Коронация, или Последний из романов Акунин Борис
– Что Фрейби?
– Мы совсем про него забыли, а он тоже человек Линда, это очевидно! И доктор оставил его в Эрмитаже неспроста – чтобы иметь своего соглядатая. Ну конечно! – простонал я, переживая от запоздалости своего озарения. – Фрейби с самого начала вёл себя странно. В первый же день он сказал, что в доме наверняка есть шпион. Нарочно уводил в сторону, чтоб на него не пало подозрение! И ещё, я совсем забыл вам сказать. Когда я с лейтенантом Эндлунгом отправлялся выслеживать Бэнвилла и Карра, Фрейби сказал мне: «Сегодня смотрите лучше». Это ещё тогда меня поразило – как будто он знал, на какое дело я отправляюсь!
– «Сегодня смотрите лучше»? Так и сказал? – удивился Фандорин.
– Да, при помощи своего словаря.
Разговор пришлось прервать, потому что мы уже подходили к дому.
Мадемуазель встретила нас всё в том же покрывале, однако причёсанная, похорошевшая и благоухающая.
– О, подахки! – воскликнула она, с восторгом разглядывая нашу поклажу. – Ах, скохее, скохее!
И принялась прямо в прихожей развязывать ленты и тесёмки.
Мы с Фандориным стояли в сторонке и волновались.
– Mon Dieu, qu'est que c'est? – пробормотала Эмилия, извлекая из розовой обёртки выбранные Эрастом Петровичем панталоны. – Quelle horreur! Pour qui me prenez vous!?[44]
На Фандорина было жалко смотреть. Он совсем сник, когда мадемуазель объявила, что розовый корсет с лиловой шнуровкой совершенно вульгарен, такие носят только кокотки, а по размеру превосходит её скромные пропорции по меньшей мере втрое.
Я был возмущён. Этому человеку ничего нельзя поручить! Стоило мне на минуту отвлечься, и он всё испортил. Из всех его приобретений одобрение получили только шёлковые чулки.
Но дальше меня ждал удар. Достав из коробки чудесную шляпку с фиалками, которая мне так понравилась, мадемуазель сначала удивлённо подняла брови, а потом прыснула. Подбежала к зеркалу, повертела головой и так, и этак.
– Un vrai pouvanteil![45] – таков был безжалостный приговор.
Замечательное платье из барежа-шамбери и прюнелевые башмачки, последний парижский шик, получили не менее суровую оценку.
– Я вижу, господа, что в самых важных вещах доверять вам нельзя, – со вздохом заключила Эмили. – Ладно, только бы доехать до Эрмитажа, а там пepeоденусь.
Перед тем, как усадить мадемуазель в пролётку Эраст Петрович давал последние наставления:
– Рассажете, что мы с Зюкиным выручили вас из плена и продолжаем заниматься розысками Линда. Наш адрес не выдавайте. Про то, что «Орлов» и прочие драгоценности у нас, вам ничего не известно. Отдыхайте, набирайтесь сил. И вот ещё что. – Он перешёл на шёпот, хотя извозчик все равно по-французски понять не мог – Судя по всему, Фрейби – человек Линда. Приглядывайте за ним и будьте особенно осторожны. Но Карновичу об этом ни слова, а то полковник от рвения может всё испортить. Про Бэнвилла же непременно ему расскажите – пусть полиция подключится к розыскам, это осложнит Линду существование. Ну всё, до свиданья. Если будет что-то срочное – телефонируйте. Номер вам известен…
И он пожал ей руку. Ах, перчатки, сообразил я. Мы совсем забыли купить для неё перчатки!
– До свидания, друзья мои. – Эмилия похлопала длинными ресницами, перевела взгляд с Фандорина на меня. – Я навеки ваша должница. Вы вызволили меня из этого кошмарного подвала, где я задыхалась от запаха гнилой картошки. – Её серые глаза озорно блеснули.
– Это было очень романтично, совсем как в рыцарском романе. Правда, мне не доводилось слышать, чтобы рыцари, освобождая красавицу из заколдованного замка, прибегали к помощи дворницкого лома.
Она помахала нам рукой на прощанье, и коляска двинулась в сторону Мясницких ворот.
Мы долго смотрели вслед – пока пролётка не скрылась за поворотом. Я искоса взглянул на Фандорина. Вид у него был задумчивый и даже несколько растерянный. Это мне совсем не понравилось. Уж не проникся ли сей ловелас особенными чувствами к Эмилии?
– Что дальше? – с нарочитой сухостью спросил я.
Лицо Фандорина вдруг стало мрачным и решительным, но ответил он мне не сразу, а после весьма продолжительной паузы.
– Итак, Зюкин, женщины и обозы в безопасном месте. Мы снова на т-тропе войны. Доктор Линд разгуливает на свободе, а это значит, что наша задача не выполнена.
– Важнее всего спасти его высочество, – напомнил я. – Я надеюсь, что чувство мести не заставит вас пренебречь судьбой Михаила Георгиевича.
Он смутился – это было видно. Значит, моё напоминание оказалось кстати.
– Да-да, конечно. Но в любом случае нужно сначала д-добраться до нашего неугомонного доктора. Как это сделать?
– Через Фрейби, – пожал плечами я. – Наверняка у батлера есть какая-то связь с Линдом.
– Я вот всё думаю про мистера Фрейби. – Эраст Петрович поднялся по ступенькам и открыл дверь. – Что-то здесь не складывается. Если он, действительно, человек Линда, то зачем бы ему предупреждать вас про шпиона? И зачем г-говорить, чтобы вы смотрели за его господином в оба? Что-то здесь не так. Не могли бы вы припомнить, какие именно слова он произнёс?
– Очень хорошо запомнил. «Вы смотреть лучше сегодня». Каждое слово по очереди выуживал из лексикона.
– Хм. А как это было по-английски? You… watch out today?
– Нет, как-то по другому. – Я нахмурил лоб, роясь в памяти. – Что-то такое на букву «б».
– На «б»? Better?
– Да, именно так!
– Ну-ка, попробуем восстановить английскую фразу. «Вы» – это you, «смотреть» – это see или look, потом better, «сегодня» – это today. «You see better today» – это бессмыслица. Стало быть, получается «you look better today».
– Да, правильно! Те самые слова! – обрадовался я. Эраст Петрович развёл руками:
– Тогда, Зюкин, вынужден вас разочаровать. Это вовсе не рекомендация получше следить за Линдом, а выражение, означающее «Сегодня вы выглядите лучше».
– Всего лишь? – разочаровался я.
– Увы. Вы с мистером Фрейби стали жертвами буквального перевода.
Кажется, Фандорин был горд своей маленькой победой. Ещё бы – после вчерашнего конфуза с Бэнвиллом его слава аналитического гения изрядно потускнела.
– Нельзя чересчур доверяться с-словарям. А вот относительно шпиона он вам дал совет дельный. Мне надо было над этим задуматься с самого начала. В Эрмитаже наверняка был кто-то, шпионивший на Линда. Доктору было известно всё: и время вашего прибытия, и распорядок дня, и даже то, куда и в каком составе вы отправились на прогулку. Бэнвилл, Карр и Фрейби появились слишком поздно – они просто не успели бы всего этого выяснить.
– Кто же тогда шпион?
– Давайте думать. – Эраст Петрович сел в гостиной на диван, закинул ногу на ногу. – Постойте-ка… Ну конечно!
Он хлопнул себя по колену.
– Вы слышали, как П-почтальон вчера, на Ходынке, увидев вас, крикнул «Зюкин»?
– Разумеется, слышал.
– А откуда он, собственно, знал, что вы – Зюкин? Разве вы с ним з-знакомы?
– Нет, но он видел меня на почтамте и, естественно, запомнил.
– Кого он видел на почтамте? – Эраст Петрович вскочил на ноги. – Чиновника министерства земледелия и государственных имуществ. Почтальон должен был решить, что это переодетый Фандорин. Однако он каким-то образом понял, что это вы, хотя никогда п-прежде вас не видел. Откуда, спрашивается, такая сверхъестественная проницательность?
– Ну, очевидно, ему позднее разъяснил Линд, – предположил я.
– Хорошо, это очень даже возможно. Но откуда доктор-то знал о вашем участии в операции? Письмо, в котором я назначал встречу, было написано от моего имени, без какого-либо упоминания о вас. Разве вы кому-нибудь г-говорили, что стали моим помощником в этом рискованном деле?
Я немного поколебался и решил, что в таком ответственном деле скрытничать ни к чему.
– Когда мы проникли в Эрмитаж, я рассказал о наших планах двоим. Но когда я вам объясню, как это произошло, вы поймёте, что другого выхода…
– Кому? – быстро спросил Эраст Петрович. – Имена!
– Её высочеству…
– Вы видели Ксению? – взволнованно перебил он меня. – Что она сказала?
Я сухо ответил:
– Ничего. Она спрятала меня, и этого довольно.
– А кто был второй? – вздохнув, спросил Фандорин.
– Мой московский помощник Сомов. Он оказался благородным человеком. Не только не выдал, но и обещал помощь…
И я пересказал содержание своего разговора с Сомовым, стараясь припомнить всё в точности.
– Ну так Сомов и есть тот самый шпион, – пожал плечами Эраст Петрович. – Это яснее ясного. Он обосновался в Эрмитаже ещё до вашего прибытия из Петербурга. Знал в доскональности и дом, и расположение комнат. Наверняка отлично изучил парк и присмотрел места для засады. Легко было д-догадаться, что после утомительного переезда ребёнка поведут гулять. А о том, что вы действуете со мной заодно, кроме Сомова сообщить Линду никто не мог.
Я молчал. Возразить на слова Фандорина было нечего, однако я уже составил о Сомове мнение, расставаться с которым мне не хотелось.
– Я вижу, вы сомневаетесь? Что ж, д-давайте удостоверимся. Вы сказали, что Сомова переселили в вашу комнату? Значит, у него там есть телефон. Позвоните ему. Скажите, что мы в отчаянном положении и что нам нужна его помощь.
– А что дальше?
– А дальше передадите т-трубку мне.
Я назвал барышне номер, Эраст Петрович приложил к уху отводную трубку и мы стали ждать. Очень долго раздавались лишь сигналы, и я уж было решил, что Корней Селифанович хлопочет по хозяйственным делам где-нибудь в дальней части дворца, но минуты через три послышался щелчок и запыхавшийся голос Сомова произнёс:
– Эрмитаж. У аппарата.
– Слушайте и ничего не говорите, – сказал я. – Вы меня узнали?
– …Да, – после паузы ответил он.
– Вы по-прежнему готовы нам помогать?
– Да. – На сей раз ни малейшего промедления не было.
– Нужно встретиться.
– Я… я сейчас не могу. Вы не представляете, что здесь творится! Мистер Карр обнаружен мёртвым! Только что! Я вхожу, а он лежит у себя в комнате, и в груди торчит нож! Кухонный, для разделки белой рыбы! Полиция перевернула весь дом, рыщет по саду!
– Спросите, давно ли убит, – шепнул Эраст Петрович.
– Давно ли он убит? – повторил я.
– Что? Откуда же мне… Хотя нет, знаю! Я слышал, как господа из дворцовой полиции говорили, что тело ещё совсем тёплое.
– Этот Линд не человек, а дьявол! – шепнул я, прикрыв трубку ладонью. – Он продолжает сводить счёты, несмотря ни на что!
– Спросите, вернулась ли Эмилия.
– Скажите, Корней Селифанович, не объявилась ли госпожа Деклик?
– Мадемуазель? А разве она нашлась? – Голос Сомова дрогнул. – Вы что-нибудь про неё знаете?
Неспроста, ох неспроста он так взволновался. Я сразу вспомнил, как он докучал Эмилии со своими французскими уроками. Может быть, Фандорин не так уж и не прав в своих подозрениях на его счёт!
– Неужели Бзнвилл посмел тайно проникнуть в Эрмитаж? – спросил я у Эраста Петровича. – Это просто невероятно!
– Разумеется, невероятно, – хладнокровно заметил он. – Карра зарезал Сомов. Уж он-то в кухонных ножах отлично разбирается.
– Я ничего не слышу! – раздалось в трубке. – Афанасий Степанович, где вы находитесь? Как мне вас найти?
Фандорин забрал у меня переговорную воронку.
– У аппарата Фандорин. Здравствуйте, Сомов. Это я хочу с вами встретиться. Если вам д-дорога жизнь его высочества, немедленно выходите из дома через чёрный ход, пройдите парком и через тридцать минут, никак не позже, будьте на Донском кладбище, у противоположной от входа стены. Промедление подобно смерти.
И, не дожидаясь ответа, разъединился.
– К чему такая спешка? – спросил я.
– Я не хочу, чтобы он встретился с Эмилией, которая п-прибудет в Эрмитаж с минуты на минуту. Как бы Сомову не взбрело в голову устранить опасную свидетельницу. Вы ведь слышали, как он забеспокоился. Судя по дерзости, с которой Сомов убил Карра, ваш бесценный помощник в любом случае собирался уносить ноги.
Я покачал головой, вовсе не убеждённый, что Карра убил именно Сомов.
– Всё, Афанасий Степанович. – Фандорин положил в карман свой маленький револьвер, вынул из саквояжа ещё один, повнушительней, и засунул его за пояс. – Теперь наши с вами д-дороги расходятся. Я встречусь с Сомовым и как следует с ним побеседую.
– Что значит «как следует»?
– Скажу ему, что он раскрыт и предложу выбор: пожизненная к-каторга или помощь в поимке Линда.
– А если вы ошибаетесь и он ни в чем не виноват?
– Я пойму это по его п-поведению. Но Сомов – шпион, я уверен.
Я ходил за Эрастом Петровичем по комнате, следя за его приготовлениями. Всё происходило слишком быстро – я никак не успевал собраться с мыслями.
– Но зачем нам расставаться?
– Затем, что если Сомов – человек Линда, то весьма вероятно, что в эту самую минуту он телефонирует своему шефу, и меня ждёт на кладбище более г-горячая встреча, чем я рассчитываю. Правда, у них совсем нет времени на п-подготовку. Но место там удобное, уединённое.
– Тем более я должен идти с вами!
– Нет, Зюкин. Вы должны оставаться здесь и стеречь вот это.
Эраст Петрович сунул руку в карман и вынул обёрнутый платком бриллиант. Я благоговейно подставил ладонь и ощутил странное тепло, исходившее от священного камня.
Развернувшись на каблуках, Фандорин вышел в коридор. Я не отставал от него ни на шаг. У порога кухни Эраст Петрович присел на корточки, подцепил одну из досок пола, приподнял её, и в следующее мгновение в руках у него оказалась знакомая шкатулка.
– Ну вот, Зюкин, теперь я дому Романовых ничего не д-должен. Вы ведь можете считаться полномочным представителем августейшей фамилии? – Он коротко улыбнулся. – Главное – никуда не отлучайтесь от аппарата. Я непременно вам протелефонирую.
– Откуда?
– Пока не знаю. Из какой-нибудь г-гостиницы, ресторана, почтового участка.
У самых дверей он обернулся и посмотрел на меня.
Взгляд был непонятный – будто Фандорин не решается мне что-то сказать или же колеблется, как поступить. Мне это очень не понравилось – по правде сказать, я испугался, что он передумал и намерен забрать драгоценности с собой.
Отступив назад и покрепче сжав шкатулку, я сказал:
– Вы не успеете. Путь ведь не близкий. Вдруг Сомов вас не дождётся?
– Дождётся, – рассеянно ответил Фандорин, явно думая о другом.
Уж не жалость ли была в его глазах?
– Послушайте, Афанасий Степанович…
– Что? – насторожился я, почувствовав, что сейчас он сообщит мне нечто очень важное.
– Нет… Ничего. Ждите звонка. Повернулся и вышел. Что за гнусная манера!
Я расположился у аппарата самым обстоятельным образом.
Рассудив, что в ближайший час Фандорин мне уж во всяком случае телефонировать не сможет, я взял денег (Эраст Петрович оставил на столе целый пук кредиток), сходил на Мясницкую и купил свежих саек, замечательной московской ветчины и газет. Шкатулку взял с собой. Крепко прижимал локтем и зорко поглядывал по сторонам – не вертится ли поблизости какое-нибудь ворьё. «Орлов» висел у меня на шее, в специально сооружённой ладанке из суконного носка.
Моя уставшая от потрясений душа закалилась и подчерствела. Ещё несколько дней назад я вряд ли смог бы в такой день преспокойно сидеть, попивать чай, закусывать и листать газеты. Как говорится в народе, обкатали Савраску крутые горки.
Про Ходынскую беду городские газеты не то чтобы умалчивали – поди-ка умолчи, когда по всей Москве вой и плач, но писали уклончиво, больше налегая на благотворительные и милосердные поступки высочайших особ. В этом ощущалась уместная деликатность и забота об авторитете августейшего дома.
К примеру, «Московские ведомости» подробнейшим образом описывали посещение вдовствующей императрицей Старо-Екатерининской больницы, где её величество подарила каждому из пострадавших по бутылке мадеры.
Государь и государыня распорядились произвести похороны за казённый счёт, а семьям, потерявшим кормильца, назначили воспомоществование. Поступок в высшей степени благородный, однако мне показалось, что газета чересчур уж восторгается щедростью их величеств, оставляя в умолчании причину высочайшей милости. Вряд ли москвичам тон статьи придётся по вкусу.
И уж совсем меня расстроила «Московская иллюстрированная газета», не придумавшая ничего лучшего как воспроизвести художественно исполненное меню грядущего торжественного ужина в Грановитой палате на три тысячи кувертов.
Бульон Лукулловый
Пирожки разные
Холодное из рябчиков по-суворовски
Жаркое: крупные цыплята на вертеле
Салат
Цельная спаржа
Мороженное
Десерт
To есть я-то отлично видел, что по случаю печальных событий меню составлено самое скромное, без каких-либо излишеств: что такое один салат? Ни осетров, ни фаршированных фазанов, ни даже белужьей икры. Истинно спартанская трапеза. Это поймут и по достоинству оценят приглашённые на ужин высокие особы. Но зачем же печатать такое в газете, для многих читателей которой и колбаса «собачья радость» – лакомство?
Во всем этом, по зрелом размышлении, я усмотрел не заботу о престиже власти, а нечто прямо противоположное. Очевидно, Симеон Александрович и обер-полицмейстер воспретили газетам свободно писать о случившемся, вот редакторы и исхитряются всяк на свой лад подогреть возмущение толпы.
Расстроенный, я отложил газеты и стал смотреть в окно – это на первый взгляд бесполезное занятие отлично успокаивает растревоженные нервы, особенно ясным майским вечером, когда тени так мягки и золотисты, деревья ещё не обвыклись со своей вновь обретённой листвой, а небо покойно и безмятежно.
Довольно долго я пребывал в тихом, безмысленном созерцании. А когда силуэты домов совсем размылись, стёртые сумерками, и зажглись фонари, затрезвонил телефонный аппарат.
– Слушайте внимательно и не п-перебивайте, – услышал я голос Фандорина. – Вы знаете Воробьёвы горы?
– Да, это совсем недалеко от…
– Там есть д-декоративный парк. Мы с вами видели его из лодки, помните? Помните висячий мост на канатах над оврагом? Я ещё сказал, что видел почти такой же в Гималаях?
– Да, помню, но к чему вы мне всё это…
– Будьте там завтра утром. В шесть. Принесите камень и шкатулку.
– Зачем? Что случи…
– Да, и вот ещё что, – бесцеремонно перебил меня он. – Не удивляйтесь, я буду наряжён монахом. Скорее всего я опоздаю, но вы, Зюкин, приходите вовремя. Всё поняли?
– Да, то есть нет, я ровным счётом ничего…
Раздался сигнал отбоя, и я в крайнем негодовании кинул трубку. Да как он смеет так со мной обходиться?. Ничего не объяснил, ни о чем не рассказал! Как прошло его объяснение с Сомовым? Где Фандорин сейчас? Почему не возвращается сюда? И, главное, зачем я должен везти в такое странное место сокровища короны?
Я вдруг вспомнил странное выражение, с которым он смотрел на меня при расставании. Что он хотел поведать мне на прощанье, но так и не решился?
Он сказал: «Отныне наши дороги расходятся». Что если наши пути разошлись не только в прямом, но и в фигуральном смысле? Господи, и посоветоваться-то не с кем.
Я сидел, смотрел на молчащий телефонный аппарат и напряжённо размышлял.
Карнович? Исключено.
Ласовский? Его, надо полагать, уже отстранили от должности, да если бы и не остранили…
Эндлунг? Он, конечно, славный малый, но в таком головоломном деле проку от него не будет.
Эмилия! Вот кто мог бы мне помочь.
Нужно протелефонировать в Эрмитаж, стал соображать я, и изменённым голосом, хорошо бы женским, подозвать мадемуазель Деклик…
В эту самую минуту аппарат вдруг очнулся и отчаянно зазвонил.
Ну слава Богу! Значит, Фандорин все же не такой невежа, как я вообразил. Нас просто разъединили.
Я нарочно заговорил первым, чтобы он по всегдашней своей манере не успел ошеломить меня каким-нибудь новым фокусом:
– Прежде чем я выполню то, что вы требуете, извольте объяснить, – скороговоркой произнёс я. – Что с Сомовым? И потом, зачем наряжаться именно монахом? Неужто не нашлось другого маскарада? Это кощунство!
– Mon dieu, что вы такое говохите, Атанас? – услышал я голос мадемуазель и поперхнулся – но лишь на мгновение.
Это было просто замечательно, что она протелефонировала мне сама!
– К кому вы обращались? – спросила Эмилия, переходя на французский.
– К Фандорину, – пробормотал я.
– Какой монах? При чем здесь Сомов? Я как раз звоню из его, то есть бывшей вашей комнаты. Сомов куда-то запропастился, никто не знает, где он. Но это неважно. Карр убит!
– Да-да, я знаю.
– Знаете? Откуда? – В её голосе прозвучало удивление. – Здесь все великие князья и полковник Карнович. Он уже несколько часов допрашивает Фрейби. Бедняжка полковник совсем потерял голову. На мой приезд внимания почти не обратил, сказал только: «После расскажете, это сейчас неважно». Я ему толкую про лорда Бэнвилла, а он не верит! Говорит, что у меня от потрясений психическое расстройство, представляете? Он вообразил, будто Фрейби и есть доктор Линд! Я хочу спросить у вас с Эрастом совета. Может быть, мне предпринять ещё одну попытку? Объяснить Карновичу, что Фрейби – всего лишь мелкая фигура? Или, может быть, сказать про то, что вы нашли похищенные драгоценности императрицы? Тогда все эти господа сразу успокоятся и станут меня слушать. Как мне быть?
– Ах, Эмилия, я сам нуждаюсь в совете, – признался я. – Бог с ним, с мистером Фрейби. Он, кажется, ни в чем не виноват, но пусть уж Карнович допрашивает его и дальше – по крайней мере, будет занят. Говорить про драгоценности не нужно. У меня другая идея…
Я запнулся, потому что идея возникла только что и ещё не успела как следует оформиться. Я взял со столика телефонную книжку и открыл на букву «П». Есть ли там Воробьевский парк?
Перелистывая страницы, я сказал то, чего не смог бы произнести, если бы Эмилия сейчас находилась передо мной – не решился бы.
– Я так рад слышать ваш голос. Только что я чувствовал себя бесконечно одиноким и потерянным, а сейчас мне гораздо легче. Надеюсь, я не слишком дерзко выразился?
– Господи, Атанас, иногда со своей церемонностью вы бываете просто несносны! – воскликнула она. – Неужели вы мне так никогда и не скажете слов, которых я жду? Просто и ясно, без экивоков и увиливаний.
Я сразу догадался, какие слова она имеет в виду, и во рту у меня пересохло.
– Я не вполне вас понимаю, – забормотал я, эпатированный её смелостью. – Я, кажется, и так уже сказал гораздо более, чем можно было бы счесть допустимым, учитывая…
– Опять замямлил! – перебила меня мадемуазель. – Ладно, черт с вами. Я вытрясу из вас признание при встрече. А пока излагайте вашу идею. Только скорей. Сюда в любую минуту могут войти.
И я рассказал ей о странном требовании Фандорина.
Эмилия слушала молча.
– Я собираюсь поступить иначе, – сказал я. – Давайте встретимся. Я передам шкатулку и «Орлова» вам. На рассвете я отправлюсь к назначенному месту и потребую у Фандорина объяснений. Если его ответы меня удовлетворят и я пойму, что камень ему действительно необходим для дела, я вам протелефонирую из дирекции Воробьевского парка, там есть аппарат – я только что проверил. Будьте наготове. От Эрмитажа до Воробьёвых гор четверть часа езды на извозчике. Много времени из-за этой предосторожности Фандорин не потеряет.
Я слышат в трубке её дыхание, и эта тихая музыка согревала мне сердце.
– Нет, – сказала Эмилия после продолжительной паузы. – Ваша идея, Атанас, мне совсем не нравится. Во-первых, я не уверена, что мне сегодня удастся покинуть Эрмитаж незамеченной. А во-вторых, я боюсь, что мы повредим Эрасту. Я верю ему. И вы тоже должны ему верить. Он истинно благородный человек. Более того, он особенный человек, я никогда в жизни таких не встречала. Если вы хотите, чтобы маленький принц был спасён. отправляйтесь на встречу с Эрастом и исполните всё в точности.
Её суждение потрясло меня, причём в самом неприятном смысле. Она даже заговорила, как Фандорин: «во-первых, во-вторых». Как умеет этот человек внушать обожание!
Я дрогнувшим голосом спросил:
– Вы до такой степени ему доверяете?
– Да. Безоговорочно, – отрезала она, и вдруг прыснула. – Разумеется, кроме платьев и корсетов.
Поразительная женщина – шутить в такую минуту! Впрочем, она тут же снова посерьёзнела.
– Умоляю вас, Атанас, сделайте всё, как он говорит, – Она запнулась. – И ещё… Будьте осторожны. Ради меня.
– Ради вас? – тупо переспросил я, чего, конечно, делать не следовало, потому что более откровенно уважающая себя дама выразиться и не смогла бы.
Но мадемуазель повторила:
– Да, ради меня. Если что-то случится с господином Фандориным, то, хоть он настоящий герой и особенный человек, я смогу это пережить. – Она запнулась. – А вот если что-нибудь случится с вами, то, боюсь…
Она не договорила, да в этом и не было необходимости.
Совершенно выбитый из колеи, я пролепетал самым жалким образом:
– Спасибо, мадемуазель Деклик. Я непременно свяжусь с вами завтра утром.
И поскорей повесил трубку.
Господи, не прислышалось ли мне? И правильно ли я понял смысл её слов?
Нужно ли говорить, что всю ночь до самого рассвета я так и не сомкнул глаз.
20 мая
По всегдашней своей привычке я прибыл к месту встречи раньше назначенного времени.
Без двадцати минут шесть я подъехал на извозчике к главной аллее Воробьевского парка, совершенно безлюдной в этот ранний час. Прошёл песчаной дорожкой, рассеянно взглянул влево, где раскинулся окутанный серо-голубыми тенями город, и зажмурился от яркого солнца. Зрелище было весьма красивое, и воздух дурманил голову утренней свежестью, но моё душевное состояние не способствовало поэтическим восторгам. Сердце то замирало, то начинало бешено колотиться, правой рукой я крепко прижимал шкатулку, а на груди, под исподней рубашкой, слегка покачивался двухсоткаратный бриллиант. Мне пришла в голову странная мысль: сколько я, Афанасий Зюкин, сейчас стою? Для династии Романовых – очень много, неизмеримо больше, чем Зюкин без шкатулки и «Орлова», болтающегося на тесёмке в суконном носке. Но для себя самого я стою ровно столько же, сколько неделю или год назад. И для Эмилии моя цена из-за всех этих бриллиантов, рубинов и сапфиров, надо полагать, тоже ни чуточки не изменилась.
Это открытие придало мне сил. Я чувствовал себя уже не жалкой, недостойной ёмкостью, которой по прихоти судьбы довелось принять на временное благоговейное хранение бесценные сокровища, а защитником и спасителем династии.
Подходя к кустарнику, за которым должен был находиться висячий мост, я снова взглянул на часы. Без четверти шесть.
Ещё несколько шагов, и показался овраг, крутые травянистые склоны которого посверкивали от росы холодным металлическим блеском. Снизу доносилось мирное журчание неразличимого за лёгкой клубящейся дымкой ручья. Но мой взгляд лишь мельком скользнул по расщелине и сразу обратился к узкому мосту. Оказывается, Фандорин пришёл раньше и уже ждал меня.
Махнув рукой, он быстро двинулся мне навстречу, уверенно шагая по слегка колышащейся дощатой ленте. Стройность его прямой фигуры не могли скрыть ни мешковатая ряса, ни чёрный монашеский клобук с ниспадающим на плечи крепом.
Нас разделяло не более двадцати шагов. Солнце светило ему в спину, и от этого вдруг показалось, будто окружённый сияющим нимбом чёрный силуэт спускается ко мне прямо с неба по тонкому золотому лучу.
Читать бесплатно другие книги:
