Край, где живет детство Боев Сергей

– А я положу их в большой целлофановый пакет без дырок, налью немного воды и отвезу быстро-быстро на велике к реке. Если уж они совсем без воды целый час в багажнике тряслись, то пять минут уж выдержат как-нибудь.

– Ну, что ж, делай, как знаешь.

– Спасибо, мам!

… Когда он один за другим отпускал карпов с мостка в реку, ему показалось, что они благодарно шлёпали хвостами по воде перед тем, как уйти на глубину.

Он ехал назад и думал о том, найдут ли карпы путь в Хмару, а оттуда – в какое-нибудь глубокое озеро… И что скоро с юга на грузовиках привезут арбузы – зелёно-полосатые, внутри красно-сахарные и сладкие-сладкие. Сейчас они ещё лежат себе на боку на бахче где-то далеко-далеко на юге и впитывают в себя жар степей, чтобы принести его потом через тысячи километров в такие вот маленькие городишки, как их Шаталово. А ещё он думал о том, как весело было в Ельце, какое хорошее было это лето, и как здорово, что оно всё ещё здесь и не хочет уходить…

И вдруг, в один момент, лето кончилось.

Нет, конечно, первые жёлтые листья появились гораздо раньше. Но трепетали они тогда на всё ещё по-летнему ласковом ветру, и солнце ещё щедро дарило своё тепло, нежно купая городок в волнах света.

А теперь за одну ночь всё переменилось. Утром землю окутал туман и долго не уходил, цепляясь за кусты в низинах. Солнце пробилось через низкие облака только к обеду, и вдруг показалось каким-то отстранённым, безразличным. Синева неба, видневшаяся в разрывах облаков, потеряла летнюю глубину, как-то истончилась. Воздух стал прозрачным, почти звенящим, и в нём то тут, то там кружились, кружились пожелтевшие листья, а враз похолодевший ветерок сметал их в кучи у обочин дорог и тротуаров.

На клумбах у домов, где в начале лета краснели маки, а потом на смену им приходили розы, теперь рдели и багрянились георгины и гладиолусы – предвестники скорой школы. Стрижи улетели уже давно, а теперь и грачи засобирались в дальнюю дорогу, сбиваясь в стаи на опустевших полях. Единственное, что радовало глаз – это наливавшиеся спелостью яблоки да сливы в садах частников за шаткими заборами.

После обеда небо совсем очистилось, и ощутимо потеплело – будто лето вспомнило, что до сентября осталась ещё пара дней, да и с ребятнёй надо бы попрощаться…

Может, почувствовали ребята этот витающий в воздухе призыв, а может, просто уже вошло в привычку провожать лето в последние дни августа – да только чуть начало смеркаться, полгородка собралось на обычном месте, в низинке у разросшегося боярышника, чтобы развести прощальный костёр. Младшие собирали жухлую траву, ребята постарше таскали сухие ветки, что в изобилии валялись в ближайшем подлеске. А как разгорелся костёр, все уселись вокруг, побросали в угли картошку, достали припасённый хлеб, подвесили ломти на палочки и стали поджаривать…

Жареный на костре хлеб всегда получается особенным – ароматным, с дымком и хрустящей корочкой. А печёная картошка, с пылу с жару да с сольцой, ещё вкуснее. Это – прощальный вкус лета, таким его непременно надо запомнить на долгую осень и холодную зиму.

А ещё – повторить, проговорить, найти в памяти новую полочку и бережно положить туда на хранение самые яркие впечатления уходящего лета… Ведь такого больше не будет никогда.

Вот и рассказывают ребята друг другу, у кого что интересного было.

– А я этим летом к бабушке в гости ездил, мы там карасей в пруду наловили целое ведро, а потом их жарили с картошкой, луком и яйцами! – открыл тему Серёжка.

– А я плавать научился!

– Подумаешь, я уже давно умею. А этим летом я первый раз на море с родителями на машине ездил! Это тебе не речка – берега не видно, и волны бывают выше головы! Но зато когда море спокойное, плавать легче, потому что вода в нём солёная.

– А я в пионерском лагере поймал в лесу ежика и большую жабу!

– Фу ты, от жаб на руках цыпки бывают, не знаешь что ли?

– А я…

– А у меня…

А тем временем день неумолимо ускользает за горизонт…

Ещё миг, прощальный луч – и закатилось солнце, а вместе с ним – и Лето.

Сентябрь

Первое в своей жизни Первое сентября Серёжка очень ждал. Ему казалось, что это какой-то важный рубеж, отделявший «мелких» от взрослых ребят. И, конечно же, ему не терпелось перешагнуть его, чтобы играть со взрослыми ребятами не на правах брата Славки, а на правах школьника – значит, взрослого.

Подготовка к школе съела уйму времени. Он несколько раз ходил в сельский книжный магазин, пока собрал полный комплект необходимых к школе учебников и тетрадей. Ещё пришлось в Починок с мамой пару раз съездить, чтобы купить ранец и разные мелочи. Но этого времени было не жалко, потому что в Починке можно было купить мороженое и пострелять в тире из пневматической винтовки – и он никак не мог понять, что же ему нравилось больше.

А кроме того, он сдал в Починке вступительный экзамен в музыкальную школу, и в отличие от своих сверстников ему предстояло пойти сразу в две школы – в обычную и в музыкальную.

Решение «идти или не идти в музыкальную школу» далось ему непросто.

Старший брат, окончивший уже 4 класса «музыкалки», за последний год научил его нотам и показал, как играть простенькие песенки. Это оказалось несложно, и к экзамену он уже не просто играл на пианино – он играл «в две руки», выучил несколько пьес из хрестоматии для первого-второго классов и мог сам по слуху подбирать знакомые мелодии и даже аккорды к ним. Но он совсем не был уверен, что у него получится так же хорошо играть и сложные произведения – такие, какие играл его старший брат в четвёртом классе.

– Мам, а может, мне не стоит идти в музыкалку, хватит одного Славки? – как-то раз летом ещё решил он поделиться с мамой своими сомнениями.

– Почему вдруг? – спокойно спросила та.

– Ну, это же времени и денег вон сколько надо! А вдруг у меня не получится хорошо играть, ты будешь переживать, и деньги будут потрачены напрасно?

– Как же у тебя не получится, когда Слава тебе всего-то несколько раз показал, где какие ноты, а ты вон уже как играешь!

– Так-то оно так, да вот только Славке вроде не очень нравится сидеть за пианино, когда другие ребята на улице гуляют. Да и потом, там ведь ещё всякие другие предметы есть – сольфеджио какое-то, и пение…

– А ты попробуй. На такое дело денег не жалко. Если не понравится или не получится – не беда, бросить никогда не поздно. По крайней мере, не будешь жалеть, что не использовал такой шанс. А вдруг хорошо получится, и понравится? Никогда ведь не знаешь наперёд, где и как в жизни тебе это может пригодиться.

– Ну, ладно. Если так, то я согласен.

На том они и порешили.

… Когда на экзамене его спросили, может ли он сыграть «хоть что-нибудь, хоть одним пальцем», а он сыграл «В траве сидел кузнечик» в две руки, у экзаменаторов все остальные вопросы отпали сами собой, и его с похвалой зачислили в первый класс.

Утром первого сентября он проснулся рано, хотя в этом не было никакой необходимости – мама всегда говорила, что всё нужно готовить заранее, поэтому и ранец, и букет георгинов были подготовлены с вечера.

Денёк выдался солнечным, как по заказу. Однако, когда вместе с мамой и старшим братом он вышел на улицу, во всём явно чувствовалось дыхание осени: небо потеряло свою сочную летнюю синеву, стало высоким и белёсым; солнце, чуть поднявшееся над крышами домов, грело самую малость, хотя и светило ярко; в тени посаженных вдоль дороги деревьев, под которыми они шли в «старый» городок к школе, было совсем зябко, а под ногами шуршали сотни, тысячи опавших листьев.

Всё это навевало какую-то непонятную, необъяснимую грусть – как будто вместе с закатившимся накануне летом закончилась и уже никогда не вернётся большая и очень важная часть жизни, где каждый день наполнен беззаботностью, смехом и беспричинной радостью, где нет места для печали, где самая большая ответственность – выпустить кошку погулять, вынести мусор и сбегать в магазин за молоком, хлебом и чаем…

На этой мысли Серёжка споткнулся, вспомнив свой недавний поход в магазин и тот панический, необъяснимый ужас, которым сопровождался его первый осознанный выбор.

Мама попросила его сходить в универсам за чаем и ещё за какой-то мелочью. Обычное дело…

Но вот он стоит перед полками с чаем уже, кажется, битый час и никак не может решить, какой же выбрать. Чаем заставлены три длиннющие полки, его здесь десяток сортов, и все слова какие-то незнакомые, загадочные – китайский чёрный, китайский зелёный, цейлонский, индийский байховый, грузинский, азербайджанский… Раньше он не обращал на это изобилие никакого внимания, просто брал, что попадётся под руку, и не задумывался. Но сегодня это вдруг оказалось невозможно! Какой именно нужен маме? Как угадать – она ведь не сказала! Какой она обычно покупает? Нет, не могу вспомнить. Спросить у тётеньки – продавщицы? А она откуда знает? Взять первый попавшийся? А вдруг не угадаю, и деньги будут потрачены зря?

… Когда он вернулся домой, мама встретила его на пороге, изрядно перепуганная.

– Господи, куда ты запропастился? В Починок, что ли, в магазин ездил?

Он молча протянул ей сумку с продуктами.

– Час от часу не легче, – только и смогла промолвить она, доставая пять пачек чая – по одной каждого сорта. – А зачем ты столько чая накупил?

Он почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы – от мучительности, казалось бы, простого выбора, оттого, что так и не смог его сделать и в результате потратил кучу денег на этот дурацкий чай…

– Знаешь, его там сколько, этого чая? Ты ведь не сказала, какой именно нужен! – только и смог выдохнуть он.

И всё-таки грусть эта была какая-то лёгкая, светлая. К ней примешивалось и, казалось, постепенно вытесняло её волнительное ожидание чего-то нового, неизвестного, какого-то другого, долгого и, без сомнения, интересного периода, который начинался именно сегодня, и название которому – школа.

Поэтому, убедив себя, что не каждый выбор в новой жизни будет таким мучительным, и тем самым прогнав тяжелые воспоминания, Серёжка весело шагал за мамой и братом. Он радовался непривычной тяжести ранца за спиной, этому солнечному дню и морю цветов на спортплощадке перед школой, где вот-вот должна была начаться торжественная линейка.

Он издалека увидел Лару Ушакову из дома напротив и Леру Азарову из последнего подъезда его дома – они весело щебетали о чём-то своём в первом ряду их первого класса. У Лары была здоровская собака Инга, рыжая, со смешными длинными ушами – они частенько играли с ней во дворе. А Лера только этим летом приехала в городок с родителями из загадочной африканской страны Египет. Она была очень красивая – загорелая, с огромными карими глазами и тёмными густыми волосами, завязанными на макушке белоснежным бантом.

– Можно я тут с тобой… с вами рядом встану? – запинаясь от смущения и разглядывая носки своих сандалий, спросил он.

Молчание длилось всего секунду – а показалось ему вечностью. Он поднял глаза – взмах её длиннющих ресниц, казалось, поднял лёгкий ветерок, на котором затрепетали лепестки георгинов в его руке; в карих глазах заискрились смешинки…

– Конечно, вставай. Вместе веселее будет! – и Лера приветливо улыбнулась ему.

… Линейка прошла, как во сне. Учителя один за другим говорили что-то о «волшебном мире знаний» и ещё о «долгой дороге», которой им предстоит идти десять лет… А он стоял рядом с лучшей в мире девочкой и думал только о том, как бы оказаться с ней за одной партой.

Он совсем не удивился, что именно Леру выбрали давать первый звонок большим блестящим колокольчиком. Вот только в классе оказалось, что она уже договорилась с Ларой сесть вместе, и ему не осталось ничего другого, как занять следующую за ними парту. Хотя, может быть, это было даже лучше – ведь так будет гораздо проще дергать её за косички! А как ещё мог выразить свою симпатию семилетний мальчишка?

За партами в этот первый школьный день пришлось сидеть совсем мало – всего-то один урок, на котором их классная учительница рассказала им о расписании занятий и о том, что нужно приносить на каждый из уроков.

Вторым и последним в этот день был «Урок Природы».

– У меня для вас хорошая новость, – объявила учительница, когда прозвенел звонок. – Вас ждёт путешествие, потому что урок природы пройдёт в лесу, на берегу реки. Так что все дружно выходим на улицу и строимся в колонну по два, как сидите за партами! Я поведу класс впереди, а замыкающими будут… – и она обвела класс взглядом.

Серёжка увидел, как переглянулись Лера с Ларой, и почти одновременно с ними поднял руку.

– Ну, вот и прекрасно, у нас есть троица добровольцев!

… Всю дорогу до леса они болтали без умолку. У Лары была только одна тема – её собака Инга, как она уже умеет подавать лапу и выполнять команды «Сидеть!» и «Лежать!». А Лера рассказывала про сказочную страну Египет, где есть бескрайние песчаные пустыни, верблюды и огромные пирамиды из жёлтого камня, построенные в далёком-далёком прошлом древними людьми, и про города Александрию и Каир на берегу теплого моря, где живет очень много непохожих на нас темнокожих людей-арабов и совсем чернокожих негров, а женщины всегда ходят с закрытыми платками лицами…

Но вот они свернули с асфальтовой дороги на грунтовку, ведущую к реке – и сказку дальних странствий сменило таинство их родного осеннего леса. Из лукоморной чащи, до которой не смогли дотянуться запутавшиеся в верхушках деревьев солнечные лучи, потянуло сыростью и холодком. Запахи влажной, прелой листвы вперемешку с хвоей заполнили всё вокруг. На лесной опушке так и не высохшие капли росы на листьях папоротника разбрызгали пробившийся луч солнца в мириады крошечных радуг… Чуть дальше одинокий клён, подбоченясь, гордо взирает со своей исполинской высоты на полянку, уже запятнанную его первыми облетевшими красно-желтыми листьями, и как будто бросает вызов раскидистому, усыпанному желудями дубу напротив: «Ну, кто здесь хозяин леса?» А дальше, вниз по тропинке, рдеют спелыми тяжелыми гроздьями боярышник и рябина, и журчит, журчит без устали речушка, и плакучие ивы по обоим берегам полощут в ней свои ветви, роняя слёзы-листья в прозрачную студёную воду…

Позже Серёжка смутно припоминал, что учительница говорила что-то интересное про лес, про осень и про рябину («Много ягод – к холодной зиме…»). Но для него этот урок природы остался в памяти не словами, а ощущениями – контраста света и тени, тепла и холода, ярких красок кленовых листьев и влажного сумрака чащи, звенящей тишины и явственно осязаемого дыхания осеннего леса, журчащей воды и прощальных криков птиц в поднебесье…

Прошли две недели, и ходить в школу стало привычным делом.

Читать Серёжка научился уже к четырём годам, причём это получилось как-то запросто, без особых усилий. Он помнил только, что сначала мама показывала ему по вечерам буквы, и вскоре он уже знал весь алфавит. А потом он начал пытаться читать по буквам, а потом и по слогам всё подряд, куда бы ни шёл с мамой – вывески в витринах, ценники и слова на упаковке товаров в магазинах, объявления и плакаты. Получалось не сразу, но всё лучше и лучше – не считая кошмарных слов типа «парикмахерская».

Немногочисленные детские книги читать было проще – он слышал их столько раз, что знал почти наизусть. Поэтому надо было лишь правильно прочитать начало слова – а конец вспоминался сам собой. Это помогло перейти от слогов к чтению целыми словами.

Каково же было изумление мамы, когда как-то раз осенним дождливым днём, когда она пришла на обед, он гордо сообщил ей, что наконец-то «догрыз» книгу про Александра Матросова. Не веря своим ушам, она посмотрела на книгу в его руках и спросила, что он в ней понял. И он по-своему, детским языком, но пересказал-таки историю о геройском подвиге Матросова.

В книге было больше двухсот страниц, а ему – четыре с половиной года…

Со счётом тоже как-то всё сложилось – сначала с помощью счётных палочек, а потом и без них. К школе он не только мог считать до ста, но и знал сложение и вычитание. А вот учить его письму мама доверила школе. Поэтому бесконечное написание палочек, кружочков и крючков в школьной прописи было единственным, что отнимало много времени.

В остальном же всё как будто осталось прежним – необременительные домашние обязанности и всё новые фантазии и приключения на улице.

– После обеда займёмся настоящим мужским делом! – объявил как-то отец, поднимаясь из-за стола. – Мать, дай ребятам что-нибудь попроще надеть – сегодня у нас заготовка дров на зиму для титана. Я уже отпросился со службы. Да, и варежки или рукавицы достань им, чтобы руки не занозили.

– Папа, и мне тоже можно? – Серёжка не поверил своим ушам от радости.

– Да, пожалуй, раз уж ты пошёл в школу, то и дрова тебе можно доверить.

Они вышли во двор, где высилась приличная горка берёзовых чурбаков.

– Ну, хоть в этот раз брёвна пилить не надо! – обрадовался Славка. – В прошлый год полдня только на это убили. А здесь – всего-то наколоть да в подвал снести. Плёвое дело!

– Да, в этот раз повезло, бензопилой всё распилили, – кивнул отец. – Итак, я колю – вы носите дрова в сарай и аккуратно складываете их там в поленницу. Слава, ты сначала нагружаешь брата, потом набираешь поленья сам. И покажешь ему, как поленницу в сарае складывать, хорошо?

И, поплевав на руки, он взялся за топор.

Серёжка во все глаза глядел на отца и радовался, что у того так здорово получается управляться с топором. Взмах – и с одного удара чурбак разлетелся пополам. Ещё два взмаха – из каждой половинки получилось по два полешка… Следующий чурбак… Воздух наполнил приятный терпкий запах свежей древесины.

– Серёга, хорош ворон считать! – окликнул его брат. – Подставляй свои руки-крюки, буду тебя нагружать!

– Чё это сразу «крюки»? Вот посмотрим, кто больше унесёт. Давай, накладывай, а я буду считать… Восемь, девять… давай ещё одно, для ровного счёта!

– Ты ж растеряешь всё, когда по ступенькам спускаться будешь.

– А вот и не растеряю! Я подбородком придержу – вот так, видишь? – и, повернувшись, он медленно пошёл к лестнице, ведущей в подвал.

Он быстро понял, что погорячился, так нагрузившись дровами. Нет, придерживать подбородком поленья действительно получалось, а вот смотреть под ноги – не очень. До входа в подвал он ещё дошёл бодро, а дальше стало труднее. Но сдаваться он не собирался ни за что. «А я сейчас посчитаю ступеньки и запомню все бугры и ямы, в следующий раз будет легче», – решил он, ощупывая выставленной вперёд ногой дорогу перед собой.

Славке было труднее нагрузить себя самого – да и, если честно, не очень-то он горел желанием выиграть в этом споре. Поэтому он кое-как нагрузил себе десяток поленьев и отправился следом за младшим братом.

… Следующие три часа они, как заведённые, повторяли раз за разом один и тот же маршрут. Но вот последние чурбаки разрублены на поленья, отец подключился к переноске, и дело пошло быстрее. Ещё час – и сарай был доверху заполнен сложенными в поленницы ароматными дровами.

– Ну что ж, молодцы! – подвёл итог отец. – Теперь мы горячей ванной обеспечены на всю зиму. Пожалуй, и до следующей осени дров хватит. Благодарю за службу – свободны!

Руки у Серёжки буквально отваливались, ноги подкашивались – настолько он устал с непривычки от бесчисленных походов вверх – вниз, из подвала – в подвал. Но когда брат предложил ему пойти с ним покорять новую стройку, он долго не раздумывал. Конечно! Что может быть интереснее!

Славка рассказывал, что, когда они приехали в Шаталово (Серёжке тогда было лишь два года, и сам он этого не помнил), их «новый» городок состоял всего-то из двух стареньких красно-кирпичных двухподъездных трёхэтажных домов, да трёх четырёх-подъездных новых пятиэтажек белого кирпича – в одной из которых им и дали квартиру на втором этаже. А теперь таких новых пятиэтажек было уже семь. Стало быть, каждый год строили по одному дому. Так что на стройки им везло – и это открывало для них величайшие возможности.

Во-первых, там можно было найти катушки телефонного кабеля, метр которого (если попотеть полчаса, отпиливая его старой тупой пилкой для металла) обеспечивал полдвора медной проволокой в разноцветной пластмассовой оплётке для всех их потребностей: плести квадратные и круглые плетёнки-брелоки для ключей, делать плетёные браслеты, колечки, шариковые ручки и, конечно же, обматывать цветной проволокой спицы колёс и колёсные вилки своего любимого друга – велосипеда.

Во-вторых, на стройках всегда были катушки алюминиевой проволоки – тонкой (для пулек), средней (для рогаток и ружей) и толстой. Последняя шла на особо ответственные изделия – такие, как самодельные сачки для ловли бабочек и майских жуков, или – то, что нужно было именно сейчас – корзинки-«ловушки» для охоты за яблоками и сливами в огородах частников.

В-третьих, там можно было почти всегда разжиться карбидом, который строители использовали для газовой сварки. У ребят же он шёл для изготовления самодельных гранат из лимонадных и пивных бутылок, а также для запуска «в космос» всякого рода жестяных банок.

Ну и само по себе лазание по недостроенному дому и прыжки со второго этажа в кучи песка были страшным и захватывающим испытанием на «слабо».

Дома строились исключительно стройбатовцами – солдатами строительного батальона. И в этом была особенная прелесть – ведь их всех под вечер (ну, если не было у них ночного аврала) увозили на ночёвку в казармы обратно в часть. Поэтому стройка оставалась без присмотра до утра. Конечно, её территория была обнесена забором. Но какой же это забор, если в нём не найдётся двух-трёх хороших дырок? А если бы их и не было – перемахнуть через забор было бы просто ещё одним развлечением!

… Он сидит на корточках на сбитом из четырёх толстых широких досок наклонном трапе, на полпути с первого этажа на второй, вцепившись в его края руками и не решаясь двинуться дальше. Он не может объяснить, почему вдруг испугался. Трап – это, конечно, не лестница, завибрировал слегка под ногами… Но ведь по нему и взрослые строители ходят, пока лестницу не построили.

– Давай, Серёга, не дрейфь! Ползи наверх, а то скоро ночь наступит, – пытается подбодрить его старший брат снизу.

И он заставляет себя приподняться, делает первый робкий шаг на полусогнутых, предательски дрожащих ногах, потом ещё один, ещё – и вот уже перекрытие второго этажа, бетонное и очень надёжное. Старший брат взбегает по трапу следом.

– Ну вот, другое дело! Что ты там на полдороги застрял-то? Давай за мной, вперёд не лезь и под ноги смотри в оба!

Он осматривается вокруг. Скоро сюда привезут и установят вместо деревянных трапов готовые лестницы, потом в пустые проёмы вставят окна и двери, поставят батареи, оштукатурят стены и потолки, настелят полы – и кто-то будет справлять новоселье. А пока в этих стенах живёт-хозяйничает лишь осенний ветер, да вот иногда заходят в гости мальчишки…

А старший брат уже стоит на балконе с пока ещё отсутствующими перилами и нетерпеливо машет ему рукой.

– Всё в порядке, лететь метра два с половиной, и куча песка прямо под балконом. Ты не бойся – я её осмотрел внизу ещё, песок рыхлый, и никаких камней-железяк там нет. Так что я первый, ты – за мной. Ну а если вдруг испугаешься – тогда обратно по трапу, тем же путём, что пришли, а я тебя внизу встречу. Ну, я пошёл!

Серёжка проводил брата взглядом, убедился, что тот хорошо приземлился и спокойно съехал по склону к подножию кучи, и сам подошёл к краю балкона.

Сердце заколотилось, заметалось в груди, как испуганный мышонок, кровь застучала в висках, а ладошки вмиг стали липкими от пота. Он отступил от края, сделал глубокий вдох и сказал сам себе: «Это то же самое, что прыгать с обрыва в карьер! Там песок, здесь тоже. Ты должен – а то брат засмеёт и не возьмёт больше с собой!» Эта последняя мысль, показавшаяся ему страшнее страха, толкнула его вперёд – и через мгновение полёта он, весь в песке, но ужасно гордый собой, оказался рядом с братом.

– Молоток, братишка! – одобрительно кивнул тот и хлопнул его по плечу. – Я думал, тебе слабо! А ты… Так держать!

… Через час они с набитыми карбидом карманами и двумя кусками алюминиевой проволоки вернулись со стройки.

– Знаешь, давай всё это богатство спрячем в подвале до завтра – я знаю один укромный уголок, – предложил Славка. – А то мама ещё пристанет с расспросами – что это такое, зачем да почему.

– Это ты хорошо придумал, – согласился Серёжка. – А завтра как раз выходной – как выспимся, так и придём сюда «ловушки» делать. Точно?

– Замётано! – кивнул Славка. – А ещё после подвала надо бы хорошенько песок вытряхнуть отовсюду – из волос, карманов и сандалий. А то мама догадается, что мы опять по стройке лазили, и попадёт нам на орехи.

Но всё обошлось. Поэтому после сытного ужина, усталые и довольные своими подвигами, предоставленные сами себе, они ещё долго планировали свои приключения на следующий день.

После завтрака ребята перво-наперво решили, что на такое важное дело, как сбор урожая по садам «кулаков», надо бы позвать подкрепление. Сказано – сделано: в лес за палками для «ловушек», вооружившись ножовкой, топориком и перочинными ножами, с ними отправились Вадик и Витя из их дома, а ещё увязался Юрка Сазонов, Серёжкин одноклассник.

Вырезать двухметровые прочные палки было делом нехитрым, и спустя час мальчишки уже сидели в подвале, пыхтя над самой сложной частью – корзинками для «ловушек». Опыт, передаваемый ребятами из поколения в поколение, гласил, что круглую рамку корзинки лучше всего было делать из толстой алюминиевой проволоки, огибая её по стенкам пол-литровой банки и оставляя крепёжные хвосты сантиметров по десять. Затем надо было навесить на рамку корзинку из четырёх перекрещенных проволочек потоньше и, наконец, вбить крепёжные хвосты рамки в вырезанные ножом на конце палки посадочные желоба и закрепить их, примотав к ручке по всей длине тонкой проволокой. Получалось настоящее произведение искусства – такой своеобразный длинный сачок с алюминиевой корзинкой вместо матерчатого колпака.

Работал этот инструмент грубо, но безотказно – надо было лишь подвести корзинку на нужной высоте под яблоко или сливу, приподнять и резко дернуть «ловушку» на себя или в сторону. Черенок не выдерживал удара, обрывался – и добыча оказывалась в корзинке. Говорили, будто в былые времена ещё умудрялись приделывать над корзинкой ножницы, чтобы аккуратно и бесшумно обрезать черенки, дергая за верёвку, привязанную к одному из колец. Но их ребяческому поколению это казалось излишеством, ненужным усложнением конструкции. Да и ножниц было жалко – вдруг «застукают», и придётся бросить «ловушку», удирая со всех ног?

Закончив к обеду с «ловушками» и припрятав их в подвале до темноты, ребята оставшиеся до вечера полдня потратили на обход окрестных садов, чтобы наметить вечерние жертвы: запомнить наиболее урожайные сады, места, где яблоки и сливы висят низко к земле или близко к заборам, продумать пути отхода – так, «на всякий пожарный случай». Это было похоже на планирование военной операции! Но, во-первых, каким же ещё оно могло быть, если их отцы были военными? А во-вторых, они прекрасно знали, что у некоторых «кулаков» для таких непрошеных гостей, как они, всегда есть наготове заряженный крупной солью дробовик. Так что обстановка была вполне приближённая к боевой и просто требовала к себе серьёзного отношения.

… И вот наступил вечер. Мальчишки, крадучись, переходят от одного сада к другому, к третьему… «Ловушки» работают отменно, и все уже наелись яблок от пуза, и по карманам рассовали впрок, сколько нужно, чтобы припрятать «на потом» в подвале – ведь домой-то такую добычу не понесёшь!

Но остался ещё один сад – самый вкусный, с крупными, прямо лопающимися от спелого медового сока сливами сорта «белый налив». Этот сорт – редкость, и ребята знают, что «кулак» там – тоже редкость ещё та, самый лютый в округе. Но тем интереснее добраться до его слив и оставить его «с носом»!

… Вот и смутные очертания его забора. В доме в одном окошке горит свет – но дом в глубине сада, не так уж близко от забора. Можно попробовать! Первая «ловушка» появляется над забором и тянется к раскидистому дереву с белеющими в молочном свете луны сливами, следом за ней ещё одна…

– Эй, слушай меня! – Славке приходит в голову какая-то почти безнадёжно запоздалая мысль, он отчаянно жестикулирует. – Стойте, надо рвать всем вместе, одновременно! Здесь у нас только одна – две попытки, не больше!

Первые нехотя останавливаются, замирают каждый у своей «добычи», ожидая, когда их друзья будут готовы. Вот, кажется, все…

– Три-четыре! – громким шёпотом даёт команду Славка.

Хруст! – разом дёргают на себя свои «ловушки» мальчишки. Ещё рывок, ещё…

И – ббабах – громыхает с крыльца дома сноп пламени, и в ту же секунду, как будто градом, ледяной дробью хлёстко бьет по забору.

– Ах, вы окаянные! – кричит благим матом лютый «кулак». – Христа на вас нет! Вот я вам сейчас задницы-то надеру!

Но ждать исполнения угрозы никто не собирается. То ли залпом, то ли ветром мальчишек в миг сдувает с места – и только пятки засверкали в ночи.

… Они бегут что есть мочи до самого дома, и, только влетев в спасительный подвал, позволяют себе остановиться, тяжело дыша. А отдышавшись, в свете предусмотрительно припрятанного фонарика ощупывают друг друга – не задело ли кого? – и рассматривают свои с таким риском добытые трофеи. Кто-то, конечно же, в суматохе всё растерял. Не беда, счастливчики поделятся – ведь рисковали-то вместе!

И вот сидят мальчишки в подвале, переводят дух, любовно вытирают об рубашки уцелевшие крупные сливы и отправляют их в рот. А как надкусишь такую прелесть – она как будто взрывается во рту медовой спелостью, пойманным и бережно сохранённым под тонкой кожицей летом и солнечным теплом. И сок течет по щекам, по подбородку, и кажется – это самая вкусная вкуснятина в целом мире…

Наступило утро, а с ним – и нетерпеливое ожидание новых приключений.

Ещё в августе, до школы, ребята порывались провести серию запусков «космических кораблей», для чего насобирали по свалкам городка и припрятали в подвале жестяные банки подходящего размера. В дело шли только высокие, с маленьким донышком – в основном, из-под сгущёнки, ну и – если повезёт – семисотграммовые и литровые от консервированных болгарских овощей и горошка «Глобус». Но гвоздём программы в этом сезоне – тяжёлым «космическим грузовиком» – должна была стать трёхлитровая жестяная банка из-под томатной пасты.

Однако тогда жизнь внесла свои коррективы в космическую программу ребятишек. На новую стройку, как назло, всё не везли и не везли «топливо для космолётов» – карбид. Но теперь, после недавнего удачного похода на стройку, всё необходимое было в наличии, и можно было приступать.

Через час, груженые авоськами с банками, пустыми пол-литровыми бутылками, сапёрной лопаткой, ножами и кульками с измельчённым карбидом, вчерашние «сборщики урожая» прибыли в лес, где на берегу Свечи размещался их «космодром». Им была вполне обычная с виду полянка. «Космодромом» же её делало то, что она была вдалеке от дорог, скрыта от любопытных глаз высокими деревьями (они одновременно служили и высотомером полёта) и – самое главное – была практически лишена травы, поэтому выкапывать в мягкой утоптанной земле стартовые ямки было очень удобно.

– Ну что, сначала банки запустим, а потом уж и за гранаты возьмёмся? – предложил Славка на правах старшего.

– А как банки будем делить? – подал голос Витька.

– А чё тут делить-то? Каждому по маленькой и по «Глобусу»…

– Так «Глобусов» только четыре, – возразил Витька.

– Вот вы все их и разбирайте. А я заместо этого возьму «грузовоз». И не пыхти! Кто карбид со стройки тырил? Небось не вы, а мы с братишкой. Так что всё по-честному.

Возразить было нечего. Поэтому, разобрав банки, все занялись подготовкой пусковых шахт.

Серёжка запускал банки только один раз, в прошлом году, но хорошо помнил, как готовить стартовую шахту: вырыть ямку с вертикальными стенками и размером с донышко банки, а глубиной – на половину её высоты, на дно положить фольгу или целлофан, чтобы вода не впитывалась в землю. Вот и вся наука. От банки отрезать открытую крышку и пробить ножом пару дырок в оставшемся донце – и «корабль» готов к старту. Оставалось лишь положить на дно шахты 3–4 кусочка карбида, залить его тонким слоем воды, установить банку в шахту донцем кверху и через минуту, когда вся полая внутренность банки заполнится карбидным газом, бросить на донце горящую спичку. Эффект был потрясающим – газ внутри банки мгновенно взрывался и «выстреливал» банку из пусковой шахты вверх.

…Сначала решили запустить самые лёгкие «корабли» – эти стартовали со звонким хлопком и взлетали метров на шесть, до середины деревьев.

Потом настала очередь «Глобусов».

– Серёга, ты щас не торопыжничай, выжди подольше и запускай свой «Глобус» последним, – шёпотом посоветовал Славка.

– Это ещё почему?

– Почему да почему! По кочану! Как говорю, так и делай!

– А толком-то объяснить слабо? – обиделся Серёжка.

– Да ладно тебе, не дуйся! Ну, сам подумай – банка-то большая, газ её дольше заполняет. А чем больше газа соберётся под крышкой, тем выше полетит. Сечёшь?

– Ага, теперь понятно!

Он сделал, как посоветовал брат. И не зря – его «Глобус» действительно рванул громче всех и долетел до самых верхушек деревьев, метра на три выше других!

– А теперь – гвоздь программы! Грузовоз «Салют»! – гордо объявил Славка тоном ведущего в цирке, представляющего смертельный номер каскадёров. Его «Салют» явно был заправлен газом «под завязку» – видно было, как над дырками в крышке дрожит газовое марево.

Славка предусмотрительно отошёл подальше – и первая спичка не долетела до банки. Вторая долетела, но потухла ещё в воздухе. Третья, наконец, попала в цель…

Пламя полыхнуло над крышкой, но тут же втянулось через дырки внутрь – и в тот же миг вырвалось из-под банки, опалив края пусковой шахты. Грохотнуло так, будто над головами пара истребителей преодолела звуковой барьер на низкой высоте. «Салют» взметнулся ввысь, в две секунды побил рекорд Серёжкиного «Глобуса», пошёл выше, выше… На мгновение даже показалось, что он исчез из виду… Но нет, вот он – замедлил ход, завис, качнулся, завалился на бок и как бы нехотя начал свой обратный путь к земле.

– Вот это было здоровско! – разом загалдели ребята, когда «Салют» грохнулся на землю. – Выше деревьев! Так ни один «Глобус» не сможет! Может, ещё разок запустим?

– Хорошо бы, да только карбид весь закончился, – расстроил всех Славка. – Даже на гранаты не осталось… Придётся припрятать бутылки до следующего раза.

Спрятав бутылки и банки в зарослях ивняка на берегу реки, подальше от полянки, «космолётчики» отправились в обратный путь. Серёжка шел за братом и думал, так ли уж случайно тот извёл весь карбид на запуски и ничего не оставил на гранаты? А может, он всё ещё не отошёл от прошлогоднего случая?

… В тот раз, как и сейчас, они пошли взрывать гранаты на берег реки. Серёжку к изготовлению гранат не подпустили – «мал ещё!» Но он запомнил всё: как измельчить карбид; что поверх карбида нужно затолкать в бутылку как можно больше травы, чтобы вода медленнее просачивалась; что воды наливать немного, а пробку заколачивать крепко и быстро…

Первая бутылка поболталась на поверхности воды минуту, но не взорвалась – скопившийся газ просто вышиб неплотно забитую пробку.

Вторая граната сработала образцово-показательно – за полминуты после броска уплыла вниз по течению на безопасное расстояние и рванула смачно, подняв целый столб водяных брызг, как маленькая глубинная бомбочка.

А вот с третьей всё как-то не задалось. Для начала, в неё загрузили весь оставшийся карбид, и это был явный перебор. Из-за этого осталось меньше места для травы, залитая вода быстрее просочилась к карбиду, и газ стал выделяться сразу и очень бурно. Ну и в довершение всего, Валерка – самый старший из них – как-то замешкался с пробкой, а потом и вовсе выронил молоток. Пока он его выудил из высокой травы, пока забил пробку до конца, запаса времени не осталось… Когда он запулил-таки злополучную бутылку в реку, все вздохнули с облегчением. Но бутылка рванула в воздухе, не долетев до поверхности воды. Осколками, как косой, срезало прибрежную осоку и несколько ивовых прутьев буквально в десятке шагов от того места, где стояли они – перепуганные и потерявшие дар речи…

«Ну что ж, может, оно и к лучшему, что в этот раз без гранат обошлись, – думал Серёжка, шагая за братом по обочине дороги. – Вон тем летом сколько страху натерпелись. Ещё бы чуть-чуть – и Валерка мог без пальцев остаться, и нас бы осколками посекло. Нет, уж если делать взрывалки – то что-нибудь попроще. Например, можно пугачи из медной трубки, гвоздя и резинки от бигудей… Ни у кого ещё трубку в руках вроде не разрывало. А ведь серы со спичек порой столько зарядишь, что от взрыва в ушах целый час звенит! Или даже взрыв-пакеты из магния и марганцовки… Этого добра – вон целый магниевый обод от самолётного колеса в подвале лежит, а марганцовки у всех дома навалом. Тут тоже рванёт – так рванёт! Но зато хоть без осколков…»

До дома оставалось рукой подать, когда его размышления прервал голос брата.

– Эй, мелкотня, вы что, в «партизан» играете? Решили дорогу взорвать? А ну-ка, быстро все наверх! Что там у вас?

Из огромной водосточной трубы, проложенной под дорогой, выползли трое чумазых мальчишек лет четырёх – пяти и дружно уставились в землю, опустив головы. Из трубы явно тянуло дымом…

Недолго думая, Славка нырнул в трубу. Через мгновение оттуда донеслись его многократно отражённые стенами чертыхания, а вскоре появился на свет и он сам, пиная перед собой что-то дымящееся… Из тлеющих еловых веток выкатился газовый баллончик от сифона для приготовления газировки.

– Вы что, с дуба рухнули? – напустился он на малышню. – Да вам этим баллончиком руки-ноги поотрывает в два счёта – и ахнуть не успеете! Да ещё в трубе! Додумались тоже! А ну, брысь отсюда!

Убедившись, что малышей и след простыл, он повернулся и, пнув баллончик ногой, задумчиво произнёс:

– Рванём его, что ли, вместо гранат?

– А может, ну его? Ты ж сам сказал – может руки поотрывать…

– Да это я только чтобы мелких напугать. Мы ж не дураки – в трубе взрывать! Разведём костёр в безопасном месте – да вон хоть в песочнице за домом, там бортики высокие, крепкие… А сами будем наблюдать с безопасного расстояния.

– Ну если так, то давай.

… Они сделали всё, как и собирались: вырыли глубокую яму в песочнице, положили на дно бумагу, сухие ветки и траву. А чтобы костёр горел подольше, кто-то придумал положить в него куски рубероида. Подпалив бумагу и положив сверху на рубероид отобранный у малышни баллончик, они отбежали метров на двадцать и залегли в канаву за бугром. Потянулись томительные минуты ожидания.

Пять минут… Ничего.

Они подползли ближе.

Десять минут… Костёр начал затухать.

Они подползли ещё ближе.

Вот они уже в пяти метрах от песочницы.

Костерок прогорел, хотя всё ещё дымится… Но по-прежнему ничего не происходит.

– Наверное, мало веток положили, – выдвинул предположение Вадька. – Жара не хватило. Надо подбросить ещё – без этого не рванёт.

И вот они, нарвав сухой травы и подобрав по пути всё, что может гореть, снова в песочнице. Дымится, пузырится и фыркает расплавленной смолой рубероид. На него летят принесённые сухие ветки, трава, обрывки бумаги. Но костёр никак не хочет разгораться заново.

– Сейчас раздую! – Вадик набирает полную грудь воздуха, наклоняется над костром и дует… А в следующий миг мир перестаёт существовать…

«Странно – а почему это я лежу на земле? Да ещё и под шахматным столом? Он ведь метрах в трёх от песочницы – а я только что сидел на бортике!» – это – первое, что приходит на ум Серёжке, когда он открывает глаза. А потом в голову врывается жуткий крик. Он переводит взгляд со стола на песочницу и чувствует, как волосы на затылке встают дыбом от увиденного: всё лицо Вадика покрыто чёрными пузырями, а по виску, по щеке пульсирующей струйкой течёт и капает с подбородка густая тёмная кровь.

Дальше всё происходит, как в кошмарном сне. Какой-то мужик вдруг оказывается рядом с Вадимом, сгребает его в охапку и тащит к дороге. «Остановить машину… наверное, в медсанчасть» – медленно, как старые мельничные жернова, возникает, проворачивается в мозгу и исчезает мысль.

Перед глазами всплывает искажённое лицо брата. Он что-то кричит ему – но голос глухой, как из глубокого подвала. Серёжка никак не может понять, что тот от него хочет. Потом он чувствует, как брат хватает его под руки, тянет из-под стола, кое-как взгромождает на скамейку, ощупывает руки, ноги… Хочется закрыть глаза, чтобы остановить вращающийся вокруг мир, чтобы прекратился этот гул в ушах…

Брат хватает его за руку, тащит за собой. Они куда-то бегут. Он видит перед собой только спину брата и настойчиво повторяет сам себе, словно боится забыть: «Надо бежать. Раз брат бежит – значит, так надо…»

Медленно, постепенно краски и звуки возвращаются, вращение мира прекращается – и он уже, кажется, слышит брата: «Баллон взорвался… Вадика ранило, в больнице… Никому не говори, что мы там были… Быстрее надо домой, а то родители будут волноваться… У тебя что-нибудь болит? Можешь идти?»

Он слышит собственный голос как будто издалека: «Нет, не болит… Могу. Идём».

… Им крупно повезло – никто больше не пострадал. Вадиму взорвавшийся баллончик рассёк своим развороченным боком висок, пройдя буквально в сантиметре от правого глаза и улетев шагов на пятьдесят – такой силы был взрыв. Ему наложили восемь швов, он вышел из больницы через неделю, почти потеряв зрение на правый глаз…

После этой трагедии они с братом долго не могли прийти в себя. Вспоминая этот день снова и снова, они каждый раз внутренне содрогались от мысли о том, как плохо всё могло закончиться! Ведь на месте Вадика мог оказаться любой из них…

А если не точно на его месте, а на сантиметр правее? Как может быть, чтобы расстояние между жизнью и смертью измерялось всего лишь одним сантиметром? От этой мысли внутри всё замирало, холодело и цепенело. Казалось, в тот день сама костлявая Смерть прошла рядом, задев одного из них своим плащом и пригрозив косой остальным: «Не балуйте!»

Октябрь

Бабье лето, похоже, потеряло счёт времени и никак не хотело уходить.

Ночами уже ощутимо холодало, а порой и подмораживало. Воздух был чист и удивительно прозрачен – наверное, из-за этого луна и звёзды казались ближе, ярче. А вот дни стояли ясные и тёплые. Ближе к полудню вообще можно было подумать, что на дворе всё ещё стоит поздний август – если бы не быстро редеющая листва на кустах и деревьях.

Лимонно-желто-багряно-алая мозаика покрыла все лужайки и тропинки. Тысячи… нет, миллионы проживших свою такую долгую и такую мимолётную летнюю жизнь листьев теперь лежали под ногами…

А ведь, кажется, совсем недавно они только-только проклюнулись после долгого зимнего сна. Медленно, ещё боясь поверить в то, что холода ушли навсегда, они разворачивали свои нежные, трепетные изумрудные тельца – словно раскрывали миру свою душу.

И мир не обманул их. О, нет, он принял их с радостью и восторгом, изо дня в день согревал их весенним теплом, поил дождевой водой и питал солнечным светом. Окружённые такой трогательной заботой и лаской, листочки росли, зеленели и крепли.

Вокруг них происходило столько чудес! То тут, то там распускались огромные пенные благоухающие шапки – белые, сиреневые, бледно-розовые. У кого-то по соседству возникали целые гроздья ароматных серёжек. Среди смолисто-клейкой листвы вдруг обнаруживались длинные побеги, все усеянные крупными кожистыми бутонами. Они толстели и пухли, как на дрожжах, а потом вдруг в один день стали лопаться и взрываться белым пухом, который разлетался во все стороны и плыл на волнах летнего ветра, медленно, но неумолимо опускаясь всё ниже к земле и укрывая её невесомым белёсым покрывалом.

А потом наступила пора нежных жёлтых цветочков. Их было видимо-невидимо, ими были усыпаны все ветки. Медовый аромат, разносившийся на всю округу, так и манил к себе пчёл… Листья начали было ревновать: «Конечно, вон их сколько! И свет нам закрывают. Немудрено, что им достаётся всё внимание! Ведь людям, которые постоянно останавливаются полюбоваться нами , нас из-за них не видно!» Но цветы оказались недолговечны – вдруг завяли и разом все облетели…

«Ну, вот, наконец-то мы можем предстать миру во всей нашей красе!» – оживлённо обсуждали эту новость листья. Им так нравилось, проснувшись по утру, перешёптываться и болтать без умолку целыми днями напролёт… А ещё они очень любили красоваться друг перед другом, поворачиваясь и так, и эдак от лёгчайшего дуновения ласкового ветерка. Им казалось – их так много, что эта шелестящая музыка лета будет вечной…

Вера в свои силы и в бесконечную доброту природы была так велика, что первая желтизна в нарядах некоторых поначалу даже вызывала зависть. «Ах, как это красиво, как необычно! Надо же – мы все просто зелёные, а вот у этого, и вон у того тоже появились такие трогательные жёлтенькие прожилки! Ах, как и нам хочется таких, и нам! Ну, пожалуйста!»

Природа не скупилась и рада была одарить всех – кого-то раньше, кого-то чуть позже…

Когда первые пожелтевшие листочки вдруг сорвались со своих насиженных мест и закружились в холодеющем воздухе, это всего лишь вызвало новую волну зависти и перешёптываний. «Как же так? – с горечью жаловались друг другу оставшиеся на ветках листья. – Мы в лучшем случае можем лишь вертеться туда-сюда, да и то, если ветерок к нам заглянет. Как мало можно рассмотреть, сидя вот так на одном месте! А эти отправились в такое волнительное путешествие! Они, наверное, облетят теперь весь мир…»

Но вскоре они увидели сквозь своих поредевших собратьев страшную правду: как ни старались оторвавшиеся путешественники продлить свой полёт, он неизбежно заканчивался там же, где уже лежали тысячи их предшественников…