно), я уже собираюсь сделать Амброзу ручкой и сказать: «Мне пора. Скоро увидимся», – когда атмосфера в зале вдруг меняется, словно кто-то приглушил свет или, наоборот, включил дополнительные люстры.

– Вы только гляньте, кто здесь, – слышу я шепот у себя за спиной.

Я поворачиваюсь к двери и вижу Лоренса. Девушка из рекламного отдела пытается снять с него плащ, но он с улыбкой протискивается мимо нее со словами:

– Извините, не могу остаться надолго. Я всего на минутку.

И вот он уже в зале обнимается с Николаем Титовым, который приехал поддержать свою жену Пегги, написавшую главу о Сомерсете. Появляется человек с фотоаппаратом, чтобы сделать снимки. Лоренс покорно позирует, положив руку на плечо Пегги и обнажая белозубую улыбку, пока фотограф, поблагодарив его, не удаляется.

– Я просто проезжал мимо. Прости, не могу задержаться. Хотел лишь повидаться и поздороваться, – говорит он, склоняясь и целуя ее в обе щеки.

Я стою в углу зала и жду, жду, жду, мысленно умоляя его повернуться и заметить меня. И когда Лоренс наконец это делает, я встречаюсь с ним глазами и с удовлетворением отмечаю, что выражение его лица меняется.

Я выдерживаю на себе его волнующий душу пристальный взгляд. Не двигаюсь, позволяя Лоренсу разглядеть себя. Проходят всего лишь секунды, мгновения, но я чувствую, сколь многое за это короткое время успевает претерпеть метаморфозу. А потом он приветствует меня с виду небрежным кивком, даже не улыбнувшись, и отворачивается.

Он перебрасывается фразами с Титовыми, извиняется и идет сквозь толпу гостей в мою сторону, бормоча какие-то слова людям, которые расступаются, чтобы дать ему пройти.

Это наш третий с ним обмен поцелуями – уже знакомыми, быстрыми, легкими. Я лишь бегло ощущаю тепло его щеки, прикоснувшейся к моей, и его руку на своем рукаве, чувствую сквозь ткань чуть заметное пожатие его пальцев.

– Как поживаете? – спрашивает Лоренс.

– Прекрасно, – отвечаю я. – Да, много воды утекло со времени последней встречи в Бидденбруке…

– У меня всего пара минут, – произносит он. – Такси ждет внизу. Полли готовит для меня ужин и намеревается остаться ночевать.

– Могу я попросить вас подбросить меня по пути до моего дома?

Конечно, отвечает он. Ему нужно только попрощаться с Титовыми, а потом он будет ждать меня на улице.

Я тоже пожимаю на прощание руки, снимаю пальто с вешалки в гардеробной и начинаю неспешно спускаться по лестнице. У ее подножия в стену вмонтировано большое зеркало, и, проходя мимо, я всматриваюсь в свое отражение. Я выгляжу не похожей на себя прежнюю. Женщина в зеркале – с сияющими глазами, чуть раскрасневшаяся – явно из тех, в чьей жизни могут происходить необычные события: интересные, волнующие, даже опасные.

Такси стоит перед дверью. Стекла машины поблескивают крупными каплями дождя. Лоренс склоняется на заднем сиденье, чтобы открыть дверь, а я переступаю через небольшую лужицу, в которой отражается неон вывесок, и проскальзываю внутрь, усаживаясь рядом.

– В Хайгейт, – говорит он, – но через… В каком именно месте вы живете, Фрэнсис?

Я называю адрес водителю, и такси отъезжает в сверкающую ночь.

Лоренс спрашивает, как прошел прием, и я передаю ему слова Амброза Притчета. Он смеется, и мне очень приятно. Вскоре я заговариваю о его работе, и Лоренс отвечает, что, как ему кажется, дело двигается хорошо. Прогресс заметен.

– Понимаете, теперь у меня все немного иначе, – добавляет он, пока такси, то останавливаясь, то снова трогаясь с места, проезжает через Кэмден. – Прежде моя жена Элис всегда была первым читателем. И ее отличал отменный вкус.

По-моему, Лоренс впервые упомянул о ней в беседе со мной.

Как только мы сворачиваем к северу, дорога становится свободнее. Мы быстро минуем Кентиш и Тафнел-Парк. Мелькают пабы и рестораны, лавочки, торгующие жареными цыплятами, затемненные витрины дешевых магазинов и дорогих салонов органических продуктов, а Лоренс успевает немного рассказать мне о Полли, у которой появился новый ухажер. Теперь она вполне довольна своей учебой в колледже, и он снова упоминает о той роли, какую я сыграла в жизни его дочери.

– Полли напугала меня, – продолжает Лоренс. – Я был почти уверен, что она вот-вот бросит колледж. Вы вовремя вправили ей мозги. У меня ничего не получалось.

– Я не сыграла в ее судьбе такой уж большой роли, – возражаю я.

– А вот я в этом не уверен. Иногда сам так запутываешься в своих семейных делах, что распутать клубок легче кому-то, кто смотрит на проблему со стороны.

Мне нравится эта фраза. Лоренс начинает расспрашивать о моей работе, поздравляет с повышением, а мне остается гадать, кто ему рассказал об этом. Значит, некто мог посчитать, что ему будет интересно услышать обо мне.

Разговор сам собой иссякает.

Мы уже подъезжаем к моему кварталу. Таксист слушает какую-то передачу по радио, но разделительное окошко прикрыто и звуки доносятся до нас приглушенно. А на заднем сиденье становится тихо. Я прислоняюсь щекой к стеклу и смотрю на мокрые тротуары. Люди собираются под навесами азиатских ресторанчиков, чтобы покурить. Некоторые натягивают на головы пиджаки и бегом устремляются к ближайшей станции подземки. В темноте я поворачиваюсь к Лоренсу. Он смотрит на меня.

– Я бы с удовольствием пригласил вас к себе на ужин, но не уверен, что Полли…

– Конечно, я все понимаю.

– Возможно, мы поужинаем вместе в другой раз?

– Это было бы…

– Простите, я, видимо, не совсем ясно выразился. Мне хотелось бы пригласить вас поужинать. Без Полли. Только я и вы.

Я молча улыбаюсь. И Лоренс улыбается мне с облегчением, хотя и несколько смущенно, с оттенком неловкости. А вскоре такси останавливается у моего дома. Я замечаю, как он оглядывает окрестности: неровные ряды кустов, неопрятные баки для мусора, темный ряд окон второго этажа.

– Я позвоню, – говорит Лоренс, когда я берусь за ручку двери.

– Буду ждать, – отвечаю я, выхожу из машины, захлопываю дверь, и такси трогается с места.

Я смотрю, как он сел вполоборота, чтобы видеть меня, а потом мелькает в прощальном жесте его поднятая вверх ладонь.

Выйдя из лифта, я сразу замечаю зеркальные стекла в окнах, тянущихся вдоль лестницы. Квартира располагается в современном жилом доме с привратником, подземными гаражами, собственным садом и великолепным видом на город даже с относительно небольшой высоты четвертого этажа. И я задерживаюсь, чтобы полюбоваться на холм, где возвышаются дома, окруженные просторными садами и парками. На деревьях остались кое-где последние желтые осенние листья.

Улица, где живут Кайты, отсюда не видна, но расположена неподалеку. Едва ли она тратила больше десяти минут, чтобы добраться сюда пешком.

Миссис Брюер открывает дверь. Ей лет восемьдесят – хрупкая надушенная старушка с жемчужными серьгами и в кашемировом свитере такого же цвета, как и шерсть ее лабрадора Греты. В полумраке прихожей они оба кажутся бледными тенями.

– Очень рада познакомиться с вами, мисс Торп, – произносит миссис Брюер, протягивая мне руку.

Взгляд ее светлых, но будто остекленевших глаз скользит мимо моего лица и фиксируется на какой-то точке у меня за спиной. Видимо, она улавливает яркий свет из внутреннего двора, думаю я. Меня предупредили, чего ожидать, но я все равно ощущаю неловкость.

– Пожалуйста, называйте меня просто Фрэнсис, – говорю я, а миссис Брюер в ответ лишь смеется, устанавливая границу между нами.

– Не сразу, – улыбается она. – Может, когда я узнаю вас поближе. Проходите, пожалуйста.