Грехи матери Стил Даниэла

Глава 6

На следующее утро Аманда снова отправилась в Портофино на катере в сопровождении матроса. Она испытывала непреодолимое желание опять обследовать магазины и что-нибудь себе присмотреть. Поблизости от порта было несколько бутиков, итальянских и французских, хороший ювелирный магазин, так что Аманда вернулась назад с покупками. Сопровождавший ее матрос был нагружен как ишак – обвешан шестью или семью пакетами, а у Аманды, которая отправилась в город в коротком розовом сарафане без бретелек и шляпке, был вид победительницы. Филипп всегда говорил, что для нее шопинг – это вид отдыха, и никогда против него не возражал. Оливия подозревала, что так оно и есть на самом деле. К тому же благодаря постоянным покупкам Аманда всегда выглядела так, будто сошла со страниц журнала «Вог», что нравилось Филиппу, и Оливия это знала.

Аманда была красивой, без сомнения, но даже в лучшие годы ей всегда не хватало теплоты. Оливии по этой причине было жаль сына. Как ни странно, хотя ребенком он страдал от занятости матери, но выбрал в жены женщину, которая была столь же, если не больше, сосредоточена на своей карьере, – до такой степени, что даже не хотела иметь детей. Еще Оливию поражало, насколько ее невестка неприятна в общении. Она была чрезвычайно напориста во всем, что делала, и полна решимости стать судьей. Она стремилась к знакомству с нужными людьми, к присутствию на важных мероприятиях. В ней не было ничего спонтанного, даже покупки казались просчитанными. Трудно было представить Аманду с неряшливой прической или легкомысленно смеющейся. Она, казалось, была лишена чувства юмора и равнодушно относилась ко всем Грейсонам, хотя они никогда об этом Филиппу не говорили. Филипп тоже не отличался непосредственностью, он был по натуре серьезным, но Оливия не могла отогнать мысли, что женщина с более легким характером могла бы смягчить его и оказать благотворное влияние. Она, правда, никогда не высказывалась по поводу холодности Аманды, которая, возможно, не мешала ее сыну, и принимала невестку такой, как есть.

Оливии было гораздо приятнее общаться с Лиз, чья застенчивость во многом выглядела трогательной. Она была умной, милой и красивой, хотя, похоже, не отдавала себе в этом отчета. Могла пошутить над собой, что располагало к ней людей. Оливия также любила говорить с Сарой, которая была эмоциональна, но чрезвычайно умна, к тому же безумно влюблена в Джона, что бесконечно радовало и трогало свекровь.

Оливия лучше узнала своих детей, уже когда они стали взрослыми. Теперь для нее не были секретом их уязвимые места, их страхи и слабости, и в последние годы она беспокоилась за них гораздо больше, чем во времена их детства. Раньше их защищали отец и бабушка, да и Оливия, когда могла. Тогда необходимо было заботиться только об их здоровье, безопасности и обеспечении им домашнего тепла, а также о том, чтобы они не встали на дурной путь и не наделали глупых поступков в подростковом возрасте. Но теперь ставки были гораздо выше, риски серьезнее, а цена возможных ошибок потенциально огромной. Неудачный брак, неверное решение, серьезная проблема со здоровьем – они, перешедшие сорокалетний рубеж, теперь казались гораздо более уязвимыми, чем когда были маленькими. Но Оливия почти ничего не могла сделать, чтобы защитить своих детей. Ей приходилось уважать их возраст, не донимать вопросами и делать вид, что не замечает, когда они выглядят расстроенными. Она очень сомневалась, что Филипп счастлив с Амандой, что Аманды ему достаточно, что пределом его желаний была жертва моды, одержимая социальным статусом и работой. Трудно было его понять, но задавать сыну вопросы на эту тему Оливия не могла, хотя временами такой соблазн и возникал.

Когда пассажиры проснулись, команда снялась с якоря, чтобы найти хорошее место для водных развлечений. Пора было уже обедать, но все решили поесть позже. Когда яхта встала на якорь в удобном для купания месте невдалеке от пляжа, Филипп с Джоном погрузили снасти в катер и отправились с одним из матросов на рыбалку. Джон пообещал вернуться с уловом. Когда они отплывали, Оливия подумала, как сильно братья похожи на своего отца: оба были хорошими, спокойными, солидными мужчинами, любящими своих жен и поддерживающими их, а Джон к тому же был заботливым отцом. День, проведенный на рыбалке, станет для них наслаждением. Она улыбалась, думая о Джо, о том, как он гордился бы сыновьями и их преданностью семейному бизнесу. Он бы очень, очень гордился, как она теперь.

Перед обедом молодежь опять попыталась оседлать «банан» – с тем же результатом, что и накануне. Меньше чем через минуту катания все с криками и хохотом падали в воду. Сара пыталась это запечатлеть, но не успевала – они валились слишком быстро. Оливия, глядя на них, смеялась. У Лиз, участвовавшей в укрощении «банана», дважды сползал лиф купальника, а Алекс чуть не потерял плавки. Зрелище было очень забавное. Не веселило оно только Аманду, которая сначала густо намазала свои изящные руки кремом от загара, а потом и вовсе удалилась в тень. Она вообще не обращала внимания на веселые игры с «бананом», попросту не замечая их участников.

В три часа все вернулись на яхту обедать. Филипп поймал маленькую рыбку и отпустил ее обратно в море. Братья решили, что место здесь неподходящее, и были полны решимости организовать серьезную рыбалку на следующей стоянке. Шеф-повар вновь приготовил обильный и вкусный обед. На палубе были два длинных стола и круглый между ними, уставленные блюдами, с которых все без стеснения брали еду. Сара заметила, что никогда не видела, чтобы Алекс так много ел, но все проголодались, а еда оказалась такая вкусная, что устоять было невозможно, да никто и не пытался.

Лиз, Сара и Аманда договорились пойти во второй половине дня в тренажерный зал, а потом посетить парикмахерский салон. Но пока, после обеда, все, кроме Сары и Оливии, решили покататься на водных лыжах вокруг яхты. С катания вернулись в отличном настроении.

Планировалось поужинать на борту у скал, а потом сняться с якоря и за ночь дойти до острова Эльба. Капитан сообщил, что в спокойных водах у Эльбы отличная рыбалка. Филипп с Джоном с нетерпением ее ждали.

Во второй половине дня Грейсоны легли загорать на верхней палубе, только Аманда ушла вздремнуть в свою каюту. Ей явно требовалось отдохнуть от окружающих. Филипп же, наоборот, стал более общительным после двух дней, проведенных с братом и сестрой. Оливия считала, что ему будет полезно немного расслабиться. Временами он был слишком серьезным и выглядел старше своего возраста. Он всегда был очень степенным и респектабельным, но с годами становился высокомерным. Сейчас он рассказывал Джону смешные истории, случившиеся на охоте, в которой участвовал, а Лиз в это время по секрету сообщила Саре о своей книге.

– Честно говоря, я просто не знаю, удачная она или ужасная. Она не похожа на всё, что я писала раньше. Там много аллегорий, связанных с фантазиями ребенка, но в чем-то она и философская. Я боюсь посылать ее агенту – он может подумать, что у меня поехала крыша. Я целую вечность ему не звонила.

– Хочешь, я на нее взгляну? – предложила Сара.

Солнце клонилось к закату, родные наслаждались совместным отдыхом. Во время каникул они чувствовали себя настоящей семьей. Ради этого Оливия и собирала их каждый год, и пока это работало. Даже невестки лучше ладили со всеми остальными, а внуки отрывались по полной программе.

– Я была бы тебе очень благодарна, – сказала Лиз, и мурашки побежали у нее по спине. – Господи, Сара, а что, если она ужасна?

– Тогда напишешь еще что-нибудь. Иногда одной попыткой не обойтись.

Она знала, что Лиз долгое время пребывала в тупике, обрадовалась, что та опять стала писать, и была заинтригована, что же у нее вышло.

– Я бы с радостью ее почитала, – сказала она с воодушевлением. Обе не заметили, что Оливия сидела прямо за ними, наслаждаясь последними лучами солнца.

– И я бы тоже, – мягко сказала она. – Можно мне почитать это после Сары?

Лиз вздрогнула, услышав голос матери, и повернулась к ней с испугом в глазах:

– Мама, она вообще-то не готова. Мне надо над ней еще поработать.

Оливия кивнула, но вид у нее был разочарованный. Она хотела принять участие в том, что они делали, и лучше их узнать, но некоторые двери открываются с трудом – она могла войти в их внутренний мир только по приглашению. А в данном случае было ясно, что ее не позвали.

– Я с удовольствием прочту, когда сочтешь возможным дать мне рукопись, – произнесла Оливия, и Лиз кивнула, думая, что этого, вероятно, не будет никогда. С матерью ей меньше всего хотелось делиться своими неудачами. Лиз считала, что Оливии удавалось всё, за что она бралась, она же сама не совершила ничего важного или достойного. Но Лиз не осознавала, что Оливия считает ее замечательной матерью, а себя неудачницей в этой сфере. Каждая из них имела свои таланты и свои сильные стороны. Оливия раскрылась в полную силу в бизнесе, а Лиз – дома с детьми. Но сама Лиз всегда считала себя неудачницей. Боясь, что новая рукопись окажется еще одним свидетельством никчемности, она не хотела показывать ее матери.

Лиз поменяла тему разговора, и вскоре с Сарой и Амандой отправилась в тренажерный зал. Оливия играла в балду с внуками, когда те вернулись с вечернего купания, а Филипп с Джоном говорили о бизнесе. Оба утром получили по несколько сообщений из офиса и уже обсудили их с матерью. В кливлендском магазине возникла угроза забастовки, но спор был улажен, и Оливия не беспокоилась. Она напомнила, что надо послать копии писем Питеру Уильямсу, чтобы он был в курсе. Но играя с внуками, меньше всего думала о работе. Софи сложила слово из семи букв, но потом Алекс смог составить целых два и всех начисто обыграл.

После игры Оливия сходила на массаж. Вечером за ужином все были одеты в повседневном стиле. Они решили рано поужинать, чтобы затем сразу сняться с якоря, – предстояло восьми– или девятичасовое плавание до Эльбы, куда рассчитывали прибыть к утру. Сонный остров с хорошими условиями для купания и рыбалки, Эльба служил удобной промежуточной остановкой на пути от Портофино до Сардинии, где планировалось провести несколько дней.

В девять часов поужинали, а в половине одиннадцатого уже шли к Эльбе. Молодежь решила провести остаток вечера в кинозале, а взрослые хотели раньше лечь спать. Никто не был привычен к таким физическим нагрузкам, поэтому все по-настоящему устали после целого дня, проведенного на воде и в воде, но чувствовали себя здоровее и лучше, чем в первый день.

Сара с Джоном первыми покинули остальных, Сара прихватила с собой рукопись Лиз. Она была очень ею заинтригована. Аманда пошла на массаж перед сном. Филипп с Оливией одни остались на палубе. Он пригубливал вино и задумчиво смотрел на широкий след от яхты за кормой. На небе сияли мириады звезд – стояла волшебная ночь. Оливия наслаждалась тишиной и покоем и наблюдала, как серьезнело лицо сына, пока он глядел на море и попивал вино. Впервые за долгое время она почувствовала, что могла бы протянуть Филиппу руку помощи. В его глазах было столько грусти, что она не в силах была удержаться. Что бы ни разделяло их в прошлом, как бы ни сожалели они о времени его детства, она всё же была его матерью.

– У тебя всё хорошо? – спросила она мягко. Сын долго не отвечал, потом кивнул и, не глядя ей в глаза, отпил большой глоток вина. – Филипп, ты счастлив?

Он посмотрел на нее с удивлением, будто никогда не задавал себе этого вопроса.

– Странный вопрос, – сказал он без тени злости. – Думаю, да. А почему ты спросила?

Он готов был открыться, чего Оливия ждала долгое время. Его брак был для нее тайной. Он так отличался от теплых взаимоотношений ее с Джо, которые не зависели от занятости обоих. Она желала Филиппу другой жизни. Ей было гораздо более по душе то, как миловались Джон с Сарой, но ее сыновья были очень разными, и женщина вроде Сары совершенно не подошла бы Филиппу.

– Мой с брак с твоим папой был совсем другим. Вы с Амандой прохладно относитесь друг к другу. Тебя это не огорчает?

– Нас это устраивает, – просто сказал он.

– И этого достаточно?

Казалось, он на мгновение рассердился, и Оливия испугалась, что зашла слишком далеко. Это деликатное дело – расспрашивать взрослых детей об их личной жизни, к тому же его старые обиды стояли между ними. Она только что решилась преодолеть эту преграду, и, похоже, сын был готов резко отреагировать в ответ. Она вторглась в его жизнь.

– По какому праву ты задаешь мне такие вопросы? Когда я был ребенком, ты мной совершенно не занималась, мама. Папа и бабушка – да, а ты – никогда. Было ли этого достаточно? Нет, если тебе это действительно интересно. Когда ты мне уделяла время, это было здорово, но такое случалось нечасто. А теперь ты спрашиваешь, насколько меня устраивает моя жена.

– Она почти так же занята, как была я, – сказала Оливия мягко, но прямо. – Мой успех был случайным. Я его не планировала, я его не жаждала. Он пришел как приливная волна, и я старалась плыть так быстро, как могла, чтобы не утонуть. Но он никогда не был для меня самоцелью. Аманда – очень амбициозная женщина. Она домогается успеха. Порой меня беспокоит, что и она не даст тебе того, чего когда-то не дала я: уверенности, что близкий человек всегда рядом, что он готов тебя приласкать или взять за руку, если тебе страшно и одиноко. Такое чувство мне дарил твой папа. Я не представляю, что Аманда способна на подобное. Она слишком занята собой, своими попытками взобраться туда, куда ей хочется.

Они оба знали, что Аманда – Снежная королева, но вслух Оливия этого не сказала.

– А бабушки и папы у тебя теперь нет, чтобы восполнить эту потерю. Мне сказали, что вы решили не заводить детей. Я могла совершить много ошибок, и я действительно много их совершила, но все вы – самое лучшее, что было и есть в моей жизни. Без вас я бы чувствовала себя несчастной.

– Приятно это от тебя слышать, – сказал он, но было видно, что слова матери его не убедили. – Но нам так лучше. Не думаю, что люди, у которых нет времени на детей, должны их иметь. Аманда достаточно умна, чтобы это понимать, и я тоже. Возможно, мы просто очень эгоистичны.

Оливия бы согласилась, что Аманда эгоистка, но у Филиппа были душевные качества, которые хорошая женщина могла бы развить, однако Аманда не проявляла к этому интереса. Она гораздо больше интересовалась собой, тем, что муж может для нее сделать и какую сослужить службу ее честолюбию. Оливия не могла понять, что получал от этого Филипп. Они оба не знали ничего, кроме бизнеса. А ведь в отличие от Филиппа с Амандой ее отношения с Джо никогда не утрачивали нежности, даже в годы ее максимальной занятости.

– Не думаю, что ты эгоист, – мягко возразила Оливия, не переставая удивляться, что между ними состоялся этот разговор, что Филипп позволил ему состояться. Она застала его врасплох, да и вино помогло. Она знала, что сын с ней честен, на удивление открыт и очень откровенен. – Касси называет ту же причину своего нежелания иметь детей. Она говорит, что слишком занята и отдает себе в этом отчет.

Оливии было больно сознавать, что ее частое отсутствие настолько сильно повлияло на детей, что двое из них решили вовсе не обзаводиться потомством, а это казалось ей ужасной потерей. В то же время она понимала, что без помощи матери и Джо она сама бы не справилась. Джо брал на себя больше обязанностей, чем обычно возлагается на отца, а ее мать изо дня в день несла бремя забот по уходу за четырьмя детьми. Это был колоссальный подарок ей, это позволило ей иметь такую семью, которая при других условиях не была бы возможна. Оливия вполне это сознавала и была бесконечно благодарна мужу и матери.

– Не все наделены качествами, необходимыми для того, чтобы иметь детей, – произнес Филипп, в упор глядя на мать. – Некоторые из нас достаточно умны, чтобы это понимать.

Это было прямое попадание, от которого Оливия ощутила тупую, глубокую боль.

– Возможно, я не справилась с этой ролью, но не сожалею, что вы у меня есть. Я вас очень люблю и всегда любила.

Оливия не была уверена, что сын хочет это слышать, но чувствовала потребность это высказать.

– Что ж, приятно слышать, – сказал он, допил вино, поставил бокал и поднялся. Они зашли настолько далеко, насколько захотел этого он, но Оливия и так была тронута, что сын столь широко распахнул перед ней дверь в свой внутренний мир. Обычно Филипп был неприступен. Она была рада, что подняла эту тему. Она по-прежнему не знала, счастлив ли он с Амандой, и у нее было ощущение, что он сам этого не знает. Она подозревала, что он задает себе мало вопросов. Филипп просто принимал всё как есть и мирился с этим. Оливия считала, что Аманде очень повезло. По наблюдениям Оливии, эта женщина требовала очень многого, а взамен давала слишком мало, но Филипп, похоже, не возражал, а может, и не обращал внимания. Его эмоциональные ожидания оказались минимальными, он установил для себя очень низкую планку.

Филипп поцеловал мать в лоб и пошел в свою каюту, а она осталась на палубе, глядя в море и думая о сыне.

Когда он вошел, Аманда лежала на кровати, читая журнал. Увидев ее, Филипп улыбнулся. На ней была белая атласная ночная рубашка, волосы были только что расчесаны, а ногти со свежим маникюром. Ей нравился комфорт этой яхты.

– Где ты был? – спросила Аманда с любопытством.

– Пил вино и разговаривал с мамой.

– Как мило! И она позволила тебе идти спать?

– Моя мама не выдает разрешений, Аманда. Она мой работодатель, но не собственница.

– А по мне так собственница. Ты мне лапшу на уши вешаешь, – холодно заметила Аманда, а Филипп посмотрел на нее, будто услышал такое впервые. Но нет, это была старая песенка.

– Почему тебя так возмущает, что я на нее работаю? Это отличная должность. Когда-нибудь я буду управлять всей компанией, и я имею возможность научиться это делать.

У Джона не было способностей к бизнесу, все знали, что он не пойдет дальше творческой работы и дизайна, в чем был великолепен. Именно Филипп должен был в будущем занять место матери. Поэтому он окончил Гарвард и получил степень магистра бизнеса.

– Ты уже знаешь, как управлять компанией, – сказала Аманда тоном, не терпящим возражений. – Твоя мать должна уйти в отставку. Ты вроде принца Чарльза, наследника британского престола. Она собирается вести бизнес до ста лет, и повезет, если передаст его тебе восьмидесятилетнему.

– Пусть живет хоть до ста лет, – невозмутимо ответил Филипп. – Я приму управление тогда, когда она будет готова мне его передать. Я не спешу брать на себя проблемы, с которыми приходится разбираться маме.

– То-то и оно! – со злостью отчеканила Аманда. – Если бы ты был настоящим мужиком, ты бы хотел взяться за эти проблемы прямо сейчас. Сколько ей было лет, когда она пришла в бизнес? Восемнадцать? А сколько тебе? Сорок шесть? Тебе надо это делать прямо сейчас. Вы с Джоном должны вынудить ее уйти.

– Ну ты и сказала!

Филипп явно был шокирован. Аманда никогда прежде не выражалась так резко.

– Мне неловко признаваться, что мой муж – всего лишь финансовый директор. Это звучит как «бухгалтер». «Генеральный директор» было бы гораздо лучше. Ты должен им стать. Сейчас.

– Извини, что ставлю тебя в неловкое положение, Аманда. Кстати, мой отец был бухгалтером. Не думаю, что моя мать когда-либо чувствовала себя неловко из-за этого. Напротив, она им очень гордилась. Может, она и была плохой матерью, но мой отец считал ее замечательной женой.

Филипп задался вопросом, мог ли он сказать то же самое о своей жене. Некоторые вещи, которые высказала ему мать, и вопросы, которые она подняла, задели его за живое, хотя он в этом и не признался. До него дошло каждое ее слово. Аманда выбрала такой замечательный вечер, чтобы атаковать и унизить его словами, что он собственность своей матери. Он не был ничьей собственностью, в том числе и Аманды. Филипп не хотел, чтобы им обладали, он хотел, чтобы его любили. Но порой трудно было сказать, любит ли его Аманда.

– Надеюсь, в ближайшее время ты повзрослеешь и примешь бразды правления, – со вздохом произнесла Аманда. Ее атака на мужа продолжалась с момента его появления в каюте. Он больше не проронил ни слова, а просто отправился в ванную. Для одного вечера обоими было сказано достаточно.

Раздевшись и почистив зубы, он вернулся в спальню, лег в кровать и погасил свет. В тот же момент он почувствовал на груди прикосновение ее пальцев, которые затем мягко скользнули ниже. Однако она явно выбрала неподходящий момент, ведь Филиппа очень сильно задели ее слова. Возможно, она хотела загладить свою вину перед ним, но он мягко отстранил ее руку и повернулся к ней спиной.

– Ты не в настроении? – спросила она вкрадчиво в темноте, Филипп же лишь про себя поразился, насколько она лишена чуткости. Как Аманда могла подумать, что он сейчас захочет заниматься с ней сексом? Ведь она, по существу, сама заявила, что он не мужик!

– Не сегодня, – ответил он ледяным тоном, и она изящно отодвинулась от него, раскинувшись на своей половине кровати. Никто из них больше не произнес ни слова.

Глава 7

Когда утром они проснулись, яхта стояла у Эльбы – маленького сонного острова, известного тем, что когда-то на него был сослан Наполеон. Взрослые встали рано, поскольку рано легли. Молодежь допоздна смотрела кино и пока не проявляла активности.

Филипп с Джоном плотно позавтракали и отправились на катере на рыбалку. Джон на всякий случай прихватил блокнот для набросков. Оливия ожидала обнаружить у Филиппа признаки гнева на нее, но он, похоже, был в хорошем настроении и чмокнул ее в темя перед отплытием. Оливия вздохнула с облегчением. Аманда говорила очень мало и сразу после завтрака ушла к себе в каюту. Она пожаловалась на головную боль, а Оливия заметила, что супруги не разговаривают друг с другом, – впрочем, для них это не было чем-то необычным. Иногда они часами не разговаривали или даже весь день не обращали друг на друга внимания.

После завтрака Сара нашла подходящий момент, чтобы побеседовать с Лиз. Аманда ушла в свою каюту, Оливия читала сообщения и факсы из офиса, братья отправились на рыбалку, а внуки еще спали. Было самое подходящее время, чтобы сообщить золовке плохие новости. Обе расположились в шезлонгах на палубе, и Сара с серьезным видом обратилась к Лиз:

– Я прочитала твою рукопись, – сказала она и на мгновение замолчала. Лиз в этой паузе слышалась барабанная дробь. Она со страхом ждала продолжения.

– И? Что ты думаешь?

– Честно? – Сара на долю секунды заколебалась. – Мне очень жаль, но я не поняла. Это детская книга в жанре фэнтези. Но дети подобные книги не читают. В ней нет ни реализма, ни аллегорий. Мне не кажется, что это будет кому-то интересно.

Сара говорила это извиняющимся тоном, но совершенно однозначно.

Лиз кивнула, стараясь сдержать слезы. Она не хотела, чтобы Сара видела, как ей больно.

– Это шло от души. Я надеялась, что хорошо справилась. Я пошла в новом для себя направлении и, видимо, не сумела выразить всего, что хотела.

Теперь она знала. Она опять потерпела неудачу.

– Тебе надо вернуться к тому, что делала раньше, – сказала Сара безапелляционно преподавательским тоном. Эта манера временами буквально уничтожала ее студентов. Фразы были словно высечены в камне. – Некоторые твои рассказы действительно хороши. Но эта рукопись – нет. Я бы хотела похвалить ее, но не могу. Ты опозоришься, если попытаешься ее продать. Твой агент запустит ею в тебя. Идея интересная, но сюжет не годится. Это слабое подобие «Алисы в Стране Чудес», и читателю непонятно, то ли ты прикинулась дурочкой, то ли свихнулась.

– Наверное, свихнулась, – безнадежно произнесла Лиз, забирая рукопись у Сары.

В это мгновение Оливия подняла глаза от компьютера, увидела лицо дочери и поняла, что случилось. Она не могла слышать слов Сары, но Лиз выглядела совершенно подавленной, пока запихивала рукопись в сумку, будто в мусорную корзину. У Оливии заныло сердце при виде Лиз. Ей захотелось крепко обнять и хорошенько расспросить дочь. Однако Оливия сдержалась, разобралась с почтой и подождала, пока Лиз направилась мимо нее в каюту. Она собиралась спрятать рукопись в шкафу и уничтожить по возвращении домой. Оливия остановила дочь и указала на кресло рядом с собой.

– Можешь поговорить со мной минутку? – мягко спросила она, и Лиз улыбнулась, но только губами. Глаза говорили, что она удручена, хотя пытается ради матери выглядеть веселой. Она не хотела показывать, насколько расстроена. Но Оливия хорошо знала свою дочь, это был ее ребенок, в конце концов, хоть она и была вечно отсутствующей матерью. Оливия не была слепой, она видела, каковы ее дети и что для них имеет значение.

– Конечно, мама. О чем? Что-нибудь случилось? С бабулей всё в порядке?

– Всё хорошо. Я с ней разговаривала вчера вечером. В соседнюю с ней комнату заселился девяностолетний мужчина, она находит его симпатичным. Чем черт не шутит?

Обе рассмеялись. Но ведь Мэрибел в свои девяносто пять действительно была красива и жизнелюбива.

– Точно не знаю, что тебе сказала Сара, но могу догадаться. Я только что видела, как она возвращала тебе рукопись, и хочу напомнить, что Сара до мозга костей пропитана интеллектуальным снобизмом. Она с головой погрузилась в университетскую среду, и то, что она опубликовала, разошлось самое большее в шести копиях среди ее друзей. Она не имеет никакого понятия о том, что может быть коммерчески успешным. Пожалуйста, не принимай близко к сердцу то, что она наговорила. Покажи роман кому-нибудь другому, например, своему агенту.

– Она сказала, что не стоит ему это показывать и что я опозорюсь, если так сделаю. Это просто еще один из моих бесконечных провалов. Не расстраивайся, мама.

– Я не могу не расстраиваться. Дело касается тебя, а я тебя люблю, и что-то мне подсказывает, что она ошибается. Я обожаю мебель эпохи Людовика XV, и никто так не любит антиквариат, как я. Но продаю я серийный, дешевый товар, который расходится как горячие пирожки уже на протяжении пятидесяти лет. Я не говорю, что то, что ты написала, – это Людовик XV, но Сара разбирается только в этом. Возможно, ты написала замечательную коммерческую вещь, которая станет бестселлером. Сара этого не разглядит, даже если будет очень стараться. Тебе надо посоветоваться со специалистом по коммерческой беллетристике. Она к таким не относится.

– Она прямо сказала, что это хлам!

Губы у Лиз дрожали. Оливия взяла ее ладонь, поднесла к губам и поцеловала.

– Это значит, что ты была бы двоечницей на ее курсе в Принстоне. Но на Принстоне свет клином не сошелся.

Она крепко сжимала руку Лиз.

– Посмотри на эту яхту. За ее аренду мы заплатили кучу денег, и можем себе это позволить. Мы бы могли ее даже купить, если бы захотели, и всё это благодаря добротным серийным вещам, а не изысканному антиквариату. То, что я продаю, выглядит великолепно, людям нравится, и они приходят в наши магазины по всему миру за покупками. Коммерческая литература – это то, что продается, Лиз, а не то, что советует тебе писать Сара. Дашь мне почитать? Обещаю, что буду с тобой откровенна. У меня предчувствие, что книга может оказаться хорошей. Ты умная девочка, отлично пишешь. Еще я доверяю твоему чутью и заметила твой энтузиазм.

– Он у меня был, – сказала Лиз мрачно, и слезы скатились по ее щекам. – А что, если ты, как и Сара, скажешь, что рукопись ужасна?

– Тогда ты напишешь что-нибудь другое. Жизнь ведь на этом не кончается. Послушай, некоторые серии мебели, которые я разработала, оказались неудачными. Мы пробуем, ошибаемся, и надо иметь смелость пробовать снова.

– Вот смелости-то у меня и нет, – честно призналась Лиз. – Всякий раз, когда терплю неудачу, я боюсь пробовать снова.

– А ты постарайся не бояться. Ты гораздо талантливее, чем думаешь.

Оливия протянула руку за рукописью, но Лиз все еще колебалась.

– Пожалуйста, дай ее мне. Если эта литературная зазнайка смогла ее прочесть, значит, и мне можно. К тому же я считаю непозволительным то, что она тебе сказала. Может быть, она завидует, потому что не обладает такой фантазией, как ты.

– Поверь мне, мама, она не завидует. Просто считает, что это дрянь.

– Держу пари, что она ошибается, – решительно произнесла Оливия, но Лиз всё равно не давала ей рукопись. – Знаешь, я ведь могущественная женщина. Люди во всем мире меня боятся. А ты? Почему ты меня не слушаешься?

Лиз рассмеялась:

– Потому что ты моя мама, и я тебя люблю, и знаю, что ты не страшная. Просто притворяешься.

Оливия тоже рассмеялась:

– Только не рассказывай об этом моим конкурентам. Говорят, они до смерти меня боятся. Ну, давай сюда книгу.

Лиз наконец вытащила рукопись из сумки и со страдальческим выражением лица отдала матери.

– Если она вызовет у тебя отвращение, не говори мне, какое – легкое или сильное. Мы ее вместе выбросим за борт или устроим ритуальное сожжение, или что-нибудь в этом роде.

– Посмотрим. Я постараюсь быть откровенной, но тактичной. Думаю, в издательском мире едва ли считается хорошим тоном называть книгу нечитабельной. Может, скажем при ней, что думаем о ее гардеробе? Она носит вещи вроде тех, что раздают бедным.

Лиз опять рассмеялась.

– И, судя по всему, не бреет ноги. Ей повезло, что твой брат безумно ее любит. Многие мужчины не сочли бы волосатые ноги, пластиковые сандалии и походные шорты уж очень привлекательными. Может, Джону стоит проверить зрение? Надо ему об этом напомнить… – задумчиво сказала Оливия и поднялась, держа в руках книгу Лиз.

– Спасибо, мама. Ничего, если она тебе не понравится. Теперь я к этому готова и не буду шокирована. Я действительно была полна энтузиазма, пока не показала ее Саре. Я думала, что создала что-то особенное и уникальное, но теперь вижу, что ошибалась.

– Не спеши признавать поражение, – остановила дочь Оливия. – Если ты веришь в эту книгу, не сдавайся, борись за нее.

– Я не смогу за нее бороться, если она плохая.

– Сколько было плохих отзывов на творчество Шекспира? Или Диккенса? Или Виктора Гюго, Бодлера, Пикассо? Всех великих ругали. Давай не будем спешить сдаваться. И независимо от моего мнения, ты всё равно должна позвонить агенту, когда вернешься. Он лучше других знает, что продается.

– Я года три с ним не говорила. Он, наверное, забыл, кто я такая.

– Не думаю, у тебя ведь были отличные рассказы. Ты талантлива, Лиз. Тебе просто надо быть понастойчивее и не сдаваться.

И заговорщически понизив голос, Оливия добавила:

– А Сару мы заставим извиниться за свои слова.

Потом она поцеловала Лиз в щеку, отнесла рукопись к себе в каюту и положила в шкаф. Мать не хотела, чтобы Лиз забрала рукопись прежде, чем она ее прочитает. Оливия была рада, что дочь в конце концов согласилась, и собиралась вечером сесть за чтение. У нее болело сердце за Лиз. Сара поступила жестоко. Оливия задавалась вопросом, завидует Сара Лиз или действительно признает только высокую литературу, а популярную беллетристику презирает. В любом случае Оливия хотела сама взглянуть на рукопись: у нее было предчувствие, что книга получилась.

Когда Оливия вернулась на палубу, там уже завтракала молодежь. Девушки собирались поплавать, а Алекс погонять в новом месте на аквабайке. Как только он об этом сообщил, бабушка с серьезным видом похлопала его по плечу:

– Ты не забыл, что задолжал мне одну поездку?

– Конечно, нет, бабушка, поедем, как только позавтракаю.

Оливия подсела к внукам, и те рассказали про фильмы, которые смотрели накануне вечером. Она не слышала ни про один и заявила, что начнет смотреть кино с ними, чтобы быть в курсе. Идея детям очень понравилась.

Сара читала литературный журнал, а Лиз улыбалась поверх голов молодежи. Она была благодарна матери за ее добрые слова. Лиз не сомневалась в правоте Сары и ожидала, что мать поддержит ее мнение. Она уже не верила, что написанная ею история может оказаться увлекательной. Она, как обычно, погрузилась в свои фантазии и потерпела фиаско. Ей это было знакомо. Удача в любом деле воспринималась ею как сюрприз, а не как закономерность.

Алекс, позавтракав, повез Оливию кататься на аквабайке, и она опять получила от этого огромное удовольствие. Девушки и Лиз совершили заплыв до ближайшего пляжа. Обедали поздно, когда Филипп и Джон вернулись с рыбалки. На этот раз они поймали несколько очень приличных рыбин и были весьма довольны. Повар приготовил часть улова на обед, все попробовали и хвалили.

Оливия предложила после обеда сойти на берег и обследовать Эльбу, но никто не проявил интереса. Молодежь загорала и купалась. Сара и Джон по своему обыкновению пошли вздремнуть, Аманда же уткнулась в книгу и ни с кем не общалась. Филипп отправился на рыбалку с одним из членов команды. Когда девушки и Алекс наплавались, Оливия опять с удовольствием уселась играть с ними в балду. Пока они играли, на палубу вышел Джон и стал делать наброски окружающего пейзажа. Его рисунки были очень хороши, работал он самозабвенно.

В тот вечер поужинали рано, так что можно было снова отправляться в путь. Предстоял ночной переход до Сардинии, куда планировалось прибыть к утру. На этот раз все женщины собирались пройтись по магазинам.

Ни с того ни с сего Филипп и Джон за ужином стали рассказывать истории из своего детства, и Лиз к ним присоединилась. Они вспомнили поездку в Диснейленд, которая состоялась в отсутствие Оливии, арендованный дом в Аспене, где жили во время весенних каникул, собаку, которую они нашли, но потом вернули хозяевам, подшучивания над соседом и неизбежно следовавшие за этим извинения. Истории были забавные, одна перетекала в другую, но Оливию огорчило, что ее не было ни в одном рассказе, в отличие от Джо и Мэрибел. Она отдавала себе отчет в том, как мало внимания уделяла семье и сколько упустила. К концу ужина она выглядела по-настоящему опечаленной. Это был самый действенный способ показать, насколько она не оправдала их ожиданий и сколь мало проводила времени с детьми. Теперь ей было очень горько это слушать. Алекс заметил выражение ее лица и после ужина, понизив голос, обратился к ней:

– Бабушка, ты себя хорошо чувствуешь?

Он был обеспокоен. Это был чуткий юноша, и он очень любил свою бабушку.

– Прекрасно!

Оливия не хотела говорить, что ее так огорчило. Алекс обнял ее. На палубе включили музыку, и все немного потанцевали. Потом яхта опять тронулась в путь. Девушки принесли новую игру, которую Оливия раньше никогда не видела, и рассказали правила. Тем временем Филипп с Джоном играли в кости на деньги, и к ним присоединились Сара и Лиз. Филипп победил, выиграв целых двадцать долларов, а за Оливией остался один раунд новой игры. Аманда опять ушла в каюту читать. Джон спросил брата, как она себя чувствует. Тот ответил, что прекрасно, и Джон не стал развивать эту тему.

Это был еще один замечательный вечер. Взрослые разошлись по каютам раньше. Молодежь задержалась, а с ней и Оливия – за компанию и присмотреть за детьми. Она опасалась, что кто-то упадет за борт. В конце концов Софи и Кэрол отправились смотреть «женское кино» про любовь, а Алекс остался поболтать с бабушкой.

– Бабушка, ты себя хорошо чувствуешь? – спросил он снова. С внуком ее связывали даже более нежные отношения, чем с внучками.

– Прекрасно.

И тут она решила говорить с ним откровенно. Он был достаточно взрослым, чтобы понять.

– Я очень многое упустила, когда мои дети были маленькими, потому что всё время работала, и теперь мне от этого грустно. Но историю не повернуть вспять и ошибки не исправить. Надо об этом помнить. Лучше сразу всё делать как надо, потому что шанс дается только один.

– Я думаю, ты поступала правильно. Ведь все довольны.

– Надеюсь. Но им не хватало общения с матерью. И я тоже лишила себя многого. Твои дедушка и прабабушка проводили с ними больше времени, чем я.

– Но если бы ты столько не работала, у нас не было бы всего этого, – сказал он, с улыбкой обведя рукой вокруг.

Оливия рассмеялась:

– Это правда. Но это не самое важное, – заметила она.

– Ну да, – согласился он. – Но всё равно яхта классная. Мне она очень нравится. Спасибо, что ты нас сюда пригласила.

– Мне здесь тоже хорошо, – сказала она, радуясь, что внук доволен. Они все отлично проводили время, а Аманда просто была собой и наслаждалась поездкой ровно настолько, насколько вообще была способна наслаждаться чем-то. Она не была командным игроком, в отличие от остальных, сплоченных Грейсонов.

– А что ты? В жизни всё получается так, как тебе бы хотелось?

Ей нравилось общаться с внуком, быть в курсе его дел и интересов. С Софи у нее тоже часто бывали хорошие беседы. Она не столь сблизилась с Кэрол, которая была более взбалмошной, а порой растерянной, как Лиз, но с Софи у нее было много общего.

– У меня всё нормально… – проговорил Алекс, и это прозвучало как-то вяло.

– Но?… – решила поддержать разговор Оливия. Она обожала своего внука.

– Не знаю. Ты сказала, что часто отсутствовала, когда мой папа, Филипп и Лиз были детьми. Мои родители всё время дома. Они никогда никуда не ходят без меня. Но, понимаешь, хотя они дома, их вроде как и нет. Некоторые из моих друзей говорят, что их родители ненавидят друг друга. А я думаю, что мои слишком сильно любят друг друга. Они всегда сидят в уголке и шепчутся, или целуются, или ходят «вздремнуть» в свою спальню. Я знаю, они меня любят, но иногда кажется, что в их жизни для меня нет места. Им никто больше не нужен. Иногда я сижу дома, и мне не с кем поговорить. У твоих детей были братья и сестры, а я один.

Это была проблема единственного ребенка, но не только. Оливия понимала, что Алекс имеет в виду. Бесконечный роман Сары и Джона оставил всех остальных, даже сына, вне их мира. Оливия сочувствовала внуку.

– Это сложный случай. Тебе повезло, что родители так любят друг друга. Но, как вижу, ты из-за этого чувствуешь себя одиноким.

Даже на яхте они постоянно исчезали в своей каюте, и несложно было догадаться, чем там занимались. Жизнь с ними в одном доме могла вызвать у Алекса чувство одиночества, и, похоже, так и случилось.

– А ты никогда не говорил с ними об этом?

– Это бесполезно. Они всегда были такие, а я и так скоро уеду в колледж. Я уеду, а они пусть делают, что пожелают. Мама предлагает остаться в Принстоне, но я хочу свалить. Только она сильно расстроится, если узнает причину.

Оливия подозревала, что именно так и будет.

– В общем… Не знаю… Я просто готов уехать и жить дальше без них.

Оливия чувствовала, что внук собирается сказать еще что-то, но он передумал и промолчал.

– Ты хочешь мне еще что-то сказать?

– Нет, это всё. И пожалуйста, не говори родителям того, что я тебе доверил.

– Не буду. Возможно, тебе самому надо им когда-нибудь это высказать, чтобы они поняли твои чувства.

– Им есть дело только до себя, – грустно проговорил Алекс. – Я бы хотел иметь брата или сестру.

Оливию в этот момент поразило, насколько парадоксальна жизнь. Она мало времени уделяла родительским обязанностям, поэтому Джон решил всё время проводить дома с сыном. Но он был настолько без ума от жены, и они были так увлечены друг другом, что отгородились от сына, и тому было так же одиноко, как если бы родители отсутствовали. Она осознала, что люди не видят собственных ошибок, хотя они бросаются в глаза другим и могут причинить им боль. В конечном итоге детство Алекса было даже более одиноким, чем у его отца, – по крайней мере ее детей окружали вниманием отец и бабушка. У Алекса же не было абсолютно никого, кроме родителей, помешанных друг на друге.

В ту ночь Алекс с бабушкой долго беседовали, пока яхта в свете луны мчалась к берегам Сардинии. Ночное плавание казалось Оливии чем-то очень спокойным и прекрасным. Когда внук отправился спать, она ушла в свою каюту, легла в кровать и взяла рукопись Лиз. Ей не терпелось ее почитать.

Глава 8

На следующее утро, вскоре после рассвета, они достигли пролива Бонифачо, отделяющего Корсику от Сардинии. Капитан предупредил Оливию, что может начаться качка, но ненадолго, потом море опять успокоится. Когда они проходили это место и корпус яхты стал вздрагивать на больших волнах, Оливия проснулась. Она не чувствовала тошноты, только беспокойство. Какое-то время полежала в кровати с этим ощущением, а потом решила выйти на палубу и осмотреться. Спать она всё равно не могла, а лежать и чувствовать, как с каждой волной яхта проваливается вниз, было только хуже. «Интересно, другие от качки тоже проснулись?» – подумала она.

Когда Оливия в банном халате поверх ночной рубашки вышла на воздух, то увидела Лиз, съежившуюся в углу палубы и очень бледную. У нее пока не было морской болезни, но пролив Бонифачо доставлял ей неприятности уже на протяжении часа или двух.

– Тебя тошнит? – озабоченно спросила Оливия у дочери.

На запястьях у Лиз были надеты браслеты, которыми снабдили ее в первый же день. Оливия не знала, оказывают ли они психологическое или реальное действие, но раз Лиз считала, что они помогают, переубеждать ее не стоило.

– Немного, – признала Лиз со слабой улыбкой. – Вдруг трясти стало…

– Скоро это кончится. Между Корсикой и Сардинией всегда большие волны. Капитан сказал, что дольше часа это не продлится.

К тому же у яхты, к счастью, были стабилизаторы, стальной корпус и большой вес, что уменьшало колебания.

Надеясь отвлечь дочь от качки, Оливия поделилась хорошими новостями:

– Сегодня ночью я прочла твою книгу. Дважды, потому что хотела увериться в своей реакции. Выходит, ты полночи не давала мне спать! – сказала она с улыбкой и продолжила: – Она мне очень нравится, Лиз. Роман просто замечательный. Не сомневаюсь, что найдутся желающие его издать. Думаю, эта история будет отлично продаваться и станет одной из тех культовых книг, в которые влюбляется каждый.

– Ты это говоришь, чтобы сказать хоть что-то, – печально вздохнула Лиз. – Можешь мне не врать.

– Я тебе никогда не лгу, – серьезно сказала Оливия, прикрывая кашемировой шалью плечи дочери: Лиз дрожала на утреннем бризе. – Сара не имела понятия, что держит в руках. И если ты не позвонишь своему агенту, когда вернешься, то это сделаю я.

Она смотрела дочери прямо в глаза, и та улыбнулась.

– Ты действительно думаешь, что это неплохо? – спросила Лиз с робким, детским выражением лица.

– Я уверена. Это именно то, о чем я говорила вчера. Это не Людовик XV или Шекспир, но именно то, что все хотят читать. Думаю, ты с этой книгой добьешься такого же успеха, как я с моей «Фабрикой». Кстати, надо придумать ей название, – напомнила она.

– Я думала назвать ее «Барахло», – проговорила Лиз, и обе засмеялись.

– Да, запоминающееся, – согласилась Оливия и вновь хохотнула.

Она обняла дочь за плечи и, глядя ей в глаза, произнесла:

– Я очень-очень тобой горжусь. Твоя книга замечательная. У меня было предчувствие этого. Спасибо, что ты набралась храбрости и дала мне ее почитать. Ты просто молодец!

– И что мне теперь делать? – растерянно спросила Лиз. Она была уверена, что и матери ее книга не понравится.

– Позвони агенту. Он посоветует, какому издателю ее предложить.