Потешный русский роман Лове Катрин

~~~

11 февраля 2009, 04:00

Моя дорогая Юлия, Я оставил четыре сообщения на автоответчике стажера Кракова, но он так и не перезвонил. Мне хочется верить в его усердие, и я готов отправиться в путь. Поездом, самолетом. Попробую найти решение, но вынужден признаться, что чувствую себя в Вашей стране неграмотным. Русский я знаю очень средне, но ничего или почти ничего не могу осуществить легко и просто, даже купить билет на поезд. Представьте, в какую бы очередь я ни встал, меня из нее выталкивают. Не понимаю, как это происходит. Пока я пытаюсь сообразить, что должен делать, впереди меня оказываются человек десять. Я проявляю максимум внимания, чтобы делать все правильно, но выходит плохо. Вчера я почти час стоял у билетного окошка, прежде чем понял, что там продают билеты только на пригородные поезда. Стоит ли уточнять, что это нигде не было указано? Я вообще не понимаю, по какому принципу организуется в Вашей стране информация. У меня нет слов, чтобы описать, как я был унижен, чувствуя себя парией среди парий. В этой стране все имеет невообразимые размеры, все нелогично, все подавляет. Понимаете, Юлия, сначала я думал, что проблема во мне. Я иностранец, не знаю здешних нравов и обычаев, но мало-помалу начинаю понимать, что дело не в этом. Все растеряны, все утратили ориентиры, и в первую очередь русские. Разница между мной и жителями России заключается в том, что для них это нормальное состояние. Нормально, когда тебя грубо одергивают по любому поводу, нормально, когда тебе приказывают «не стой здесь, встань там», когда говорят «нет», ничего при этом не объясняя, нормально входить с «заднего хода», молча сносить глупость и произвол только потому, что кому-то так захотелось. Мне жаль, Юлия, но все это я наблюдаю каждый день и давно опустил бы руки, если бы они уже не болтались у самой земли. Я думал, что за двадцать лет бешено ускорившееся время стерло карикатурные черты, но, боюсь, они почти неистребимы, и обязаны мы этим не только семи десятилетиям заморозков. Глядя на огромные петербургские резиденции Ваших царей, я лучше понимаю, как мало места отводилось здесь индивидууму, чтобы попытаться стать гражданином. Я говорю о личности, которая чувствует себя свободной в собственной стране, которой есть что сказать, а законы защищают его свободы и его собственность. Красивые русские девушки весело стучат каблучками по обледеневшим тротуарам, болтают на ходу по мобильному, но и они — увы! — подчиняются общим правилам. В Вашей стране меня часто душит злость, вот и сегодня утром на меня посмотрели, как на полного идиота. Вы ведь знаете, Юлия, как трудно иностранцу запомнить, на какой слог нужно делать ударение в русском слове, но разве это такой уж страшный грех? Выходит, что да. Ошибка в ударении — голова с плеч. Зато все остальное допустимо. Тот факт, что никто не способен дать четкий ответ, тщательно выполнить работу, обеспечить минимум гарантий, не вызывает ни удивления, ни протеста. Может ли такой человек, как я, приспособиться к подобной неопределенности? Такой, как я, то есть настроенный доброжелательно, Юлия. Нормально ли подниматься по утрам, заведомо зная, что все, что имело смысл вчера, сегодня может его утратить — и не из-за переменчивой погоды, а в силу загадочного, необъяснимого, трансцендентного положения дел. Значит, следует склонить голову и молча идти своей дорогой. Не уверен, что способен вести себя подобным образом — хотя бы один день. Нет, мне вовсе не нужны страховки на все случаи жизни, но я «нездешний», продолжаю задаваться вопросами и прихожу к выводу, что многие исторические толкования ошибочны и Бог родился в России.

Я понимаю, Юлия, что Вас могут огорчать подобные суждения, и готов признать их слишком острыми и чрезмерными, как и все в этих широтах, но Россия проникает мне в кровь, и я не сопротивляюсь. Думаю, то, что происходит с Вами в Женеве и со мной в Петербурге, имеет одинаковую природу. Мы оба — разочарованные любовники, мадемуазель. Объект нашей страсти не обладает качеством, которым мы наделили его без предварительной проверки.

Не знаю, к каким выводам относительно менталитета и нравственности людей, живущих на Западе, Вы пришли, когда открылись границы. У Вас наверняка возникло немало иллюзий — по причинам не менее серьезным и извинительным, чем те, которыми руководствовались финансисты, они прикинулись глухими, хотя были в курсе дела. Когда все хорошо, представление идет полным ходом. Никто не хочет замечать, что платья танцовщиц слишком грубы, а фраки кавалеров взяты напрокат. Банкиры и эксперты s futurs лучше других умеют убеждать, что милый деревенский праздник и есть Венский бал Прекрасной эпохи. Чего только ни говорили о Вашей стране! Выносили суждения, оценивали ее, как прелести Ваших женщин в VIP-борделях, ни разу не выйдя на обычную улицу обычного среднестатистического города. Но когда часы бьют полночь — бух, хлоп, трах! — роскошные салоны превращаются в крысиные клоаки. Никто больше ничего о Вас не знает, да, Юлия? Как говорится, другой бы спорил!

Мне известно, какой прием был уготован в нашей части мира русским деньгам и русским перспективам. Эти деньги точно были не от Отца и не от Сына, но от Святого Духа. Сегодня они дурно пахнут? Ну, надо же! Успокойтесь, с некоторых пор все пованивает. Реальность обнаружила себя, как всплывший на поверхность раздувшийся труп, место которому на дне. Да, мы потерпели фиаско. Вы обнаруживаете морщины и неровности на «сделанном» лице капитализма, а я за неровностями ландшафта открываю для себя истинное лицо России.

Не знаю, одинаково ли мы понимаем отчаяние. Но уж точно все прибегаем к беспамятству. Повсюду извращают одни и те же слова и понятия, надевают те же шоры. Повсюду самую высокую цену за заблуждения платят те же обычные люди.

Бывали времена, когда революцию провоцировали и менее серьезные причины. Особенно в Санкт-Петербурге. Сегодня больше никто ничего не делает. И у вас, и у нас люди сидят перед экранами, как варвары перед своими идолами, и потребляют. Мир впал в детство. Он открывает рот и делает сосательные движения. Тупая невинность. Каким же мелким и вульгарным все стало, мадемуазель.

Держитесь крепче, в этот час, когда снег кидается на город, как рысь с дерева, мне больше нечего Вам сказать. Каналы, еще вчера унылые и черные, стали белыми. Уж не знак ли это?

Искренне Ваш,

Жан Либерман

~~~

13 февраля 2009, 22:15

Жан, стажер Краков попал в больницу. Несчастный случай. Не беспокойтесь, с ним все будет в порядке. Он звонил мне из палаты, сообщил, что многое узнал о Вашей подруге Валентине. Куда она ездила. С кем говорила. Стажер очень заинтересовался историей с исчезновением. Мы оба не думаем, что с ней могло случиться несчастье. Воспользуйтесь пребыванием в Петербурге, чтобы посмотреть достопримечательности. Не только кладбища. В наших музеях много сокровищ, и там тепло. В феврале небо над городом иногда проясняется на несколько часов. Воздух, конечно, остается холодным, но Вы должны выходить гулять, чтобы увидеть, как город парит над белыми каналами, переливаясь желтым, розовым и зеленым. Я очень люблю Петербург и хочу, чтобы Вы тоже полюбили мой родной город. Мне нужно слетать в Нью-Йорк. Потом я вернусь в Россию.

Возможно, мы увидимся.

Не грустите.

Юлия Ивановна

~~~

14 февраля 2009, 01:17

Юлия,

Вы уверены, что стажер Краков сможет продолжить расследование? Что именно с ним случилось? Он попал под машину или сам спровоцировал аварию? Сожалею, что приходится задавать подобные вопросы, но я вижу, как люди ведут себя на дорогах, и мне кое-что известно о том, как тут получают права. Я склонен подозревать худшее, в том числе в отношении Кракова.

Что, если этот стажер будет заниматься своим здоровьем и передаст дело об исчезновении Валентины вам, Юлия? Вы ведь покончили со слияниями-приобретенияи, и у Вас появилось свободное время.

Мне остается только надеяться. Что еще я могу сказать?

Искренне Ваш,

Жан Либерман

~~~

14 февраля 2009, 23:52

Стажер Краков прекрасно ведет это дело, несмотря на то, что с ним случилось. Никакой аварии не было. У моего сотрудника слабое здоровье. В нашей стране вообще не так много здоровых мужчин.

То, что Вы боитесь переходить через дорогу, совершенно естественно. Люди не умеют водить. И не знают, что не умеют. Но еще опасней ходить в феврале по питерским тротуарам. Погода часто меняется — то снег, то дождь, то гололед. Лед повсюду. С крыш падают сосульки. И все-таки нужно гулять!

Завтра утром я лечу в Нью-Йорк.

Краков делает все, что нужно.

Юлия Ивановна

~~~

15 февраля 2009, 02:37

Дражайшая Юлия!

Уж не судьба ли швейцарской банковской тайны заставляет Вас курсировать между Женевой и Нью-Йорком? Какая трата сил! Эту птичку пытаются подстрелить не впервые, так почему бы Вам не вернуться в Санкт-Петербург? Все скоро успокоится, и Вам будет проще разобраться с проблемами.

В Ваше отсутствие я решил посетить несколько музеев, раз уж Вы так изящно намекнули, что там тепло. Мне стало известно, что олигархи «новой волны» опекают национальную культуру. Эта неожиданная тяга к прекрасному у деловых людей весьма трогательна. Кошельки расстегиваются, как по волшебству. Думаю, моей подруге Валентине стоило бы заняться нынешними благовоспитанными господами, а не могущественными властителями судеб страны из 1990-х, канувших ныне в небытие. В этом случае она была бы не в Сибири, а гуляла бы по цивилизованным городам и любовалась множеством прекрасных вещей.

Что заставляет Вас быть такой сдержанной в оценках, Юлия, Ваша деликатность или осторожность? Простите мне эти безобидные шутки, но мне действительно кажется, что русская проза в очередной раз ужимается в объемах. Просто поразительно, как укоротились в наши дни и фразы, и мысли. Возможно, мне тоже следует писать по-русски, чтобы сэкономить ваше время.

Желаю Вам счастливого пути,

Жан Либерман

~~~

17 февраля 2009, 22:57

Жан, Вы пишете, что Ваши шутки безобидны. Я в этом не уверена. Происходящее всегда сложнее, чем кажется. То, что имеет значение для Вашей подруги Валентины И., важно и для моей родины, России. Не думаю, что сегодня мы говорим и пишем более кратко. Это очень по-европейски говорить так. Многое из того, что Вы пишете, выглядят сугубо по-европейски. К сожалению.

Юлия Ивановна

~~~

18 февраля 2009, 08:23

Юлия,

Думаю, я шучу, чтобы отпугнуть отчаяние и тревоги. Чужая реальность — даже печальная — всегда отвлекает от забот легче, чем своя собственная. Я понимаю, все это иллюзия, но очень сладкая.

Давайте оставим в стороне вопрос об «укорочении» русской прозы. Ограничимся (мы оба — Вы и я) констатацией факта, с какой легкостью некоторые люди в Вашей стране урезают куда более конкретные, чем язык, вещи, например поставки газа в разгар зимы. Вот уж что не требует развернутого анализа. Достаточно включить телевизор и посмотреть, как люди выбивают зубами дрожь от холода. Когда я вижу подобное, мне хочется стукнуть по «ящику», чтобы изображение снова стало черно-белым. Забыть, что на дворе 2009 год. Попытаться побороть свой страх.

Признаюсь честно, прогулки по широким петербургским проспектам и мысли о том, что Краков делает все, что нужно, не способны развеять мои страхи. А кстати, как обстоят дела с поисками Валентины? Не нужно щадить мои нервы, Юлия, расскажите все, что знаете, прошу Вас.

Жан

~~~

18 февраля 2009, 23:51

Стажер Краков создал отличную компьютерную схему передвижений Вашей подруги. Прилагаю ее к этому письму. На ней видна топография, озера, леса — все. Валентина И. часто останавливалась у местных жителей. Все они очень хорошо о ней отзываются. Она осматривала окрестности, задавала вопросы. О жизни людей, об истории поколений многих семей. Если верить Касперу — а ему можно верить, ведь его мать родилась в Сибири, — сибиряки любят поговорить. Ваша подруга часто задавала странные вопросы. Интересные, но непонятные. Например о старых и новых лагерях. Валентина И. хотела знать, остались ли в России политические заключенные. Те, у кого жила Валентина, проявляли осторожность и отвечали уклончиво. Во всяком случае, так они сказали стажеру Кракову. Кое-кто думал, что эта иностранка представляет некую группу, один из благотворительных фондов. Официально они оказывают гуманитарную помощь, а на самом деле собирают информацию. В последние годы богатые американцы посылали множество подобных людей в страны Восточной Европы и в Россию.

Кибила Николаевна Картофельникова, женщина, у которой жила ваша подруга, долго беседовала с Краковым. Она назвала Валентину И. простой и доброй душой. Сразу этого не скажешь, но по прошествии нескольких недель начинаешь понимать, что к чему. Госпожа Картофельникова считает, что Ваша подруга и правда пишет романы. Ее интересовали мелкие и вроде бы незначительные детали, а еще — романтические случаи, такие, как история этого политзека. Она любила рассматривать семейные фотографии, особенно старые, те, которые никого больше не интересуют. Она посещала места, не представляющие ни малейшего интереса и даже не отмеченные в путеводителях. Заброшенные заводы, недостроенные здания, разбитые дороги. Кибила Николаевна сказала, что гостья очень много читала и все время, днем и ночью, пила кофе, что очень ее удивляло. Кофе, как Вам известно, не является национальным русским напитком. А еще она задавала массу вопросов о словах. О корнях, приставках, суффиксах, новой лексике. Как говорит Краков, это крайне утомительно. Госпожа Картофельникова филолог по образованию. Понятно, почему Ваша подруга так надолго у нее задержалась.

Знаете, Жан, все сибиряки — потомки людей, попавших на эту землю неслучайно. И не по доброй воле. Они ничего не забыли, хотя никогда об этом не говорят. Они знают, что никто не хочет селиться в Сибири, и меньше остальных — русские, живущие за Уралом, никто, кроме китайцев, эти сегодня разбрелись по всему миру. Они делают работу, которую не желают делать русские, и занимаются торговлей. Но Ваша подруга — не китаянка, и люди поняли, что она не «делает дел». Им было трудно понять, почему приехавшая издалека иностранка ничем таким не занимается, не зарабатывает деньги, не участвует в экскурсиях в стиле «экстрим». Сибиряк по матери стажер Краков тоже этого не понимает. Уточню. Он не оспаривает утверждения, что Ваша подруга пишет романы, но говорит, что для этого не обязательно ездить в Сибирь. Скорее наоборот, нужно оттуда уехать. В истории нашей страны всегда случалось именно так. За одним единственным исключением. Великий русский писатель Чехов добровольно отправился на Сахалин и посетил каторгу. Но Антон Павлович был врачом, ученым, его занимали проблемы статистики и гигиены. В то время никого в России не интересовало, как условия содержания в исправительных учреждениях влияют на уровень смертности, сегодня это тоже мало кого волнует. Другие писатели примеру Чехова не последовали и тратить время на Сибирь не стали. Поступили они так потому, что выжили там и едва могли поверить своему счастью. Они писали, чтобы чувствовать себя живыми. Вернее, чтобы были живы те, кто придет после них. Они были кончеными людьми и осознавали это. Сибирь много раз убивала их. И потом, они были русскими. Стажер Краков на этом настаивает. Сибирь — русская проблема. Как и вся Россия. Краков говорит, что иностранец не путешествует по нашей стране, имея целью написать роман. Я передала Касперу то, что вы рассказали мне о Вашей подруге, то, чего Вы сами не понимаете. Он все внимательно выслушал. Но мнения не изменил.

Желаю всего наилучшего,

Юлия Ивановна

~~~

19 февраля 2009, 12:39

Дорогая Юлия,

Спасибо за предоставленную информацию. Я посылаю Вам отрывок из письма Валентины, который вряд ли поможет нам определить ее географические координаты, но наверняка заинтересует Вас. Прилагаю также начало текста, который, по словам Валентины, в роман не войдет.

Искренне ваш,

Жан Либерман

Отрывок из письма Валентины

«…я много писала в последние дни, вот только не знаю, куда пойдут — или не пойдут — эти фразы. Придется поискать другой способ приступить к изложению основной темы. Больше всего меня интересует прибытие Ходорковского в колонию, его долгое путешествие по Сибири, открывающиеся ворота узилища… Столкновение времен в одном единственном образе. Старая история на-сдаивается на сегодняшнюю — в конечном итоге, одна и та же история, как если бы время закольцевалось. Ты веришь, что время по-идиотски циклично, Жан? Мне не дает покоя этот вопрос. Обо всем остальном могут рассказать лишь те, кого сюда привезли и заперли здесь насильно».

Отрывок из текста Валентины

Представим себе, что Михаилу Борисовичу Ходорковскому удалось сберечь свои очки в тонкой металлической оправе по пути в Сибирь. Придется именно «представить», поскольку ни одна хроника не сохранила для нас эту деталь. Кроме того, любой человек, глядящий вслед тому, кого увозят на каторгу, просто обязан желать, чтобы у страдальца остался хотя бы минимум удобств. Каждый из нас знает или может попытаться вообразить, каково приходится человеку в несчастье.

Очки это важно. Они необходимы развенчанному близорукому богачу. Безвестным беднягам тоже. Их сажают в фургон — всех разом. Бизнесмена доставили из Москвы самолетом. Нелепая идея! Лететь из Москвы, чтобы упрятать человека в забытой Богом сибирской дыре. Все остальные родились в здешних местах. Для них самолет не понадобился. Они будут много часов трястись в фургоне.

Ходорковского узнают. Его фотография появлялась в газетах. Его сняли во время процесса, в клетке, за решеткой. Никому не известно, какие преступления совершили остальные. Пресса о них не писала. Они никого не интересуют. Сейчас все они скованы по рукам и ногам, везут их в колонию по разбитым дорогам, безопасность отсутствует, побег вероятен.

Бизнесмен устал. Ему не по себе. Товарищи по несчастью бросают на него косые взгляды. Ну, надо же, этого типа доставили сюда самолетом! Мерзавец смог в последний раз полюбоваться своими нефтепроводами, они видны даже из поднебесья. Может, он успел их пересчитать? Какой ему от этого прок? Деньги и нефть не спасли его, чистые ногти и чистая рубашка ни от чего не защищают среди тех, кто черен от грязи.

С ним обращаются в точности, как с ними, а у них никогда не было денег, разве что то немногое, что удавалось украсть. Здесь есть те, кто допился до чертей, буянил, убивал, кололся и будет накачиваться наркотиками, пока не попадет в психушку — да какая психушка, нет тут никакой психушки! — те, кто работали на заправил из центра и на местных бандитов. Фургон зря туда-сюда не гоняют, все места в нем заняты, затраты наверняка окупятся.

Знаменитого преступника и мелких проходимцев затолкали под брезент. Они узнают почем фунт лиха уже по дороге в колонию, а добравшись до места, будут шить варежки в мастерской под надзором охранников, тут-то этот утомленный интеллектуал пасть и захлопнет! Никто не смеет покушаться на собственность государства и критиковать его моральные принципы. Государство это мы. Нефть и мораль — суть Государство, то есть мы. Они неприкосновенны. Миллиардер в белой рубашечке думал, что нефть — это он. А вот и нет. Теперь узнает, кто в доме хозяин. Что этот олигарх, этот еврей видел через иллюминатор самолета? Наверное, ничего. Его наверняка запихнули в кресло у прохода. Без вида на землю внизу. Все кончено, считать и пересчитывать больше нечего. Нефтепроводы принадлежат государству, а государство это свободный народ, люди, на которых нет наручников, значит, нефтепроводы принадлежат народу, он может мысленно их считать и делить, каждому по куску, это уж точно лучше, чем вся российская нефть в одном кармане. Правосудие свершилось, так пишут в газетах, бандитская эпоха закончилась, пришла пора очиститься. Закатаем всех преступников в Сибирь. Крупных и мелких.

Давно пора.

Фургон стоит на месте. Он должен был выехать много часов назад. Дорога до колонии долгая, местами разбитая, каменистая. Осужденные должны быть на месте до вечера. Но не будут. Внутри чудовищно жарко. Если бы «пассажиры» знали, какой лютый холод царит тут зимой, не жаловались бы на жару. Впрочем, они и не жалуются. Им все известно, и москвичу тоже. Мы в России. Фургон никуда не едет. Задавать вопросы, искать причины бессмысленно. Фургон тронется в путь, когда тронется. Время от времени один из охранников приподнимает край брезента. Просто так, от нечего делать. Охранник не собирается проверять, как ведут себя узники. Ему все равно, хотят они пить или нет, хотят поинтересоваться причиной задержки или нет. Охранники приподнимают брезент, просто чтобы приподнять его. В Сибири время всегда тянется медленно и для узников, и для праздных надзирателей.

Конвойные пьют самогон, который сами же и изготовили у себя дома, где живут их жены, дети, а зачастую и родители. Правила запрещают пить «при исполнении», за это полагается суровое наказание. Повсюду на территории бескрайней России пить строго-настрого запрещено. Нельзя употреблять спиртное, даже самое слабое, в часы работы, хотя часы эти могут длиться сутки напролет. Конвойные, пьющие самогон из горлышка, не знают, вписывается ли их нарушение в рамки урочной или сверхурочной службы. Если бы какой-нибудь проверяющий, случайно оказавшийся рядом с ними, стал задавать им вопросы, они не знали бы, что ответить. На их счастье, ни один проверяющий никогда ни о чем их не спрашивал и не спросит. Ни здесь, ни где-нибудь еще на территории огромной разболтанной страны.

Один из охранников, Юрий, предлагает сыграть в карты. Он молод, ему не больше двадцати. Остальные готовы продолжить пьянку, но играть не хотят. Говорят, что кончились деньги. Что деньги, которых не было, они тоже уже проиграли, и не единожды. «Ну и что», хитро улыбаясь, говорит Юрий. Многих этот аргумент убеждает, и они начинают раздавать карты на капоте машины. Те, кто не играет, пьют, курят и то и дело заглядывают под брезент. Транспорт опаздывает на восемь часов, может, даже на девять или десять. Ничего, кто-нибудь в конце концов позвонит. Из лагеря или с поста охраны. Кто-нибудь. Не важно кто. Неизвестно когда. Если кому-нибудь из заключенных приспичит помочиться, достаточно отодвинуть брезент. Хуже, если руки в наручниках, а ноги скованы. Большую нужду точно не справишь.

Сидящие вокруг фургона охранники продолжают выпивать. Они пьют самогон, который гонят в каждой семье, передавая бутылку из рук в руки, и играют. Одни выиграли, другие проиграли несуществующие деньги. Отдавать долг тем не менее придется. Все это знают и непременно заплатят. Вообще-то, некоторые охранники должны находиться в фургоне вместе с заключенными. Но они свободны, вооружены и играют в карты. Правосудие не может поспевать всюду.

Один из товарищей Юрия, проигравший две тысячи рублей разом, предлагает остальным обыскать карманы московского богатея. Нужно вытащить святошу из фургона, пригрозить ножом и заставить отдать кредитки, коды доступа и список тайных зарубежных счетов. Его поднимают на смех. Ну и идиот этот Шура, наивный дурачок! Думает, что в Москве могли хоть что-то оставить этому очкарику. Конечно, они все у него отняли. В этой «однонаправленной» стране доллары никогда не текут в Сибирь. Все денежные потоки направляются в Москву. Это известно всем, даже самым тупым кретинами — кроме охранника Шуры. Из Москвы деньги «утекают» дальше. Безвозвратно. Сидящий в фургоне человек гол как сокол, так что нет смысла с ним возиться. Столичные мастера свое дело знают. Снимут последнюю рубашку — и отправляют в Сибирь с напутствием «давайте, разбирайтесь с ним сами!»

~~~

19 февраля 2009, 23:47

Жан, если Ваша подруга Валентина прислала Вам новые части своего романа, я буду рада прочесть их. Стажер Краков чувствует себя лучше. Он вышел из больницы и продолжает расследование. Связывается с друзьями Вашей подруги Валентины. Считает, что это может оказаться полезным.

Стажер очень серьезно относится к делу. Мы должны положиться на него.

Юлия Ивановна

~~~

20 февраля 2009, 16:32

Юлия,

Я чувствую, как сильно Вам хочется внушить мне хоть немного доверия к работе и усилиям Каспера Кракова. Рад, что он снова на ногах. Хотелось бы знать, сколько ему лет. Не считайте это неуместным любопытством. Полагаю, он молод, однако во многом кажется мне человеком скорее старомодным. Я прав?

Я теперь осваиваю петербургские тротуары, коих Вы советовали мне опасаться. Должен признать, что в некоторые дни по ним действительно бывает невозможно ходить. Но самую большую опасность для меня представляет не гололед, не падающие с крыш сосульки и не заметенные снегом люки, на которых можно поскользнуться, а Ваши соотечественницы, Юлия, бегущие по льду на высоченных каблуках-шпильках. Когда я смотрю на них, у меня начинает ужасно кружиться голова. Реагирую подобным образом я один. Иногда я присаживаюсь на заиндевевшую скамейку и наблюдаю за ними, разинув от изумления рот, потом оглядываюсь, смотрю на небо, пытаясь отыскать повелителя, пославшего к нам так много потрясающих красавиц. И, конечно, не нахожу. Даже дежурного Жоржа Дантеса. Мимо меня проходят только небрежно одетые русские мужчины в тяжелых ботинках, и пальцем не пошевелившие, чтобы добиться расположения божественных красавиц. Какая несправедливость! Интересно, сколько женщин ломают кости зимой, а главное, во имя чего? Вы в очередной раз назовете меня «слишком уж европейцем», но мне кажется, что сегодняшние модницы в мельчайших деталях, вплоть до тактильного ощущения, помнят те пролетарские «наряды», которые носили их матери и бабушки. Эти хранящиеся в подсознании картинки на редкость эффективно заставляют их действовать «от обратного», и я не могу понять, почему из памяти людей так быстро исчезают другие воспоминания, не касающиеся обуви и тканей. Я имею в виду улыбки и рукопожатия, вернувшиеся с некоторых пор на экраны Вашей страны, тот тип слов, что произносятся с особым, громогласно-мачистским напором: Родина-мать, враги, неприступные границы. Я говорю о воскресшей серости, которую люди снова воспринимают в лучшем случае с безразличием, а в худшем — с радостью. Но довольно, я рискую наскучить Вам своим философствованием. Лучше прочтите отрывки из текстов Валентины.

Жан

Отрывки из текста Валентины

Дорога, бесконечно долгая, монотонная. Сквозь щели в брезенте можно видеть стоящий стеной лес. И отбросы. Люди в России избавляются от ненужных вещей и мусора по принципу «где хочу, там и брошу». Пустые бутылки и отбросы плавают в воде, лежат по берегам озер и рек, валяются в лесу, на обочинах дорог и даже в горах — повсюду, где появляются и «гадят» представители рода человеческого.

Заключенный олигарх не спит. Он с глубокой печалью следит взглядом за унылой монотонностью окружающего мира. Ничего удивительного. Свергнутый магнат человек утонченный. Он жил в мире, где мусорные мешки строго регламентированных цветов и размеров выбрасывают в надлежащие баки, которые вычищают мусорщики в спецодежде. Михаила Борисовича Ходорковского обслуживали персональные водители, мажордомы, экономки и горничные. В России так живут немногие. Высокообразованный олигарх пил дорогое вино из дорогих бокалов и беседовал с коллегами о нефтяных потоках. В его речи звучали слова «возрастание», «эффективность», «показатель рентабельности», «прозрачность», «прогресс», это куда более возвышенно, чем «деньги» и «мусор». Утонченные личности имеют личных мусорщиков и банкиров. Все их отбросы исчезают как по волшебству, примерно также создается их богатство. Только обычные люди без конца говорят о деньгах и выбрасывают пустые бутылки в окно.

В фургоне, везущем арестантов в сибирскую колонию, развенчанный олигарх платит высокую цену за свою образованность. Он в печали. Олигарх полагал, что все вокруг сортируют свои отходы и пьют вино из богемского хрусталя. Увы, он ошибся. Так пусть теперь страдает в тишине и одиночестве и не раскрывает рта. Россия не может себе позволить ни хорошие манеры, ни прозрачную бухгалтерию. Олигарх может сколько угодно поджимать губы и манерничать. Пусть забудет свои соображения о переустройстве страны и проекты реформ. Никто никогда ни о чем не просил этого предателя.

Фургон сильно опаздывает. Это не имеет значения. Охранники и водитель продолжают пить, груз на правильном пути, правосудие свершилось. Преступников ждет колония. Олигарха ждет колония. На сей раз немыслимое, невероятное все-таки произошло: борьба с коррупцией началась.

Мы вырвем ей глаза,

вырвем, вырвем,

свернем ей шею,

свернем, свернем,

проткнем ей сердце,

да, с весельем и отвагой проткнем

сердце коррупции!

~~~

21 февраля 2009, 23:08

Не нужно отчаиваться, Жан. Ни из-за собственных проблем, ни из-за Вашей подруги Валентины. У женщины есть причины для исчезновения. Появляются время от времени, иногда, всегда. Я не сумею Вам этого объяснить. Не знаю, как выразить это на не родном мне французском, да и по-русски не знаю, как сказать.

Вы говорите, что любите мою страну. Не знаете почему, но любите. Ее не назовешь ни очень красивой, ни более красивой, чем какая-нибудь другая. Жить здесь нелегко. Язык трудный и климат суровый. Возможно, Вам нравится жить тут с нами день за днем, даже если ничего нового не происходит.

Что за глупости я пишу… Ладно, с кем не бывает, так ведь?

Юлия Ивановна

~~~

22 февраля 2009, 08:47

Юлия,

Ваши письма очень меня трогают. Продолжайте писать, если это не слишком Вас затрудняет. Признаюсь, мне не удается прогнать мрачные мысли об участи моей подруги Валентины. То, что я вижу вокруг, не помогает взглянуть на вещи иначе.

Вчера я посетил музей-квартиру Сергея Кирова, большевика ленинского призыва, он погиб одним из первых, его именем называли площади, села и школы Вашей страны. Я, в отличие от моей подруги Валентины, не пренебрегаю обязанностями туриста, хотя сейчас февраль, и мало кто торопится посетить дом № 26 на Каменноостровском проспекте. Хранительницы обрадовались живой душе. Они шли за мной по пятам в мягких тапочках, включали музыку и свет, когда я входил в комнату, и выключали их, когда я переходил в следующую. Я вдыхал атмосферу той эпохи. Он был энергичный человек, этот Ваш застреленный в спину Киров, и удачливый охотник. Его квартира набита шкурами и чучелами животных, тысячи книг на полках тоже напомнили мне муляжи. Политика, экономика, статистика, государственное устройство. На его несчастье, он умел читать между строк. Я видел его телефоны, сегодня они пылятся на стуле, четыре черных аппарата, по одному из которых он будто бы напрямую связывался с Кремлем. Не знаю, какая именно линия доносила голос Кирова до ушей Сталина, но, судя по всему, в Вашей стране мало что изменилось. Да, Юлия, здесь по-прежнему опасно иметь прямой выход на Кремль, если умеешь читать, но не умеешь держать язык за зубами. В огромной квартире, обставленной в стиле ар-нуво, я думал о моей подруге Валентине и ее сидящем в колонии олигархе. Сколько статистических справочников и телефонных аппаратов было в библиотеке Михаила Борисовича Ходорковского? Ходил он на медведя? Охотился на волков? Может, Валентину задерживают в Сибири цифры? Я воображаю, как она составляет таблицы, чтобы сравнить официальный и реальный уровень запасов углеводородов. Подобное занятие быстро заставляет забыть о времени и грозит большой опасностью.

Сообщите, как идут дела у Кракова.

Искренне Ваш,

Жан

N.B.: посылаю Вам несколько страниц для прочтения.

Отрывок из текста Валентины

Михаил Борисович Ходорковский и все остальные бедняги наконец добрались до колонии. Их высадили из фургона. Охранники веселятся, обмениваются новостями. Это место — конец света, те, кто зарабатывают тут на жизнь, хотят знать, как и — главное — сколько зарабатывают люди в других местах. Кто-то уже сдает карты, нужно успеть обсудить дела, оружие, наркотики, нельзя терять ни минуты.

Свежеиспеченные сидельцы вливаются в лагерную массу, а бизнесмену предстоит определиться с внешними ориентирами и личной позицией. У него медленная, неуверенная, как у прилунившегося космонавта, походка. Михаил Борисович сразу же просит выдать ему копию Правил внутреннего распорядка ИТУ. Вот что бывает с птицами его полета, да хранит нас от них Господь, не успел поздороваться и уже требует бумажку со статьями, графики на каждый день, хочет встретиться с начальством, записаться в библиотеку, получить компьютер с доступом в Интернет. А больше ему ничего не нужно? Каждая фраза олигарха ужасно веселит окружающих. Где этот паразит научился так балабонить? Слыхал, как ловко заворачивает? Чтобы пасти свиней, Правила ни к чему, мы приставим этого кулака к свиньям, и плевать на шитье варежек, там он быстро отвыкнет от этих… как их там… экстраграбенций… экстравагантностей.

Прибытие магната в колонию становится событием. Сами понимаете, такой знатный субчик способен осветить эту забытую Богом дыру получше прожекторов мощностью в сто тысяч ватт. Это напоминает взрыв на АЭС. Очень скоро начинает подтягиваться пресса. Журналисты топчут окрестные огороды, пристают к местным жителям. Нужно быть готовым рассказывать о здешних нравах, возможно, стоит сходить к парикмахеру — вон сколько фотоаппаратов и камер у этих корреспондентов! Не помешает выдумать себе биографию, обменять свой рассказ на деньги, можно сказать, что сам отсидел пять или десять лет, или что сидел сын, или дед, знаете, как там ужасно, за колючей проволокой. Урановые шахты, радиоактивность, дети с двумя головами или тремя ногами, жестокие, красные из-за урана пыльные бури, ледяные зимы, что вы хотите — Сибирь, жуткий холод, лед, делать здесь совершенно нечего, никакого будущего, никто ничего и не делает, надеяться не на что, господин журналист, оператор, снимайте, снимайте наше отчаяние, пожалуйста! Здесь нет ни будущего, ни работы, дети — уроды, говорю вам, это ужасно, если вы дадите несколько долларов моему соседу, он скажет вам то же самое, и другие подтвердят — за деньги, отчаяние, вот что вы здесь найдете, госпожа репортерша, когда же, черт возьми, мир нам поверит?

Вы хотите знать, что я думаю о Михаиле Борисовиче Ходорковском? Хорошо, поговорим и об этом, кстати, свое мнение могут высказать и другие. Если мы ничего не делаем, это не значит, что мы не размышляем. Жизнь у нас нелегкая, нужно думать о том, как поправить дела. Так о чем вы? Ах да, что я думаю об этом мерзавце. Зависит от того, на какой канал вы работаете, мадам. Идемте, я представлю вам Ирину Палинкову, сюда пожалуйста, муж этой несчастной больной женщины тоже сидит в колонии. Если у него получится незаметно сфотографировать олигарха на телефон, вы сможете купить снимок. Интересуетесь? Сами видите, как плоха эта женщина. Будь ее воля, она спустила бы собак на бандита Ходорковского. Что вы сказали? Работаете на канал «Культура»? Культура это хорошо. Так вы хотите иметь фотографию Ходорковского в колонии? Ладно, выражаясь изящно, это выразительный символ, не так ли? Со времен «Записок из мертвого дома» Достоевского мы так любим нашу… да… чего вы от меня ждете, мадам? Хотите, чтобы я прочел отрывок из «Дневников» Федора Михайловича для вашего культурного канала? Без проблем! Вы принесли с собой книгу? В нашей стране идут на все, чтобы поддержать традицию, согласны? Желаете, чтобы Ирина Палинкова тоже что-нибудь прочла? Легко! Что? Пусть забудет о веревке и травле собаками? Я ей скажу. Скажу Ирине: старушка, придется приноравливаться к камерам, никаких собак, это будет выглядеть неаппетитно. Но если у вас есть часовая итоговая программа, я найду вам того, кто готов собственноручно выдавить глаза еврею, этому гаду, вору и убийце.

~~~

22 февраля 2009, 23:06

Вы конечно же узнаете всю новую информацию, которую добудет Краков, но я тревожусь о Вас. Санкт-Петербург не тот город, в котором человек всегда чувствует себя уютно. Особенно иностранец. Этот город следует посетить, побыть неделю и уехать. Думаю, Вы должны покинуть Санкт-Петербург. Погода тяжелая, снег, дождь, подмораживает, ветер не стихает — все разом, и так день за днем, по нарастающей. Это совсем нехорошо — даже для тех, кто не слишком тревожится о своей жизни. А для всех остальных просто опасно.

Вы должны отправиться куда-нибудь еще.

Юлия

~~~

23 февраля 2009, 08:18

Моя дорогая Юлия, Я думаю о Вас, хотя никогда не знаю, где Вы находитесь — в Нью-Йорке, Женеве или Санкт-Петербурге. Корреспонденция, которой обмениваются современные люди, мы с Вами в том числе, не позволяет опознать координаты места отправки. Интересно, кто-нибудь оценивал последствия создания новых средств и способов связи? Исчезли запахи, трепет, цвета, голые слова перемещаются в тишине, важна лишь скорость доставки. Если не начнем приукрашивать наши письма, Юлия, румянить им щечки, умащивать благовониями складки их кожи, боюсь, от этого мира и от нас самих ничего не останется.

Вы сообщили бы мне, если бы вернулись в Санкт-Петербург, ведь правда? Почему Вы не возвращаетесь?

Жан

N.B.: еще кусочек для прочтения

Отрывок из текста Валентины

Прибытие магната в лагерь не прошло незамеченным. Он здесь, тому есть свидетельства. Его зовут Михаил Борисович Ходорковский, он молод, красив и хорошо держится. Его можно принять за доктора — педиатра, специалиста по редким болезням, которому мать доверила бы лечить своего малыша, и все сочли бы ее выбор правильным, потому что в этом человеке есть и ученость, и доброта, что встречается нечасто и внушает надежду. Его фамилия Ходорковский, и он выглядит смиренным, как ягненок, очевидцы подтверждают, что так оно и есть, кроме того, он очень хорошо воспитан, учтив и — вишенка на торте! — убежденный сторонник всеобщего равенства. Михаил Борисович сразу сказал: нет, спасибо, мне не нужны ни особая камера, ни особое обхождение, я и копейки не вложу в ваш омерзительный режим для VIP-персон. Мы безусловно должны усвоить этот урок истории: бывший самый могущественный человек России стал лагерником. Оказался среди воров, убийц и прочих негодяев.

~~~

24 февраля 2009, 22:07

Жан, у меня еще пропасть работы. Я пока не могу вернуться в Санкт-Петербург, так что не ждите меня. В разгар кризиса нужно уметь отличать выгодные дела — коих немного — от массы невыгодных. Я говорила с Еленой, она со мной согласна. У нее дела тоже идут по-разному. Вы ведь знаете, богатые стали чуточку менее богатыми, а они к этому не привыкли. Они боятся потерпеть неудачу — гораздо сильнее, чем те, кто беден.

Елена сражается. Я тоже.

Юлия

~~~

25 февраля 2009, 12:46

Юлия, сегодня 25 февраля. Я уже три месяца не имею известий от Валентины. Вы должны знать — она боялась. Я тоже напуган. Ужасно. Не знаю, ни что думать, ни что делать. Будь я похрабрее, находись Вы рядом, отправился бы на поиски. Что-то подсказывает мне, что мы втроем — Вы, Краков и я — можем составить отличную команду. Сегодня утром я перечитал некоторые письма Валентины, обхватил голову руками и попытался представить себе женщину, странствующую по незнакомым местам в тот самый момент, когда я пишу Вам эти строки.

Жан

Отрывок из письма Валентины

«…наступившая осень скорее напоминает зиму. Все в Сибири работает по принципу «орел или решка», Жан, «орел» — проигрываешь, «решка» — ничего не получаешь. Как же далеко от меня Европа… Я иногда покупаю местные газеты и прибегаю к помощи географической карты, чтобы разобраться в новостях и сориентироваться по месту. Скажу без липших слов — здешняя жизнь жестока. Люди страдают, любят и умирают, помня былые печали. В деревнях, которые я посещаю, где иногда живу, случаются разные беды. Болеет странными болезнями скот, взрывается трубопровод. Процветают спекуляция и контрабанда. Все становится товаром — алкоголь, автомобили, лес, оружие, люди. Здесь, как и повсюду, нужно делать деньги, только это и нужно, повышать средний уровень, особенно если он средний только на словах. Я никогда не понимаю, с кем имею дело, хотя некоторые относятся ко мне невероятно тепло. Кажется, что вся нежность и великодушие мира укрылись в душах этих людей от суровых природных и погодных условий. Я всегда помню поразившее меня наблюдение Чехова. Представьте себе, во время путешествия на Сахалин этот упрямец составлял статистику побегов с каторги. Знаешь, кто сбегал чаще всего? Ответ прост: те, кто не мог вынести климатических различий между прбклятым островом и родными местами. Уже тогда речь шла не о великих принципах, не о свободе «с большой буквы», а всего лишь о климате. Те, кто здесь родился, не уезжают. Они терпят. Никакое «другое место» для них не существует. Иногда мне хочется поделиться мыслями и наблюдениями с окружающими, но я не решаюсь. Никогда не произношу имя Ходорковского. Говорят, прошлое ушло безвозвратно. Куда оно ушло? Никто не знает. Я предпочитаю продвигаться вперед осторожно, Жан, как будто иду по леднику».

~~~

25 февраля 2009, 23:52

Почему бы Вам не съездить на несколько дней в Москву, Жан? Стажер Краков вернулся. Он готов с вами встретиться и обсудить сведения, которые собрал о Валентине. Документы, свидетельства, карты. Ваша подруга могла покинуть Россию. Путешествуя по Сибири, в конце концов попадаешь в Китай. В Монголию. Или в Японию. Между прочим, сибиряки часто ездят в Китай. Там все предсказуемо и отлично организовано. Много больших отелей и магазинов. Краков говорит, что жители Сибири используют любую возможность, чтобы посетить Китай, а когда возвращаются, с восторгом рассказывают, что по ту сторону границы существует реальная жизнь.

Стажер допускает разные вероятности. Первая и самая разумная — Ваша подруга Валентина устала от России. И больше всего — от олигархов «первой волны». Села в поезд, оказалась в Китае и решила попутешествовать, ведь Россия ей надоела.

Каспер Краков полагает, что Валентина перестала писать Вам по одной простой причине — Вы ждете от нее новостей из Сибири, а не из Китая.

Юлия Ивановна

~~~

26 февраля 2009, 09.38

Юлия, кажется, один из ваших поэтов написал: жить в Петербурге — все равно что спать в гробу. Я часто вспоминаю эту фразу, когда думаю о тех убийственных четырех месяцах, которые провел в Санкт-Петербурге, и надеюсь, что на сей раз убийство действительно произошло.

Я решил, что, несмотря на неустойчивую погоду, буду хоть иногда выходить из дома. Не скажу, что мне так уж этого хочется. Светает поздно, а темнеет так рано, что я, увлекшись работой над переводом, часто не замечаю, что наступил вечер. Я закопался в книги, их отыскали по моей просьбе, хоть и не сразу. Теперь я сравниваю изображения и описания, которые нахожу на страницах фолиантов, с собственными сегодняшними впечатлениями. Таков один из моих недостатков, Юлия, им часто страдают те, кто пытается создать нечто надежное из такого хрупкого материала, как память.

Я действительно каждый день ненадолго выхожу из дома, но лишь для того, чтобы попасть в другие интерьеры. Видите ли, Юлия, я посещаю самые разные места, смотрю на вещи, которые Вы храните, и мне кажется, что многие из них, уж простите, в действительности никогда не существовали. Все дело в цветах, в сомнительной свежести и слишком аккуратной упаковке. У Вас никогда не возникало чувства, что в Санкт-Петербурге много иллюзорного? В этом городе было столько пожаров, революций, разрушений, войн и несчастий, что он просто не может являть взглядам людей благородную патину времени. Я приехал из мирной страны, где давно забыли названия даже тех немногих битв, что имели место на ее территории, и потому способен почувствовать разницу.

Я посещаю квартиры Ваших великих писателей — Вы очень ими гордитесь — и всякий раз ухожу до невозможности опечаленным. Зачем все это? В чем нас хотят убедить? Что вот здесь все еще сидит призрак Александра Блока, там стоит Анна Ахматова, тут макает перо в чернильницу Достоевский, а неподалеку умирает на кожаном диване Пушкин? Да, на том самом диване, с которого в феврале 2009 года взяли образец крови. Зачем? Чтобы провести исследование новейшими научными методами и доказать, что экскурсоводы рассказывают ошеломленным посетителям чистую правду: Александр Сергеевич скончался от раны именно на этом диване. Идет поиск истины, Юлия, но какой? Что случалось с этим диваном, столовой, коврами, книжным шкафом и безделушками каждый раз, когда город-мученик впадал в безумие? Ленинградцы пережили девятьсот дней блокады, съели всех собак и кошек, сожгли всю мебель, до последнего стула, но к реликвиям не прикоснулись. Когда я вхожу в дома, где когда-то жили известные люди, я не ощущаю там их присутствия — ведь им даже не удавалось закрыть двери своих коммунальных квартир, а вижу лишь ледяной холод, который так вымораживал здания, только что умерших от лишений людей с почерневшими лицами, которых не всегда удавалось похоронить. Известно ли Вам, Юлия, что как только трупы начинали остывать, вши перебирались на живых? Блокадной зимой мороз сковывал не только природу, но и людей, и у них не было сил оплакать умерших. Где в этом ледяном аду был диван Пушкина? Кто умирал на кровавом пятне? Когда человек умирал, родные иногда несколько недель не выносили его из квартиры, чтобы получать хлеб по карточке. Как их звали? Что они читали? Каких писателей сожгли первыми? Ленинградцы гибли от голода. Падали замертво на улице, и редкие прохожие обшаривали их карманы, если хватало сил наклониться.

Многочисленные свидетельства совпадают, Юлия, дольше всего люди помнили не разрывы бомб, уничтожавших дороги и заводы, производившие продовольствие, а легкий скрип полозьев по снегу, который под другими небесами мог бы показаться поэтичным. На санках везли покойников — сотни тысяч тел — к общим могилам. Часто женщины везли на санках своих умерших отцов, мужей и сыновей, зашитых в простыни. Да, немного силы сохранялось именно в женских руках, во все времена только они были способны вынести невыносимое. Этот факт потрясает меня, думаю, все войны и блокады длились бы куда дольше, если бы армии состояли из женщин. Пожалуй, на этом мне стоит остановиться, Юлия. Некоторые вопросы неуместны, да что там — большинство вопросов! — когда невообразимое все-таки случилось.

Берегите себя,

Жан Либерман

26 февраля 2009, 22:47

У нас принято думать, что нет ничего сильнее судьбы. Вы наверное уже поняли это. О таком не забудешь. Сам строй языка на это указывает. В русском предложении подлежащее очень слабо и редко что решает. Действие направлено на него. С нами столько всего случается в моем языке, Жан! Читая Ваши письма, я очень точно понимаю, что Вы — человек иной культуры и по-другому смотрите на мою страну. Я долго не осознавала этих различий. Потом выучила английский и французский. Много путешествовала. Я не решаюсь обсуждать эту тему с окружающими, особенно на работе. Не хоч, чтобы меня считали фантазеркой, говорили «она попусту тратит время» или что-нибудь похуже.

Но с Вами мне нравится говорить о таких вещах.

Юлия

~~~

27 февраля 2009, 09:17

Юлия,

Будь я храбрым и не таким рассеянным человеком, давно прыгнул бы в поезд и отправился искать Валентину. Находись я не в России, а где-нибудь в другом месте, я бы в конце концов отыскал эту силу внутри себя. Вот как я оцениваю собственные малодушие и беспомощность. Я пытаюсь облегчить совесть, убеждая себя в том, что Ваш стажер лучше справится с работой, хоть и сомневаюсь, что он делает все возможное. Похоже, Вы с Краковым полагаете, будто Валентина отправилась на увеселительную прогулку. Вы часто используете выражение «олигархи первой волны», Юлия, и, как я понимаю, причисляете к ним Ходорковского, но никогда не упоминаете его имени, как будто речь идет о древней истории и давно забытом человеке. Позвольте напомнить, что этот узник жив, он еще молод, а на каторгу четыре года назад его отправил российский суд по приказу — о, конечно, негласному! — российской власти. Как видите, у меня есть масса поводов излить гнев на Вас, вместо того чтобы злиться на себя.

Посылаю Вам текст Валентины, полученный в конце октября прошлого года.

Жан

Отрывок из письма Валентины

«…Я нашла человека, который за деньги проводит меня в район, где находится колония. Мы отправимся, как только позволит погода. Одному Богу известно, когда это случится.

Ты не представляешь, Жан, как трудно женщине быть одной. Уточню: не просто женщине — иностранке, приехавшей из Европы, да к тому же без всякого официального статуса, который может хоть как-то ее защитить. Меня никто не посылал, и я никого не представляю. То есть завишу от всего и от всех. Такая ситуация давит, возможно, наступит день, когда я выберу другую, более убедительную «легенду».

Иногда мне хочется, чтобы мужчина — такой, как ты, Жан, если бы ты чувствовал себя лучше, — мужчина «в полной силе и славе» присоединился ко мне, например, в роли миколога или специалиста по горючим ископаемым. Ты бы убедился, какой полезной помощницей в поисках я могу быть. Но ты не приедешь и никогда не узнаешь, какие густые здесь леса, какие сны снятся в избе, как хорошо здесь мечтать, когда в печи горит огонь, и как уютно читать при свечах.

Если туман долго не рассеивается, я иду пить чай к соседям. Я сказала, что пишу стихи, и они поверили. Разным людям рассказываю разные вещи и всегда стараюсь быть предельно убедительной. Старшая дочь супругов Т. дает мне уроки русского. Она милая, терпеливая и говорит, что я делаю успехи. Эта девушка скоро уедет еще дальше на север и будет работать инженером. В этих местах люди по-прежнему получают распределение на работу, как когда-то в Советском Союзе. И жалуются на судьбу, как в былые времена, что мы и делаем во время бесконечных чаепитий. Горюем о скором расставании с Надеждой, а она обнимает мать, чтобы утешить ее. На самом деле, это мать старается подбодрить дочь, позволяя ей ласки по отношению к себе. В пасмурные дни мы льем слезы, выплакивая отчаяние, покорность судьбе, радость, упоение коротким летом. Я пообещала Надежде навестить ее, если пробуду здесь еще несколько месяцев. Родители и братья вряд ли когда-нибудь до нее доедут, она это знает и радуется моему обещанию, как будто я ей родня.

Я пишу — когда не горюю и не обдумываю, куда и как ехать дальше. Теперь я многое умею — день и ночь поддерживать огонь, ездить верхом, ставить самовар, лепить пельмени, жить одним днем, как настоящая невозмутимая сибирячка».

~~~

28 февраля 2009, 22:46

Известно ли Вам, что в первых числах марта в Москве начнется новый процесс над Михаилом Ходорковским? Газеты пишут, что ему могут добавить еще двадцать лет. Если Ваша подруга Валентина серьезный человек, она наверняка вернулась в Москву. Каспер Краков это сейчас проверяет. Если Валентины в Москве нет, значит, она бросила свою затею. Обдумайте и такую возможность. Ваша подруга много ездила, разговаривала с людьми. Когда путешествуешь и общаешься, в конце концов понимаешь, что в Сибири есть и другие проблемы. Как и повсюду в России.

Юлия

~~~

1 марта 2009, 09:01

Юлия,

Люди в этом городе болеют. Все кашляют и лежат в постели с температурой. Елена приезжала и почти сразу уехала. Вы тоже могли бы вернуться, Юлия. И больше не уезжать.

Я знаю, что Ваш любимый «искупительный» олигарх вот-вот получит новый срок, и спрашиваю себя, не обвинят ли его в финансовом кризисе, падении рубля, инфляции, безработице и общем упадке. Если ему добавят двадцать лет, во многих исправительных учреждениях удастся сделать косметический ремонт.

Я попал в Петербург на излете зимы, но меняется не только погода — уходит целая страна. Вы вправе сказать, что на меня влияет гнилой климат, что я рассуждаю как типичный чудик-европеец, но признайте, дорогая Юлия, немногие искренне оплакивают смерть Ивана Ильича[28], тех, кто всхлипывает «по команде», гораздо больше.

Я бы не захотел, чтобы чужаки проливали слезы над моей родиной, Вы наверняка чувствуете то же самое, но поймите: Россия для нас не просто страна, она — часть нашей культуры, а для некоторых — олицетворение дерзновенных надежд и устремлений. Не будь России, мы бы никогда не попробовали дотянуться до облаков у подножия рая и уж точно не стали бы рыть землю в том самом месте, где находится преддверие ада.

Прилагаю к письму страницы с текстом Валентины.

Не болейте,

Жан

Отрывок из письма Валентины

«…мне нужно сказать тебе очень много, но ничего интересного. Точнее — увлекательного. Об этом нельзя писать открытым текстом из того места, где я сейчас нахожусь. Мне пришлось бы ставить вместо слов многоточия, но я этого не хочу, чтобы не уподобляться закаленным «перьям» этой страны. Я слышу тут самые разные рассуждения. Одни утверждают, что в России теперь можно писать все, что угодно, ибо слова не имеют никакого значения. Другие уверяют, что роль слов не изменилась ни на йоту и лучше и сегодня быть очень осторожным. Кому и чему верить, кому можно доверять? Я не знаю ответа ни на один из вопросов. Насколько мне удается роль простушки? Будем надеяться, что удается. Если получается забыть о сомнениях, я чувствую невероятную привязанность к этим местам. Здешние пейзажи не наделены «упорядоченной» красотой наших пейзажей. Это тревожит, но заставляет двигаться вперед. Когда течение жизни увлекает меня за собой, я перестаю писать и по примеру окружающих предаюсь несбыточным мечтам — о лучшей, более справедливой жизни, о новых железных дорогах и поездах, несущихся по рельсам все дальше и дальше вглубь Сибири, где живые все чаще в полный голос оплакивают тех, кого убило прошлое и продолжает губить настоящее. К несчастью, надежды очень быстро исчезают, как солнце, закатившееся за гору на излете дня. В России по-прежнему приходится принимать в расчет молчание. Это молчание давит на людей так же сильно, как задушенная истина».

~~~

1 марта 2009, 23:16

Жан, стажер Краков установил полезный контакт с С., другом Вашей подруги Валентины, Вы наверняка его знаете — он пишет книги, а также с некоей Марин, полагаю, с ней Вы тоже знакомы. Результаты его достойной работы очень впечатляют.

Если появятся новости, я сразу же Вас оповещу.

Юлия

~~~

2 марта, 10:05

Юлия, я больше не надеюсь, что однажды, когда стажер Краков установит контакты со всем миром и перевернет вверх дном всю Сибирь, он объяснит, почему так и не счел нужным поговорить со мной — лучшим и самым давним другом женщины, которую разыскивает по поручению этого самого друга.

Не хочу думать, что Краков тратит время впустую. Не хочу думать, что Краков запутался. Я даже не хочу знать, существует ли Краков. Это имя — Каспер, и эта фамилия — Краков выводят меня из себя, что дурно сказывается на моих нервах. Если бы я не боялся вызвать Ваше неудовольствие, попросил бы больше не упоминать этого субъекта и исключить букву «К» из Ваших фраз, сделать так, чтобы любое слово, начинающееся с этой буквы, не выступало ни в роли подлежащего (не важно, активного или пассивного), ни дополнения, ни чего бы то ни было другого в наших с Вами языках. Я бы приказал Вам, Юлия, похоронить «К» на кладбище ненужных и вредных букв и глубоко вздохнуть от облегчения вместе со мной.

Жан Либерман

~~~

2 марта 2009, 20:45

Краков не бесполезен. И безвреден. Я сейчас встречаюсь с С., другом Вашей подруги Валентины, и устроил это стажер. Вы должны знать, что Каспер Краков не несет никакой ответственности ни за свое имя, ни за свою фамилию. Его мать сибирячка. Об отце мне ничего не известно.

Я уже опаздываю,

Юлия Ивановна

~~~

3 марта 2009, 04:55

Дорогая моя Юлия,

Умоляю, не затрудняйтесь! Ради бога, оставайтесь там, где находитесь! Только Кракову могла прийти в голову мысль устроить эту встречу не только бесполезную, но и вредную. Я настаиваю, чтобы Вы никуда не ходили.

С. не сообщит Вам ничего нового, разве что поведает о своей беспокойной жизни, глубинных страхах и фундаментальных трудах, самых фундаментальных в мире со времен первых простейших. Не ходите на устроенное Краковым свидание, дорогая Юлия. Отдохните, примите ванну, насладитесь прекрасным тихим нью-йоркским вечером.

Если же Вы все-таки встретитесь с С., если Вам так уж хочется познакомиться с этим человеком, знайте, что он потом не вспомнит ни Вашего имени, ни цвета Ваших волос. Это я Вам гарантирую. Он не вспомнит этого, даже если уложит Вас в свою постель (учитывая остроту ситуации, я обязан быть с Вами совершенно откровенным). Надеюсь, что сумею сберечь Вам время, вернее, не дать потратить его впустую. Вот и все, на что я надеюсь.

Ваш Жан Либерман

~~~

4 марта 2009, 23:58

Думаю, Вы просто ревнуете, Жан. Я провела чудесный вечер с С. Мне было интересно, этот друг Вашей подруги Валентины очень хорош собой.

Я так и не поняла, был он когда-то женат на Вашей Валентине или нет. Думаю, был. Думаю, если такой человек зовет замуж, женщины отвечают «да». Наверняка именно это Вам и не нравится. Теперь я иначе представляю себе Вашу подругу. Не знаю, как объяснить. Она кажется мне другой. Более веселой.

Здесь, в США, издают книги С. Они имеют большой успех. Но важнее всего вот что, Жан: С. получил новости из Сибири. После 20 ноября. Это очень интересная информация. Вы говорили, что Валентина не связывалась с Вами после этой даты. А вот С. кое-что известно. Он сказал, что в Европе его ждут еще письма и отрывки романа, которые как раз сейчас пишет Валентина.

С. не понимает, почему Вы, находясь в России, так волнуетесь. Он считает, что о похищении речь не идет, но, если Вам так хочется тратить деньги на бессмысленные поиски, это Ваша проблема. Он очень смеялся.

Думаю, нужно прекратить расследование. Краков закроет дело, а Вы, Жан, вернетесь домой.