Американское время. 1970 – 1979 годы Лесников Василий

Чайкин Андрей Павлович. Высок. Сутул. Ходит несколько боком, как будто припадая на одну ногу. Не стремится модно одеваться. Все на нем сидит мешком. Кажется ему все безразлично, так как он всегда спокоен и невозмутим. Он не может громко кричать. Просто не умеет, даже если бы захотел.

Но какая же это светлая голова. Мозг разработчиков систем управления на тренажере. Он художник. Но рисует для себя. Больше пейзажи с очень большим количеством подробностей.

Он преподает и в вечернем техникуме. Рядом с ним работает много его учеников.

Помощником у него тоже его ученица Дрожжина Светлана Георгиевна. Целый год Чайкин часами сидел с ней за схемами, объяснял особенности работы. И здесь они работают в паре как неразлучные друзья. Он объясняет, а она слушает и слушает. Сейчас она уже самостоятельно отрабатывает отдельные узлы и блоки своей системы. Сегодня, например, она сама проверяла первичную наладку ИКВ.

При таком помощнике Чайкин может себе позволить больше времени уделить более серьезным и тонким вопросам отдельных регулировок и завязок.

Но при первой возможности он старается дать Светлане как можно больше самостоятельной работы. Если такой возможности нет, или она пока не по силам Светлане, он старается объяснить процесс своего мышления, объяснить свой путь удач и ошибок, которые он не боится признавать.

– Пусть приучается, – говори Чайкин. – В жизни все нелегко. И надо повариться в этой каше разработчиков, чтобы научиться выплывать в разработках на длинные и короткие дистанции.

3 ФЕВРАЛЯ.

НА ОРБИТЕ. Третий экипаж «Скайлэб» в четвертый и последний раз обеспечил выход в открытый космос, который выполняли Карр и Гибсон. Выход продолжался 5 часов 19 минут.

5 ФЕВРАЛЯ.

Вчера начались заводские испытания пульта инструктора и штатных пультов макета корабля. Я все время был с Леной Егоровой. Начинаю разбираться в системах и в технике, пытаюсь высказать свое мнение по некоторым разработкам. Однако, Лена не очень любит выслушивать иные мнения. А зря. Я ведь те же замечания предъявлю при наших испытаниях тренажера.

6 ФЕВРАЛЯ.

Мне сделали пропуск на Чкаловскую, и мне надо было съездить туда на полдня. Подошел к Климанову и без всяких дополнительных вопросов был отпущен.

И надо же перед уходом встретил Самородова. Он рассказал, как сегодня отпрашивался Лучко. Жегунова нет, и Рышков заявил. – Без Жегунова не могу отпустить. Ждите.

Перед обедом Самородов сам принял решение, и отпустил Лучко на полдня. Толя ушел, и тут же появился Рышков.

– Как же так? Ведь Жегунова нет. Я не против, но ведь надо соблюдать правила.

– Так скажите, что это я отпустил.

– Не положено. Я остался за командира. Ладно, скажу Жегунову, что отпустил Лучко под свою ответственность.

Ведь у Толи этих переработок на месяцы хватит.

Сегодня познакомился с графиком заводских испытаний нашего тренажера ТДК-7М в период с 6 февраля по 12 февраля.

Тренажер принимали военпреды Северин А, Балабин Б. А. и Чуйко.

От ЦК БЭМ ответственными были Цесарев, Холопова, Назаркина, Соловьев, Шарымов, Митрофанова.

7 ФЕВРАЛЯ.

Испытания продолжаются. И не поймешь какие они – заводские, приемные или государственные. Шаталов сказал, что тренировки начнутся 1 марта. И все. Это и есть главная точка отсчета.

Иногда приходится возвращаться и на тренажер станции. Там тоже начинается подготовка к тренировкам. Вчера несколько часов искал неисправность. Женя назвал меня «темным», и ушел заниматься своими любимыми бортовыми системами. Когда вернулся, я уже заканчивал работу. Предположительно вышел из строя один из 215-ти диодов в схеме. Женя хмыкнул, но сам взялся проверить. Предположение оказалось верным. Неисправность после замены диода пропала. Пришлось ему брать свои слова обратно.

А после обеда снова работа на новом тренажере. И тут все похоже, как и при приемке тренажера станции. Пока проверка ведется по отдельным системам, а иногда и по частям системы. Комплексная проверка тренажера не получается, хотя пробовали уже несколько раз.

8 ФЕВРАЛЯ.

Третий последний экипаж станции «Скайлэб» благополучно возвратился на землю после 84-ех суточного полета. Но поволноваться им пришлось, В нужно время не включилась двигательная установка отсека экипажа. Но астронавты в аварийной ситуации действовали хладнокровно и четко по инструкции. Он сами поняли, что в спешке выключили не те переключатели. Разобрались. Справились.

12 ФЕВРАЛЯ.

Вчера после 22 часов на тренажере ТДК-7 побывал сам Даревский. Собрал всех специалистов и до 24 часов делал внушения тем, кто причастен к письму в ЦК КСС. Затем оставил коммунистов и еще час с ними разбирался.

Некоторых специалистов он потом увез с собой для дополнительного разбирательства.

Естественно, сегодня у промышленников практически никакой работы. Не то настроение. Все чего-то ждут. А работы выполнены менее чем на 50 %. О комплексных проверках так пока речи и нет.

13 ФЕВРАЛЯ.

Иван Николаевич Почкаев провел совещание по состоянию работ на ТДК-7М.

Начальник отдела Калнин Георгий Мартынович доложил.

– Даревский написал нам письмо о том, что 15 марта он заканчивает заводские испытания вместе с устранением замечаний. Он предлагает с 16 марта начать совместные испытания. Мы ответили, что тренажер не готов к испытаниям. По проверенным системам более 200 замечаний. Вообще проверено около 60 % систем. К комплексным проверкам вообще не приступали. Документация не предъявлялась.

Выступили другие специалисты отдела. Потом встал Почкаев.

– Я ничего не могу возразить против претензий, высказанных выступавшими. Но мы все находимся в очень тяжелом положении. В министерстве авиационной промышленности считают, что Даревский делает даже невозможное, чтобы успеть сдать тренажер в срок. Многие исходные данные по кораблю они достают фактически подпольно, за счет личных связей. У них все держится на энтузиазме разработчиков.

Разработчики считают, что мы обостряем отношения и это не идет на пользу отладки тренажера. Я понимаю ваше желание принять тренажер как можно ближе к идеальному состоянию, но руководство Центра считает, что разработчики во многом правы.

Руководитель предприятия предъявил тренажер на испытания. И наша карта будет бита, если у нас к моменту испытаний не будет программы и методик испытаний. Мы должны будем доказать несостоятельность предъявления тренажера к испытаниям.

То же Шаталов может прибыть на тренажер в любой момент и спросить, например. Товарищ Рыбкин, вы отвечаете за вычислительный комплекс. Покажите вашу подготовку к, давно запланированным, испытаниям. Нужна готовая бумажная документация, а не только словесное возмущение.

Последнее указание Шаталова. Определить совместно с методистами по каким режимам, и в каком объеме можно проводить тренировки. Представители Даревского утверждают, что если бы они знали программу тренировок, то на ней могли бы сосредоточить свои главные усилия.

К концу дня совместными усилиями с первым управлением было выработано общее решение и за подписью Берегового отправлено письмо Даревскому. В нем сообщалось, что тренажер не готов к испытаниям, но… может быть принят и допущен для проведения тренировок после проверки по бортовой документации.

15 ФЕВРАЛЯ.

Утром снова Почкаев провел оперативное совещание. Приехал и Даревский.

Решили. Промышленникам даем 7 дней для устранения замечаний и своих проверок. Затем методисты 60 часов проверяют тренажер по бортовой документации. Работу организовать так, чтобы 1 марта начать тренировки при совместной эксплуатации техники.

Интересная деталь. Разработчики-исполнители никогда не хотели, чтобы проводились заводские испытания. Считали, что лучше бы уж им отдали это время на доработку тренажера.

В этом есть некоторая правда. Но высокая политика требует официального соблюдения подписанных руководством графиков испытаний. Каждый выкручивается как может. Вот сейчас. Нет испытаний, а тренировки проводить уже будем. Придет время проводить испытания, а зачем, если цикл тренировок уже закончен. Надо заново дорабатывать тренажер под задачи нового полета, у которого тоже есть строго определенная дата.

20 ФЕВРАЛЯ.

Вчера проверяли работу программ систем управления. В целом программа идет, но очень много мелких замечаний.

Лена Егорова сдала 50 % доработок на пульте инструктора, а времени остается совсем мало.

21 ФЕВРАЛЯ.

Вчера проверяли весь контур в целом. В основном функционирует, но ряд замечаний не позволяет перейти к пробным тренировкам силами методистов.

Завтра объявлена итоговая оперативка.

Вчера приезжал от Даревского Марченко с секретарем парткома. Сегодня приезжает комиссия из министерства авиационной промышленности.

22 ФЕВРАЛЯ.

В последние две недели промышленники работают в две смены с 9 утра и иногда до 3–4 часов утра. Но проблемы остаются.

Работаем мы с ними в деловом контакте. Помогаем, чем можем, так как понимаем, что ответственность за проведение тренировок ляжет полностью на нас.

Но не у всех получается хорошее взаимопонимание. На вычислительном комплексе у Жени Рыбкина старший группы разработчиков Суворов практически отстранил от работы свою помощницу Свету Никифорову, так как она не согласна с методами его работы – все делать втайне от нас и по возможности скрывать недостатки в работе систем. Похоже работает и Никонов. Приезжает, снимает характеристики и записывает в технические условия то, что получается, а не то, что должно быть. Даже не согласовывает свои действия с представителями разработчиками транспортного корабля.

Согласовали вопрос о присутствии на наших оперативках Чайкина с информацией об устранении разработчиками замечаний.

Некоторые системы управления иногда удается проверить от начала до конца. И специалисты робко говорят о том, что по отдельным режимам ручного управления, при определенных допущениях, можно даже проводить пробные тренировки. Но вся беда в том, что одни замечания устраняются, а новые появляются.

27 ФЕВРАЛЯ.

На партийном собрании управления Шувалов Олег Васильевич доложил, что личный состав тренажера ТДК-7М готов к проведению испытаний и тренировок.

1 МАРТА.

Очередное совещание по тренажеру. Вел Шаталов.

Основная причина отставания это не полное предоставление исходных данных по режимам от ЦК БЭМ. От них были инженеры, Елисеев и Бушуев.

Отдельные режимы решено тренировать на стендах, а доработку тренажера провести на втором этапе.

Еремин от Даревского просил время до 30 марта, но Шаталов сказал.

– Я не слышу, чтобы кто-то сказал окончательный срок начала тренировок. Срок полета определен. Если к 15 марта не начнутся тренировки, то я буду вынужден просить военно-промышленную комиссию отсрочить запуск. Мало не покажется многим.

Окончательный план работ. 5 дней на проверки. 3–5 дней на введение режима ИКВ плюс ДУС. 2 дня на проверку режима и принятие решения на допуск тренажера к тренировкам.

Замечания будут устраняться параллельно. То есть снова работа день и ночь.

У экипажей 11–13 марта зачеты и далее тренировки.

13 МАРТА.

Вчера был на ночных полетах в полку и знакомился по поручению нашего замполита со стенной печатью отличной эскадрильи.

Сегодня утром меня пригласили в политотдел Центра к Егупову Сергею Михайловичу.

– Василий Сергеевич, ваша газета в отделе признана лучшей, и мы предлагаем вам выступить с обменом опыта перед редакторами других газет. – Егупов помолчал. – Но есть к вам и другой вопрос. Вчера вы работали в полку без нашего ведома. Вы миновали даже замполита.

– Я дважды накануне беседовал с замполитом полка, и он сказал, чтобы я работал в полку спокойно и сколько нужно. Мы договорились только, что я буду с ним согласовывать все критические замечания, если они появятся.

– А сегодня он звонил нам и сообщил, что не знает кто такой Лесников. Необходимо каждый раз представляться по прибытии замполиту.

– Сергей Михайлович, вы же знаете, что у меня свободное время только вечером или в выходные дни. Замполита не найдешь.

– Ничем помочь не могу. Такие правила. Так делают все корреспонденты. Даже от серьезных изданий. Многих мы поправляем. Вот смотрите, – Егупов выну папу и показал отзывы на ряд материалов. – Пьесы, мемуары. Много чего. Мы считаем, что так писать о космосе и космонавтах нельзя. И наше мнение при опубликовании решающее.

После обеда перед личным составом выступил с лекцией по инженерной психологии доктор наук Ломов.

После лекции, на выходе, меня остановил Береговой.

– Лесников, – я остановился. – Сколько крупных неисправностей осталось на тренажере?

– До обеда было восемь, товарищ генерал. Сейчас проверки продолжаются.

– И как ты оцениваешь испытания? – Рядом остановился начальник отдела Калнин, и я попытался перевести разговор на него. – Наверное, начальник отдела уже имеет последнюю информацию.

– Нет. Мне интересно твое мнение. Можно уже тренироваться?

– Сегодня этого сказать нельзя. Проверки продолжатся. Сегодня до глубокой ночи и завтра тоже. Когда все проанализируем, тогда можно будет принимать решение.

– Правильно мыслишь. Ну ладно. Иди, работай.

Пошел. Но не успел пройти и половины пути до тренажера, как меня догнал Почкаев.

– Василий Сергеевич, как у вас дела на тренажере?

– Окончательный вывод сделать пока нельзя. – я не понимал этого нашествия начальства на мою личность, и все в один день.

– Правильно. Нам надо принимать тренажер по – настоящему. А не говорить опять, что у нас нет людей. Вот вы говорили, что вам у Жегунова нечего было делать, а на семерке загружены полностью.

– Иван Николаевич, вас неправильно информировали. Да, у меня был похожий разговор. Речь шла о логике работы систем управления транспортного корабля и орбитальной станции. Я признал, что логика систем корабля сложнее логики систем станции. Поэтому нам в самом начале было труднее работать. Тем более, что нас перебросили на новый участок работы практически к началу испытаний, без всякой предварительной подготовки.

– Ну, что ж. Согласен. Бригаду нужно было сформировать гораздо раньше, чтобы у людей было достаточно времени на подготовку.

Разговор продолжался до входа в тренажерный корпус, но уже на другие темы.

14 МАРТА.

Сегодня на оперативке Калнин дал некоторые разъяснения по поводу моих вчерашних разговоров.

– Почкаев сообщил, что на данном этапе он не будет подписывать документы о приемке тренажера и допуске его к тренировкам. Однако прошу всех не расслабляться. Вопросы технической политики это не наше дело. Наша задача, при любом варианте развития событий, взять у промышленности как можно больше информации о тренажере, и быть готовыми к любому развитию ситуации. Второе. Будет серьезное партсобрание по вопросам приемки тренажера. Просьба ко всем. Говорите обо всем, что мешает нам работать. Но не выносите наши внутренние дрязги на всеобщее обозрение.

Делу это не поможет, но вот отстаивать наши позиции в верхах будет труднее. Они могут стать главнее недостатков тренажера.

18 МАРТА.

И все-таки тренировки начались. С условностями, с корректировками и допущениями, но тренажер допущен к тренировкам, при совместной эксплуатации с промышленностью. Что это такое я уже знаю по станции, когда наши специалисты «в мыле», а представители промышленности только фиксируют свое присутствие. Они считают, что свою работу сделали.

Сегодня тренировался экипаж Филипченко – Рукавишников. Инструктор-методист экипажа Назаров Юрий Викторович. Присутствовало даже два фотокорреспондента.

Не обошлось без отказов техники. Но в целом программ тренировки выполнена.

19 и 21 МАРТА.

Тренировались Романенко с Иванченковым (инструктор-методист Мартынов Николай Иванович\ и Джанибеков с Андреевым \ инструктор-методист Марченко Евгений Иванович). В промежутках устранение замечаний и доработки. Я так понимаю, что подобный режим будет до прибытия американских астронавтов для совместных тренировок. Затем все успокоится, и будет так, как у нас на тренажере станции – обычный рабочий режим.

После обеда тренировался снова Филипченко с Рукавишниковым. Работают слажено, ни один не сидит без дела. Однажды Назаров оговорился при выдаче радиограммы, и Филипченко тут же ухватился за тангенту связи. Секунду подумал, и не стал выходить на связь.

Назаров засмеялся.

– Ишь ты. Соображает. – И пояснил. – Сейчас зоны связи уже нет. На орбите его запрос ушел бы в пустоту. А теперь он может все выяснить в очередном сеансе связи. Мелочь, а приятно. Даже в таких ситуациях действуют правильно. Но еще не вечер. Подождем.

В следующем сеансе связи Филипченко уточнил радиограмму, хотя и сам давно понял, что это оговорка. А, может быть, это была и очередная проверка внимательности экипажа.

3 АПРЕЛЯ.

С утра начал тренировку экипаж Филипченко. А через полчаса возле пульта инструктора появился фотокорреспондент ТАСС Альберт Пушкарев.

Обвешанный со всех сторон различной съемочной аппаратурой, он тяжело дышл, но был энергичен. Хотя сразу чувствовались в его голосе и поведении огорчение и неудовлетворение какими-то обстоятельствами.

Встреча с Пушкаревым сама по себе не удивила меня, так как накануне он уже познакомил меня с планом работы на сегодня.

У него была великолепная задумка – сфотографировать космонавта или экипаж на фоне яркой красной розы. Вернее, даже как бы сквозь нее. И уже где-то там, вдали на третьем плане показать космический корабль или пульт инструктор на тренажере.

Он долго готовился к этой съемке. Искал выгодные ракурсы, проверял освещение для роз и приемлемое расположение космонавта. Прикидывал различные варианты съемки. Что-то подсчитывал, примеряясь фотоаппаратом из разных точек тренажного зала.

Когда все было подготовлено, он договорился о съемке с космонавтом Филипченко – сегодня перед началом тренировки, но опоздал. Тренировка уже началась.

Правда, мне показалось, что для съемки одного, даже очень сложного, кадра у него слишком большое количество аппаратуры. И я полюбопытствовал.

– Альберт, зачем тебе столько техники?

– Из-за нее и опоздал, – разочаровано махнул рукой Пушкарев. – А после тренировки Филипченко срочно уезжает в Москву.

– А розы?

– Уже подарил женщинам.

– Теперь домой?

– Вечером еще одни съемки. Надо найти – где технику пристроить. Может быть, поможешь?

Мы решили этот вопрос, а попутно Пушкарев рассказал, что вечером будут снимать кадры для документального фильма о Поповиче и Артюхине. Они уже на последнем этапе подготовки.

К шести вечера, все кто должен был принять участие в съемках прибыли на наш тренажер. Именно здесь должны были проходить съемки. Естественно, остался после рабочего дня и я.

Вообще, в такой напряженный период подготовки космонавты пытаются избегать любых отвлечений от намеченной программы подготовки. Но и отказать в просьбе о помощи представителям «Центрнаучфильма», да еще подкрепленной мнением руководства Центра, они тоже не могли. Да и просили эти представители, казалось, совсем немного – два раза пройти к кораблю, а затем посидеть несколько минут на рабочих местах, пока операторы не снимут необходимые для фильма кадры.

Попович с Артюхиным появились у транспортного корабля точно в назначенное время. Попович посмотрел на режиссера, окинул взглядом столпившихся специалистов от кино и, улыбнувшись, спросил.

– А вы уверенны в том, что мы уложимся в оговоренные полчаса? – режиссер молчал и он продолжил. – Насколько я понимаю к съемкам еще не все готово. Надо ведь и корабль приготовить. Вы об этом подумали?

– Верно, – согласился режиссер.

– Тогда так, – подвел итог Попович. – Мы даем вам небольшой шанс исправить ошибки. Тем более, что для нас время очень дорого. Решаем так. Сорок минут вам будет достаточно для подготовки. А мы за это время успеем хоть поужинать.

Экипаж ушел, а подготовка к съемкам закипела с новой силой. Устанавливались и проверялись прожектор, дополнительное осветительное оборудование. Операторы искали удачные точки съемок, и сразу же обнаружили, что смогут снять экипаж внутри возвращаемого аппарата только со спины. Эти съемки можно было выполнить только через проем входного люка, что никого не устраивало.

На реальном возвращаемом аппарате имелось два иллюминатора для наблюдения за внешнекосмической обстановкой, и на земле через них можно было бы производить съемку. Но на тренажере эти иллюминатор уже были закрыты имитаторами той самой внешнекосмической обстановки.

Тут же у возвращаемого аппарата собралось совещание специалистов кино и тренажера.

Режиссер доказывал.

– Поймите, товарищи, мне по сценарию нужен крупный план лиц космонавтов, а я не могу этого сделать.

– Раньше надо было думать. Почему не приехали, не посоветовались? Хотя бы предупредили, – невозмутимо парировал Климанов, но видно было, что сам он думает о чем-то другом.

– Но ведь я рассчитывал, что иллюминаторы корабля свободны, и через них можно будет вести съемку. Ну придумайте что-нибудь!

Климанов отошел в сторону и стал о чем-то тихо беседовать с со специалистами по имитации.

Режиссер в отчаянии оглядел зал, затем кликнул своих коллег по группе, и они молча окружили один из имитаторов, примеряясь как бы сдвинуть эту громадину со своего места. Им нужен был иллюминатор, а последствия, по их мнению, были для них несущественными.

Такая попытка самоуправства по – настоящему возмутила специалистов тренажера. Казалось, что сердитая перебранка может перерасти во что-то более серьезное. Но Дмитрий Федорович всех успокоил.

Двум специалистам он поручил согласовать некоторые вопросы с операторами, а остальных отвел в сторону, и стал совещаться.

Возмущение специалистов тренажера было очень сильным, и они не хотели идти навстречу режиссеру. Но Климанов был не только хорошим инженером, но и хорошим руководителем. Он оценил ситуацию со всех точек зрения. Он понимал, что изменение положения имитационной аппаратуры нарушит регулировки, юстировки и другие характеристики, требующие для восстановления длительного времени и ювелирной точности. Тем боле, что с утра предполагалась очередная тренировка. Понимал он и режиссера, фильм которого должны были увидеть миллионы зрителей.

Знал он и то, что будет после срыва запланированных съемок. Поэтому он дал выговориться всем, потом тихо сказал.

– Парни, они ведь все-равно придут снимать. Через неделю, через две. Выполнят все формальности и придут. Поповича с Артюхиным придется отрывать от дела еще раз. А у нас через две недели будет такая запарка!

Не часы, минуты считать будем. – Он помолчал. – Так что делать будем?

Обсудив возможные варианты со специалистами, Климанов подошел к режиссеру, который сидел в кресле возле пульта инструктора и нервно барабанил пальцами по столешнице.

– Вот он вам поможет, – Климанов показал на специалиста. – Весь имитатор трогать не будем. Снимем кое-что. И хотелось, чтобы вы учли на будущее. После ваших съемок нам все надо будет восстанавливать несколько часов. Отложить работу не можем. Утром у нас тренировка. Так что просьба – не затягивайте свою работу.

Несколько специалистов сразу приступили к работе, и вскоре у одного из иллюминаторов появилось свободное пространство. Открывшийся обзор был, конечно, не совсем тот, который требовался режиссеру, да и оператору было неудобно работать, но уже никто не возмущался.

Второй иллюминатор не освобождали. На эту работу потребовалось бы более суток времени.

Однако, взамен Климанов сделал режиссеру подарок. Предвидя, что в процессе съемок обязательно возникнет вопрос и об иллюминаторе бытового отсека, его тоже освободили. А так как он располагался как раз напротив выходного люка бытового отсека, то лучшей точки съемки оператор не мог и желать.

Режиссер в восхищении только развел руками.

– Вот это другое дело! Спасибо вам!

Все это время готовились к своим съемкам и фотокорреспонденты. От ТАСС

А. Пушкарев и от АПН А. Моклецов. Они рассчитывали, что при хорошем киношном освещении, у них могут получиться удачные контрольные кадры с космонавтами. Но для этого и им нужно было заранее найти несколько хороших точек для съемки. Причем, такие, чтобы не мешать операторам.

Моклецов выбрал себе площадку обзора у входа в тренажерный зал. Пушкарев расположился под самым потолком, забравшись на бытовой отсек. Сверху хорошо был виден подход космонавтов к возвращаемому аппарату на фоне панорамы всего тренажного зала. Туда хорош был виден и подход бортинженера, который должен был по лестнице подняться в бытовой отсек.

Экипаж появился в зале точно в оговоренное время, и сразу ушел в комнату подготовки. Им предстояло переодеться в стартовые скафандры, и теперь уже конкретно обсудить с режиссером процедуру съемок.

Вскоре все было готово и решено. Космонавты вошли в зал в белых скафандрах с синими вертикальными полосами. Они весело улыбались, наблюдая за последними приготовления. Их немного забавляло то обстоятельство, что они оказались в роли артистов, да еще главных действующих лиц.

– Павел Романович, – режиссер сразу приступил к делу. – Снимаем первую сцену. Вам надо пройти вот отсюда и до этой метки, – режиссер показал отмеченный мелом участок.

– Ясно. Мы готовы, – встал на исходную позицию Попович.

– Камера…Свет…Пошли, – режиссер взмахнул рукой.

Зажглись ярким солнцем прожектора, вперед двинулись космонавты, застрекотал киноаппарат, затаили дыхание немногочисленные наблюдатели из специалистов тренажера.

Первая съемка закончилась, но что-то все же не понравилось оператору. Он быстро сменил камеру, и попросил повторить прохождение участка.

Попович все еще улыбаясь, осторожно вытер пот со лба, позвал бортинженера.

– Юра, давай задний ход. Они еще не начали.

Молчаливый Артюхин тоже возвратился к исходному рубежу. Все началось сначала.

– Готовы?…Камера…Свет…Пошли, – и снова после извинений. – Готовы?…Камера…Свет…Пошли.

Вот это свет и доставлял космонавтам наибольшие неприятности. Яркость прожекторов не уступала знойному солнцу, а скафандр предназначен для работы с ним в корабле при использовании специальной принудительной вентиляции. Один-два проход были еще терпимы, но, как показывали обстоятельства, до посадки в корабль было еще далеко. Режиссер и оператор, почувствовав покладистость космонавтов, старались использовать момент в полной мере. А космонавты, обливаясь потом, терпели неудобства, понимая и сложности кинопроизводства и цели, которым служили эти съемки.

Прошло, наверное, полчаса, прежде чем после очередного дубля космонавты мужественно добрались к пульту инструктора, выслушали доклад начальника тренажера о готовности к тренировкам, и облегченно вздохнули – закончен предпоследний этап.

Казалось теперь все – быстренько преодолеть последние метры, нырнуть в возвращаемый аппарат и подключиться к системе вентиляции.

Артюхин было подумал, что на этот раз удачное прохождение получится у них с первого раза. Но он не успел ступить ногой на спасительную лестницу, как режиссер остановил его, и попросил вернуться к пульту инструктора.

– Прошу! Очень прошу вас, – с горячностью развел руками режиссер. – Делайте все так, как на тренировке, и все будет отлично. А сейчас вы слишком скованы. Держитесь свободней. Не кино, а театр какой-то получается.

– Будто ты знаешь, как я сажусь в корабль, – проворчал Артюхин. – У меня ноги уже по колено в воде! Разве такое может быть перед стартом?!

Попович положил успокаивающе руку на плечо своему бортинженеру. Однако, тут же добавил.

– На тренировках мы не думаем о том, какое впечатление производим. Вышли, прошли, сели. Говорят, что ходим как утки. Но ведь здесь не проспект Горького. Да и ходим мы две-три минуты. Но уж никак не 30–40 минут.

– Я понимаю! Понимаю! – Волновался режиссер. – Но ведь я должен представить себе, как вы будете выглядеть в глазах миллионов зрителей. Надо подумать о том, как они будут вас воспринимать на экране. Мне хочется, чтобы вы понравились всем, и в тоже время были естественны как в жизни.

– Ладно. Кончаем базар, – Попович поднялся с кресла, на которое присел, – Давай команду. Пошли, Юра.

И снова дубль следовал за дублем, но каждый раз что-то не устраивало либо режиссера, либо оператора.

Время уже не шло, а бежало. Пот ручьями стекал по телу космонавтов, доставляя чрезвычайные неудобства. Если лицо еще можно было вытереть перед очередной съемкой, то к остальным местам можно было добраться, только сняв скафандры. И убежать от неприятных ощущений тоже было невозможно.

Космонавты устали. Это уже было явно видно по замедленным движениям, молчаливости. Они исполняли все пожелания режиссера и оператора, но уже без всякого энтузиазма. Наконец режиссер не выдержал.

– Все, товарищи. Не будем портить пленку. Павел Романович, мы снимать не будем, а вы попробуйте пройти так, как вы всегда подходите к кораблю. Просто для тренировки.

Попович вернулся к исходному положению, подставил лицо под струю свежего воздуха от переносного вентилятора, и, легонько хлопнул по плечу Артюхина.

– Ладно. Хватит зимовать, артист. Пошли.

Шутка в очередной раз разрядила напряженную обстановку, и они прошли свой эпизод легко и непринужденно, с легкими улыбками на лицах. Они даже не обратили внимания на то, что режиссер дал команду оператору, и все было снято.

Сунув голову в люк возвращаемого аппарата, Попович на мгновение замер, потом повернулся к режиссеру.

– Так что ли?

– Именно так! И мы уже сняли этот эпизод. Переходим к следующему.

По сценарию вход в корабль должен был осуществляться двумя путями. Командир – через люк возвращаемого аппарата, а бортинженер – через люк бытового отсека.

И снова пошли дубли. И снова свет прожекторов, и герметичные скафандры продолжали свою изнуряющую работу, а космонавты мечтали поскорей нырнуть в люки. Они торопились и снова не попадали в ритм съемки.

Но вот уже и Артюхин добрался до верхней площадки, заглянул в люк, а Попович даже занял рабочее место в возвращаемом аппарате. Им уже легче. Теперь съемки можно делать раздельно, а значить, можно по очереди и отдыхать.

И все же режиссер снова просит Артюхина спуститься вниз, а Поповича выйти из корабля. Что-то снова получилось не так. Но Попович уже чувствует, что финиш уже близок, и начинает даже слегка напевать.

– Не такая уж вовсе красавица, а в кино все ж снимают меня.

Попович успел немного отдохнуть в корабле, а вот Артюхин недоволен. Все-таки бегать вверх-вниз по вертикальной лестнице гораздо труднее, чем сделать 3–4 шага по нормальным ступенькам, ведущим в возвращаемый аппарат.

Артюхин даже пытается сесть на нижнюю ступеньку лестницы, расслабиться, но Попович останавливает его.

– Не надо, Юра. Хуже будет. – Он сердито повернулся к съемочной группе. – Ребята, кончайте жарить нас! Мы же так не договаривались. Имейте совесть!

Где полчаса и два прохода? У нас завтра медицинский контроль.

Но режиссер настаивает, просит, умоляет согласиться еще на один кадр, и Попович соглашается.

– Вот солнечный удар пережду, тогда и пойду. – Голос Артюхина звучит глухо, недовольно. – Командир у нас добрый, а я бы медиков пригласил сегодня. Они бы устроили вам райскую жизнь.

Немного отдохнув, Артюхин взялся руками за перила лестницы, тяжело поднялся, и повернул голову к режиссеру.

– Делаю последнюю попытку, и не обижайтесь. Свои возможности я знаю. Потопали.

Режиссер весело засмеялся.