Край, где живет детство Боев Сергей

Оба замолчали, закрыли глаза и растворились в горячем песке, жар которого клетка за клеткой вытеснял холод воды, постепенно напитывая теплом всё тело. Вот и зубы уже перестали отстукивать мелкую дробь, вот и спину начало припекать поднявшееся в зенит солнце…

– Эй, Вадька, Витька, давайте к нам, сыграем в «крокодильчика» на следующий заход! А потом – в салочки, не слаб? – позвал Славка соседских ребят.

– Не слаб! – и оба, не вставая, по-пластунски подползли поближе и начали нагребать большую кучу песка. Славка присоединился, его примеру последовал и младший брат. Когда куча была готова, в её вершину вставили соломинку, и Славка объяснил простые правила игры:

– Значит, так. Начинаем по очереди «огребать» кучу, чтобы её склоны обязательно обсыпались. Сильно или чуть-чуть – не важно, но главное – чтобы хоть самую малость обсыпались, иначе вылетаешь. Ну и, само собой, нужно не повалить соломинку. Первый, кто повалит соломинку – самый невезучий. Он после окончания игры должен вползти с берега в воду на животе, типа как «крокодильчик», ясно?

Серёжка закивал головой, внутренне содрогнувшись от мысли о медленном вползании в холодную воду.

– А дальше что? – спросил он, надеясь, что следующие стадии игры не такие «зверские», и ему повезёт не быть первой жертвой.

– Дальше оставшиеся нагребают кучу снова и продолжают игру. Поваливший на этот раз соломинку должен будет вбежать в воду «собачкой», на четвереньках. Это тоже умора! – радостно сообщил брат. – Ну а в оставшейся паре проигравший должен впрыгнуть в воду «бомбочкой», разбежавшись с берега. А победитель может входить в воду как угодно. Итак, начинаем!

И он на правах водящего первым огрёб кучу, обсыпая склоны горки как можно сильнее. Младший брат последовал его примеру, но уже осторожнее, а дальше по кругу – соседские ребята. Склоны за один круг осели – дальше некуда. Поэтому на этот раз Славка огребал кучу очень медленно, одними пальцами, и соломинка устояла, хотя и встревоженно дрогнула в самом конце, оголив одну сторону и накренившись. «Ну, спасибо, брат! Похоже, быть мне «крокодильчиком», – подумал Серёжка, осматривая горку со всех сторон. – Хотя если я смогу обсыпать ту сторону, где соломинка ещё хорошо закрыта, и не потревожить эту, может, и пронесёт…»

План был хорош. Четверть круга… Половина… Песок с безопасной стороны обсыпается – самую малость, но и это засчитывается… Три четверти… На лбу выступила испарина – то ли от жары и горячего песка, то ли от напряжения. Ещё чуть-чуть… Он почувствовал, как задел в глубине песка предательскую травинку, и замер, затаив дыхание и взглядом гипнотизируя соломинку, умоляя её устоять… Но песок у основания горки всё-таки чуть осел, потревоженный движением травинки, следом посыпались песчинки выше, выше – и вот соломинка накренилась и медленно, как в замедленной съёмке кино, упала.

– Есть «крокодильчик»! – довольно закричали везунчики хором. – Готовься, разминай лапы и хвост!

… Следующим из игры вылетел Витька, и его проводили тем же напутствием. А вот распределения ролей в последней паре пришлось ждать долго – оба осторожничали, соломинка давно держалась на честном слове, но всё не падала.

– Всё, свободен, ты «бомба»! – безапелляционно объявил Славка, когда Вадька закончил очередной раз огребать кучу. И действительно – тот переосторожничал, и песок нигде не обсыпался. Можно было бы и поспорить… Но солнце припекало, и всем не терпелось залезть в воду. Поэтому Серёжка, недолго думая, резво взял старт, «крокодильчиком», по-пластунски преодолел узкую полоску песка, отделявшую его от края озерка, и с ходу с головой ушёл под воду.

Река обожгла, оглушила его. На мгновение всё разгорячённое полуденным зноем тело буквально онемело и потеряло чувствительность. Казалось, осталась лишь голова, которая пыталась осознать эти странные ощущения. И только когда онемение сменилось обычным холодом, он с визгом, как пробка, выскочил на поверхность.

По берегу, взрывая песок и поднимая тучи пыли, уже нёсся на четвереньках Витька. Ещё миг – и он скрылся под водой. А сразу следом за ним, подняв целый столб брызг, грохнулся «бомбочка»-Вадька. Славка едва стоял на ногах, держась за живот от смеха, но всё-таки нашёл силы сделать шаг вперёд и тоже плюхнулся в воду.

И, как в калейдоскопе, закружились одно за другим все известные им водные приключения: салки-догонялки и водяные войны-брызгалки; ныряние с маской в поисках ракушек и измерение глубины – где «с головой», а где – «с ручками»; тщетные – как всегда – попытки загарпунить из самодельного подводного ружья краснопёрку или плотвицу; игра в «Баба сеяла горох» и ныряние со сцепленных «замком» рук в глубину; охота за кувшинками и стрекозами в камышах…

Потом пришли искупаться родители, и Серёжка с удовольствием взобрался отцу на спину, и тот катал его, отфыркиваясь, как большой морж, через всё озерцо…

А когда накупались вдоволь, пришло время обеда. И, казалось, нет в мире ничего вкуснее свежего чёрного хлеба, первых огурцов и помидоров со своего огорода, порезанных пополам и посыпанных крупной солью, а потом – яиц «всмятку» и перчёных отбивных с зелёным луком.

Сытые и довольные («как слоны после купания», любил говорить Славка), ребята отползли от стола и растянулись на покрывале у машины, в тени развесистой ольхи.

Старший брат уснул сразу, а Серёжка лежал на спине и смотрел сквозь чуть колышущиеся на тёплом ветерке листья в бездонное небо, по которому бежали невесомые, почти прозрачные облака…

Ему вдруг вспомнился выезд всего городка на рыбалку года два назад на другую речку – как они вместе с солдатами сначала ехали в кузове грузовика, потом ловили рыбу и раков бреднем, а потом купались под присмотром старших ребят. Именно тогда Славка научил его плавать по-настоящему: он заставил его преодолеть страх и переплыть реку от берега до берега, а сам плыл рядом, подбадривая его и измеряя глубину, чтобы он не очень боялся…

И подумалось – если можно описать «счастье», то оно, наверное, именно такое: жаркий летний день, яркое солнце, горячий песок, прохлада речки, бесконечные игры в воде, брызги и смех, старший брат, который сё знает, всегда рядом и не подведёт, сильные папины руки, мамина вкуснятина, ласковый ветерок… И над всем этим – облака, неспешно плывущие по бескрайнему синему небу…

Именно так оно ему и приснилось тем же вечером на обратном пути под мерную дробь капель дождя по крыше машины. За окном шёл настоящий летний ливень – а Серёжка в своём сне снова и снова подставлял тело ласковому солнцу, зарывался в раскалённый песок, заползал «крокодильчиком» с берега в прохладу воды, и брызгался, и плескался до «гусиной кожи», и опять растворялся в тепле и блаженстве этого дня…

Мог ли он представить себе, сколько раз приснится ему этот рай на берегу Хмары в будущей его жизни – в промозглые дождливые ноябрьские ночи в маленьком районном городе Торжке, куда они переедут, когда он пойдёт в пятый класс; и в студенческие годы в неприветливой и безразличной ко всем и вся Москве; потом за тридевять земель в далёкой Эфиопии; и позже, морозными снежными ночами в Екатеринбурге и в Питере…

Пройдёт тридцать долгих лет – и этот постоянно приходящий, ставший приятным наваждением сон позовёт его в дорогу. И он приедет сюда через тридцать лет – успешный, состоявшийся – и привезёт своих стареющих родителей на этот самый берег Хмары, где прошло его детство и их юность. И будет стоять такая же солнечная летняя погода. Но каждый будет вспоминать этот день, и каждому будет казаться, что тогда трава была зеленее, воздух – слаще, солнце – ярче, вода – чище, а песок – белее и горячее…

Наверное, потому, что вся жизнь тогда ещё была впереди…

Август

… Серёжка внимательно смотрел на дорогу и на пролетавший за окном машины пейзаж. Желтели пшеницей под жарким августовским солнцем поля. Рыжие и чёрные с белым коровы безмятежно паслись на потемневших густой спелой зеленью лугах. То тут, то там мелькали перелески, лишь изредка запятнанные ранней желтизной ещё далёкой осени. Деревеньки с колодцами и домами с резными крашеными ставнями были ухоженными, аккуратными. Лишь изредка, местами витало запустение, ожидающее заботливой хозяйской руки.

Хотя они ехали уже почти четыре часа, особых изменений вокруг пока не было заметно – разве что леса стали как-то темнее, тревожнее. Далеко позади остались родное Шаталово, песчаный карьер и «говорящее поле» за ним, и небольшой городок Рославль, в который они прошлым летом ездили на экскурсию на военном автобусе. А вот дальше Серёжка выезжал, пожалуй, первый раз в своей «сознательной» жизни. Да ещё и на любимой «Волге»! Они ехали в долгий отпуск к родственникам в Елец, аж за 500 километров!

Серёжка выпросил у отца разрешение быть его штурманом и теперь постоянно сверял названия городов и посёлков с подписанными кружочками на карте, которую отец несколько лет назад нарисовал своей рукой. Они не так давно миновали Брянск и, судя по карте, уже проехали почти полпути. Время приближалось к обеду, а их «Волга» – к обеденному месту, обозначенному на карте ложкой-вилкой.

– Пап, мы ведь щас Карачёв проехали, правильно?

– Точно, Карачёв. Значит, что?

– Значит, скоро будет съезд с дороги в лес, где есть хорошее место для обеда.

– Молодец, штурман! Объявляю благодарность!

– Служу Советскому Союзу! – в тон отцу радостно ответил Серёжка.

Спустя некоторое время машина замедлила ход и свернула на просёлок, который вскоре упёрся в зубчатую стену дремучего леса. Его верхушки резко и отчётливо врезались в синеву неба и белизну облаков. Деревья стояли так плотно, что яркие лучи полуденного солнца тщетно пытались пробиться в гущу леса – там безраздельно властвовал прохладный, влажный сумрак.

– «Шумел суро-о-во брянский лес…», – пробасил отец строчку из какой-то песни.

«Волга», плавно качнувшись на последних ухабах, остановилась у окружённой молодыми ёлками опушки.

Славка первым выскочил из машины и побежал гонять мяч по полю. Следом за ним Барсуха, нетерпеливо перебиравшая лапками уже добрых десять минут, пулей рванула в кусты, задрав хвост трубой – только её и видели! Мама достала из багажника покрывало, расстелила его на траве и засуетилась вокруг сумок с едой. Серёжка с удовольствием принялся ей помогать.

Он любил наблюдать, как обстоятельно и заботливо мама готовилась к любой поездке – и к выезду на речку всего-то на день, и к долгому путешествию, как сейчас. Здесь она была главная – готовила всякую вкуснятину в дорогу, заранее собирала на всю семью одежду и всё, что могло понадобиться в поездке, а потом тщательно упаковывала сумки.

Его забавляло, что папа представления не имел, где что лежит, и постоянно дёргал маму: «Валь, а Валь, а куда запропастились мои солнечные очки? А в какой сумке термос с чаем?» А та всегда всё знала, никогда ничего не забывала и легко доставала нужную вещь из только ей известного уголка нужной сумки. Так уж повелось в их семье – папа был главный по работе, машине с гаражом и тяжёлым мужским делам, а мама – главная по домашнему хозяйству…

Обед на опушке, как и ожидалось, оказался необыкновенно вкусным. Да и разве могла быть невкусной своя, с собственного огорода, молодая варёная картошечка – особенно, когда её макаешь в соль и заедаешь зелёным лучком? А ещё, когда подцепляешь из банки и вместе с картошкой отправляешь в рот золотистую, лоснящуюся растительным маслом «дефицитную» шпротину – толстую, с хрусткими икринками? Приправленное терпкими лесными ароматами, запитое нектаром летнего разнотравья, это – ни с чем не сравнимое, незабываемое угощение…

Но долго посмаковать эти вкусности не удалось. Вот отец вскинул руку, взглянул на часы…

– Войскам свернуть походную кухню, пять минут на туалет – и по машинам!

Серёжка с готовностью бросился выполнять команду, а брат отправился на поиски кошки, которая как сквозь землю провалилась, даже кушать не пришла.

Вот и вышли отпущенные минуты. Славка показался на окраине леса, покачал головой и развёл руками. Теперь на поиски отправились всей семьёй – звали до хрипоты, но безрезультатно.

– Ну, что ж делать, видно, Барсухе здесь очень понравилось, даже больше, чем у нас. Придётся её здесь оставить и забрать на обратном пути, раз она с нами ехать дальше не хочет.

Не успел Серёжка возмутиться такому предложению, как отец завёл двигатель, дал газу, и… Из ближайших кустов ракетой вылетела ошалевшая Барсуха, в три прыжка оказалась у машины, с ходу вскочила в открытую дверь и умостилась на своём месте на заднем диване, свернувшись клубочком и положив мордочку на передние лапы, как ни в чём не бывало…

В Ельце Серёжка был до этого два раза.

Первый раз это было летом. Он тогда был совсем маленький – два с небольшим года. Поэтому из всей поездки в память врезался только один день в гостях у бабушки Клаши и деда Илюши, в их деревенском доме под горой в селе Паниковец, где родилась и выросла мама…

Раннее летнее утро. В воздухе ещё витает ночная прохлада и влажная свежесть только-только рассеявшегося тумана. Он стоит посреди бабушкиного огорода и высматривает в кустах клубники самые спелые ягоды. Из-за горы всходит солнце – и капельки росы вокруг вдруг вспыхивают огоньками и начинают переливаться всеми цветами радуги. Он в миг забывает о ягодах и сосредоточенно ползает меж кустов, разглядывая капли росы с разных сторон, выискивая самые крупные и красивые…

И вдруг в воздухе раздаётся оглушительный рёв и грохот. Из-за горы выныривает, застилая небо огромным чёрным крестом, самолёт, который, кажется, вот-вот обрушится на него. Он закрывает голову руками, поворачивается и с диким визгом бросается бежать что есть мочи от этого завывающего монстра. В голове почему-то мечется и бьётся, гулко ударяясь о стенки черепной коробки, только одна мысль: «Это война! И самолёт щас начнёт палить из пулеметов и убьёт меня, Славку, маму и папу!»

Он бросается со всего маху в заросли высокой травы вперемешку с крапивой, надеясь укрыться в них от уже жужжащих вокруг пуль. Но вот одна «пуля» настигает его, впивается сначала в волосы, потом обжигает затылок… Он опять истошно визжит – и мир медленно меркнет перед его глазами…

– Сынок, что с тобой? Очнись, ну же! – слышит он, как будто во сне, голос мамы.

Перед глазами сплошь красное марево. Что это? Неужели кровь? Нет, просто солнечный свет сквозь закрытые веки. Кто-то кладёт ему на лоб мокрый холодный платок. Он медленно открывает глаза и видит склонившуюся над ним перепуганную маму, а потом и папу, и брата. Затылок болит нещадно, и он явственно чувствует, как пульсирует там кровь – бум, бум, бум…

– Ах ты, ирод окаянный! – откуда-то издалека доносится до него ругань бабушки. – Тудыть тебя через коромысло вместе с энтим твоим «кукурузником»! Это ж надо – так дитятку напугать!

– Мама, не война, что ли? Это был просто «кукурузник»?

– Да, сынок, успокойся, просто «кукурузник», только пролетел он уж очень низко, чуть гору не задел.

– А почему ж тогда у меня затылок болит?

– А ну-ка, дай посмотреть… Э, да тебя, похоже, пчела ужалила. Надо скорее жало достать. Поднимайся-ка потихоньку, и пойдём в дом. Через полчаса будешь, как новенький!

И правда, от заботливых маминых рук и мокрого холодного полотенца боль и страх скоро прошли, как не бывало. А потом подъехавший на своей красной «Яве» дядя Адик в утешение катал его в мотоциклетной коляске по всей деревне, а его двоюродный брат Сашка сидел рядом, на заднем сиденье, и похлопывал его по плечу: «Не грусти, братишка! Мы с тобой ещё зададим этим дурацким пчёлам!»

Вторая поездка была ранней зимой, когда ему было три с половиной года.

Путешествие туда с отцом на ночном поезде он запомнил очень хорошо. Отец, вымотавшийся на своей важной военной работе, быстро уснул. А он устроился у него в ногах и буквально прилип к окну, нетерпеливо ожидая и завороженно считая семафоры – синие, белые, красные, зелёные… С зелёными и красными всё было более-менее ясно, а вот зачем нужны были синие и белые? Не для красоты ведь – хотя они-то были самые-самые красивые! Они выплывали из темноты неожиданно и казались ему фонарями лесных гномов, а снег по краю насыпи в их свете становился таинственно-фиолетовым…

А в остальном от этой поездки в памяти остались тоже лишь какие-то обрывки воспоминаний: заснеженные поля и овраги; узкая, протоптанная в глубоком снегу тропинка вдоль забора из острых камней известняка, а потом – вдоль изгороди из сухих палок… Он идёт за папой по этой тропинке из Паниковца в соседнюю деревню Лосивка, что стоит на горе. Там, на окраине деревни – дом бабушки Дуни, папиной мамы. Снег хрустко поскрипывает под валенками и блестит в свете висящего над головой огромного блюдца луны…

Наконец, кусачий морозец сменяется теплом бабушкиного дома. В печи потрескивают дрова, и в комнатке стоит терпкий древесный дух. Они садятся за дощатый стол ужинать при свете чуть коптящей керосиновой лампы. Бабушка достаёт из печи ухватом закопчённый чугунок с варёной картошкой. Папа нарезает тонкими, почти прозрачными ломтиками розовое домашнее сало с мясными прослойками, которое прямо-таки тает во рту. Тени мечутся по дому, прячутся по тёмным углам… А в колышущемся круге нервного света на столе – толстые ломти мягкого ноздреватого хлеба и вкуснейшее варёное мясо гуся, которое он попробовал первый раз в жизни…

Серёжка очнулся от воспоминаний и посмотрел в окно.

Пейзаж ощутимо изменился: равнинные просторы сменились холмами, желтеющими спелыми хлебами, а местами – чернеющими жирной распаханной землёй. Меж холмов – долины с поросшими сочной травой склонами да речушками. Иные едва угадываются в низинах, зато другие неторопливо несут свои воды по широкому руслу, порой разливаясь в озера с заросшими осокой и камышом берегами. В их безмятежной водной глади, как в исполинских зеркалах, отражаются перевёрнутые снежно-белые горы облаков да небесная синева над ними. Облака кучатся, громоздясь друг на друга и приоткрывая то тут, то там маленькие небесные оконца, сквозь которые пробиваются столпы солнечного света. Дальше к горизонту облака темнеют, тяжелеют и перерастают в суровые свинцовые тучи, уже проливающиеся на пропечённую землю долгожданным тёплым ливнем…

Дорога превратилась в сплошные затяжные спуски-подъёмы. «Волга» весело разбегается под горку, и набранной накатом скорости хватает почти на полподъёма. Ну, а дальше их легко выносит мерно урчащий двигатель – если только впереди не оказывается натужно ревущий грузовик. Тогда приходится медленно ползти за ним, и Серёжка начинает нетерпеливо ёрзать на сиденье – ну, когда же появится возможность обогнать его?

– Что-то штурман совсем забросил свои обязанности! – задумчиво протянул отец. – Сколько нам осталось до Ельца? До дождя успеем?

– Пап, я ничего не забросил! – притворно возмутился Серёжка, лихорадочно соображая, через какой же посёлок они проезжают. К его счастью, на левой обочине появилась белая табличка с перечёркнутым красной полосой названием «Ливны».

– Вот, только что Ливны проехали. Значит, судя по карте, до Ельца осталось… (он проворно сложил в уме три оставшиеся цифры) семьдесят километров или около того. А насчёт дождя – откуда ж я знаю? Это как ветер подует…

– Что ж, ответ принимается. Через час будем на месте, может, посуху доедем.

Вскоре за окном замелькали пропечённые жарким солнцем окраины Ельца, покрытые толстым слоем пыли придорожные кусты сирени и акации, а за ними – старые заборы из бело-жёлтого неотёсанного известняка вперемежку с более новыми крашеными дощатыми.

«Да уж, дождик этому городку точно не помешал бы! – подумал Серёжка, с интересом разглядывая деревянные дома, которыми, казалось, были застроены все улицы. – Ну, мы ведь уже почти приехали. Так что пусть сейчас пойдёт дождик и смоет всю эту тоскливую серую пыль. То-то обрадуются прохладе деревья и кусты! Щас я его попрошу». И он зашептал себе под нос: «Дождик-дождик, ну-ка, лей! Да водички не жалей! Дождик-дождик, пуще! Дам тебе гущи!»

И небеса будто услышали его просьбу! Не успели они загнать «Волгу» под навес во дворе недавно построенного городского дома дедушки Илюши, как глухо зарокотало над головой – и через миг всё вокруг утонуло в воде и шуме обрушившихся на землю потоков летнего ливня…

Следующее утро выдалось солнечным и свежим после ночного дождя.

Бабушка с утра опять завела было свою вчерашнюю песню: «Илюшенька, ты глянь-ка, какие у нас унучеки складные да ладные!» Но дед Илюша, известный своим крутым нравом, быстро отправил её хлопотать на кухню – вечером на ужин собиралась вся родня, и дел было невпроворот. Мама помогала на кухне, а папа что-то мастерил в недостроенном ещё сарае.

Предоставленные сами себе, ребята обошли каждый угол нового дома. Они рассмотрели все «сокровища», выставленные напоказ в шкафу со стеклянными дверцами, по очереди попиликали на дедовой гармошке и вскоре загрустили – делать в доме больше было нечего, а огород был малюсенький, да и там не было ничего интересного, кроме переспелого гороха да огурцов.

– Серый, а давай к Сашке Фаустову в гости пока сходим, – предложил Славка. – Там у него на пригорке в огороде можно в войнушку поиграть или полепить чё-нибудь из пластилина.

– А что, это идея! – с готовностью согласился Серёжка.

Мама не возражала, и через полчаса они уже стояли на пороге Сашкиного дома.

Дом был большой, добротный, кирпичный, с асфальтированным двором за воротами и кирпичным же гаражом. За домом бушевали заросли малины – и все трое тут же залезли в них. Вскоре к ним присоединились Сашкина младшая сестра Лена и пришедшая к ней в гости вторая двоюродная сестрёнка Серёжки, Иринка. Девчонки были очень похожи: обе светленькие, хрупкие, улыбчивые, совсем ещё маленькие – было им года по три. Но, похоже, тем интереснее им было «обезьянничать» и обязательно делать всё то же, что и старшие братья.

Сашке это, похоже, уже изрядно поднадоело. Славка тоже снисхождения к ним не проявил. А Серёжке они показались очень даже забавными, и он с радостью предоставил им свою сторону малинника. Но вместо того, чтобы собирать малину, они почему-то дружно поедали глазами его. Наконец, до него дошло: «Они ж не могут дотянуться до ягод. Ростом не вышли!» Пришлось делиться своими ягодами – чему девчушки очень обрадовались и хором пропищали: «Спасибо!»

Скоро ползать по колючим зарослям наскучило, и они отправились на пригорок на дальнем краю огорода, где стоял сарай, набитый всякой строительно-ремонтной всячиной.

– Сашка, нам нужен молоток, гвозди и картон, чтобы построить аэродром, – объявил Славка. – Это у тебя в сарае найдётся?

В сарае нашлось всё, а с картоном повезло особенно – из обнаруженных полос плотного серого картона за десять минут были построены две взлётно-посадочные полосы, рулёжка и капониры для самолётов. На другом конце холма наспех соорудили некое подобие немецкой базы. Теперь можно было браться за самолёты.

Славка открыл взятую с собой коробку пластилина и раздал каждому по куску. Сашке достался синий, Серёжке – коричневый. Ну, а себе он, конечно же, оставил самый «самолётный» цвет – зелёный. Для винтов и шасси предназначался чёрный, а красный – для носа и звёзд.

«Кнопки»-сестрички, конечно же, увязались за ними и теперь сидели на траве, насупившись и поджав губки – пластилина-то им не дали…

– Ладно уж, остался ведь ещё кусок жёлтого. Берите, если хотите лепить! – предложил им Серёжка. Маленькие глазёнки вспыхнули благодарностью. Но лепить, похоже, сестрёнки ещё не умели. Поэтому, переглянувшись, они смущенно прошептали: «Мы лучше посмотрим».

Лепить самолёт было просто. Раз – раскатываем колбаску-фюзеляж, конец потоньше загибаем и расплющиваем в хвост, а из другого делаем нос. Два – из двух маленьких колбасок делаем крылья, а чтобы не обвисали в полёте, в середину каждого замазываем спичку. Три – прикрепляем крылья, вставляя спички в фюзеляж. Осталось вылепить и прикрепить к хвосту задние крылья, а на корпус – фонарь-кабину, колёса, пропеллер. И, конечно, вставить в крылья коротенькие спички-пушки. Вот и готов истребитель Ла-5 времён Великой Отечественной.

Рёв моторов – и тройка истребителей, разбежавшись по взлётке, круто уходит в воздух. Курс – на вражескую базу. Вот она показалась сквозь дымку облаков (это тлеет подожжённая сухая трава возле базы). Пикирование, прицельное бомбометание – и в базу противника летят комья земли, камни и зажжённые спички. Ещё один заход – огонь из всех пушек. База вспыхивает – а тройка самолётов уходит назад на бреющем, чтобы не попасть под огонь вражеских зениток… Задание выполнено, база уничтожена – и истребители, эффектно закрутив каждый по несколько фигур высшего пилотажа над аэродромом, один за другим садятся на взлётную полосу…

И снова за окном машины – поля, луга и перелески… Позади остались пыльные улочки Ельца и река Сосна, в которой они плескались все дни напролёт, вечерние посиделки и застолья у многочисленных родственников с обязательными частушками под гармошку и задушевными песнями. Впереди – неделя в гостях у бабушки Дуни.

– Пап, а пап, а что там есть интересного?

– Там – это где?

– Ну, у бабушки Дуни, в Лосивке.

– Деревенский дом с большим огородом и яблоневым садом, всякая домашняя живность – куры, утки, гуси, даже корова есть. Можно их кормить, можно ходить с пастухами пасти стадо на утренней зорьке, а днём плескаться в речке и ловить пескарей. В общем, скучать не придётся.

Серёжка несколько оробел от такого количества предстоящих дел. Ну, положим, с огородом и яблоками всё ясно – у них в Шаталово огородов аж два, и он был маминым главным помощником по огородным делам. И речка, и пескарей ловить – это тоже здрово! А вот корова – как же с ней справиться? Она же такая большая! А если ещё и бодучая окажется? И гуси – тоже хороши! В Шаталово «кулацких» гусаков они обходили стороной, а те так и норовили броситься в погоню, вытянув свои длинные шеи, шипя и шлёпая по земле своими красными лапами-ластами. Может, здесь они не такие шипучие – нападучие?

– Пап, а как с гусём справиться?

– А зачем с ним справляться?

– Ну, если нападёт? Они вечно шипят и норовят ущипнуть побольнее.

– А, ну это просто – как увидишь гуся, ищи хворостину подлиннее. Их хозяева хворостиной гоняют – так они её боятся, как огня. Замахнёшься – сразу отстанет.

– Вон, оказывается, как надо! А мы от них только бегаем.

– Ну, это – тоже вариант. Но если гусь проворнее окажется – тогда уж хворостина…

Вооружённый новым знанием о борьбе с гусями, Серёжка довольно откинулся на диване.

«Волга» свернула с шоссе на просёлочную дорогу. По правую руку тянулся ряд стройных белоствольных берёзок, а дальше, в низине, темнел сосновый бор. Слева, насколько хватало глаз, до самого горизонта колосилась пшеница. Вот дорога пошла вниз, потом вверх, на горку. Наконец, показалась околица деревеньки, а справа под горой засеребрилась широкая лента речушки. Проехав через всю деревню, папа остановил машину у самого крайнего дома.

– Приехали! – объявил он. – Можно выгружаться.

Серёжка распахнул дверь, выпрыгнул на травку – и удивился, какая она непохожая на привычную ему, Шаталовскую. Это была даже и не трава вовсе – вся лужайка перед домом была сплошь покрыта зелёными головками аптечной ромашки, розовыми шапками клевера и кувшинообразными листьями какого-то неизвестного ему растения. А какой аромат стоял в воздухе! Пряный, медовый, густой – казалось, воздух вокруг настолько плотный, что его можно пощупать. Серёжка даже вытянул руку и попытался растереть его между пальцев…

Под ногами цветочный ковёр был плотным и упругим, и Серёжка, не задумываясь, скинул сандалии и пустился по лужайке босиком – до дороги, потом обратно, вокруг сложенного из известняка, как будто вросшего в землю амбара… Он остановился у машины, посмотрел назад и опять удивился – цветы медленно, но упрямо поднимали свои примятые его ступнями головки, и следы исчезали прямо на глазах. «Вот это чудеса!» – подумал он про себя и решил было рассказать всем об этом открытии. Но тут на крыльцо вышла бабушка – высокая, худая, в красном цветочном сарафане и синем платочке.

– Приехали мои дорогие унучеки! – всплеснула она руками. – Ой, да как выросли-то! Дайте-ка я вас хоть обойму!

И она прижала их с братом к себе своими натруженными, жилистыми руками.

– Миша, Валя, проходите в сени, охолонитесь чуток с дороги. Небось запарились в пути – глянь, жара-то какая стоит! Попейте молочка холодного – в хате на столе крынка стоит, только из подполу достала.

Серёжка второго приглашения ждать не стал и рванул в дом. В сенях действительно было прохладно – как в подвале жарким днём. Он шагнул в комнату, подошёл к столу, бережно взял в руки запотевший глиняный кувшин и аккуратно, чтобы не расплескать, налил себе тягучего, густого молока в алюминиевую кружку. Первый глоток – самый вкусный, и он смаковал его целую вечность. За ним – второй, третий… Он жадно выпил всю кружку и, когда прохлада студёного молока разлилась по всему телу, подумал: «Разве может быть в целом мире что-нибудь вкуснее?»

Он стоит посреди двора, с трудом разлепляя веки. Очень хочется спать, и в голове вертится лишь одна надоедливая, как зудящий ночной комар, мысль: «Ну, и зачем я напросился пойти с отцом на этот утренний выгон коров? Дрых бы себе сейчас, как Славка, досматривал бы свои сны!»

Он поливает отцу студёную колодезную воду, зачёрпывая её жестяным ковшиком из ведра. Тот шумно умывается, поливает шею и спину целыми пригоршнями и фыркает, как морж. Брызги летят во все стороны…

– Ну, теперь твоя очередь! Э, да ты у меня спишь стоя! Может, передумаешь?

– Нет, пап, раз уж я сказал вчера, что пойду – то назад пути нет.

– Ну, это правильно, это по-мужски. Как говорится, назвался груздем – полезай в кузов! Давай-ка я теперь тебе полью. Умойся хорошенько, водичка тебя взбодрит.

Взбодрит – не то слово! Она обжигает, как лёд! Но и косматые остатки сна улетучиваются моментально – что верно, то верно.

Наскоро позавтракав, они выводят из хлева к дороге их чёрную в белых пятнах Зорьку. Она совсем не бодучая, а очень даже смирная, с печальными глубокими глазами и мягким розовым шершавым носом-«пятаком».

Первые лучи солнца только-только коснулись верхушек яблонь в саду. Во всём мире – ни звука, всё вокруг ещё во власти сладкой дрёмы медленн уползающей за горизонт ночи…

Но вдруг где-то вдалеке раздаётся крик петуха. За ним – ещё один, поближе. Ещё ближе… И вот уж закричал во всё горло и их Петя – дошла и до него петушиная очередь.

В густом кустарнике, где-то далеко внизу, несмело подаёт голос первый соловей. Ночи стоят уже прохладные, и по дну лощины стелется-клубится густой туман. Дорога, ведущая в низину от дома, ныряет в него, как в молочную реку, и исчезает на долгий десяток метров, чтобы потом вынырнуть на другой стороне и опять карабкаться в горку, к следующей деревушке.

Наконец, раздаётся щелчок пастушьего кнута. Со стороны деревни показывается стадо – коров десять, может, чуть больше. Зорька нетерпеливо смотрит в их сторону и, радостно мотая своей рогатой головой, присоединяется к ним. Путь лежит вниз, в «молочную реку», а дальше – в гору, на вольные пастбища другого её берега.

Поначалу ему всё интересно. Он пытается понять, как не перепутать Зорьку с другими чёрно-белыми коровами (это оказывается несложно – у неё такой приметный треугольный белый «нагрудник»), как щёлкает пастуший кнут (а вот это оказывается сложно), как выглядит «молочная река» на глубине, если в неё погрузиться с головой (оказывается, там всё очень даже неплохо видно).

Но когда они, наконец, доходят до пастбища и располагаются на травке, и солнце начинает пригревать подставленную ему спину, его всё-таки нагоняет сон. Все мысли вдруг куда-то улетучиваются, веки тяжелеют, и он даже не замечает, как проваливается в его мягкие, лохматые гостеприимные объятия…

– Славка, я уже всех коров выпас! – кричит Серёжка с крыльца, засунув голову в сени. – Айда купаться. Погодка стоит что надо!

Денёк действительно выдался на славу. На небе – ни облачка. На лужайке перед домом, в тени высоких акаций, ещё прохладно. Но скоро полдень, и волны тёплого воздуха одна за другой накатывают от дороги и накрывают его с головой…

– Ну, и как там коровы? – лениво, без особого интереса в голосе, спрашивает его вышедший на крыльцо в одних плавках старший брат.

– Коровы зыкинские – добрые и совсем-совсем не бодучие, – с готовностью начинает Серёжка. – Утром я видел самый восход солнца, как оно только-только показывается над землёй. А ещё пастух научил меня щёлкать маленьким кнутом! Потом мы шли через туман – там вблизи всё видно, а что подальше, так всё размыто. И луг просто огромный – конца-края не видать. А потом стало скучно, потому что коровы только жуют себе траву и больше ничего не делают. Вот я и заснул…

– Всё с тобой ясно! Будь ты пастухом, всех коров бы порастерял!

– А вот и нет. Если б я был пастухом, то не уснул бы, потому что я бы ходил вокруг стада и щёлкал кнутом! А это интереснее, чем просто сидеть на траве.

– Ну, ладно, скидывай шорты да сандалии, побежали к реке. Кто последний – тот водит.

И они срываются с места.

Околица, дорога, высокий берег, сплошь поросший густой травой. Они несутся вниз, смешно задирая ноги повыше, стараясь не запутаться, а трава так и норовит ухватить их за щиколотки. Наконец, они на полной скорости влетают в воду, поднимая тучи брызг.

Здесь речушка широко разливается по ровному песчаному дну в мелкое, чуть выше колена, и тёплое, как парное молоко, озерцо. Поэтому они, не сговариваясь, бегут по мелководью туда, где она только-только выбегает из сумрака тенистых зарослей ивняка на открытый простор. Только тут можно найти глубину «по шейку» – да и то, если присесть. И вот уже колышутся над водной гладью, словно поплавки, две вихрастых головы…

Прохладная вода обволакивает и остужает разгорячённое полуденной жарой и бегом тело, и думается – так бы висеть в этой прохладе вечно, между небом и землей, закрыв глаза и чуть покачиваясь на редких набегающих волнах…

– Эй, утопленнички! Как водичка?

Громкий голос выдёргивает его из ласковой дремотной неги. Серёжка приоткрывает глаза – да это их двоюродный брат!

– Сашка! А ты как здесь оказался?

– Меня батя подбросил, чтоб вам не скучно было. И дядя Коля тоже приехал, на вечернюю рыбалку сегодня пойдём. А вы тут что болтаетесь, как кувшинки в пруду? Давайте в салочки, что ли, сыгранём!

– Да тут глубина по колено – какие салочки? – Славке явно лень бегать по жаре…

Однако Серёжка с восторгом подхватывает идею.

– Славка, я знаю, как сделать, чтоб интересно было! Давайте все гонять друг за другом «крокодильчиками», помнишь, как в Шаталово? Тут по мелкоте самое то! И в воде весь, никакая жара нипочём!

Идея приходится по душе… И вот уже, взрывая песок со дна и вспенивая спокойную гладь озерка, носятся друг за другом по мелководью три «крокодильчика»…

Много ли им надо для счастья?

Чтобы день был пожарче да подлиннее. И чтоб такая вот речка рядом – где мелкая, где поглубже, с песчаным дном и неспешным течением. Ведь в ней столько всяких игр и приключений можно понапридумывать – особенно, когда выдумщиков не один, и даже не два, а целых три! Чтобы в хате на столе ждала горбушка хлеба, тарелка варёной картошки да стакан молока – когда вдруг поймешь, что живот сводит не от холодной воды, а от голода. И чтобы, наскоро перекусив, можно было бы опять шлёпать босиком куда-нибудь в неизведанное по нагретым августовским теплом стёжкам-дорожкам и открывать для себя этот огромный мир. Но чтобы потом они всегда обязательно приводили бы обратно домой, где ждут такие родные, такие любимые мама и папа.

«Надо же! Дядя Коля не только весельчак и говорун. Он ещё и удочки вон как здорово мастерить может!» – с восхищением думает Серёжка, наблюдая, как дядя Коля ловко привязывает леску с самодельным красно-зелёным крашеным поплавком к удилищу из срезанной ветки ивы. Это уже четвёртая удочка, и она – для него!

Первые три уже в деле – папа, Славка и Сашка стоят вдоль берега пруда и внимательно смотрят на свои поплавки. У папы и Славки поплавки длинные, из крашеных в алую краску гусиных перьев. А у Сашки – такой же, как у него, пенопластовый. И все эти лески с поплавками и грузилами привёз с собой дядя Коля, заядлый рыбак, как его называет мама. А удилища уже вырезали прямо тут, на месте.

В водной глади небольшого пруда отражается темнеющее небо, золотистые облака и багровый закат. Вечереет…

– Смотрите в оба! – громко шепчет дядя Коля. – Самое правильное время подходит, сейчас должны начаться поклёвки.

– А поклёвки – это как?

Серёжка от нетерпения переминается с ноги на ногу – быстрей бы поймать хоть какую-нибудь рыбёшку!

– Скоро увидишь. Но сначала надо нанизать червяка. Вот смотри – так, чтобы крючка не было видно, и чтобы приманка сильно не свешивалась. А то карась-то рыба умная – увидит крючок и не станет клевать. А если червяк длинный – объест его до крючка и оставит тебя «с носом».

– А «с носом» – это что значит?

– Значит – с пустыми руками, без улова.

– Ага, понятно. Теперь можно забрасывать?

– Можно. Только отойди подальше от братьев, а то крючками друг друга вместо карасей поймаете, или лески поперепутаются – до ночи не распутаешь!

Тут отец вдруг резко дёргает свою удочку вверх – и через мгновение на конце лески трепыхается крупный, величиной с папину ладонь, карась. Ребята все разом забывают про свои удочки и подбегают рассмотреть первую добычу. Спина у карася толстенькая, темно-коричневая, с зеленоватым отливом, бока темно-золотистые, а плавники – чуть красноватые. Красавец!

– Эй, горе-рыбаки – да у вас хором клюёт! – зовёт мальчишек дядя Коля.

Славка и Сашка бросаются к своим удочкам, подсекают… Славка выдёргивает пустой крючок, а Сашке приходится довольствоваться видом срывающейся с крючка и громко плеснувшей на прощание хвостом рыбёшки.

Пока они перенасаживают червей, Серёжка забрасывает свою удочку. Не успевает поплавок коснуться воды, как тут же мелко дёргается пару раз и резко ложится на бок. Трясущимися от волнения руками он подсекает и выдёргивает из воды извивающегося карасика – чуть меньше, чем у папы, но зато своего. Первого в жизни! Он осторожно снимает его с крючка и гордо показывает папе, потом дяде Коле…

Но тут начинает клевать у всех сразу – и Серёжка бросает свой первый улов в корзину и бежит к банке с червями, чтобы не отстать и не упустить удачу.

Им везёт. Клёв идёт отменный: две-три минуты после заброса удочки – и поклёвка. То тут, то там вылетают из воды караси. У дяди Коли к основной леске ещё привязан небольшой «поводок» с отдельным крючком – и он то и дело выдёргивает аж по две рыбины сразу! Корзина наполняется быстро…

Домой они возвращаются почти затемно. Мама с бабушкой в четыре руки начинают суетиться у плиты… Очень хочется есть и спать – а время тянется, как назло, медленно. А может, оно уже уснуло?

Наконец, из печи достают и ставят на стол огромную шкворчащую сковородку. В ней с десяток крутобоких, горбатых карасей аппетитно блестят зажаристой кожицей, скрывающей под собой нежное, мягкое, тающее во рту сладковатое бело-розовое мясо. А вокруг карасей – горки обжаренной в масле золотистой картошечки, посыпанной сверху зелёным лучком и щедро залитой яичной болтуньей…

И снова тени от керосиновой лампы мечутся по стенам, и неровный круг света трепещет на столе… И звучат в полумраке рассказы о прошедшем дне – о коровах на пастбище, о «крокодильчиках», которые вдруг завелись в мелкой деревенской речушке, о рыбацких хитростях и о невиданном вечернем клёве…

– Пап, а пап, а куда мы сегодня едем? – полюбопытствовал Серёжка, забираясь на своё место на заднем диване. («Сказано – по машинам, значит – по машинам. Но спросить-то можно!»)

– Куда да куда… На Кудыкину гору, воровать помидоры! Сколько раз я тебе уже объяснял, что «кудакать» – плохая примета?

– Сынок, папа за рулём, ему сейчас не до расспросов. А едем мы на Бугор – это на горе, над нашим бывшим деревенским домом в Паниковце.

– Ой, это где меня самолёт «кукурузник» всего перепугал, когда я маленький был? А потом ещё пчела ужалила!?

– Надо же! Тебе тогда едва два года исполнилось, а запомнил!

– Да уж, такое до смерти не забудешь… А Сашка там тоже будет? И сестрички?

– Шура с Адиком приедут – значит, и Саша с Леной. Брат тоже собирался, так что Иринка за ним наверняка увяжется. А ещё должна приехать моя младшая сестра, твоя любимая Аля.

– Ага, это которая со мной сидела в Кубинке, когда я был совсем маленький. А потом ещё чуть-чуть в Шаталово. Мам, только я это почти совсем-совсем не помню. Помню только, что звал её «моя Аля». Она мне недавно рассказала, что я очень не любил её ухажёра. Он к ней на велике приезжал, а я каждый раз норовил этот его велик ногой пнуть – ну, чтоб он уехал и не мешал мне с ней гулять. Но это я тоже сам всё равно не помню…

– Может, вместе и вспомните ещё что-нибудь интересное.

– А почему все туда приедут?

– Ну, во-первых, там ведь прошло всё наше детство. А во-вторых, там просто сейчас очень красивое место. Когда мы с Шурой и Колей в школу ходили, Бугор был совсем голый, там только трава росла да чабрец, клевер да ромашка аптечная. А вот Алле, нашей младшенькой, досталось с этим Бугром! Они всей школой каждый год там молоденькие сосёнки сажали – была тогда какая-то указивка из райкома на это… Вот из этих-то молодых саженцев и вырос настоящий сосновый бор. Да что я тебе рассказываю – сам увидишь, мы уже почти приехали.

«Неужели мама и папа, и тётя Шура, и дядя Коля, и Аля тоже были когда-то такими же маленькими, как мы с братом сейчас? – в очередной раз удивился Серёжка. – А меня-то и вообще тогда на свете не было… И Славки тоже? Ну и ну!»

… «Бугром» оказалась обычная с виду опушка соснового леса на вершине одного из гребней глубокого, заросшего высокой травой оврага. Но обычная она только на первый взгляд.

Могучие сосны здесь выстроились рядами по вершинам и склонам оврага, как будто охраняют Бугор от чужаков. Выглядят они торжественно-величаво – ладные, раскидистые, неспешно качающие ветвями на ласковом летнем ветерке. А под ними – молодая зелёная поросль – сосёнки да ёлки – и душистое, дурманящее своими ароматами тепла и лета разнотравье вперемешку с запахами смолы и хвои. Идешь по опавшим иголкам, как по ковру – мягко, неспешно, собирая сосновые шишки и высматривая, не притаился ли где под листиком грибок…

Вдруг – опушка, где молоденькие ёлочки ведут хоровод вокруг своей подружки, присевшей в центре круга и как будто прикрывшей своими широкими юбками совсем ещё маленьких детишек.

А вот на склоне, где солнечного света побольше – пара молодых крепких дубков с яркими, будто только что распустившимися нежно-зелёными листочками и гроздьями зелёных ещё желудей… Откуда и каким ветром занесло их сюда, в сосново-еловый бор?

Если и есть где лукоморный сказочный лес – то, наверное, он выглядит именно так. Да вот и яблонька дикая в ложбинке – прямо как в сказке, вся усыпана мелкими красными наливными яблочками. Сорвешь, откусишь румяный спелый бочок и поймешь – вот оно какое лето на вкус…

Воздух весь напоен теплом и летним спокойствием и звучит лучшей в мире музыкой – стрекотом кузнечиков, звоном стрекоз да гулом шмелей и ос.

Внизу, на дне оврага, угадывается ручеёк, несущий свою студёную родниковую воду на встречу с речушкой, чтобы веселее журчать дальше вместе. Ах, какое это блаженство – зачерпнуть алюминиевым котелком этой водицы и пить, пить взахлёб, и чтобы струйки воды текли мимо рта и стекали по подбородку бодрящей прохладой на нагретую солнцем кожу…

И над всем этим летним великолепием – бездонное голубое небо, по которому несутся, играя в догоняшки, кучерявые облака-барашки. Лежишь, раскинув руки в стороны, на толстом травяном ковре, и смотришь ввысь, угадывая в невесомых облаках привычный тебе земной мир… Вон облако похоже на грузную утку, будто наклонившуюся над речушкой напиться. А то, что подальше – ну совсем как дракон, который вот-вот схватит бедную утю за хвост… Цепляясь копытами за зелёные верхушки сосен, проносится по небу лихая тройка белогривых лошадок. Ты смотришь им вслед и гадаешь – откуда они бегут, и что ждёт их там, за далёким горизонтом?

И кажется – этот бесконечный день никогда не закончится… Не наступят холода, не нахмурится эта синева осенним промозглым дождём, и никогда не закружат в воздухе снежинки… Нет, нет, это где-то далеко, в другом мире, в другой жизни…

А здесь – сейчас и навсегда – поселилось Лето.

Однако всё хорошее когда-то заканчивается. Подошёл к концу и родительский отпуск, настало время отправляться в обратный путь. Прощание вышло небыстрым – пришлось, как и по приезде, несколько дней ходить в гости ко всем родственникам. Грустнее всего Серёжке было расставаться с братом Сашкой, с которым они очень сдружились. Ну, и с сестричками – у Ленки и Иринки глаза были на мокром месте. Но папа пообещал, что они приедут в Елец скоро – если не в следующее лето, то уж через лето обязательно. На том и расстались…

Почему дорога домой всегда кажется короче, чем когда едешь в гости? Может, из-за того, что она уже знакомая, и ехать проще? А может, потому, что папа невольно давил на газ сильнее, чтобы быстрее оказаться дома? Или оттого, что с ними ехал дядя Коля, который всю дорогу рассказывал всякие истории, шутки-прибаутки, да травил анекдоты?

Как бы там ни было, они без особых приключений вернулись домой, в Шаталово.

Дядя Коля и здесь нашёл, как утолить рыбацкую страсть – какими-то правдами и неправдами купил разрешение на ловлю карпов в колхозном озере неподалёку.

В следующую же субботу они с отцом отправились на рыбалку, когда ещё даже не рассвело. Серёжка хотел было поехать с ними, но так и не смог толком проснуться. Вернулись они в полдень с целым багажником карпов.

Всё воскресенье мама их чистила, жарила, парила, тушила, фаршировала и закатывала в банки под маринадом, а из голов и хвостов варила уху. Но пиршество омрачало то, что несколько карпов пережили долгое путешествие в багажнике и были выпущены в ванну с водой «на потом».

У Серёжки прямо сердце кровью обливалось – такие они были хорошие! Один – обычный, чешуйчатый. Ещё парочка – зеркальные, с рядами крупных чешуек вдоль тельца. Но самые милые – два голых карпа. Эти были совсем без чешуи, кожа у них была почти чёрная, мягкая и гладкая на ощупь, и оттого они казались ну совсем беззащитными.

Серёжка часами играл с ними и всё думал, как бы их спасти. Наконец, он решился и заявил маме твёрдым голосом (насколько он смог заставить свой голос перестать предательски дрожать от волнения), что либо ему отдают этих карпов «на спасение», либо он вообще отказывается есть то, что наготовила мама на недели вперёд.

– Что ж ты с ними будешь делать? – удивилась мама.

– Отпущу в Свечу – пусть там живут.

– А ты уверен, что они выживут в реке? Я думала, карпы только в озере водятся.

– Ну, если и не выживут, так пусть хоть ещё немного порезвятся на свободе. Всё лучше, чем угодить в суп! А может, они по реке и до озера доплывут…

– Ну, так и быть, спасай, спасатель ты мой. Только как же ты их до реки дотащишь?