Врачеватель. Олигархическая сказка Войновский Андрей

– Здравствуй, Коля-Николай! Здравствуй, дорогой! А ты меня все охраняешь? И не надоело тебе?

– Никак нет, Пал Палыч. Служба есть служба.

– Эх ты, служака! – после этих слов он повернулся к другому охраннику и поприветствовал его кивком головы.

– Добрый день, Пал Палыч. С выздоровлением, – улыбнувшись, ответил ему тот.

Пал Палыч жестом попросил его подойти к нему поближе.

– Вот что, ребята, два таких гарных хлопца для охраны моей скромной персоны – это перебор. В общем так, максимум через полчаса нужна машина и одежда. И чтоб ни одна живая душа – особенно в белых халатах – об этом ни-ни.

– Пал Палыч, – сказал второй охранник, – отсюда без шума так просто не выехать.

– А мозги у нас на что? Кстати, не познакомились. Паша.

– Костя.

Они пожали друг другу руки.

– Официально отсюда я могу выйти и вечером, да уж больно время дорого, ребята.

– Придумаем, Пал Палыч, – глядя на своего напарника, ответил Коля-Николай. – Вы пока идите к себе в палату, а мы вас позовем.

– Есть, господа офицеры. Жду отмашки.

Пал Палыч вошел в палату и сразу же наткнулся на вновь испуганные глаза Эльвиры.

– Что, Эльвира, пока я отсутствовал минуту, опять случилось что-то непоправимое?

– Нет-нет, Пашенька, все нормально, просто ты опять так неожиданно, что я немного испугалась.

– Эльвира, умоляю, испугами своими меня так больше не пугай. Подай-ка лучше мне мобильник. Я свой, похоже, выкинул давно, а позвонить мне нужно очень срочно… О, Боже праведный! – Пал Палыч воздел руки к небу. – Теперь в твоих глазах я вижу удивленье, а что ж на этот раз я совершил такое, что вызвал эдакий восторг на вашем милом девичьем лице?

– Паша, да ты же стихами заговорил! Не слышишь, что ли?

– Да? Ну и правильно. А чем плохо? У нас самый богатый, самый красивый, самый музыкальный и поэтичный язык, а мы толпами изучаем эту забугорную тарабарщину. Пусть лучше они попробуют наш язык поизучать. Только для этого, как минимум, нужно научиться мыслить образами, да и грамматика наша не для их мозгов. Ну ничего, – игриво подмигнув Эльвире, продолжил Пал Палыч, – выравниваем баланс, поправим полюса, и картина поменяется. Заговорят. И не только по-русски, но и по-украински. Давай телефон.

Она протянула ему свой мобильник.

– Пашенька, только ты не долго, ладно? А то у меня там денежек совсем не осталось.

– У тебя «Билайн»?

– Нет, «МТС».

– Тем лучше, – сказал Пал Палыч, набрав номер справки, где приятный женский голос-автомат ему незамедлительно ответил: «Баланс вашего лицевого счета равен 87$, 74 C».

– Слышала? Баланс вашего лицевого счета равен 87$, 74 C, – в точности сымитировал автомат Пал Палыч. – Ай-ай-ай-ай, Эльвира Тарасовна! Двадцать пять часов в сутки с голубого экрана вы без устали втюхиваете нашему замученному народу священные идеи феминизма, сея вместе с ними, как водится, разумное, доброе, вечное, а в обыденной жизни – такая жадина. Стыдно вам должно быть. Надо исправляться. Но ты, родная, не горюй. Подарю тебе пожизненный безлимитный тариф. Я ведь, своего рода, твой должник, а, судя по охране у дверей, похоронить меня вы так и не успели. Но это речь не о тебе. Не обижайся.

Он набрал номер, и, в отличие от прошлого раза, ждать долго ему не пришлось. Трубку сняли практически сразу.

– «Интер-Континенталь холдинг», слушаю вас, – Нина Сергеевна сидела в массивном секретарском кресле в своей излюбленной позе, закинув ноги на стол, и, естественно, дымила сигаретой на всю приемную.

– Нинон, родной мой, здорово! Это я, – послышалось на другом конце.

– О, проснулся, сокол ты наш ясный, – на удивление спокойно ответила Нина Сергеевна.

– Нинуля, радость моя, если бы ты знала, как я по тебе соскучился.

– А вот я по тебе не очень.

– Почему?

– А с чего мне по тебе, дураку, скучать, если я только вчера целую ночь проторчала в твоей палате. Даже побрила твою протокольную рожу лезвием «Жиллетт-Сириус». Но я, тем не менее, несказанно рада твоему пробуждению, хотя бы потому, что теперь с этим идиотизмом покончено. Тут особо ретивые решили организовать «клуб подобострастия» к телу спящего олигарха, состоящий в основном из сентиментальных слезливых дур. Установили какой-то маразматический график…

– Нинон, да я в курсе, – давясь от смеха, ответила трубка.

– Между прочим, зря смеешься. У меня зуб на тебя вырос.

– За что?

– За вранье. Про факс из Баторинска помнишь?

В трубке трусливо промолчали.

– Ну то-то же.

– Искуплю, родная, кровью. Не сердись.

– Кровью не надо. Уже достаточно. Лучше текилой.

– Текилой? Превосходно! Давай сегодня же и искуплю.

– Не обещаю. Посмотрим, как фишка ляжет. Ладно, чего звонишь? Хочешь узнать, как дела?

– Да, было бы неплохо. Заодно.

– Хорошо, слушай. Когда тебя все-таки шлепнули, как я и предупреждала, железная леди, конечно, порыдала для приличия, а после думаю: «Чего ревешь, дура, если срочно дела надо делать?» В общем, все, что было нужно, я до начавшейся потом суматохи вывезла в неизвестном направлении, а уж затем, извини, Пашенька, твой кабинет неожиданно загорелся. Да так сильно! Как это могло произойти, ума не приложу! Правда, сейчас, слава Богу, общими, так сказать, усилиями ремонт почти закончен, так что к моменту счастливого возвращения главного героя этой трагикомедии все должно быть готово. Одним словом, приезжай, родимый. Потанцуем.

– Нина Сергеевна, будьте моим «мужем», – услышала она в трубке благодарные нотки.

– Иди ты в жопу, юморист. А, впрочем, я и так с тобою всю свою жизнь выступаю в этой роли.

– Нинон, ты гений! А как тебе моя история? – на том конце явно не скучали.

– Мне? Ничего, кроме проблем и неприятностей. Шумиха-то была большая. От одних только сайентологов и представителей белого братства приходится держать круговую оборону. Я уже молчу про разную нечисть калибром поменьше.

– Если я еще президент компании, – прозвучало в ответ, – разрешаю использовать водометы. Под мою личную ответственность.

– Хорошо, подгоним, – улыбнулась Нина Сергеевна. – На самом деле, наглость и напор, с которым действуют хранители веры, просто запредельные… О! Пашка, чуть не забыла! Хочешь анекдот из жизни нашего заведения? На следующий день после твоего грациозного падения мордой в снег наш гениальный еврей Эмиль Моисеевич Свирский позвонил куда надо и сообщил, – она придала своим словам ярко выраженный, в нашем понимании, еврейский акцент, – что в его офисе на него же и готовится покушение, чтобы-таки изъять важные бумаги. Как в воду глядел! Два тупоголовых барана из твоего Совета директоров, Лисин и Морозкин, – помнишь таких? – вероятно, ностальгируя по началу девяностых, без посредников, наняли каких-то отморозков, которые прямиком завалились к Эмилю в контору. Ну, естественно, там, на месте, их и повязали. Те, конечно, долго не раздумывали и с чистой совестью своих заказчиков выложили на блюдечке. Теперь эти два австралопитека под подпиской о невыезде. Ведется следствие. А где ж их лепший кореш, господин Чижиков, спросите вы меня? А он по-прежнему на Вануату. Решил в своей бухте Радости пересидеть сезон штормов. Ведь еще совсем молодой, а уже такой умный.

– Да какой он молодой?! – возмутились на том конце, заливаясь гомерическим хохотом. – Он, засранец, на три года старше меня.

– Вот как? Ну хорошо. Значит, это я так, к слову. Для забавы, чтобы товарищу майору, беспрестанно висящему у нас на проводе – а это, согласись, лучше, чем конкуренты, – стало немного веселей. Они очень любят шутки про юмор.

Скорее всего, случайно, но в обеих трубках что-то щелкнуло.

– О, кажется, мы ему надоели, – отметила Нина Сергеевна.

– Скажи, Нинон, – тон Остроголова стал несколько серьезнее, – как поживает мой начальник службы безопасности?

– Боюсь тебя расстроить, но он никак не поживает. Через полторы недели был обнаружен на квартире своей первой жены в городе Самаре. Причина смерти – сердечная недостаточность. Вот уж никогда не думала, что Митрофаныч был у нас таким заядлым сердечником.

– Нина, а что с пакетом?

– Потом, Паша. Об остальном при встрече. За бутылочкой текилы. Ты лучше поезжай быстрей к Сереже. Я с ним общалась два часа назад.

– А где он сейчас?

– После Ларисы поедет на Котельническую и будет там до вечера. Я так понимаю, насчет своей жены ты тоже уже в курсе.

– Да, я знаю.

– И вот еще. К тебе тут каждый день ходит какой-то врач из семнадцатой больницы. Уверяет, что ты его знаешь и ему обязательно нужно лично с тобою встретиться. Паша, – он уловил в голосе своего секретаря романтические нотки, – если он еще раз заявится, клянусь, у нас начнутся отношения. Хочу тебе сказать, весьма импозантный «мундзчина».

– Ладно, радость моя, спасибо за все и до скорого. Люблю тебя! А доктору, если есть телефон, прямо сейчас дозвонись и скажи, что я обязательно с ним встречусь.

– О, я это непременно сделаю. И прямо сейчас. Да с превеликим удовольствием.

– Ну тогда все. Целую.

– И ты береги себя, сокол.

Как истинный джентльмен Пал Палыч все-таки дождался, когда Нина Сергеевна первая повесит трубку. Затем, повернувшись к Эльвире и отдав ей телефон, сказал:

– Благодарю вас, мадам Касперчак. Надеюсь, я не выговорил все ваши деньги?

– Паша, я нехорошо сказала, но и ты тоже не ерничай. Мне эти деньги даром не достаются, я же их не печатаю.

– Это точно, мы их с тобой куем. А скажи, Эльвира Тарасовна, на какой машине мы нынче ездим?

– На той же. «Саньонг-Муссо», а что?

– «Саньонг-Муссо»? Ух ты! Джип? И стекла у тебя там, скорее всего, тонированные?

– Да, но не все. Только задние.

– А больше и не надо. Вот в багажнике ты меня и вывезешь.

– Ой, как романтично! А зачем?

– Затем, что не могу я ждать до вечера, пока меня выпишут отсюда. И то я сильно сомневаюсь, что это произойдет сегодня. Слышала? Мой сын приехал! А я тут торчу, как идиот. Отсыпаюсь.

В этот момент в дверь тихо постучались.

– Эльвира! – взмолился Пал Палыч. – Только не пугайся! Это свои в доску.

В сквозняке открывшейся двери появилось лицо охранника Николая.

– Пал Палыч, это я. Не помешаю?

– Давай, заходи быстрей. Ну что? Костя где?

– Он контролирует коридор, – ответил Николай. – А план у нас таков, Пал Палыч… – он с некоторой подозрительностью посмотрел на Эльвиру.

– Все нормально. Коля. Это наш друг, как говорил турецкий подданный.

– Тогда так, через час Гриша… Это ваш водитель…

– Я помню, Коля. Дальше.

– Понял. Он будет ждать в двухстах метрах от ворот больницы на той стороне, что по направлению к Москве. Через десять минут дежурный обход. Пал Палыч, придется еще немного поспать. А иголочку, – Николай мимоходом взглянул на капельницу, – я вам аккуратненько на прежнее место. Не волнуйтесь, я умею. Ну а дальше, как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест». Костя попробует вас вывезти на своей машине. Пропуск на выезд имеется.

– А зачем нам Костя, если это сделаю я? – вмешалась в разговор Эльвира Тарасовна.

– Боюсь, это уже невозможно. Простите, как ваше имя-отчество? – тактично спросил Николай.

– Можно просто Эльвира.

– Эльвира, ваша помощь потребуется здесь.

– Зачем?

– Вы, наверное, обратили внимание, что врачи и сестры имеют обыкновение время от времени заглядывать в палату и спрашивать: «Как дела?» Чаще всего просто так, для порядка. Заглянут, спросят, у вас же, и дальше по своим делам…

– Я все поняла, – перебила она Николая с завидной решимостью в голосе. – Мужики, я готова. Можете всецело мною располагать. Паша, – обратилась она к Остроголову, – и забери ты этот дурацкий телефон! Он тебе сейчас нужнее.

Пал Палыч подошел к Эльвире и обнял ее.

– Эльвира Тарасовна, ты – супер! И я тебя люблю. Только в тебе есть один существенный недостаток, который, впрочем, легко можно исправить.

– Это какой, Паша? – в ее взгляде отразился некий симбиоз откровенного недоумения и неподдельной заинтересованности.

– Замуж тебе пора. Чем скорее, тем лучше. И не надо бояться повторных браков. Они, как правило, счастливее первых.

Возникшую паузу первым нарушил Николай.

– Пал Палыч…

– Да, Коля.

– После обхода, если не возражаете, я вместо вас на коечке полежу. Благо, что кроватка удобно стоит. Со стороны двери как раз только затылок и видно.

– Коля, а как быть с пижамой? – спрашивая об этом, Пал Палыч уже твердо знал, что в этой палате тапки для него не предусмотрены.

– Одежду Гриша привезет из Жуковки. Женя вам подберет. Свой отпуск она уже отгуляла и просила передать вам огромный привет.

– Спасибо!

– Кстати, скоро замуж выходит. Мечтает, чтобы вы, извините, конечно, были у нее на свадьбе свидетелем. Хорошая девчонка.

– Я – свидетелем?! – размахивая руками, Пал Палыч в своей шелковой пижаме широкой поступью отмерял углы палаты. – Да, конечно, буду! Ты ей передай, что это я мечтаю быть свидетелем на ее свадьбе. Вот видишь, Эльвира, – сказал он ей, – все нормальные женщины обязательно должны побывать замужем. А некоторые даже по нескольку раз.

– Пал Палыч, – скромно вмешался Николай, – извините, время. Пора баиньки.

Своими перемещениями Пал Палыч и охранник Костя напоминали партизан из соединения Ковпака времен Великой Отечественной, скрытно пробираясь по коридорам Центральной клинической больницы. Два взрослых человека с мальчишеским задором целеустремленно шли к своей цели – добраться до машины, соблюдая максимальные меры предосторожности. Все было рассчитано до метра. Один страховал другого. Там, где необходимо было использовать короткие перебежки, – использовали короткие перебежки; где надо было бездыханно замереть, – замирали. А если бы потребовалось залечь на пол и притвориться убитыми – сделали бы это, не задумываясь. Все шло по плану. Когда они оказались на улице и до заветного багажника Костиной машины оставалось пробежать по тенистой хвойной аллее каких-нибудь пятьдесят метров, Остроголов лицом к лицу встретился со стройной красоткой, шедшей ему навстречу.

Если бы Пал Палыч ее не узнал – все равно бы невольно остановился или, по крайней мере, замедлил шаг. Повстречавшаяся на аллее женщина относилась к той категории представительниц слабого пола, на которых не обратить внимание нормальному мужчине не представляется возможным. Это была баронесса!

– Боже! Баронесса! – невольно вырвалось из уст Пал Палыча.

Да, это была именно она. Он узнал бы ее из тысячи.

Пройдя мимо, женщина, остановившись, обернулась.

– Мужчина, чегой-то вы меня так обзываете? Я вам что, что-нибудь не это? Наглость какая!

Широко улыбаясь, Пал Палыч смотрел на баронессу и чувствовал себя очень счастливым, что видит сейчас перед собой это удивительное создание. Он ощущал искреннюю радость и необыкновенную легкость на душе. Ему стало ужасно смешно от созерцания маски плохо скрываемого негодования, которая не может быть у коренной москвички, а может быть только у провинциалки, приехавшей завоевывать столицу.

– Ну как знаешь, баронесса, – весело ей подмигнув, отправился он своим путем.

– Пал Палыч, подождите, – окликнула она его.

Он остановился, продолжая улыбаться.

– Баронесса, а посмотрите, какая замечательная лавочка. Может, присядем, поговорим. Меня, дорогая моя, не покидает ощущение, что мы с вами встретились не случайно. Вы, как пить дать, знали, что именно сегодня я вновь обрету способность говорить.

– Да, знала, – с несвойственным для нее смущением ответила она. – Но это издержки прошлой жизни. Теперь все по-другому. А лавочка, действительно, замечательная, и нам с вами, пожалуй, следует присесть и немного пообщаться.

Со стороны взирая на происходящее, совершенно обоснованно Константин всем своим видом начал выказывать обеспокоенность.

– Не переживайте вы так, Костя, – успокоила она его. – Ничего такого, что помешало бы вам добраться до Григория, который подъедет не раньше, чем через пятнадцать минут, вам с Пал Палычем не грозит. Вы спокойно можете расслабиться на соседней лавочке.

В это время проходящая мимо внушительная группа медиков не обратила на них ровным счетом никакого внимания.

– Костя, верь ей, – заметил Пал Палыч, – эта женщина знает, что говорит!

Уверенность, с которой произнес последнюю фразу недавно проснувшийся олигарх, позволила Константину, недолго думая, присесть на рядом стоявшую лавочку и даже закурить сигарету, чего раньше он никогда себе не позволял на службе. Чудеса, да и только! Он вдруг почувствовал такое внутреннее спокойствие и умиротворение, которые, наверное, не смог бы пережить одержимый океанолог, наконец-то достигший дна Марианской впадины, опустившись в своем батискафе на глубину одиннадцати тысяч метров.

Затянувшись отвратительной сигаретой, Константин открывал для себя новые краски и оттенки. Оказывается, ели могут иметь иголки не только зеленого цвета. Есть еще и голубые. А его убогая по дизайну девятая модель «Жигулей», если смотреть сбоку, ничуть не хуже «Альфа-Ромео».

В то время, когда он выпускал дым изо всех дыр, кои присутствовали на его лице, сладкая парочка, мило взявшись за руки, уселась на соседнюю лавочку. Положив правую босую ногу на не менее босую левую, Пал Палыч игриво шевелил пальцами, не стесняясь своих до неприличия отросших ногтей, и совсем не замечал холода, исходившего от земли, еще не успевшей прогреться под скудными лучами апрельского солнца.

– Ах, баронесса! Моя баронесса! – напевал Пал Палыч. – Как хорошо, что я встретил тебя. Ах, Маритана, моя «Мариванна», как хорошо, хорошо, что я встретил тебя.

– Пал Палыч, – начала баронесса, тактично дождавшись, когда он допоет последнюю ноту, – пожалуйста, не называйте меня больше баронессой. Я ведь теперь не баронесса.

– А кто же ты у нас теперь? Стоп! Да неужели? Нашла-таки свою любовь?

Она смущенно потупила взор, крепче сжав руку Пал Палыча.

– А ну-ка давай немедленно рассказывай – кто он? – сгорал от любопытства Пал Палыч. – Откуда взялся? Супермен, что ли?

– Да какой, к черту, супермен? Скорее, совсем наоборот. Всему виной, Пал Палыч, ваш кабриолет.

– Не мой, – поправил ее Остроголов, – а твой, баронесса. Не забывай.

– Хорошо, мой… Только я же просила не называть меня так.

– Ой, прости! Я по привычке. Так ты тогда скажи уж, наконец, – как нам теперь тебя величать-то?

– Я теперь Елена Ивановна, – глубоко вздохнув, ответила баронесса. – А фамилия моя Зямкина. Имею паспорт и московскую прописку.

– Как твоя фамилия? – от неожиданности Пал Палыча приподняло с удобной для сидения скамейки.

– Ну вот, у всех одна и та же реакция, – с обидой в голосе произнесла гражданка Зямкина. – А по мне, так очень даже красивая фамилия. По-моему, в ней есть что-то музыкальное.

– Зямкина?.. – на секунду задумался Пал Палыч – А ты знаешь, действительно – звучит очень поэтично: Зямкина. Нет, правда, красиво.

– Вот и мне так кажется, Пал Палыч. Только почему-то даже в ЗАГСе эта дура со здоровенной блямбой на груди, вытаращив глаза, тоже два раза переспрашивала.

– С каких это пор, – попытался успокоить ее Пал Палыч, – ты стала обращать внимание на дур? Черт с ними, с дурами! Ты мне про Зямкина расскажи.

– Да, в общем-то, все до банальности просто, – ответила она. – Еду как-то вечером в кабриолете по Тверской. Кругом огни. Все сияет. А тут смотрю – он идет, весь какой-то худой, нестиранный. Ну, останавливаюсь и говорю ему: «Юноша, давайте я вас до дома подвезу, что ли?» Вот с тех пор я Зямкина Елена Ивановна. А он у меня, Пал Палыч, умный. Университет закончил. Химик, между прочим. Правда, сейчас работает не по специальности, в одной частной фирме. Оклад, конечно, скудный, но мне работать не разрешает.

Она посмотрела на Пал Палыча своими бездонными, словно два моря, глазами.

– Да и не желательно мне сейчас, – было заметно, что баронесса (кто бы мог подумать!) сильно волнуется. – У меня ведь друзей, кроме тебя, пожалуй, что и нету. Потому и повидаться хотела… Я беременна, Паша.

Она положила голову ему на плечо, а он, нежно обняв баронессу, вместе с ней прислонился к спинке скамейки, и лицо его в этот момент выражало непомерную мальчишескую гордость, словно минуту назад он при всем честном народе в собственном дворе начистил харю местному признанному авторитету.

– А я, Ленуся, всегда говорил, что наша российская сперма самая сперматозоидная на всем белом свете, раз уж такое чудо, как ты, к рукам прибрали. Ах, Зямкин! Красавец ты наш! Может, мы еще и не все постиранные, но нас никакой кислотой не вытравишь. Пусть и не мечтают!

– Паша, – еле слышно произнесла Елена Ивановна, – это еще не все. Машина твоей жены тоже у меня.

– Какая машина?.. Подожди, а как она у тебя оказалась-то?

– Да ты не волнуйся. Она в целости и сохранности. Просто когда Лариса Дмитриевна встречалась с Петровичем, то от волнения забыла ее закрыть. Ну, ты пойми, такая халява. Не смогла удержаться. Чисто профессионально.

– Ты вот что, профессионалка, – в голосе Пал Палыча послышались укоризненные нотки, – машину жены вернешь. Ясно? Не хочу я тебя видеть в таком качестве.

– Так я потому тебе и сказала! Как ты не поймешь – я же теперь другая.

– Ну хорошо-хорошо. Считай, что я это уже понял. С тобою мне более-менее все понятно, а вот с твоим начальничком не совсем. Где эта нечисть? Кому кровь портит?

– Сейчас, думаю, никому. Он в серьезной опале. Пока не востребован. Работает стилистом в Саратовском драматическом. На подносе «кушать подано» на сцену выносит. Открытку мне, гад, прислал. С 8 Марта поздравлял, но я ему, Паша, не ответила, хоть он и очень жаловался на одиночество.

– Значит, когда я вам оказался не по зубам, – глядя на выглянувшее солнышко, произнес Пал Палыч, – вашу бригаду расформировали.

– Что-то в этом роде. Только я уверена – не долго ему осталось на одиночество жаловаться. Скоро опять призовут. А он, собака страшная, только этого и ждет. Ничего другого-то не умеет. Ты же теперь сам отлично знаешь, что эта суета из-за этого чертового баланса – вечная, без конца и края. А мне, Паша, только бы ребеночка родить. Тогда и море по колено. Тогда я стану такою же, как все бабы. Не хуже и не лучше. Ладно, ты иди, – сказала баронесса, поцеловав Пал Палыча. – Укладывайся в багажник. Гриша твой через две минуты уже будет на месте.

Они поднялись с лавочки.

– Вот что, Елена Ивановна, садись-ка ты в свой кабриолет да дуй за Зямкиным. Пока не родишь, у меня поживете. Места всем хватит, и мне так спокойнее будет. А достойную работу твоему химику мы подыщем. Я тебе обещаю.

– Спасибо, только он не согласится. Зямкин хоть и бедный, но очень гордый организм.

– А ты не переживай, – уверенно ответил Пал Палыч, – я найду нужные аргументы его уговорить.

На Рублевском шоссе в двухстах метрах от въездных ворот Центральной клинической больницы, вплотную прижавшись к обочине дороги, стоял черный «Гелентваген», четырьмя желтыми лампочками изображая аварийную остановку. Из припарковавшейся сзади девятки пулей вылетел Константин и, мгновенно открыв багажник, помог Пал Палычу из него выбраться.

В считанные секунды Остроголов оказался на заднем сиденье «Мерседеса», где уже была приготовлена одежда и обувь.

– Здорово, Гриня! Ну, как вы тут без меня? – весело спросил своего водителя Пал Палыч, натягивая на себя штаны.

– Здравствуйте, Пал Палыч! Как это сказать?.. С пробуждением вас, что ли?

– Спасибо, дорогой!

– А без вас плохо. Тоска зеленая.

– Ничего, теперь будет весело. Это уж я тебе гарантирую.

– Так я только «за»! Куда поедем, шеф?

– Гони на Котельническую.

Когда машина проехала несколько сот метров, Пал Палыч неожиданно передумал.

– Нет, Гриша, давай сначала заедем в солнцевскую больницу. Это очень важно.

– Как скажете. Только я точного адреса-то не знаю.

– Поехали, покажу.

«Мерседес» остановился у шлагбаума, преграждавшего въезд на территорию больницы. Пал Палыч вышел из машины и быстрым шагом направился к приемному отделению.

На входе он увидел тщедушного секьюрити, которого два месяца назад протащил за собой по коридору. Охранявший вход человек сразу же узнал Пал Палыча. Было видно, что их встреча оставила в его памяти неизгладимый след. Он отскочил от нежданного посетителя метра на три и встал в защитную стойку.

Несколько удивленно посмотрев на охранника, Пал Палыч тем не менее счел нужным обратиться именно к нему:

– Многоуважаемый, окажите услугу. Мне необходимо повидаться с вашим врачом… Отделение неотложной хирургии. Будьте так добры, пропустите меня, пожалуйста.

– Я не против, – ответил секьюрити, явно не ожидавший такого к нему обращения со стороны Пал Палыча. – Но у нас сейчас неприемные часы.

– Ну я вас очень прошу.

– Да ладно, проходите. Только вот без сменной обуви нельзя.

– Я могу только разуться, – Пал Палыч мгновенно присел на лавочку, начав развязывать шнурки на ботинках из крокодиловой кожи.

– Да вы что, товарищ, не надо! – остановил его охранник – Я вам дам пакеты. Наденьте их на ноги.

– Пакеты?.. Вот за это огромное спасибо! – поблагодарив, Пал Палыч пожал ему руку.

Оказавшись в отделении неотложной хирургии, Остроголов подошел к уже знакомой нам медсестре, по-прежнему – словно и не уходила – сидевшей на том же самом месте.

– Здравствуйте, сестра.

Она подняла голову и, узнав Пал Палыча, не скрывая своего удивления, сказала:

– О! Барин опять приехал! Кого на сей раз проведать собрались?

– Если у вас, сестра, карантин, то на сей раз я в сменной обуви.

– А одно с другим не связано. Карантин карантином, а порядок порядком.

– Не могу с вами не согласиться. Скажите, ваш заведующий у себя?

– У себя. Попробуйте, зайдите. Только не знаю, примет ли он вас? Операция была сложная. Еле ноги доволок.

– Спасибо, сестра.

– Не за что.

Он подошел к двери кабинета зав. отделением и постучал.

– Да, пожалуйста, – услышал в ответ усталый, слегка хрипловатый голос.

Открыв дверь, Пал Палыч вошел в кабинет.

– Это вы? – нисколько не удивившись, сказал доктор, сидя за столом и что-то записывая в свой органайзер. – Признаться, не ожидал. Добрый день.

– Здравствуйте, доктор.

– Вам, наверное, уже докладывали, что я хотел с вами встретиться?

– Извините, не имел физической возможности.