Лунная опера (сборник) Фэйюй Би

3

У нас нет так называемого прошлого. То, что мы называем прошлым, на самом деле является тем, что мы рассказываем о нем. Да и жизнь по сути своей немного напоминает задание для школьников «заполни пропуски». Беря «сегодня» за предельную точку отсчета, мы только и делаем, что с помощью нашего «вчера» строим наше «завтра». Соответственно, у каждого «завтра» должно быть свое «вчера». Если ты все заполнил правильно, то экзамен выдержан, если же в задании есть ошибки, то экзамен провален. Поэтому когда хозяин ночного клуба «Серебряная эпоха» задал мне вопрос, чем я занимался раньше, то, стоя навытяжку, я четко объявил:

– Отбывал срок в исправительно-трудовом лагере.

– Как долго?

– Девять лет.

– Из-за денег или из-за женщин?

– Из-за драки.

– Из-за чего подрался?

– По молодости, соображал плохо, а на кулак был быстрый.

Этот плешивый хозяин взял меня. С чрезвычайно довольным видом он вытащил свои сигареты, протянул одну моему двоюродному брату, одну закурил сам. Брат пребывал в некоторой растерянности, а потому попытался уточнить наверняка:

– Так что, берете?

Сидящий на офисном стуле плешивый хозяин, свесившись набок, сказал:

– Мой младший брат десять лет обучался на доктора наук. А у твоего брата был срок девять лет, так что считай, что он тоже доктор. К знаниям я отношусь без пиетета, а вот талантливого человека мимо пропустить не могу.

С этими словами хозяин встал и сложенными в щепотку пальцами потянул меня за короткие волосы:

– Длиннее не отпускай, вот выдадим тебе униформу, сделаешь лицо посолиднее – и вид будет что надо.

А длинные волосы тебе не пойдут, стиль вольного художника не для тебя.

На обратном пути я зазвал двоюродного брата в ресторан сычуаньской кухни с «самоваром» [19] . Во мне самом сейчас тоже, словно в котле, бурлили всевозможные эмоции. Перед своим двоюродным братом я готов был упасть ниц, ведь в разговоре с начальником я постарался избежать всякой отсебятины и действовал исключительно по подсказке брата. Он не только нашел для меня место заработка, важнее было то, что он помог мне поднять голову. Он был прав, когда говорил, что за девять лет «если не покроешься позолотой, так уж точно покроешься железом». Как там сказал хозяин клуба? «Практически доктор». Креветка идет своим путем, рыба – своим, курица не мочится, в общем, у каждого своя тропа. Вот надену еще униформу, и «вид у меня станет что надо». Я понимал, что значит это «что надо».

Униформа, о которой говорил хозяин клуба, на вид очень напоминала форму полицейского, может, это даже она и была. Рост у меня метр семьдесят восемь. На каменоломне я девять лет таскал на спине камни. И без слов понятно, как на мне сидела эта форма. У меня имелись все основания, чтобы увидеть себя полицейским. Двоюродный брат сказал точно: счастье не прячут, а беду спрятать и невозможно. Если на горизонте появляется счастье, то оно примчится к тебе на всем скаку, только если ты будешь его ждать. Ведь прошло-то всего ничего, а я уже из разряда заключенных перешел в разряд швейцаров ночного клуба. Если посмотреть со стороны, то ни дать ни взять республиканский гвардеец. Я пристально смотрел в зеркало, оттуда на этот мир спокойно и внушительно взирал полицейский. Вот и наступил этот день. Мой день.

Однако было кое-что, о чем я соврал хозяину. Меня взяли под арест вовсе не из-за того, что «соображал я плохо, а на кулак был быстрый», виною всему была женщина.

Я не собирался оставлять в покое мою лисицу, мою змейку. Мои преследования продолжались. Я обиделся и рассердился, но это вовсе не стало основанием для того, чтобы я оставил свою мечту. Напротив, гнев и обида подхлестнули меня так, что мое возбуждение только возросло. Теперь я еще сильнее, чем когда бы то ни было, думал о моей лисице, о моей змейке. В моих фантазиях она разгуливала пешком, ездила на велосипеде и время от времени оборачивалась. Она завладела всем моим существом. Я тревожился о ней, лишившись всякого покоя. Единственное, что поменялось, – теперь я очень боялся быть узнанным ею. К счастью, на улице похолодало, поэтому я прятался под капюшон ветровки и надевал темные очки. Этот высокохудожественный стиль прекрасно скрывал истинный облик «автора стихотворного жанра». Я вставал на площади Барабанной башни, внимательно высматривал и терпеливо ждал.

Однажды она появилась снова. Ее силуэт снова стал мне вознаграждением за терпение и веру. Благодаря темным очкам мир преобразился самым удивительным образом, все в нем выглядело призрачно-синим, включая мою лисицу. Ее появление было похоже на появление призрака, который при свете полумесяца неторопливо перемещался по своим делам. На самом же деле время было послеобеденное, и осенний диск солнца сверкал золотым блеском. Коль скоро темные очки смогли придавать солнцу схожесть с луной, мое преследование, соответственно, обретало все более неукротимую силу. Мне нравилось это ощущение, когда благодаря темным стеклам обыденная жизнь вдруг теряла свою обыденность и выглядела нереально, словно в сказке, притягивая своею нереальностью. Это ощущение кружило мне голову, каким же волнующим было это чувство!

На этот раз она поехала не на восток. Ее велосипед устремился по склону на юг от площади Гулоу. Я ехал за нею уже достаточно долго, но она и не собиралась останавливаться. Однако, приблизившись к кинотеатру «Духуа», она замедлила скорость и осторожно пересекла перекресток. Поставив на стоянку велосипед, она одна вошла в кинотеатр. Ну и славно. Возможно, это было как раз то, что нужно: пока она будет смотреть кино, я выберу укромное местечко и смогу спокойно смотреть на нее. Каждый мечтает о своем собственном кино, благодаря темноте у каждого сбываются свои мечты.

Когда я вошел в зал, фильм уже начался. Вверх по экрану плыли титры с именами исполнителей. Я снял очки и, успокоившись, стал медленно искать ее глазами. Обнаружить ее мне не удалось. Ну и ничего. Я ведь знал, что она где-то рядом, по сравнению с тем, что я чувствовал, выискивая ее, словно иголку в стоге сена, на площади, это было в сто раз легче. Прижавшись к стене, я начал перемещаться вверх от самого первого ряда к следующему. Я понимал, что все равно смогу найти ее. Когда же я наконец дошел до самого последнего ряда, то сердце мое оборвалось. Увиденное повергло меня в шок. Я нашел ее. Она полулежала в объятиях мужчины в очках. Пуговицы на ее блузке, ограничивающие доступ к груди, были полностью расстегнуты, туда проникла рука ее спутника, поглаживания которого самым бесстыдным образом отражались на шевелении ткани. Она же, кто бы мог подумать, закрыла глаза и, отвратительно раскрыв свой рот, томно вздыхала. Как она могла так вести себя, как? Я еще мог стерпеть свой позор, когда она опустила меня на улице, но увидеть ее в таком виде с мужчиной было выше моих сил! Кровь разом закипела во мне. Я стоял как дурак, взволнованный и взбешенный. Теперь я понял, что выражение «огонь ненависти» – это вовсе не метафора, в моей груди действительно бушевало пламя. Точно так же, как бумага воспламеняется от огня, сейчас она могла воспламениться и от меня. Меня словно подожгли, все на мне горело. Ради нее я готов был гореть до конца, пока не превращусь в пепел. Я снял ботинок и, словно кошка, подкрался к ним сзади. Обхватив мужчину за челюсть, я закрыл глаза и зарядил в него каблуком раз, потом еще раз. Сверх моих желаний послышался треск битого стекла. А пока я прокладывал путь к бегству, позади я услышал душераздирающий крик мужчины:

– Я ничего не вижу, я ничего не вижу!

Меня задержали в женском туалете. В правой руке я продолжал сжимать ботинок, к каблуку которого прилипли кровь и осколки стекла. Фильм уже закончился, в зале зажгли свет. Мне скрутили руки и приволокли на место преступления. Какая-то незнакомая женщина ринулась прямо ко мне и два раза зарядила своей туфлей прямо мне в лоб, после чего в обмороке рухнула на пол. Я понимал, что истекаю кровью, но боли при этом не чувствовал. В общей суматохе мое самообладание казалось просто немыслимым. Я огляделся по сторонам. Но стекающая со лба кровь застила мне глаза. Я наблюдал за протекающей мимо кроваво-красной толпой. Наконец в этой кроваво-красной толпе я обнаружил свою лисицу. Зажатая в узком проходе среди людей, она медленно продвигалась к выходу, делая шаги, она в то же время проводила рукой по своим волосам, заправляя их за уши. Вид у нее был безучастный и надменный. Я крикнул в ее сторону. Похоже, она не услышала, она даже не представляла, какое ужасное событие произошло из-за нее. Ее абсолютное равнодушие разбило мне сердце, у меня не было даже сил, чтобы расплакаться. Я снова громко позвал ее, но она, продолжая приглаживать волосы, уже поравнялась с выходом. Кровь у меня текла все сильнее и становилась все гуще. Я снова услышал крик того мужчины: «Я ничего не вижу!» Этот бедолага совершенно безвинно пострадал, то, что сегодня он столкнулся со мной, было подобно встрече с дьяволом. Я не понимал, что натворил, не понимал, чем было чревато это вечернее происшествие. Я тоже ослеп. Кроме темно-красной пелены, то и дело застилавшей мои глаза, я действительно уже ничего не видел.

Итак, я нашел заработок. Мне хотелось поделиться этой хорошей новостью с Ма Ганем. Ведь теперь он мой младший брат, мне хотелось, чтобы он за меня порадовался. Надо сказать, что мне везло. В отсеке, где хранились напитки, хозяин поставил для меня кровать. В ответ на это я предложил ему, что в ночное время буду работать за охранника. Таким образом я сэкономил ему оплату дополнительного работника, а он решил мою проблему с проживанием, что являлось обоюдовыгодным.

Но более важно то, что мне нравилась моя работа. Каждый вечер в ночном клубе творилось настоящее сумасшествие, которое сопровождалось неистовым грохотом музыки и танцами до упаду. Глядя на здешний народ, я вспоминал мой первый день на свободе, когда казалось, что завтра наступит конец света, поэтому нужно оторваться как следует и использовать любое мгновение. Завтра не существовало. Эти люди понимали толк в жизни, мужчины и женщины извивались в единой оргии, у первых от возбуждения до боли ломило в штанах, а вторые, улавливая этот невидимый ритм, в дикой беспричинной радости раскачивали своими бедрами. Словно попавшие на сушу белобрюхие угри или вьюны, они неистово корчились, доживая свой последний день. Они заражали меня. Это было светопреставление, которое надлежало отметить в безумных плотских утехах и мучениях. Завтра не существовало.

Но я не волновался. Я знал, что после этого конца света все-таки наступит следующий день. Светопреставление творилось и сегодня, и завтра, и послезавтра. О чем мне было волноваться? Облаченный в полицейскую форму, я стоял, раздвинув ноги на ширину плеч и заложив руки за спину. Среди всех посетителей ночного клуба я был самым приличным наблюдателем «сегодня». И с помощью униформы я охранял это «сегодня».

Свое дело я выполнял неплохо. Как-то вечером мне удалось доказать хозяину, что деньги он мне платит не зря. Примерно в первом часу ночи между столиками номер пять и номер тринадцать разгорелась потасовка. Четверо парней и четверо девушек ругались с компанией из четверых парней и пяти девушек. Я их не понимал, ведь они попали считай что в рай, и я не понимал, что еще можно делить в раю. Сразу столько мужиков пришло сюда с такими красотками, ну и здорово же им жилось, можно себе представить. В полночь вся мужская энергия должна сосредотачиваться на женщинах, но никак не на пустых разборках. Но у этих все было наоборот. Парни засучили рукава. Тут подошел я и, протиснувшись в центр, усмирил дебошира за пятым столиком. С улыбкой на губах я заявил:

– Браток, я только что спустился с гор, мне не просто дается мой хлеб. Сделай одолжение, устрой мне выходной.

А потом я схватил за руку задиру за тринадцатым столиком и обратился к нему с просьбой не вынуждать меня применять силу, поскольку мне не хотелось бы снова возвращаться в горы. Я несколько раз сделал акцент на слове «горы», что обеспечило мне успех в применении элементарных мер пресечения. Иногда то, чего ты стыдишься, может оказаться твоей сильной стороной, ассоциируясь с солидностью, яростью, силой и в конечном счете с успехом. Разрулив ситуацию, я возвратился к барной стойке. Выпятив грудь, я пару раз кашлянул и встал в привычную позу: руки за спину, ноги на ширине плеч. Теперь я уже проникся тем смыслом, который имел в виду хозяин, когда говорил «вид что надо». Этот «вид что надо» пронизал все мое существо, при этом дышалось мне приятно и легко, я испытывал настоящее удовольствие. Мой короткий ежик внушал авторитет, я выглядел твердым, сильным и несгибаемым. Мне бы выбежать в туалет, чтобы там втихаря просмеяться. Но я этого не сделал, а только принял невозмутимый вид. Как бы мне хотелось, чтобы рядом сейчас оказался Ма Гань. Глядя на меня, он бы увидел, какой статный, суровый вид у его «спасителя», и стоит он прямо, словно копье.

Ма Гань с кем-то разговаривал по телефону. Когда я подошел к нему ближе, он лишь мельком взглянул в мою сторону. Похоже, он меня не признал, поэтому продолжал обсуждать свои дела. Вдруг Ма Гань наклонил голову и, продолжая удерживать трубку, уставился на меня. Закончив разговор, он встал, его губы застыли в том положении, в котором он произнес последней звук.

– Занят? – спросил я.

Ма Гань никак не отреагировал, а только подвинул мне офисный стул, предлагая присесть. Ма Гань был вежлив, но былого радушия уже не проявлял.

– Ма Гань, пойдем выпьем, – предложил я.

Наконец Ма Гань засмеялся и спросил:

– Ты работаешь полицейским?

Ничего не ответив, я потащил его в бар, где мы были с ним в прошлый раз. Мы даже сели за тот же столик, только теперь поменялись местами. Мне хотелось, чтобы Ма Гань смог увидеть в зеркале мой вид со спины. В этом мире Ма Гань больше, чем кто бы то ни было, воспринимал меня как личность. И раз уж так, то мне не хотелось разочаровывать моего братишку. Ради Ма Ганя я должен обрести самый солидный вид. Некоторое время мы сидели молча. Ма Гань особой радости, как в прошлый раз, не проявлял. Меня это несколько озадачило. Я наполнил рюмку Ма Ганя и обратился к нему:

– Ма Гань, братишка, я обманул тебя.

Я опустил голову, не желая смотреть ему в глаза, и продолжил:

– Ма Гань, братишка, я не полицейский, я охранник в ночном клубе. Я был осужден на девять лет и только-только вышел на свободу. Так что я обманул тебя, братишка.

Когда я поднял голову, то увидел, что Ма Гань как-то очень странно смотрит на меня. Но, увидев мои глаза, он тотчас переменился в лице и по-дружески улыбнулся. Сказать по правде, я боялся, что он станет презирать меня. В этом мире Ма Гань больше, чем кто бы то ни было, воспринимал меня как личность, и я боялся, что он станет презирать меня. Ма Гань – человек чести, он так хорошо отнесся ко мне, и, конечно, лучше бы я не раскрывал ему своих карт. Но поскольку Ма Гань в прошлый раз раскрыл передо мной свою душу, я стал бы последним ничтожеством, если бы не сделал то же самое.

Ма Гань поднял рюмку и чокнулся со мной, и в этот момент с моего сердца словно камень свалился. Ма Гань прямодушно сказал:

– Ну, давай выпьем.

Потом Ма Гань начал рассказывать про свой бизнес. Я совершенно в этом не разбирался, но если бы не разговор про дела, у нас бы осталась только тема про то событие в детстве. А мне про это не хотелось вспоминать больше никогда в жизни. Мы общались очень долго, но уже без прежнего запала. Когда мы прощались, мне от чего-то стало тяжело на душе, не выразить словами почему.

4

Я оставил у двоюродного брата два плотно запечатанных конверта с просьбой передать их моим родителям. Уже несколько дней я таскал с собой эти двадцать тысяч юаней. Сначала я решил оформить вклад в банке. Однако охранник несколько раз взглянул на меня, отчего я смутился. Я не понимал, почему он так смотрел на меня. В результате, прогулявшись по холлу, я вышел из банка ни с чем. Несколько дней я не находил себе места, пока не принял твердое решение. Я посчитал, что раз уж Ма Гань был готов отдать мне двадцать тысяч за то, что я спас ему жизнь, то и мне, видимо, надлежало презентовать эти деньги своим родителям, которые дали мне жизнь. Так я, по крайней мере, душевно успокоился. Пока эти деньги находились у меня, это было моей головной болью. Так или иначе, я нашел себе место, которое меня кормило, вся жизнь у меня впереди, так что заработать я еще успею. Брат взял мои конверты и положил на телевизор. Он не спрашивал об их содержимом, сам я ему тоже ничего не сказал. И даже если бы он набрался храбрости узнать, что внутри, то никогда бы не поверил, что там лежит двадцать тысяч. Однако мне было непонятно, зачем брат принуждал меня навестить родителей. От таких разговоров мне становилось не по себе. Я хочу сказать, что торгаши соленой рыбой ничего хорошего из себя не представляют, пусть даже речь шла о моих родителях. Эти люди обладают нечеловеческой выносливостью. Вы можете противостоять в этом мире кому угодно, но только не вздумайте тягаться с продавцами соленой рыбы. Иначе они всю жизнь положат на то, чтобы доказать свое преимущество. Они считают, что все окружающие – это продавцы свежей рыбы. «У меня-то рыба соленая, а вот у тебя – свежая, посмотрим, кто кого!» Мои родители постоянно так говорили, именно этим они руководствовались, когда стращали других. В отношение соленой рыбы можно сказать, что каково ремесло – таков и характер, каково ремесло – такова и судьба. Они уже уподобились этой соленой рыбе, которая даже в своем неживом состоянии была тверже, чем кусок льда. Словно рыба, открыв рты и округлив глаза, они бросали алчные взоры на прохожих. Единственная управа на них – это держаться от их вонючей рыбы подальше. Так что если захотел отведать соленой рыбы, то лучше покупай свежую, только заодно не забудь прихватить соль.

Однако двоюродный брат настаивал на своем. Свалив передо мной в кучу все до единого подарки, которые я принес его жене и сыну, он сказал:

– Если тебе не нужны твои старики, то, может, и брат уже не нужен?

Я отодвинул от себя подарки и неясно промычал:

– Все понял.

Бизнес в ночном клубе начинал идти как надо только с половины десятого вечера. Поскольку я все равно был свободен, то помогал проверять на входе билеты. Работающим здесь проституткам билеты не требовались. Ведь на них держался весь клубный бизнес. Мы обходились с ними со всей любезностью. Однако сегодня я не пошел стоять на входе, поскольку был не в духе. Меня удручал этот рыбный запах, от которого я даже мысленно не мог избавиться. Я стоял в одиночестве у римской колонны и внимательно следил, когда же появится Сяо Саньцзы.

Нужно признать, что я чересчур ею увлекся. Мы с ней еще ни разу не общались. Попав на каменоломню, я дал себе клятву, что больше никогда не проявлю перед женщинами слабину. Однако клятвы обычно бывают напрасны, и даем мы их потому, что не можем с чем-либо справиться. Клятва – это постыдный импульс, пресекающий наши желания. Я не хотел клеиться к Сяо Саньцзы вовсе не из-за клятвы, а просто из-за своей отсталости. Я переживал, что вдруг ударю перед ней в грязь лицом. Ростом Сяо Саньцзы выдалась совсем маленькой, но была симпатичной. А самое главное – мне нравилось ее имя. Оно идеально сочеталось с ее обликом и звучало по-семейному тепло, словно она являлась младшей сестрой [20] .

В спокойное время мне нравилось забиваться куда-нибудь в укромное местечко, откуда я мог спокойно наблюдать за Сяо Саньцзы. Зачастую мужчины выбирали ее в числе самых первых. Иногда она уходила на всю ночь, но чаще все-таки молча возвращалась уже в двенадцатом часу и ждала, пока ее не вызывал следующий клиент. Мне было несколько тяжело осознавать, что Сяо Саньцзы так много работает. Ведь ее клиенты по большей части были ужасно противными, и даже их вагон денег не стоил того, чтобы делить постель с Сяо Саньцзы. Будучи красивой девушкой, Сяо Саньцзы, несмотря на свой маленький рост, выделялась из толпы. Каждый день я вставал у двери собирать входные билеты лишь по одной-единственной причине. Мне хотелось посмотреть на нее. Мне нравилось наблюдать, как вальяжно она проходит мимо с совершенно безучастным взглядом. Лишь заметив незнакомую коллегу по цеху, она лениво улыбалась. Улыбка ее длилась всего какое-то мгновение. Чуть растянув губы, она тотчас принимала свой обычный вид, но на этот короткий миг с обеих сторон от ее нижней губы появлялись две симметричные ямочки. Было непонятно, что таят в себе эти ямочки: сладость или горечь. Так же как не существовало возможности разделить с ней ее сладость, ее горечь также была недоступна. Вот такое сплошное разочарование.

Сяо Саньцзы пришла и ушла. А этим вечером мне как никогда хотелось с кем-нибудь поговорить, лучше всего, если бы это оказалась Сяо Саньцзы. С отвратным настроением я стоял у римской колонны.

Судьба распорядилась так, что спокойствия эта ночь не принесла. Пока я стоял у колонны, удрученное состояние наталкивало меня на недобрые мысли. Между тем Главарь уже находился в стенах ночного клуба. Однако ни он меня, ни я его не заметил. Да и вообще, клуб – это не то заведение, где все друг друга замечают. Наконец Главарь поднялся со своего места и, прихватив с собой девушку, собрался на выход. И когда он проходил мимо, мы вдруг совершенно неожиданно столкнулись взглядами. Я уверен, что здесь наверняка не обошлось без тайного промысла и вмешательства потусторонних сил. Как говорится, недалеко от нас витают духи. Сзади на него упал сноп красного света, четким контуром высветив квадратные, точно с генеральскими погонами плечи. Едва наши взгляды пересеклись, мы тотчас узнали друг друга. Главарь стоял напротив, скривив губы в своей недоброй, но привлекательной улыбке. Этот тип и раньше вел себя так же, чуть что – начинал улыбаться в этой своей манере. По правде говоря, я обрадовался, увидев Главаря. Совершенно забыв про свою полицейскую форму, я радостно всплеснул руками. Главарю я не мог пускать пыль в глаза.

Главарь не сразу подошел ко мне для обмена любезностями, для начала он отпустил свою спутницу. Расправив пятерню, он пару раз хлопнул ее сзади. На последнем хлопке он задержал свой толстый средний палец прямо в выемке между ее ягодицами и чувственно провел снизу вверх. После этого он одним только подбородком указал девушке на выход, она его беспрекословно поняла.

– Ты когда вышел? – поворачиваясь ко мне, спросил Главарь.

– Только что.

Главарь небрежно заметил:

– Куда это годится?

Посмотрев в сторону барной стойки, я предложил:

– Пойдем, угощу тебя.

Засунув руки в карманы, Главарь ответил:

– Только не здесь.

Он указал подбородком на дверь и добавил:

– Пойдем поговорим в машине.

– Да я на службе.

Главарь, подняв плечи, усмехнулся:

– Куда это годится?

Он направился к выходу один. Я снова обернулся и увидел лишь бывшую спутницу Главаря, безучастно стоявшую у барной стойки. К ней подошел какой-то мужчина и что-то прошептал на ухо. Девушка, на которую падали блики света, посмотрела в сторону удаляющегося силуэта Главаря. Ее напомаженные губы несколько раз шевельнулись, и мужчина разочарованно отошел в сторону. Этот краткий эпизод, произошедший в дымном тумане ночного клуба, прекрасно демонстрировал здешнюю систему предпочтений. Когда я вышел следом, Главарь уже курил в своем черном «мерседесе». Благодаря освещению салона было видно, как, закуривая, он держал свой подбородок кверху. У выдающихся людей даже подбородок выдающийся.

Я залез в машину и уселся рядом с Главарем. Он попросил меня заново захлопнуть дверцу. Я захлопнул, Главарь жестом предложил взять сигарету. Его сигареты марки «Юйси» отличались чистейшим вкусом, а пламя от ветрозащитной турбозажигалки напоминало сорвавшийся с места ракетоноситель. Стоило только присоединиться к Главарю, как тут же возникало ощущение прикосновения к элитной жизни.

Однако сейчас мне казалось, что мы находимся не в «мерседесе». Машина словно отделила нас от внешнего мира, и на какой-то момент у меня даже возникла иллюзия, что мы снова на каменоломне. Будто при свете луны мы сидим на корточках и втихаря курим в углу казармы. Хотя Главарь был старше на десять с лишним лет, он относился ко мне с особым уважением. Часто в ночной тиши, когда все остальные уже спали, он делился со мною дорогими сигаретами. Разумеется, по любому требованию он мог рассчитывать на мою поддержку.

На каменоломне свои законы. В сущности, между нами имелась строгая иерархия. Длительный срок осуждения предоставлял каторжникам почетные места, в то время как краткий означал отсутствие всяких привилегий. Бывшие чиновники и хапуги относились к элите, и где бы они ни находились, их вес был неоспорим. Бывшие полицейские добивались авторитета кулаками. Самое отстойное место занимали мелкие воришки. Сюда же относились хулиганы из числа лодырей и тунеядцев, похотливые сластолюбцы-извращенцы, учителя, которые были не прочь переспать со своими ученицами, игроки-шулеры. Данная категория считалась самой многочисленной. Такой большой коллектив иначе как толпой не назовешь, а над толпой нужно держать контроль, в противном случае что с ней делать? Каково тогда придется элите и бывшим полицейским? Но все это лишь стандартное положение дел. Между тем существуют люди, от природы рожденные вождями. И пусть они даже были нищими, они могли заставить работать на себя других попрошаек. Чем бы они ни занимались, они всегда высоко держали голову. Таким был и Главарь. Главарь был из числа аферистов, и пока такой человек являлся нашим лидером, мы всей душой благоговели перед ним.

Мне нравилось общаться с аферистами. Я издавна преклонялся перед ними. Они всегда были окутаны ореолом тайны и интеллекта, по крайней мере, в моем представлении они выглядели именно так. И было еще кое-что, самое важное: в компании аферистов я не боялся лишиться чего-либо. Ведь кроме солнца и луны, я ничего не имел за душой. Поэтому я не переживал, что кто-то посягнет на мое солнце и утащит его в свой холодильник.

Вместо того чтобы распрощаться со мной, Главарь направил свою машину прямиком в сауну. Он настаивал на том, чтобы я «расслабился». Отъезжая от ночного клуба, я почувствовал, что у Главаря вместо машины корабль, покинуть который возможно, только прыгнув в воду.

– Давай-ка я все-таки вернусь, мне нелегко найти работу, – попросил я.

Главарь с легкой улыбкой покосился на меня и пробормотал:

– Куда это годится?

Главарь был настоящим аферистом. И только приехав в сауну, я понял, насколько он в этом преуспел. Он – личность выдающаяся. Без особых усилий он обвел вокруг пальца всех на свете.

Главарь в чем мать родила растянулся на деревянной скамье, вокруг нас клубился пар. Ярко-желтая лампочка освещала скамью ярко-желтым светом, и даже пар приобрел ярко-желтую окраску. Изо рта Главаря то и дело вырывались звуки, говорившие о его полном блаженстве и абсолютном удовлетворении. Минут через десять Главарь перевернулся на живот и, почувствовав, что у него чешется спина, попросил меня его поцарапать. Озвучивая эту просьбу, он уперся подбородком в скамейку, покачивая головой, будто в беспричинной эрекции. Я подошел и, еще не успев протянуть к нему руки, тут же понял намек, заключавшийся в просьбе «поцарапать». На его спине я увидел продолговатый шрам, который тянулся вдоль правой лопатки, уходя внутрь на глубину целого пальца. Этот глубокий рубец отливал блестящей поверхностью и ядовито-оранжевым светом. Когда я увидел этот жуткий шрам, мое сердце екнуло и я торопливо выпалил:

– Ты ведь сам попросил меня об этом, ты сам заставил меня это сделать!

Опершись на обе руки, Главарь уселся и, растягивая слова, произнес:

– Ты подумал, что я тебя обвиняю? – Он криво усмехнулся и, покосившись на меня снизу вверх, добавил: – Я тебя не виню.

Закончив эту фразу, Главарь принялся осматривать меня с головы до пят. В конце концов его пристальный взгляд остановился прямо у меня между ног. Этот взгляд заставил меня ощутить всю свою ничтожность. Пока он смотрел на мое причинное место, я смотрел на его лысину. Если бы он только дерзнул посягнуть на мой член, я бы тотчас размозжил ему череп. Но Главарь просто встал и похлопал меня по плечу:

– Ты помог мне на шесть лет скосить срок, – и, посмотрев мне прямо в глаза, добавил: – Как же я могу винить тебя?

Главарь снова улегся. Я тоже улегся, но не в такой уязвимой позе, как он, а на бок. Так в случае чего я мог быстро среагировать и сорваться с места. Однако сконцентрироваться не удавалось, моя бдительность рассеялась, словно пар, уплыв в никуда. Мне вспомнилась та зимняя ночь девяносто пятого года. Шел снег. Белый свет той ночи сверкнул у меня перед глазами.

Было где-то два часа ночи, кода Главарь неожиданно разбудил меня. В тот момент мне как раз снился сон про то, как я сижу в кинотеатре и ублажаю какую-то девушку. Мне постоянно снился этот сон, и каждый раз он сумбурно заканчивался тем, что все у меня в штанах расслаблялось, словно меня обливали холодной водой, и так постоянно. А тут я очнулся, но моя нижняя часть по инерции продолжала развивать события. Наконец она ритмично излилась теплым потоком. Главарь что-то прошептал мне на ухо, я его не понял. Между тем он передал мне что-то очень твердое и теплое. Наверняка он долгое время сжимал это в своих руках. Опустив глаза, я увидел блестящий стальной нож. Я испугался, поднял голову, сквозь дверную щель просачивался белый свет. Я понял, что выпал снег, и теперь в глаза резко бросалось зарешеченное окно, его пересекающиеся прутья основательно и холодно разделяли на квадраты блеск ночного неба. Главарь жестко посмотрел на меня, после чего начал снимать рубаху. Раздевшись, он подставил мне спину. Ничего не понимая, я впал в ступор. Неожиданно Главарь развернулся и засунув руку мне под рубаху, обозначил на моей спине участок и, понизив голос, строго сказал:

– Режь, да поглубже!

Словно в тумане, я продолжал удерживать нож и не знал, как поступить. Тогда Главарь рывком выдернул нож из моих рук и, приставив к горлу, процедил сквозь зубы:

– Режь давай, и поглубже!

Мне ничего не оставалось, кроме как действовать. Я ввел кончик ножа в плоть Главаря, он тотчас весь сжался. Я знал, что его рот сейчас наверняка открыт, открыт до предела. Я видел, как из него то и дело вырывается горячий пар. При этом Главарь не издавал ни единого звука. Потом чуть слышно он попросил:

– Заводи вниз, резко, сантиметра на три.

Я приложил усилие. Я не представлял размера сделанной раны, но, возможно, из-за резкого движения она вышла даже больше, чем нужно. Полилась кровь. Я увидел, как черная кровь Главаря устремилась вниз по спине. Заведя руку назад, Главарь засунул в мои пальцы скатанный из бумаги малюсенький шарик:

– Засовывай внутрь, внутрь раны.

Я сделал, как он велел. После этого Главарь снова протянул ко мне руку, на этот раз с небольшим пузырьком. Он приказал:

– Засыпай сверху.

Я высыпал весь порошок. Снежная ночь наполнилась резким медицинским запахом.

– Это все между нами. – Напоследок Главарь хотел удостовериться в моей реакции.

– Между нами.

Разумеется, я все понимал, я бы никогда его не подвел.

Главарь перебрался к своей койке и лег. Словно паровоз, он выдохнул длинный столб пара. Я забрался под одеяло. Мне показалось, что я очнулся от глубокого сна. Я просунул руку в трусы. Там все заледенело. Пальцы стали липкими. То была кровь Главаря вперемешку с моей спермой.

На следующий день Главарь, как обычно, вышел со всеми на работу. С его лица не сходила улыбка. Эта улыбка выделяла его из окружающих. То и дело я украдкой посматривал на него. У него не дрогнул ни один мускул, можно сказать, что он не чувствовал боли. Однако Главарь постоянно кашлял и несколько раз перегибался в пояснице. Ему следовало сдерживаться, вряд ли его спина могла выдержать такой кашель. К вечеру состояние Главаря ухудшилось. У него поднялась температура. Его лоб горел, точно головка полового члена. Когда рассвело, Главаря уже унесли, и больше он не возвращался.

– Куда ты пропал? Я думал, что ты умер, – сказал я, вытирая пот.

– Ну как я мог умереть?

Живот Главаря засмеялся вместе с ним. Его обмякший член в унынии повесил голову и болтался, словно пустая кишка. Закрыв глаза, Главарь произнес:

– Меня перевели в медицинский стационар.

– А чем ты заболел?

– Чем я заболел? – Главарь лениво открыл глаза, потом так же лениво перевел взгляд в мою сторону и, скривив губы, снова засмеялся:

– Чем хотел, тем и заболел, – медленно произнес Главарь. – У меня открылся туберкулез, и если бы меня не изолировали, я бы всех вас заразил. Посуди сам, на рентгене у меня обнаружили большой затемненный участок, который оставила запрятанная внутри фольга от сигарет. Это наука.

Главарь встал и направился к выходу. По пути он пробормотал себе под нос:

– Не верить врачам не годится, да и как можно не верить науке? Медицинская аппаратура – это тебе не Главарь. Она никого не обманывает. Видел ты когда-нибудь, чтобы аппаратура сидела в тюрьме? Нет. Так что науке мы должны доверять.

Этот тип и меня обманул, и всех вокруг. Он личность выдающаяся. Это следовало признать.

– Посмотри, у меня сейчас все есть, это тебе не каменоломня.

Голый Главарь, вытянув передо мной палец, проговорил:

– «Сегодня – прекрасный день, такого не дождешься и за тысячу лет».

Эту фразу он взял из песни, я слышал, как ее пела одна девушка в ночном клубе, я не помнил продолжения, в отличие от Главаря, который, подбирая мотив, допел:

– «И завтра настанет прекрасный день, вкушая благоденствие, мы насладимся им».

Зайдя в предбанник, Главарь закурил. После сауны его взгляд затуманился, как будто он выпил. Он смотрел на меня своим неясным взором и вдруг, чуть приподнявшись, хлопнул меня по колену и громко сказал:

– Ты мне помог, я должен тебя отблагодарить.

– За что благодарить-то, – учтиво отозвался я.

– Сегодня я заказал для тебя девочек.

Он дважды щелкнул пальцами. Внутрь зашли две девушки. Я поспешно прикрылся полотенцем и, особо не задумываясь, стал от них отбиваться:

– Зачем? Что вы собираетесь делать?

В это время послышался смех Главаря. Девушки тоже захихикали, а одна из них спросила:

– Ну зачем же закрываться? Не банк же там, в конце концов.

Главаря эта фраза рассмешила, его обмякший член от смеха еще больше втянулся.

– Не надо, я так не привык.

– Все так говорят, – Главарь закончил смеяться, – сначала у всех такая реакция.

Для начала Главарь попросил девушек выйти «чуток передохнуть», а сам положил руку мне на плечо и завел прочувствованную речь. Он раскритиковал меня за то, что «девять лет моего университета, можно сказать, прошли даром», потом он пристал с вопросами типа: «Чего ты так страшишься?» или «Чего тебе терять?». Наконец, хлопнув меня пару раз, заметил:

– Нельзя себя обижать, ни в коем случае нельзя себя обижать.

– Да я и не обижаю, – ответил я.

Тогда Главарь показал пальцем на мое тело:

– Да я о том, что нельзя обижать эти свои восемьдесят килограммов.

Я сидел и никак не реагировал. Внезапно я кое-кого вспомнил. Я вспомнил Сяо Саньцзы. Это меня несколько оживило, пробудив не сравнимое ни с чем желание заполучить ее, я засмеялся:

– Эти две девушки мне не нравятся.

Главарь, словно неожиданно прозрев, ответил:

– Так бы сразу и сказал, выбор за тобой. Выбирай кого захочешь.

5

Сяо Саньцзы отсутствовала. В этот вечер она не вернулась. Никто не знал, где находится Сяо Саньцзы. Главарь удостоил меня большой чести, просидев со мной в клубе до двух часов ночи. Я заметил его странное выражение, он словно постоянно слегка улыбался. Он – личность выдающаяся, а такие люди именно так, по-дружески, и должны взирать на этот мир. Однако я от этого чувствовал себя очень неудобно. Я не мог сказать точно, что именно меня смущало. Но это тягостное ощущение я испытывал даже физически: словно что-то внутри меня то раздувалось, то сокращалось. Наконец Главарь ушел. Напоследок он пообещал мне прийти завтра. Я понимал, на что он намекает, когда я услышал это, мне захотелось расплакаться. Отношение Главаря меня очень растрогало, и, конечно, я очень расстроился из-за Сяо Саньцзы. Естественно, она ничего плохого не сделала, она просто занималась своим делом, но именно это огорчало меня больше всего. Я повторно переживал то чувство, испытанное мною девять лет назад, из-за которого я разбил человеку лоб. А сейчас мне больше всего нужно было пришлепнуть самого себя. Только этой ночью я по-настоящему понял, как я жаждал оказаться в постели с Сяо Саньцзы. Я горел желанием раздеть ее догола, заключить в свои объятия, войти в нее, превращая в тоннель моего экстаза.

К четырем часам утра жизнь в клубе окончательно успокоилась. Остался только один я. Пестрота сменилась кромешной тьмой, теснота – простором, а шум – тишиной. Я выпивал. Я даже не видел своей бутылки, своих рук. Безмолвие тьмы и пространства выделили меня крупным планом, в этот момент я был пуст, словно темнота, и беззвучен, словно пустота. Уподобившись безмолвию, я не видел своих пальцев на расстоянии вытянутой руки. Я снова вернулся в тюрьму. Но теперь это была не девятилетняя каторга, а бессрочное заключение, не подлежащее изменению.

Спиртное успокаивало меня, убеждало. Я не представлял себе количества выпитого. Я просто пил и отливал. Пиво из бутылки затекало внутрь меня, после чего моя же моча наполняла бутылку. Помню, что я всплакнул, даже не знаю, что меня так опечалило. А потом я отправился на ощупь туда, где обычно стояла Сяо Саньцзы, там я попытался учуять ее запах. Однако мне это не удалось. Я только понял, что бутылка в моих руках перевернулась, пиво стало выливаться наружу, его ритмичное излияние напоминало мой сон, так же как и во сне, этот ритм нельзя было сдержать, это был бесконтрольный выброс – выброс в никуда, выброс, полный отчаяния.

Меня разбудил звонок от двоюродного брата. Когда я проснулся, часы уже показывали десять минут второго. Без всякого хождения вокруг да около брат тут же спросил меня, «сходил ли я». Я не понял, о чем он. Брат замолчал, но даже через трубку я увидел его суровое лицо. Я вспомнил. Наверняка он торопил меня с визитом к родителям. Моя голова раскалывалась, я ответил:

– Завтра.

– Сколько у тебя будет этих «завтра»?

Я не знал ответа на этот вопрос, только у заключенных принято вести обратный отсчет времени.

На улице стало припекать. Послеполуденная жара растревожила мою душу. В этот момент я особенно соскучился по своему братцу Ма Ганю. Я решил отправиться к нему. Мне захотелось посидеть рядом с ним, выкурить несколько сигарет, просто поговорить. Но Ма Ганя на месте не оказалось, в магазине мне сообщили, что «генеральный директор» отправился в Шанхай по делам. Я не подумал, что могу не застать его. Очутившись снова на улице, я не знал, куда податься и чем заняться. Я встал под платаны, солнце расстелило на дороге их огромные тени. Причудливо закрасив асфальт, эти тени напоминали расползшиеся туберкулезные палочки. По дороге во всех направлениях сновали машины, гудки которых еще сильнее напоминали городской кашель. Я тупо стоял с краю, не зная, куда пойти. В огромном Нанкине мне совсем некуда было податься, скованный свободой, я не мог двинуться с места. Свобода в отсутствие пути, скорее, напоминала тюремное заключение, бессрочное заключение. Как я завидовал спешившим по улицам пешеходам, хотелось бы мне знать, чем они так озабочены. Когда они пересекали улицу, за каждым из них бежала черная тень – великолепное зрелище. Я преклонялся перед ними. Мне хотелось понять, где, в конце концов, проходит жизнь и где, наконец, находится Нанкин. От нечего делать я уселся, попросил у пожилой торговки замороженный лед и стал медленно его грызть и облизывать. Одну за другой я съел несколько десятков палочек льда. Мне ничуть не хотелось пить, мне просто хотелось почувствовать холод. Казалось, что не я кусал лед, а лед кусал меня. Когда мой желудок уже практически полностью был набит мороженым, я смог ощутить внутри себя большой ледяной комок, он принял форму моего желудка, то была зима среди лета. Я поедал мороженое, покуда только мог вынести, другими словами, покуда лед внутри меня дочиста не обглодал мою температуру. После этого, опираясь на прилавок с мороженым, я встал и заплатил деньги. В этот момент я реально ощущал себя палочкой льда. Выпячивая живот, я направился вперед, замороженными шагами продвигаясь по улице. Мне казалось, что в тот момент я походил на живой труп, медленно и непостижимо бредущий за счет своей ходячей плоти. При этом я еще и улыбался. Мое тело сопротивлялось жару, мне так хотелось, чтобы это ощущение замороженности продлилось как можно дольше. Но нет. Спустя полчаса я снова начал потеть. Пот лился все сильнее, истекая из меня струями и проливаясь ручьями. Я понял, что растаял. Мое таяние привело к плачевным результатам: я не исчез, а снова превратился в себя.

Сяо Саньцзы вечером снова не пришла. Мои фантазии на ее счет стали уже навязчивыми. Стоило только Сяо Саньцзы не появиться в ночном клубе, как я начинал сходить с ума. Раз за разом я представлял, как она выглядит во время своей работы. Хотя я никогда не спал с женщинами, мне это только снилось. Во сне едва стоило столкнуться с женщиной, все на этом и заканчивалось. Не имея возможности углубиться в детали, мои фантазии приобретали безумный характер, напоминая запертую в клетке обезьяну.

Сяо Саньцзы на работу не явилась, а Главарь между тем пришел. Я ему очень обрадовался. Но когда Главарь прямиком подошел ко мне, я понял, что он собирается меня вытащить из клуба, и попытался воспрепятствовать:

– Сегодня я не могу пойти с тобой, сегодня это совершенно невозможно.

Главарь хлопнул меня по заднице разок, потом другой. Похоже, он не думал отступать. Я стоял не реагируя.

– Пойдем немного посидим в машине.

Он сказал это настолько миролюбиво, что отказываться язык не поворачивался. И я пошел за ним. В машине было темно, хоть глаз выколи. Однако я почуял насыщенный запах косметики, к которому, похоже, примешивался аромат духов. Я обернулся: на заднем сиденье расположились две девушки. Их лиц не было видно, так как прямо позади машины стоял фонарь, яркий свет которого вблизи выхватывал лишь контуры. Но мне хватило лишь одного взгляда, чтобы узнать Сяо Саньцзы. Я узнал ее по стрижке и по несравненным очертаниям лица. В груди у меня вдруг бешено заколотилось: тук-тук, тук-тук, казалось, что машина вот-вот превратится в динамик. К счастью, Главарь включил зажигание. Он преспокойно взялся за руль, и машина, развернувшись, поехала в восточном направлении. Сначала мы пересекли район Синьцзекоу потом переехали через мост Сунь Ятсена, потом через ворота Чжуншаньмэнь. Проехав Чжуншаньмэнь, я уже чувствовал себя словно во сне. В пригороде на востоке Нанкина царило полное спокойствие. Платаны по обе стороны от трассы образовали тоннель, и теперь этот сон в темноте уносил меня в самое укромное место на земле: туда, где находилась вилла Главаря, где нас ждала ночь оргии.

Главарь привез нас к себе. Никуда не торопясь, он зажег в доме освещение, наполнил бокалы, вставил диск в проигрыватель. Сяо Саньцзы он попросил сесть рядом со мной, потом похлопал себя по ляжке, и вторая девушка, поняв намек, села к нему на колени. Мы немного выпили, и тут Главарь, словно что-то вспомнив, обратился к своей девушке:

– Спой нам песню, давай-ка.

Главарь порылся на полочке с дисками, после чего поставил песню под названием «Сяо Фан». Когда зазвучала музыка, по лицу Главаря стала блуждать странная улыбка. Этот немолодой товарищ из числа образованной молодежи, в свое время сосланной в деревню, взял с телевизора визитку перевернул ее и передал в руки девушки со словами:

– Пой, как тут написано.

Едва Главарь отдал распоряжение и вернулся на диван, девушка затянула:

В деревне есть парень, зовут Сяо Ган.

Раскованный он и здоровый.

Могучие яйца огромны на вид,

Крепкий, длиннющий корень.

Спасибо тебе за любовь,

Вовек тебя не забуду,

Спасибо за ласку, душка.

Ты – моя супер-подушка.

Я не сдержался и, задрав голову, глупо заржал, Сяо Саньцзы никак не отреагировала, словно слышала это не в первый раз. Вытянув обе руки вперед, Главарь в крайне изысканной манере зааплодировал. Покосившись на экран, он развернул подбородок в мою сторону и сказал:

– Это я написал. Так что не думай, что я только обманывать умею, я еще и поэт.

Главарь сказал еще какую-то шутку. Закончив смеяться, он что-то шепнул на ухо Сяо Саньцзы и попросил обеих девушек подняться наверх. Проводив их взглядом, Главарь перебрался ко мне поближе и вздохнул:

– Какие роскошные два тела.

Сказав это, он погрузился в молчание, а потом, прислонившись ко мне плечом, неожиданно произнес:

– Вот скажи, когда мы были сосланы в деревню, кому принадлежали эти прекрасные тела?

Я не знал ответа, поэтому предпочел помалкивать. Между тем Главарь с чувством продолжил:

– А принадлежали они племянникам партсекретарей, сыновьям начальников. А что сейчас? Теперь они наши. Вот они плюсы рыночной экономики. Были бы деньги, и они наши. Прошло то время, когда они находились в подчинении у партсекретарей и в семьях у начальников, так что теперь они и перед нами не прочь раздвинуть ноги. Ведь что такое рыночная экономика? Раздвинул ноги – и тут же становишься ее участником. Были бы деньги.

Точно преподаватель политэкономии, Главарь поднял вверх палец, пристально посмотрел на меня и членораздельно произнес:

– Перед лицом денег все равны в оргазме. – Ткнув пальцем мне в грудь, Главарь криво усмехнулся: – А твоя молодость, парень, пришла как раз вовремя. – Главарь вздохнул и еще раз подчеркнул: – Действительно замечательное время. Все сейчас, парень, для тебя.

На стеклянных окнах в пол появилось несколько капель, на улице начался дождь. Главарь процитировал:

Добрый дождь —

Свою он знает пору

И приходит вовремя,

В ночи весенней.

Вслед за нею с деньгами уйдет он,

Влагой напоив и стонами заполнив [21] .

Главарь и впрямь был поэтом. Он дважды с силой хлопнул в ладоши, с лестницы медленно спустилась одна девушка. Соответственно, наверху осталась лишь одна Сяо Саньцзы. Главарь обратился ко мне:

– Ну чего тут сиднем сидеть? – Указывая подбородком на верхний этаж, он добавил: – Здесь я уж обойдусь и без тебя.

Я поднялся наверх и открыл дверь, Сяо Саньцзы с прямой осанкой уже сидела в самом центре кровати. Завернувшись в овечий плед, она плотно укуталась по самый подбородок. Ее обувь аккуратно, носочек к носочку, стояла у кровати. Одежда, сложенная в стопочку, лежала на прикроватной тумбочке: на пиджаке – юбка, на юбке – трусики, на трусиках – лифчик, на лифчике – чулки. Она сидела и хлопала своими ресницами, волнуя воображение. Однако я заметил, что Сяо Саньцзы вроде как боится меня, в глазах ее поблескивал какой-то свет недоверия. И тут со мной произошла неожиданная вещь, меня бросило в дрожь. Неизвестно с чего вдруг, у меня ужасно затряслись руки. Я старался сдержаться, но безуспешно. Я и вправду не понимал, что со мной происходит. Честно говоря, сначала я на это даже не обратил особого внимания. Но я переоценил свои возможности справиться с ситуацией. Очень скоро дрожь перешла на все тело: сначала на его верхнюю часть, а потом – на ноги. Меня так сильно колотило, что зубы клацали. Своим видом я определенно напугал Сяо Саньцзы, я и сам напугался. Сяо Саньцзы смотрела на меня, наклонив голову, она очень внимательно изучала меня, неожиданно ее взгляд утратил холодный блеск. Она наверняка догадалась, что я девственник. Замечательная Сяо Саньцзы, она подошла ко мне и притянула за талию. Уткнувшись лицом мне в грудь, она чуть слышно произнесла:

– Давай подрожим вместе?

Эта девчонка взяла меня в оборот так же ловко, как лягушка скручивает языком свою добычу, подобно разряду молнии, она унесла меня в заоблачные дали. Я обнял мою Сяо Саньцзы; совершенно голая, она стояла и тряслась в моих объятьях. И я уже перестал понимать, кого именно из нас трясет, ее или меня. Моих усилий не хватало, чтобы усмирить дрожь. Так мы и стояли обнявшись, пока у меня наконец не иссякли силы. Прошло примерно минут десять, наконец Сяо Саньцзы подняла голову, ее взгляд заволокло пеленой, она посмотрела мне в глаза, потом тихонько сказала на ухо:

– Почему ты перестал дрожать? Давай постоим так еще. У меня уже давно такого не было.

Сяо Саньцзы вовсе не издевалась. Но сам я стыдился себя и готов был провалиться сквозь пол. Все мои надежды на этот вечер терпели крах. Сяо Саньцзы наверняка раскусила меня, поняла, что у меня нет никакого опыта, что весь мой вид напускной и что на самом деле я ничего из себя не представляю. Словом, в глазах женщины я был пустышкой. Языком-то можно наплести что угодно, а вот безудержно стучащие зубы не обманут. Так что этим вечером я полностью облажался.

Однако Сяо Саньцзы вела себя исключительно и сглаживала все мои многочисленные ляпы. Она умела дарить клиенту удовольствие и уверенность в себе. Этим вечером Сяо Саньцзы играла роль моей наставницы. Я торопился, мне хотелось как можно быстрее осуществить самые смелые фантазии, моментально испытать нирвану и одним махом добиться результата. Но Сяо Саньцзы не позволяла. Я не понимал, почему она не давала мне поцеловать ее в губы. Я кружил вокруг ее подбородка, а она все время увертывалась. Наконец я изловчился и, схватив за оба запястья, прижал ее к стене. Сяо Саньцзы, отвернув лицо, холодно сказала:

– Не целься сюда. В любое другое место, только не в губы.

Я не понимал, почему она так принципиальна, но, к счастью, были эти «другие места», которые я начал штурмовать, я выпивал ее, словно вино, и поедал, словно мясо. Сяо Саньцзы жарко откликалась на мои ласки. Я погасил свет, но она включила его. Я снова погасил, но она снова включила. Всеми силами я пытался сдержать себя, пока шла наша борьба за выключатель. Наконец в самый критический момент, когда я уже был на пределе, Сяо Саньцзы раскрылась. Она мастерски направляла меня, шаг за шагом передавая свою технику. Я атаковал ее сверху донизу, снаружи вовнутрь, поверхностно и в самую глубь, атаковал, переходя от стонов до криков, от жизни до смерти, от смерти до жизни. Мы повторяли каждое действие раз за разом и все целиком с самого начала. Это было наше счастливое знакомство друг с другом, полное безудержного ликования. Моя плоть напоминала трубку с фейерверком, ритмично разбрасывающим разноцветные огни в ночную пустоту. Разорвавшись, фейерверк яркими красками взлетел ввысь, и за каждой вспыхнувшей искрой тянулся хвост. Появляясь на миг, огни тут же исчезали, они выбрасывали из моего тела сперму, свободную и необузданную. И горели они ровно столько, сколько длилось мое бурное ликование. Я понимал, что Сяо Саньцзы принадлежала всем мужчинам Поднебесной, но конкретно в данный момент она была моей. Да здравствует частная собственность, замечательная система. У нас нет завтра, нет потом, есть только этот раз и следующий раз. Открыв рты, мы тяжело переводили дух, прилипнув друг к другу настолько плотно, что наши тела походили на одну лепешку.

В восточном пригороде царило абсолютное спокойствие, это спокойствие проникло в наши души. Сяо Саньцзы лежала у меня на груди и просто водила по ней указательным пальцем.

– Первый раз? – спросила она.

– Первый, – поморгав, ответил я.

Больше она ничего не говорила. Довольно долго мы еще спокойно смотрели друг на друга, потом я нагнулся над ней, желая снова поцеловать в губы. Сяо Саньцзы пальцем остановила меня, отворачивая подбородок в сторону. Вдруг она сказала:

– Тебе нельзя этого делать.

– Почему нельзя?

Сяо Саньцзы выдержала долгую паузу, а потом, глядя на меня, сказала:

– Это не твоя судьба. – Рассмеявшись ни с того ни с сего, она добавила: – Человек человеку рознь. Это не твоя судьба.

– Почему? – спросил я.

Сяо Саньцзы так и не ответила, уже перед тем, как заснуть, она пробормотала:

– Просто тебе этого делать нельзя.

Всю вторую половину ночи Сяо Саньцзы спала. Мы лежали лицом друг к другу. Я не стал размышлять о том, что сказала мне Сяо Саньцзы, а просто спокойно смотрел на нее. Равномерное дыхание Сяо Саньцзы легонько касалось моего лица, от нее веяло душистым ароматом. Я погладил ее по спине, это было благостное изнеможение, а может быть, изнеможенное благо. Главарь точно заметил, сказав, что раньше эти прекрасные тела принадлежали племянникам партсекретарей или сыновьям начальников, но сейчас Сяо Саньцзы принадлежала мне. Главарь все оплатил, и теперь даже такой человек, как я, мог переспать с Сяо Саньцзы. Как я благодарен жизни. И двоюродный брат оказался прав, когда сказал, что на дворе девяносто девятый год. Только сейчас я осознал в полной мере, что значили эти слова. Весь смысл жизни заключался во временных фазах.

Я не слышал сильного ливня, который шел ночью. Все мое внимание ушло на тело Сяо Саньцзы. Я ничего не слышал вокруг себя. Я вышел на балкон и изо всех сил потянулся. Как прекрасен мир после дождя, ливень смочил землю, очистил камни, напитал воздух свежими ароматами, прояснил небо, придал сочности зеленым краскам, возвратил моему телу спокойствие. Стоя на балконе, я жадно вдыхал воздух после дождя. Такой воздух укрепляет потенцию. Как прекрасна жизнь. Как прекрасно жить. Как прекрасна влага. Как прекрасно тело. Как прекрасны женщины. Как прекрасна чистота. Как прекрасен секс. Как прекрасен оргазм. Как прекрасно здоровье. Как прекрасна зелень. Как прекрасна свобода. Как прекрасно спокойствие. Как прекрасен Нанкин. Как прекрасна жизнь. А прекраснее всего – иметь деньги.

6

Те слова Сяо Саньцзы стали для меня настоящим заклятием, мне и вправду нельзя было этого делать. Вечером хозяин ночного клуба вызвал меня к себе и официально сообщил о моем увольнении. Я ни в чем не мог его винить. Всего за несколько дней я дважды самовольно покинул свой пост. Так что хозяина я ни в чем не обвинял. Я считаю, что в жизни все предопределено, поэтому неизвестно, где найдешь, где потеряешь. Сегодня тебе фартит, значит завтра может не повезти. На месте хозяина я поступил бы точно так же. Зато я переспал с Сяо Саньцзы, а это было моим заветным желанием. Что-то обрел, что-то потерял, все четко. И трудно сказать, кто тут остался в убытке.

Выйдя из кабинета хозяина, я не пошел сразу домой, а вместо этого завернул в бар. Мне хотелось присесть и хорошенько полюбоваться на мою Сяо Саньцзы. Только что лишившись девственности, я понял одну элементарную истину: занятие сексом – это весьма странная штука, представляющая исключение. Едва секс превращается в навязчивое желание, у вас навсегда пропадает возможность его исполнить. «Исполнение» желания отнюдь не означает завершения, как раз наоборот, это только первый шаг на длинном трудном пути. Не успеешь оглянуться, как «исполнение» превращается в «хочу еще». Точно так же ведет себя вода на возвышенности: едва появится маленькая брешь, и ее уже ни за что не удержать. И тут уже никто не удивится бескостной природе воды: будучи текучей по своей натуре, она устремится вниз. Тот, с кем ты переспал, поселяется в твоем сердце, которое скучает и тоскует, по крайней мере, так было у меня. Я выбрал свободный столик, сел и заказал пиво. Бизнес в клубе этим вечером не клеился. Девушки-проститутки стояли, подперев стену, с отсутствующими, томными взглядами. В руках они держали пейджеры: казалось, что они одновременно кого-то ждут и в то же время отвергают. Сяо Саньцзы стояла среди них, несколько раз наши взгляды пересекались, и каждый раз я первый отводил глаза. Меня это крайне огорчало, мне не хватало смелости взять и подойти. Я не знал, ответит ли она согласием, не знал, какую цену предложит, не знал, будет ли мне это по карману, не знал, где с ней уединиться (ведь не на улице же этим заниматься). От всех этих вопросов, так же как от взгляда Сяо Саньцзы, я лишался всяких сил. У меня просто опускались руки. Мои не находящие выхода импульсы напоминали морские волны, чьи старания выползти на берег в конечном счете оборачивались покорным возвращением восвояси. Как же это было неприятно. Как же недостижимо. Свои силы я мог тратить лишь на страдания, и я просто смотрел на нее, используя самый безысходный способ любовных мечтаний. Еще совсем свежие воспоминания без конца бередили мне душу. Как бы мне хотелось превратиться в зажатый у нее в руке пейджер: раз за разом я бы вибрировал в ее влажной ладони. Я страстно мечтал о ее влажных ладонях, влажной груди и о влажном запахе. Пейджер Сяо Саньцзы наверняка уже несколько раз посылал сигналы своей хозяйке, которая то и дело опускала голову вниз, глядя на экран. Примерно в десять часов к Сяо Саньцзы наконец подошел высокий мужчина. Сяо Саньцзы, похоже, что-то ему сказала, потом печально улыбнулась и, вышагивая впереди, повела его к выходу. Все это происходило прямо у меня на глазах, и я был бессилен что-либо предпринять. Почти физически я почувствовал, как ее шаги задели в моей груди что-то живое. Как только она направилась к дверям, внутри у меня все свело судорогой. Уже у самого выхода она остановилась и обернулась. Я не видел ее глаз, поэтому не разобрал, куда именно был направлен ее взгляд. После этого ее силуэт пропал. Как она так могла? Ну скажите, как она так могла? Чувствуя себя на грани помешательства, я запрокинул голову и одним махом залил в себя пиво.

Мне тоже следовало уходить. Это больше не мое место. Но кто бы мог подумать, что в это время кто-то позвонит мне прямо в ночной клуб. Я поднял трубку с телефонного аппарата в стиле ретро со странным ощущением, будто я тут еще работаю. Приложив трубку к правому уху, я раздраженно спросил, кто звонит. В ответ последовал неожиданный гневный рев:

– Откуда взял?

Я догадался, что это двоюродный брат. Он, как всегда, делал из мухи слона. Мне было непонятно, что именно его так рассердило. Я немного отдалился от трубки, но, несмотря на это, звук из телефона извергался мощным фонтаном брызг.