Будут неприятности (сборник) Щербакова Галина

– Это как? – спросила Маша.

– Думать о мышах, а не о нас с тобой, – объяснил папа.

– У меня высшее образование, – сказала мама.

– Вот наказание, – сказал папа. – Машка, не учись! А то ненароком забудешь, для чего тебя Бог сотворил.

– Бога нет, – сказала Маша. – Меня мама родила.

– Что за тема в доме?! – закричала мама. – Ты починил телефон?..

– Феклуша, – говорит мама уже по телефону. – У меня беда. Мне не с кем оставить завтра ребенка. Именно завтра.

Папа входит в комнату и выразительно смотрит на маму.

– Мой благоверный? Стоит рядом, сверлит взглядом. Он мечтает о втором ребенке, чтоб передать его Аспидову. Да-да-да! А тот может отдать его бродячим музыкантам или кто ему подвернется.

Папа хватает с вешалки куртку и хлопает дверью.

– Стоп! – кричит мама в трубку. – Я перезвоню тебе, Фекла! У меня тут рефлексии местного значения. – Она бросает трубку и бежит за папой.

Папа убегает из дома по лестнице, а мама съезжает на лифте. Когда папа спускается вниз, мама его поджидает.

– А дальше? Будешь через меня перепрыгивать или как? Завтра она посидит у Феклы, – говорит мама. – А послезавтра я беру отгул и целый день буду гулять с ней сама.

– Разве такое может быть? – спрашивает папа.

Фекла – модная, дорогая портниха – вся увешана брелками, кулонами, цепями, вся в украшениях.

– Почему вы Фекла? – спрашивает Маша. – Так людей не называют.

– Это старинное имя, – смеется Фекла. – Оно сейчас в цене.

– Как это? – спрашивает Маша.

– Дорого, значит, стоит.

– Имя не продается, – уверенно говорит Маша. – Оно же не в магазине, а в человеке.

– Не – в… А – на… Имя – на человеке, – уточняет Фекла. – Как шляпа. Как макинтош.

– Нет, – упрямится Маша. – Имя в самой середине. Оно – в животе.

– В животе! – смеется Фекла. – Ты прелесть! Но, увы, это не так. Имя – тоже украшение. Например, твое. Марья-искусница, Марья-царевна… Сейчас это модно. Былинная седая старина. Люди меняют молодые имена на старые. Между прочим, по паспорту я Фаина. Но это не звучит. Правда?

– Звучит, – говорит Маша. – Еще как!

– Ты, наверное, захочешь есть? Но я предупреждала твою мать, – говорит Фекла-Фаина, – у меня разгрузочный день. Я пью только сырую воду! Запомни, дитя мое, шить на худых легче.

– Но вы же умрете! – пугается Маша.

– Еще как не умру! – бодро отвечает Фекла. – А когда очень, очень хочется есть, жую зерно с Птичьего рынка.

– С Птичьего рынка! – восторженно вздыхает Маша. – Я там была… с папой.

– Можешь пожевать, – говорит Фекла, ставя перед ней блюдечко с намокшей пшеницей. – Но чтоб я тебя не слышала!

Она пододвинула Маше гору журналов мод и шкатулку с побрякушками.

Маша ест намоченное в блюдечке зерно и рассматривает модные журналы. Когда Фекла идет в свой угол к швейной машинке, Маша идет в туалет вместе со шкатулкой и куском яркой материи, которая лежала на диване.

– Уже? – удивляется Фекла. – Достанешь до выключателя?

Слышен звук спускаемой воды.

– У тебя болит живот? – кричит Фекла.

Молчание. За дверью тихо, потом она открывается и возникает совершенно невероятное существо. Все, что было в шкатулке, сейчас на Маше. И не только это. Вместо платья на ней ночная рубашка Феклы, кусок материи волочится по полу как шлейф. Лицо в помаде, к бровям прикреплены ресницы, на голове парик, растопыренные пальцы покрашены лаком.

Звонок в дверь. Фекла впускает клиентку, которая, онемев, разглядывает, видимо, свою материю, волочащуюся по полу.

– Дайте мне туфли на самом высоком каблуке, – говорит Маша.

Фекла звонит из вестибюля института, где работает мама, а Маша – вся в засохшей краске – сидит на стуле.

– Забери ее сейчас же! Она внизу! – крикнула она в трубку и бегом побежала из института.

Маша посмотрела ей вслед и вздохнула.

Мама звонит по телефону.

– Петрович! – кричит она в трубку. – Миленький! Там у тебя в вестибюле моя беспризорная дочка. Покарауль ее, а? У меня мышка рожает!

Старый хромой вахтер института снял с Маши грязное платье и моет ее в теплой воде. Потом он надел на нее мужскую рубашку и посадил пить чай. Маша пьет, а он отстирывает в тазике ее бельишко. Отстирал и повесил на батарею. А потом осторожно стал выбирать куски краски и лака из ее волос. Маша, осоловелая, сонная, требует:

– Расскажи мне, дедушка, сказку.

– Значит, так, – говорит вахтер. – Жили-были дед и баба. И был у них сын-красавец. А потом началась война, и сына того убили. И не стало у бабки с дедкой ни сына, ни внуков.

– Внуков тоже убили? – спрашивает Маша.

– Так вот же… – отвечает вахтер. – Раз одного, то и другого.

– А потом? – спросила Маша.

– А потом война кончилась, а дедке с бабкой – все равно невесело. И бабка умерла с горя. А дед все живет и живет. Вот такая сказка.

Маша обняла вахтера и сказала:

– Хочешь, я буду тебя любить всю жизнь и никогда не умру?

– Хочу! – сказал старик.

– Когда я вырасту, – Маша шепчет ему на ухо, – войнов не будет.

– Вот бы хорошо, – сказал старик.

А наш знакомый мальчик продолжает искать Машу. Только теперь с мамой.

– Вы не знаете тут девочку Машу? – спрашивает мама у сидящих на лавочке старушек.

– На третьем этаже! – отвечают ей…

Они звонят в дверь. Им открывает красивый парень в олимпийской форме.

– У вас есть Маша? – спрашивает мама.

– Есть! – говорит парень. – Целых четыре. Машки! – зовет их.

И выходят четыре Маши – пожилая, средняя, совсем молодая и с ними кошка. Все очень красивые.

– Вам какую? – спрашивает парень.

– Никакую! – плачет мальчик.

– Ищем! Ищем! – говорит его мама. – Столько Машек пересмотрели, все не те…

Маша спит на топчане, а старик штопает ей колготки на лампочке. А рядом лежит стопочка выглаженного белья. И уже почти ночь.

Мама открыла дверь в сторожку, видит белье, спящую Машу и лампочку в колготке.

Она села тихо-тихо и смотрит на старика.

– Я никогда не штопала ей колготки…

Старик молчит.

– И белье глажу только верхнее. На маечки и трусики нет терпения. И времени не хватает ни на что.

– Ежели что, – сказал он, – приводите мне девочку. Я пригляжу.

– Спасибо, – говорит мама. – На завтра я взяла отгул.

Маша спит на руках старика и видит сон, в котором звучит дивная тихая музыка.

Чудесная поляна, на которой стоит тот самый дом, который мы видели на ватмане у друга Аспидова.

За деревянным столом, что у дома на поляне, шестнадцать детей. Они пьют молоко из блюдечек и заедают его коврижкой.

Папа и мама сидят в центре стола, на них красивые наряды, какие видела Маша в альбоме у Феклы. На всех шерстяные носки.

Бабушка и прабабушка в образе официанток подливают детям молоко.

Аспидов невдалеке доит корову.

Прадедушка и члены коллегии собирают картошку с деревьев и складывают ее в портфели.

Тетя Полина вяжет длинный-длинный носок.

Старик-вахтер чинит на лампочке колготки.

Друг Аспидова в «кошках» сидит на электрическом столбе и обрезает провода. Потом достает шутихи и пускает фейерверк.

Дворник метет поляну и поет свою песню.

В стороне, в будке, стоит тетя Катя, а рядом с ней козел с галстуком Славика.

Тетя Катя одета милиционером и проверяет пропуска у всех желающих попасть на поляну. Пропустила экзотическую женщину в халате, которая подошла к столу, махнула рукавами, и из них вылетели птицы и выскочили кошки и собаки.

К поляне, неся, как транспарант, театральный задник с читательской конференции, идут Чехов и девушка-библиотекарь.

Дедушка кинулся навстречу Чехову и горячо его обнял.

Фекла-Фаина предъявила тете Кате вместо пропуска блюдечко с зерном, и тетя Катя возмущенно ее не пустила.

Козел засмеялся.

И все дети тоже.

И взрослые с ними.

Все смеялись, и это было под музыку.

И только тетя Полина смотрела на них и плакала, но было видно – это хорошие слезы, от радости.

Папа принял из рук мамы сонную Машу.

– Ну как? – спрашивает папа.

– Все о'кей! – отвечает мама.

Папа кладет Машу на ее кровать и видит, что она в мужской рубашке.

– Где был ребенок? – спрашивает он.

– Со мной, – отвечает мама. Она сидит на диване, прикрыв глаза, тихая и задумчивая.

– А с кем были мыши? – настойчиво спрашивает папа.

– Мыши вели себя великолепно, – устало отвечает мама. – У них благополучно кончился кризис, а большая Белая дала хороший здоровый приплод.

Папа стоит в дверях и мрачно смотрит на маму.

– Что я – дурак? Идиот? Кретин? Что я, могу не увидеть на моем собственном ребенке чужую мужскую рубашку? Чья она?

– Волшебная, – отвечает мама. – И больше ни слова. Я устала…

– Нет, – сказал папа, – этот номер у тебя не пройдет.

Маша проснулась и непонимающе трет глаза.

– Чья эта рубашка, доченька? – спрашивает папа.

– Рубашка? – сонно спрашивает Маша. – Рубашка? Мне ее подарили навсегда…

– Кто подарил? – ласково интересуется папа.

– Дедушка, – отвечает Маша.

– Прости меня, – говорит папа маме.

– Ты поверил? – смеется мама.

– Ну, конечно, – смеется папа.

– Поверил, что дедушка?

– А кто? – каменеет папа.

– Глупый! – говорит мама. – Это вахтер, Петрович. Он Машке колготки поштопал.

– Ты не мать, – говорит папа, – ты кукушка…

– Завтра, – мечтательно говорит мама. – Я буду с ней целый день. С утра до ночи.

Раннее утро. Папа собирается на работу. Маша спит. Мама не спит, но лежит в постели.

– Красота! – говорит мама. – Ты бегаешь, а я лежу!

Потом папа, стоя возле кровати, глотает кофе, а мама, мурлыча, пьет кофе в постели.

– Хочу быть маркизой! – говорит мама.

– А английской королевой не хочешь? – спрашивает папа.

– Хочу! – отвечает мама. – И бельгийской тоже.

Раздается звонок.

Это пришли прадедушка и прабабушка. Они нагружены фруктами, пакетами и говорят одновременно:

– У нас библиотечный день.

И тут же открывается дверь, и приходят дедушка и бабушка.

– Я буду готовить обед, а дедушка погуляет с ней на улице, – говорит бабушка. – В конце концов, она у нас одна.

– Для такого количества сил, – смеется папа, – второй ребенок просто необходим.

– А мы могли бы, пока живы, вам помочь, – говорит бабушка, явно кокетничая, потому что выглядит она сейчас по-девчоночьи.

– Мы скоро выйдем на пенсию, – сказала прабабушка.

А мама так и лежит, потрясенная.

– А твое мнение, дед? – спрашивает папа у дедушки.

– Видишь ли, – отвечает он, – нас в семье было пятеро. Нам так было весело, даже когда было трудно.

Но тут раздается телефонный звонок.

– Интересуетесь? – высоким голосом спрашивает детсадовская нянечка. – Ежели да, то карантин снятый.

Брошена на рычаг трубка, брошена на тумбочку чашка с кофе. Мама вскочила на кровать с ногами и кричит папе:

– Быстро! Быстро! Одевай Машку. Карантин сняли!

И уже в квартире ад!

Летит все в стороны – мама одевается. Бабушка вынимает Машу из постели и сажает на горшок. Прабабушка прибирает постель. Прадед заталкивает принесенные продукты в холодильник, дед подбирает за мамой вещи.

Папа натягивает на сонную Машу джинсики. Где там снимать с нее рубашку! Подворачиваются рукава, обворачивается рубашка вокруг Маши.

– Я опаздываю! – говорит папа.

– А я? – кричит мама.

– Но у тебя же отгул!

– Отгул! Отгул! А садик? Надо же успеть к завтраку…

Они выскакивают из дома так, будто за ними гонятся.

– Такси! Такси! – кричит бабушка.

– Какое такси? – кричит папа.

– Мне надо успеть! – отвечает бабушка. – У меня же гранки!

– Подхвати меня, – сказал прадед. – У меня коллегия.

И они побежали. Все в разные стороны…

А мама, папа, Маша мчались своей дорогой. Перепрыгнули через широкую канаву. Через лужу. Перелетели через стоящую на пути «Волгу». Перегнали такси… Троллейбус… Нырнули в переход и тут же вынырнули с другой стороны.

У папы глаза узенькие, как у охотника. У мамы губы сжаты, как на опыте. У Машки глаза и рот открыты. От удивления. От потрясения. От непонимания.

Они перепрыгнули садовскую ограду и влетели в прихожую.

– Вот и мы! – басом сказала мама.

– Успели! – тоненько добавил папа.

– Маша! – сказала воспитательница. – Мы по тебе соскучились!

Маша вошла в солнечную комнату. Ничего здесь не бежало, не перепрыгивало, не летело. Все было прочным, стоящим, спокойным – дети, столики, игрушки, воспитательницы.

– Ой, – сказала Маша, – как я устала! Отдохну. – И она села на стульчик.

– А у нас новенький мальчик! – сказала Маше девочка с косичками. И она привела того самого мальчика.

Он смотрит на Машу завороженно, а Маша смеется и говорит:

– Какой же он новенький, когда он старенький. Мы с ним уже сто лет дружим.

– Двести, – уточнил мальчик и добавил: – Я тебя искал, искал… Долго, долго…

– У меня было столько дел, – вздыхает Маша. – Я выбилась из сил.

– Ты сядешь со мной навсегда? – спросил мальчик.

– Сяду, сяду, – ответила Маша. – Горе ты мое луковое!

И все пошли к столикам. Остались на полу кубики.

Из них сложены слова: «Конец карантина».