Первые боги Громыко Ольга

Бесчисленные полчища арабов обступили их. Мал и Гор остались в городе вдвоем. Нибурцы исчезли, как будто их и не было вовсе. Арабы берут одну городскую стену за другой. Мал и Гор отступают, сдавая дом за домом, улица за улицей, квартал за кварталом. И вот они уже на центральной площади, рядом с кораблем. Еще мгновение, и он должен взлететь. Арабы с дикими воплями все теснее обступают их. Мал что есть силы разит врагов мечом Рамзеса, Гор отправляет одну за другой в людскую лаву стрелы-черные змеи. Крики вокруг них сливаются в сплошной вой.

Мал проснулся, разбуженный воинственными криками за окном:

– Что произошло? Враг в городе? Как он мог застать нас врасплох?

Гор, на ходу надевая штаны, бросился к окну. Мал накинул рубаху и потянулся к мечу.

– Они устанавливают лестницы! – воскликнул Гор. – К оружию, господин!

Юноша стремглав бросился к своему луку. Мал вынул меч из ножен и обнаружил в своих руках деревянную пластину с узким закругленным лезвием. Так же как и у меча у нее была рукоять, кроме того она была хорошо сбалансирована.

– Как они посмели? Гляньте, господин! – опять воскликнул Гор.

Ему подложили лук уменьшенных размеров. Стрелы были увенчаны шарообразным наконечником. Но выбирать было не из чего. Кто все это подстроил, гадать было некогда. Враг атаковал прямо сейчас.

– Надо действовать!

В окне появился вражеский шлем с опущенным забралом. Мал ринулся на захватчика. Тот уже успел одной рукой ухватиться за край стены, а другой выставил вперед меч, чтобы предупредить грозящие ему удары. Мал, не раздумывая, рубанул по цепляющейся за стену кольчужной рукавице. Воин крякнул и разжал пальцы. Тем временем Мал схватил его за другую руку. Он рывком вырвал из нее меч, и тем самым лишил противника равновесия. Тот повалился вниз, а Мал обнаружил, что он также сражался деревянным мечом. Когда же Гор попал фальшивой стрелой в очередного нападающего, и она, не причинив вреда, отскочила в сторону, а воин с притворным стоном повалился на землю, Мал догадался, что это всего лишь игра.

Его окликнули. Мал узнал голос Матары. В трех десятках шагов она восседала на коне в окружении Гатары и Сейт-Акха. Сестры были в мужских платьях, а Сейт-Акх в воинском облачении. Жрец к тому же вооружился коротким деревянным мечом. За окном шел штурм той части дворца, где ночевали Мал и Гор. Одни воины взбирались по лестницам в окна второго этажа, те, кто сидел внутри неуклюже пытались отразить их атаку. И те, и другие производили впечатление людей, впервые взявших в руки оружие. Все, чьи головы не прикрывали шлемы, были наголо выбриты.

– Прости нас, принц-рыцарь, за нашу неучтивость, – начала первой Гатара.

– Вчера мы забыли предупредить о предстоящем празднестве, а когда вспомнили, вы с Гором уж сладко спали, – добавила Матара, – как, впрочем, и ваши спутницы-амазонки.

– Я принимаю ваши извинения, Ваши Величества, – ответил Мал.

Он не поверил ни единому слову. Мал догадывался, что Матара и Гатара, разумеется, не собирались говорить им о том, каким образом во дворце празднуется день воспарения корабля, желая, чтобы потешный штурм застал их врасплох.

С женской половины дворца, что находилась прямо напротив, донеслись разъяренные крики:

– Пошли прочь, вонючие скоты!

– Сейчас мы перережем вам глотки!

– Вон отсюда!

Из окна разом выскочили трое ряженых и мягко свалились на землю, предусмотрительно застеленную соломой. Следом за ними в окне появилась обнаженная по пояс Лара. Она гневно держала в руке деревянный меч, которым, по всей видимости, и собиралась перерезать горло незваным гостям. Та серьезность, с которой пылающая яростью женщина угрожала обидчикам игрушечным мечом, заставила Гора покатиться со смеху. Лара метнула в него взгляд, исполненный презрения, и юноша тут же смолк.

– Лара, разве ты забыла, что сегодня день Монту? – громко проговорил Сейт-Акх, перекрикивая шум импровизированной битвы.

Амазонка, не желая пререкаться с Сейт-Акхом, бросила никчемное оружие и гордо удалилась, даже не заботясь о том, чтобы прикрыть обнаженное тело.

– А как же праздник воспарения корабля? – удивился Мал.

– Он наступит завтра! – успокоил его Сейт-Акх.

– Странно, что Хуфтор умолчал об этом, – подумал Мал.

Он оделся и вместе с Гором спустился вниз. Там они влились в толпу зрителей показательного захвата второго этажа. Отряд нападающих возглавлял Сейт-Акх, в то время, как обороной руководил жрец Менафт. Его люди недолго сопротивлялись. Очень скоро Сейт-Акх одержал победу и радовался, как ребенок, подпрыгивая и обнимаясь с товарищами по оружию.

– Я даже не мог себе представить, что Сейт-Акх способен вести себя, как обычный человек, – сказал Гор.

– Если ты думаешь, что сейчас жрец искренен в проявлении своих чувств, то ошибаешься. Обычно, все, что он делает не более, чем ритуал.

Матара пригласила всех на утреннюю трапезу. К изумлению Мала она сделала это не как царица, а скорее, как хозяйка постоялого двора, которая заботится о своих постояльцах. Столы накрыли в большой зале, окна которой выходили на восточную сторону. Гатара переоделась в бело-голубое платье, а в одеянии Матары сочетались алые и розовые цвета. Они еще раз попросили прощения у тех, кого штурм дворца застал врасплох. Амазонки увидели в этом знак уважения. Силла особенно старалась помирить сестер и цариц, она приветливо улыбалась и тем, и другим. Лия же, судя по ее выражению лица, нисколько не обиделась. Утреннее происшествие не смутило ее. Она пребывала в обычном для себя умиротворенном расположении духа.

Матара рассказала, что сегодняшний штурм знаменует собой начало праздника в честь бога-воителя Монту – сына Амуна и Мут. В этот день слуги, конюхи, ремесленники бреют головы наголо, надевают кольчужные и кожаные доспехи и вооружаются мечами, копьями, кинжалами, которые не могут нанести серьезного вреда, и сражаются друг против друга, а нибурские воины, наоборот, оставляют боевую амуницию и становятся зрителями. Сейт-Акх к словам Матары лишь добавил, что в день, предшествующий празднику воспарения корабля, греки чествуют неистового Ареса, христиане – храброго рыцаря Георгия, а арабы – воина-мученика Джирджиса, после чего жрецы отправились отдыхать, утомленные ночными молитвами и утренней схваткой.

Мал пригласил Лию на прогулку по Нибуру, и та ответила ему улыбкой и кивком головы. Матара настояла на том, чтобы они переоделись в шелковые одеяния пурпурно-голубых цветов – таковы были праздничные обычаи Нибура. Малу вернули меч Рамзеса, а Гору – лук, дарованный Акером, и они покинули дворец.

Праздник был в самом разгаре. Мимы, стоя одной ногой на земле, убедительно изображали стремительный полет над землей, и обучали этому искусству всех желающих: жонглеры наполняли чаши вином, подбрасывали их вверх, а затем ловко подхватывали их, не расплескав ни капли. Фокусники отправляли все, что угодно, к небесам одним мановением руки. Гор остановился, как вкопанный, когда перед ним взмыл вверх парусник величиною с ладонь и долго не мог оторвать взгляд от висящего над головой кораблика. Лия ничему не удивлялась и, в отличии от Гора, не отходила ни на шаг от Мала, который целеустремленно вел их к главному чуду Нибура – кораблю, которому для того, чтобы оторваться от земли, не нужны были невидимые подъемные механизмы.

Миновав кольцо стен, за которым располагались казармы, они ненадолго задержались возле арены, где свирепствовал Арес – его изображал могучий нибурский воин в доспехах греческой выделки. Он был вооружен щитом и коротким стальным мечом с закругленным лезвием и намного превосходил в росте своих соперников. Ему противостояли не меньше десятка воинов. Они бросались на Ареса с копьями и мечами и отлетали в сторону, отброшенные невероятной силы ударами, а затем снова шли в бой, пока у них хватало сил стоять на ногах. Если Гор пришел в восхищение от мощи и удали победителя, то Лия была явно удручена количеством причиненных Аресом ушибов и ссадин.

Окруженная каналом центральная площадь была до краев заполнена путешественниками со всех концов света, жаждущими увидеть летающий корабль. Под присмотром нибурских стражников одни со священным трепетом взирали на чудо, сотворенное руками халдейских магов, другие не могли понять, как парусник, ничем не отличающийся от кораблей, что тысячами плавают по морям и рекам, может ни с того, ни с сего подниматься в небеса. Вместе со всеми Гор долго разглядывал вытянутый корабельный корпус с выступающими по обе стороны веслами, корму, оканчивающуюся огромным рыбьим хвостом, высокую мачту, составленную из нескольких брусков, парус, сшитый из красно-белой материи, голову длинноволосой женщины, венчающую корабельный нос – ее глаза были сделаны из драгоценных камней и испускали сияние. Лия остановила взгляд на голове русалки и посмотрела на нее так, будто пыталась вспомнить, где она могла ее раньше видеть.

Как только Гор налюбовался кораблем, они вернулись в город и до самого вечера бродили по его улицам. Все это время Мал пытался разобраться в том, почему в Нибуре не было религиозной вражды, как будто здесь все разом забывали о том, что поклоняются разным богам. Ему удалось выяснить, что здесь запрещено прилюдно выступать с проповедями, прославлять любых богов или, наоборот, уничижать их – фанатиков здесь не привечали. Во время городских праздников мечети, христианские, греческие и египетские храмы пустовали, и только поблизости от них можно было отведать блюда, приготовленные в той или иной традиции, но для того, чтобы отведать их не требовалось совершения каких-либо религиозных обрядов. В этом Мал, Гор и Лия могли убедиться, остановившись возле христианского храма и отведав мяса ягненка, зажаренного на вертеле. Все обряды проходили в пределах храмов, замков, кварталов, где жили приверженцы одной и той же религии. Таковы были обычаи Нибура.

По возвращению во дворец Мал и Гор были призваны Сейт-Акхом на богослужение в храм Монту. Как им не хотелось лечь спать, они вместе с Гатарой и Матарой терпеливо следили за священнодействиями жрецов. Те пропели хвалебные гимны, и лучи заходящего солнца по-особенному ярко высветили стены храма под открытым небом. Затем Сейт-Акх провел церемонию обхождения статуи Монту – бога, обладающего человеческим телом и головой сокола. Тот был вооружен копьем и увенчан короной с золотым диском и двумя перьями голубого цвета. Гатара и Матара принесли ему в дар цветы и плоды с фруктовых деревьев. Мал же начинал понимать, что они совсем не случайно оказались в Нибуре накануне дня Монту. Сейт-Акх, действия которого были подчинены высшим силам, заранее намеревался призвать на помощь бога-воителя. Ведь только Монту может сделать так, чтобы нибурские воины, никогда не участвующие в междоусобных стычках, по доброй воле отправились в поход во славу солнечных богов, а арабы, укрывающиеся за стенами Пер-Меджета, распахнули перед теми городские ворота. Человеку такое устроить не под силу.

На следующий день прогулки по городу продолжились. На этот раз Гор был занят тем, без умолку восхвалял Нибур. Его приводили в восторг люди, дома, деревья, цветы – все то, что могло хоть в какой-то мере воплощать в себе дух Нибура и его красоту.

– А ты полюбила Нибур? – спросил Лию Мал.

– Это красивый город, – отвечала она, – здесь даже самый маленький чувствует себя великим. Но я еще не знаю: смогу я его полюбить или нет.

Мал еще раз убедился в том, что Лия отличается от большинства женщин легко привлекающихся внешним лоском и не удосуживающихся вникнуть: что же скрывается за яркой оболочкой.

– Расскажи мне о своем родном городе? Любишь ли ты его?

– Я так давно не была в Артемидосе, что в моей памяти сохранились только рассказы сестер об этом городе.

– То же самое Лия говорила и о Нибуре, – отметил про себя Мал.

– Я с уверенностью смогу говорить о своих чувствах к Артемидосу лишь после того, как снова окажусь в нем, – добавила Лия и с вызовом посмотрела в глаза Малу.

– Лия! – окликнул амазонку Гор, и указал в сторону канала – Там идет битва! Мы должны это видеть!

Он бесцеремонно схватил Лию за руку, и та позволила Гору себя увлечь. Они побежали к воде, где бились два отряда, сбрасывая друг друга с лодок длинными палками. Мал же всё размышлял о загадочном прошлом Лии:

– Возможно, она была ранена, долгое время не могла прийти в себя, поэтому ничего не помнит, и мои расспросы только причиняют ей боль.

Факелы на центральной площади города зажгли задолго до темноты. Ближе всего к кораблю стояли лучшие воины Нибура. За ними в окружении жен и детей располагались ветераны, отслужившие в армии положенный срок. Дальше никакого порядка в размещении желающих стать свидетелями чуда не было – кто приходил раньше, тот и получал шанс оказаться как можно ближе к кораблю. В этот день всем без исключения дозволялось взбираться на крепостные стены и уже оттуда наблюдать за воспарением корабля. Полководцы и ученые, а также почетные гости города занимали места на вершинах башен и балконах замка правителей. Мал получил приглашение от Матары и Гатары попасть в их число, но предпочел остаться с Лией и Гором. Смешавшись с толпой простых горожан, они шаг за шагом пробирались к проходу на корабль, охраняемому воинами в красных туниках. По узкому длинному ковру к трапу корабля степенно шли инженеры, все как один с сумрачными выражениями лиц. Привилегия подняться в небо принадлежала тем, кто своими изобретениями усовершенствовал жизнь города Нибура. Гор подсчитал, сколько человек взошло на корабль – ровно сорок. Те молча заняли на корабле места гребцов и замерли в ожидании.

И как только погасли последние лучи заходящего солнца, корабль медленно оторвался от земли и под радостные возгласы горожан стал подниматься в небо. Не в силах оторвать взгляда от взлетающего парусника, Мал почувствовал, что в нем пробудилась необъяснимая жажда свободы, и мир тотчас обратился в тюрьму, а он в пленника в окружении ему подобных. Вот только те, кто был рядом, даже не подозревали о своем пленении, и Мал испытывал непреодолимое отвращение к радостной суете охватившей Нибур. Что она значит в сравнении с той свободой, которую являло собой творение халдейских магов? И как же беспомощны те, кто пытается объяснить его своим умом. Наверное, они также желают вознестись над землей, и не только они, но путь к свободе не лежит через арифметический расчет. Нибурские инженеры уверовали в рациональность, целесообразность и наличие логического порядка во всех явлениях окружающего мира, но они не в силах разрешить загадку корабля. Она слишком противоречит привычному образу мыслей. Тайна корабля – за гранью понимания нибурских ученых. Они все еще надеются разгадать механизм, поднимающий парусник в небо, но тщетно. Даже если они расчленят корабль на мелкие частицы, то и тогда не смогут понять его устройство. Хуфтор был даже слишком прав, когда утверждал, что только те, кто чист душой, свободны от оков этого мира и могут парить над ним, как птицы. Именно об этом когда-то ему говорил Призрак, называя жителей Нибура гнилыми плодами. Тогда Мал возражал ему и возмущался тем, как безжалостно Лесной воин уничтожает так разумно устроенный город, а теперь понимал, насколько тот был прав: жители Нибура отравлены чрезмерным умом, который отрицает чудо, а вместе с ним свободу и веру в возможность существования иррациональных законов мироустройства.

Нибурская судоверфь располагалась на реке вблизи замка дона Мигеля и состояла из четырех огромных цехов под открытым небом. Днем они отлично освещались солнцем, а ночью луной. Здесь работали лучшие корабельные мастера со всего мира. Мал и Гор пришли к ним на третий день праздничных торжеств и теперь внимали лившейся отовсюду разноязыкой речи и вдыхали запахи стружки и мужского пота. Юноша захотел своими глазами увидеть, как строят корабли и как их спускают на воду. Мал не мог ему отказать. Вдохновленный Нибуром Гор готов был еще более настойчиво осваивать искусство управления кораблем. Он без устали задавал мастерам вопросы. Один из них даже предложил любознательному юноше стать его учеником, но Гор вежливо отказался, объяснив, что у него уже есть наставник.

Каково же было удивление Мала и Гора, когда они увидели уже почти построенный корабль в окружении одних только женщин в одеждах плотников, среди которых расхаживали Лара, Нилла и Силла. После взаимных приветствий Гор полюбопытствовал:

– У этого корабля уже есть имя?

– Мы назовем его Артемидой, – ответила Лара, – в честь нашей богини и тех, кто его построил.

– Это вы его назовете? – Гор удивился тому, что амазонки так легко присвоили себе право давать имена.

– Да, – отозвалась Силла, – потому что мы покупаем этот корабль.

На нем не будет места мужчинам, – добавила Нилла тоном, в котором слышалась презрение, как к Гору, так и ко всем остальным известным ей представителям мужского пола, – вся команда «Артемиды», включая ее капитана, будет состоять исключительно из женщин.

После такого ответа Гор быстро потерял интерес к кораблю амазонок, и Мал повел его в замок испанского ученого и инженера – дона Мигеля де Валдеса. Сегодня здесь один из приятелей испанца показывал свое новейшее изобретение – усовершенствованные стрелы для стрельбы из лука. Их наконечники обладали удлиненной формой, были по-особому закалены и оснащены зубцами, что делало стрелы похожими на гарпуны. Это было неслучайно, потому, как они предназначались для охоты на рыб, отличаясь необыкновенной легкостью и прочностью.

Изобретатель, в прошлом воин нибурской армии, сам взял в руки лук и одну из изобретенных им стрел, натянул тетиву и нацелился в рыбу, плавающую в близлежащем пруду. Он не промахнулся. Стрела проскользнула сквозь толщу воды и, нисколько не потеряв боевой мощи, прибила рыбу ко дну. Затем изобретатель направил стрелу на подвешенные на столбе боевые доспехи, и ее острие, с такой же легкостью, как воду, разрезало и сталь. Гор наблюдал за всем этим с улыбкой. Мал видел, что тот про себя посмеивается над нибурцем, с его умозаключениями, ведь его лук способен обратить стрелу в гадину, которая куда опаснее любого снаряда, сотворенного человеком.

Когда Гор вернулся к капитану Аузахету, к Малу в его прогулках по Нибуру вновь присоединилась Лия. Вместе они исходили город вдоль и поперек, но ничто из увиденного не могло сравниться с кораблем, воспарившим в небеса. Не все достопримечательности Нибура оказались доступны, особенно те из них, которые находились внутри зданий, но в городскую оранжерею им попасть все же удалось. Для этого Малу пришлось прибегнуть к помощи Гатары. Только благодаря ней, они смогли увидеть фруктовые деревья, выращенные нибурскими инженерами-садовниками. Растущие на оранжерейных деревьях плоды были размером с яблоко. Заплатив смотрителю сада несколько монет, Мал и Лия сорвали по огромной ягоде с вишневого дерева и насладились сладчайшим вкусом нежной мякоти, скрывающейся под тонкой кожицей и усыпанной прозрачными крупинками сахарных кристаллов. В середине плода Мал вместо привычной крупной косточки обнаружил мелкие семечки, подобные тем, что бывают у все тех же яблок. Следом они попробовали лимоны, вид которых не отличался от тех, что им приходилось видеть прежде, но на вкус они оказались непривычно сладковато-кислыми. Смотритель сада пояснил, что этот вид лимона был выведен инженерами-садовниками совсем недавно специально для приготовления настойки, которая сможет утолять жажду путешествующих по пустыням намного лучше, чем вода.

Как только Лия пожелала выйти за пределы Нибура, Мал, вооружившись мечом Рамзеса, взяв с собой флягу с водой и фрукты, повел ее за восточную стену к песчаной горе. По словам Матары именно сегодня, когда луна на некоторое время закроет солнце, там должно быть особенно красиво. Гора оказалась вовсе не крутой и безжизненной, как до сих пор представлял себе Мал, а пологой и поросшей редкими деревьями и цветами. Принц вспомнил рассказы Хуфтора:

– Это место нибурцы называют медвежьей горой, – сообщил Мал и тут же задумался, – он не помнил, почему ее назвали «медвежьей».

– Наверное, потому, что здесь обитают медведи, – предположила Лия.

Мал тут же вообразил, как из горных пещер вылезают голодные медведи и взбираются на гору в поисках добычи. Место сразу показалось ему диковатым.

Но ни пещер, ни медведей они так и не увидели. Изредка встречающиеся им козы поедали тмин и не обращали внимания на людей. Мал и Лия наслаждались тишиной и покоем. Как обычно, они молча наблюдали за тем, что происходит вокруг. Жесты Лии с каждым шагом становились все более мягкими и плавными. Сейчас она напоминала Малу леопарда, когда тот ни в чем не нуждался, и был абсолютно бесстрастен. Они словно бы попали в центр таинственного мира, недоступного для человеческих чувств. Им некуда было спешить.

Только после полудня, Мал и Лия не сговариваясь повернули обратно. Внезапно солнечный свет стал быстро исчезать. Мал поднял голову и увидел, как на небе два светила сходятся в одной точке, и солнце затмевается луной. В наступившей темноте к Малу испуганно прижалась Лия:

– Я боюсь, – призналась она.

Мал взял ее за руку и огляделся – ничего не предвещало опасности:

– Пока я рядом, тебе не о чем тревожиться.

Луна высвободила солнце из-за своей тени, и оно вновь высветило Медвежью гору, но Мал не отпустил руку Лии. Амазонка оглянулась, чтобы на прощанье еще раз окинуть взглядом окрестности и увидела тонкую струйку дыма.

– Смотри, Мал! Кажется, там кто-то есть, – обрадовалась она.

Мал обернулся. Похоже, что кто-то решил развести на Медвежьей горе костер.

– Идем, – предложил он Лие.

– Я проголодалась, – амазонка кивнула головой в знак согласия. – Может быть, у этих людей найдется что-нибудь съедобное.

Над едва тлеющим костром висела хорошо прожаренная туша козла. Жир с нее капал прямо на угли. То и дело раздавалось глухое шипение.

– Здесь есть кто-нибудь? – выкрикнул Мал.

Ему никто не ответил. Они осмотрелись. Рядом с костром лежал бурдюк с вином, а на нем длинный шерстяной плащ. Следы от костра вели в две стороны. Мал не чувствовал опасности и еще раз громогласно обратился к незнакомцам:

– Мы не причиним вам зла!

– Мы всего лишь хотим попросить у вас немного еды, – добавила Лия.

Никто и в этот раз не отозвался. Амазонка подбросила сухих веток в костер и без особых церемоний попросила Мала:

– Позволь твой клинок.

Меч Рамзеса принял форму кинжала, и Лия занялась разделкой козлиной туши. В этот момент она снова напомнила Малу леопарда, который всегда делал то, что ему вздумается, а уж если пятнистого зверя донимал голод, он утолял его при первой возможности, не заботясь больше ни о чем другом.

Мал и Лия утолили голод десятой частью туши. К вину не притронулись вовсе. Напоследок Мал вынул пару золотых динаров из кошеля, доставшегося ему от Фарида Ола и оставил их на плаще. Они были уже готовы покинуть стоянку, как перед ними бесшумно появился обнаженный человек. Лия испугалась и спряталась за спиной Мала. На них с удивлением смотрел рослый, мускулистый юноша лет семнадцати, с темной кожей и взлохмаченными черными волосами. Наконец, он устыдился собственной наготы и закутался в шерстяной плащ, не обращая внимания на скатившиеся с него монеты.

– Приветствую тебя, незнакомец, – сказал Мал, – прости за то, что нарушили твое уединение.

Юноша молча сел возле костра. В его движениях чувствовалась огромная физическая мощь. Обладая невероятной силой, незнакомец был на удивление сдержан. Он медленно потянулся к успевшему остыть мясу, с легкостью оторвал большой кусок и стал с достоинством его поглощать, презрительно поглядывая то на Мала, то на Лию. Отсутствие одежды по-прежнему не смущало его. Юноша вел себя так, как будто был господином этих мест, и все, кто здесь оказался, безоговорочно становились его слугами. Мал чувствовал, что тот с каждым мгновением все сильнее и сильнее презирает их. Но за что? Неужели только за то, что они без предупреждения вторглись на его земли? При этом он оглядывался вокруг так, словно бы не понимал, где находился. Откупорив бурдюк с вином и отпив из него несколько глотков, незнакомец отрыгнул, вытер жирные губы рукой и произнес очень низким голосом:

– Ты явилась освободить меня?

Мал очень удивился, что юноша обратился в первую очередь к Лие, а не к нему. Амазонка молчала. Незнакомец продолжал выжидающе смотреть на нее.

– Или ты пришла мучить меня! – внезапно заревел он.

Лия прижалась к Малу всем телом. Ее сердце бешено колотилось. Мал одной рукой обнял ее, а другую положил на рукоять меча, хотя и видел, что им нечего бояться – юноша был безоружен.

Он все еще продолжал реветь. Его крик становился все громче и громче. Малу уже заложило уши, но он продолжал смотреть на незнакомца в надежде, что тот образумится, и они смогут поговорить. Вдруг рык сменился жалобным стоном. Юноша прижал руки ко рту, на его глазах выступили слезы. Он явно испытывал сильнейшую боль. Юноша рухнул на землю и снова зарычал, но на этот раз угрожающе. Когда он показал свое лицо, Мал увидел, что у незнакомца выросли огромные клыки.

– Это оборотень! Его околдовали! – Лия еще сильнее прижалась к Малу.

Тело юноши стало увеличиваться в размерах и обрастать густой шерстью. Он продолжал реветь, стонать и превращаться в клыкастого медведя, но змей внутри Мала оставался спокоен, как будто перед ним разворачивалось всего лишь очередное нибурское зрелище. И самому Малу даже не приходила в голову мысль о том, что ему следует сразиться с медведем. Но зверь уже встал на обе лапы и метнулся в их сторону. Мал отскочил, закрывая собой Лию. Медведю удалось только слегка зацепить его когтями, не причинив боли. Мал обнажил меч, намереваясь следующим движением погрузить его в звериную тушу. Но оборотень уже растворялся в воздухе. Он исчез за считанные мгновения, а его рев еще долго раздавался над горой, таинственным образом доносясь из мест, недоступных человеческому глазу.

– Лия, он ушел, – произнес Мал и поднял голову Лии рукой, – посмотри, его нигде нет, – Мал осторожно повернул голову Лии сначала в одну, а затем в противоположную сторону.

– А куда он ушел? – спросил Лия, все еще дрожа от страха.

– В свой мир.

– Так это был не оборотень?

– Это был оборотень. Самый обыкновенный оборотень, – отвечал Мал, стараясь успокоить амазонку.

Сейчас он чувствовал себя рядом с ней так же, как и с Маргаритой – ему хотелось защитить ее от всех напастей.

Теперь Мал знал, почему это место называлось Медвежьей горой, но у него не было желания узнавать, кто этот юноша, и почему он превращается в медведя, а также, почему он сразу после превращения растворяется в воздухе, подобно призраку. Он не собирался искать ответы на эти вопросы. Он уже знал, что за одной тайной последует другая, затем еще одна и так будет продолжаться без конца. Человеку не хватит жизни, чтобы разрешить хотя бы малую часть тайн, которые ему суждено встретить на своем пути. Мал уже выбрал для себя тайну Священной обители и не собирался отвлекаться ни на что другое.

Мал меньше всего ожидает встретить на Медвежьей горе леопарда – их пути пересекаются случайно. Тысячеглазый охотится и не собирается признавать старого друга. Мал отвечает ему тем же:

– Он сам по себе, я сам по себе.

Зверь втягивает ноздрями воздух, выслеживая добычу. Вокруг – никакой живности, ни одного следа. Тогда голодный леопард бросается на Мала. Тот не в силах сопротивляться, змеиная сила покинула его. Зверь валит Мала с ног и разрывает его тело на кусочки. Принц не чувствует боли, он понимает, что умирает, его глаза застилает туман. Но вскоре зрение возвращается к нему, перед ним предстает Маргарита, склонившаяся над его же собственными, вдруг ставшими ему бесконечно чужими, останками. Она оплакивает смерть Мала и без тени брезгливости собирает части тела воедино. Как только ей удается сложить руки, ноги, туловище и голову вместе, Маргарита просит Бога вернуть возлюбленного к жизни. Слезы потоком льются из ее глаз, омывая обглоданные леопардом кости, и оказывают чудесное воздействие: раны на теле Мала затягиваются, на костях возрождается плоть, а части тела срастаются между собой. Мал возвращает себе прежний облик, но он все еще мертв. Он наблюдает свое тело со стороны. Мал жаждет откликнуться на мольбы возлюбленной, встретиться с ней взглядом, но не может открыть глаза все еще бездыханного тела. Маргарита, выплакав все слезы, ложится на тело Мала лицом к лицу, руки к рукам, ноги к ногам и замирает. И тогда Мала пронзает мысль:

– Маргарита мертва! Кто же тогда оплакивал его безжизненную плоть? Лия! Кто же еще!?

Ему трудно в это поверить так же, как представить плачущей амазонку:

– Лия не может плакать. Она не может быть такой! Я должен очнуться и увидеть ее!

Мал приказывает себе:

– Открой глаза!

Мал открыл глаза. Он проснулся засветло от тяжелого мучительного сна и сейчас чувствовал себя живым трупом:

– Но ведь так оно и есть! Мое тело покинула животная душа, а вместо нее воцарилась душа рассудочная. Именно это я увидел во сне. Леопард – моя животная душа. Он набросился на меня, подобно оборотню Маргариты, потому что животная душа не может жить в союзе с рассудочной душой, убивающей ее своей рациональностью.

Было время, когда Мал не признавал ни свою животную душу, ни силу ее материального воплощения – леопарда, который всегда был его другом и защитником. Это был самообман. Мал подавлял и принижал животную душу, а она всякий раз обращалась против него в надежде рассеять его заблуждения. В конце концов, леопард покинул его, а оборотень погиб в поединке с коварным змеем. Мал убил сам себя, оставив в своем теле один только змеиный извилистый ум. Он предал самого себя.

– Как же мне не хватает моей Маргариты! – сон ясно показывал ему в каком положении находится его душа.

Сейт-Акх был прав, когда говорил о том, что чувственная ипостась его души, несмотря на то, что он отринул ее, тоскует о нем. Но Мал не мог с ней соединиться.

– Такова горькая истина! И ничего нельзя сделать, никто не сможет мне помочь, и даже я самому себе. Все в руках Всевышнего!

Мал с трудом поднялся с постели, оделся и направился в ближайший христианский храм. Утренняя служба далась ему нелегко. Змей по-прежнему изводил его болью во всем теле, но Мал был готов к этому. Он осенял себя крестным знамением и повторял вслед за священником слова молитвы. Ярость змея бурлила в нем, отвергая силу Христа, но Мал усмирил ее усилием воли, заставив делать себя то же, что и другие прихожане:

– Я – христианин и должен побороть змея. Мой Бог – Христос, только ему я поклоняюсь!

Служба закончилась. Ярость внутри Мала стала медленно угасать. Сейчас более всего он жаждал исповедаться. Ему нужен был совет христианского священника. Мал желал исцеления души, и никто кроме Христа не мог его спасти. Он не сомневался в этом и потому стремился в Священную обитель. Но пришло время, когда ему понадобилась поддержка наставника.

Мал вышел из церкви и спросил первого попавшегося ему на глаза прихожанина о том, где найти святого отца. Тот указал ему на пристройку к храму. Там Мал и застал священника. К тому времени он уже успел переодеться и только приступил к утренней трапезе. Перед ним лежал хлебные лепешки и стоял кувшин с водой.

– Прошу вас, выслушайте меня, святой отец!

– Я выслушаю тебя, сын мой, но прежде раздели со мной пищу, посланную Господом.

Успевшего проголодаться Мала не пришлось уговаривать. Он сел за стол напротив священника и принялся за лепешки. Их вкус напомнил ему о Верне, когда-то жившем в монастыре, и из всех походных блюд, предпочитавшем готовить именно такие лепешки.

Священник, насытившись, поблагодарил Бога и пригласил Мала в соседнюю комнату.

– Говори, сын мой, здесь нам никто не помешает.

– Я прибыл в Египет из Голландии, святой отец. Да будут известны вам мои имена: соотечественники величают меня принцем Малом, арабы – амиром аль-Хидром, египтяне – Змеиным князем. Это прозвище я получил, потому что ношу в себе змея.

Мал распахнул кафтан, выставив на обозрение змеиную кожу. Священник не проронил ни слова. Мал увидел в его глазах глубину, которая сможет поглотить все. Нашелся человек, который готов был его выслушать, не теряя разума и присутствия духа. И Мал немедленно поведал ему историю своего рода и свою жизнь: о договоре со змеем, о поражении в Риме, об амазонках, напоивших его змеиной кровью и пробудивших в нем змея. Мал рассказал о том, что стал данником змеиной силы еще до того, как покрылся змеиной кожей, о том, как встретил Маргариту, как покинул вместе с ней отчизну. Он без утайки поведал о рыцаре Филиппе и о священной обители Христа, как они вместе с Маргаритой устремились ей навстречу в надежде исцелить всех страждущих, и о том, как похитили его возлюбленную, как его и ее душа раскололись на разумную и животную части, об оборотне и ее гибели, о встречах с богами, о жреце Сейт-Акхе и походе против арабов, об обретении имени аль-Хидр из пророчества.

Священник слушал его, не прерывая, до тех пор пока Мал не обратился к нему:

– Святой отец, я не знаю, что мне делать. Чем ближе я к Священной обители, тем сильнее меня одолевают сомнения, потому как к цели, достойной всякого христианина, я иду по воле чужих богов, но я не ведаю промысла Бога своего, и не знаю – следую ли я по пути, предназначенному мне Господом нашим.

– Как ты можешь внимать истинной божьей воле, если душа твоя в плену у тех, кого ты называешь змеиными богами? До тех пор, пока ты идешь ведомый ими, ты следуешь ложными путями…

– Что же мне делать, святой отец? Мне – даннику змеиных богов?

– Как ты можешь называться христианином, если повинуешься гадам земным, убивающим в тебе самом истинную добродетель? Сначала отринь их в уме своем, пока он еще тебе принадлежит. Молитва, пост и покаяние – только они исторгнут из тебя нечистые змеиные помыслы. Оставайся в храме, прилепись к Богу, как сын к отцу, только так ты добудешь милосердие Господа.

– Я не смею так поступить, святой отец. Змей дает мне неуязвимость, и без его помощи я не достигну обители Христа.

– Неужели ты думаешь, что Господь допустит в святая святых нечестивого без сокрушения о грехах своих.

– Разве вы не доверяете словам святого Иллариона, изрекшего: «Только змей в образе человека войдет в Священную обитель»?

– Змей в образе человека, – повторил вслед за Малом священник, – но не человек в образе змея, каким являешься ты! В словах отца Иллариона содержится истина, но она доступна только людям с безгрешной душой.

Мала охватили сомнения:

– А как же рыцарь Филипп? Ведь он верил в меня так же, как и отшельница Ари. Священник прав, моя душа в плену, а ум связан договором со змеиными богами, и мне нелегко разорвать эту связь. Когда я произношу христианскую молитву, меня разрывает изнутри, и я не в силах справиться с этой болью – она лишает меня самообладания. Да, мой образ жизни не позволяет мне назваться праведником, но в сердце своем я никогда не кланялся змеиным богам. Сила, что находится во мне, убивает добрые чувства, но вместе с ними умирают злость и суетность. Да, прежде, чем войти в обитель Христа, я должен покаяться в своих грехах, тяготящих мою душу, но свернуть с пути к Мемфису на полпути, означает всего лишь проявление слабости духа. Стоит ли опасаться того, что боги уготовили мне «ложный путь»? Но логика моего договора с ними подразумевает честность обеих сторон: если не обману, тогда и не буду обманут. Как только я достигну Мемфиса, дань моя будет выплачена, и я выйду из-под власти змеиных богов.

– Святой отец, я не могу…

– Довольно! – перебил его священник, – я не в силах тебе помочь. Твой лукавый и изворотливый ум стал орудием зла и неправды. Ты пришел спросить совета, и ты услышал его. Теперь ты знаешь, что нужно делать.

– Благодарю тебя, отче…

Мал вышел из храма отягощенный противоречиями:

– Неужели я становлюсь противником Господа? Неужели мой разум враждует со мною самим? Как бы то ни было, я должен закончить то, что начал.

Мал хотел услышать от священника совсем другие слова – ему нужна была поддержка на пути к Священной обители. Теперь он понимал, что пришел в христианский храм не за советом, а за благословением. Но священник предложил ему во спасение грешной души спрятаться за стены храма и встать там на путь монаха и отшельника.

Мал вернулся в замок египетских цариц и сразу же отправил слугу на женскую половину, чтобы вызвать Лию и отправиться с ней на прогулку. Вместо этого слуга вернулся с приглашением от Матары встретиться, и Мал незамедлительно отправился к ней. Он застал ее в тот момент, когда царица по обыкновению забавлялась с мартышкой, перевернув зверька на спину и поглаживая ей брюшко. Мартышка скалила зубы и цеплялась за женскую руку.

– Гатара повела Лию к знаменитому саксонскому мастеру Эдольфу, – сказала Матара вместо приветствия. – Как раз вчера он приехал в Нибур, и моя сестра ради того, чтобы Лия могла увидеть его, сочла возможным разлучить вас на один день. Я же хочу воспользоваться этим случаем и поговорить с вами наедине.

Мал заметил, что Матара волнуется:

– Ваше величество, вы склонны преувеличивать мою привязанность к Лие. Я бы в любом случае явился к вам по первому зову.

– Вы очень любезны, принц. На самом деле мне хотелось всего лишь расспросить вас о ваших подвигах, о которых мы с сестрой столь наслышаны от Сейт-Акха… Да что же я такое говорю… – Матара перестала играть с мартышкой. – Помогите нам, рыцарь Мал. Я надеюсь, что вы проявите сострадание к нашему дому и окажете нам одну услугу, которая могла бы спасти меня и мою сестру…

Матара заплакала. Мартышка тут же обняла хозяйку за шею, стала гладить ее по голове и целовать в губы.

Мал дождался, когда Матара успокоиться и коротко спросил:

– Ваше величество, что вы хотите от меня?

– А вы поможете нам? – с выразительной кротостью в голосе произнесла Матара.

Мал понимал, что не может ничего обещать, и в то же время он знал, что царица не станет ему предлагать сделать что-либо недостойное.

– Прежде, чем дать ответ, я должен знать, в чем суть вашей просьбы.

– Я рада, что вы откровенны со мной, принц. Я обещаю вам, что услуга, о которой мы хотим попросить вас, никак не изменит ваш путь, на который вас благословили боги. Я бы ни за что не отважилась на этот разговор, если бы не жрец Сейт-Акх, уверивший нас, что никто кроме вас, не сможет сделать то, в чем я и моя сестра очень нуждаемся.

– Расскажите мне о тех несчастиях, которые обрушились на вас – я ничего о них не знаю.

Матара взяла Мала за руку, усадила его рядом на кресло, принадлежащее ее сестре Гатаре и рассказала ему, что она и ее сестра на самом деле царицы города Мемфиса, того самого Мемфиса, куда лежит путь Мала. Матара и Гатара – наследницы великой силы царей-шутов, правивших городом-лабиринтом, городом масок, основанным самими богами. Когда-то они тысячами сошли на египетскую землю, и чтобы никого из них не забыть, люди сделали маски как с ликами самих богов. так и с образами сопровождающих их священных животных. Они носили их ежедневно и радостно смеялись, подобно самим богам, даже в дни самых суровых испытаний, как будто жизнь в Мемфисе являла собой вечный праздник.

Город может быть разрушен в одном месте и воссоздан в другом. Мемфис не раз и не два исчезал и появлялся вновь. Как только городу грозит опасность, боги предупреждают об этом смертных, они сами указывают им через пророков, где надлежит заложить стены нового Мемфиса. Полсотни лет назад городу суждено было возродиться на том самом месте, где он впервые был явлен богами миру людей, среди священных руин и великих пирамид. Изначально в Мемфисе царствовали две женщины, и предназначением одной их было – порождение, другой – разрушение, потому как только женщины могут рождать с великой радостью и любовью, а затем разрушать с неистовой яростью и скорбью. Пришло время, и они передали власть мужчине, удел которого развитие того, что уже появилось на свет.

Матара и Гатара следовали древней традиции и олицетворяли собой первых цариц Мемфиса, но им суждено было передать власть мужчине, но вовсе не тому, кто будет связан с ними узами кровного родства. Только благородный муж может стать истинным царем города богов. Он получит унаследованную царицами Личину как частицу божественной сущности. Будущий царь должен стать лучшим из тех, кто встал на путь познания неизменной и невидимой Личины, которой владели первоцарицы и первоцари. Личина – непоколебимая основа божественных знаний о мудром правлении, она наделяет справедливостью, исходящей от совершенных законов, созданных богами, а не людьми.

Когда последний царь Мемфиса Гаматр не смог найти себе достойную замену, он разделил власть в городе между Матарой и Гатарой и тем самым нарушил порядок престолонаследия. Посланники богов предупреждали его, что рыцари креста и воины полумесяца идут на Мемфис, но Гаматр не внял их словам, полагая, что у него хватит сил, чтобы разбить чужеземцев. Пребывая в нескончаемой праздности Гаматр возомнил себя богом, и был наказан. Мемфис сначала взяли христиане, а затем мусульмане, после чего он был прозван Дамиеттой. Пока город находился в осаде, Гаматру удалось обмануть врагов и путем самопожертвования, с помощью алхимии разделить между Матарой и Гатарой право на царствование в Мемфисе, но Личину ему раздвоить не удалось. Вместо того, чтобы принадлежать Матаре и Гатаре, Личина обрела воплощение женской маски богини Бастет, которую часто носил сам Гаматр и которая предназначалась лишь Матаре и Гатаре, и никому более.

– Личина – наша третья сестра. Мы прозвали ее Тарой, то есть той, которая остается неизменной, той, которую нельзя уничтожить. С ее помощью человек может изменить внешность и возраст, он может стать мужчиной или женщиной, красавцем или уродом, но его суть при этом останется прежней. Вот только, однажды примерив эту маску, смертный сойдет с ума, потому как маска не только часть плоти и крови самого царя-шута, она – воплощение той самой Личины, что являет собой сакральную часть божественного знания и силы, что незримо передавались из поколения в поколение царями Мемфиса. Эта маска принадлежит нам с сестрой по праву, но ею завладел наш враг – человек из рода египетских фараонов Иниотефов, ныне заключивший союз с воинами полумесяца.

– Ваше величество, вы говорите об одном из братьев-близнецов, что прежде был царем Айи?

– Да, о царе Инсафе, о том, кто предал веру древних богов, принял ислам и вместе с ним новое имя, – лицо Матары исказила гримаса ненависти. – Но если бы он не был столь глуп и беспечен, то никогда даже шутки ради не надел бы на себя священную маску. Сила, от которой он отрекся, отомстила сама за себя. Однажды надев маску, Инсаф не может снять ее и поныне. И никакие молитвы, обращенные к чужим богам, ему не помогут. Он проклят первыми богами – теми, кого он отринул от своего сердца. Инсаф потерял свое лицо и не обретет его, пока не снимет маску.

Мал вспомнил рыцаря из храма Святой Гертруды. Он называл себя «человеком, утратившим свое лицо», являясь ему то старцем с лицом, изрезанным глубокими морщинами в отшельнической власянице, то молодым рыцарем в сияющих доспехах. Что, если это и был тот самый царь Инсаф:

– Но ведь я встретил его в христианском храме, а не мусульманской мечети.

Мал решил умолчать об этой встрече и дождаться, когда Матара сама все ему разъяснит.

Мы не знаем, как снять маску с Инсафа, – черты лица Матары заострились, голос приобрел властный тон, и она стал еще больше похожа на мужчину. – Он бы и сам с радостью избавился от нее, но все его попытки снять маску тщетны. Мы долго ждали, что скажут нам боги. Сейт-Акх поведал нам слова, изреченные богом Монту. Они гласят, что вам, принц, предстоит на своем пути встретить проклятого богами царя. И просим вас, помогите вернуть нам нашу Личину, заберите ее у Инсафа. а с ним поступайте так, как считаете нужным.

– Как же я сниму ее, если это не по силам ни вам, ни ему самому? Вы хотите, чтобы я его убил? – Мал взглядом дал понять Матаре, что требует откровенного ответа.

– С того самого мгновения, как он надел маску, я ничего не жажду так, как его смерти, – со всей присущей ей страстью проговорила Матара, – но до сих пор мне так и не удалось его умертвить. Нет, он не бессмертен, но у нас с сестрой не хватает силы и мудрости, чтобы поймать его в смертельную ловушку. Он победил всех посланных нами рыцарей. Личина приносит ему страдания и одновременно дарует ему силу и неуязвимость. Мы, утратив Личину, забыли о богах и долгое время полагались только на себя. Пророк Сейт-Акх помог нам услышать волю богов и научил нас ждать. Мы надеялись, что боги сами выберут и пошлют к нам героя, которому по силам совершить подвиг во славу первых богов. Этот герой вы, принц-рыцарь. Только вы сможете вернуть Личину городу первых богов. Я и Гатара готовы присоединиться к вам и сопровождать вас до самого Мемфиса, только сразитесь с Инсафом, молю вас!

Мал задумался:

– Мы похожи с Инсафом. Мы оба принадлежим к королевскому роду, и оба лишены свободы от того дара, что дает нам неуязвимость. Инсаф – достойный противник, подобно мне он не знает поражений. Кому как не мне скрестить с ним мечи и проверить, кто из нас неуязвим? Победив, я потешу свое тщеславие, но ни на шаг не приближусь к главной цели – Священной обители, все остальное значит не больше, чем пыль под ногами. Боги говорят, что я встречу его на своем пути. Но так уж ли неизбежен поединок между нами? Ни он, ни я не желаем смерти друг друга. Если рыцарь, утративший свое лицо, и есть Инсаф, то никто не убедит меня в том, что он мусульманин. Как ни была убедительна Матара, я знаю, что она не собирается говорить мне все, что знает. И хотя ее слова правдивы, но ее слезные мольбы не заставят меня помочь ей, потому как я не должен обнажать меч за чужих богов. Если бы поединок с Инсафом был нужен им самим, то боги возвестили бы о своей воле устами Сейт-Акха, но никак не через Матару. И она знает об этом.

Женщина терпеливо ждала ответа, поглаживая спящую мартышку.

– Ваше величество, простите меня, – Мал склонился перед Матарой, – но ваш враг не станет моим врагом.

Матара встретила отказ горделивым молчанием. Мал же впервые не мог понять, что она чувствует и это было ему непривычно. Что за женщина Матара? То суетится и болтает без умолку, то вдруг становится высокомерной и непроницаемой. Сейчас в ней особенно явно проступили мужские черты и ее бесстрастное выражение лица, что делало ее похожей на нибурских воинов в момент битвы. На такие фокусы способен только талантливый мим, но ведь она царица города Мемфиса – города масок.

– Мы идем разными путями, – изрекла Матара, когда пришло время проститься. – Пусть исполнится все то, чего мы искренне желаем.