Фьорды. Ледяное сердце Юхансен Ингрид

Объединив усилия, мы смогли вернуть брезенту статус паруса, кое-как выровнять лодку к ветру и развернулись к берегу, контур которого был намечен в белесой мгле. Течение было на нашей стороне, наше плавсредство быстро продвигалось к берегу, кусков и целых глыб льда вокруг тоже становилось больше – один такой здоровенный мини-айсберг мы едва успели отпихнуть веслом. Нам не надо было вычерпывать воду, поскольку пробоины от багра затянулись льдом. Но когда шлюпку стало мотать у берега, хрупкий ледок подтаял, и вода стала опасно хлюпать под подошвами ботинок.

Чем ближе мы подбирались к берегу, тем увереннее чувствовалось лукавство весенней погоды: секущая ледяная крошка сменилась влажными хлопьями, потом и вовсе туманом, густым, как сливочный суп. Разглядеть узкие, закованные в камень проливы, за которыми море разливается фьордами, непросто. Глаза разболелись от напряжения – я не могу толком разобрать выражение лица Андреса, где уж разглядеть береговую линию. Мы здорово вымотались и продрогли. Когда полупустая бутылка виски, которую я впопыхах сунула в карман, чтобы не споткнуться, и почти забыла о ней, вывалилась, я подобрала ее, открутила крышечку и отхлебнула. Умиротворяющее тепло растеклось по гудевшим от усталости мышцам, я протянула остаток Андресу – еще пригномится от холода раньше меня, придется таскать его за собой, а потом объяснять, что да как, то еще удовольствие:

– Хочешь?

Он оглядел бутылку с долей недоверия, но все же сделал глоток:

– Откуда это у тебя? Ты спряталась, чтобы напиться?

– Нет! Нашла… здесь, в шлюпке… – наш разговор снова оборвался.

Дед частенько говаривал, если кто решил выпить в море, то надобно плеснуть в воду, хоть самую малость, чтобы задобрить старинного морского духа Ньёрда, известного бедокура и выпивоху. Но я пренебрегла этим правилом, видно, суровому древнему ванну, хозяину морей и ветров, такое не понравилось. Он без промедления ниспослал нам высоченную волну, увенчанную седым гребнем из ледяных бляшек. Я чудом успела схватиться за борт шлюпки, раньше, чем меня вышибло прямо на острые камни. Нас отделяло от фьорда всего несколько секунд ужаса!

10

Шлюпку словно переместили в другую реальность.

Неистовый рев прибоя стих, ветра больше не было, а туман превратился в легкую прозрачную дымку. Юная изумрудно-зеленая травка пробивалась повсюду, голубоватые языки льда тянулись к вершинам скал и терялись в дымке. Лужицы сверкали там и тут, как рассыпанные драгоценности, а вода в самом фьорде – пронзительно-синяя и спокойная. Но никто не знает, что скрывается в ее вековой толще. Не удивлюсь, если однажды там обнаружат мифических «плотоядных арктических червей» или вполне реальных реликтовых водных хищников. Но меня пугает вовсе не это.

Шлюпку протащило по каменному коридору, превратив борт в щепки. Вода спокойно заливалась внутрь – мы, не сговариваясь, бросились сдирать промокший брезент: каждый килограмм сброшенного веса дарит нам еще несколько драгоценных секунд форы в состязании с ледяной водой.

Фьорды не просто глубокие заливы – это заполненные морем разломы в прибрежных скалах, они очень глубокие, и вода в них всегда остается ледяной, как сердце без любви. Насколько это холодно, скоро узнаю на собственной шкуре – лодка погружается все глубже. Предательская влага просачивается в мои ботинки, они тяжелеют, стаскиваю и бросаю за борт промокшую куртку – мне она больше не нужна – и лихорадочно расшнуровываю ботинки:

– Лени, ты что?

Глупый вопрос, но Андрес смотрит на меня изумленно, как пятиклашка на стриптизершу. Неужели это выглядит, как будто я собираюсь загорать топлес или заняться сексом? Объясняю:

– Нам не выплыть в одежде!

По большому счету, принципиальной разницы утонуть в ледяной воде или замерзнуть среди травы и голых камней – никакой. Но здесь, на севере, у человека настолько мало шансов выжить, что приходится дорожить каждым. Меня с детства приучили идти до конца – даже если в конце рискуешь упереться в сплошной серый камень, гладкий, как берега этого фьорда. Следом за курткой я сбросила форменный пиджак – бейдж с моим именем, приколотый к карману, выглядит особенно нелепо. Затем жилетку… Не оглядываясь на Андреса, оттолкнулась ногой от скалы, поплыла – туда, где фьорд резко сворачивает за серые скалы.

Я знаю, там он разливается, как озеро. Прекрасное и гладкое водяное зеркало среди низких зеленых берегов. Там ветки кустарников клонятся к самой воде. Там мягкая весенняя трава. Там… – ледяная вода сначала обожгла меня так, что в глазах потемнело. Все исчезло. Потом мир вернулся ко мне полосой пронзительно яркого неба, я удивилась, что каким-то образом мое тело еще держится на воде, руки и ноги движутся – никакой моей заслуги в этом нет. Я не понимаю, почему так происходит. Наверное, тело умнее разума или просто больше хочет жить. Единственное, что я знаю, – нельзя опускать голову, нельзя глотать эту чудесную синюю-синюю воду, нельзя опускать лицо вниз, нельзя позволить духам этого холодного водяного царства зачаровать меня окончательно и увлечь в бездонную синеву.

Я пыталась вдохнуть – и не могла: легкие испуганно сжались, лицо опрокинулось в воду, а рот открылся, как у рыбы. Синева заглатывала меня в свое бездонное чрево, еще немного, и я тоже стану рыбой – юркой серебристой рыбкой, которая сроднилась с холодной водой. Мое сознание уплывало в сиреневую зыбь… собственное тело казалось мне серебристым и прохладным, без страха неслось вниз, где среди немыслимых глубин стоит замок подводного могучего ванна Ньёрда. Сквозь толщу вод я устремляюсь прямо к нему – красавцу с белоснежной шевелюрой и рельефным торсом. Подводное течение окутало меня нежной пеной и несло прямо к нему, вокруг вилась стайка золотых рыбок и волнительно щекотала кожу. Морской дух приблизился ко мне, нежно провел рукою по щеке, задержал пальцы на подбородке и поцеловал. Его губы были живыми и теплыми, совершенно как человеческие!

Это тепло медленно перетекало в мое тело и возвращало мне жизнь…

Веки вздрогнули, в просвете век надо мной обозначилось серое, облачное небо, с редкими проблесками голубизны, мелкие камешки впивались в спину. Бодрый прохладный ветер прикасался ко мне, а поцелуй продолжал длиться, как связующая нить между двумя мирами. Резко открываю глаза – прямо надо мной склонился мужчина, прядь его светлых волос касалась моей щеки. Я узнала его и молниеносно вспомнила, в каком я мире, вспомнила все, что произошло с нами в штормовом море и еще раньше. Вздрогнула, резко села и оттолкнул его.

– Лени! Я хотел тебе помочь, сделать искусственное дыхание… Ты едва не утопла!

«Как та, другая, обреченная девушка?» – хотела спросить я, но не смогла. Плечи мои передернулись, внутренности свело сильным спазмом, пришлось отвернуться и наклониться – вода, чистая память о подводном мире, выплескивалась из меня обратно. Когда я успела так наглотаться? Действительно тонула? Пока пытаюсь отдышаться, кожа покрывается мелкими пупырышками от холода. Надо искать укрытие – грот, пещеру, берлогу – что угодно, закрытое место, где возможно сохранить тепло. Я попыталась встать, чтобы оглядеться, но Андрес удержал меня:

– Нет, лучше не вставай, ты совсем продрогнешь на ветру. Я не верил, что ты выживешь, даже когда вытаскивал тебя. Ты была совсем холодная, просто ледяная. Мне пришлось обнять тебя… Спасательный жилет удержал нас обоих на воде. Иначе мы лежали бы там, на дне. Лежали бы рядом с тобою, вдвоем. Только ты и я – никого больше…

Его голос, он сам – это странный, противоречивый тип – пугали меня больше, чем ледяная вода и холодный ветер, вместе взятые. Зачем он увязался за мной? Чего он хочет на самом деле? Возможно, насладиться моей агонией? Ощущение близкой опасности выплеснуло порцию адреналина в мою кровеносную систему, стало немного теплее, я готова была вскочить и броситься бежать. Но всего лишь немного откатилась в сторону, насколько смогла, и пробормотала:

– Держись от меня подальше!

– Хорошо. Но так мы сильнее замерзнем.

Мой визави собрал вокруг несколько веток и попытался поджечь этот веник зажигалкой. Комичное зрелище, толку от которого ни на грош. Не будь мне так худо и холодно, я бы рассмеялась и спросила, был ли он образцовым бой-скаутом?

Но сейчас не до глупостей – если то, что я увидала, не есть галлюцинация из-за длительного кислородного голодания мозга под водой, нам очень, просто фантастически повезло. Потому что я увидала крышу.

В Осло такие крыши, покрытые вместо рубероида слоями дерна, мха, травой или даже более значительной растительностью, принято называть «экологическими». Но здесь, в суровых малообжитых землях, такая крыша считается самой обычной, потому что прекрасно сохраняет тепло, а переплетения корешков растений не дают ей провалиться под грузом снега и льда. Такие устраивают в жилых домах, выстроенных на старинный манер, хозяйственных постройках, загородных домиках – у кого они, конечно, есть. Но самое главное, такими кровлями издревле покрывают зимовья рыбаки и охотники.

Зимовья – не такая уж редкость. Таскать на себе лишний груз по морозу никому не охота, и со старых времен повелось сваливать его в таких строениях, где он хранится между вылазками за рыбой или зверем. Зимовья считаются собственностью коммун или отдельных семей. Конечно, оказавшись в таком домике, хочется завернуть про особый дух честности и всеобщего братства, унаследованный норвежцами от викингов. Куда только девается этот дух, когда ребята дерутся на рок-фестивалях в Тромсё? Но если смотреть реалистически, при такой неравномерной и низкой плотности населения, как в Норвегии, крушить и грабить зимовья некому. Экологических поселений раз-два и обчелся, сельские общины вымирают, рыбу ловят тральщики, а перерабатывают морские платформы, больше похожие на порождение фантазии мастеров паро-панка. Про старые домики с живыми крышами просто-напросто забывают. Но во мне память о них живет с детства, когда мы с приятелями устраивали вылазки к безлюдным островам, на отшибе от обычных рыбацких трасс. Холода берегут деревянные стены от гнили и грибка, и каждую весну на крышах пробивается свежая травка. Как на этой, которую я вижу сейчас.

– Нет, мы не замерзнем, если доберемся туда, – я указала рукой в сторону покрытого травой ската крыши. – Там зимовье. – Пытаюсь встать на ноги, чтобы первой добраться до жилища, но мои колени буквально подкосились, я не упала только потому, что Андрес успел подхватить меня и, не спрашивая моего согласия, забросил на плечо. Животом я чувствовала его мышцы, его кожу, руку, которая придерживала меня за бедро – пальцы были почти горячими. Я ощущала их через промокшую ткань форменных брюк. Его тело пахло морской водой, ветром и какой-то почти животной силой. Я закрыла глаза, вынужденная смириться с собственной беспомощностью, и с недоумением ощутила, как тело наполнилось сладкой тревогой.

Андрес толкнул дверь, шагнул в пыльный древний сумрак, бережно усадил меня на деревянную скамью и опустился рядом со мною. Скудный свет просачивался сквозь маленькое пыльное оконце, расположенное у самой земли. Осматриваясь в этом полумраке, легко поверить, что время остановилось или вовсе перестало существовать.

Заглядывать в пустующее жилье всегда немного страшно. Неизвестно, как оно встретит чужака. Ребенком я слышала множество историй про троллей, которые по весне спускаются к фьордам из горных пещер и запросто могут облюбовать для себя заброшенное людьми зимовье. Случайные путники, осмелившиеся задержаться на ночь, подолгу не могут разжечь огонь, зато слышат, как тролли топочут маленькими коваными каблучками у них за спиной и прикидывают, чего стащить блестящего.

Тролли вообще такие – принимают за золото все, что блестит. Здесь им раздолье!

Оленьи рога, в количестве нескольких пар, можно было принять за атрибут языческих шаманов, если бы не паутина, которою их плотно затянуло. Все предметы мягко покрыла пыль. Под ними лежали шкуры. Одну стену полностью занимали развешенные рыболовецкие сети. На дощатой полке уцелели старообразные чугунные котлы, какой-то инвентарь и пара штофов из темного, мутного стекла. Конская сбруя свешивалась с большого ржавого крюка. Берестяной короб почернел, а грубо сложенный из камня очаг хранил следы вековой гари и копоти. Я облизнула губы, сказала:

– Надо разжечь огонь… отогреться, пока не околели…

Андрес кивнул:

– Пойти поискать каких-нибудь веток?

– Веток? Зачем? – Глупый вопрос. Любой ребенок знает, где в зимовье хранят древесный уголь на растопку. Я обхватила себя руками и стала растирать предплечья, чтобы хоть немного согреться и вынырнуть из этой сладковатой дрожи в свое нормальное состояние. – Андрес, загляни в коробку или в ведро. Насыпь угля, отогреемся, потом будем думать дальше. Ты что, никогда не был в таких местах?

– Нет. Я нигде, кроме Осло, не был, я вообще второй раз в Норвегии.

– Разве ты не норвежец?

– Норвежец, но только наполовину. Надеюсь, на лучшую половину.

Он щелкнул зажигалкой, и черные кусочки угля начали разгораться красноватым жаром, я потянулась и протянула к очагу ступни, медленно пошевелила пальцами, чтобы поочередно почувствовать каждый из них. Вроде не успела ничего отморозить, наверное, благодаря выпитому коньяку. Сейчас сниму штаны, пока они окончательно не высохли, впившись в кожу. Тело слушается меня с трудом, но все равно мне очень повезло.

– Твоя мама норвежка?

– Нет, отец. Моя мама из Кейптауна, но сейчас в подданстве США.

– Ты отлично знаешь норвежский! – похвалила я, хотя говорил Андрес с некоторой излишней правильностью, так свойственной иностранцам или выпускникам престижных американских университетов, успевшим подзабыть свой родной язык. Хотя зачем выпускнику «Лиги плюща» [27] горбатиться на такой хлопотной и финансово бесперспективной должности? Или он просто подсмотрел такую манеру речи у гостей?

От холода мысли у меня ворочались медленно, как сползающий в долину глетчер. Пока я размышляла, Андрес попытался развернуть одну шкуру, но поднял такую пыль, что пришлось высунуться в низкие двери и основательно ее вытрусить. Возникший сквозняк едва не погасил чахлый костерок. Здесь наверняка есть огниво, если пошарить по полкам, но мой сотоварищ по несчастью предпочел снова воспользоваться зажигалкой. Тролли наверняка приберут к рукам такую вещицу – выглядит как золотая, во всяком случае, очень респектабельная. Не могу удержаться от неуместного вопроса:

– Слушай, зачем тебе зажигалка? Разве ты куришь?

– Очень редко. Но всегда ношу с собой зажигалку – прикуривать гостям.

– Сейчас мы сами гости, – пробормотала я, сдерживая улыбку: Андрес как раз стаскивал вымокшие брюки и обматывался шкурой, на глазах превращаясь в натурального Робинзона. Я живо представила, как мы торчим здесь достаточно долго, его эпилированная грудь покрывается естественной растительностью, а на лице появляется сперва «трехдневная небритость», а потом настоящая борода. Интересно, ягодицы классического персонажа были такими же мускулистыми и притягательными? Ладонь сама потянулась, чтобы шлепнуть, я смогла удержать ее только в самый последний момент. Похоже, пока я болталась в ледяной воде, некие связи между моим мозгом и телом нарушилась, и теперь тело научилось творить, что ему вздумается, не дожидаясь одобрения разума. Что ж, придется водворить его обратно в цивилизованные рамки.

– Хочу поискать воду. Надеюсь, мы сможем вскипятить ее в этом ужасном котле? – он провел пальцем по запекшемуся днищу чугунка.

– Сможем. Только ищи не воду, а снег. Или лед – в тенистых оврагах его полно. – Если жертва цивилизации, вроде Андреса, возьмется искать ручей, напьемся мы не скоро.

К теплому питью у нас нашелся бонус – маленькая шоколадка, завалявшаяся в спасательном жилете Андреса. Если я посплю хоть пару часов, смогу выйти наружу и набрать чего-нибудь съестного – ягод, рыбку, птичку или… Я огляделась: здесь наверняка найдутся не только уздечки, но и силки или капкан.

Но думать о грядущем дне не осталось ни сил, не желания.

Почему мои мечты имеют свойство сбываться каким-то неудовлетворительным, тусклым образом? После визита в каюту Андреса мне целую ночь казалось, что стоит нам остаться вдвоем, вырваться из круга рутинной суеты и служебных обязанностей, как я найду тысячу нужных и правильных слов, которые все изменят. Но сейчас очевидно, что говорить нам незачем. Каждое сказанное слово будет убивать иллюзии, делать пропасть между нами все глубже. Несколько фраз – и мы уже не сможем сидеть вот так, рядом, начнем отдергивать руки после случайных прикосновений, оттолкнем друг друга и разбежимся, каждый в свой привычный мирок. Или хуже того, выяснится, что правда – тяжелая штука, наши миры могут не выдержать ее тяжести и лопнуть, как стеклянные елочные игрушки. Тысячи сверкающих осколков вопьются в наши тела и погребут под собою. Я совсем не хочу этого! Поэтому буду молчать, тем более, что моя голова пуста до прозрачности. Слов и мыслей в ней не осталось.

Улетучились.

Виновато блаженное ощущение тепла – оно туманит разум. За окном сгущалась лиловая весенняя ночь, резвые язычки пламени скользили по веткам валежника, который отыскался рядом с зимовьем. Воздух наполнялся запахами древесной смолы и покоя. Веки опускались, а голова сама собой клонилась к плечу, хотя это было плечо Андреса. Мы сидели рядом, обмотавшись шкурами, оба слишком измученные для разговоров, пытались согреться и оказались в дремотном преддверии сна.

Я проснулась резко, как от толчка. Нервное перенапряжение сказалось или угольки в очаге престали потрескивать, пришлось подняться и подбросить веток. Огонь яростно набросился на них, но тревожные алые отблески пламени безуспешно мерялись силами с темнотой. Мне вдруг стало очень страшно: мрак готов был кинуться на меня, как дикий зверь. Взгляд, чей-то взгляд скользил по моей коже, я ощущала его почти как физическое прикосновение, но не решалась оглянуться, так и застыла, почти голая, посреди комнаты, глядя на огонь – своего единственного друга в царстве тьмы и страха.

Что, если он готов удавить меня из более рациональных мотивов – чтобы не трепала языком? Он не знает наверняка, сколько я уже успела разузнать. Никто его не заподозрит, мою смерть признают еще одним несчастным случаем. Чем больше я себя пугала мнимыми и реальными опасностями, тем сильнее мне хотелось оглянуться и посмотреть на него. Спит или нет?

Высокий огонь прогорел, темнота наползала на меня, обвивала щупальцами, душила – я почувствовала, как чужие пальцы касаются моего горла, вскрикнула от неожиданности и ударила рукой наотмашь.

– Лени! – вскрикнул Андрес, прижав ладонь к носу – из ноздрей у него капала кровь, но демонические отблески пламени сверкали в зрачках, зубы, белые и ровные, как у хищного зверя, готовы впиться в кожу и прокусить насквозь. Что я знаю об этом человеке? Ничего. Даже меньше, чем ничего. Все мое знание – как тень на стене. Он следит за мной с самого начала, он прыгнул за мной в воду, может быть, только затем, чтобы потешить свою извращенную страсть и полюбоваться, как я тону. Кто знает, что творится в голове человека, который выбирает такие развлечения?

Чувство близкой опасности покалывало в пальцах и будоражило. Я медленно повернулась к нему, а он потянулся ко мне, но я оттолкнула его руку:

– Нет! Не прикасайся!

– Лени… Ты… ты опять неправильно поняла… Все не так! Это не твоя вина!

Еще не хватало, чтобы была «моя вина». Я попятилась к стене и пошарила по ней рукою в поисках чего-нибудь, чем в случае крайности можно запустить в него, и почувствовала, как мое дыхание участилось: древняя, забытая сила животных инстинктов начала просыпаться во мне. Я хотела обвить руками его совершенный торс, такой сказочно-манящий в свете огня, прикоснуться губами к его щеке, всей кожей ощутить его тепло, слиться с ним в единое целое. «Просто будь с ним, послушайся своего тела, доверься ему, – нашептывала моя собственная «плохая сестренка». – Какая разница, кто он и что скрывает, если никто не узнает, что вы были вместе…» Но я гнала ее прочь и продолжала шарить по стене в поисках хоть чего-нибудь, чем можно защититься, пока мои пальцы не запутались в ремешках конской сбруи. Полоски кожи с ледяными металлическими заклепками, я вцепилась в них, как в последнюю надежду, и попросила:

– Давайте будем держаться на расстоянии. Андрес, вы меня поняли? Верно?

Я упирала на обращение «вы», чтобы эмоционально дистанцировать его от себя. Он действительно остановился в шаге от меня, но все же достаточно близко, чтобы я чувствовала запах его разогретой плоти и слышала его неровное дыхание.

– Как скажете, Лени. Я видел, как шлюпку столкнули за борт, и удивился, когда понял, что в ней человек.

– Кто это сделал?

– Не знаю. Просто человек в матросском бушлате. Я смотрел с палубы уровнем выше, хотел его окликнуть. Но ветер был слишком сильным, а время шло на секунды, надо было попытаться вас вытащить…

– Как вы узнали, что я в шлюпке?

– Я видел, как вы забрались в шлюпку. Я весь день следил за вами… Лени, – он приблизился ко мне почти вплотную, даже в неровном свете я вижу легкую щетину на его щеках. Если я шевельнусь, просто глубоко вдохну, моя грудь упрется в его.

Это уже происходит – я ощутила шрам на его животе, почти такой же шершавый и грубый, и стальное колечко, продетое сквозь сосок. Тоненькое и блестящее, как молодой месяц – моя собственная грудь напряглась в унисон этой близости, еще одно совсем маленькое, незаметное движение, и наши губы соединятся. Мы превратимся в дикие существа, забывшие о цивилизации, которым не нужны условности в виде ухаживаний и признаний. Животные инстинкты завладеют нашими телами и не отпустят, пока страсть не обратит их в пепел.

Нет! Нельзя допустить этого – я поспешно облизнула губы, – нельзя терять голову, пока рядом человек, готовый убить тебя в любую минуту! Продеваю руку в ремешок от сбруи, наматываю себе на запястье и шепчу:

– Следили за мною? Но зачем? Зачем?

– Не хотел, чтобы вы пострадали. Вы мне очень понравились, Лени, сразу. У вас такая нежная, фарфоровая кожа, такая изящная шея… Считайте, что я просто боялся за вас.

– Боялись за меня? Напрасно!

– Да, и такой решительный нрав. Вы так мало похожи на дам, с которыми я привык иметь дело…

– Кто же были эти дамы? – я спросила без тени ехидства, мне правда интересно.

– Уже не важно, – его руки уперлись в стену по обе стороны от моей талии, наши тела плотно прижались друг к другу, он почти коснулся губами моего уха и прошептал, как будто кто-то мог подслушать нас в этой глухомани. – Вы в большой опасности, Лени. Вы совсем не понимаете, что происходит.

Нет, я знаю – происходит то, что волна плотского желания уже растекается горячей, скользкой влагой между моих ног, вздымается, как волна цунами, готовая снести все на своем пути. Погибелью она обрушится на мою голову, поэтому я должна устоять. Делаю глубокий выдох и говорю:

– Я все знаю, я видела снимки девушек в планшете мадам Дюваль…

– Что?!? – От неожиданности он потерял равновесие, все же стоять босыми ногами на голом полу – испытание для «человека цивилизованного», – и всем телом навалился на меня, буквально вдавил в стену. Еще немного, и я опять начну задыхаться! Меня охватила паническая дрожь. Я сдернула со стены все хитросплетение конских поводьев, ударила его изо всей силы и оттолкнула от себя к огню.

– Нет! Не смей ко мне прикасаться!

Била его снова, еще и еще, но он только расхохотался, глубоко запрокинув голову. Не знаю, насколько ему было больно, но казалось, он просто дразнит меня, провоцирует ударить еще и еще раз – я действительно стегала его, пока не устала рука. Алые рубцы впитались в кожу на плечах и на груди, в кровавых огненных отблесках они выглядели жутко! Он рухнул передо мной на колени, прополз по полу и обнял мои бедра, от испуга и неожиданности я схватила его за волосы, попыталась оттащить. Он только улыбался – невеселой, странной улыбкой пришельца из иного мира, от которой у меня мурашки бежали по коже. Я схватила его руки, потянула вверх, свела запястья и набросила на них сбрую, насколько могла быстро затянула петлю – вышло не слишком надежно и прочно, но стянуть узел я не успела.

– Да… как же мне хорошо с тобой, Лени! Свяжи меня еще крепче! – прошептал Андрес. Его губы были призывно-влажными, он медленно съехал вниз, так что его лицо уткнулось в мой живот, щетина мягко щекотала. Следом за нею язык влажно прикоснулся к моей коже и начал соскальзывать все ниже:

– Ненормальный! Ты просто ненормальный! – Я еще наделась выскользнуть из омута собственных желаний и привязать его за руки к тяжеленной скамье. Пришлось толкнуть его, потом перевернуть на спину и усесться сверху на его грудь. Его мышцы перекатывались и вздрагивали от напряжения под моими бедрами, я чувствовала малейшее движение – и это невероятно возбуждало. Из-за маленькой потасовки наша кожа стала горячей, щекотная струйка пота скользила по спине вдоль позвоночника, и я была готова задохнуться от этого ощущения.

Мои колени сдавили его ребра так, что он тихо застонал и прикрыл глаза. Я испуганно склонилась к самому его лицу:

– Андрес? – Наши губы оказались рядом, они соприкоснулись и увлекли нас в страстный, бесконечно долгий поцелуй. Мое тело предало меня и сдалось на волю инстинктов, оно растворилось в древней животной страсти. Я выпустила из рук кожаные ремни поводьев, они сразу же развязались, Андрес стряхнул их с рук и обнял меня за талию. Затем его ладони нежно провели по моей спине до самых ягодиц, мягко сжали и раздвинули их, моя нога послушно легла поверх его плеча, его губы щекотали мои бедра, а язык заставлял плоть изнывать от предвкушения. Я откинулась назад и потянула его за собой. Обнявшись, мы рухнули на звериные шкуры, как первые люди в проклятый день своего грехопадения. Спиной я чувствовала каждую ворсинку меха, щекотную, живую и ласковую. Если бы этот огромный волк был жив, даже такому опасному хищнику я доверяла бы больше, чем своему нежданному любовнику. Едва дотрагиваясь до кожи подушечками пальцев, я провела по его изысканному шраму в форме полумесяца, по вытатуированному внутри рисунку. Его тело приняло печать порока, чтобы никогда не забывать о нем. Как далеко способна завести его жажда боли? Сейчас это не имело никакого значения – мой язык нежно скользил по его ушной раковине, достойной морского бога. Потом я прикусила его мочку со всей силы и потянула. Мои губы добрались до стального колечка в его соске, я сильно прикусила его – сталь прижгла язык холодом, как льдинка, а потом разлилась во рту привкусом крови, пока снизу в меня толчками входила его первозданная сила. Я застонала, мелко задрожала, но всепоглощающий жар устремился вверх вдоль моего позвоночника, заполнил все тело – до самого горла, изогнул и подбросил вверх электрической дугой, в которой расплавилась вся моя прежняя жизнь и весь мой разум. Только когда все закончилось и накатила блаженная слабость, наши губы снова слились в поцелуе. Он щекотал мне шею и подбородок свежей щетиной, а я просто лежала рядом, не в силах даже улыбнуться. Мы целовались и гладили друг друга еще очень долго.

– Знаешь, чего я хочу? Чтобы время исчезло, и мы остались здесь навсегда, – он снял наручные часы и, пристегнув к перекладине внизу скамьи, добавил, – только вдвоем…

Мы были вырваны из мира и предоставлены сами себе, прижимались друг к другу, как к единственной опоре в холодной и жестокой вселенной, и искренне желали, чтобы завтра не наступало никогда. Кто знает, как скоро смерть разлучит нас?

Все еще можно было исправить.

У меня был шанс все изменить и спастись, когда розовые лучи рассвета дружески потрепали меня по щеке. Я проснулась, выбралась из-под мускулистой руки Андреса: он спал крепким утренним сном, его дыхание звучало ритмичными циклами вдохов и выдохов. Оно не сбилось, пока я шлепала в старых безразмерных сапогах, обнаруженных под лавкой, на улицу. Это был мой шанс сбежать. Натянуть штаны и рубашку, прихватить спасательный жилет, набросить на плечи шкуру и мчаться подальше от этого проклятого зимовья. Отыскать пещеру, чтобы окончательно прийти в себя – все мое тело ломило, ранки и синяки саднили так, что хотелось стащить и выбросить собственную кожу, как непотребные лохмотья. Если бы я понимала, если бы предчувствовала, что будет дальше, я нашла бы силы. Я смогла бы броситься отсюда бегом, пешком, ползком. Добраться до ближайшего автобана или жилого дома и броситься к первому встречному с воплями: «Спасите! Полиция!»

Но мне даже в голову не пришло расстаться с ним хоть на минуту.

Я верила, что попала в сказку, и, согласно неотвратимой сказочной логике, мое Чудовище превратится в Прекрасного Принца, как только проснется. Хуже того – я вернулась в дом, нырнула под шкуру и прижалась к нему всем телом, пока моя духовная сущность сгорала от стыда. Некоторое время я разглядывала полосы от ударов, они покраснели и припухли. Осторожно приложила пальцы к одной горячей полоске. Жалко, что я не умею исцелять одним прикосновением, мне вообще далеко до святости. Потом ругала себя за тяжелую руку, жестокость и в особенности за то, что подвергла человека угрозе получить инфицированную гнойную рану или заражение крови – мало ли сколько здесь валялась эта проклятая сбруя? Даже если он испытывает удовольствие от такого кошмара – я-то осознанный и адекватный человек! Укоряла себя, что потеряла контроль и позволила втянуть себя в такую игру. Но когда он перевернулся, обнял меня и прижал к груди, как мальчуган – плюшевого медвежонка, забыла обо всем на свете, уткнулась ему в плечо и снова уснула.

11

Мы сидели на шкуре у огня, как первобытные люди или духи из еретического – даже по меркам язычников – культа и разбирали рыбацкие сети.

– Почему нас до сих пор не нашли? – недоумевал Андрес. – Мы не можем быть далеко от водных путей. Норвегия вообще маленькая страна!

Я пожимаю плечами: бесполезно искать людей, провалившихся в иную реальность. Нам суждено жить здесь вечно и дать начало новой цивилизации. Но произнести это предположение вслух я не решилась, ограничившись более рациональным объяснением:

– Страна маленькая, а бюрократия большая. Пока примут заявление в полиции, пока объявят розыск, пока дадут разрешение использовать технику и все такое…

– Отсюда далеко до жилых мест, как ты думаешь?

– Понятия не имею, – соврала я. Если быть честной до конца, по грубым прикидкам, к северу в 10–15 километрах находится крупная военная база НАТО. Несмотря на протест экологов и местного населения, продолжает разрушать национальную экосистему Норвегии. А если двигаться на юго-восток, начнутся рыбацкие хутора, при некотором усердии можно выклянчить у поселян немного еды или уговорить их позвонить в службу спасения. Но я твердо решила не вспоминать о лайнере, вообще о цивилизации, пока мы здесь, и положиться на судьбу. Чтобы сменить скользкую тему, я взяла его за руку, поднесла к свету, провела пальцами по шрамам и осторожно спросила:

– От чего они?

– Скарификатор. Есть такой старинный инструмент.

До чего мерзкое слово! По телу волной прокатились мурашки, а волосы на затылке щекотно зашевелились.

– Инструмент для пыток?

– Нет, совсем наоборот, это медицинский инструмент, – Андрес улыбнулся, мило и располагающе, как будто мы обсуждаем новый сериал или последнюю оперную премьеру. – Такой специальный механический нож с несколькими лезвиями, очень острыми. В Средние века его использовали для кровопусканий. Скарификатор наносил сразу несколько глубоких ран, начиналось обильное кровотечение. В старое доброе время считалось, что если пустить кровь, любая болезнь отступит.

«Нет, не любая», – подумала я, хотя с некоторых пор не уверена, что считать болезнью.

– Господи! Ты что, хотел вылечиться?

– Нет. Это была несчастливая случайность. Я был обычным мальчиком, забрел в дедушкин кабинет, он собирал всякие диковинки, из озорства схватил необычную вещицу, нажал на кнопку и сильно порезался. Но побоялся сразу сознаться взрослым, долго прятался в парке. В результате остались такие глубокие шрамы.

История звучит правдоподобно, но никаких причин верить у меня нет.

Он вполне мог рассказать, как молния ударила его в плечо, оставив причудливый ожог, или что дружки по колледжу напоили его до бесчувствия, а потом отвели к татуировщику забавы ради. Но мне очень, очень хотелось, чтобы все, что он говорит, было правдой. Я встряхнула сеть:

– Почти готово! Здесь много рыбы в озерах, в ручьях. Под снегом сохранились кое-какие ягоды. Если повезет – кролика поймаем. С голоду точно не умрем. Давай растянем сеть, проверим еще раз грузила, иначе наш улов унесет течением. – Я вскочила с такой решимостью, что волчий мех свалился с моих плеч, и я осталась совершенно голой, прикрытой исключительно сетями, которые прижимала к груди.

Андрес пододвинулся ко мне, встал на колени, подхватил сеть и поцеловал, как подол старинного длинного платья.

– Хорошо, моя принцесса Грёза [28] ! Приказывай. Я буду служить тебе вечно. Буду твоим слугой… твоим рабом. Буду целовать твои ноги… – он действительно склонился и коснулся губами моей ступни. Горячие, сухие губы сменил нетерпеливый язык, но я больше не сдамся так просто – как бы мне этого не хотелось. Я скорее отдернула ногу:

– Сначала перекусим.

– Это приказ? – Он посмотрел несчастными, щенячьими глазами.

– Если тебе так хочется.

Я только хотела сунуть ноги в эти убогие сапоги, как выяснился огорчительный факт – у нас имеется всего одна пара обуви на двоих. Пока я растерянно хлопала глазами, Андрес накрыл мою руку своей:

– Лени, я справлюсь. Не обязательно жить в рыбацкой деревне, чтобы просто забросить сетку в речку, а потом вытащить и выбрать рыбу.

– Не просто забросить, а поперек течения!

– Да-да. Я помню. Лучше отдохни. Пожалуйста, относись к себе бережно.

– Потому что я важный свидетель?

– Нет, потому что я очень дорожу тобою. Мне ни с кем не было так хорошо! Это же почти естественный секс и чувства, правда, Лени?

– Да, наверное, – я неуверенно кивнула.

– Мы обязательно останемся вместе, когда все это закончится. Хорошо?

Он поцеловал меня в макушку, не оставив времени на ответ, напялил то немногое, что набралось из одежды, сгреб сети, ржавое ведерко и вышел. Отошел на несколько метров – выглядел он комично, но отсалютовал мне рукой. Я высунулась в открытую дверь, помахала ему, прихватила новую охапку веток, чтобы подбросить в огонь.

Потом устроилась на скамье, поджав под себя ноги, уютно угнездилась среди шкур, сидела и любовалась пламенем, пока не соскользнула в сон.

Сколько прошло времени? Не знаю.

Но хорошо запомнила, как что-то скрипнуло. Совсем тихонько, но звук был чужой, незнакомый и очень… человеческий.

Неужели настоящие тролли? Ребятишкам рассказывают, что, если лежать тихонечко вечером в своей кроватке и не шевелиться, то тролли забудут об опасности, высунутся, и можно их увидать или даже поймать. Сколько раз малышней мы сооружали ловушки под кроватью или оставляли на полу конфеты в качестве приманки.

Мышь-полевка заглянула погреться?

Комнатушка еще не успела выстыть, но огонь почти прогорел. Ветки казались черными, тлеющие угли напоминали запекшиеся струпья. Все кругом помрачнело, или просто стало темно? Уже вечер? Или просто погода испортилась?

Где сейчас Андрес?

Внутри тревожно екнуло, но вылезать из теплого уюта совсем не хотелось, я просто передвинулась к окну. Неба разглядеть мне не удалось – окно было чем-то основательно завалено – похоже, той самой рыболовной сетью. Выглянуть? Но если Андреса задержали какие-то… естественные потребности? Выйдет неловко.

Я потянулась, встала и, подпрыгивая на неровном земляном полу, направилась к котлу с водой – нелепость, но даже в этой экстремальной жути мне захотелось выглядеть получше. Я склонилась над водой, опустила руки в бодрящую прохладу, умылась, подскочила к двери, распахнула ее и выглянула наружу – в солнечный мир, позвала:

– Андрес?

Нет, я не видела. Но успела почувствовать даже не запах, а тень запаха, напоминающего шлейф, который остается от хороших духов или дорогого табака. Потом мир заслонил от меня шелест смятой бумаги, солнечный свет исчез, остался там, за пределами клятого бумажного пакета. Я попыталась закричать – «Прекрати!» – но уже не успела, шею обвил шелк, убийственно нежный, как пальцы Андреса. Но сейчас чужих пальцев я не чувствовала, только сжимающуюся с каждой секундой удавку, и этот скользкий неумолимый шелк, который я пыталась сорвать со своей шеи. Я силилась вдохнуть, извивалась, царапала ступни о земляной пол, пока меня втаскивали обратно в дом, отчаянно быстро расходуя атомы кислорода, еще поддерживавшие мое тело. Они неминуемо иссякали, жизнь сворачивалась в черную, безжизненную точку…

Тело потеряло вес и объем, я неслась, набирая скорость, через черную бездну, сквозь глубокий колодец. Постепенно он наполнился светом, превратился в узкий коридор из сверкающего льда. Я брела по прозрачным плитам, стопы чувствовали смертельный холод, а глаза видели, как под толщей льда бушует адское пламя, вечный Рагнарёк [29] , где сила света бьется с ночным мороком.

Ледяной коридор уводил меня в толщу скал, туда, где в поисках золота без устали колотят молоточками тролли. Наконец, я вышла в большой подземный зал. Это сакральное место освещал костер. Скрюченный человечек в меховой одежде помешивал в котле свое волшебное зелье, которое варится тридцать лет и три года, толстая золотая цепь покачивалась на шее в такт его движениям.

На цепи болтался тяжеленный, грубо обработанный кусок золота – марка короля троллей. Правитель троллей имеет множество голов, и у каждой по три лица, он с легкостью обращается в человека – и вы никогда не узнаете его, а если поздороваетесь с ним за руку, на ладони вырастет омерзительная зеленая бородавка.

Я спрятала руки за спину.

Что правитель троллей видит в бурлящем котле? Будущее, которое еще не записано в книге судеб, он имеет власть его изменить. Он знает посмертную участь всех душ. Он знает дорогу из царства теней и обреченных, знает дорогу и в адские бездны, и в ледяную страну, где царит такой холод, что даже солнце, которое никогда не заходит, не способно согреть ее. Он много знает, этот скрюченный человечек, но всякого направляет на ложный путь, чтобы уберечь свои сокровища.

Достанет ли мне духа задать вопрос?

Мерзкий человечек смерил меня взглядом, зашелся булькающим смехом, да так, что показался его единственный уродливый зуб, и указал на глухую каменную стену.

Нет выхода.

Меня обрекли целую вечность скитаться среди мрака и холода, терять тепло и память, натыкаться на пыльную паутину в тупиках и слушать, как смеется этот мерзкий шутник. Мне не пройти сквозь скалу, один только святой Улаф [30] был способен на такой подвиг. Как я жалела сейчас, впервые в жизни, что не помню ни единой молитвы и не знаю, как воззвать к его помощи.

Страшный громовой раскат сотряс скалу, эхо умножило грохот до невиданной силы, камни покачнулись и посыпались вниз.

Сквозь щель в стене блеснул яркий солнечный свет, лучи осветили длинный и тонкий силуэт – он протянул мне руку:

– Иди! Иди к свету! – на его голове сверкнул золотой венец.

Великий конунг, сам святой Улаф, указывал мне путь.

Воздух наполнился запахом озона и свежей клейкой травы, я глубоко вдохнула…

…закашлялась, а потом задышала часто-часто, как выброшенная на берег рыба.

– Ты что! Нельзя ничего трогать! Надо оставить все как есть и вызвать полицию.

– Погоди, она, кажется, дышит. Да! Она живая!

Надо мной склонялась девушка лет пятнадцати-шестнадцати в распахнутой куртке. Ее спутника мне не видно, но, судя по голосу, паренек тоже подросткового возраста. Недавно я сама была такою.

Но сейчас пытаюсь потереть затекшую шею и не могу – руки были связаны в запястьях и закреплены высоко над головой, а ноги словно увязли в сухой траве, все тело ныло, я не сразу поняла, что целиком завернута в рыболовные сети. У самого очага валялось перевернутое ведро с мелкой речной рыбешкой, наверняка я задела его ногой и перевернула, пока вырывалась.

Рыба совсем свежая, еще трепыхается и пахнет скошенной травой.

– Сейчас, фрекен, я вас отвяжу, – девушка запрыгнула на скамью и принялась развязывать узел. Но путы оказались такими крепкими, что молодому человеку пришлось спешить подружке на помощь и пилить их складным ножиком. Я кулем рухнула вниз, наконец-то стащила с шеи удавку, которую развязала девушка, стала выпутываться из сетей. Бумажного пакета нигде не было видно. Либо он остался в том зыбком, параллельном мире, либо вовсе мне привиделся.

– На вас напал маньяк? Ужас-то какой, фрекен, – испуганно сказала девочка.

Одной рукой я терла шею, а другой потянулась за своими пересохшими штанами – еще не факт, что я смогу впихнуть себя в них, пробормотала:

– Не-не помню… – на вмурованном в стену крюке, к которому меня привязали за руки, в бессильной злобе покачивался обрезок конской сбруи. Осторожно, как змею, я подняла с пола удавку: это был галстук – форменный галстук стюарда.

Я не знаю, кто меня душил, не знаю! Я его не видела! И галстука у Андреса тоже не видела – кричало что-то внутри меня. Но дорвавшийся до кислорода разум цинично парировал: не видела – еще не значит, что не было. Любые аргументы разбивались о неоспоримый факт – Андреса здесь нет. Но есть сеть. Есть чертово ведро с рыбой.

А еще есть это: я привстаю на цыпочки и разглядываю конскую сбрую, привязанную к крюку странным, незнакомым, но очень прочным узлом. Быстро развязать его я не смогла, и так и бросила обрезки болтаться на сквозняках. Черт его знает, что делают с конской сбруей поклонники БДСМ? Может, вяжут такие эффектные узлы?

– Сейчас принесу вам колу, – засуетилась девушка.

– Погоди, Ани, лучше отойди от нее, – приятель поймал ее за руку и потянул к себе. – Посмотри, вдруг это та самая фру, про которую писали в газете? Правда, похожа?

– Ага. – Девушка кивнула.

– Говорю, надо позвонить в полицию, – он вытащил из кармана куртки телефон.

– Здесь телефон не работает, и вообще мы не можем, – смутилась девушка.

Все ясно – молодые люди тоже хотели «пригреться» в старом зимовье. Устроили романтическую прогулку на родительской машине, причем позаимствовали транспортное средство без разрешения, раз девчушка боится вызывать полицию, значит, у ее родителей.

Я облизнула губы, собрала остатки сил и успокоила своих юных спасителей:

– Ребята, полиция меня третий день ищет. Я сама сдамся, только подбросьте меня до участка. Хорошо?

– Да, вас, правда, ищут.

– Было объявление о розыске в газете?

– Ну, типа того…

– Объявление у вас с собой?

– Вроде, было в машине, я сейчас принесу.

– Эта ваша рыба, фрекен? Можно мы ее заберем? – Действительно, какой же настоящий норвежец бросит свежую рыбу. Я разрешила:

– Берите.

Пока Ани и ее приятель суетились, бегали к хэтчбеку и обратно, притащили мне бутылку с колой, початый пакет чипсов и даже громадные рыболовецкие сапоги, завалявшиеся в машине, я не только исхитрилась прикрыться, но и заглянула под скамью. Часы Андреса, пристегнутые к перекладине, были на месте. Почему он не забрал их? Забыл в спешке? Или собирался вернуться – избавиться от моего трупа? – сердце заколотилось раза в три чаще, но не стала делать такой роскошный подарок троллям – у них времени целая вечность, – отстегнула и спрятала часы в карман.

Кое-как доплелась до старого, но еще крепкого «Субару» и рухнула на заднее сиденье. Мои юные друзья газанули так, что из-под колес полетели комья грязи.

Пока мы ехали, я успела просмотреть газету: первую полосу украшала не лучшая моя фотография. Для полицейских досье вообще не принято делать художественных портретов, а рядом двумя куцыми столбиками располагался текст, мало похожий на объявление о розыске лица, пропавшего без вести.

Роковой рейс

Цепь злоключений преследует круизный лайнер «Контесса Анна».

В результате трагического происшествия погибла стюард Марика Ковач, гражданка Словении. По предварительной версии следствия, причиной гибели девушки стала преступная халатность одного из судовых офицеров, Лени Бригитты Ольсен, не проконтролировавшей надлежащим образом состояние спасательного инвентаря и отсутствовавшей на своем посту во время стандартных судовых учений. Виновница происшествия скрылась с корабля на спасательной шлюпке и в настоящее время разыскивается полицейским управлением фюльке Мёре-у-Румсдал.

Фрекен Ольсен известна как активная участница радикальных экологических и антиглобалистских акций, неоднократно задерживалась полицией, пять лет назад была приговорена к 100 часам общественных работ за антиобщественное поведение и порчу меховых изделий в корнере компании Фэнди. Супруг фрекен Ольсен проходит лечение по поводу острого алкогольного психоза и не может дать комментариев по поводу этого судового происшествия.

Осведомленные источники, с которыми связался наш собственный корреспондент, утверждают, что после указанных событий некоторые члены команды предпочли уволиться, не дожидаясь окончания контракта. Одна из уволившихся стюардов пыталась покончить с собой. В настоящее время девушка госпитализирована в реанимационное отделение центральной клиники Осло, ее состояние оценивают как крайне тяжелое. По просьбе полиции медицинский персонал не разглашает ее имени.

Пассажиры так же массово отказываются от продолжения путешествия и покидают лайнер «Контесса Анна». Возможно, скоро мы узнаем об исках к организаторам тура, вызванных ненадлежащим предоставлением услуги.

Пресс-службы туристических компаний, распространявших тур, равно как и компания-судовладелец «Recreation Sea – Marine Inc.», зарегистрированная в Панаме, воздерживаются от комментариев до окончания официального расследования.

Ни единого слова об Андресе Рёде. О втором пропавшем члене экипажа вообще не упоминалось. Тайна следствия? Нет, не думаю.

Мой милый златокудрый мальчик попользовался мною в свое удовольствие и вышел сухим из ледяной воды фьордов. Винить некого – меня предупреждали: держись от него подальше! Говорили с самого начала: никому нельзя верить. Никому. Никому!

Что компания решила все свалить на новичка, на человека с сомнительной биографией, тоже вполне ожидаемо. Только мне от этого не легче. Я отложила газету, прислонилась лбом к холодному стеклу: там мелькала сочная свежая зелень, бурные ручейки стаявшего льда мчались к фьордам как невыплаканные слезы. Пробуждающийся весенний мир был прекрасен. Почему среди такой первозданной красоты я позволила своей жизни превратиться в кошмар?

Поселение из семнадцати домиков, где обретались мои новые знакомые, не имело собственного полицейского участка. Но малышка Ани, до ужаса перепуганная мыслью, что в окрестностях орудует маньяк, и бесконечно бормотавшая, как это жутко – наткнуться на мертвую даму в рыбацких сетях, собрала мне поесть – ничего особенного: кусок пирога с брусникой, противный домашний сыр, чашку жидкого кофе, пару конфеток – и подобрала кой-какую свою одежду. Правда, пришлось пообещать, что я все барахло ей пришлю обратно, как только меня посадят в тюрьму и выдадут казенное. Ее парень выгреб из карманов небогатую наличность и протянул мне – чтобы я смогла добраться до Молде на автобусе, я еще успевала на последний воскресный рейс, тот самый, которым возвращаются из «города» родители ребят. Мы расставались почти что друзьями.

В автобусе я выспалась настолько, насколько вообще может выспаться человек, которого пытались удавить галстуком пять часов назад. Этот жуткий галстук лежит в моем кармане, наверное, я считаю его своей страховкой или просто не решаюсь выбросить, как последнее свидетельство существования Андреса в реальности. Ни в какую полицию идти я не собираюсь. Вместо этого пошла на вокзал, худо-бедно умылась в туалете, на оставшиеся копейки купила пачку печенья и бутылку самой дешевой воды, пошла к расписанию – выискивать подходящие поезда. В студенчестве мы постоянно ездили «зайцем», с тех пор поезда стали куда комфортнее. Но только для официальных пассажиров – тамбуры теснее, пролезть внутрь тяжелее из-за всяких электронных штучек. Поэтому я выбрала несколько захудалых маршрутов с пересадкой – где меньше шансов напороться на контролеров и проще бегать из вагона в вагон. Доберусь до Осло, а дальше видно будет. В поганой столице у меня хоть адвокат есть.

12

Ночь – изнанка мира, время, когда все наоборот: фонари начиняют черничную темноту, как пирог. Я смотрела в ночь через стекло, пока от мелькания огней не закружилась голова. Но спать все равно не хотелось, надо узнать, который час – вытаскиваю часы. К моему удивлению, после всех перипетий они продолжают добросовестно показывать время. Если поднести их к уху, слышно, как они постукивают – ровно, спокойно, как холодное механическое сердце.

Сердце… его сердце билось совсем иначе… нервно и страстно. Это не мог быть Андрес – да, при всех его экстравагантных пристрастиях, – когда я разматывалась из сетки, то не нашла никаких следов… хм… сексуального возбуждения. Он бы… не смогу так! Сглатываю слезы и перекладываю золотистый кругляш из ладони в ладонь, провожу по стеклу пальцем. Ремешок из пузырчатой кожи морская вода покоробила совсем немного, я защелкнула его на запястье, а потом поднесла к носу. Кожа надолго впитывает запахи: если Андрес время от времени курил дорогие сигареты, ремешок мог сохранить их – но ничего не чувствую. Вчера днем я запомнила этот запах каждым рецептором, каждой клеткой своего тела. Я смогу узнать его!

Чтобы успокоиться, я продолжала разглядывать часы – никакого другого занятия на время пути у меня все равно нет: от них веяло теплыми, домашними воспоминаниями.

Раньше мы с Олафом каждый год ездили на часовую выставку в Базель. Этот всемирный слет продвинутых толстосумов мой муженек считал отличной возможность выцедить инвесторов для творческих проектов или покупателей на свою мазню. Я бродила между витрин со всякими механическими монстрами, ценой в искусственный спутник, и слушала пространные монологи Олафа, что никакой айпэд или другой гаджет не заменит старого доброго турбийона [31] , главного знака причастности к миру социального успеха. Жаль, что толком разбираться в часах я так и не научилась. Эти я запросто признала бы настоящими.

Но настоящие часы такого класса – слишком дорого для стюарда, даже главного, и слишком роскошно для презента от пассажира. Если теоретически допустить, что любовница расщедрилась на такой роскошный подарок, то, думаю, Андресу хватило бы ума не злить каждодневным использованием такой статусной вещицы старших офицеров.

Часы слишком тяжелые и солидные для подделки, скорее не подделка, а «реплика»: более-менее качественная и очень похожая копия, порой в Юго-Восточной Азии такие продают во вполне респектабельных магазинах, по так называемым «приятным» ценам. Китайские компании вполне официально представляли на последних салонах часовые механизмы с турбийонами собственной разработки и дизайна, считается, что очень неплохие, азиатские «реплики» ничем не хуже. Стюард со свободными деньгами наверняка может себе позволить такое приобретение.

Я поглубже запахнулась в чужую поношенную куртку, зевнула, устроилась поудобнее и стала думать, что мне делать в Осло. В массе своей жители столицы – люди безнадежно законопослушные. Они могут что-то по мелочи напортачить, включить среди ночи музыку или разрешить гостям самовольно оставить машину на соседской парковке, но в серьезных вопросах верят в справедливый закон. Если я завалюсь к Дидрику и расскажу все как есть – ладно, не все, а самое существенное, – даже он поверит, что шлюпка не может упасть в воду сама собой, и скажет мне со всей адвокатской уверенностью: Лени! Иди в полицию, ничего не бойся. Закон на твоей стороне, значит, мы тебя вытащим!

Буду я до суда сидеть под стражей, потом начнутся годы рассмотрения апелляций и ожидание королевского помилования. Конечно, однажды все разъяснится. Но сколько времени пройдет до этого, не сможет ответить даже могущественный король троллей.

Меня не устраивает подобный сценарий от начала и до конца, поэтому по приезде я постучалась совсем в другую дверь.

На двери помещалась вывеска салона красоты. Когда она открылась, зазвенели китайские колокольчики, чернокожая дама величественных габаритов оглянулась, всплеснула руками, передала утюжок для выпрямления волос своей помощнице и бросилась ко мне:

– Лени! Святые заступники, где ж ты пропадала? Не дозвониться, на письма не отвечаешь, в газетах сплошной ужас, разложила таро – опасность от воды! Утопление. Уже не знала, что думать и куда бежать!

Хозяйку салона зовут Биа, она приехала в Осло из Нигерии еще раньше, чем я из Бергена, но так и не удосужилась привести в порядок свои миграционные «бумаги». Так что Биа избегает лишний раз контактировать с ЗАКОНОМ и заявлять на меня в полицию точно не побежит.

Мы подружились, когда гуляли с детьми на площадке. Иногда присматривали за малышней друг друга и вообще помогали со всякими домашними делами, а когда выпадало свободное время, сидели и трепались просто так. Биа – матушка-аббатиса в своих негритянских обрядах, и просто хорошая тетка. Я свела ее с одной знакомой художницей – у графиков сейчас туго с заказами, и еще хуже с деньгами, – зато она имеет гражданство и может арендовать на себя недвижимость. Так, общими усилиями, они открыли креативный парикмахерский салон: плетут косицы в стиле «афро», громоздят суровые панковские гребешки и красят волосы в цвета вырви-глаз.

– Олафа, правда, забрали в психиатричку?

– Правда. Что взять с такого человека? Пьет и краев не видит, сама знаешь, – мы сидели в уютной кухоньке под плетеным абажуром. Перед этим я медитировала в ванне, долго, пока не почувствовала себя цивилизованным человеком, а теперь Биа вливает в меня адское зелье – смесь водки, крепкого говяжьего бульона и каких-то кореньев. Но в мозгах от пойла действительно проясняется. Я сразу ощутила решимость: никто не позаботится обо мне лучше, чем я сделаю это сама!