Дочь Роксоланы. Наследие любви Павлищева Наталья
– В гареме все девушки занимаются рукоделием, шитьем, никто не бездельничает. Так завела еще бабушка – Валиде Султан.
– Я знаю, это хорошее дело. Хуррем Султан многое продолжила, пожилые женщины, оставшиеся без родственников и средств к существованию, будут в имарете ухаживать за больными, учить девочек рукоделию, помогать на кухнях и в столовых…
– Так в Стамбуле скоро не останется нищих.
Рустем улыбнулся:
– Думаю, они будут всегда, но в наших силах уменьшить количество мальчишек, которые воруют хлеб на рынках или попрошайничают.
– Я хотела бы помогать Хуррем Султан в Фонде.
– Думаю, она будет только рада такой помощи.
Роксолана в ответ на вопрос, в чем больше всего нуждается Фонд, вздохнула:
– В деньгах всегда. Я передаю туда почти все, что имею в качестве содержания, но этого мало.
– Разве никто не жертвует?
– Жертвуют, но не слишком охотно.
Михримах на мгновение задумалась:
– Будут охотно!
Уже на следующий день Рустем с изумлением выяснял у жены, что такого она наговорила женам Исаака-паши, что тот интересовался, как передать деньги Фонду. Михримах самодовольно пожала плечами:
– Навестила его жен, чтобы поздравить с благополучными родами одну из них, и там сказала, что Повелитель приветствует пожертвования в Фонд и считает просто недостойным, если кто-то делает это неохотно, напротив, отмечая тех, кто жертвует активно и добровольно.
– Разве можно говорить от имени Повелителя?
– Мне можно!
Рустем только вздохнул, подумав, что так и есть.
– А если Исаак-паша сам поинтересуется у Повелителя?
– Пусть интересуется. Я уже поговорила с отцом. Он согласен время от времени хвалить тех, кто будет жертвовать активно, нужно будет только называть ему такие имена.
– Думаю, это будет нескоро…
Михримах фыркнула:
– Ошибаетесь. Жены Исаака-паши – одни из самых больших любительниц слухов; уже завтра все гаремы будут знать, что надо жертвовать, а если знают гаремы, то знают и их хозяева.
– Но им скоро надоест.
– Придумаем еще что-нибудь. Например, скажем, что очень почетно предоставлять работу нуждающимся в ней или участки земли тем, кто хотел бы их обрабатывать. Я найду, как выманить деньги у тех, у кого их много, не беспокойтесь.
У Рустема-паши оставался только один вопрос: как скоро надоест ей самой? Вопрос существенный и правильный, потому что уже через два дня деньги действительно постоянным ручейком потекли в Фонд, этот ручеек все увеличивался, но сама принцесса еще через неделю потеряла к этому интерес.
И все-таки удивительно: визирь и его супруга вечерами обсуждали дела если не империи, то Стамбула. Михримах начинала смотреть на благотворительную деятельность матери несколько иначе, понимая, что просто дать средства, например, мечетям мало, нужно организовать правильное использование этих средств.
Роксолана объясняла дочери:
– Большая общественная столовая способна накормить хорошим обедом тысячу человек в день. Но для этого нужно привезти мясо и овощи, муку и воду, много что, а потом все варить и раздать, убрать места, где ели, вымыть все и снова готовить назавтра.
– Тысяча человек – это же так много!
– И так мало одновременно. Но для столовой много, потому и дел много. И делать все нужно каждый день.
Повелитель, узнав, чем занимается дочь под присмотром супруга, смеялся:
– Хуррем, я впервые слышу, чтобы сердце женщины завоевывали вот так. Рустем Михримах то в седле держал неделями, то теперь разумные беседы ведет и заставляет делом заниматься.
– Думаю, с нашей дочерью так и нужно. С ней простыми подарками и разговорами о любви не обойдешься. К тому же Рустем-паша, насколько я знаю, и о подарках не забывает.
Сулейман покачал головой:
– Я знаю, в кого она удалась. Я тоже одной такой удивительной женщине привозил вместо украшений из похода возы книг.
Султан говорил об этом не зря. Уходя в первый свой поход, он спросил юную наложницу, что ей привезти. Роксолана несказанно удивила Сулеймана, попросив… книги. Он привез захваченную в Буде библиотеку Матьяша Корвины, вторую по величине и ценности после Ватиканской и лучшую из светских. Разве мог кто-то в гареме оценить такой подарок? Роксолану немедленно назвали ведьмой.
Михримах такое не грозит, никто не рискнет осуждать странности поведения любимицы Повелителя. Но главное – не осуждает муж, напротив, помогает юной женщине проявить себя не в болтовне и сплетнях, а в делах на пользу общества.
Роксолана подумала, что повезло не только Михримах, но и ей самой. Зять куда быстрей дочери становился помощником. Рустем быстро схватывал все, что узнавал, так же быстро решал проблемы, а потому помощь визиря была неоценимой.
Стамбул привычно приписал Хуррем Султан едва ли не роман с зятем, а уж ставленником обозвал и того быстрей. Для чего юную дочь за старика замуж выдала? Чтобы своего человека Великим визирем сделать! Причем прямо из конюхов.
Кому было дело до того, что Рустему-паше всего тридцать девять, до старости еще далеко, что Михримах восемнадцатый год – возраст для невесты совсем не юный, что паша всего лишь третий визирь и назначен таковым как управляющий всей Анатолией раньше, чем попросил руку принцессы?
Но Роксолана привыкла ко всеобщему осуждению, видно, судьба такая, людскую молву не переломишь, хоть головой о стену у всех на виду бейся, хоть кайся, хоть о своей невинности кричи. Пусть, главное чтобы сама знала, что невиновна ни в чем да чтобы Сулейман знал.
А еще чтобы у Михримах с Рустемом все сложилось. Это трудная наука – налаживать отношения между мужем и женой, тем более если жена султанская дочь, а муж поднялся из конюхов до визиря сам. Это хорошо, что они что-то делают вместе, это всегда сближает.
Но никакой сбор средств, никакие беседы не изменяли главного – Михримах и Рустем пока не были вместе. Одна-единственная ночь не в счет.
Он водил её на рынок и дарил украшения, возил (в женском седле!) на прогулки и преподносил книги, рассказывал занимательные и поучительные истории, приглашал лучших поваров, привозил из поездок разные диковинки, но ночевал в отдельной спальне.
Семейная жизнь султанского зятя отличалась от любой другой. Любой мужчина империи мог иметь гарем, в котором было не больше четырех жен и сколько угодно наложниц. Любой, но только не муж дочери Повелителя или мужья его сестер.
Именно это погубило брак Ибрагима-паши. Чтобы жениться на сестре Сулеймана Хатидже Султан, он развелся с первой супругой, но сердцу не прикажешь, в египетском походе влюбился и не устоял, тайно привез возлюбленную в Стамбул. Тайное рано или поздно становится явным, Хатидже не простила мужу измены, хотя разводиться не стала, но и защищать его перед Повелителем позже не стала тоже.
У Рустема-паши гарема тоже не было, только Михримах Султан.
И вызывать к себе султанскую дочь, сестру или племянницу мужу тоже не полагалось. У Михримах и Рустема просто была общая спальня, в которой ночевала жена, а муж должен приходить.
Но он не спешил, боясь спугнуть зарождавшееся доверие, желая, чтобы близость больше не приносила Михримах боли, разочарования, не вызывала отторжение. Рустем помнил её обвинение: «Это вы во всем виноваты!»
Не спешил не потому, что боялся новых обвинений, а потому, что любил свою беспокойную супругу.
Они открывали друг в друге человеческие качества, любовную страсть еще предстояло разбудить. Рустем помнил горячие объятья Михримах, знал, что этот огонек не погас, но раздуть его нужно бережно.
А потому все чаще дарил жене стихи. Нет, не свои – не был талантлив в стихосложении настолько, чтобы тягаться с великими, но каллиграфы переписывали для визиря лучшие образцы арабской и персидской поэзии, чтобы их старания потом, будучи перевязанными красивой ленточкой, Михримах находила на своей постели почти каждый вечер.
Или красивый цветок… или занятная безделушка, привезенная каким-нибудь предприимчивым венецианцем или французом, которые зачастили в Стамбул, – небольшое зеркальце в изящной оправе, резная шкатулка для украшений, подставка для калама или чернильницы…
Все это говорило о его внимании и любви. Все обещало будущее счастье. Только когда?
Михримах снова скучала, потому что заниматься делами Фонда каждый день надоело, Рустем-паша без конца занят, Эсмехан все же уехала в Эдирне, получать милые подарки, конечно, хорошо, но ей было просто мало. Дни в одиночестве казались такими длинными…
Михримах успокаивала себя только тем, что акушерка пока не разрешала быть с мужем, это опасно для здоровья самой принцессы. И невольно все чаще и чаще вспоминала ту первую и единственную их ночь.
Войти дважды в одну реку
Прошло два месяца после рождения ее ребенка; акушерка сказала, что все наладилось и она может вернуться на ложе к мужу.
Михримах вида не подала, но тихонько вздохнула: куда вернуться, если муж сторонится?
Отправилась к матери, не намереваясь ни жаловаться, ни советоваться; что тут посоветуешь? В кабинете султанши, к своему изумлению, застала Рустема-пашу, он разбирал какие-то чертежи. Рустем почти испугался:
– Что-то случилось, Михримах Султан?
– Нет, просто я все время одна… А это что?
– Это чертежи будущих медресе и мечети. Мимар Синан будет строить. Посмотрите вот это…
– А почему вы с этим разбираетесь? Где Хуррем Султан?
– Хуррем Султан ушла куда-то с Аббасом-агой, у нее дел в гареме полно. Я давно ей помогаю в Фонде.
Вернувшаяся в кабинет Роксолана застала дочь и зятя голова к голове разбирающих чертежи будущих построек.
– Михримах, как я рада тебя видеть.
– Я тоже буду помогать.
– Хорошо, нужно подобрать тебе дело, чтобы было интересно.
– Я с Рустемом-пашой.
Конечно, это вовсе не то, что могла бы делать Михримах, но мудрая мать возражать не стала. Приставленная к принцессе Чичек пересказывала Роксолане все, что происходило с дочерью; Роксолана не меньше самой Михримах страдала из-за потери ребенка и от того, что отношения с Рустемом не налаживались. Пусть чем угодно занимаются, лишь бы вместе.
Когда пришло время расходиться, все же у паши были свои дела, да и женщинам пора заняться своими, Рустем взял руку Михримах в свою.
– Я приду сегодня вечером?
Она лишь коротко кивнула.
Ждала, как в первый раз, впрочем, первый был так давно, что из воспоминаний остался лишь огонь страсти, пожиравший обоих.
Она была уже в постели, когда в спальню тихонько вошел Рустем. Лег рядом, склонился над женой, замершей, словно птица рядом с охотником. Только сердечко билось, как у зайчонка.
– Боишься?
– Нет.
– Моя маленькая девочка храбрая…
– Я не маленькая де…
Договорить не смогла, Рустем быстро закрыл рот поцелуем, который оказался коротким. Остановив супругу, он тихо рассмеялся:
– Узнаю свою Михримах.
Снова была безумная ночь, снова Михримах отдалась страсти, захватившей ее всю без остатка, подчинилась мужской воле, испытала невообразимое блаженство.
Заснула в объятьях супруга, уткнувшись ему в грудь. Рука Рустема ласково прижимала ее к себе, и не было ни стыдно, ни страшно.
– Вы не уйдете?
– Вы хотите, чтобы я ушел?
– Нет!
– Значит, останусь…
Утром Рустема снова не было рядом. Испытав легкое потрясение, Михримах собрала волю в кулак, стараясь не расплакаться. Неужели все повторится? Неужели паша снова куда-то уехал сразу после бурной ночи?
Вошедшая в спальню Бирсен улыбнулась:
– Хорошо выспались, султанша? Рустем-паша приказал не будить вас хоть до обеда.
– А… он где?
– Давно работает. Вы пойдете в хаммам? Все готово.
– Да, конечно.
Рустема увидела во второй половине дня, когда отправилась в главный сад прогуляться. Муж шел по дорожке, видно, из кабинета Повелителя. Подошел, поприветствовал.
– Я ничем не обидел вас, султанша?
– Нет, все хорошо.
– Я приду в следующую среду?
Хотелось крикнуть на весь сад, что можно и сегодня, но Михримах лишь скромно потупила глаза и кивнула, зная, что будет ждать, считая не просто дни, а часы до вечера среды.
– Михримах, – позвал Рустем, заслоняя ее от любых взглядов, которые могли бросить со стороны, – посмотрите мне в глаза. Все хорошо?
Вот теперь понял, что хорошо, потому что жена покраснела до корней волос.
– Я приду сегодня?
– Да…
Они словно наверстывали упущенное за прошедшее время. Рустем в нарушение всех обычаев и норм приходил каждый вечер и оставался до утра, каждая ночь становилась сумасшедшей бурей страстей. Но это ночью, а днем они общались, словно едва знакомы.
Иначе неприлично, иначе нарушение традиций. Муж и жена должны уважать друг друга, называть на «вы» и обращаться не просто по имени… К тому же мешала невесть откуда взявшаяся стеснительность.
Но в этом была своя прелесть – беседовать на виду у султанши или даже Повелителя степенно, прекрасно зная, что придет ночь и вот эти руки сорвут все покровы скромности… Постепенно Михримах вернулась к своей обычной манере общения с Рустемом-пашой – насмешливо и почти с вызовом. Впервые услышав такой тон после их примирения, Рустем изумленно покосился на жену, но ответил.
Это еще забавней, днем они пререкались всем на радость, а по ночам безумствовали в объятиях друг друга. Задирая мужа, Михримах знала, что ночью он припомнит это, а потому временами вела себя просто вызывающе. Сулейман только головой качал:
– Рустем-паша, почему ты терпишь?
Паша лишь загадочно улыбался. Роксолана сообразила первой, однажды посмеявшись вслед уходящей паре:
– Сулейман, это же игра. Днем они играют в пререкания, оттачивают свои языки, а ночью это все оборачивается страстью.
– Ты уверена?
– Конечно, посмотри, как у обоих блестят глаза. Только не отправляй Рустема никуда, прошу тебя.
И снова она беременна!
– Рустем… у меня будет ребенок…
– У нас, Михримах, у нас. Теперь надо осторожней.
– Да.
Она уже и сама знала, что пора прекратить ночное буйство, но снова оставаться одной и лишь вспоминать его руки и губы… На глаза навернулись слезы. Оказываясь в положении, строптивая принцесса становилась плаксой.
– Ты боишься? Я буду рядом все время.
– Не оставляй меня одну по ночам. Хотя бы некоторое время.
– Хорошо, но трогать я тебя не буду. И постепенно буду отучать…
Теперь Рустем приходил через ночь, только целовал, гладил живот, который еще не начал увеличиваться, рассказывал разные истории, пока она не засыпала, а потом тихонько уходил…
Но на сей раз никакой тошноты не было, Михримах и не замечала, что снова носит дитя. Рустем все же уезжал – сначала на день, потом на три, потом на неделю… Он уже не боялся оставлять Михримах одну, да и она не боялась.
Единственный запрет все же существовал – тот самый, о езде верхом. Михримах ходила в конюшню к Юлдуз и объясняла лошади, что муж не разрешает ей ездить верхом. Пришлось лошадь пока подарить. Кому – вопроса не возникало: Баязиду! Тот принял подарок как большую ценность.
– Но это не навсегда, вот рожу ребенка и снова сяду в седло.
– Я понял, сестра. Не загублю, но следить за ней буду.
И вот теперь Михримах выпытывала:
– Но ведь тебе у Баязида хорошо?
Лошадь кивала, словно соглашаясь.
– Хорошо? – ревниво переспрашивала Михримах.
Эсмехан уехала в Эдирне к Мехмеду и там родила крепкую, здоровую девочку. Гонец привез письмо для Михримах.
«У меня есть Хюмашах. Твоя очередь. Рожай для нее жениха. Жду».
Но следующие письма не были такими радостными, Эсмехан писала о дочери, о том, что девочка здорова и красива, но о Мехмеде не вспоминала, словно мужа и не было рядом.
– Рустем-паша, там что-то творится.
– Я не знаю, Михримах, о гаремных делах мне не сообщают.
Она узнала сама.
Все оказалось просто: на время беременности жены Мехмед, как и все мужчины, взял себе наложницу и так прикипел душой, что несчастная Эсмехан оказалась на положении второй, а не первой жены. Нет, ей оказывались всяческие почести, она управляла гаремом Мехмеда, но на ложе у него бывала другая.
Эсмехан попросила разрешения приехать в Стамбул, чтобы показать внучку. Сулейман разрешил, Роксолана встретила первую внучку с радостью, но не могла не заметить грусть в глазах невестки.
– Эсмехан, что случилось?
– Ничего, у моего супруга другая, вот и все.
– Хорошо, поживите здесь, потом решим, как быть.
Эсмехан старалась не расстраивать подругу, но тоже не сумела скрыть. Михримах не выдержала и написала брату резкое письмо, тот ответил коротко: «Это мое дело, сестра. Я выбрал женщину, которую люблю».
– Я тебе говорила, что ты должна влюбить мужа в себя! И никаких гаремов! Давай, пожалуемся Повелителю?
– Не нужно, – вздохнула Эсмехан, – я же тоже предпочла бы другого, если бы позволили. Пусть будет счастлив.
– А ты? Будешь жить рядом и смотреть на это счастье?
– Мое счастье Хюмашах, а жить я буду, как живут тысячи женщин гарема, получившие отставку от ложа супруга. Это только твоей матери повезло быть единственной на столько лет.
Михримах вдруг задумалась: а как Рустем-паша обходится, пока она в положении?
Вечером визиря ждал строгий допрос.
– Рустем-паша, у вас есть наложницы?
– Кто?
– Ну, хотя бы одна. Ведь пока я… Вы же мужчина, должны быть с женщинами…
Рустем с трудом сдержал улыбку: ясно, откуда ветер дует. Он солгал Михримах, сказав, что не знает о гаремных делах Эдирне; все этот паша знал, знал, что у шехзаде Мехмеда есть наложница, и не одна, что Эсмехан крайне редко бывает в его спальне, но как скажешь об этом Михримах?
– У меня нет наложниц. Ни одной. У меня есть жена, которая зря забивает голову нелепыми мыслями.
Михримах недоверчиво покосилась на мужа. Тот не выдержав, рассмеялся:
– Михримах, ну я же сплю каждую ночь в соседней спальне! Туда не ходит никто, кроме евнухов.
Она так и не поняла, как относиться к Мехмеду и его наложницам. Провертевшись полночи без сна, решила брата по-прежнему любить, а его красавиц не подпускать к себе и близко. Оставался, правда, вопрос, как быть с детьми, если кто-то из наложниц родит.
Так ничего и не придумав, Михримах решила, что время еще есть.
Эсмехан с дочкой пока осталась в Стамбуле, но беспокойная принцесса и тут намеревалась вмешаться:
– Это ненадолго. Вот рожу, и мы с тобой поедем в Эдирне. Я им там всем покажу!
Схватки начались раньше времени, еще больше месяца носить бы… Роксолана кусала губы: неужели у них с дочерью судьба такая – рожать недоношенных детей? Что случилось, ведь Михримах берегли, не то что ее саму когда-то.
Рустема-паши снова не было в Стамбуле, за ним послали гонца, но пока доедет из Эскишехира…
Акушерка была опытная и спокойная:
– Султанша, не переживайте, хоть и раньше срока, а все идет хорошо. Принцесса справится, ребенок небольшой.
Она очень толково распоряжалась тем, как дышать, как тужиться, советовала, как напрягать мышцы, чтобы помочь ребенку и себе. Роксолана сидела рядом, держа дочь за руку:
– Все будет хорошо, дорогая. Все в порядке.
И вот последний крик «Ааа!..» – и следом уже детский плач.
– У вас дочка, султанша. Крепенькая, хотя и маленькая.
Рустем приехал, когда дочь счастливо сосала материнскую грудь за неимением кормилицы. У той, что предназначалась для будущего ребенка, вдруг появилась какая-то сыпь, а другую еще не нашли, но новорожденная дочь требовала молока, и Михримах протянула руки:
– Дайте, я сама!
– Как вы назовете малышку?
– Хюмашах. Мы с Эсмехан договаривались дочерей назвать этим именем.
Рустем посмотрел на пухлое личико крохи, которая, насытившись, заснула, заглянул в счастливые глаза жены. Поцеловал ее в голову:
– А ты боялась…
– В следующий раз будет сын! – объявила принцесса.
Рустем рассмеялся:
– Придется выполнять.
Материнство не слишком изменило принцессу, она довольно скоро вернулась к своему прежнему насмешливо-вызывающему тону, причем не только с мужем.
Скучающая султанша пыталась занять себя чем-нибудь. Теперь ей не позволялось кататься верхом, стрелять из лука и заниматься прочими интересными, но мужскими делами.
Вдруг захотелось быть полезной.
Да, даме положено заниматься благотворительностью. Нужно сходить к кому-то из жен пашей и поговорить на эту тему. Хуррем Султан активно занимается этим делом, у нее даже Фонд, Михримах немного помогала, пока не надоело. Нет, в материнском Фонде она участвовать не будет, нужно придумать что-то свое.
Немного поразмышляв, Михримах решила отправиться к жене Хадим Сулеймана-паши Айше, с которой была знакома. Кажется, она занимается благотворительностью. На всякий случай отправила к ней евнуха с запиской, что хочет прийти и поговорить.
Тот вернулся быстро, не успела и собраться. Айше с восторгом сообщала, что у нее как раз собрались приятельницы, которые будут очень рады видеть султаншу и побеседовать.
Ко времени возвращения евнуха Михримах давно передумала, но теперь ничего не оставалось как пойти.
Женщины действительно были в восторге; все три гостьи щебетали без умолка, как канарейки в клетке, столь же разряженные и украшенные. Разговор шел ни о чем. Сообщали, что кому приснилось, какие слухи ходят о ком из отсутствующих, какая будет погода этой зимой и куда лучше уехать отдохнуть. Чей супруг что подарил или обещал подарить… Кто чем объелся…
У Михримах голова заболела уже после первых десяти минут. Попыталась перевести разговор на благотворительность, услышала только заявления, что она необходима, и предложение внести деньги для раздачи милостыни во время Рамадана или на новые скамьи для мужчин в одной из мечетей.
Но разговор тут же вернулся к простому щебетанию. О пустом болталось явно легче.
Отговорившись головной болью, Михримах поспешила покинуть шумный дом и отправилась к матери.
У Роксоланы все иное, как везде в султанских покоях, тихо, словно никого нет. Неподвижные, словно деревянные (она слышала о таких даже каменных!) фигуры дильсизов вдоль стен, бесшумно передвигающиеся в мягких чувяках евнухи, тихие и незаметные, словно бесплотные, несмотря на яркую одежду, служанки, двери, которые никогда не скрипят…
В кабинете тоже разговор вполголоса, если плохо слышишь, останешься в неведении.
Попыталась прислушаться, вникнуть, но быстро заскучала. Султанша обсуждала с новым архитектором Синаном какие-то особенности планировки больницы в Эдирне. В углу переписчица скрипела каламом… И ветерок чуть колыхал легкую занавеску. Все! Остальное бесшумное, неподвижное, застывшее.
Но Михримах пересилила себя, прислушалась, пытаясь разобраться, что к чему в этих линиях и картинках. Поняла, но только не поняла, зачем это матери. Синан строит, он знает как; к чему вмешиваться?
В кабинет пришел главный евнух Аббас-ага, попросил султаншу посмотреть работы девушек-белошвеек, отобрать для дворца и посоветовать, что вышивать, а что нет.
– А Иннам-калфа не может этого сделать?
– Она больна третий день, султанша.
– Хорошо, я посмотрю, только освобожусь, – вздохнула Роксолана и вдруг попросила: – Михримах, посмотри ты.
Принцесса согласилась и больше часа с увлечением отбирала готовые вышивки, разглядывала рисунки для будущих, давала советы.
– Султанша, может, вы бы могли помогать советом, пока калфа болеет? И в другое время тоже, у вас прекрасный вкус, сразу посоветовали, что с чем сочетается.
Несмотря на приятную лесть, хотелось возмутиться: вот еще, она будет выполнять обязанности калфы! Может еще и пол мести или хаммам топить?
Но вспомнила, что сегодня пытается вести праведную жизнь, согласно кивнула:
– Только не каждый день. У меня много других дел.
Читать бесплатно другие книги:
