Лунная опера (сборник) Фэйюй Би

Она не сказала «иди спать», хотя, по сути, «ложись в постель» означало практически то же самое. Произнося эту фразу, Сяо Яньцю мельком взглянула на Мяньгуа, он, похоже, воодушевился и от предвкушения стал потирать руки. А у Сяо Яньцю вдруг ни с того ни сего засосало под ложечкой.

Готовясь принять душ, Сяо Яньцю настроила кран практически на кипяток, который с трудом можно было вытерпеть. Она хотела, чтобы ей было больно. Боль имела конкретную природу, ее можно было ощутить, она даже приносила какое-то удовлетворение, от которого веяло садомазохизмом. Сяо Яньцю то и дело обливала себя кипятком и терла что было мочи. Она вонзала свои пальцы прямо в плоть, словно силясь оттуда что-то выковырнуть или вытащить. Помывшись, Сяо Яньцю уселась на диван в гостиной. Кожа ее раскраснелась и, казалось, просто горела от жара. Было уже где-то одиннадцать часов, когда обернутый в полотенце к ней вышел Мяньгуа. Он еще явно не спал, на лице его играла вожделенная улыбка.

– Ты так странно себя ведешь, словно нашла кошелек с деньгами.

Сяо Яньцю на его замечание не откликнулась. Тогда Мяньгуа как-то некстати воскликнул:

– Сегодня же конец недели!

Сяо Яньцю похолодела, она вся напряглась и сидела не шелохнувшись. Мяньгуа присел к ней вплотную, так что его губы оказались прямо у ее правого уха. Воспользовавшись удобным положением, он начал посасывать ее мочку, в то время как его руки устремились уже в известном направлении. Сяо Яньцю и сама не ожидала, что так отреагирует на его действия. Она резко оттолкнула Мяньгуа, да с такой силой, что тот свалился с дивана. При этом она пронзительно закричала:

– Не трогай меня!

Этот прорезавший ночную тишину вопль прозвучал совершенно неожиданно и исступленно. Мяньгуа испуганно застыл на полу, в первую секунду он растерялся, однако теперь в нем вдруг взыграл гнев. Но поскольку стояла уже глухая ночь, он не решался взорваться. Сяо Яньцю, подобно раздутому парусу, выпятила грудь вперед. Она подняла голову, из глаз ее выкатились две слезинки:

– Мяньгуа, – произнесла она, глядя на мужа.

Этой ночью Сяо Яньцю не спалось. В кромешной тьме она лежала с широко открытыми глазами, единственное, что она могла разглядеть в этой ночи, была ее собственная жизнь. Один ее глаз разглядывал прошлое, а другой – будущее. Но в обоих глазах было одинаково темно. Несколько раз у Сяо Яньцю появлялась мысль протянуть руку к Мяньгуа, чтобы погладить его по спине, но все-таки она предпочла сдержаться. Она ждала, когда рассветет. Наконец рассвело, вчерашний день прошел.

За исключением репетиций, все остальное время Чуньлай пребывала в молчании и вела себя так же тихо, как вода в стакане. Когда выпадало свободное время, она привычно сидела в стороне одна. Длинные изогнутые брови приподняты, большие блестящие глаза внимательно следят за происходящим вокруг, в общем, вид у Чуньлай был кокетливый и самодовольный. Ее облик отличался спокойной, безмятежной красотой, в каждом движении отражалась податливость ивы, гнущейся на ветру. Однако если уж эта девочка начинала гнуть свою линию, то мало не казалось. Она могла сотворить бурю в стакане. Она преподнесла новость, которая стала настоящим ударом для Сяо Яньцю.

В тот день, когда подошло время для репетиции с оркестром, Сяо Яньцю неожиданно вызвал к себе Бинчжан. Лицо его не предвещало ничего хорошего, полный безысходности, он без всяких слов повел Сяо Яньцю к себе. Чуньлай сидела у него в кабинете и преспокойно листала свежий выпуск вечерней газеты. Увидев ее, Сяо Яньцю сразу заподозрила что-то неладное.

– Она решила уйти, – с лету объявил Бинчжан, входя в кабинет.

– Кто решил уйти? – обескураженно спросила Сяо Яньцю и, взглянув на Чуньлай, не понимая, что происходит, решила уточнить: – И куда ты собралась?

Чуньлай поднялась со своего места, как и прежде, она старалась не смотреть на свою наставницу. Оказавшись прямо перед Сяо Яньцю, она хранила молчание и только смотрела на носки своих туфель. Это напомнило Сяо Яньцю ее саму много лет назад, когда она точно так же стояла у больничной койки Ли Сюэфэнь. Однако ее личные переживания сейчас явно расходились с тем, что чувствовала Чуньлай. Чуньлай долго тянула с ответом, наконец она заговорила:

– Я собралась уходить. Уйти решила на телевидение.

Сяо Яньцю услышала сказанное, но не поняла. Она не находила логики в этих двух фразах. Она никак не могла уловить истинный смысл сказанного, а потому переспросила:

– Куда ты собралась?

Чуньлай напрямик раскрыла свои карты:

– Я больше не хочу играть в спектакле.

На этот раз Сяо Яньцю все поняла, она четко разобрала каждое ее слово. Сяо Яньцю спокойно приглядывалась к своей подопечной, медленно наклоняя голову. Потом тихо спросила:

– Что тебя не устраивает?

Чуньлай снова замкнулась. На выручку ей подоспел Бинчжан:

– На телевидении понадобилась ведущая. Чуньлай отправила свое резюме, это было еще месяц назад. Она уже прошла собеседование, и ее отобрали.

Сяо Яньцю вспомнила, что в те дни, когда уже шла работа над спектаклем, вечерняя газета действительно давала рекламу одной телестудии. С тех пор прошел месяц, и, как оказалось, эта девица втихомолку уже все решила. Сяо Яньцю, остолбенев, стояла около дивана, вдруг ее словно потянули, она пошатнулась. Сяо Яньцю овладело смятение. Она подалась было вперед к Чуньлай, чтобы положить руки ей на плечи, но, спохватившись, решила воздержаться. Глотнув воздуха, она вдруг закричала:

– Ты понимаешь, что говоришь?

Чуньлай бросила взгляд за окно, не проронив ни слова.

– Даже не думай об этом! – громко продолжала Сяо Яньцю.

– Я понимаю, что в меня зря было вложено столько сил. Но мне тоже было нелегко терпеть вплоть до сегодняшнего дня. Вы не должны чинить мне препятствия.

– Даже не думай!

– Тогда я брошу учебу.

Сяо Яньцю воздела руки, не зная, за что ухватиться. Она посмотрела сначала на Бинчжана, потом снова на Чуньлай и встряхнула руками. Потом она в смятении ухватилась за край одежды Чуньлай и тихо проговорила:

– Ты не можешь, ты вообще знаешь, кто ты?

Чуньлай, опуская веки, ответила:

– Знаю.

– Не знаешь ты ничего! – удрученно сказала Сяо Яньцю. – Ты не представляешь, насколько хорошо тебе подходит роль цинъи. Ты вообще понимаешь, кто ты?

Чуньлай скривила уголки губ, словно неслышно усмехнулась, и сказала:

– Я резервная исполнительница роли Чанъэ.

Сяо Яньцю, не обдумывая, выпалила:

– А если я договорюсь, чтобы ты исполняла основную роль, а я была бы в запасных, тогда ты останешься?

Чуньлай, отвернувшись, проговорила:

– Я не могу отбирать роль у своей наставницы.

Чуньлай вроде как оскорбилась, хотя в ее интонации все-таки появились нотки послабления. Сяо Яньцю схватила ее за руку и затараторила:

– Да нет же, ты ничего у меня не отбираешь! Ты даже не представляешь, насколько ты талантливая, а я это понимаю. Исполнять роль цинъи – задача не из легких, Небеса распорядились так, что тебе следует играть главную роль. Обещай мне, что сделаешь это! – Зажав ее руки в своих ладонях, Сяо Яньцю настоятельно требовала: – Дай мне обещание.

Чуньлай подняла голову и взглянула на свою наставницу. После стольких дней она впервые посмотрела ей прямо в глаза. Сяо Яньцю внимательно изучала взгляд Чуньлай, в котором появилась тень сомнения и некоторой готовности изменить свое решение. Сяо Яньцю сосредоточенно наблюдала за Чуньлай, боясь даже на мгновение отпустить ее взгляд. Бинчжан все это время тоже внимательно наблюдал за Чуньлай. Ему показалось, что в этих слабых уступках со стороны Чуньлай он начал разгадывать ее тайный умысел. По крайней мере, одно абсолютно вытекало из другого. Бинчжан знал наверняка, с чего следовало заводить разговор о Чуньлай. Он сделал Сяо Яньцю знак рукой, давая понять, что сейчас ей лучше уйти. Сяо Яньцю не двигалась. Пребывая в несколько нервозном состоянии, только когда Бинчжан дотронулся до ее плеча, она наконец вышла из ступора и повернулась к нему. Бинчжан тихо сказал:

– Тебе пока лучше выйти, лучше выйти.

Сяо Яньцю вернулась в зал, где проходила репетиция, издалека она стала наблюдать за окном кабинета Бинчжана. От этого окна теперь зависела ее судьба. Репетиция закончилась, все разошлись, и в опустевшем зале остался лишь одинокий силуэт Сяо Яньцю. Она томилась в ожидании результата. Заходящее солнце отбрасывало в пространство последние лучи, в которых виднелись зависшие в воздухе частички пыли, ярко-оранжевый отсвет наполнял зал необъяснимо приятным ощущением душевной теплоты. Листья деревьев словно увеличились в зареве заката, но их очертаний уже было не разглядеть. Сяо Яньцю, скрестив руки, ходила из одного конца зала в другой. Наконец она дождалась сигнала от Бинчжана, который высунул из своего окна голову и руку. Сяо Яньцю не могла разглядеть выражения его лица, но она заметила, что он ей машет. Бинчжан махал изо всех сил, наконец он даже сжал пальцы в кулак. Сяо Яньцю поняла его жест. Придерживаясь за тренажерный станок, она залилась слезами, потом медленно сползла по стенке вниз. Уже оказавшись на полу, Сяо Яньцю разрыдалась. Она целиком отдалась своим чувствам, в которых проявилось чудо спасения от великого бедствия. Сколько счастья было в этих слезах, сколько радости. Сяо Яньцю, опершись о стул, потом о его спинку, наконец уселась. Теперь, уже сидя на стуле, она спокойно плакала и тихо проникалась своим счастьем и радостью. Утирая слезы, она всерьез упрекала себя за то, что, когда возродилась их труппа, она не объяснила Чуньлай, что если та встанет на путь актрисы, то ей уже нельзя будет идти на попятную. А она сама, ей уже столько лет, ну о какой цинъи может идти речь в ее возрасте? И она еще метит на роль основного состава. Все складывается к лучшему! Так или иначе, Чуньлай уже доросла до нужного уровня, к тому же Чуньлай – это та же она, просто в другом обличье. Если только Чуньлай прославится, можно будет считать, что в ней продолжится и ее собственная жизнь. Размышляя в этом направлении, Сяо Яньцю вдруг почувствовала, что ей полегчало, у нее с души словно камень свалился. Она откажется, откажется от всего. Сяо Яньцю глубоко выдохнула и разом взбодрилась.

Снижение веса – это настоящая болезнь: уходит медленно, а приходит быстро. Не прошло и нескольких дней после снятия ею ограничений, как красная стрелка весов тут же очнулась, возвращая вес Сяо Яньцю к прежним параметрам и даже зашкаливая еще на полкилограмма, что было своего рода бонусом. Первое время Сяо Яньцю пребывала в состоянии умиротворения, но, набрав прежний вес, раскаялась. Казалось бы, свое счастье она уже держала в руках, и вот оно ускользнуло, конечно же, ей было отчего сокрушаться. Сяо Яньцю глядела на весы, и ее настроение падало тем ниже, чем выше ползла красная стрелка. Однако Сяо Яньцю не позволяла себе огорчаться, она не то чтобы просто противилась проявлению грусти, она вообще не допускала появления у себя тягостных мыслей, уничтожая их сразу, как только они появлялись. Дав обещание отказаться от основной роли, Сяо Яньцю поначалу предполагала, что сердце ее успокоится. Но не тут то было. Мысли о возвращении на сцену начали бередить ее душу с новой силой. Но ведь она лично в присутствии Бинчжана дала обещание отказаться от роли основного состава. Это обещание напоминало меч, Сяо Яньцю своими глазами наблюдала, как этот меч разрубил ее на две части: одна ее часть осталась на берегу, а другая была погребена под толщей воды. И в момент, когда одна Сяо Яньцю намеревалась вынырнуть на поверхность, другая Сяо Яньцю, нисколько не колеблясь, сталкивала ту ногой в воду. Одна чувствовала, как задыхается другая, а той, другой, оставалось лишь осознать бездушный замысел своего убийства. Глаза обеих переполняла алчность, в перекрещенных взглядах таилась злоба. Сяо Яньцю, в свою очередь, отчаянно боролась и с той и с другой и уже выбилась из сил. Она сделала свой выбор в пользу еды и теперь ела взахлеб, словно утопающий. С соответствующей скоростью увеличивался и ее вес. Возвращающиеся килограммы не только очищали путь для Чуньлай, они были самым надежным средством, останавливающим Сяо Яньцю на пути всякой борьбы. Впервые в жизни Сяо Яньцю обнаружила у себя такой аппетит, она ела прямо-таки за двоих. Коллеги Сяо Яньцю с самого начала наблюдали все те аномальные изменения, которые происходили в ее облике. И вдруг, в тот самый момент, когда ее диета стала приносить явный эффект, эта молчаливая женщина сорвалась. Никто не знал, что именно решила Сяо Яньцю, однако окружающие заметили, что на ее лице снова заиграл румянец, а во время пения у нее восстановилось правильное дыхание, голос укрепился. Кто-то предположил, что последней каплей для Сяо Яньцю стал тот прокол во время репетиции. Иначе бы эта волевая женщина никогда так резко не отступила. Но действительно странным казался не только отказ Сяо Яньцю от диеты. Практически все заметили, что с того момента, как «Побег на Луну» начали репетировать совместно с оркестром, Сяо Яньцю вдруг сама вырвалась из процесса. Вместо нее практически всегда пела Чуньлай, в то время как Сяо Яньцю брала стул и садилась напротив, подсказывая и направляя. Сяо Яньцю всем свои видом излучала радость, это выглядело как некоторый наигрыш, словно в их домашний холодильник поместилось солнце. Ей неизбежно приходилось нарочито приукрашивать свои чувства. Сяо Яньцю вкладывала в Чуньлай все свои силы, со стороны она уже походила не на актрису, а на режиссера, у которого, строго говоря, единственной подопечной была Чуньлай. Никто не понимал до конца, что происходит с Сяо Яньцю, что зреет в голове этой женщины и что из всего этого выйдет.

Когда Сяо Яньцю приходила домой, на нее разом наваливалась усталость. Эту усталость можно было сравнить с едким густым дымом придорожных костров, в которых сжигались влажные осенние листья. Дым, кружась и обволакивая, проникал прямо внутрь Сяо Яньцю. У нее, похоже, уставали даже глаза: взглянув на что-либо, она подолгу могла смотреть в одну точку, ленясь перевести взгляд. Время от времени она распрямлялась и пыталась сделать глубокий вздох, словно желая избавиться от дыма в груди. Однако все ее попытки продышаться не давали результата, так что, попробовав несколько раз, ей приходилось оставлять свои попытки.

Рассеянный вид Сяо Яньцю, разумеется, не ускользнул от Мяньгуа. Ее полумертвое состояние не могло не привлечь его внимания. Она уже два раза подряд отказывала Мяньгуа в постели, один раз проявив полную отрешенность, а второй – нервозность. У нее был такой вид, будто бы Мяньгуа вместо занятий любовью хотел разом перерезать ей глотку. Мяньгуа уже несколько раз делал ей неоднозначные намеки, но она их никак не воспринимала. Похоже, что сердце этой женщины разорвалось и ничто уже не могло привести ее в чувство.

7

Бинчжан застал Сяо Яньцю за ее занятиями с Чуньлай, когда те отрабатывали постановку поз. У Чуньлай вхождение в определенную картинную позу всегда было слабым местом. Ведь позы в китайской драме не только передают психологический портрет героя, но также беззвучно задают настрой всему спектаклю. У каждой позы есть свое логическое обоснование, свои эстетические черты. Самым сложным в постановке позы является соблюдение чувства меры, ведь само искусство – это не что иное, как действие в определенных рамках. Сяо Яньцю раз за разом показывала, как именно следует входить в образ. Обуздывая свои чувства, она довела свой голос чуть ли не до крика. Ей так хотелось продемонстрировать окружающим свою увлеченность процессом, пусть они видят, что все у нее в порядке, что она всем абсолютно довольна, что она ничуть не обижается и настроение у нее такое гладкое, словно по нему прошлись утюгом. Она не только является самой успешной актрисой, она еще и самая счастливая женщина в этом мире, а также самая любимая жена.

В это самое время мимо проходил Бинчжан, в зал он не зашел, а просто поманил Сяо Яньцю рукой из-за окна. На этот раз он вместо своего кабинета предложил пройти в зал заседаний. Именно там состоялась их первая встреча. В тот раз все прошло замечательно, и Бинчжан тешил себя надеждой, что и сейчас все будет хорошо. Для начала он осведомился о некоторых конкретных моментах их занятий, настроен он был доброжелательно, беседу вел неторопливо. Конечно же, обсуждать ему хотелось вовсе не репетицию, но у него уже вошло в привычку начинать разговор с окольных путей. Непонятно отчего, но директор труппы немного побаивался женщины, что находилась перед ним.

Сяо Яньцю села напротив Бинчжана, она вся превратилась в слух. От этой ее безоговорочной самоотдачи веяло некоторой меланхолией, казалось, что она ждет объявления приговора. Бинчжан, взглянув на Сяо Яньцю, заговорил еще более осторожно.

Наконец Бинчжан подвел беседу к Чуньлай, решив выложить все начистоту. Он пояснил, что основной причиной, по которой молодые люди покидают сцену, является их неверие в собственные силы, беспокойство за будущее, на самом же деле они не хотят уходить. Сяо Яньцю внезапно засмеялась и громко сказала:

– Да я ведь не против уступить ей, правда, я совершенно не против.

Бинчжан никак не прореагировал, а продолжал развивать собственный ход мыслей.

– Откровенно говоря, мне надо было сразу с тобою состыковаться. Тут в городе прошло два совещания, а я все откладывал разговор. – Бинчжан оправдывающе улыбнулся. – Ведь ты сама понимаешь, что другого выхода нет.

Сяо Яньцю сглотнула и, опережая Бинчжана, снова повторила:

– Я не против.

Бинчжан осторожно взглянул на Сяо Яньцю:

– Мы старались разрешить этот вопрос как можно более благоразумно, поэтому два раза специально собирались на административное совещание. И сейчас я хочу все еще раз обсудить с тобой, чтобы узнать твое мнение…

Сяо Яньцю неожиданно поднялась со своего места, да так резко, что даже сама испугалась. Она снова засмеялась:

– Я не против.

Бинчжан настороженно встал вслед за ней и недоверчиво осведомился:

– Они с тобой уже все обсудили?

Сяо Яньцю растерянно смотрела на Бинчжана, не понимая, кто и что именно с ней должен был обсуждать. Бинчжан, поджав нижнюю губу, не переставая моргал, будто что-то его сдерживало. В конце концов он набрался храбрости и сбивчиво заговорил:

– Мы специально дважды созывали совещание, мы собирались… было решено, что будет лучше, если с тобой поговорю я. Может так выйти, что весь объем твоих выступлений наполовину урежут. Конечно же, будет вполне логично, если ты окажешься против. Но все-таки как ты смотришь на то, чтобы половину спектаклей сыграла ты, а половину – Чуньлай?

Последующей фразы Сяо Яньцю уже не расслышала, но все сказанное до сих пор она поняла очень четко. Она словно неожиданно очнулась, ведь все это время единственным ее собеседником была она сама, и она уже все решила за других! А из руководства-то с ней еще никто не разговаривал! Как она вообще могла одна решить, сколько сезонов будет идти спектакль, что и кто именно будет в нем играть? Ведь окончательное решение принимает коллектив. Сяо Яньцю слишком много на себя взяла. Итак, каждому достанется по половине всех спектаклей, таково было вынесенное решение. Да и раньше коллектив обычно отдавал каждому исполнителю по пятьдесят процентов выступлений. Для Сяо Яньцю это оказалось более чем приятным сюрпризом, от такой неожиданной радости ее прошиб холодный пот, и она словно в забытьи повторяла:

– Я не против, правда же, я совершенно не против.

Такая радость со стороны Сяо Яньцю оказалась сюрпризом теперь уже для Бинчжана. Он осторожно изучал реакцию Сяо Яньцю, но, похоже, она не притворялась. Бинчжан незаметно выдохнул. Он был несколько потрясен, поэтому сразу не смог подобрать нужных слов одобрения. Уже потом Бинчжан, оставшись один, удивлялся, что за несколько десятков лет не нашлось человека, который бы предложил такой выход. Завершая разговор, он сказал:

– Твоя сознательность действительно повысилась.

Когда Сяо Яньцю возвращалась в зал на репетицию, она не могла сдержать слез радости. Она стала вспоминать тот вечер, когда Чуньлай огорошила ее своим решением уйти, стала вспоминать, что именно она ей сказала, уговаривая остаться. Вдруг Сяо Яньцю остановилась и оглянулась на двери зала заседаний. Ведь ту фразу о готовности отдать Чуньлай основную роль она произнесла в присутствии Бинчжана, однако он никому об этом не сказал. Очевидно, Бинчжан расценил ее слова не иначе как блеф. И сейчас Сяо Яньцю сама себе призналась в его правоте, самое большее, на что она была способна, давая клятвы, так это просто портить воздух. Никто не верил такой женщине, как она, да и сама она себе не верила.

В переходе вихрем кружился зимний ветер, очередной порыв поднял в воздух листок бумаги. Этот одинокий листок принял очертания ветра, передавая содержание его танца. Ничто, кроме ветра, не может объединить в себе форму и содержание. Это подвластно только ему. Зимний ветер хлестнул по глазам, Сяо Яньцю вздрогнула. Бумажный лист, что крутился в вихре, напомнил ей роль цинъи: легкий и неуловимый, он тем не менее стал рабом своего танца и вскоре был отброшен за угол. В ответ на новый порыв листок чуть задрожал, он словно пытался найти убежище и о чем-то умолял. В этом листке осязался каждый вздох ветра.

На улице становилось все холоднее, в то время как день премьеры все приближался. Директор табачной фабрики проявил все свое могущество, он оказался настоящим корифеем в области мобилизации средств массовой информации. Если поначалу в газетах появлялись лишь одиночные анонсы спектакля, то ближе к премьере градус заинтересованности начал расти, и тогда уже все СМИ стали рекламировать спектакль. В оживленных обсуждениях создавалось ощущение, что спектакль «Побег на Луну» уже вошел в повседневную жизнь и стал центром повышенного внимания со стороны всего общества. Журналисты создали своего рода порочный круг, заявляя всем, что «все с нетерпением ожидают». Когда же подошло будоражащее время обратного отсчета, то в соответствующем ключе стали появляться напоминания о стопроцентной готовности спектакля, единственной неясностью оставалась лишь конкретная дата премьеры.

Репетиция с оркестром близилась к концу. За первую половину дня Сяо Яньцю уже пятый раз бегала в туалет. Проснувшись ранним утром, она почувствовала, что с ней что-то не так, ее ужасно тошнило. Но это ее не слишком обеспокоило, прежде, когда она в большом количестве принимала таблетки для похудания, с ней уже случалось нечто подобное. Но когда Сяо Яньцю отправилась в туалет в пятый раз, то в голове у нее стала крутиться одна непонятная навязчивая мысль, что она не может что-то вспомнить, как будто она не сделала что-то важное. У Сяо Яньцю было ощущение, что ее буквально распирает изнутри, ей постоянно хотелось помочиться, но все попытки оказывались безуспешными. Пока Сяо Яньцю в очередной раз пыталась из себя что-нибудь выжать, она снова задумалась, о чем же могла забыть, но вспомнить не получалось.

Пока она мыла руки, снова подступила тошнота, в горле отрыгнулось чем-то кислым. Сяо Яньцю несколько раз отхаркнулась и вдруг замерла. Она вспомнила. Она наконец вспомнила. Теперь она поняла, что же так тревожило ее все эти дни. Ее моментально прошиб пот, стоя перед раковиной, она тщательно производила календарные подсчеты. С той первой встречи с Бинчжаном вплоть до сегодняшнего момента прошло ровно сорок два дня. Все это время она была озабочена исключительно репетициями, совершенно забыв о самых важных ежемесячных женских делах. Даже, сказать по правде, не то чтобы забыла, эти чертовы дни просто не пришли! Сяо Яньцю вспомнилась та сумасшедшая ночь с Мяньгуа сорок два дня назад. Ведь тогда она от радости забыла обо всем на свете и по небрежности поступилась всякими мерами предосторожности. Как так могло произойти, что ее клочок земли вдруг ожил? Как так случилось, что невзначай заброшенное семя он приютил, дыбы принести плод? У такой женщины, как она, и вправду не могло быть все абсолютно гладко. Только у нее вскружилась голова от счастья, как это счастье оказалось буквально на волоске, зато на поверхность позорно вылезло самое неожиданное. Сяо Яньцю подсознательно схватилась за низ живота. Обычная неловкость от ее нового положения вдруг переросла в еле сдерживаемый гнев. Премьера уже на носу, ну неужели она в тот вечер не могла не раздвигать ляжки? Сяо Яньцю уставилась на свое отражение, глядя в небольшое зеркало над раковиной. Точно портовая девка, она покрыла себя отборным матом: «Вот блядь, слабая на передок сучка!»

Проблема с животом превратилась для Сяо Яньцю в дело первостепенной важности. Подсчитывая срок, она чувствовала, как в икры проникает холодок. До премьеры оставались считаные дни, если ей станет плохо во время спектакля и она начнет блевать прямо на сцене, это будет конец. Значит, перво-наперво она должна сделать операцию. В этом случае она точно от всего избавится, и делу конец. С другой стороны, операция есть операция, вмешательство в организм непременно скажется на общем состоянии, потребуется достаточно длительный восстановительный период. Того и гляди, во время пения может случиться какой-нибудь срыв. Однажды, пять лет назад, Сяо Яньцю уже отходила от аборта. После всех манипуляций у нее больше двадцати дней наблюдалась ужасная слабость. Так что на операцию она пойти не могла, оставался прием специальных препаратов.

Благодаря лекарствам у нее без всякой шумихи произойдет выкидыш, она передохнет пару дней, и, скорее всего, все обойдется. Сяо Яньцю все еще стояла в оцепенении перед раковиной, вдруг она вышла из туалета и прямиком направилась к главному выходу. Она намеревалась урвать хоть какое-то время, при этом главным ее соперником была она сама. Если ей удастся выиграть хотя бы один день, то пусть будет так.

Сяо Яньцю сжимала в ладони шесть небольших капсул белого цвета. По рекомендации врача ей нужно было принять их в следующем порядке: сначала по одной утром и вечером, затем через день – сразу две капсулы утром, после чего тут же прийти на прием. Название для лекарства было подобрано поистине проникновенное – «Изъятие спрятанной жемчужины». Словно в животе у Сяо Яньцю завелась блестящая жемчужина, которая спокойно себе росла, и тут Сяо Яньцю вдруг решила изъять ее. Неудивительно, что в настоящее время поубавилось число поэтов и драматургов, видимо, все теперь трудятся над выбором названий для всевозможных пилюль. Глядя на маленькие капсулы на ладони, Сяо Яньцю почувствовала, как ее захлестнула волна страдания. На всем жизненном пути женщину сопровождают лекарства, начало этому было заложено еще Чанъэ, и она, Сяо Яньцю, никуда не могла деться, разве как только идти по ее стопам. Лекарства и вправду странная вещь, они вмешиваются в жизнь подобно удивительному заговору.

Дом Сяо Яньцю находился недалеко от клиники, поэтому она решила возвратиться пешком. Всю дорогу она злилась на саму себя, а еще больше – на Мяньгуа. К моменту возвращения домой ее чувства к Мяньгуа переросли в настоящую ненависть. Переступив порог, она даже не взглянула в его сторону. Сяо Яньцю не стала ни есть, ни мыться, а вместо этого, понурив голову, сразу отправилась спать.

Сяо Яньцю не стала брать отпуск, ведь, по правде говоря, выкидыш – это дело не для всех ушей, хорошо, если бы никто про такое и не узнал. Вот только она плохо переносила выписанное лекарство. Ее ужасно тошнило, все тело обмякло, словно она только что вернулась с полета на Луну. Она держалась из последних сил, но, так или иначе, репетицию на следующий день она все же выдержала. Однако в ней все больше зрела ненависть. На этот раз она, можно сказать, до мозга костей ненавидела Мяньгуа. Вечер следующего дня стал повторением предыдущего, разве что атмосфера накалилась сильнее. Сяо Яньцю пришла домой еще более суровая, с лицом темнее тучи, она снова не стала ни есть, ни пить, ни мыться, ни разговаривать, а просто молчком отправилась в постель. С их семьей происходило что-то странное. Зимняя стужа подступила к самому порогу, рьяно прорываясь сквозь щели дверного проема. Мяньгуа спокойно прислушался, он пребывал в полном недоумении и растерянности. Между тем Сяо Яньцю вовсе не спала. В ночной тиши Мяньгуа слышал ее тяжелые вздохи. Она набирала воздух полной грудью, а на выдохе пыталась сдержать свое дыхание, не издавая ни единого звука, словно стараясь, чтобы ее никто не услышал. Но кого ей было стыдиться? Мяньгуа тоже осторожно вздохнул. У них появились проблемы, причем самые что ни на есть настоящие. Мяньгуа увидел, как на его жизненном пути замаячила финишная черта.

Мяньгуа начал с любовью вспоминать былые дни. А когда человек познает сладость таких мечтаний, это означает приближение чего-либо к концу. Мяньгуа задумал обустроить свое семейное гнездо, когда Сяо Яньцю переживала самый ужасный период в своей жизни, оба они изначально не подходили друг другу. Теперь у супруги снова появилась возможность играть в спектаклях, она снова могла стать звездой. Воплощаясь в Чанъэ, Сяо Яньцю могла грезить только о полете на Небеса. И рано или поздно она там окажется. День ее бегства из низкого мира был не за горами. Мяньгуа припоминал всякие странности со стороны Сяо Яньцю в последние дни. Глядя в темноту ночи, он холодно усмехался.

Рано утром Сяо Яньцю приняла последние две капсулы и осталась дома спокойно ждать результата. В девять часов она, захватив с собой прокладки, отправилась в больницу. Врач особого внимания ей не уделил, но заставил выпить лекарство. На этот раз это были три белые таблетки шестиугольной формы. Сяо Яньцю разом их проглотила и, немного походив, присела на стул ждать дальше. Спустя некоторое время она понемногу стала ощущать в животе приступы боли, они учащались. Скрючившись на стуле, Сяо Яньцю тихо переводила дух. Тут мимо нее прошел врач и строго сказал:

– Что толку здесь сидеть? Результат будет часа через четыре. Нужно выйти побегать, попрыгать, что толку сидеть?

Сяо Яньцю направилась вниз, между тем у нее начались просто нестерпимые боли. Не в силах вытерпеть, она тешила себя лишь одной мыслью – найти какое-нибудь место, чтобы приткнуться и полежать. Но вернуться наверх к врачу она не решилась, торчать у самого входа ей тоже не хотелось, ведь здесь, того и гляди, можно было напороться на кого-нибудь из знакомых и опозориться на всю оставшуюся жизнь. Сяо Яньцю было уже совсем невмоготу, и, рассердившись, она направилась домой. Дома никого не оказалось, все соседи тоже куда-то ушли. Сяо Яньцю встала посреди гостиной и вдруг, вспомнив совет врача, решила, пока в доме пусто, попрыгать. Она сбросила обувь и, ухая, стала как можно выше подпрыгивать. Бухающие звуки от голых пяток напугали Сяо Яньцю. Казалось, такой грохот привлечет кого угодно. Прислушавшись на секунду к тишине, она продолжила свои прыжки, буханье возобновилось. Исходящий от пола гул оказывал на Сяо Яньцю бодрящее действие, ее боль усиливалась с каждым новым прыжком, и чем сильнее проявлялась боль, тем усерднее она прыгала. Прыжки и боль срослись воедино. Сяо Яньцю с каждым разом старалась прыгнуть еще выше, вдохновляясь все сильнее. Совершенно неожиданно Сяо Яньцю начала ощущать, что ее переполняют небывалое удовольствие и легкость. Такой неожиданный результат оказался для нее настоящим сюрпризом. Сяо Яньцю освободилась от пальто, сбросив его на пол, и стала отрываться по полной, прыгая прямо на нем. Ее волосы растрепались и теперь, словно десять тысяч рук, рассекали в танце пространство вокруг. Сяо Яньцю так хотелось кричать. Хотя она могла обойтись и без криков: ей вполне хватало того, что она вытворяла. Она уже совершенно забыла, для чего прыгает, сейчас ее интересовал только сам процесс, она прыгала уже просто на автомате, чтобы не прекратились эти гулкие звуки и сотрясение пола. Сяо Яньцю преисполнилась всеобщего удовлетворения, душа ее взмыла вверх и парила над землей. Она исчерпала все свои силы до самой последней капли и растянулась на полу, из глаз ее выступили слезы счастья.

Одна женщина, что работала в киоске на первом этаже дома, услышала странные звуки и, вытянув шею, пробормотала:

– Что это там такое происходит?

Ее муж, который как раз пересчитывал деньги, не поднимая головы, вздохнул и отреагировал:

– Да просто ремонт.

В полдень «жемчужина», что находилась внутри Сяо Яньцю, выкатилась. Началось кровотечение, но боли прекратились. Никаких болезненных ощущений и легкость во всем теле, до чего же пьянящими казались эти минуты долгожданного освобождения! Сяо Яньцю измоталась на нет. И теперь, лежа на кровати, она смаковала это смешанное чувство опьянения, легкости и утомления. Это был особый мир удовольствия, легкость оказывалась прозрением, утомление – красотой.

Сяо Яньцю уснула.

Она не знала, как долго длился ее сон; чего ей только не наснилось за это время, какие-то обрывки, зыбкие и подвижные, словно блики луны на воде, они никак не восстанавливались в памяти. Сяо Яньцю понимала, что все это сон, но никак не могла проснуться.

Громко хлопнула дверь, с работы вернулся Мяньгуа. Сегодня вечером он вел себя как-то странно, все валилось у него из рук, словно что-то ему мешало. Мяньгуа швырял и бросал все, что ни попадя, в разных местах то и дело раздавался грохот. Сяо Яньцю хотела было подняться и сказать ему что-нибудь, но из-за слабости решила оставить свои попытки. Повернувшись на другой бок, она продолжила спать.

Сяо Яньцю осознала всю серьезность положения дел в их семье. По правде говоря, в моменты, когда приходит такое осознание, дела зачастую уже заходят слишком далеко. Первой завела разговор дочь. В тот день вечером она специально выждала момент и, зайдя в санузел, спросила Сяо Яньцю, что в последнее время происходит с папой. На ее лице было написано полное непонимание, между тем, когда ребенок делает такой вид, это зачастую свидетельствует совершенно об обратном. Этот ее вопрос отрезвил Сяо Яньцю, во взгляде дочери она прочитала собственную растерянность, а также скрытую опасность для семьи. На следующий день сразу после репетиции она собралась с силами и поплелась на рынок, где купила большую курицу, а также нарезанный пластиками американский женьшень. На улице сейчас такой холод, а Мяньгуа с утра до вечера стоит на ветру, надо бы подпитать его. Да и ей самой подпитка не помешала бы. А уже после такой трапезы Сяо Яньцю обязательно с ним обо всем хорошо поговорит.

Когда Мяньгуа вернулся домой, лицо его было практически фиолетовым от холода, это все зимний ветер. Сяо Яньцю вышла его встретить. Она совершенно не осознавала, что определенно перегибает палку, изображая пылкость, ее поведение никак не вязалось с уже сложившимися у них привычками. Мяньгуа подозрительно взглянул на жену, в его отведенном взгляде отразилось еще больше подозрения. Дочь издалека посмотрела на родителей и предупредительно убралась в лоджию делать уроки. В гостиной остались только Сяо Яньцю и Мяньгуа. Сяо Яньцю бросила взгляд на лоджию, затем налила тарелку куриного супа и поставила ее на обеденный стол. Точно хозяйка низкоразрядного кабака, она стала приставать с уговорами:

– Покушай, на улице похолодало, давай-ка подкрепись. Куриный супчик, да еще и с американским женьшенем.

Мяньгуа, погрузившись на диван, не шевелился, только закурил. По его груди можно было заметить, что он усмехнулся, между тем на его лице вместо улыбки отразилось выражение некоторого удивления. Мяньгуа отбросил зажигалку на чайный столик и пробормотал:

– Подкрепись. Куриный супчик, да еще и с американским женьшенем. – Подняв голову, он продолжил: – что подкреплять-то? Если в такие холодные дни меня все равно по ночам гонят нарезать круги на улице?

Эти слова были оскорбительны. Сказав их, Мяньгуа сам понял это. Услышать такое было более чем неприятно, выходило, будто супруги жили вместе только ради постельных дел. Такое замечание укололо Сяо Яньцю в ее самое больное место. На самом деле Мяньгуа сказал не подумав, просто был не в духе, и эта фраза сама сорвалась с языка. Желая смягчить ситуацию, он решил улыбнуться, но на этот раз улыбка вышла еще более неправдоподобной, лицо перекосила зверская гримаса. Сяо Яньцю словно с головой окатили холодной водой, на поверхность вылезла самая неприглядная сторона их жизни. Сяо Яньцю стерпела.

– Не хочешь, как хочешь, – только и сказала она.

После этого она посмотрела на лоджию, ее глаза встретились с глазами дочери, но та тут же отвела взгляд, задрала голову и сделала вид, что о чем-то задумалась.

8

Генеральная репетиция прошла очень успешно. Большую часть спектакля играла Чуньлай. Только уже ближе к концу небольшой отрывок исполнила Сяо Яньцю, спев заключительную арию. Это было выдающееся событие – игра на одной сцене наставницы и ее ученицы. Бинчжан сидел во втором ряду зрительного зала, он старался не выказывать эмоций, внимательно наблюдая за представительницами двух поколений цинъи. Он испытывал сильный душевный подъем, чувства готовы были вот-вот вырваться наружу. Бинчжан перекинул ногу на ногу и без конца отбивал ритм пятью пальцами, напоминавшими спустившихся с гор веселых обезьянок. Ведь что из себя представляла их труппа несколько месяцев назад? А сейчас у них появился свой спектакль. Бинчжан радовался и за коллектив, и за Чуньлай, и за Сяо Яньцю, но за себя он радовался больше всего. Теперь у него были все основания, чтобы поверить в свою самую большую победу.

Сяо Яньцю не смотрела, как выступает Чуньлай, она сидела одна в гримерке и отдыхала. На самом деле ее ощущения нельзя было назвать однозначно приятными. Потом Сяо Яньцю пошла на сцену, где сразу начала исполнять арию «Лунные чертоги». Эта ария начинается после того, как Чанъэ, совершив побег на Луну, попадает в заточение в лунные чертоги. Во всем спектакле это самая длинная и красивая ария, ее напев эрхуан начинался со спокойного темпа маньбань, перетекающего в юаньбань, на смену ему приходил люшуй, который сменял иянский напев. Общая продолжительность арии составляла пятнадцать минут. Чанъэ оказывается в царстве небожителей, она уже миновала Млечный Путь, теперь звезды приблизились вплотную, и Чанъэ взирает сверху на мир людей. Ее душу терзает одиночество, а безграничные дали только усиливают чувство опустошенности. По милости Неба эта опустошенность проистекает из досады на то, что она сожалеет о содеянном. В ней одновременно борются, не уступая друг другу, раскаяние и одиночество. А вокруг темная, как ночь, Вселенная, мерцающие звезды и безбрежная пустота на века. Человек сам себе враг, все его помыслы не о том, чтобы быть человеком, а о том, как бы стать бессмертным. Человек является причиной, а отнюдь не следствием самого себя. Ах, человек, человек, где же ты? Ты так далеко, ты там, на земле; опустив голову, ты погрузился в думы. Люди вечно ошибаются со снадобьем, из-за чего потом уже не в силах вернуться в прошлое, взирают на все со стороны. У Чанъэ была такая судьба – выпить не то снадобье, это была судьба женщины, судьба человеческого существа. Такова уж людская доля: из ста лет отмеренного жизненного пути трудно получить тысячу.

В самом конце напева эрхуан исполнялся танец под флейту. В нем Чанъэ с флейтой в руках, якобы захваченной из земного мира, постепенно возносится ввысь, окруженная летающими вокруг небожительницами. Находясь в окружении фей, Чанъэ изображает беспомощность, страдание, раскаяние, безысходность и растерянность. Данная картинная поза завершает весь спектакль «Побег на Луну», после чего опускается занавес.

По изначальному замыслу Бинчжана, предполагалось, что на генеральной репетиции Сяо Яньцю и Чуньлай будут задействованы в спектакле равномерно. Но Сяо Яньцю с этим не согласилась. Она еще не могла ручаться за свое здоровье. Между тем Чанъэ после принятия снадобья начинает исполнять динамичную арию в быстром темпе куайбань, после которой следует танец струящихся рукавов шуйсю. Бешеные движения длинных рукавов разрастаются до предела, передавая сложную амплитуду их колебаний. И ария куайбаня, и танец струящихся рукавов требовали больших физических усилий. Понятное дело, что раньше их исполнение для Сяо Яньцю не составило бы труда, но только не сейчас. Ведь был только пятый день, после того как у нее случился выкидыш. И хотя вызван он был без хирургического вмешательства, кровопотеря оказалась очень большой, организм еще не окреп, дыхание подводило. Сяо Яньцю беспокоилась, что не сможет справиться с ролью, хорошо еще, что это была не премьера. И надо сказать, что она приняла мудрое решение, потому как после длинного танца под флейту, едва закрылся занавес, она упала на ковер, чем очень напугала находящихся рядом «фей». Хорошо еще, что сама Сяо Яньцю не потеряла самообладания. Усевшись, она с улыбкой сказала:

– Я просто споткнулась, ничего страшного.

Сяо Яньцю не вышла на поклон, а прямиком направилась в туалет. Ей было плохо, внизу все горело, она чувствовала, как из нее вытекает что-то горячее.

Когда Сяо Яньцю вышла из туалета, то у первого же поворота ее окружили. Впереди всех стоял Бинчжан, улыбаясь ей, он поднял вверх большой палец. Бинчжан пребывал в полном восторге от Сяо Яньцю, его восхищение было совершенно искренним, в глазах стояли слезы. Чанъэ в исполнении Сяо Яньцю и вправду была великолепна. Положив руку на плечо Сяо Яньцю, Бинчжан сказал:

– Ты вылитая Чанъэ.

Сяо Яньцю бессильно улыбнулась. Вдруг она увидела Чуньлай и директора фабрики. Чуньлай прильнула к нему, подняв лицо, и буквально светилась от радости. Она шла и что-то ему говорила. Директор бравой походкой вышагивал вперед, выглядел он весьма одушевленно, ни дать ни взять приехавшая инкогнито выдающаяся личность. Директор тепло улыбался и попутно кивал в знак согласия. В их поведении Сяо Яньцю интуитивно уловила странные симптомы, сердце ее застучало. Она усмехнулась и пошла им навстречу.

В день премьеры «Побега на Луну» выпало много снега. И с раннего утра сразу после снегопада на ясном небе засияло солнце. Яркие лучи осветили город, все было белым-бело до рези в глазах. Снег покрыл город, превратив его в огромный торт с толстым-толстым слоем сливок. Он выглядел воздушным, аппетитным и создавал особо праздничное, сказочное настроение. Сяо Яньцю, лежа на кровати, спокойно взирала через застекленную лоджию на улицу, где красовался этот огромный торт. Она еще не вставала и никак не могла взять в толк, почему у нее все никак не проходит кровотечение. Она чувствовала ужасную слабость, пыталась восполнить силы отдыхом. Она намеревалась сэкономить силы, приберечь их на спектакль, на каждый жест, на каждое движение, на каждое слово и фразу.

Ближе к вечеру от пышного торта не осталось и следа. Эта картина создавала ощущение оконченного пира с валяющимися на столе объедками. Снег частично растаял. Проталины зияли чернотой, грязью, выглядели уродливо и даже зловеще. Сяо Яньцю вызвала такси и пораньше приехала в театр. Гримеры и рабочий персонал уже собрались на своих местах. Сегодняшний день был необычным, это был самый важный день в жизни Сяо Яньцю. Отпустив машину, она первым делом обошла кругом всю сцену, все проверяя и попутно общаясь с техническими работниками. После этого она прошла в гримерную, заодно осмотрела бутафорию и спокойно устроилась перед туалетным столиком.

Глядя на свое отражение в зеркале, Сяо Яньцю медленно восстанавливала дыхание. Внимательно рассматривая себя, она вдруг подумала, что сегодня похожа на невесту из древности. Ей нужно со всей тщательностью сделать прическу и нарядиться, чтобы во всем блеске предстать на свадьбе. Она понятия не имела, кто ее суженый, ее голову словно накрывала красная накидка. Неожиданно Сяо Яньцю охватил такой приступ паники, что она потеряла самообладание. За красным покрывалом скрывалась двойная загадка: с одной стороны, сама невеста никого не могла увидеть, а с другой – сама она превращалась в загадку для окружающих. Находиться под красной накидкой означало обоюдную тайну, которая рождала волнение, сердцебиение и смятение.

Сяо Яньцю сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Потом она накинула балахон и, управившись с завязками, вытянула руки. Взяв тональный крем, она выдавила его на левую ладонь и стала равномерно наносить на лицо, шею, плечи и тыльную сторону рук. Распределив основу, Сяо Яньцю смазала нужные места вазелином. Когда гример передал ей красную краску, она аккуратно средним пальцем дотронулась до глаз и переносицы. Изучив себя под разными углами, она осталась довольна и приступила уже к нанесению грима. Начала Сяо Яньцю с румян. После распределения на отмеченных местах краска тут же обрела яркий и свежий оттенок, и в зеркале стал вырисовываться образ цинъи. Теперь пришел черед глаз. Кончиком пальца Сяо Яньцю оттянула веко и, направив его к виску, стала подводить глаза и брови. Закончив, она опустила руку: кожа век тут же обвисла, но нарисованные глаза остались на выбранном для них месте, это выглядело одновременно странно и обворожительно.

Завершив собственноручный грим, Сяо Яньцю передала себя в руки мастера. С помощью влажной фиксирующей повязки тот начал придавать форму ее бровям. Сяо Яньцю даже почувствовала некоторую боль, когда уголки ее глаз стали снова подгонять вверх. Гример несколько раз обвил голову Сяо Яньцю лентой и вплотную подтянул под нее кожу, теперь устремленные вверх внешние уголки глаз больше не опадали. Глаза Сяо Яньцю повторяли очертания летящей чайки, отчего она стала похожа на лисицу из легенд про оборотней, облик ее стал еще более живым и соблазнительным. Закончив с бровями, гример перешел к щекам, наклеив на каждую по большому диску, и лицо Сяо Яньцю вмиг преобразилось, став похожим на очищенное яйцо. Теперь, когда ей приделали челку, надели на волосы специальную сеточку, парик, украшения, в зеркале тут же отразился яркий образ цинъи. Сяо Яньцю пристально смотрела на себя, не в силах поверить, что стала такой красивой. Определенно, то был кто-то другой, из другого мира. Но к Сяо Яньцю все-таки пришло осознание, что это она сама. Она выпятила грудь, наклонила в сторону голову и тут неожиданно обнаружила, что в гримерной собрался народ. Все устремили свои взгляды на одну точку и внимательно разглядывали ее, не веря собственным глазам. Сяо Яньцю увидела Чуньлай, которая оказалась рядом, все это время она была здесь. Застыв на месте, та не могла поверить, что незнакомка перед ней на самом деле ее наставница Сяо Яньцю, с которой они жили бок о бок. Наставница казалась волшебницей, превратившейся в другого человека. Сяо Яньцю мельком взглянула на Чуньлай. Она знала, что чувствует в данный момент эта маленькая женщина. Она увидела, что ее подопечная завидует ей. Сяо Яньцю молчала, сейчас она находилась в процессе перевоплощения. Единственной, на ком она сейчас сосредоточилась, была она сама, уже совершенно другая женщина из совершенно другого мира. То была Чанъэ.

Занавес открылся. Красная накидка была сдернута. Сяо Яньцю распустила длинные рукава. Невеста приготовилась сама себя выдать замуж. Как такового жениха не было. Ее женихом был весь этот мир, ее женихами были все эти люди. Взгляды каждого из них были прикованы к одной-единственной невесте. Сяо Яньцю стояла наизготове, зазвучали гонги и барабаны.

Сяо Яньцю и представить не могла, что спектакль пройдет так быстро. Ей показалось, что он только-только начался, она буквально на несколько минут покинула этот мир, как ей пришлось снова в него возвращаться. Поначалу она переживала, что не вынесет нагрузок, поэтому первые секунды на сцене была несколько зажата. Но очень быстро она полностью избавилась от скованности. Выражая свои переживания, изливая свою душу, она в конце концов забыла, кем является на самом деле, забыв даже про Чанъэ. Огромный клубок невыраженных страданий она тонкой непрерывной нитью вытягивала из себя, в итоге попадая в их путы. Она полностью обнажилась перед этим миром, а он, восхищенный, кричал ей «браво». Сяо Яньцю все больше уходила в другую реальность, все сильнее отдавалась своим страстям, и, казалось, уже не было обратного пути. Это были два часа радости, два часа слез, два часа полной гаммы переживаний, два часа сумасшедшего душевного полета, это были два пьянящих, с легкой грустинкой часа, два часа своеволья и помешательства. Все это было сравнимо разве что с двумя часами экстаза в постели. Тело Сяо Яньцю полностью откликалось на ее умонастроения, она вся раскрылась, разбухла, разрослась, увлажнилась, обмякла, расслабилась, наполнилась. Готовая вот-вот раствориться и излиться, она пребывала в высшей точке экзальтации. Сяо Яньцю ощущала себя перезревшей виноградиной, готовой от самого слабого укола с долгожданным удовольствием излиться вязким соком. Но спектакль закончился, конец игре, всему конец, от «той женщины» не осталось и следа, Сяо Яньцю безжалостно возвратили с Небес на Землю. Однако она никак не могла выйти из роли, ее было не остановить, ее тело на это не отзывалось. Не в силах перевоплотиться обратно, она и дальше хотела петь и играть. Сяо Яньцю не сразу сообразила, что уже вышла на поклон, после чего на нее черным лицом посмотрел занавес, он был закрыт. Это было сравнимо с тем, как если бы в момент приближения оргазма мужчина неожиданно вынул из нее свое орудие. Сяо Яньцю находилась в отчаянии, ей так хотелось выкрикнуть в зрительный зал:

– Не уходите, умоляю вас, вернитесь, скорее вернитесь!

Но зрители разошлись, все было кончено. Сяо Яньцю не то чтобы не устала, просто ей больше некуда было выплеснуть свои силы. Испытывая жгучее чувство тоски, она собиралась с мыслями, куда бы ей податься. Пребывая в абсолютно потерянном состоянии, она направилась за кулисы. Там стоял Бинчжан, похоже, он поджидал ее. Раскинув свои руки, Бинчжан радостно встречал ее у выхода. Сяо Яньцю подошла к нему и, обиженная, точно ребенок, бросилась к нему на грудь. Зарывшись в его объятиях, она беззвучно рыдала. Успокаивая, Бинчжан все хлопал и хлопал ее по спине. Он все понял, и глаза его непрерывно моргали. Никто не знал, что было на уме у Сяо Яньцю, никто не знал, что ей больше всего хотелось сделать в тот момент. Да и сама она вряд ли могла дать ответ. Чанъэ улетела, оставив Сяо Яньцю одну в этом мире. Сяо Яньцю почувствовала, что ей нужен мужчина, чтобы отдаться ему, забыв обо всем на свете. Вдруг она подняла голову, весь ее грим размылся, она походила теперь больше на черта, Бинчжан испугался. Он никак не ожидал, что Сяо Яньцю может сказать ему такое. Только сейчас он понял, что совершенно не понимал этой женщины. Между тем Сяо Яньцю, холодно посмотрев на Бинчжана, сказала:

– Завтра тоже буду играть я. Обещай мне. Завтра на сцену выйду я!

Сяо Яньцю играла четыре спектакля подряд. Она не уступала. Что там говорить о собственной ученице, она бы родным отцу с матерью не уступила. Основная и запасная роли тут были ни при чем. Она считала только себя единственной и неповторимой Чанъэ. Сяо Яньцю совершенно не замечала, как за эти несколько дней изменилось настроение коллектива, она не замечала косых взглядов коллег, ее это не волновало. Как только наступало время, отведенное на грим, она спокойно усаживалась перед туалетным столиком и начинала свое перевоплощение.

Ясная погода держалась четыре дня, после чего небо снова заволокли тучи. Во вчерашнем прогнозе погоды прозвучало, что сегодня во второй половине дня ожидается снежная буря. И действительно, после обеда поднялся ветер, хотя снега пока не было. Сяо Яньцю снова чувствовала упадок сил, все ее тело словно связали веревкой, она еле-еле передвигала ноги. Примерно после трех часов пополудни у Сяо Яньцю поднялась высокая температура, а кровянистых выделений, как ей показалось, стало больше, и они не прекращались. Жар усиливался. Она чувствовала, как раз за разом по ее спине прокатывается холодная волна, а спереди на ноге, похоже, вылезла еще одна вена, которая, сильно проступив и набухнув, ни с того ни с сего начала ныть. Это обеспокоило Сяо Яньцю, и она направилась в больницу на прием к гинекологу. Она рассчитывала, что ей выпишут лекарство, она его примет, но, каков бы ни был результат, свое вечернее выступление она отменять не будет. Однако на этот раз врач не поспешил отделаться лишь лекарством, задав ей ряд вопросов, он вынул большой опросный лист и стал тщательно его заполнять. Держался он весьма серьезно, ничего пугающего или успокаивающего не говорил, так что сам его вид не предвещал ни плохого, ни хорошего. Наконец он спросил:

– Почему вы дотянули до такого состояния? У вас внутреннее заражение, посмотрите, какое у вас кровотечение. – Через некоторое время он добавил: – Нужно делать операцию. Лучше всего, если вы прямо сейчас ляжете в больницу.

Сяо Яньцю даже не стала вступать в дискуссию, вместо этого она грубо ответила:

– Я не лягу, – потом вдогонку спросила: – А можно подождать с операцией?

Врач посмотрел на нее поверх очков:

– Здоровье не ждет.

– Я не лягу, – был ответ Сяо Яньцю.

Врач вытащил рецепт, что-то быстро, размашисто написал и сказал:

– Для начала нужно снять жар. А чтобы срочно сбить температуру, нужно прокапать два флакона, потом уже посмотрим, что делать дальше.

Воспользовавшись свободной минуткой перед капельницей, Сяо Яньцю завернула в холл и мельком взглянула на часы. Не сказать, что времени у нее было предостаточно, но более или менее терпимо. К пяти часам ее прокапают, потом она что-нибудь перекусит и в половине шестого побежит в театр, так что ничего отменять не понадобится. Может, это и к лучшему – пока будет лежать под капельницей, она как следует отдохнет; в любом случае она уже в больнице.

Сяо Яньцю никак не ожидала, что сможет так крепко заснуть в процедурном кабинете, она пребывала в какой-то сонной одури. Сначала она лишь просто закрыла глаза, собираясь отдохнуть, но, пригревшись под действием обогревателя, взяла и заснула. Сяо Яньцю чувствовала себя утомленной, у нее держалась высокая температура, к тому же окно в кабинете было занавешено, поэтому комнатное освещение совершенно дезориентировало ее. Очнувшись ото сна, Сяо Яньцю почувствовала, что ее словно освободили от пут, ей стало намного легче. Она спросила, который час, когда ей сказали, глаза ее застыли от ужаса. Она выдернула иглу и, не успев даже прихватить сумку, побежала к выходу.

На улице уже стемнело, в воздухе беспорядочно кружился снег. Неоновый свет дальних фонарей, вокруг которых безудержным хороводом кружились огромные снежные хлопья, сделал их похожими на назойливых шлюх. А высокие здания стали напоминать важных клиентов, которые в создавшейся световой иллюзии то исчезали, то появлялись. Сяо Яньцю сломя голову помчалась ловить такси. Все такси были заняты, и максимум, что они могли сделать, это заносчиво просигналить, проезжая мимо. Сяо Яньцю так спешила, что совершенно забыла о своем недуге, она изо всех сил махала рукой, пытаясь поймать машину, при этом держалась весьма бодро. То и дело она бежала, кричала и семафорила водителям.

Когда Сяо Яньцю ворвалась в гримерную, Чуньлай была уже загримирована. Они обменялись взглядами, Чуньлай не проронила ни слова. Во время занятий Сяо Яньцю всячески ей покровительствовала, но теперь, когда на Чуньлай был грим, существовала уже другая реальность, ты – не ты, а он – не он: казалось, что вокруг одни незнакомцы и никого слушать не нужно. Сяо Яньцю рывком схватила гримера, ей так хотелось во всеуслышание заявить и гримеру, и всем остальным: «Только я могу быть Чанъэ, только я одна!» Но она этого не сказала. Губы ее дрожали, она не могла говорить. В этот миг она мечтала лишь о том, чтобы к ней с Небес спустилась богиня Сиванму и вручила ей пилюлю бессмертия. Сяо Яньцю достаточно было просто проглотить пилюлю, и без всякого грима она тут же превратилась бы в Чанъэ. Но матушка Сиванму не появилась, и пилюли бессмертия Сяо Яньцю никто не дал. Она снова посмотрела на Чуньлай: загримированная, та была прекраснее небожительницы. Вот она, настоящая Чанъэ. В этом земном мире настоящей Чанъэ не существовало. Благодаря гримеру ею мог стать кто угодно.

Послышались звуки гонгов и барабанов. Сяо Яньцю проводила взглядом Чуньлай, которая направилась к выходу на сцену. Открылся занавес, в центре третьего ряда Сяо Яньцю увидела директора табачной фабрики. Он, как подобает сильным мира сего, сидел и с легкой улыбкой степенно аплодировал. Глядя на него, Сяо Яньцю успокоилась. Она твердо осознала, что ее Чанъэ в этот миг умерла. В эту снежную ночь, когда Сяо Яньцю было сорок лет, Чанъэ перестали мучить угрызения совести. Причина ее смерти оставалась неясна, скончалась Чанъэ на сорокавосьмитысячном году жизни.

Сяо Яньцю вернулась в гримерную и безмолвно села перед туалетным столиком. В зрительном зале послышались крики «браво», между тем в гримерной нарастала тишина. Сяо Яньцю смотрела на свое отражение, ее взгляд напоминал лунный свет осенней ночью, который щедро проливался на землю. Она не соображала, что делает. Словно зомби, она достала сценический костюм и накинула на себя. Потом взяла тональную основу под макияж и, выдавив ее на ладонь левой руки, начала равномерно и аккуратно наносить на лицо, шею и руки. Закончив с макияжем, она попросила гримера придать форму бровям, обернуть голову, прикрепить челку, надеть украшения. Потом она взяла в руки свою флейту. Все это время Сяо Яньцю оставалась абсолютно хладнокровной и спокойной. Однако это ее спокойствие внушало гримеру такой страх, что по спине у него то и дело проползали мурашки. Он испугался и в страхе уставился на нее. Между тем Сяо Яньцю ничего особого не сказала и не сделала, она просто открыла дверь и направилась прямо на улицу.

Сяо Яньцю вышла навстречу буре в одном тонком костюме. Она прошла к главному входу в театр и встала под уличным фонарем. Взглянув на заснеженную дорогу, она сама себе отсчитала такт, размахивая зажатой в руке флейтой. И вот она запела, то снова была ария в напеве эрхуан, которая начиналась с медленного темпа маньбань, постепенно перетекая в юаньбань, затем в люшуй и наконец в иянский напев. Повсюду кружились хлопья снега, ко входу в театр неожиданно стали стекаться люди, весь путь перекрыли машины. Народ все прибывал, пробка из машин продолжала расти, но это сопровождалось немой сценой. И людей, и машины сюда словно занесло ветром, они приземлились здесь так же беззвучно, как снежинки. Сяо Яньцю, похоже, никого не замечала. Зрительный зал в театре вновь взорвался аплодисментами. Пока Сяо Яньцю кружилась в танце и пела, кто-то заметил нечто странное. И тут народ увидел, как что-то капает с низа ее штанов. В свете фонаря это что-то было черного цвета, падая на снег, капли одна за другой прожигали в нем черные отверстия.

Примечания

1

В Китае пощечина самому себе считается протестом в ответ на несправедливое оскорбление или унижение. (Здесь и далее прим. перев.)

2

Образное название семейного очага.

3

Имеется в виду Линь Дайюй – героиня романа Цао Сюэциня «Сон в красном тереме».

4

В традиционном Китае в честь верных жен и добродетельных вдов возводились почетные арки.

5

Героиня романа, повествующего о горькой судьбе проститутки Древнего Китая.

6

Героиня танской новеллы «Повесть об Инъин».

7

Героиня древнекитайских легенд.

8

Гуншэн — ученый, отличившийся в Древнем Китае на экзаменах первой ступени и зачисленный в столичное государственное училище.

9

Перевод Л. Д. Позднеевой.

10

«Тунань» в переводе с древнекитайского означает «устремляться на юг».

11

Чоу Юньфат (Чжоу Жуньфа, р. 1955) – известный китайский киноактер.

12

Тан Боху (Тан Инь, 1470–1523) – китайский художник, каллиграф и поэт династии Мин.

13

Чжугэ Лян — знаменитый полководец III в. н. э., известный своей мудростью и смекалкой.

14

Имеется в виду китайский Новый год.

15

1 цзинь равен 0,5 кг.

16

Герои революционного спектакля «Шацзябан».

17

«Кунфуянь» — дорогой сорт изысканной китайской водки.

18

«Кунфуянь» — дорогой сорт изысканной китайской водки.

19

Вид китайских ресторанов, в которых посетители сами участвуют в приготовлении блюд, бросая в кипящий котел выбранные ингредиенты.

20

Имя Сяо Саньцзы дословно можно перевести как «третья малышка». В китайских семьях детям зачастую дают домашние имена, в которых содержится порядковое числительное, означающее очередность рождения ребенка.

21

Строки, переделанные на основе стихотворения Ду Фу «Весенней ночью радуюсь дождю»:

Добрый дождь —

Свою он знает пору

И приходит вовремя,

Весною.

Вслед за ветром

Он уйдет не скоро,

Землю

Влагой напоив живою.

(Пер А. И. Гитовича)

22

Лаошэн — амплуа актера, исполняющего роли стариков и пожилых людей.

23

Чанъэ — в древнекитайской мифологии жена стрелка И, богиня Луны. Согласно мифу, тайком приняла снадобье бессмертия, полученное ее мужем у Сиванму («владычицы Запада»), и унеслась на Луну.

24

В китайском театре манипулирование струящимися рукавами призвано дополнять создаваемый актером образ.

25

Даобань — вводная ария в спокойном произвольном темпе, состоящая, как правило, лишь из одной фразы, исполняется до выхода на сцену действующего лица.

26